Читать книгу Когда жизнь истинствует… Культура благотворения Великой княгини Елисаветы Феодоровны - И. К. Кучмаева - Страница 2

У каждого человека свой совестный мир, свой компас в пути, вручаемый ему в глубоком детстве. Он – первоисток подвигов или заблуждений. Элла (в будущем Великая княгиня Елисавета Феодоровна) с младенческих лет хорошо знала, что такое жизнь по совести. Такое понимание она унаследовала от предков, которые научили ее рассматривать жизнь как долг. Отсюда – несвойственная возрасту серьезность восприятия мира в его целостности и многообразии.

При раздумье о выработке совестных критериев повседневного поведения в сознании Эллы возникали две необыкновенные фигуры, которые тревожили ее воображение, – Хильдегард из Бингена, расположенного по Рейну, недалеко от Дармштадта, и св. Елизавета Тюрингенская.

Известность Хильдегард сегодня, видимо, значительно шире, чем в дни возрастания Дармштадтской принцессы. Но и тогда необычность этого явления в средневековой монастырской жизни рассматривали как великое чудо промысла Божия.

Капелла Рохуса в Бингене. Образ Хильдегард из среднего ковчега алтаря Хильдегард

Исследовательница творчества Хильдегард Михаэла Дирс считает, что интерес современных людей в этом направлении совпадает с бумом на книжном рынке к литературе на духовную тему. После ряда лет экономического чуда и веры в безграничный прогресс пришли годы разочарования, ощущение того, что рост имеет свои ограничения и пределы. Вместо фетиша ценностей технического прогресса люди начали медленно поворачиваться в сторону мира глубокой духовной сосредоточенности. Откровенные неприятели ценностей жесткого материалистического мышления проявили интерес к закрытому миру Средневековья, к миру знаменитой монахини XII в., которая, по словам М. Дирс, «так любила меру во всем»[5].

Автор отмечает в начале своей работы не сами по себе духовные подвиги и необыкновенные дарования средневековой аббатисы, но наличие редкого чувства меры, гармонии в ней, которое так изумляло и утешало людей. Уже здесь, в этой черте, мы видим редкое совпадение основной поведенческой доминанты, которая в изобилии представлена и в жизни Великой княгини Елисаветы Феодоровны, красноречиво указывая на духовную неисчерпаемость личности, ее житии как подлинном свидетельстве о Христе. Повседневное бытие многих современников Елисаветы Феодоровны, похожее на плохой спектакль, при появлении кроткой Великой княгини немедленно освещалось ее благодатным присутствием.

Не будет преувеличением сказать, что в каких-то основополагающих характеристиках и условиях можно говорить о подобии в протекании раннего детства Хильдегард и Эллы. У благочестивых родителей Хильдегард было богатое имение в Рейнско-Франкской области, расположенное между Рейном, Мозелем и Маасом. Семья отличалась твердой христианской верой. Брат Хильдегард Гуго стал соборным ктитором и учителем в Майнце. Еще один брат Рорикус был каноником в епископате Трира, а родная сестра Климентина позднее приняла постриг в монастыре, основанном Хильдегард в Рупертсберге. Хильдегард, будучи последним, десятым, ребенком в семье, выросла в поместье между виноградниками, лесами, плодородными полями. В восемь лет она умела скакать на коне и любила общение с другими животными; в детстве уже прикасалась к тайнам природного мира, дорожила им, открывая новые горизонты познания. Первые опыты в общении Эллы и Хильдегард с миром природы оставили глубокий след в развитии их миропонимания, в представлении о сложности и многомерности процессов, совершавшихся в окружающей среде. Великогерцогский замок Дармштадта в своих подвалах до сих пор хранит подлинный муляж (в полный рост) той милой белой лошадки, доброго друга Эллы в пору ее увлекательных путешествий верхом по лесам, в которых и теперь утопает замок Кранихштайна, где семья жила ежегодно с мая по октябрь.

