Читать книгу Королевство Саудовская Аравия. История страны, народа и правящей династии Аль Са’уд - И. П. Сенченко - Страница 4

Часть II
Эмират Эль-Дир’иййа: Первое саудовское государство (1744–1515)
События в истории

Оглавление

Основал эмират Эль-Дир’иййа семейно-родовой клан Аль Са’уд. Прародителем клана хронисты Наджда (Неджда) называют Мани а ибн Раби а ал-Мурайди. Переселился он со своим кланом Мруда в земли, ставшие именоваться впоследствии Эль-Дир’иййей, в 1446/1447 году. Клан Мруда – выходцы из конфедерации племен бану рабиа (принадлежали к ветви бану ханифа). Издревле клан этот обитал в районе Эль-Хаса, неподалеку от Эль-Катифа. Перебрался Мани’а ал-Мурайди со своим семейно-родовым кланом на новое место жительства по приглашению его родственника, Ибн Дира, правителя нескольких поселений и владельца крупных поместий в том районе, где располагается сегодня Эр-Рийад (Эр-Рияд). Ибн Дир принял Мани’а тепло и радушно, и передал в его управление два поместья – Эль-Мулайбид и Гусайба. Поселившись там, в районе Вади Эль-Ханифа, Мани’а нарек новое место оседлости его клана Эль-Дир’иййей – в честь Ибн Дира. Со временем оно превратилось в одно из ключевых поселений Неджда. Вследствие борьбы за власть в Эль-Дир’ий-йе, вспыхнувшей среди нескольких ветвей в клане Мруда, одна его ветвь ушла в соседнюю Дхруму, а другая (ал-Ватбан) – в Зубайр, что на юге Ирака. В Эль-Дир’иййе стала главенствовать (с 1720 г.) ветвь ал-Мукрин во главе с шейхом Са’удом ибн Мухаммадом ибн Мукрином (ум. в 1725 г.).

Его сын, шейх Мухаммад ибн Са’уд, заложил эмират Эль-Дир’иййа, известный в истории Аравии как Первое саудовское государство (1744–1818). Властвовал в нем с 1744 по 1765 гг., и считается основателем династии Аль Са’уд, правящей в Королевстве Саудовская Аравия. У шейха Мухаммада было трое братьев: Сунайан, Фархан и Мишари.

Заметную роль в становлении эмирата Эль-Дир’иййа и Первого саудовского государства сыграл Мухаммад ибн ‘Абд ал-Вах-хаб (род. 1703/04 – ум. 1792), образованный богослов, основатель течения ортодоксального ислама, проповедовавшего возврат к «первоначальной чистоте ислама» времен Пророка Мухаммада и выступавшего за искоренение всех новшеств и нововведений (бида). Стержень его учения – представление о единобожии (таухид), согласно которому только Аллах, единственный Творец всего живого и неживого на земле, достоин поклонения людей, и никто другой. Кодекс поведения истинных мусульман, говорили ваххабиты (сами себя они звали «единобожниками»), – это Аль-Ку’ран (Коран). Все, что не разрешено им, – запрещено. Всякий, кто не придерживался убеждений ваххабитов, являлся, по их мнению, «недругом Аллаха». Ограбить и даже убить такого человека, считали они, было не только можно, но и должно.

Члены секты ваххабитов выделялись среди других жителей Неджда их внешним видом: головы свои они брили наголо, бороды носили нерасчесанные, штаны подворачивали. Намеревались будто бы даже ввести неслыханную дотоле в Аравии традицию для женщин – обязать их состригать волосы на голове, то есть лишить женщин символа их красоты и женственности, воспетого столпами древней арабской поэзии. Предания гласят, что в ответ на это женщины, сговорившись, потребовали, чтобы в таком случае и ваххабиты-мужчины отказались от символа мужской красоты – сбрили бороды. И женщин оставили в покое.

Родился Мухаммад ибн ‘Абд ал-Ваххаб в Наджде (Неджде). Принадлежал, как указывал в своих информационно-справочных материалах российский дипломат-востоковед Александр Алексеевич Адамов (1870-?), к «неджским бедуинам из племени бану тамим». Раннее религиозное воспитание получил от своего отца, ‘Абд ал-Ваххаба ибн Сулаймана, кади (судьи) поселения Эль-‘Уй’айн. С детства, со слов летописца Ибн Ганнама (ум. 1811), автора «Истории Неджда», «проявлял большие способности». К десяти годам уже выучил наизусть Коран. Достигнув зрелости и женившись, совершил паломничество в Мекку. Два месяца провел в Медине. Много путешествовал. В течение 20 лет странствий побывал в Эль-Хасе, Басре и Багдаде (прожил в этом городе пять лет и женился на богатой женщине, оставившей ему в наследство после смерти 2 тыс. динаров), Куме и Исфахане, Курдистане и Хамадане, Алеппо, Халебе и Дамаске, Иерусалиме и Каире, Суэце, Йанбуа’ (Янбо) и Бурайде. Обучался в религиозных школах Басры, Багдада и Дамаска. «Искал поддержку своему учению» среди знатных и влиятельных лиц в Сирии и Ираке. «Непризнанный в Дамаске и изгнанный из Бассоры [Басры] и Багдада», возвратился в Неджд. Поселился в оазисе Хураймала, куда отец его перебрался в 1726/27 г. после ссоры с новым правителем Эль-‘Уй’айна, где и стал проповедовать свое учение. Выступал «за очищение ислама от поздних нововведений и наслоений». Осуждал роскошь, стяжательство и жадность. После смерти отца (1740/41) занимал его должность судьи (кади). В Хураймале его чуть не убили, и он возвратился в Эль-‘Уй’айну. Будучи выдворенным и оттуда, подался в Эль-Дир’иййу (1744/45 г.). Там-то и обрел покровителя в лице шейха Мухаммада ибн Сауда. В нем Ибн ‘Абд ал-Ваххаб нашел не только сильного покровителя, но и стойкого приверженца своего учения (шейх Мухаммад женился на дочери Ибн ‘Абд ал-Ваххаба). Актом официального признания учения Ибн ‘Абд ал-Ваххаба семейно-родовым кланом Аль Са’уд явилось вручение главой этого клана почетного меча Ибн ‘Абд ал-Ваххабу. Так, сообщают хронисты Неджда, и сложился «союз мазхаба [религиозного толка] и меча»; союз, в котором объединились влияние религиозного реформатора с военной силой и властью эмира. Мухаммад Аль Са’уд поклялся распространять таухид (единобожие) в землях Аравии, а Мухаммад ибн ‘Абд ал-Ваххаб – не вступать в союз ни с кем другим из аравийских эмиров.

