Читать книгу Королева ничего - Холли Блэк, Пэт Мэрфи - Страница 7

Поскольку Оук сейчас в школе, я устраиваюсь на его кровати. Несмотря на раны, сон очень быстро приходит ко мне, и я проваливаюсь во тьму.

И мне снятся сны.

Я сижу на уроках в дворцовой роще. Поздний вечер протянул длинные тени, уже взошла луна – яркий острый серп на безоблачном синем небе. Я по памяти составляю гороскоп, но мои чернила оставляют на бумаге темно-красные кляксы. И тут я понимаю, что это не чернила, а кровь. Я макаю свое перо в чернильницу, наполненную кровью.

По ту сторону рощи я вижу принца Кардана, он сидит в своей обычной компании. Валериан и Локк как-то странно выглядят – их одежда изъедена молью, кожа у обоих очень бледная, а там, где должны быть глаза, темнеют размытые, черные, как тушь, пятна. Никасия сидит с ними и, кажется, ничего этого не замечает. Ее волосы цвета морской волны тяжелыми локонами спадают на спину. Она кривит губы в насмешливой улыбке, так, словно все в ее мире происходит правильно. У Кардана на голове окровавленная корона. Она заломлена набок, отчего резкие черты его лица становятся неотразимо прекрасными.

– Помнишь, что я сказал перед тем, как умер? – насмешливо окликает меня Валериан. – «Проклинаю тебя. Трижды тебя проклинаю. Раз уж ты убила меня, пусть твои руки всегда будут запачканы кровью. Пусть смерть будет единственным твоим спутником. Пусть…» Здесь я умер и не смог договорить до конца. Хочешь теперь дослушать? «Да будет твоя жизнь короткой и печальной, а когда ты умрешь, пусть никто не станет тебя оплакивать».

Я вздрагиваю.

– Да-да-да, последняя моя фраза просто блеск, вишенка на торте! – восклицает Валериан.

Подходит Кардан, наступает на мой гороскоп, опрокидывает своим сапогом с серебряной накладкой на носке чернильницу, и по бумаге растекается кровь, уничтожая все мои записи.

– Пойдем со мной, – властно приказывает он.

– Я знаю, тебе она нравилась, – говорит ему Локк. – Вот почему я должен был первым ее заполучить. Помнишь ту вечеринку в моем садовом лабиринте? Как я целовал ее у тебя на глазах?

– Я помню, как ты ее обнимал, но взгляд Джуд при этом был обращен на меня, – парирует Кардан.

– Это неправда, – возражаю я, но тут же вспоминаю Кардана, лежащего на одеяле с девушкой-фейри, чьи волосы были цвета нарцисса. Она прижимает свои губы к краю его сапога, а в это время другая девушка целует Кардану горло. Его взгляд падает на меня, но в этот момент одна из девушек начинает целовать его в губы. Черные яркие глаза Кардана влажно блестят словно деготь.

Память возвращает мне ощущение скользящей по моей спине ладони Локка, я вспоминаю, как пылали у меня щеки. Мне кажется, что моя кожа слишком туго натянута и что вообще все это уже чересчур.

– Пойдем со мной, – повторяет Кардан и уводит меня от залитого кровью гороскопа и от всех остальных, кто сидит на уроке. – Я принц фейри. Ты должна делать то, что я хочу.

Он ведет меня в пятнистую тень дуба, затем подсаживает на нижнюю ветку, и, не убирая рук с моей талии, сам придвигается ближе и встает между моими бедрами.

– Разве так не лучше? – спрашивает он, глядя мне в лицо.

Я не совсем понимаю, что он имеет в виду, но киваю.

– Ты такая красивая. – Кардан начинает ласкать мне руки, затем проводит ладонями вниз по моим бокам. – Очень красивая.

Я слышу его бархатный голос и совершаю ошибку, посмотрев в черные как ночь глаза и на насмешливо скривившийся рот Кардана.