Однако, сравнивая условия протекания детства Эллы и ее далекой предшественницы, можно заметить, что Элла росла крепким, здоровым ребенком. В то время как стремление Хильдегард к природе, к постижению всей полноты бытия часто ограничивалось постоянным недомоганием. Как отмечал один из биографов Хильдегард, монах Готтфрид, который одно время был ее секретарем, Хильдегард с детства «страдала болезненными недугами, так что редко могла ходить, но поскольку ее тело непрерывно подвергалось неустойчивым состояниям, ее жизнь походила на образ драгоценного умирания»[6]. Однако взамен физической силы в ней возрастали духовная мудрость, сила и недетское, почти «профессиональное», внимание к лекарственным свойствам растений, камней и других компонентов мира природы. Несмотря на частые заболевания дочери, ее благочестивые родители поняли непреклонное стремление восьмилетней девочки посвятить свою жизнь Господу и помогли хорошо подготовиться к будущему монашескому бытию, избрав достойную наставницу. Их привлек образ юной графской дочери Ютты Шпонхайм, которая в свои 14 лет духовной зрелостью, умом и благочестием превосходила многих взрослых женщин. Родители Хильдегард, дворяне Хильдеберт фон Бермерсхайм и его супруга Мехтильда были друзьями графского семейства фон Шпонхайм, хорошо знали Ютту, которая уже дала обет архиепископу Руттарду из Майница вести девственный образ жизни, несмотря на протесты всех своих родных[7]. В осенний день 1106 г. родители Хильдегард передали свою восьмилетнюю дочь под покровительство Ютты. С ноября этого года до Дня Всех святых 1112 г. время юных христианок было посвящено исключительно приготовлению к жизни в монастыре, все светское в их быте было исключено. В 1112 г. они перебрались в женский скит Дизибоденберга, где на торжественном акте произнесли монашескую клятву перед аббатом монастыря и получили свои орденские покрывала. По правилам бенедиктинцев, Хильдегард должна была навсегда остаться в этом монастыре. Ютте в ту пору было 20, а Хильдегард 14 лет. Их жизнь обеспечивало большое приданое, которое родители Хильдегард передали монастырю, и наследство умершей к тому времени матери Ютты, которое ее брат подарил обители. Вход в скит после их переселения туда замуровали, с тех пор они жили как затворницы. Существовало только маленькое окошечко, через которое монахини могли говорить с посетителями и принимать все жизненно необходимое. Началось долгое время тишины, молитвы и покоя. Чувство глубокого беспокойства, отрадных и тревожных видений никогда не покидало Хильдегард, но свою жизнь монахини она неизменно воспринимала как предначертанную и счастливую[8].

Так, в душе юной Хильдегард постепенно рождалось Слово, которое в будущем возвращало к жизни отчаявшихся. Многое в бытии Хильдегард заставляло задуматься, производило глубокое впечатление и на тех, кто жил в XIX в., тем более что и тогда христиане Дармштадта совершали паломнические путешествия в монастырь Хильдегард, расположенный так близко от столицы Гессенской земли. Но лишь единицы смогли сделать для себя необходимые выводы, так обогатиться постижением истока подлинной радости, как это смогла Великая княгиня Елисавета Феодоровна, несмотря на тяготы и превратности своей детской судьбы, которые она безропотно принимала.

Значительное увеличение общины в Дизибоденберге определило необходимость переселения монастыря в Рупертсберг, что соответствовало желанию Хильдегард в ее стремлении осуществить свои планы, которые расходились с позицией некоторых монахов, поскольку в своих трудах она неколебимо соединяла здоровый реализм, чуждый любой магии, и религиозное понимание божественного творения[9].

Лишь через 40 лет, став настоятельницей в Рупертсберге, Хильдегард получает возможность письменно изложить свои естествоведческие и целительские опыт и знания.

М. Дирс справедливо замечает, что на протяжении столетий портрет Хильдегард определялся традиционной христианской агиографией в красках, присущих изображению святых в их образцовом облике на все времена. Такой подход неизбежно стирал некоторые специфические черты личности. И сегодня, пишет М. Дирс, ряд книг о Хильдегард ориентирован на христианский идеал святого. А в некоторых других работах проявляется новая разновидность внехристианской «агиографии»: Хильдегард возводится в ранг целительницы, которая располагает непогрешимыми знаниями, граничащими с магией. Каждый тиражирует этот образ в соответствии со своими представлениями, превращая Хильдегард в «эзотерическую святую»[10].

В свою очередь серьезные историки сожалеют, что труды Хильдегард вырываются из исторического контекста и подвергаются современной интерпретации. Часто не принимают во внимание, что значение этих трудов выходит за пределы их исторического времени. Разумеется, современное прочтение любого произведения имеет право на жизнь. Но при этом возникает необходимость разделять плоскости рассмотрения не в угоду ложной однозначности. Так, разные фрагменты трудов Хильдегард характеризуются сегодня как исключительно экологические и феминистские. Авторы забывают, видимо, о том, что в XII в. такой терминологии просто не было, а поэтому именовать автора экологом или феминисткой некорректно.

Даже самые достоверные и подлинные материалы по тенденциозному заказу или откровенному заблуждению могут порой превращаться в разящий меч лжи, как это неоднократно было, например, и в отношении Великой княгини Елисаветы Феодоровны. Но суть любого неординарного, крупного явления духовной культуры состоит в том, что оно способно пережить свой исторический контекст и в нужное время открыться людям неведомыми им сторонами и глубинами, созданными будто бы в расчете на любую эпоху.

Здесь не место анализировать жизнь Хильдегард в связи с основными памятными для нее событиями. Немыслима была также попытка рассмотреть все многообразие вопросов, которыми глубоко занималась знаменитая аббатиса. Вместе с тем имеет смысл выделить в ее наследии три пласта, которые были наиболее интересны для юной Эллы и ее друзей. Прежде всего это ее пророческое дарование. Затем ее целительская харизма. И, наконец, безусловная музыкальная одаренность.