К сведению читателя, меч в культуре арабов Аравии прошлого занимал почетное место. Его клали в могилу вместе с телом погибавшего на поле брани воина. Мои ближайшие друзья и товарищи в набегах, говорил бедуин, – это быстроходный верховой верблюд и обоюдоострый меч. Особо почитались мечи, освященные Пророком Мухаммадом. Такие мечи считались в Аравии приносящими их владельцам удачу в схватках и сражениях. Ими Он лично награждал своих сподвижников и военачальников за проявленные ими мужество и храбрость в битвах за веру. Награды Пророка за доблесть во имя веры в форме меча непременно летописцами фиксировались, а «судьбы» самого оружия внимательно ими прослеживались. Один из таких мечей носил ‘Али ибн Аби Талиб, последний из четырех «праведных» халифов, зять Пророка Мухаммада, муж Его дочери Фатимы. Впоследствии по примеру Пророка Мухаммада халифы из династий Омейядов (‘Умаййидов, 661–750) и ‘Аббасидов (750-1258), а также эмиры племенных уделов в Аравии «отличали» мечами, как тогда выражались, своих полководцев, а обменами таким оружием скрепляли союзы, межплеменные и военные (1).

Что касается упомянутого выше племени бану тамим, к которому принадлежал Мухаммад ибн ‘Абд ал-Ваххаб, то с этим племенем связан один интереснейший эпизод в истории ислама времен его утверждения в племенах Аравии, получивший название «чернильной войны». Дело было так. Знатное и гордое племя бану тамим, славившееся своими третейскими судьями, решений которых в племенах Аравии не оспаривал никто, не захотело платить мусульманам джизйю (подушную подать за покровительство) и прогнало сборщиков налогов. В ответ на это прибывший отряд мусульман взял у них заложников и увел в Медину. Тамимиты отправили к Пророку Мухаммаду делегацию с просьбой освободить соплеменников. По обычаю тех лет, состояли в ней и известные «златоусты», то есть поэты и ораторы. Прибыв в Медину, они ежедневно стали хаживать на центральную площадь города, декламировать стихи и произносить зажигательные речи в защиту своих собратьев по роду и племени. Каждое их выступление заканчивалось словами-обращениями к мусульманам, суть которых сводилась к вызову их на «поединок речи». Дело в том, что, по традиции предков, схваткам на мечах в те времена непременно предшествовали «схлестки на словах».

Мусульмане, хочешь не хочешь, вызов приняли; ведь дело касалось их чести и свято чтимых традиций. Так и разразилась сохранившаяся в преданиях и сказаниях арабов Аравии «война златоустов» или «чернильная война». Побежденными в ней признали себя тамимиты, притом открыто, во всеуслышание. Такое благородное поведение тамимитов, а главное – сам способ урегулирования споров и разногласий, без жертв и крови, настолько пришелся по душе Пророку Мухаммаду, что Он распорядился не только тотчас же освободить заложников, но щедро одарить тамимитов.

Эль-Дир’иййа, где обосновался Мухаммад ибн ‘Абд ал-Ваххаб, была одним из эмиратов области ‘Арид. Среди других ее центров (с «домами власти») хронисты называют: Джубайл; Абу Кибаш – «колыбель» рода Аль Са’уд; Эль-‘Уй’айн, центр всей этой области, границы которой со времени распада в XI в. Государства карматов и до прихода в Аравию турок простирались до Эль-Хасы; и Эр-Рияд.

Члены клана, их союзники и сторонники именовали себя муваххидунами и агль ат-таухид, то есть народом-приверженцем единобожия (таухид). Однако в племенах Аравии их стали звать ваххабитами, последователями учения Ибн ‘Абд ал-Ваххаба. Они осуждали культ святых, которым поклонялись в то время арабы Аравии. Говорили, что святым нужно оказывать уважение, но не поклоняться. Выступали против обожествления Пророка Мухаммада, которого считали обыкновенным человеком, выбранным Аллахом для пророческой миссии.

Следует, думается, рассказать и о том, что, жительствуя в Эль-‘Уй’айне, откуда его впоследствии выслали, Ибн ‘Абд ал-Ваххаб, обладавший «искусством слова», «мастерством убеждать и покорять сердца людей», завоевал доверие тамошнего эмира, шейха ‘Усмана ибн Хамада ибн Му’аммара. Убедил его в том, что, занявшись вместе с ним распространением единобожия, он смог бы объединить бедуинов Неджда и завладеть всем этим краем.

Предложение Ибн ‘Абд ал-Ваххаба пришлось эмиру ‘Усману по душе. Вместе они принялись уничтожать местные тотемы и святилища. Покончив с ними, двинулись на Джубайл, что в 25 милях от Эр-Рияда, и разорили куббы (надгробные купола) гробниц местных святых. Ибн ‘Абд ал-Ваххаб собственноручно срубил священное дерево, у которого жители просили благословения. Дерево это особо почиталось женщинами. Они величали его заступником-покровителем девушек, вдов и беременных, страстно желавших родить сыновей. Когда, будучи срубленным, оно упало на землю, повествуют сказания арабов Неджда, то страшный удар от падения его отозвался эхом и в самом ущелье Вади Эль-Ханифа, где оно росло, и во всей округе. Спустя какое-то время по призыву Ибн ‘Абд ал-Ваххаба его последователи забили камнями женщину в Эль-‘Уй’айне, уличенную в прелюбодеянии. Первый камень, исполняя раджаму, то есть акт побиения камнями, бросил в нее, как сообщает Ибн Ганнам, сам шейх ‘Усман.

