Читать книгу История доктора Дулиттла - Хью Джон Лофтинг - Страница 4

Как-то раз доктор сидел у себя в кухне и беседовал с торговцем мясными обрезками. Тот жаловался, что у него болит живот.

– Отчего бы вам не бросить лечить людей и не приняться за животных? – спросил торговец.

Попугай Занзибар сидел на окошке и напевал себе под нос матросскую песенку. После этих слов он умолк и прислушался.

– Посудите сами, доктор, – продолжал торговец. – О зверях вы знаете всё на свете – куда больше самих ветеринаров. Вот вы написали книгу о кошках, – она расчудесная! Сам я читать и писать не умею, не то бы тоже написал книжку-другую. А вот супруга моя, Теодора, грамоте обучена, она мне вашу книжку и прочла. Ах какая замечательная книга у вас получилась! Иначе и не скажешь. Можно подумать, вы сами – кот, так хорошо вы понимаете кошек. Да знаете ли вы, что на лечении животных можно неплохо заработать? Вот что. Я буду присылать к вам всех старушек, у которых хворают собаки и кошки. А если питомцы у них здоровы, так я подмешаю что-нибудь в мясные обрезки, и…

– Нет-нет! – поспешно сказал доктор Дулиттл. – Ни в коем случае. Так делать нельзя, это нехорошо.

– Ну, я же не собираюсь травить их всерьёз, – начал оправдываться торговец. – Просто чтобы было на что пожаловаться доктору. Впрочем, вы правы, нельзя так поступать с животными. Они и без того рано или поздно расхвораются, потому что все эти старушки закармливают своих любимцев до безобразия. Кстати, мне пришло на ум: есть ведь ещё окрестные фермеры, а у них – хромые лошади и хилые овцы. Этих тоже к вам приведут. Так что послушайте моего совета, сделайтесь звериным доктором.

Когда торговец ушёл, попугай спорхнул на стол, уселся перед доктором и сказал:

– Этот господин говорит дело. Так вам и надлежит поступить. Начните лечить зверей. Бросьте этих глупых людишек, раз они по скудоумию не ценят вас и не видят, что вы лучший врач на свете! Принимайтесь за зверей, и они будут вам благодарны. Да, ступайте в звериные доктора.

– Так ведь звериных докторов полным-полно, – отозвался доктор Дулиттл, выставляя цветочные горшки за окошко, чтобы цветы вволю напились под дождём.

– Может, их и полным-полно, – заметил Занзибар, – да только хороших мало. Послушайте, хозяин, я открою вам один секрет. Вы знаете, что все звери и птицы умеют говорить?

– Попугаи умеют, это мне известно, – ответил доктор Дулиттл.

– Да, мы, попугаи, владеем двумя языками: человеческим и птичьим, – гордо заявил Занзибар. – Если я скажу «Занзи хочет печенья» – вы меня поймёте. Ну а как вам это: «Чивичири, фьере, чивере?»

– Силы небесные! – воскликнул доктор. – Что это означает?

– На птичьем наречии это значит: «Овсянка ещё не остыла?» – перевёл попугай.

– В жизни бы не подумал! Но так ты раньше со мной никогда не разговаривал, – заметил доктор.

– А какой в том прок? – возразил Занзибар, склёвывая с левого крыла крошки от печенья. – Если бы я и сказал что по-птичьи, вы бы меня всё равно не поняли.

– Скажи что-нибудь ещё! – взволнованно попросил доктор, а сам ринулся к буфету, извлёк записную книжку и карандаш. – Только, пожалуйста, помедленнее, я буду записывать. Интересно, крайне интересно, – и совершенно ново для меня! Для начала продиктуй, пожалуйста, птичий алфавит, только не спеши.

Таким образом доктор Дулиттл узнал, что у зверей и птиц есть свой собственный язык. Весь этот дождливый день попугай Занзибар сидел на кухонном столе и диктовал доктору птичьи слова, а доктор прилежно записывал их в книжку.