Уже в детстве ее тревожили необыкновенные видения. «В свои три года, – пишет в воспоминаниях Хильдегард, – я увидела большое сияние, которое потрясло мою душу, но сказать об этом я не могла из-за моего младенчества… До моего пятнадцатилетия видела я многое, кое-что я просто рассказывала, так что те, кто это слышал, очень удивлялись, откуда и от кого это идет»[11]. Рассказав однажды о видениях няне, Хильдегард убедилась, что няня ничего подобного не видит. Девочку охватил ужас, и она долго более не решалась говорить о видениях. Ей было страшно выглядеть в глазах окружающих всевидящим существом. Она осознанно избегала всякой ложной мистификации. Через много лет, в одном из самых ранних писем, сорокадевятилетняя монахиня пишет широко известному в Средневековье Бернгарду фон Клаирвауксу: «Меня угнетает это видение, которое возникает в душе как мистерия… Я, в моем жалком облике женщины, видела с детства огромные удивительные вещи, которые мой язык не мог бы выразить, если бы я не верила, что дух Господа научит меня»[12].

В течение многих лет Хильдегард отказывалась записывать свои видения не из-за упрямства, а из-за сомнений, удивления и злословия людей, пока, как она утверждает, «бич Божий не отправил меня на ложе болезни»[13].

Однажды, после беседы с монахом Вольмаром, помощником Хильдегард, который записывал ее труды, было принято решение передать эти записи архиепископу Генриху I из Майнца, а затем папе Евгению III, который поручил специальной комиссии познакомиться с рукописями и сделать выводы о провидческом даре Хильдегард. Комиссия подтвердила божественное происхождение ее дара.

Многие известные теологи средневековья были убеждены, что мистическая святость носит интроспективные черты. Так, упомянутый выше Бернгард фон Клаирваукс писал: «Я желаю, чтобы душа узнала прежде всего сама себя». По их мнению, знание самого себя образует исходный пункт для человека, борющегося за связь с Господом, в то время как первое произведение Хильдегард о ее видениях носит название «Сцивиас» – «Знай пути (Господа)». Здесь взгляд провидицы направлен не внутрь себя, но постоянно на целое, будь то всеобъемлющий миропорядок или особенности истории исцеления человека. Сама Хильдегард не раз отмечала, что в Майнце было единодушное мнение о ее видениях, которые идут от Господа и подобны дарованиям древних пророков. Если она говорила «я», то для всех это было божественное «Я». Хильдегард считали сосудом божественного «Я», инструментом, рупором в руках Другого. Современники не воспринимали ее иначе. Они называли ее немецкой провидицей и рейнской Сивиллой.

Пять небесных сил в башне решений из знаменитой работы Хильдегард фон Бинген «Либер Сцивиас»

По содержанию ее прорицания соотносились с событиями будущего или касались скрытых от современников знаний. Пророчества эти указывали как на явления важнейшие, последние для каждого, так становились и откликом на трудные, житейские, нерешаемые вопросы ее современников. Статус пророчицы позволял ей быть рупором истин Господних и произносить порой жесткие слова в адрес светских и духовных вельмож. Хильдегард смысл предания гласности своих видений видела в том, чтобы люди, благодаря этому узнавали своего Творца и в дальнейшем всегда молились Ему с почтением.

Хильдегард часто обращается в своих трудах к образам ветхозаветных пророков и с большим почтением и любовью пишет о христианских апостолах. Особое внимание она уделяет апостолу Павлу, который, по ее мнению, превзошел других учеников Христа в проповедях и никогда себя не щадил. Еще с большей теплотой она пишет о любимом ученике Спасителя евангелисте Иоанне, который был исполнен нежного смирения, почему он и черпал много из божественного источника[14].

Рефреном через все труды Хильдегард проходит понимание того, что в ее пророчествах нет ее воли, нет стремления присвоить себе какие-либо заслуги. Она всегда исполнена огромного страха, изрекая пророчества, что характерно для редкого типа людей, которые осознают свою избранность и полны глубокого личного смирения. Поэтому с такой болью звучит молитва Хильдегард о постижении тайны ее видений: «Я прошу Тебя, Господи, дай мне умение эти тайны воплотить в слова… Подскажи мне и дай мне узнать, как мне должно выразить божественное, вечную волю… Как зола и прах я перед собой в глубине моей души и как пыль развеянная. Дрожа, остаюсь я в тени, словно под покровом крыльев. Не истреби меня, как чужака из страны живых! О, Отец, полный добра и милости, научи меня, что есть воля Твоя и что я должна говорить. Отец, грозный и любвеобильный, Ты, полный всякой милости, не оставь меня, но сохрани меня в Твоем милосердии!»[15]