Молва о деяниях Ибн ‘Абд ал-Ваххаба дошла и до шейха Сулаймана, тогдашнего «властелина Эль-Хасы, Эль-Катифа и окрестных кочевников». И он призвал шейха ‘Усмана к тому, чтобы тот добился от Ибн ‘Абд ал-Ваххаба отказа от проповедуемого им учения или избавился от него, раз и навсегда (это означало не что иное, как убить проповедника). Дело в том, что Эль-‘Уй’айн сильно зависел от Эль-Хасы, через порты которой шла его торговля. Кроме того, и у эмира Эль-‘Уй’айна, и у многих тамошних знатных семейств имелась в Эль-Хасе недвижимая собственность – дома и земельные угодья с финиковыми садами. Поэтому не прислушаться к пожеланию шейха Сулаймана эмир Эль-‘Уй’айна позволить себе не мог. Знал, что в случае непослушания шейх Сулайман перекрыл бы торговлю Эль-‘Уй’айна с Эль-Хасой, блокировал бы снабжение его удела товарами первой необходимости, продовольствием и одеждой, и лишил бы и его самого, и его торговцев доходов. Эмир ‘Усман от проповедника освободился, но не совсем так, как хотел правитель Эль-Хасы. Поскольку Ибн ‘Абд ал-Ваххаб и эмир ‘Усман к тому времени уже породнились, то эмир просто выслал проповедника из своего удела, и тот перебраля в Эль-Дир’иййу. Там у него уже была группа последователей, в том числе два брата эмира Мухаммада ибн Са’уда и одна из его жен. Они-то и помогли ему сблизиться с эмиром. Вслед за Ибн ‘Абд ал-Ваххабом ушли в Эль-Дир’иййу и многие из его последователей в Эль-‘Уй’айне.

Историки называют Мухаммада ибн ‘Абд ал-Ваххаба «человеком большой жизненной силы». Сообщают, что он «любил женщин, и имел двадцать жен», подаривших ему 18 детей. «Пятеро его сыновей, – пишет в своем сочинении «История Саудовской Аравии» российский историк-востоковед А. М. Васильев, – и многочисленные внуки стали известными богословами». После смерти Ибн ‘Абд ал-Ваххаба муфтиями Эль-Дир’иййи служили его сыновья: сначала Хусайн, а затем ‘Али, прославившийся своим женолюбством (2).

Помимо богословия, отмечает А. М. Васильев, Ибн ‘Абд ал-Ваххаб «снаряжал армии, занимался внутренними и внешними делами, переписывался с богословами Аравии». Принимал также деятельное участие в дележе военной добычи. Эмир ‘Абд ал-‘Азиз распределял ее только после совета с проповедником. Рассказывают, что себе при этом Ибн ‘Абд ал-Ваххаб не оставлял ни одного дирхама. И после взятия Эр-Рияда полностью посвятил себя «делам веры» (3).

В Эль-Дир’иййе обучение таухиду было поставлено на широкую ногу. Всем слушателям в школах, где изучали тау-хид, выдавали паек из казны эмира, а наиболее способных еще и одаривали – деньгами и одеждой. Из их числа отбирали проповедников-эмиссаров и отправляли в сопредельные уделы. В землях Неджда, довольно плотно изолированных в то время от внешнего мира, ваххабизм пророс очень быстро.

Одним из основных источников доходов ваххабитов были набеги (газу) на дайры (места обитания) «многобожников». Так ваххабиты звали всех тех, кто не следовал их, «истинных мусульман», учению. Одна пятая от добычи, взятой во время набега, отходила эмиру Эль-Дир’иййи, четыре пятых – его воинам (пеший боец получал одну долю, а всадник – две).

На ваххабитов, пишет известный русский дипломат-востоковед Александр Алексеевич Адамов (1870-?), служивший консулом Российской империи в Басре и Багдаде, «напоминавших своим поведением карматов, многие смотрели как на продолжателей вероучения последних». Но это неправильно, так как ваххабиты, «в противоположность карматам, были строго правоверными мусульманами, и опирались на Коран и сунну» {сунна – это поступки и высказывания Пророка Мухаммада, являющиеся для мусульманина образцом в решении всех жизненных проблем) (4). Заявляли, что «Коран ниспослан на землю прямо с неба»; не допускали «никаких посредников между Богом и людьми». Считали идолопоклонством почитание мусульманами «многочисленных мусульманских святых, к могилам которых те совершали ежегодные паломничества». Воздание почестей, «подобающих одному Аллаху», кому бы то ни было еще, тем же мусульманским святым и пророкам, не исключая самого Пророка Мухаммада, нарушало, в их понимании, саму идею о Боге Едином, Всемогущем и Всемилостивом (5).

Какое-то время союзником дир’иййцев выступал эмир Эль-‘Уй’айна шейх ‘Усман. Он со своими воинами участвовал в набегах ваххабитов на племена и уделы арабов Неджда, еще не принявших к тому времени ваххабизм. Но вскоре они разругались и разошлись – из-за претензий шейха ‘Усмана на лидерство в зарождавшемся в Неджде государстве ваххабитов. После убийства шейха ‘Усмана (1750) удел его семейно-родового клана, Эль-‘Уй’айн, в течение последующих десяти лет сник, как гласят сказания, и зачах, утратил свою независимость и подпал под власть эмира Эль-Дир’иййи.

Развернув борьбу за утверждение своей власти среди племен Неджда и Северной Аравии в целом, ваххабиты во главе с родом Аль Са’уд приобрели со временем такую силу, что стали представлять реальную угрозу для Османской империи в ее владениях в Аравии и Месопотамии. В 1749 г. наместник султана в Багдаде, а также губернатор Джидды и тариф Мекки получили предписание, повелевавшее сообща принять меры к тому, чтобы уничтожить ваххабизм, «искоренить эту нечистивую ересь», подтачивающую «основные устои ислама». Однако сделать это они не смогли.

Обеспокоенность владыки Османской империи можно понять, отмечает А. Адамов. Ведь в стремлении создать самостоятельное арабское государство род Аль Са’уд невольно придавал движению ваххабитов «характер пробуждения нации», а открытым выступлением против турок – «облик беспощадной и кровопролитной борьбы за независимость» (6).

1750–1753 годы в истории эмирата Эль-Дир’иййа ознаменовались крупным мятежом, одновременно вспыхнувшим в эмиратах Манфуха, Дурма и Хураймала, возжелавших отпасть от ваххабитов и освободиться от Са’удов. Вдохновителем бунта в последнем из них хроники Неджда называют Сулаймана, брата Ибн ‘Абд ал-Ваххаба. Мятеж этот подавил сын правителя Эль-Дир’иййи эмир ‘Абд ал-‘Азиз. Зачинщик мятежа бежал в Судайр (7).