К вечеру, когда в дом вбежал пёс Тяв, попугай сказал доктору:

– Смотрите, он с вами разговаривает.

– По-моему, наш Тяв просто чешет себе ухо, – заметил доктор Дулиттл.

– К вашему сведению, звери разговаривают не только голосом, но и всем телом, – важно сообщил попугай, встопорщив хохолок. – Они изъясняются и ушами, и лапами, и хвостами – всем, что есть. Иногда нам просто ни к чему производить шум. Обратите внимание, как Тяв сейчас подёргивает носом.

– И что это означает? – заинтересовался доктор.

– Он говорит: «Неужели вы не заметили, что дождик перестал?» – перевёл Занзибар. – Он задал вам вопрос. Собаки всегда задают вопросы носом.

Мало-помалу с помощью попугая доктор овладел языком зверей и птиц так хорошо, что научился сам с ними разговаривать и понимать их речь. И тогда он забросил прежнюю работу и принялся лечить всякую живность.

Едва торговец мясными обрезками разнёс по городку весть о том, что доктор Дулиттл теперь лечит животных, как к доктору потянулись старушки с мопсами и пуделями, страдавшими от обжорства, а также окрестные фермеры, которые отовсюду везли захворавших коров и овец.

Как-то раз к доктору Дулиттлу привели больную лошадь, и бедняжка обрадовалась, обнаружив врача, понимающего по-лошадиному.

– Вы только подумайте, доктор, – пожаловалась фермерская лошадь, – тот ветеринар, который живёт за холмом, в своём деле ничего не смыслит. Он целых шесть недель лечил меня от воспаления суставов, а мне-то нужны очки! Я слепну на один глаз. Отчего бы лошадям не носить очки, как людям? Тот ветеринар всё пичкал и пичкал меня громадными пилюлями. Я и так, и этак пыталась ему растолковать, что пилюли мне ни к чему, да он ни слова не знает по-лошадиному. Выпишите мне очки, будьте любезны.

– Конечно-конечно, сейчас подберу, – сказал доктор Дулиттл.

– Я бы хотела очки вроде ваших, – попросила лошадь, – только зелёненькие. Они защитят мои глаза от солнца, когда я пашу землю в поле.

– Разумеется, вы получите зелёные очки, – заверил пациентку доктор.

– Беда в том, сэр, – сказала на прощанье лошадь, когда доктор распахнул перед ней дверь приёмной, – что лечить животных берётся кто попало. Считают, будто это сумеет любой – а всё потому, что мы, звери, не можем пожаловаться. Но я вам скажу всё как есть: звериный доктор должен быть куда умнее обыкновенного. Видели бы вы сынка моего хозяина! Полагает себя великим знатоком лошадей. Парень такой толстяк, что из-за щёк глаз не видно, а мозгов у него не больше, чем у букашки. Вообразите, на прошлой неделе этот горе-знаток пытался налепить мне горчичный пластырь!

– Куда? – заинтересовался доктор Дулиттл.

– А он никуда и не успел его налепить, – заржала лошадь. – Только руку протянул – я его как следует лягнула, он и плюхнулся в пруд к уткам.

– Вот это да! – воскликнул доктор.

– Вообще-то я существо кроткое, – призналась лошадь, – и с людьми веду себя весьма терпеливо и мирно. Но мало того, что горе-ветеринар пичкал меня неподходящим лекарством, так ещё этот толстый дурень полез ко мне с пластырем, – вот я и не стерпела.

– Сильно вы его ушибли? – спросил доктор Дулиттл.

– Нет, что вы, – поспешно ответила лошадь, – я лягнула его очень аккуратно, куда надо. Теперь им занимается ветеринар. Так когда будут готовы мои очки?

– На следующей неделе, – ответил доктор Дулиттл. – Приходите во вторник. Всего наилучшего!