Нетрудно понять, почему эта особенность личности Хильдегард была столь притягательна для Эллы и ее сверстников. В лице средневековой пророчицы они видели человека, с раннего детства погруженного в мир духовный, со страхом и надеждой стремившегося разъяснить людям смысл заповедей Божьих. Пленительная своей непосредственностью, открытая мукам поиска Истины, Хильдегард рассматривала свое творчество как откровение души. Великая княгиня Елисавета Феодоровна, с детства познавшая легенды о немецкой Сивилле XII в., не создавала монографий, но многочисленные, объемные письма ее, которые со временем будут собраны воедино, откроют читателю неведомые стороны ее духовного мира, и она предстанет как мистически одаренный, размышляющий летописец общественного служения, которое было напрямую связано с проповедью Евангелия в жизни, с постоянным обращением к памяти о Боге, без боязни выглядеть старомодной в век нарастающего атеизма. Не случайно в бытии Великой княгини мы видим множество жестов, свидетельствующих о понимании ею пророческого назначения ряда святых людей, художников, поэтов, композиторов. Неудивительно, что и ее облик, изречения, письменные заметки воспринимались современниками как пророчества.

Второй пласт наследия, который привлекал к себе современников Эллы, – это, как отмечено выше, целительская харизма Хильдегард.

Перебравшись в 1150 г. в Рупертсберг и став настоятельницей монастыря, Хильдегард получила возможность более последовательно заняться изучением свойств растений и применить свои знания в целительстве. Занятий разного уровня сложности в эти годы у Хильдегард было множество, и она не сразу начала свою медицинскую практику в Рупертсберге. Но в правилах бенедиктинцев забота о больных стояла на первом месте среди всех других обязанностей. Приступив к врачеванию, помогая людям мазями и микстурами, лечебными травами, знаниями, полученными от Бога, усвоенными с глубокого детства, в опоре на систематику античных авторов, Хильдегард следует при этом ряду незыблемых для нее принципов:

– во-первых, она весь опыт своего целительства непременно соотносит с текстами Священного Писания;

– во-вторых, в ходе врачевания Хильдегард принимает во внимание состояние человека в целом, а не отдельную его болезнь;

– в-третьих, Хильдегард-врач во время лечения категорически не принимала противопоставления телесных и духовных потребностей человека. И здесь она значительно опережала свое время;

– в-четвертых, она утверждала, что неумеренное воздержание в еде, как и неумеренное насыщение ведут к подрыву сил души, и при таком безмерии «однажды человек не удержится на небе»; «скромная мера» – лейтмотив лечебной деятельности Хильдегард;

– в-пятых, первый путь к выздоровлению – разумный образ жизни, чередование бодрствования и сна;

– в-шестых, целительство Хильдегард отличал удачный синтез античных медицинских знаний с христианским духом гуманизма и милосердия, непосредственного участия и сострадания;

– в-седьмых, во врачебной практике Хильдегард использовала ценные свойства цветов, деревьев, драгоценных и полудрагоценных камней, металлов, животных, рыб, исследуя законы роста и воздействия всех известных в ее время растений, соединяя свои глубокие наблюдения за природой, богатые ботанические, зоологические и минералогические знания с молитвой, любовью к людям и интуитивными прозрениями.

Теодерих, ранний биограф Хильдегард, писал: «Дар целительства сиял так сильно в святой деве, что едва больной к ней обращался, как к нему возвращалось здоровье»[16].

При лечении человека и выявлении его особенностей Хильдегард проводила уникальное для Средневековья половоспецифическое различение в поведении мужчины и женщины, посвящая им отдельные, тонкие психологические характеристики. Разделяя женщин в соответствии с манерой поведения – сангвинической, холерической, меланхолической или флегматической – Хильдегард по сути создавала практическое руководство, которое помогало женщине осознать свою психосоматику и на основе самопознания сделать выбор между браком и безбрачием[17].

Переписываемые в течение столетий труды Хильдегард содержат множество чужих приписок. Но это легко угадывается, если исследователь знаком с убеждениями аббатисы, с ее основными мировоззренческими позициями. Что касается ее целительских трудов, такая подделка обнаруживается сразу, если к методам ее врачевания некто относит магию, ибо Хильдегард всегда была резкой противницей этого явления.

Если отнестись к трудам Хильдегард внимательно, то можно увидеть, что одним из центральных положений здесь является «зеленая родовая сила», которая предстает перед взором читателя в самых разных формах: «есть сила из вечности, и эта сила зеленая», «благородная зелень», «зелень как жизненная сила» и т. д. Для Хильдегард понятие «зелень» – центральное слово экзистенциального значения, необходимого для реализации предназначения человека. Зелень – это гарант возобновляющегося жизненного разнообразия творения, повторяющегося в годовых ритмах[18].

Хильдегард, используя такие антонимические понятия, как тепло и холод, определяет их свойство и значение для пользы или вреда человека. Каждое растение, по ее мнению, бывает теплым (душа растения) или холодным (тело растения). Непропорциональное употребление тех или других может нарушить внутреннее равновесие.