Большое внимание оценке роли и места ваххабизма в истории ислама уделял в своих информационно-справочных материалах управляющий консульством Российской империи в Джидде надворный советник Георгий Васильевич Брандт (1854-?). Движение ваххабитов, писал он, возникникло на религиозной почве. Со временем, превратившись из течения мусульманского пуританизма в консолидирующую, собирательную силу арабов Аравии, поставило под свое знамя большую часть разрозненных и враждебных друг другу племен Центральной Аравии. Это способствовало образованию на Аравийском полуострове сильного централизованного государства во главе с эмирами из династии Аль Са’уд (8).

Следует, думается, упомянуть о том, что в конце 1764 г. «удел Саудов», как эмирт Эль-Дир’иййа фигурирут в сказаниях арабов Аравии, подвергся жесткому набегу со стороны кочевых племен Наджрана. Верховный вождь этих племен, шейх Хасан, предпринял поход на Эль-Дир’иййу по просьбе старшин ряда дайр (мест обитания) арабов Южного Неджда и вождя племени бану ‘аджман. Войско дир’иййцев было разбито. Договорился о перемирии, «проявив на деле присущие ему таланты переговорщика и посредника», как сообщают хронисты Неджда, Ибн ‘Абд ал-Ваххаб – на условиях выплаты контрибуции и обмена пленными.

В начале 1765 г. Эль-Дир’иййу осадило войско эмира Эль-Хасы, который, как гласят сказания, «всячески противился таухиду». Присоединился к нему и правитель Эр-Рияда шейх Дах-хам ибн Даввас, основной тогда соперник Са’удов. Во время этой кампании эмир Эль-Хасы перевез через пустыню на верблюдах пушки для осады города. Построил для штурма городских защитных стен специальные деревянные «коробки-черепахи», как их прозвали дир’иййцы, в которых помещались по 10–12 воинов, защищенных от стрел и пуль «деревянным панцирем». Взять город им не удалось.

С приходом к власти в эмирате Эль-Дир’иййа шейха ‘Абд ал-‘Азиза ибн Мухаммада Аль Са’уда (правил 1765–1803) ваххабиты быстро оправились. Захватили Судайр, большую часть Эль-Касима (1769/70) и заняли Эр-Рияд (1773), поставив на колени их непримиримого противника, эмира Давваса. Прекратил свою деятельность после всех этих побед и самый ярый проповедник антиваххабизма, как о нем отзывается историк-востоковед А. М. Васильев, – Сулайман ибн ‘Абд ал-Ваххаб. Вместе с семьей он возвратился в Эль-Дир’иййу, где и прожил до конца жизни.

Расширяя пределы своего удела в Неджде, повествуют хронисты, шейх ‘Абд ал-‘Азиз носился по землям Неджда из конца в конец, «подобно дождю – для последователей таухида и сумуму [аравийскому смерчу] – для их противников». Возвращаясь после газу (набега) в Эль-Дир’иййу с добычей, делил ее между своими людьми честно. Вел себя, как подобает истинному рыцарю пустыни (9).

Основательно укрепившись в Неджде, ваххабиты стали заинтересованно поглядывать в сторону удела племени бану халид. Помышляли о том, чтобы прибрать к своим рукам не только Эль-Хасу, но и другие подвластные бану халид земли, с их торговыми портами и богатыми рынками. Раздор внутри правящего семейства бану халид, как уже говорилось в этой книге, возникший после смерти влиятельного и воинственного шейха ‘Арай-’ира (1774), дезорганизовал племя бану халид и создал благоприятные условия для осуществления ваххабитами их планов.

В 1783–1786 гг. в Неджде была сильная засуха, сопровождавшаяся мором скота и голодом. Тогда же – с подпаданием под власть Эль-Дир’иййи Хараджа, Афладжа и Вади Давасир – завершилась и консолидация земель Центральной Аравии вокруг Эль-Дир’иййи.

В 1787 г. ваххабиты предприняли набег на Эль-‘Укайр и учинили там тотальный грабеж, а в 1788 г. поставили на колени племя бану халид и заставили признать верховенство эмира Эль-Дир’иййи (племя возглавил Зайд ибн ‘Арай’ир, ставленник Са’удов).

В том же 1788 г. наследником престола в эмирате Эль-Дир’иййа титуловали Са’уда ибн ‘Абд ал-‘Азиза. Приведением к присяге населения гордов и провинций эмирата на верность кронпринцу занимался вероучитель.

Важными целями ваххабитов, наряду с Эль-Хасой, являлись Катар, Бахрейн и Кувейт. В 1788 г. ваххабиты во главе с эмиром ‘Абд ал-‘Азизом напали на столицу Кувейта, но захватить ее не смогли.

В 1791/92 г. заняли Эль-Катиф и совершили набег на Катар. В том же 1792 г. ваххабиты во главе с Са’удом ибн ‘Абд ал-‘Азизом, сыном эмира Эль-Дир’иййи, повторили попытку овладеть Эль-Кувейтом. Встали лагерем в районе Эль-Шамийа, имея в виду отрезать город Эль-Кувейт от располагавшихся в Эль-Ша-мийе колодцев. Затея не удалась. Воду и хворост для очагов кувейтцы завозили морем – с острова Файлака и из Басры. Блокада Эль-Кувейта ожидаемых результатов не дала, и ваххабиты ушли.

Но уже на следующий год (1793) ваххабиты во главе с Ибрахимом ибн ‘Уфайсаном, генералом, выигравшим схватку с бану халид за Эль-Хасу, предприняли новый набег на Кувейт. Войско ибн ‘Уфайсана, состоявшее только из воинов неджских племен (ал-хардж, ал-‘арид и бану судайр), хорошо организованное и отменно подготовленное, представляло собой грозную силу. Но мужество и стойкость жителей столицы Кувейта и воинов племени бану ‘утуб, схлестнувшихся с ваххабитами в открытой схватке за стенами города, помогли кувейтцам выстоять и на этот раз. Среди военной добычи, захваченной ваххабитами во время газу (набега), особую ценность, по словам хронистов, представляло «дорогое оружие», то есть ружья (10).

