Читать книгу Все в лес пошли… (сборник) - Хумаюн Ахмед - Страница 5

I

Господин Ахлак жил в Дакке, в Калабагане. Маленький, огороженный забором домик в три комнаты стоял в самом центре района. Вокруг все уже было застроено огромными шести-семиэтажными домами, и таких маленьких домишек в округе больше не было. Хотя иногда господин Ахлак и стыдился своего жилища, но снести этот и построить на его месте дом побольше у него не было ни средств, ни желания. А какой смысл? Живет он один, зачем ему пять спален? Одной вполне достаточно. Он обсадил дом деревьями, которые уже разрослись и радовали глаз. Папайи, высаженные год назад, тоже совсем прижились и приносили вкусные, сочные плоды, чему хозяин был несказанно рад. Господин Ахлак вел очень мирное существование.

Но вот уже несколько дней, как спокойствие его было нарушено: в доме хозяйничали бхуты, невидимые существа, в которых верят только старухи и маленькие дети. Прямо в его спальне творилось такое, чему господин Ахлак и поверить не мог. Он ничуть не боялся – это, скорее, был стыд. В его доме могло быть что угодно, но только не бхуты. Рассказывать это он тоже никому не хотел, человек такому рассказу только криво улыбнется. А как иначе? Если бы Ахлаку рассказали, что кому-то не дают покоя бхуты, он бы тоже рассмеялся, что вполне естественно.

Началось все четыре дня назад в одиннадцать вечера. Ахлак опустил москитную сетку, выключил свет и лег, как вдруг, без всякой видимой причины, сама по себе включилась лампа. Как и любой другой, Ахлак решил, что с выключателем что-то не в порядке. Наши выключатели никуда не годятся: что-нибудь да сломается. Вот все и ищут иностранные. Он поднялся, снова погасил свет, вернулся в постель и натянул на себя покрывало – было прохладно. Лампа снова включилась. Ахлак сбросил с себя одеяло и сел в постели. «А не проделки ли это бхутов?» – подумал он и сам на себя разозлился: как такая мысль могла прийти ему в голову?! Смешно, да и только. Ведь ясно, что-то не так с выключателем: пружинка какая-нибудь не пружинит или шуруп не шурупит… надо вызвать электрика. Тут господина Ахлака осенило: «А что, если не выключать лампу?» Да и какой смысл, если она снова включится – пусть горит. Только он лег, как лампа сама по себе погасла.

– Муталеб! Муталеб! – позвал Ахлак.

Муталеб, мальчонка-слуга господина Ахлака, спал в соседней комнате. Ядерный взрыв в десяти шагах от него и то не потревожил бы его сон, не говоря уже о слабом голосе господина Ахлака, который знал эту простую истину, но звал Муталеба, сам не зная почему. Уж не испугался ли он? Ну и ну, стыдно-то как! Перепугаться бхутов и звать слугу, когда за окном – конец двадцатого века! Слава богу, что никто не слышал. Нельзя об этом никому рассказывать! Позор, в пятьдесят два года звать слугу из-за бхутов! Ну и дела!

Господин Ахлак постарался успокоиться. Горит лампа, не горит – он все равно сейчас заснет. Утром ему рано вставать. Занятия начинаются в восемь. Первой парой он преподает планиметрию и будет завтра объяснять новую главу – уравнение площади круга. Если он не проснется вовремя, то пропустит урок. Это студентам можно прогуливать, а преподавателям никак нельзя. Со сном у него никогда проблем не было: засыпал, стоило только лечь, но сегодня что-то не спалось. Сначала господин Ахлак все ворочался с боку на бок, потом встал и выпил стакан воды. Думал, поможет, но сон не шел. «Наверное, что-то не так с подушкой. Хорошо бы ее приподнять», – решил он. Он поправил подушку и услышал, как кто-то тихонько покашлял за москитной сеткой. Раз, второй. Так кашляют, чтобы привлечь внимание, но кто может кашлять у его постели?

– Сэр, вы не спите?

– Кто тут?

– Это я, сэр.

– Кто «я»?

– Сэр, вы меня не знаете, я просто одинокий, объятый несчастьями бхут и, к своему великому стыду, я беспокою вас в столь поздний час. Простите меня. Сделайте милость, сэр. Ваши добродетели не позволят вам винить бедного бхута.

И тут господин Ахлак понял, что ему просто снится сон. Напугался сегодня бхутов, вот и привиделись. Хотя он в бхутов и не верит, но во сне-то с ними можно разговаривать. Нет поводов ни для стыда, ни для тревоги, даже забавно.

– Значит, бхут, да?