Рожь, как она полагает, «холоднее пшеницы, но заключает в себе много силы». Хлеб из нее хорош для здоровых людей и делает их сильными; хорош он и для полных, поскольку не увеличивает полноту так, как пшеничный. Роза холодна, но холодна в нужной пропорции. Розовый лист, положенный утром на глаза, делает их ясными. Лилия скорее холодное, нежели теплое растение. Но оно радует человека своим ароматом и готовит путь правильным мыслям. Особое место отводит Хильдегард кипарису, называя его «Таинством Господа». Выпитая натощак с его ствола вода помогает от дьявольского и магического воздействия. Каштаны восстанавливают силы человека. Оливковое масло излечивает подагру, как и вареный укроп. Груши, сваренные в воде, улучшают пищеварение; свежие яблоки нельзя есть больным, их лучше есть вареными.

Книга растений Хильдегард содержит описания лечебных свойств растений. Среди них – спельта, древняя форма пшеницы, целебные свойства которой были открыты современной медициной. Хильдегард подчеркивала, что спельта оздоравливает человека, очищает кровь, улучшает настроение.

Современные ученые утверждают, что никто не представил рыбную фауну в Рейне и его притоках столь основательно, как это в свое время сделала Хильдегард. Поскольку рыба была в рационе монастыря, она основательно изучила источники питания рыбы и высказала утверждение, что рыба из Рейна, Майна и Наэ более полезна, чем из Мозеля, где она питается отбросами.

Сегодня многое из рекомендаций и врачебных советов Хильдегард неприемлемо. Когда-то она рекомендовала пить воду из Рейна, поскольку эта вода изгоняла из человека вредные и болезнетворные элементы. Ныне река подверглась такому загрязнению, что пить из нее воду запрещено. Изведаны многие свойства растений, которые существенно дополняют те знания о них, какими располагала Хильдегард. Однако это не препятствует росту авторитета Хильдегард и в наши дни. В Швейцарии, Германии, Северной Америке и других странах расширяется движение, пропагандирующее лечебные методы Хильдегард, диеты Хильдегард, лекарства, приготовленные на основе рекомендаций знаменитой аббатисы. Ученые Германии говорят сегодня о Хильдегард как о первом пишущем враче Германии, хотя все прекрасно понимают, что верный путь постижения Хильдегард как чуда тесно связан далеко не только с удивлением перед объемом ее знаний о природе, но и с пониманием особенностей ее харизматического врачевания.

Отношение Хильдегард к божественной природе и ее возможностям очень похоже на огромное влечение к миру природы Великой княгини Елисаветы Феодоровны. В этот мир устремлялась она, когда ощущала, что «душа грустит о небесах», всякий раз отыскивая в лесах, полях Германии, а затем России отдохновение от официозного церемониала, сплетен, злословия. Великая княгиня не пыталась делать те открытия в мире природы, которые для Хильдегард были частью жизни. Но цвет и аромат часто становились приоритетом в ее личном повседневном бытии. Она удалялась в сады и гостиные, где было много белых душистых цветов, чтобы отдохнуть от пугающей бульварной элегантности, от льстивой окраски речей, от огрубления вкусов, от угасания в человеке дара веры. Дорогие ее сердцу мотивы и образы определяли ее поведение в окружающей среде. Сверхчувствительность Великой княгини к божественным дарам позволяла и ей, как некогда Хильдегард, воздействовать на больного человека оздоровляюще, возвращать к жизни, казалось бы, безнадежно больных, лечить молитвой, самим фактом своего присутствия, легким, нежным прикосновением, чарующим звуком голоса. Здесь очевидна та же харизматическая избранность Елисаветы Феодоровны, которая отличала и Хильдегард.

Особое место в своих лечебных трактатах Хильдегард отводит драгоценным и полудрагоценным камням. Вера в силу таких камней, оберегающих от зла, есть часть древнего религиозного сознания. Хильдегард, хорошо знавшая Библию, понимала значение двенадцати камней, свойства которых она описывает, начиная с яшмы, сапфира и до аметиста. Но, как практикующий врач, Хильдегард специально подчеркивает их терапевтическую пользу. Любимым камнем аббатисы был сапфир, который епископы носили с шестого столетия на правой, благословляющей, руке. Хильдегард ценила этот камень, поскольку он символизирует, по ее словам, совершенную любовь к мудрости, а также прогоняет гнев, избавляет от воспаления глаз, исцеляет больной желудок. Свои преимущества во врачевании, по ее мнению, имеют смарагд, агат, оникс, аметист, яшма, берилл, халцедон, сердолик и другие камни.

Многие рецепты Хильдегард сегодня неприемлемы, однако некоторые активно использует современная медицина.

Но, как это ни странно для современного прагматического века, наибольшую популярность в последнее двадцатилетие принес Хильдегард третий из упомянутых ее даров – безусловная музыкальная одаренность.

