Читать книгу Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - И. Н. Данилевский - Страница 7

Очевидно, большинство авторов, изучавших «Слово» Илариона, пыталось выяснить, против кого оно было направлено, – что, впрочем, весьма характерно для российской историографии в целом. Но, может быть, главная задача будущего митрополита-«русина» состояла не в том, чтобы кого-то обвинять, а в формулировке некоей позитивной идеи?

Обычно главная мысль, которую выразил Иларион, сводится к общим положениям: в «Слове» прославляется Русь и ее просветители – князья Владимир и Ярослав, провозглашается равенство «новопросвещенной» страны с другими христианскими народами и одновременно – церковная и культурная самостоятельность Руси.

Серьезным шагом, проливающим свет на обстоятельства создания и понимание «Слова», стало интересное наблюдение Н. Н. Розова. Традиционно считается, что «Слово» не могло быть написано раньше 1037 года, когда было завершено строительство надвратной церкви Благовещения Пресвятой Богородицы, о которой в нем идет речь, и не позднее 1050 года, когда умерла княгиня Ирина-Ингигерда, упоминаемая Иларионом как ныне здравствующая. Н. Н. Розов же обратил внимание на то, что

«Слово» написано на евангельский текст, читаемый лишь один раз в году – в первый день Пасхи. Второй евангельский текст, тема которого развивается в «Слове», относится к празднику Благовещения, когда церковь отмечает событие, стоящее на «стыке» ветхого и нового завета, на грани между «законом» и «благодатью».

На основании этого исследователь попытался уточнить датировку «Слова». Он исходил из того, что совпадение двух главных христианских праздников могло произойти в 1049 году, когда Пасха пришлась на следующий день после Благовещения – престольного праздника церкви, в которой было произнесено «Слово». Само же произведение Илариона является пасхальной проповедью. Исходя из этого, Н. Н. Розов предложил точную дату первого его прочтения: 26 марта 1049 года.

Соглашаясь с исходной посылкой Н. Н. Розова, А. Н. Ужанков (1994) критически воспринял его вывод. Он, в частности, задался вопросом:

Если пытаться отстаивать подобную точку зрения, тогда необходимо объяснить, почему «Слово» не могло быть написанным в 1022 году, когда была кириопасха – полное совпадение 25 марта двух господских праздников? Или же в 1038 году, когда, как и в 1049 году, Благовещение было кануном Пасхи? <..> Какая же тогда дата предпочтительнее? На чем строится система доказательств исследователями?

Основной аргумент в пользу того, что «Слово» не могло быть произнесено ни в 1022, ни в 1038 году, Н. Н. Розов видел в том, что упоминаемый Иларионом храм Святой Софии был уже завершен и украшен, а это, по его мнению, произошло позже. Не было якобы еще и монастырей, упомянутых в «Слове», в частности монастырей Святых Георгия и Ирины.

Однако из сообщения «Повести временных лет» непонятно, был ли Софийский собор в 1037 году только заложен либо уже построен. А. Н. Ужанков обратил внимание на то, что в Новгородской первой летописи строительство Золотых ворот и закладка Софии Киевской датируются 1017 годом. В Новгородской четвертой летописи к 1037 году относится уже завершение и освящение этого храма. Этим же временем там датируются завершение надвратной Благовещенской церкви и учреждение в Киеве монастырей:

В лето 6545 [1037]. Свершенъ бысть градъ Киевъ, у негоже суть врата Златая. В то же лето священа бысть святаа Софиа в Киеве. Ярослав митрополию оустави и 2 церкви постави, Благовещение на Златых вратех и святаго Георгиа, и ины многи церкви постави, и монастыри устрои.

Подтверждением этого сообщения может служить греческое граффито на стенах Софии, содержащее дату: 6540 (1032) год. Следовательно, временно́е ограничение, принятое Н. Н. Розовым, оказывается, по крайней мере, сомнительным. Зато получает дополнительное основание датировка «Слова» 1038 годом. На этой дате и останавливается А. Н. Ужанков.