– Но твоя красота поблекнет, – все так же мягко, словно влюбленный, продолжает он. Его ладони замедляют свое движение, у меня сводит желудок, а затем внутри живота начинает растекаться жидкое пламя. – Эта гладкая кожа увянет, покроется пятнами, сделается морщинистой и тонкой, как паутинка. Эти роскошные груди поникнут. Волосы станут тусклыми и тонкими. Твои зубы пожелтеют. И все, чем ты обладаешь, все, что ты есть, сгниет и превратится в ничто. Ты станешь ничем. Ты уже ничто.

– Я ничто, – эхом повторяю я, потому что мне нечего возразить.

– Ты пришла из ничего и вернешься в ничто, – шепчет он, почти касаясь губами моей шеи.

Внезапно меня охватывает паника. Чувствую, что я должна немедленно бежать от Кардана. Я отталкиваюсь от края ветки, но не достигаю земли и просто падаю, падаю, падаю. Лечу, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору.

Затем сон меняется. Завернувшись в ткань, я сижу на каменной плите. Пытаюсь подняться, но не могу тронуться с места. Я самой себе кажусь деревянной куклой. Глаза у меня открыты, но я не могу пошевелить головой, не могу моргнуть, ничего не могу сделать. Могу лишь смотреть в то же самое безоблачное небо, все на тот же острый серп месяца.

В поле моего зрения появляется Мадок, встает надо мной, смотрит на меня сверху вниз своими кошачьими глазами.

– Стыдно, – говорит он так, словно рассуждает сам с собой, а я не могу слышать его. – Ведь если бы она прекратила враждовать со мной, я дал бы ей все, что она пожелает.

– Она никогда не была послушной девочкой, – откликается возникшая рядом с ним Ориана. – В отличие от своей сестры.

Тарин тоже здесь, по ее щеке стекает маленькая слезинка.

– Они планировали, чтобы выжила только одна из нас. И всегда предполагалось, что это буду я. Ты та из двух сестер, которой предназначено выплевывать жаб и змей. А я – сестра, которая выплевывает рубины и бриллианты.

Они уходят, все трое, и на их месте возникает Виви, касается моего плеча своими длинными пальцами.

– Я спасу тебя, – говорит Виви. – Это всегда была моя работа – спасать тебя.

– Мои похороны будут следующими, – мгновением позже шепчет Оук.

Слабо, словно откуда-то издалека, долетает голос Никасии:

– Говорят, что фейри рыдают на свадьбах и хохочут на похоронах, но я думаю, что твоя свадьба и твои похороны окажутся одинаково забавными.

Вновь появляется Кардан с ласковой улыбкой на губах и начинает говорить, перейдя на заговорщицкий шепот:

– Когда я был ребенком, мы играли в похороны. Ставили их как маленькие спектакли. Разумеется, смертные, которых мы хоронили, были уже мертвы. Или, по крайней мере, близки к своему концу.

После этого ко мне, наконец, возвращается дар речи.

– Ты лжешь, – говорю я.

– Конечно, лгу, – соглашается он. – Ведь это же твой сон. Позволь мне доказать это. – Кардан прижимает к моей щеке свою теплую ладонь и говорит: – Я люблю тебя, Джуд. Я давно люблю тебя. И никогда не перестану любить.

– Прекрати! – кричу я.

Затем надо мной стоит Локк и говорит, брызжа изо рта слюной.

– Давайте убедимся в том, что она действительно мертва.

Спустя мгновение он вонзает мне в грудь свой нож. Затем делает это снова и снова.

На этом месте я просыпаюсь от собственного крика, с залитым слезами лицом.

Пинком сбрасываю одеяло. За окнами темно. Очевидно, я проспала весь день. Зажигаю свет, делаю глубокий вдох и касаюсь лба, проверяя, нет ли у меня жара. Жду, пока успокоятся нервы. Чем дольше я вспоминаю свой сон, тем больше он тревожит меня.

Выхожу в гостиную и там, на кофейном столике, нахожу открытую коробку с пиццей. На одном из немногих оставшихся треугольных ломтиков кто-то положил рядом с кружочками пеперони головки одуванчика. Все ясно. Это Оук пытается объяснить Тарин правила игры в «Ракетную лигу».