Сочинение духовной музыки можно считать одним из главных занятий аббатисы. Уже в глубокой старости она признавалась, что и тексты песен, и мелодии во славу Господа она сочиняла и пела безо всякого обучения, не зная нот. По глубокому убеждению Хильдегард, пение и игра на инструментах во имя Господа «весят» значительно больше, чем просто дополнительные украшения жизни. В «Книге жизненных заслуг» она подчеркивает, что музыка открывает суть человеческого бытия и является вершиной гармонии души. «Она имеет в себе с самого первого вздоха, дарованного человеку Богом, мелодию ликования… которая выстраивает все явления в жизни человека в соответствии с их верным масштабом»[19]. Примечательна глубина значения, которое Хильдегард придавала музыке. То, что сегодня люди называют глубиной музыкального переживания, ведет начало, согласно Хильдегард, от истории искупительного подвига Иисуса Христа. Музыка, как она полагала, приводит человека к мучительному воспоминанию о его небесном происхождении. «Поскольку душа человека, – замечала Хильдегард, – содержит в себе благозвучную гармонию и она сама есть звучащее существо, она часто познает сострадание, когда воспринимает то, первейшее звучание. И тогда она вспоминает, что была изгнана со своей родины на чужбину»[20].

Музыкальная природа души уводит человека назад к Слову, которое было вначале, и это «звучащее Слово» пробудило к жизни Вселенную, пробудило все к жизни, земной шар воспринял звучание, исходящее от Отца. Это Божье создание Хильдегард описывала как симфонию. Мотив звучащего Космоса встречается во многих древних культурах. Но в христианстве это получает свою окраску: мотивы звучащего космоса и поющих сфер (планеты движутся по невидимым путям, сферам, и при этом раздается чудесная музыка) напластовываются все более на пение ангелов. Античная идея всемирной гармонии отступает перед христианской всемирной литургией[21].

Озвученное понимание творения, изложенное Хильдегард, имеет следствием учение о звучащем бытии, согласно которому диссонанс пороков контрастирует с благозвучием добродетелей. Контрастно звучание порока разгула и добродетели аскетизма. Добродетель справедливости характеризуется как «хвалебная песнь» делам Господа. В свою очередь немузыкально звучание алчности: «Я сгребаю все к себе и собираю все к себе на колени». Противник алчности, умеренность, является добродетелью открытых рук, которые обвивают с любовью то, что алчность душит, прижимая к себе. Размышляя о судьбе алчных, Хильдегард пишет, что «симфония Святого Духа, которой по велению Господа должны радоваться, забыта ими. А ведь люди созданы как часть музыкального порядка»[22].

Мудрость добродетелей, подчеркивала Хильдегард, ликующа и разумна, так как человек, ей созвучный, связан с Господом. Пороки, напротив, свидетельствуют об отсутствии радости. В жизни носителей пороков царит дух разделения. В этой связи Хильдегард подчеркивает, что душа должна быть симфонична, гармонична. Симфоничная душа, по ее мнению, всегда будет и разумной. Ведь разум лишь тогда действительно разумен, когда он созвучен порядку целого[23].

Музыкальное наследие Хильдегард составляют 77 духовных песнопений, а также опера «Игра сил», где представлена борьба света против сил тьмы. Исследователи полагают, что премьера оперы была приурочена к освящению монастырской церкви в Рупертсберге 1 мая 1152 г. Роли божественных сил исполняли 16 монахинь. Единственная роль без пения, доставшаяся монаху Вольмару, сопровождалась шумом и грохотом: дьявол чужд гармонии, благозвучию творения – у зла нет песен[24].

Свои песни Хильдегард посвящала ангелам и апостолам, пророкам и святым мученикам, вдовам и девам. Ряд песен посвящался праздникам, освящению церкви. Она видела в христианской церкви место укрепления силы, место, где лечатся «раны народов». Аббатиса своим творчеством привлекала внимание сограждан к значительным событиям своего времени, делала наглядной свою большую веру в христианскую Церковь. Так, Хильдегард написала несколько песен после открытия огромного кладбища в Кельне, где, как предполагали, находились мощи св. Урсулы и одиннадцати тысяч ее сподвижниц[25].

Многие песни Хильдегард посвящены Пресвятой Богородице. Этот образ – первооснова небесной симфонии, поэтическое слово об основе гармонии и благозвучия.

В поэзии Хильдегард множество необыкновенных символических названий Богородицы: светло сияющий благородный камень, основа жизни, освященная Божественным светом, ветвь, полная любви…

Аббатиса не стремилась стать поэтом. Она признавалась, что не написала ничего по собственной воле, но лишь по внушению свыше, в соответствии с тем, что видела и слышала. А поэтому свое сочинение духовных песнопений она рассматривает как долг, как музыкальное сопровождение церковных служб. Соответственно, тексты песен обозначаются как антифоны, респонсории и секвенции.