Спустя несколько месяцев ваххабиты обрушились на Кувейт снова, что говорит о том большом внимании, что они уделяли Кувейту в их планах по постановке морской торговли в Восточной Аравии под свой плотный контроль. Набег предприняли из Эль-Хасы, во главе с другим своим прославленным генералом – Мана’ Абу Риджланом. И опять безрезультатно.

На какое-то время внимание ваххабитов от Кувейта отвлек мятеж, вспыхнувший осенью 1793 г. в Эль-Хуфуфе. Губернатора Эль-Хуфуфа, чиновников его администрации и ваххабитских улемов мятежники захватили, протащили по улицам города, привязав к ослам, и поставили на мечи. Мятеж этот Са’уд ибн ‘Абд ал-‘Азиз подавил. Пост эмира провинции занял, что интересно, бывший противник ваххабитов – Баррак ибн ‘Абд ал-Мухсин. Он присягнул на верность Са’удам и стал управлять провинцией от их имени.

В 1794 г. ваххабиты в очередной раз двинулись на Кувейт. Войско их состояло из 4 тыс. воинов и 2 тыс. верховых верблюдов. Отразить наскок ваххабитов помогли кувейтцам англичане, используя орудия палубной артиллерии двух находившихся в то время в Кувейтской бухте боевых британских кораблей.

В 1795 г. ваххабиты еще раз попытались забрать Кувейт в свои руки. В этом набеге уже участвовало и несколько племен из Эль-Хасы, подпавшей к тому времени под власть ваххабитов. Чтобы хоть как-то приструнить их, шейх ‘Абд Аллах ибн Сабах решил ответить ударом на удар – организовать ответный рейд. В 1796 г. небольшой кувейтский летучий отряд на быстроходных верблюдах во главе с Машари ибн ‘Абд Аллахом ал-Хуссайном напал на племя ал-зиаб, союзника эмира Ибн Са’уда, и увел у него крупное стадо верблюдов и домашнего скота (11).

Несмотря на все попытки ваххабитов захватить Кувейт, сделать это им не удалось. Кувейт под власть ваххабитов, в отличие от Катара и Бахрейна, не подпал. Доподлинно известно, что в списке наместников ваххабитов в подвластных им землях в Восточной Аравии шейхство Кувейт не значилось (12).

В 1795 г. ваххабиты, напомним, окончательно взяли верх над племенем бану халид. Наголову разбили его ополчение и овладели Эль-Хасой, вышли к побережью Персидского залива и начали угрожать Басре. Продвигаясь в сторону Басры, организовали поход против Зубары, что на полуострове Катар, и захватили этот важный в торговом отношении город. Контроль над Зубарой и Бахрейном ваххабиты осуществляли из Эль-Катифа и Эль-‘Укайра, что в Эль-Хасе. Зубара сделалась главным перевалочным пунктом для индийских товаров, ввозимых в города и провинции Неджда.

В 1790-е годы ваххабиты жестко схлестнулись с Хиджазом. Шариф Мекки, Галиб ибн Муса’ид (правил 1788–1813), воин храбрый и политик прозорливый, как о нем отзываются хронисты Хиджаза, снарядил в 1790/91 г. военную экспедицию против Неджда – отправил в «поход на удел ваххабитов» 10-тысячную армию под командованием своего брата. Вскрое возглавил войско сам. Попытка овладеть Недждом не увенчалась успехом, и он бесславно возвратился в Мекку. А вот союзники его, шаммары и племя бану мутайр, были наголову разбиты шейхом Саудом в Джабаль Шаммаре. Бежали и оставили ваххабитам, как сообщают Ибн Бишр и Ибн Ганнам, «богатую добычу – около ста тысяч овец и коз и несколько тысяч верблюдов» (13).

Ваххабиты на поход, организованный против Неджда тарифом, отреагировали чередой набегов на приграничные с Недждом районы Хиджаза. Племена Хиджаза отвечали им тем же. И в разгар этой острой межплеменой схлестки тариф Галиб направил в Неджд новую экспедицию (зимой 1795/96 г.), но и она была бита, как пишет А. М. Васильев, ссылаясь на Ибн Ганнама. На сей раз добыча ваххабитов составила «30 тысяч верблюдов и 200 тысяч овец и коз» (14).

К концу XVIII столетия под властью ваххабитов, говорится в сочинении А. А. Адамова «Ирак Арабский», «оказалась вся пустыня». Переход в руки ваххабитов Эль-Хасы, восточной провинции Верхней Аравии, расположенной неподалеку от Басры, создавал уже угрозу власти турок в самом Ираке Арабском.

В 1796 г. из Константинополя в Багдад поступило новое распоряжение султана, в соответствии с которым Багдадскому паше надлежало предпринять военную кампанию против Эль-Дир’иййи, столицы Са’удов, и «стереть ее с лица земли». Поход турок на Эль-Дир’иййу, имевший место во времена властвования в эмирате шейха ‘Абд ал-'Азиза ибн Мухаммада Аль Са’уда (правил 1765–1803), успехом не увенчался. В походе, цель которого состояла в том, как указывалось в повелении султана Османской империи, чтобы не просто опрокинуть Эль-Дир’ий-йу, столицу Са’удов, но и «смести ее с лица земли», участвовало 15 тысяч солдат. Ваххабиты, военный кулак которых, насчитывал в то время 50 тысяч вооруженных всадников на верблюдах, наступление турок отразили. Провал этой экспедиции, отмечал А. Адамов, лишь усилил «славу непобедимости» и авторитет среди арабов Аравии ваххабитского эмира ‘Абд ал-‘Азиза (наследовал власть в 1765 г.). Поражение, нанесенное им туркам, подвигло к союзу с ним целый ряд новых влиятельных племен Аравии. Подтолкнуло «примкнуть к нему даже арабов с [Аравийского] побережья Персидского залива, которые упорно дотоле отказывались признавать над собой власть ваххабитов» (15).

Не дала ожидаемых результатов и первая экспедиция турок в Эль-Хасу, организованная пашой Багдада в 1798–1799 г., чтобы восстановить там утерянную власть Порты, а в случае успеха раздвинуть ее на полуостров Катар, и потеснить ваххабитов со всего побережья Верхней Аравии. Эль-Хуфуф, главный город провинции Эль-Хаса, османы не взяли. И вынуждены были уйти в Кувейт, выступивший тогда на стороне турок.