Сейчас они оба настороженно смотрят на меня.

– Эй, – говорю я своей сестре-близнецу. – Я могу с тобой потолковать?

– Легко, – отвечает Тарин, поднимаясь с дивана.

Я возвращаюсь в спальню Оука и устраиваюсь на краешке его кровати.

– Я хочу знать, не явилась ли ты сюда потому, что тебе велели это сделать, – говорю я. – Я хочу знать, не ловушка ли это, которую расставил на меня Верховный король, чтобы соблазнить меня нарушить условия моего изгнания.

Тарин удивлена, но, к ее чести будет сказано, не спрашивает меня, как подобные вещи могли прийти мне в голову. Она прижимает руку к животу, распрямляет пальцы.

– Нет, – отвечает Тарин. – Но я сказала тебе не все.

Я жду, не догадываясь еще о том, что она имеет в виду.

– Я думала о нашей маме, – говорит она, наконец. – Я всегда считала, что она покинула Эльфхейм из-за того, что полюбила нашего смертного папу, но теперь я в этом не уверена.

– Не понимаю, – говорю я.

– Я беременна, – шепотом сообщает Тарин.

На протяжении столетий смертных женщин ценили за то, что те могли зачать ребенка от фейри. Наша кровь не такая холодная, как у народа.

Женщине-фейри, можно сказать, повезло, если она сможет выносить хотя бы одного ребенка за всю свою непомерно долгую жизнь. Большинство из них даже на это не способно. И совсем другое дело – смертная жена. Все это я знаю, но как-то никогда не задумывалась над тем, что у Тарин и Локка может быть ребенок.

– Вау, – говорю я, останавливая свой взгляд на руке сестры, которой та прикрывает живот. – Ого.

– Ни у кого не должно быть такого детства, какое было у нас, – говорит она.

Интересно, как она себе это представляла? Воспитывать ребенка под крышей дома Локка, чтобы тот издевался над ними обоими? А может, вообразила, что если сбежит, то Локк выследит ее с ребенком так же, как выследил нашу маму Мадок? Не знаю. И в том, что мне следует дальше отталкивать Тарин, тоже не уверена. Сейчас, как следует отдохнув сама, я начинаю замечать в сестре признаки сильной усталости. Глаза красные. Черты исхудавшего лица заострились.

Я понимаю, что Тарин пришла сюда потому, что ей больше некуда было пойти, и при этом знала, что у нее нет ни единого шанса на то, что я соглашусь ей помочь.

– Он знал? – спрашиваю я наконец.

– Да, – отвечает она и замолкает, словно вспоминая свое объяснение с Локком. И, возможно, сцену убийства тоже. – Но я об этом еще никому, кроме него, не говорила. Только тебе. А разговор с Локком… Ну, ты уже в курсе, как он прошел.

Я не представляю, что сказать на это, но когда Тарин беспомощно делает шаг навстречу, я прихожу в ее объятия и склоняю голову ей на плечо. Я знаю, что есть множество вещей, о которых я должна ей рассказать, и множество вещей, о которых она должна рассказать мне. Я знаю, что мы не были добры друг к другу. Я помню, что она причиняла мне боль, причем гораздо более сильную, чем сама могла себе представить. Но, несмотря ни на что, она по-прежнему моя сестра. Моя овдовевшая, беременная сестра-убийца.

* * *

Спустя час я уже собрала вещи и готова к отъезду. Тарин посвятила меня в детали распорядка своего дня, о народе, с которым регулярно общается, о том, как она управляет поместьем Локка. Она дала мне пару перчаток, чтобы скрыть с их помощью мой недостающий палец. Сняла свое элегантное платье из паутины и стеклянной пряжи. Теперь его буду носить я. Мои волосы уложены так, чтобы приблизительно напоминать прическу Тарин. Сестра переоделась в мои черные легинсы и свитер.

– Спасибо тебе, – произносит она слова, которых никогда не услышишь от народа. Благодарность у фейри считается грубостью, опошляющей сложный процесс одалживания и возврата долгов. Но смертные вкладывают в слова благодарности совершенно иной смысл, вообще не имеющий никакого отношения к долгам.