Далее, основываясь на правилах проведения церковных служб, исследователь обратил внимание на то, что замеченное Н. Н. Розовым сочетание в «Слове» чтений на Благовещение и пасхальных текстов было возможно, скорее всего, лишь в небольшой промежуток времени между завершением вечерней литургии 25 марта и началом пасхальной заутрени. Из этого был сделан вывод:

«Слово о Законе и Благодати» было прочитано Иларионом 25 марта 6546 (1038) г. (по сентябрьскому стилю) на праздник Благовещения в новоосвященной церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Золотых воротах в Киеве, вечером в Великую субботу после литургии Василия Великого перед пасхальной утренней службой.

Предложенная А. Н. Ужанковым датировка довольно любопытна, поскольку может дать своеобразный ключ к пониманию основного смысла «Слова» Илариона. И дело здесь не в «юбилейных» датах. Гораздо важнее поразительное стечение целого ряда важных событий в узких хронологических рамках: завершение возведения в Киеве городских укреплений и Золотых ворот с надвратной церковью Благовещения, учреждение монастырей Святых Георгия и Ирины, завершение строительства и освящение храма Святой Софии, создание первой летописи и, наконец, произнесение «Слова о законе и благодати». И все это – приблизительно в одно и то же время: в 1036–1038 годах. Случайно ли такое совпадение?

Исследователи обычно обходят молчанием вопрос о причинах, побудивших киевского князя заняться чрезвычайно активным городским строительством именно в этот краткий период. Не исключено, однако, что оно было так или иначе связано с ожидавшимся в 6537 году от сотворения мира концом света.

На такую возможность указывает ряд обстоятельств. В Геннадиевской Библии 1499 года (первая полная славянская Библия, называемая по имени новгородского архиепископа, осуществившего перевод всех канонических книг Священного Писания) Новый Завет завершается «Раздрешением неизреченнаго откровения», которое приписывается римскому епископу Ипполиту (III век). После цитирования первых четырех стихов 20-й главы Апокалипсиса его автор приводит рассуждение, заслуживающее особого внимания:

И по отрешении же реченному размыслим: Рече евангелист, яко связа диавола на тысящу лет. Отнеле же бысть связание его? – От вшествиа во ад Господа нашего Иисуса Христа в лето пятьтысющное пятсотное и тридесять третьее да иже до лета шестьтисющнаго и пятьсотнаго и тридесять третиаго, внегда исполнитися тисяща лет. И тако отрешится сатана по праведному суду Божию и прельстить мир до реченнаго ему времени, еже три и пол-лета, и потом будет конець. Аминь.

К сожалению, в приведенном фрагменте недостаточно прямых временны́х указаний, чтобы установить, какая из эр от сотворения мира была использована автором (на Руси их было известно не менее пяти). Однако упоминание 5533 года как даты распятия Христа дано, очевидно, по аннианской эре, согласно которой Рождество приходилось на 5500 год от сотворения мира. Следовательно, 6537 год, к которому отнесен «конець», должен соответствовать 1037 году в нашей системе летосчисления. Из этого следует, что к этому году ожидание конца света могло приобрести на Руси особое напряжение.

К 1037 году, скорее всего, было приурочено и составление первой русской летописи – названной А. А. Шахматовым «Древнейшим сводом», автор которого собирался поведать, «како Бог избьра страну нашю на последнее время», то есть сделал ее центром мира перед концом времени и Страшным судом.

С этой же датой, вероятно, было связано и создание «Слова о законе и благодати», произнесенное вечером в Великую субботу, совпавшую с праздником Благовещения, 25 марта 6546 (1038) года. Если нашему современнику такое сочетание праздников мало что говорит, то для древнерусского человека совпадение Благовещения и Пасхи (так называемая кириопасха) было весьма знаменательным. По апокрифическому преданию, именно в год кириопасхи ожидалось второе пришествие Спасителя.

В таком контексте приобретает логику деятельность Ярослава по организации пространства стольного града. То, что каменное строительство в Киеве изначально велось в подражание Константинополю, отмечал еще Н. М. Карамзин. Мало кто не догадывался и о том, что городская структура Константинополя сама отстраивалась во образ[6] Иерусалима. Этим подчеркивалась преемственность новой христианской столицы в деле спасения человечества – роль, утраченная «ветхим» Иерусалимом. Логично предположить, что организация городского пространства Киева во образ Константинополя также могла восприниматься современниками как претензия на право стать новым центром мира, столицей богоизбранной, обетованной или обещанной земли, если говорить языком Библии. Возникает, однако, закономерный вопрос: на каком основании еще до общепринятой даты падения столицы Византии (1453) Киев мог претендовать на звание Нового Иерусалима?

