Читать книгу Дело о полку Игореве - Хольм Ван Зайчик - Страница 5

Следственный отдел Палаты наказаний, кабинет шилана Алимагомедова,

20-й день восьмого месяца, отчий день,

вечер

– Еще раз прошу прощения, ечи, – сдержанно сказал Редедя Пересветович, – за то, что, собрав вас здесь сейчас, я лишил вас возможности спокойно провести конец отчего дня в кругу семьи, среди родных и близких. Но дело не терпит отлагательств. Происходит нечто несусветное, – он помолчал, словно желая что-то добавить, но, похоже, так и не придумал что. Лицо шилана было мрачнее тучи. – Прошу садиться, – скупо проговорил он и первым уселся во главе широкого стола, прямо под висящим на стене большим портретом Конфуция в парадной шапке, по сторонам коего красовались парные надписи на двух языках: на господствующем в улусе русском наречии и в оригинальном древнем начертании: «Благородный муж наставляет к доброму словами, но удерживает от дурного поступками».

Коротко, словно голые ветви деревьев под свирепым порывом ноябрьского ветра, простучали по полу придвигаемые к столу стулья.

Баг, машинально вертя в руках непочатую пачку «Чжунхуа», уселся рядом с начальником. Напротив него, бледный, с мешками под глазами, неловко утвердился Максим Крюк; он впервые был на совещании столь высокого уровня. По правую руку от Крюка на краешек стула присел, теребя редкую седую бороду, главный лекарь следственного отдела, блестящий знаток психоисправительного иглоукалывания, маленький и уютный Рудольф Глебович Сыма.

Богдан скромно пристроился в кресле в углу, под раскидистым фикусом в большой кадке, рядом с лаковым столиком, на котором пестрели заботливо разложенные письмоводителем шилана, но так никем и не прочитанные основные сегодняшние газеты. Алимагомедов сделал Богдану приглашающий жест – мол, садитесь рядом со мною, во главе стола, драг прер еч; но Богдан лишь помотал головой и негромко проговорил с улыбкой:

– Нет-нет, я лучше тут…

Алимагомедов кивнул и не стал настаивать. Было не до церемоний. Да и по сути этот симпатичный этический надзиратель был прав: за столом собрались профессионалы сыска, он же представлял здесь совсем другую ветвь человекоохранения.

– Начнем, – угрюмо проговорил шилан. – Еч Сыма, прошу вас. Можно не вставать.

Баг наконец сунул пачку в рукав халата: все равно курить сейчас было никак не сообразно.

Сыма в последний раз, совсем уж ожесточенно, подергал длинные волоски бороды и чинно сложил руки на столе.

– Я очень мало что могу сказать, – сообщил он с легким, но узнаваемым наньцзинским акцентом. – И, собственно, суть моего доклада будет сводиться к одному: ничего. Ничего не обнаружено. Ничего не могу понять. Ничего не могу порекомендовать. – Он перевел дух. – После того, как присутствующий здесь прер еч Лобо столь удачно и столь мужественно снял драгоценного боярина с карниза и доставил его вниз…

Баг при этих его словах невольно потрогал свежую царапину на щеке. Боярин очень не хотел, чтобы его снимали и доставляли. Отбивался. Кричал. Даже ногти в ход пустил. Пришлось перекинуть особу боярина через плечо и в таком виде доставить к служебной повозке.

Неприятное воспоминание.