Эмир Абд ал-Азиз, повествуют хронисты, страстно желал «покончить с ибадизмом» в Омане и обратить племена тамошние в ваххабизм. Согласно оманскому летописцу Ибн Рузайку, в 1800 г. он направил к султану ибн Ахмаду, шейхам оманских племен и губернаторам городов своих посланцев со списками главных положений учения Мухаммада ибн ‘Абд ал-Ваххаба (речь идет о «Книге дозволенных и недозволенных дел в единобожии»), и призвал их принять ваххабизм. Получив отказ, решил показать ибадитам силу, и организовал военный поход в Оман. Цель похода – забрать в свои руки Сухар (Сохар). Первым делом ваххабиты захватили оазис Эль-Бурайми. Руководил отрядом верблюжьей кавалерии ваххабитов, численностью в 700 воинов, их прославленный полководец, бывший нубийский раб, Салим ибн Хилал ал-Харик. Войдя в Эль-Бурайми (1800), ваххабиты принялись восстанавливать тамошний старый форт, имея в виду превратить его в опорную базу для набегов на земли Омана и Аш-Шамала. И затем выдвинулись на Сухар. Путь ваххабитам на Сухар оманцы преградили, и потеснили их в Эль-Бурайми. Попытались, было, выдавить их и оттуда, но не смогли. С учетом сложившейся ситуации Султан ибн Ахмад и ал-Харик заключили перемирие. Султан ибн Ахмад возвратился в Сухар. Ал-Харик остался в Эль-Бурайми. Более того, стал собирать там закат (налог на имущество и доходы).

В январе 1801 г. ваххабиты совершили новый набег на Эль-Батину, что на Оманском побережье, пленили и увели с собой в Эль-Бурайми 150 оманцев. Покидая Эль-Батину, оповестили население района на который напали, что эмир их, шейх ‘Абд ал-‘Азиз, полон решимости овладеть Оманом, и готовит к отправке в поход в земли Омана крупное войско, численностью не менее 25 тысяч человек, во главе со своим сыном, шейхом Са’у-дом. Во время этого набега на верность ваххабитам присягнул правитель Ра’с-эль-Хаймы шейх Сакр, вождь племенного союза кавасим.

В том же 1801 г. произошел инцидент, следствием которого стало пополнение рядов ваххабитов, помимо племен кавасим, еще одним их сторонником в схватке с Оманом. Дело было так. Шейх Насир, вождь племени бану сувайди, которому Султан ибн Ахмад доверил собирать джумрук на Ормузе, то есть плату за проход торговых судов через Ормузский пролив, прибрал к рукам груз с одного из британских кораблей. На обращение к нему английской администрации в Бомбее вернуть груз – сделать это отказался. Тогда британцы, состоявшие в особых отношениях с Оманом, попросили Султана ибн Ахмада принять в отношении шейха Насира «действенные меры». И Султан ибн Ахмад выставил шейха Насира с Ормуза, вместе со всем его племенем. Тот перебрался в Катар. Встал под защиту ваххабитов, и сделался активным участником их набегов на побережье Омана.

В 1802 г. эмир ‘Абд ал-‘Азиз распростер свою власть на Бахрейн, изгнав с него оманцев. Султан Маската, говорится в хрониках Омана, попытался, было, «вернуться на Бахрейн». Оманский флот осадил Манаму, но практически сразу же вынужден был свернуть военные действия, снять блокаду с острова и срочно возвратиться в Маскат. Причиной тому – набег ваххабитов на северные районы Омана в ответ на действия султана в отношении Бахрейна (16). Во время этого газу (набега) ваххабиты заняли довольно обширные земли во владениях султана, в том числе и часть важной в торговом отношении провинции Ас-Сирр (речь идет об уделе племен кавасим на побережье нынешних ОАЭ), «обратив ее население в свою веру». Установили на Бахрейне военно-сторожевой пост. Взяли заложников из именитых семейно-родовых кланов всех бахрейнских племен. Надзирать над Бахрейном эмир ‘Абд ал-‘Азиз поставил ‘Абдаллу ибн ‘Уфайсана, брата Ибрахима ибн ‘Уфайсана, своего наместника в Эль-Хасе, отважного генерала, выиравшего схватку за Эль-Хасу у племени бану халид и отобравшего у рода Аль Халифа сначала Зубару (1795), что на полуострове Катар, а потом занявшего и Бахрейн.

Эмир Са’уд ибн ‘Абд ал-‘Азиз Аль Са’уд, правивший уделом ваххабитов (1803–1814), известным как Первое саудовское государство (1744–1818), свидетельствуют документы Архива внешней политики Российской империи, «распространил господство ваххабитов по всему Арабскому побережью Персидского залива от Эль-Хасы с соседним Катаром до Ра’с-эль-Хаймы».

Жившие в Ра’с-эль-Хайме, в уделе племен ал-кавасим, «арабы-моряки под влиянием новой религии, – сообщали в своих донесениях дипломаты Российской империи, – превратились в самых отчаянных пиратов. С течением времени они настолько усилились, и дерзость их возросла до таких размеров, что они сделались бичом для торгового судоходства, и почти совершенно перекрыли… торговое движение между Индией и портами Персидского залива, нападая на суда всех наций» (17). Из рапортов полковника Кэмбелла, английского политического резидента в Персидском заливе, следует, что ко времени прихода к власти эмира Сауда влияние свое ваххабиты распространили на огромной территории – от Басры на севере до удела племен кавасим на юге.

Дерзость эмира Сауда и масштабы его «наскоков» на турок ширились и росли день ото дня. Он смог объединить под своим знаменем много крупных племен Аравии, придав действиям ваххабитов, как докладывали российские дипломаты, «характер пробуждения арабской нации» (18).

В 1802 г. эмир Са’уд ибн ‘Абд ал-‘Азиз расторг мир с тарифом Мекки, выступил на Хиджаз и в 1802 г. захватил Та’иф, «летнюю резиденцию правителя Хиджаза». Ваххабиты учинили там тотальный грабеж; порушили много домов, убили около 200 жителей и сожгли тысячи книг.