– Да, сэр. Раздавленный горем бхут. Заблудший и потерянный, пришел я к вам.

– Это ты со светом баловался?

– Йес, сэр.

– Ты по-английски говоришь?

– Немножко, сэр. Вери литтл. Не хватает практики, вот и ошибаюсь иногда.

– Раздавленный горем, говоришь? А в чем дело?

– Это длинная история и займет слишком много времени. Сэр, вы никуда не спешите?

– Спешу. Спешу лечь спать. Если я срочно не усну, то завтра пропущу урок. Два занятия и так уже пропали из-за забастовки.

– В таком случае, сэр, вас не следует больше беспокоить.

– Это точно. Вовсе не следует.

– Спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи.

– Гуд найт, сэр.

– Гуд найт.

– Гуте нахт, сэр, шляффен зи гут.

– А это что?

– Это, сэр, «Спокойной ночи, спите спокойно» по-немецки.

– Ты и по-немецки говоришь?

– Не то чтобы говорю… Так, слышал кое-что, пока обитал в немецком Культурологическом институте пару дней. Но опять никакой практики. А без практики, сэр, иностранный язык в два счета забывается. Однако, сэр, пора. Еще увидимся.

– Хорошо. Кстати, а как ты попал в комнату?

– Через окно, сэр. Если позволите, я пойду, сэр.

– Ступай.

Господину Ахлаку показалось, будто оконная ставня немного шевельнулась, все смолкло. Ни звука.

Теперь господина Ахлака мучил следующий вопрос: если то, что ему казалось действительностью, на самом деле было сном, то как знать, спит он сейчас или нет?

– Муталеб, Мутале-е-еб!

Муталеб не подавал признаков жизни. «Да, без дубины здесь не обойтись, – подумал Ахлак, – по голове. Это бы его оживило».

Опять захотелось пить. А может ли вообще во сне хотеться пить? Размышляя об этом, господин Ахлак сам не заметил, как заснул… или это сон кончился?

Проснулся он в 9:10 в отвратительном настроении: бхутов он уже ненавидел. Раз уж он пропустил занятия, то самым правильным было бы вовсе не появляться сегодня в колледже. Надо вызвать электрика исправить выключатель, чтобы снова не проспать занятия из-за бхутов.

Господин Ахлак сам сходил за электриком, который поставил ему новый выключатель, немецкий. «Немецкий… Этот бхут что-то говорил по-немецки… “Гуте нахт” или как там? – мелькнуло в голове у Ахлака. – Смех да и только! Лучше никому об этом не рассказывать». Днем Ахлак поехал в Малибаган, другой район города, в гости к своей младшей сестре. Больше он ни у кого из родственников не бывает, не нравится ему у них, то ли дело жить одному! Поэтому он до сих пор и не женился. Сейчас он, правда, пожалел об этом: здорово бы было рассказывать деткам о бхуте, который знает немецкий! С близким человеком можно обо всем поговорить. Господин Ахлак был очень близок со своей младшей сестрой Милли, раз в неделю ему было просто необходимо ее видеть, иначе у него страшно портилось настроение. В сестре Ахлака раздражало только одно: стоило ей увидеть его, как она начинала: «Брате-ец, ты почему все один живешь, а?» Господину Ахлаку в его пятьдесят два года это совсем не нравилось, поэтому больше раза в неделю он у Милли не появлялся. Кроме того, Трина, Миллина дочурка, ужасно избалована и только портит господину Ахлаку настроение.

Милли не оказалось дома. Она ушла с мужем на какую-то свадьбу или что-то вроде того. Но дома была Трина. Она закричала: «Дядя!» – и подняла такой шум, что у Ахлака закружилась голова.

Он любил свою племянницу даже больше, чем Милли, но никогда этого не показывал. Если дети поймут, что их любят, они уже не оставят человека в покое, тем более дети избалованные. Кроме того, Трина была такой же болтливой, как и ее мать, – просто голова шла кругом.

– Какие новости? – серьезным тоном спросил Ахлак.

– У меня отличные новости, дядя, просто замечательные! Сегодня ты не уйдешь от нас, а останешься и будешь всю ночь рассказывать мне истории. Истории о бхутах.

Господин Ахлак зевнул:

– Я могу рассказывать какие угодно истории, но только не о бхутах.

– Нет! О бхутах, только о них!

– Никаких историй о бхутах!

– Почему?

– В конце двадцатого столетия не рассказывают истории о бхутах. И не слушают тоже.

– Почему же не слушают?

– Глупо это. Когда человек летает в космос, спускает зонды на поверхность Марса, смешно, что мы боимся каких-то фантастических существ под названием «бхуты».