– …прер Гийас ад-Дин был немедленно доставлен в центральную больницу Палаты наказаний, на психоневрологическое отделение. Я прибыл туда в девятнадцать ноль семь. Был проведен весь возможный комплекс исследовательских разборов и лечебных мероприятий. И то и другое – вотще. Мы не нашли никаких причин внезапного помутнения рассудка. Ни физиологических, ни психических, ни химических, ни гипнотических… ни каких-либо иных. И не смогли привести боярина в себя. Боярин по-прежнему плох. Он постоянно порывается лезть куда-то наверх, не отвечает ни на какие вопросы, не понимает, где он, и бормочет бессвязные фразы, суть которых сводится примерно к следующему: я здесь больше не могу находиться, здесь больно, я разорвусь пополам, я хочу улететь, отпустите, я улечу. – Сыма опять глубоко вздохнул, его щека нервно дернулась. – То есть весь мой опыт говорит, что подобное состояние может быть лишь результатом некоего излишнего психоисправительного вмешательства. Дурманного, несомненно. Но никаких его признаков обнаружить не удается, а значит, и осмысленно лечить мы не в состоянии. Наблюдать это очень тяжело, ечи. Беспомощность… она просто душит.

Врач несколько раз с силой провел взад-вперед ребром ладони по сукну, покрывавшему стол.

– Уфа жэньшоудэ… – едва слышно пробормотал он, потом вздрогнул и, хотя все его прекрасно поняли, повторил по-русски: – Невыносимо.

Он запнулся.

– Говоря иными словами, налицо немотивированное, внезапное и устойчивое, ничем не объяснимое безумие, – закончил он сухо. – В данный момент мне сказать более нечего.

Шилан, уложив подбородок на смуглые волосатые кулаки, громко втянул воздух носом.

Сыма помолчал, потом вынул из рукава халата туго скрученный, плотный свиток.

– Здесь все в подробностях, – сказал он и положил свиток на стол перед собой. – Отчет о проведенных разборах и отчет о принимавшихся мерах. Если хотите, я доложу прямо сейчас…

Он умолк.

– Пока не стоит, Рудольф Глебович, – мягко ответил Алимагомедов. – Пока не стоит. Суть мы поняли: ничего.

Маленький врач покивал.

– Ничего, – подтвердил он.

– Еч Крюк, – сказал Алимагомедов.

Есаул пригладил волосы, чуть кашлянул.

«Да что это с бравым козаком? – уже не на шутку встревожился Баг. – На себя не похож…»

– Я приехал к месту происшествия несколько позже других – вследствие недомогания, – сипловато проговорил он, – но все мероприятия проводились уже моей бригадой и под моим руководством. Сразу после того, как неотложная повозка увезла драгоценного преждерожденного боярина, в присутствии трех понятых и представителя этического надзора преждерожденного Оуянцева-Сю, нами для проведения первичного осмотра была согласно уложений вскрыта дверь боярских апартаментов, и я могу озвучить…

Алимагомедов брезгливо вздрогнул и раздраженно хлопнул ладонью по столу.

– Дражайший Максим Леопольдович, – язвительно перебил он, – я не совсем вас понимаю. Вы что же, не присутствовали на месте происшествия и собираетесь читать по бумажке то, что вам написали подчиненные? – Крюк побагровел. – Или плохо владеете русским наречием? Извольте правильно подбирать слова! Странно, что мне, даргинцу, приходится сообщать это вам, русскому. Подобные мелочи, конечно, условность… но, смею вам напомнить, культура на девяносто процентов состоит из условностей. А мы, в нашем учреждении, по отношению к культуре должны быть особенно щепетильны и трепетны… Продолжайте.

«Нервничает Пересветыч», – подумал Баг.

«На каком он нерве однако!» – подумал Богдан.

Рудольф Глебович Сыма глянул на Алимагомедова с пониманием.

Баг неловко поерзал. Он сам несколько раз ловил себя на том, что бездумно повторяет в подобных ситуациях это бессмысленное словцо, вошедшее в употребление с легкой руки одного модного телеобозревателя, даже, помнится, однажды – в разговоре с тем же Пересветычем. Алимагомедов тогда высоко поднял правую бровь и посмотрел с недоумением на Бага, но ничего не сказал… А тут отыгрался – и, конечно, нарочно, чтобы Баг слышал. «Не повезло Крюку, – подумал Баг сочувственно, – попал под горячую руку…» И чтоб не глядеть ни на Крюка, ни на Алимагомедова, он уставился на украшавший стену напротив него портрет знаменитого человекоохранителя времен Великой Танской династии Ди Жэнь-цзе.