Тем не менее я отмахиваюсь от слов Тарин, отвечая ей:

– Не за что.

Следом подходит Оук, хочет, чтобы я взяла его на руки. Хотя ему всего восемь лет, у него уже вытянувшееся мальчишеское тело с длинными руками и ногами.

– Обними меня, – говорит он. На его языке это означает, что сейчас он сам запрыгнет на тебя и обхватит за шею так, что едва не задушит. Я выдерживаю это испытание, обнимаю Оука, затем осторожно ставлю на пол.

Я снимаю с пальца кольцо с рубином – то самое, которое Кардан украл у меня, а затем мне же и вернул, когда мы с ним обменивались клятвами. Это кольцо никак не может быть у меня, если я собираюсь выдавать себя за – Тарин.

– Сможешь сохранить его до моего возвращения? – спрашиваю я.

– Сохраню, – торжественно обещает Оук. – Только ты скорее возвращайся. Я буду по тебе скучать.

Я удивлена и тронута его нежностью, особенно после нашей последней с ним стычки возле рощицы.

– Вернусь сразу же, как только смогу, – обещаю я, целуя его в лоб. Затем прохожу на кухню, где меня ждет Виви. Вместе с ней мы выходим из дома на поросшую травой лужайку, где она вырастила несколько кустиков крестовника.

Тарин плетется следом за нами, теребит рукав надетого на ней свитера.

– Ты уверена? Точно? – спрашивает Виви, срывая под самый корень один стебель крестовника. Я смотрю на нее. Фигура Виви скрывается в тени, только на волосах лежит отблеск уличного фонаря. Обычно волосы Виви выглядят просто каштановыми, как у меня, но при правильном освещении видны вплетенные в них золотые, с зеленым отливом нити.

Виви никогда не тянуло в Фейриленд так же сильно, как меня. Возможно, потому, что она сама фейри и свою родину постоянно носит с собой?

– Ты же знаешь, что я уверена, – отвечаю я. – Ну а теперь, может быть, расскажешь мне, что там у вас с Хизер?

Виви отрицательно качает головой.

– Останься в живых, если хочешь узнать об этом, – говорит она, а затем дует на сорванный крестовник. – Конь, встань и отнеси мою сестру туда, куда она тебе прикажет.

Не успев упасть на землю, цветущий стебелек превращается в тощего желтого пони с изумрудными глазами и гривой из кружевных листьев.

Пони фыркает и нетерпеливо бьет копытами, ему не меньше, чем мне, хочется поскорее подняться в воздух.

* * *

Поместье Локка осталось точно таким же, каким я его помню – высокие шпили башен, замшелая черепица, густо увитые жимолостью и плющом стены. Во дворе сложным узором извивается лабиринт живой изгороди. В целом поместье выглядит словно сошедшее со страниц сказки, этакое выдуманное место, где царят покой и любовь и где никогда не знают боли.

«По ночам мир людей выглядит так, словно он полон упавших звезд», – неожиданно вспоминаются мне слова, сказанные Локком, когда мы с ним вдвоем стояли на вершине самой высокой башни.

Заставляю наколдованного из крестовника пони спуститься, спрыгиваю с его спины и оставляю рыть копытом землю, а сама направляюсь к внушительным входным дверям дома. При моем приближении их створки разъезжаются в стороны. Сразу за ними стоит пара слуг с голубоватой, как поганки, кожей, такой прозрачной, что сквозь нее хорошо просматриваются все вены. Это делает слуг похожими на старинные мраморные статуи со свисающими у них за спиной маленькими, припорошенными мучнистым налетом крылышками. Они следят за моим приближением своими холодными, похожими на капельки туши глазами, заставляя меня моментально вспомнить о нечеловеческой природе всего народа фейри.

Я глубоко втягиваю воздух, распрямляюсь во весь свой рост и прохожу внутрь.