– Ну, конечно! Да ты просто не знаешь историй о бхутах.

У Ахлака родилась, было, мысль рассказать ей, что произошло с ним прошлой ночью. Но он сдержался. Пугать детей – это преступление. Поэтому он начал рассказывать одну басню Эзопа.

– У стиральщика белья был осел. Однажды осел упал в чан с синькой, и его шкура окрасилась в синий цвет…

– Дядя, мне не нравится эта история про осла, – жалобно проговорила Трина.

– Тогда слушай историю про пастушка. Один пастушок пас на лугу овец. Он был большой врун и однажды ради шутки закричал: «Тигр! Тигр!»

– Я не люблю всякие поучительные истории. Просто терпеть не могу, – зевая, сказала Трина.

Тогда Ахлаку пришлось рассказать, что с ним случилось прошлой ночью, хорошо объяснив, что на самом деле все это происходило во сне. Нельзя, чтобы в голову ребенка закрались подозрения.

– Мне кажется, что к тебе на самом деле приходил бхут. Вот увидишь: он и сегодня наведается, лампа снова сама включится.

– Выключатель был сломан, – раздраженно сказал господин Ахлак. – Его отремонтировали, и сегодня ничего не случится.

– Случится, случится. Очень даже случится. Бхут осмелел, теперь еще больше историй расскажет. Мне кажется, и петь начнет. Кто знает, какие песни у бхутов?

Домой господин Ахлак вернулся в дурном настроении. Нельзя было рассказывать эту историю. Трина – девочка сообразительная, с фантазией, сделает из мухи слона. Потом еще одноклассницам расскажет. И закрепится вся эта ерунда в головах ее подружек, особенно тех, что поглупее. Если однажды подобные вещи попадают в голову, их бывает очень трудно оттуда вынуть.

Вечером он лег пораньше. Выключил лампу и, когда ложился в постель, ему было интересно, не загорится ли она снова. Ахлак даже разозлился на себя за это. Он же взрослый человек. Если уж в его голове засели эти мысли о бхутах, то можно представить, какие ужасные последствия они могут иметь для детей. Лампа не зажглась. Прождав довольно долго, он лег спать, чувствуя себя расстроенным и даже разочарованным. Неизвестно почему, но ему хотелось, чтобы лампа вновь зажглась сама собой.

– Сэр, вы уже заснули или еще нет?

– Кто это?

– Это я, сэр. Объятый несчастьями бхут. Прошлой ночью мы с вами немного беседовали. Перед уходом я сказал по-немецки: «Гуте нахт, шляфен зи велл!»

– Ах, так это ты!

Господин Ахлак перевернулся на другой бок. Он был уверен, что все опять происходит во сне. И это действительно было похоже на сон. Когда мы спим, то часто видим все шиворот-навыворот. В студенческие годы ему часто снилось, будто он приходит на экзамен и, засунув руку в карман, обнаруживает, что забыл ручку. Сон про бхута чем-то напоминал тот давний студенческий сон.

– Так, значит, ты пришел?

– Воистину, сэр.

– Вчера ты делал всякие фокусы с лампой, а сегодня почему же не делаешь?

– Вы же поставили новый выключатель, вот я ничего и не делаю. Не хочу портить хорошую вещь.

– Как тебя зовут?

Господин Ахлак услышал смешок. Это, наверно, и есть тот самый бхутский смех. Однако кровь не стыла в жилах от ужаса. Ахлаку этот смех даже понравился. Вполне нормальный, естественный смех.

– Над чем смеешься?

– Смеюсь над этим людским заблуждением в отношении бхутов. Вы считаете, что раз у вас есть имена, то и у нас должны быть. На самом деле это не так. У бхутов, сэр, нет имен.

– Как так? – удивленно спросил господин Ахлак.

– Мы представляемся по делам, а не по именам.

– Скажите-ка!

– Правду говорю, сэр. Возьмем, например, имена глупых бхутов: Дурак 1, Дурак 2, Дурак 3, Дурак 4… Чем больший дурак, тем больше номер. Узнав номер, вы сможете сказать, насколько это большой дурак. У людей нет такой системы, у вас по имени не поймешь, дурак человек или умный.

Господин Ахлак разинул рот, а бхут серьезным тоном продолжал:

– Наша система, сэр, глубоко научна.

– А по вашей системе, как тебя зовут?

– Писатель 74.

– Ты что, писатель?

– Есть такой грешок, сэр.

– Почему же грешок? Стать писателем не так-то просто. Писатель 74… Это значит, ты большой писатель?

– Получил, парочку наград, сэр. В прошлом году получил главную бхутскую награду – железную медаль. Железную медаль дают очень редко, сэр.