В апреле 1803 г. эмир Са’уд со своей ваххабитской ратью вошел в Священную Мекку и водрузил стяг ваххабитов во дворе Большой мекканской мечети, у стен древней Ка’абы. Там же повелел свалить в кучи и сжечь изъятые у жителей города табак с курительными трубками и многое другое, что подпадало под запрет учения ваххабитов. Улицы и дворы мечетей Мекки «наполнились бичевалыциками». Эти «люди рвения» нещадно, по свидетельствам современников, пороли кожаными плетьми мусульман-ленивцев. Так они называли тех, кто, на их взгляд, «клал молитвы» не столь подобострастно, как подобало. Жителей Мекки обязали регулярно молиться, не носить шелковых одежд и не курить публично. Продажу табака строго-настрого запретили. Во время занятия Мекки ваххабиты «стерли с лица земли» могилу ‘Аббаса, дяди Пророка Мухаммада. Предания гласят, что именно тогда эмир Са’уд распорядился снять с Ка’абы черное шелковое покрывало (кисву) и накрыть ее черной мешковиной. Губернатором Мекки ваххабиты поставили ‘Абд ал-Муина, брата тарифа Галиба (сам он перед занятием Мекки ваххабитами сбежал в Джидду). Пост судьи Мекки вместо турецкого кади занял привезенный с собой ваххабитами известный дир’иййский богослов, который произвел на население города, как отмечал путешественник Буркхард, «благоприятное впечатление своей справедливостью» (19).

Из Мекки эмир Са’уд направил свое знаменитое письмо турецкому султану Селиму III (правил 1789–1807). Было оно кратким и предельно лаконичным. Начиналось словами: «Са’уд – Селиму», то есть без упоминания титулов. Я вошел в Мекку (следовала дата: 4-ый день мухаррама, то есть 26 апреля 1803 г.), писал он, и даровал мир ее жителям. Я уничтожил все то, что они идолизировали. Отменил все налоги, за исключением тех, что требует священный закон веры. Утвердил кади (судью) и поставил губернатора. Хотел бы, чтобы ты дал распоряжение своим наместникам в Каире, Дамаске и Багдаде не слать больше в Священный город махмаль с кисвой (то есть почетный караван с паланкином и покрывалом в нем, и дарами для Ка’абы), в сопровождении оркестров с трубами и барабанами. Религии это не нужно (20).

Заняв Мекку ваххабиты срубили дерево, под которым сподвижники Пророка Мухаммада давали Ему клятву в вере; надругались над могилой Хадиджи, первой жены Пророка Мухаммада; сожгли знаменитую библиотеку тамошней Арабской школы.

Летом 1805 г. ваххабиты овладели Мадиной (Мединой). Взяли город, окруженный стеной, без боя. Помогли эмиру Са’у-ду предавшие мединцев и впустившие его войско в город братья Бади и Бадай из местного племени ал-харб. Пресветлая Медина подверглась тотальному грабежу. Ваххабиты растащили Сокровищницу Мечети Пророка (там, к слову, в специальном помещении, состоятельные мединцы хранили свои сбережения и богатства) и разрушили позолоченный купол над Усыпальницей Посланника Аллаха.

Рассказывают, что ваххабиты намеревались даже содрать с Мечети Пророка полумесяц, ошибочно полагая, что он – вылит из золота. Двое грабителей забрались с этой целью на крышу Храма, но, поскользнувшись, свалились и разбились. Остальные мародеры сочли случившееся недобрым предзнаменованием, и поспешно удалились. И хотя Храм и подвергся надругательству и разграблению, но был убережен Всевышним от уничтожения (21).

По свидетельствам арабских историков, когда ваххабииты захватили Медину, то их предводитель, решившийся вломиться в Мечеть Пророка (Масджид ан-Наби) и заглянуть за занавес, возреть на саму гробницу Пророка не осмелился. Вместе с тем, сокровищницу храма безжалостно разграбил. Именно тогда бесследно исчезли хранившиеся в ней бесценные драгоценнсти, в том числе и украшение «Созвездие жемчужин». Доставили все эти сокровища в Медину с почетными паломническими караванами – в качестве даров от владык и правителей стран и народов исламского мира. Половину похищенных ценностей ваххабиты будто бы сразу продали тарифу Мекки. А вот знаменитые чаши Храма (те из них, что сохранились, конечно) выкупил впоследствии у ваххабитов Туссун-паша (руководил первой «аравийской экспедицией» египтян, о которой мы еще поведаем читателю) и возвратил на место.

Интересные рассказы о Медине и ее святынях (Усыпальнице Пророка Мухаммада, Колодце Пророка и Саде правоверной Фатимы, дочери Пророка Мухаммада) содержатся в воспоминаниях Ричарда Фрэнсиса Бертона (1821–1890), блестящего английского офицера-разведчика, талантливого дипломата, полиглота, знаменитого этнографа и путешественника-исследователя Аравии (в 1853 г. он под видом персидского принца побывал в Мекке и Медине).

Медина (Мадина), Йасриб в прошлом, сообщает Бертон, основана, по преданиям аравийцев, ‘Амаликом (‘Амлаком), внуком Сима, одним из сыновей Ноя. Свое нынешнее название – Медина, что значит Город Пророка, – Йасриб получил после переселения (хиджры) в него из Мекки Пророка Мухаммада (622 г.). Здесь Посланник Аллаха заложил знаменитую мечеть Масджид ан-Наби.

В Храме с Гробницей Пророка, скрытой от глаз паломников занавесом, Р. Бертон видел, по его словам (через окно), висевшее на этом занавесе «украшение дивное». В речи арабов Аравии оно фигурировало как «Созвездие жемчужин». Приметил он там и великолепные жемчужные четки.

Среди других мест в Медине, почитаемых мусульманами, Бертон называет Сад правоверной Фатимы, дочери Пророка Мухаммада. Плоды с деревьев этого сада, сообщает Р. Бертон, служители Храма, по сложившейся традиции, ежегодно отсылали в те времена в подарок султану Османской империи.

Упоминает он и о Колодце Пророка у мечети Масджид ан-Наби. Воду из него, также как и из колодца-источника Замзам в Мекке, паломники везли с собой на родину в качестве подарка-сувенира по возвращении из хаджжа. Согласно бытующему поверью, пишет Бертон, воды Колодца Пророка в Медине соединены, дескать, с водами источника Замзам в Мекке «чудесным подземным сообщением» и обладают одинаковой чудодейственной силой, и, также, как и в Мекке, очищают человека от совершенных им грехов.