Затем доктор Дулиттл раздобыл для своей пациентки пару великолепных больших очков из зелёного стекла; фермерская лошадь была сама не своя от счастья, потому что теперь зрение у неё стало острым, как прежде.

Вскоре в окрестностях городка многие животные на фермах стали носить очки, и никого это уже не удивляло; а вот о подслеповатых лошадях в тех краях отныне забыли.

Та же история повторялась и со всей прочей живностью, которую приводили на приём к доктору. Едва животные обнаруживали, что доктор понимает их наречие, как жаловались ему, где и что у них болит, после чего, разумеется, доктору было куда легче вылечить своих пациентов.

Все они, воротившись восвояси, рассказывали своим друзьям и сородичам о чудесном докторе, который живёт в маленьком домишке посреди большого сада, и знает толк в лечении зверей. И теперь, если кто из зверей и птиц заболевал, – не только лошади и коровы, но и мелкие зверушки вроде полевых мышей, барсуков, водяных крыс и нетопырей, – они тотчас спешили за помощью к доктору Дулиттлу, в домик на окраине города. Вот и выходило, что в большом саду едва ли не каждый день толклись крылатые и четвероногие пациенты, жаждавшие попасть на приём.

Фермерская лошадь была сама не своя от счастья, потому что теперь зрение у неё стало острым, как прежде

Пациентов было так много, что доктору пришлось устроить для разных посетителей отдельные двери. На парадной двери он написал «Для лошадей», на боковой – «Для коров», а на двери чёрного хода – «Для овец». Доктор предусмотрел входы для всех и ни о ком не забыл: даже для мышей устроил крошечный коридорчик в погреб, и там они терпеливо ждали своей очереди, выстроившись рядами.

Миновало несколько лет, и в окрестностях не осталось ни одного пернатого или четвероногого, которое бы не слышало об учёном докторе медицины Джоне Дулиттле. А перелётные птицы, отправлявшиеся на зиму в чужие края, разнесли далеко за пределы страны весть о чудесном докторе из маленького городка, понимающем язык зверей и птиц и способном исцелить любого из них. Так мало-помалу слухи о докторе разлетелись по всему миру, и, сам того не ведая, за границей он прославился ещё больше, чем в родных краях. Доктор был рад-радёшенек: ему нравилось лечить зверей.

Если кто из зверей и птиц заболевал, все они тотчас спешили за помощью к доктору Дулиттлу, в домик на окраине города

Как-то раз, когда доктор Дулиттл сидел, погружённый в свои бумаги, попугай Занзибар, по обыкновению, устроился на окошке и наблюдал, как в саду опадают листья. Вдруг ни с того ни с сего он громко рассмеялся.

– Что это ты, Занзибар? – спросил доктор, оторвавшись от учёных занятий.

– Так, размышляю, – ответил попугай и снова уставился на листопад.

– И о чём?

– Я размышляю о людях, – объяснил Занзибар. – Люди меня бесят. Они слишком много воображают о себе. А ведь наш мир существует уже не первую тысячу лет, и что же? Из всего звериного языка люди сумели понять лишь самую малость. Они усвоили, что, когда собака виляет хвостом, она говорит: «Как я рада!» Удивительное дело! Вы – первый, кто научился по-настоящему с нами разговаривать. Ух, как меня порой раздражают люди! Ох уж мне эти задаваки со своими рассуждениями о «глупых животных»! Глупых – вы только подумайте! Ха-ха! Да я лично был знаком с попугаем какаду, который умел пожелать доброго утра семью различными способами, не раскрывая клюва. Он знал все языки, даже древнегреческий. Этого попугая купил почтенный седобородый профессор, но попугай не пожелал у него остаться. Мне он доверительно признался: «У старика было прескверное произношение, и я не смог стерпеть такого надругательства над древнегреческим». Хотел бы я знать, что сталось с тем какаду… Ведь в географии он понимал лучше большинства людей. Ох уж мне эти людишки! Полагаю, научись они летать, пусть хотя бы порхать, как воробей, – так они бы хвастались без конца!