Крюк побагровел.

– Прошу прощения, драгоценн… – сдавленно начал он, но грозный шилан нетерпеливо его прервал:

– К делу, к делу!

Крюк вытер пот со лба.

– Первичный осмотр позволил установить, – продолжал он, – что у драгоценного преждерожденного боярина…

– Говорите короче, – мягко попросил Богдан из своего угла. – Пожалуйста. У прера ад-Дина…

– У прера ад-Дина, – вздрогнув, повторил после паузы несчастный Крюк, – совсем недавно, перед самым… происшествием был посетитель. Один. Мужчина. Оба курили. Судя по количеству окурков, разговор был довольно напряженным и длился не меньше часа. Разбор окурков никаких посторонних примесей в табаке не выявил.

– Разбор проводился… – начал было Алимагомедов, но Крюк предвосхитил его вопрос:

– Самый детальный, вплоть до спектроскопического.

– Я настоял, – подал голос Сыма. Шилан, коротко покосившись на врача, кивнул и вновь перевел взгляд на козака.

– На столе в гостиной обнаружены были также кофейник и две чашки с остатками кофея. – Крюк отчетливо и старательно выговорил последнее слово, вспомнив, видимо, что среди неработающих столичных дам не так давно стало модно выговаривать его на варварский манер: «кофе» – и если шилану почудится, будто так сказал и он, новой взбучки не миновать. – Кофей бразильский, судя по характерному набору микроэлементов, обнаруженных при разборе – с плантаций фирмы «Гомеш, Лумиш и Хипеж». Высококлассный кофей. Никаких посторонних веществ ни в кофейнике, ни в чашках – ни в той, ни в другой – не обнаружено. Там же, на столе, находилась наполовину пустая бутылка вина «Цветущая слива»…

– Слабые следы алкоголя в крови потерпевшего нами найдены, – вновь уточнил Сыма, – но доза крайне незначительна. Вино никак не могло привести к подобным последствиям.

– Пили также оба, – продолжал Крюк, – следы вина найдены в двух бокалах. Если пили поровну, на каждого пришлось не более ста-ста десяти граммов. Никаких посторонних веществ в вине нет – ни в бокалах, ни в самой бутылке. Надо отметить еще, что ни малейших видимых признаков беспорядка, ссоры, чересчур эмоциональных действий – не обнаружено. Тщательный разбор бумаг производится. По апартаментам все, – он перевел дух и опять нервным жестом пригладил волосы. – Показания соседей-свидетелей позволили установить, что прер ад-Дин жил довольно одиноко и уединенно… Хотя он и имел временную супругу, но, как говорят, она не жила с ним под одной крышей и посещала мужа довольно редко, не чаще раза в седмицу. Последний раз она появлялась на Больших Капиталов три дня назад. Во всяком случае, так показали соседи.

– Личность супруги установлена? – спросил шилан.

– Да, – взял слово Баг. – Это известная тележурналистка Катарина Шипи́гусева. Особа молодая, крайне талантливая и, как я понимаю, крайне честолюбивая – конечно, ей не до нормальной жизни с мужем. Я видел несколько ее обзорных передач… По-моему, из тех, кто ради красного словца сыном назовут отца.

Сидящий поодаль маленький врач отчетливо передернулся: видимо, ему, как уроженцу Цветущей Средины, особенно явственно представился увековеченный этой знаменитой поговоркой предел информационной нечистоплотности[30].

– Возможно, это не существенно, – проговорил из своего угла Богдан, и все обернулись к нему, – но последние полгода она специализируется на соборных сюжетах, причем явственно поддерживает народовольцев. Очень информированная о боярской политической жизни особа. Возможно, ее увлеченностью этими проблемами и объясняется сей брак. Оба супруга шли от деловых интересов.