Письмо восьмидесятилетней аббатисы показывает, насколько высоко она ценила хвалу, воздаваемую Господу через духовные песнопения, как значимо это для монастырской жизни. Все виды искусства созданы человеком «благодаря дыханию Господа»[27].

К настоящему времени издано не менее 30 компакт-дисков, посвященных в основном литургическим песнопениям Хильдегард. Исследователи отмечают полную «Симфонию» аббатисы, которую записал в 1994 г. Кельнский ансамбль старинной музыки «Секвенция». Первым из пяти дисков этой серии были «Гимны Восторга». После выпуска диска «Святые» в 1998 г. ушла из жизни выдающаяся певица Барбара Торнтон, чей вклад в интерпретацию этой музыки уникален. Подлинные ценители духовной музыки полагают, что здесь происходит слияние небесной и земной гармонии в такой мере, которая позволяет услышать вышемирное звучание божественных песнопений. Неудивительно, что среди множества разнообразных творческих проявлений Хильдегард люди с особым душевным трепетом выделяют литургические мотивы.

Несмотря на то что глубокая профессиональная расшифровка музыкальных произведений Хильдегард, их запись с помощью достаточно совершенной аппаратуры стала возможной лишь в последние десятилетия, некоторое представление о необыкновенной красоте ее песнопений было и тогда, в пору юности Эллы. Духовная и классическая музыка пронизывала всю жизнь дармштадтской принцессы, которая с детства была хорошо подготовлена для восприятия самых сложных музыкальных произведений. Даже в ту раннюю пору музыка не была для Эллы лишь одним из превосходных средств отдохновения. Поражает многообразие палитры музыкальных сочинений, которые она предпочитала. И все же, как отмечал пастор лютеранского собора, который хорошо знал великогерцогскую семью, и другие горожане Дармштадта, Великий герцог и все члены его семьи предпочитали духовные песни. Поэтому изучение пласта музыкального наследия таких композиторов Средневековья, как Хильдегард, было безусловным. Конечно, в те дни музыкальный авторитет Хильдегард не был так велик, как сегодня, а система коммуникаций того времени не позволяла рассматривать это явление в ракурсе событий мирового значения. Впрочем, истории известно немало примеров, когда доброе предание становилось равносильно доброму писанию, основанному на документированных материалах. Одно несомненно – душа юной девушки жадно впитывала духовные и мелодические находки в музыке прошлых столетий, ощущая музыкальные гостиные дармштадтского замка, а также замка в Кранихштайне как желанные места доверительного музицирования.

При рассмотрении ряда вопросов творческой биографии Хильдегард необходимо учесть еще одно существенное обстоятельство. XII век отличался многообразием подъемов и спадов, которые резко изменяли ситуации в церковной организации. В течение долгих лет богатые дворянские монастыри бенедиктинцев в значительной мере определяли эту ситуацию. Теперь в результате мощного движения реформ менялся общественный статус и структура монастырской иерархии. Жизненный уклад во многих монастырях свидетельствовал об отходе от строгих принципов бытия бенедиктинцев. Монастыри – владельцы больших земельных угодий – заботились об увеличении своего богатства, все меньше предавались уединенной молитве. С другой стороны, появлялись ордена, отстаивающие принципы евангелической бедности, стремившиеся к обновлению монашеских отношений на основе принципов древнехристианских отшельников. Менялся социальный состав монашества, представители новых общественных слоев проникали в монастыри, где прежде доминировало дворянство. Возникли мотивы раскола особого характера.

В контексте этих событий некоторые исследователи творчества Хильдегард анализировали ее переписку с Тенксвинд, «хозяйкой» монастыря в Рупертсберге. Тенксвинд была сестрой Рихарда дон Шпрингирсбаха, который представлял наиболее жесткое направление ордена премонстратов. Когда начиналась переписка с Хильдегард, Тенксвинд уже более двадцати лет была настоятельницей женского монастыря, который следовал строгим правилам Шпрингирсбаха. Поскольку Тенксвинд исповедала идеал бедности, она выражала несогласие с проведением праздничных литургий в обители Хильдегард, отвергала возможность дорогих одеяний и открытых волос у монахинь ее монастыря. Неприемлемо с позиций христианской этики, полагала Тенксвинд, что в монастыре Хильдегард находились исключительно представительницы дворянства, ведь Иисус Христос избрал в качестве помощников простых рыбаков. По ее мнению, согласно правилам, принятым у бенедикцинцев, нет оправдания такому поведению[28].

В свою очередь Хильдегард писала, что Господь дал народу различия, как и на небе – Он разделил их на определенные категории – ангелов, архангелов, херувимов, серафимов и т. д. Иерархия на земле, подчеркивает аббатиса, подобна небесной иерархии. Господь следит, пишет Хильдегард, чтобы люди не взлетали выше своих возможностей, выше положения, которое было им определено. Нарушение иерархии людьми грозит общественному порядку и устройству монастырской жизни[29].