– Железную медаль получил, говоришь?

– А еще одна моя вещица включена в программу бхутошколы. Это высокая честь.

– И то правда. Ты стоишь или нет? Подвинь стул и сядь. Я с тобой на «ты» – неудобно как-то.

– Ничего неудобного, сэр.

– Садись, садись.

Ахлак услышал звук передвигаемого стула. Кто-то сел. Было темно, и он ничего не видел.

– А что за вещица в программе бхутошколы?

– Одна статейка.

– Как она называется?

– Это статья о людях, называется «Се человек!»

– Должно быть, интересная статья.

– Исследовательская статья, сэр. Для бхутят она трудновата.

– Ты пишешь только статьи или еще и рассказы с романами?

– Рассказы. Недавно вышла моя книжка под названием «Рассказы про человека».

– Ты бхут, а пишешь, как погляжу, все о людях.

– Как люди пишут о бхутах, так и я пишу о людях.

– Я бы послушал рассказик-другой.

– В таком случае, сэр, я принесу книжку?

– Принеси.

Бхут отправился за книгой, а господин Ахлак, дожидаясь его, заснул. В ту ночь ему так и не удалось послушать рассказ.

II

В колледже все знали Ахлака как серьезного человека. Почему-то все, кто преподает математику, вообще серьезны по природе – Ахлак выделялся даже среди них. Когда у него один урок, он проводит его и сразу уходит домой. Когда два или три занятия, тогда в перерывах между ними он сидит в преподавательской и читает газету. В разговорах преподавателей он никогда не принимает участия – не любит.

Но сегодня он сделал исключение. Как обычно, Ахлак сидел в преподавательской и читал газету, а рядом с ним сидел преподаватель бенгальского языка Шамсуддин Ахмед. Он беседовал с сидящим прямо напротив него Дабируддином, преподавателем логики. Эти двое были хорошими друзьями, вот только каждый божий день из-за любой чепухи между ними разгорались яростные споры. Бывало, что споры эти доходили до рукопашной. Директор даже запретил им садиться рядом. Тогда они стали усаживаться друг против друга и заводили непринужденный разговор, который плавно перетекал в спор, который вполне мог закончиться дракой.

Сегодня они заспорили о том, как давать имена. Шамсуддин имел привычку, что бы ни обсуждалось, переходить к Рабиндранату Тагору. У Дабируддина дней десять назад родилась дочка, но имя ей еще не выбрали. И поэтому Шамсуддин посоветовал:

– Назови ее Минакши. Рабиндранату Тагору это имя очень нравилось.

– А что означает имя Минакши? – спросил Дабируддин.

– «Мин» значит «рыба», а «акши» – это «глаз», получается Минакши – «рыбоокая»…

– У моей дочки глаза не как у рыбы. У нее вполне человеческие глаза. Зачем же называть ее Минакши? Ее тогда логично назвать Манушакши – «человекоокая»…

– Но имя Минакши очень нравилось Рабиндранату Тагору. И дочь самого Будходева Босу он назвал Минакши.

– А может, он потому ее так назвал, что глаза у нее были, как у рыбы, как у карпа.

Лицо Шамсуддина побагровело:

– Что ты имеешь в виду: глаза, как у карпа?!

– Ну если глаза не как у карпа, то тогда как у какой-нибудь другой рыбы, например, как глаза форели или лосося. Не такой человек Рабиндранат Тагор, чтобы давать имя в честь какой-нибудь рыбы просто так. Нет, не такой он человек, чтобы взять и вот так вот запросто придумать неподходящее имя.

Спор уже почти разгорелся, как вдруг, ко всеобщему удивлению, заговорил Ахлак:

– В самой сути процедуры наречения имени что-то не так. Процедура в корне ошибочна.

Пораженный Шамсуддин произнес:

– Что значит – ошибочна?

– Нужно, чтобы по имени человека мы хотя бы приблизительно могли судить о его характере.

– И каким же образом?

– Возьмем, к примеру, дураков, их имена все будут начинаться со слова «дурак», а кончаться числом, и по этому числу – показателю степени – мы сможем судить о том, насколько данный дурак является дураком. Чем больший он дурак, тем больше будет и показатель степени.

Дабируддин спросил:

– Ну а как быть с тем, кто дурак, но дурак образованный? Ведь в обществе и среди образованных людей дураки встречаются. И, надо заметить, весьма часто.

– И для них можно что-нибудь изобрести. Возьмем, к примеру, назовем такого человека Дурак 70 Образованный 40, то есть у него показатель дурости больше показателя образованности.