– Продолжайте, еч Крюк, – устало проговорил Алимагомедов. Его угрюмость можно было понять: соваться в подобные круги – всегда лишняя головная боль. Расследование и так обещало быть головоломным – а тут законопросительная ветвь власти купно со средствами всенародного оповещения… С ума сойдешь.

– Согласно свидетельским показаниям, – продолжал, тщательно выбирая слова, Крюк, – у прера ад-Дина действительно непосредственно перед происшествием был посетитель. Гость. Трое свидетелей заметили, что примерно за полтора часа до начала событий к парадному подъезду дома, где проживает боярин, подъехал бежевый «тахмасиб», номерной знак которого предположительно оканчивался на 85 или 86. Из него вышли потерпевший и некий мужчина представительной наружности, примерно одного с потерпевшим возраста. Они, оживленно беседуя, скрылись в парадном. Через некоторое время мужчина, с которым приехал прер ад-Дин, спустился один, сел в повозку и уехал. Свидетельница Федосеева, девяноста семи лет, живущая напротив и почти все время коротающая в кресле у окна, припомнила, что этот человек бывал гостем прера ад-Дина довольно часто.

Ноздри шилана хищно расширились.

– Удалось установить, что чему предшествовало – выход прера ад-Дина на карниз или отъезд гостя?

– Нет, – ответил Баг, – не удалось. Никто из свидетелей не мог сказать точно, гулял ли уже боярин по карнизу, когда отъехал от парадного «тахмасиб», или еще нет.

– Личность гостя? – отрывисто бросил Алимагомедов.

– Личность гостя установлена практически достоверно, – отвечал Баг. – Бежевый «тахмасиб» с номерным знаком 3 АлУ 27–85 принадлежит преждерожденному Даниилу Казимировичу Галицкому, сорока семи лет. – Баг чуть выждал, потом добавил: – Мы успели выяснить, что в свое время этот прер был человекоохранителем, блестящим воином. Два десятка лет назад он какое-то время даже возглавлял один из боевых отрядов особого назначения, боровшихся с «дурманными баронами» и их шайками на Юго-восточных рубежах Цветущей Средины – знаете, «золотой треугольник»… Джунгли, тайные базы, единоборства, бесшумные захваты… Специалист. Пять боевых наград, одна – непосредственно от императорского двора. А сейчас прер Галицкий… – Баг опять чуть выждал. – Сейчас прер Галицкий – александрийский соборный боярин.

– Одно к одному… – пробормотал шилан.

– Несколько фотографий прера Галицкого были мною предъявлены, – сказал Баг, – свидетельнице Федосеевой. На всех она опознала человека, посетившего боярина ад-Дина непосредственно перед началом событий.

– Вы попытались связаться или как-то встретиться с прером Галицким, еч Лобо?

– Личность его была окончательно установлена не более получаса назад, – покачал головой Баг. – Сейчас у нас четверть двенадцатого. Ночи. Беспокоить подданного Галицкого в такое время, да еще в отчий день, мы с ечем Оуянцевым сочли несообразным.

Шилан покусал губу.

– А если он все же как-то причастен…

– Тем более, драг прер шилан. Что мы можем ему предъявить сейчас, чтобы разговаривать… столь чрезвычайным образом?

– Хорошо, – Пересветыч после отчетливых внутренних колебаний сдался. – Согласен. Есть какие-то предварительные соображения?

Повисла тяжелая тишина. Потом Баг решительно ответил за всех.

– Никаких.

– Еч Сыма, – сказал шилан. – Что может человека вот так вот… ни с того, ни с сего, после вполне мирного разговора с коллегой, а возможно, и приятелем… другом… заставить…

– Ничего, – сказал лекарь. – Собственно, я это уже сказал: насколько мне известно – ничего. Драконова доза какого-то психоисправительного снадобья, может быть. Но ее не было.