К моменту крещения Руси «Новый Иерусалим», а вместе с тем и «второй Рим» (то есть духовный и светский центры вселенной) в понимании представителей восточной ветви христианства прочно обосновались в Константинополе. Даже структура городского пространства Царьграда, как его называли на Руси, была приведена в соответствие с этой идеей. Наиболее показательно строительство в Константинополе Золотых ворот – во образ Золотых ворот, через которые Христос (Царь мира) въехал в Иерусалим – и, согласно преданию, въедет во время второго пришествия. Во образ главной святыни древнего Иерусалима, ветхозаветного Храма Иудейского, был отстроен и центральный храм Константинополя: Святой Софии – Премудрости Божией.

О том, что на Руси это было хорошо известно, свидетельствует, в частности, само «Слово о законе и благодати». В нем Константинополь без всяких оговорок, как само собой разумеющееся, называется Новым Иерусалимом. Теперь же оттуда, по словам будущего киевского митрополита, князь Владимир с бабкою своею Ольгой принесли на Русь Честной Крест, подобно тому, как когда-то Константин Великий с матерью своею святой Еленой принесли крест из Иерусалима. Такое сопоставление не просто уравнивало древнерусских правителей с византийскими властителями. Оно вполне может рассматриваться как образ, с помощью которого Иларион сообщает о том, что столица православия, богоспасаемого мира в целом перемещается из Константинополя в новый Царьград – Киев. На это еще в 1989 году обратил внимание протоиерей Лев (Лебедев): «В XI веке Ярослав Мудрый, сын Владимира, строит в Киеве величественный Софийский собор во образ Софии Константинопольской и сооружает новую крепостную стену города, где главные и парадные ворота получают название Золотых, как в Константинополе». А в Константинополе Золотые ворота «были созданы во образ Золотых ворот Иерусалима палестинского, через которые, как известно, Господь Иисус Христос совершил Свой торжественный „вход в Иерусалим“ накануне Крестных Страданий». «Итак, оказывается, – добавлял протоиерей Лев, – что с древнейших времен, с принятия крещения, Русская земля сознательно устроялась (стремилась устрояться) одновременно – во образ исторической Святой земли Палестины и во образ „обетованной земли“ грядущего Небесного Царства».

Подтверждением такой точки зрения является греческая надпись, чуть позже, в середине XI века, появившаяся на алтарной арке Киевской Софии: «Бог посреди нее, и она не поколеблется. Поможет ей Бог с раннего утра». Это – цитата из 45-го псалма (Пс 45: 5). В нем речь идет о Граде Божием (в данном случае «она» – полис, в греческом языке слово женского рода), то есть о Сионе, культовом центре Иерусалима, месте расположения Храма как в древней «давидо-соломоновой традиции», так и в позднейшей библейской историографии эпохи Второго храма. Смысл этой надписи раскрыл российский искусствовед Константин Константинович Акентьев (1952–2023). В 1991 году он обратил внимание на то, что в комментариях Евсевия Кесарийского, Дидима Слепого, Кирилла Александрийского и Исихия Иерусалимского, получивших широкое распространение в толковых псалтирях X–XI веков, данный стих истолковывается как пророчество о Небесном Иерусалиме. В иллюстрированных псалтирях того времени этот стих сопровождают миниатюры, на которых изображено либо идеальное церковное здание, либо Константинополь, в центре которого надпись выделяет здание Святой Софии. Греческое «Сказание о св. Софии» (867–886) непосредственно связывает приведенный фрагмент Псалтири с Константинопольской Софией как новым Храмом, возведенным Новым Соломоном (Юстинианом) и затмившим свой ветхозаветный прототип. Утверждается также, что данный стих был начертан на кирпичах, из которых были возведены подпружные арки и купол Софии Константинопольской.