Шамсуддин от удивления открыл рот – настолько странных речей он никогда раньше не слыхал. Дабируддин поинтересовался:

– А имена тогда слишком громоздкими не будут?

– Что ж, тут применима процедура сокращения. Возьмем все того же Дурака 70 Образованного 40, в результате сокращения этого имени получим Дуробр 70–40: от Дурака – дур, от Образованного – обр – получаем Дуробр, а показатели степени 70 и 40 будут записываться через черточку. Это ясно?

– Ясно.

Оба, и Шамсуддин и Дабируддин, пришли в полнейшее замешательство. Дабируддин спросил:

– Ахлак, голубчик, ты что, проводишь исследование по этой теме?

Ахлак не ответил. Прозвенел звонок, и он ушел в свой класс. Когда занятия закончились, он не стал возвращаться в преподавательскую, а пошел сразу домой. Но если бы вдруг вернулся, то узнал бы, что ему дали новое имя – мистер Дуробр 70–40.

Ахлак сегодня снова отправился к своей младшей сестре. Увидев его, Милли почти закричала:

– Что случилось, братец?

– А что должно было случиться? – раздраженно ответил Ахлак. – Ничего не случилось.

Тут подбежала Трина:

– К тебе ведь бхут приходил, правда? И на немецком с тобой разговаривал.

– Да нет. Это сон.

– Почему же тебе снятся такие бессмысленные сны?

– А что, сны можно выбирать? Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь мог заказывать сны.

– Братец, мне это очень не нравится. Ты живешь один, поэтому с тобой такое и происходит. Переезжай-ка ты жить к нам. Я тебе дам отдельную комнату. И Трине скажу, чтоб тебя не беспокоила.

– Да не стоит так сильно волноваться. Из-за простого сна…

– И лицо-то у тебя совсем синее.

Ахлак совсем отчаялся:

– Лицо синее, зеленое, красное. Мне что, его перекрасить в другой цвет?

Милли продолжала:

– Братец, послушай, подумай все же о женитьбе. На коленях умоляю, братец. Пли-из! Есть у меня на примете одна дама, такая, знаешь, необычная! Она была совсем юной, когда умер ее муж, после этого замуж больше не выходила. Ты одинок, она одинока. Кроме того, пятьдесят два года – это не возраст. Пикассо в восемьдесят два женился.

– Я что тебе, Пикассо? Ты видела хоть раз, чтоб я рисовал? И об этом больше ни слова!

У Ахлака одна сестра. Но ее любовь больше похожа на тиранию. Поэтому и ходит он к Милли редко. Но ей об этом не скажешь, а если скажешь, будет еще хуже.

– Братец, что будешь на ужин?

– Я на ночь не ем.

– Что ты такое говоришь, братец, думаешь, я тебя отпущу без ужина? Когда ты прошлый раз приходил, меня не было дома – я была на свадьбе. Там невеста была такая милая, красивая девушка, а жених – прямо обезьяна. Да и говорит странно, бормочет что-то, гнусавит. Как будто у него проблемы с носом. Увидел меня: «Сундарыня, канк понживаенте?». Слушай, он меня не знает, я его не знаю – и какое ему дело, как я поживаю?

Ахлаку стало совсем плохо. Раз Милли заговорила, уже не остановится. А дети учатся, глядя на мать. Вот и Трина в мать пошла, и тут уж хорошего не жди. Вот муж Милли – Абу Тахер – тот не болтун. Весь его разговор – только «да» и «нет». Это обнадеживает. Если б все в этом доме болтали без умолку, сюда вообще было бы невозможно приходить. Абу Тахер – доктор, член Терапевтического Общества. Такое впечатление, что без своей больницы он жить не может – домой приходит отдохнуть, поэтому разговорами себя особенно не утруждает, ему бы только вздремнуть.

Ахлаку все-таки пришлось остаться на ужин. Милли старалась, как могла. Ужин был, что называется, праздничный – плов с шаурмой. Плов, правда, получился недоваренный, а шаурма пересоленная – в рот не возьмешь. Но сказать об этом ни у кого не хватало смелости – очень уж она старалась… Абу Тахер скривил рот:

– Снова за стряпню взялась? Для чего тогда мы повара держим? Зачем самой-то готовить?

– Ко мне братец пришел, вот я и готовлю! – в голосе Милли прозвучало раздражение. – Ты что, хочешь, чтобы я кого-нибудь с улицы позвала нам готовить? Да чтобы я брата кормила чужой стряпней – не бывать такому! Не хочешь есть – не ешь! Я же тебя не упрашиваю, ведь так? Тебе что, не нравится, как я готовлю?