– С возвращением, миледи, – говорит служанка-женщина. Тарин рассказала мне, что в доме служат люди – брат и сестра. Нера и Нив. Они были должниками отца Локка, но и после смерти хозяина остались в поместье, чтобы остаток своих дней заботиться о его сыне. Раньше слуги предпочитали держаться тайком, не попадаясь на глаза, но Тарин, вскоре после переезда сюда, запретила им это делать.

В мире смертных я в подобных ситуациях привыкла говорить спасибо, но сейчас вовремя сдерживаюсь и вместо этого холодно говорю, проходя мимо них в холл:

– Хорошо снова оказаться дома.

Здесь очень многое изменилось с тех пор, когда я в последний раз приходила сюда. Раньше комнаты в основном были пустыми, а в остальных стояла немногочисленная старинная тяжелая мебель с выцветшей от времени обивкой. Голый длинный обеденный стол и такие же голые полы. Теперь все стало иначе.

Подушечки, коврики, кубки, подносы, наполовину наполненные жидкостью хрустальные графины. И повсюду буйство красок – алая и умбра, индиго и бутылочно-зеленая, золотистая и сливовая. Покрывало на кушетке усыпано тонкой золотистой пыльцой, оставшейся, вероятно, от сидевшей здесь недавно гостьи. Я слишком долго хмурюсь, и мое лицо отражается, как в зеркале, на стенке полированной серебряной урны.

За мной наблюдают слуги, так что мне ни к чему так внимательно изучать комнаты, с которыми, как предполагается, я хорошо знакома. Поэтому принимаю безразличный вид, скрывая замешательство, в которое меня приводят некоторые подробности личной жизни Тарин, которые всегда оставались для меня за кадром.

В том, что этот дом заново обставляла сама Тарин, я нисколько не сомневаюсь. Если вспомнить, то и в имении Мадока ее кровать тоже была постоянно завалена грудой ярких разноцветных подушек. Моя сестра любит красивые вещи. И еще я, разумеется, не могу не заметить, что весь этот дом приспособлен для пьяных оргий, для разврата. Ну да, Тарин говорила о затяжных, порой до месяца, вакханалиях Локка, но только теперь я живо представляю ее раскинувшейся на подушках, пьющей вино, смеющейся, целующей гостей. А может быть, и не только целующей.

Моя сестра-близнец всегда была скорее проказливой, чем злой, скорее застенчивой, чем распущенной. Во всяком случае, так я о ней думала. Пока я пробивалась наверх с помощью кинжалов и яда, она шла не менее опасной тропой страсти.

Я поворачиваюсь к лестнице, чувствуя неуверенность в том, что сумею довести эту игру до конца. Стараюсь вспомнить все, что знаю сама, все, что объяснила мне Тарин, и то, что я сама придумала про свою якобы последнюю встречу с Локком. Скажу, что у него было запланировано свидание с любовницей из рода селки. Вполне правдоподобно, не так ли? А с Подводным королевством совсем недавно земля была в ссоре, так что можно надеяться, что народ по-прежнему настроен против них.

– Обедать будете в большой столовой? – спрашивает идущая следом за мной Нив.

– Нет, подашь обед в мою комнату, – отвечаю я. Мне не хочется обедать, сидя в напряженном молчании одной за огромным столом.

Иду наверх, в полной уверенности, что помню дорогу. С некоторым внутренним трепетом открываю дверь, и на секунду мне кажется, что я попала не туда. Впрочем, сама комната Локка осталась на прежнем месте, только изменилась до неузнаваемости. Кровать украшена занавесками с вышитыми на них лисами, крадущимися среди высоких деревьев. Кроме того, в спальне появился низкий диван, на который небрежно брошены несколько платьев, и новый небольшой письменный стол с бумагой, чернильницей и перьями на нем.

Я иду в гардеробную Тарин и смотрю на ее платья – чуть менее яркие, чем мебель, которую выбрала моя сестра, но не менее красивые. Беру сорочку и тяжелый атласный халат, чтобы надеть его сверху, после чего снимаю платье из паутины и стекла.