В споре двух знаменитых аббатис поднят вопрос, который многократно становился предметом обсуждения в разных странах. Возобладание той или иной позиции в конкретный исторический период могло повлиять на авторитет временно угасавшей тенденции. Но проходило время, и приходилось признавать наличие этих, на первый взгляд, противоречивых тенденций, в каждой из которых есть своя доля правды и своя мера ущербности.

Через пятьдесят лет после смерти Хильдегард папа Грегор IX дает ход ходатайству о ее канонизации. У монахинь из Рупертсберга не было ни малейшего сомнения в святости Хильдегард. В процедуре канонизации они видели лишь формальность. В 1230 г. они изготовили алтарное покрывало для высокого алтаря своей аббатской церкви. Это покрывало, сделанное на основе пурпурного византийского шелка, являлось роскошью для того времени. На парчовой вышивке изображены несколько фигур, окружающих сидящего на троне Христа в венце. Справа, рядом с патроном монастыря Рупертом, стоит Хильдегард с моделью церкви в руках. На голове у нее, единственной, ниспадающий белый плат, который напоминает о праздничной одежде Хильдегард и ее сестер, надеваемой в дни больших праздников. Над головой Хильдегард впервые появляется нимб, который свидетельствует о высоких ожиданиях монахинь. Но их постигло разочарование. И вряд ли дело было в позиции папы, который не препятствовал канонизации Франциска Ассизского, Елизаветы Тюрингенской и ряда других святых. Общеизвестно, что он с радостью встретил известие о предстоящей канонизации Хильдегард. У самых жестких членов комиссии по канонизации не было сомнений в святости Хильдегард. Но пугала ее смелость, обилие открытий знаменитой аббатисы взрывало в них замкнутость средневековых представлений. Ее стремление увидеть человека в его целостности было нетипичным для того времени. Эта гениальная самоучка вызывала подозрение и недоверие у ортодоксальных церковников. Многозначность ее высказываний пугала, забывались и отодвигались в тень ее сбывающиеся пророчества, многочисленные исцеления больных, ее гениальные литургические песнопения.

Эберхард Хорст в заключение одной из своих работ делает вывод: «Хильдегард направила свой взгляд на все человечество, призванное к святости, она переросла свое время… В мире начинающегося XXI века ее присутствие несокрушимо»[30].

Мы достаточно подробно рассмотрели ряд особенностей бытия и религиозной веры Хильдегард с тем, чтобы показать историко-культурный, духовный фон жизни дармштадтской принцессы, раскрыв традиционные основы самосознания народа, которые были характерны для той порейнской земли, где протекала ее юность. Образ средневековой пророчицы, одаренной самоучки, раскрывшей свои необыкновенные способности в широком предметном поле, позволял ощутить, что путь к истине не открывается холодному разуму, а ценностные ориентиры, своеобразные духовные «поверстные столбы жизни», не возникают в бытии путем доказательств. Подобные образы позволяли ищущему молодому человеку уйти от легкомысленной оценки духовной эволюции.

Было бы нелепо возводить на моральный пьедестал Хильдегард, создавая ее непогрешимый образ. Ведь даже святой человек – это не Бог, это особый тип личности, особый способ отношения к миру и к людям, особый тип духовного бытия, ориентированного на вышемирные цели, ценности и смыслы. И все же это личность с ее греховной природой. Вместе с тем всем и во всем был очевиден особый христианский уровень этой личности. Обо всех своих открытиях, видениях и вещих снах она с огромным трепетом, а не с тщеславием сообщала людям, постоянно пребывая в страхе Божьем перед теми небесными явлениями, которые открывались ей. Любой вид своей деятельности Хильдегард рассматривала с христианской позиции, сквозь призму христиански понятого смысла жизни. Такой образ мышления и чувствования был способом ее духовного существования. Живя в реальном мире, конкретно откликаясь на его боли и радости, Хильдегард приоритетное значение отдавала не, казалось бы, главным, экономическим, вопросам развития общества, но прежде всего вопросам нравственности и духовного становления людей. И в этом отношении Великой княгине Елисавете Феодоровне близок образ ее средневековой предшественницы.

Сегодня, в эпоху грандиозных социальных сдвигов, когда вновь прочитываются богатейшие пласты культуры, воображение человека поражают неожиданные грани этого наследия. Возникает интерес к новой тематической заданности исследований. В их ряду природа христианской самоотверженности. Этот мотив звучит все более ощутимо по мере того, как жизнь подтверждает худшие опасения относительно углубляющейся коммерциализации межличностных отношений в мире глобализма.

Неудивительно поэтому, что сегодня, в годы этих эпохальных разломов, так возрос интерес научной общественности и к другому образу святого человека, который безусловно стал своеобразным духовным источником развития юной принцессы Гессенской и Рейнской.