Ткань сорочки холодит кожу. Я стою перед зеркалом в спальне Тарин и расчесываю волосы ее гребнем. Рассматриваю свое отражение, ищу те мелочи, которые могут выдать меня. Да, я мускулистее, чем моя сестра, но эту деталь можно скрыть с помощью одежды. Мои волосы чуть короче, чем у Тарин, но этого почти не заметно. Ну и характер, конечно. Вот уж что у нас с ней разное, так это характер.

– Приветствую вас, ваше величество, – говорю я, пытаясь вновь представить себя при Верховном Дворе. Что бы сделала при этом Тарин? И я в низком реверансе приседаю перед воображаемым королем. – Как же я ждала нашей встречи!

Само собой, Тарин не ждала, видела его, полагаю, недавно. Чувствую нарастающую тревогу в груди. Ведь я собираюсь сделать нечто большее, нежели просто ответить на вопросы во время дознания. Я собираюсь лгать Верховному королю прямо в лицо.

Следя за своим отражением в зеркале, я пытаюсь найти правильное выражение лица, почтительное, а не хмурое.

– Приветствую вас, ваше величество, вероломная гадина.

Хорошо звучит, но не годится, к сожалению.

– Приветствую вас, ваше величество, – начинаю я по новой. – Я не убивала моего мужа, хотя, если честно, он этого вполне заслуживал.

Раздается стук в дверь, от которого я вздрагиваю.

Входит Нера с большим подносом, ставит еду на кровать и с низким поклоном выходит из комнаты, так и не издав ни единого звука.

На подносе я вижу тост и джем с приторным сладким запахом, от которого у меня текут слюнки. Мне требуется некоторое время, чтобы вспомнить, что так пахнет фейрийский фрукт. И мне принесли сделанный из него джем так, будто этот плод, от которого у смертных мутится рассудок, привычен для Тарин, будто она регулярно его ест. Неужели Локк начал давать Тарин фейрийский фрукт втайне от нее? Или она сама сделала этот выбор, чтобы чувствовать опьянение? Я вновь теряюсь в догадках.

К счастью, помимо тоста с опасным для меня джемом, на подносе стоит чайник с крапивным чаем, мягкий сыр и три сваренных вкрутую яйца. Нормальный простой обед – если не считать, конечно, коварного фейрийского – фрукта.

Я пью чай, съедаю яйца и тост. Джем я соскребаю в салфетку, которую засовываю в дальний угол шкафа. Если Тарин спустя несколько недель найдет по запаху этот заплесневевший джем, пусть это станет маленькой расплатой за то, что она уговорила меня ей помочь.

Я снова смотрю на платья, пытаюсь выбрать одно из них на завтрашний день. Вычурным или ярким это платье быть не должно. Мой муж мертв, и мне положено носить траур. Хотя порученное мне Тарин дельце можно назвать черным, в ее гардеробе этот цвет полностью отсутствует. Я перебираю шелковые и атласные платья, парчовые с узорами в виде выглядывающих из-за листьев животных, расшитые бархатные цвета шалфея и синего неба. Наконец останавливаю свой выбор на платье цвета темной бронзы и бросаю его на диван вместе с парой темно-синих перчаток. Порывшись в шкатулке с драгоценностями, нахожу серьги, которые сама же и подарила сестре. Одна серьга в виде луны, другая в виде звезды, а сделал их мастер Гримсен, заколдовавший эти серьги так, что надевшая их женщина становится красивее.

Мне не терпится поскорее улизнуть из владений Локка и оказаться во Дворе Теней. Ничего я не желаю сейчас сильнее, чем повидать Таракана и Бомбу, услышать последние придворные новости и сплетни, оказаться в знакомых подземных комнатах.

Но тех комнат больше нет, их разрушил Призрак, продавший нас Подводному королевству. Я даже не знаю, где он вообще сейчас находится, Двор Теней.

И не могу подвергать его опасности.

Открыв окно, сажусь за стол Тарин и прихлебываю крапивный чай, вдыхаю резкий соленый запах моря, смешанный со сладким ароматом дикой жимолости, слушаю шелест ветерка в вершинах елей. Я чувствую себя дома и одновременно тоскую по дому.