Паломников, умиравших в Медине, повествует Бертон, хоронили на древнем кладбище города. По преданиям арабов Аравии, там погребены многие из выдающихся мухаджиров (сподвижников Пророка Мухаммада) и ансаров (последователей Посланника Аллаха). В том числе и ‘Усама ибн Мазм, первый из мусульман-переселенцев, бежавших из Мекки в Эфиопию, спасаясь от преследования идолопоклонников. Рассказывают, что Пророк Мухаммад собственноручно поставил на его могиле два камня. Ступать на территорию кладбища, так же как и входить в мечеть, надо, к слову, с правой ноги, а вот выходить – с левой. Мусульмане верят, что тот из них, кто умрет в Медине и будет захоронен на этом кладбище, может рассчитывать на заступничество Пророка Мухаммада в день Страшного суда.

Описывая обряд паломничества к Ка’абе, Бертон подробно информирует о тавафе, ритуальном семикратном обходе вокруг Ка’абы. Отмечает, что таваф у мусульман символизирует собой божественный порядок, согласно которому все живые существа подчинены Творцу Вселенной – Богу Милостивому и Милосердному. Ка’аба – цетр мирозданья.

На востоке Мекки, продолжает Бертон, расположена возвышенность Джабаль Абу Кубайс. Племена «Острова арабов» свято веруют в то, что там, у подножья горы, похоронен Адам. Невдалеке возвышается гора ‘Арафат. С ней тоже связаны легенды об Адаме и Хавве (Еве). По одной из них, прародители рода человеческого, ослушавшиеся Бога, вкусившие запретный плод и потерявшие вследствие этого свою первородную чистоту, были изгнаны из Рая и отправлены на землю. Змей-искуситель оказался в Исфахане, павлин – в Кабуле, Адам – на Цейлоне, а Ева – на горе, известной в наши дни как ‘Арафат. Тоскуя по жене и мечтая найти ее, Адам отправился в путь. Шагая по земле, он придавал ей новый облик. Там, где ступала нога Адама, закладывались со временем города, а в местах между его широкими шагами возникали села и деревни. Странствовал Адам долго, не год и не два. И вот, наконец, оказался у горы ‘Арафат, на которой Ева ежедневно молила Бога о прощении, умоляла положить конец ее разлуке с Адамом. Так вот, проходя мимо горы той (Ева называла ее Горой Милосердия), услыхал Адам голос Евы. И устремился к ней, и встретились они там. И была их встреча яркой и незабываемой. И назвали они гору ту ‘Арафатом (местом встречи и воссоединения). Прожили в том месте Адам с Евой остаток дней своих в счастье и согласии. Ева ушла из жизни раньше Адама. И похоронил ее Адам в получасе от того места, где стоит сегодня город Джидда. Но вот, что интересно, замечают арабы Аравии, погребена Хавва (Ева) по мусульманскому обычаю – лицом к Ка’абе.

Предания арабов Древней Аравии повествуют об этой истории так. Первого человека, Адама, говорится в них, господь сотворил из глины, взятой в землях, принадлежащих сегодня Йемену. В процессе работы глины не хватило. И недостающую часть ее Всевышний добрал в том месте, где стоит теперь Мекка. Поэтому, будучи совращенным шайтаном и помощниками его, змеей и павлином, и изгнаным за непослушание из Рая, вместе с Хаввой (Евой), женой своей, и оказался Адам не на Цейлоне, как гласят легенды других народов мира, а в Йемене, в районе нынешнего Адана (Адена). Хавва же нашла приют в окрестностях той местности, где возникла со временем Джидда. Отсюда – и название этого города – Мадина Эль-Джидда (Город праматери человечества). Смысл слова «джадда» («джидда» в просторечии) – бабушка.

Встретились Адам и Хавва только через сто лет после разлуки, вблизи Мекки, у горы ‘Арафа (‘Арафат), что в переводе с арабского языка значит «узнавание». В то место, где, спустившись с горы в долину, Адам, встав на колени, возблагодарил Бога за дарованное ему счастье воссоединения с любимой женщиной, и где находится Ка’аба, Господь ниспослал ему храм с небес. И был храм тот первым на земле.

Еще за две тысячи лет до сотворения мира, рассказывают своды «аравийской старины», возвел Господь храм на небесах. «Стоял он на четырех столбах из яшмы», покрытый крышей, украшенной драгоценными камнями, яхонтами и рубинами. Ангелы обошли храм, воспевая хвалу Господу. Так и установили они обычай, известный в исламе как таваф, то есть семикратный ритуальный обход Ка’абы во время паломничества. Копию первозданного храма того Творец и ниспослал на землю Адаму. И был храм тот не из камня, а из «лучезарного света». Исчез он с «лица земли» в день смерти Адама.

Выполняя предсмертную волю Адама, потомок его, Шис (Сиф, предок Ноя), своими руками построил из камня, извести и глины новый храм, «по образу и подобию храма отца своего, Адама». Однако и он не сохранился. Храм тот разрушил «потоп Ноя». Тогда Господь повелел Ибрахиму (Аврааму) и сыну его Исма’илу, рожденному наложницей-египтянкой Хаджар (Агарью) возвести на том же самом месте новый храм. Так и «явила себя людям нынешняя Ка’аба», неоднократно впоследствии поправлявшаяся. Ка’аба – старейший храм на земле, помещенный, как утверждают сказания арабов Аравии, «точно под небесным троном Господа». Первый молитвенный дом на земле, сказано в Коране, это тот, что в Бекке.

Мекка, Мекка Рабба (Великая Мекка) или Бекка, как она фигурировала в речи арабов Аравии прошлого, есть «место великого стечения людей», извещает Коран правоверных. По мнению одних собирателей аравийской старины, пишет арабский историк Ибн Халдун (1332–1406), Меккой арабы Древней Аравии именовали Священну область, а Беккой – местоположение Ка’абы. Другие же полагали, что Меккой у древних аравийцев звался город, а Беккой – место Храма в нем. Как бы то ни было, но Коран величает Мекку «Матерью городов» и «Местом, очищенным от грехов».

Будучи прощенными Господом, жили Адам и Хавва (Ева) счастливо. Произвели на свет многочисленное потомство. По преданиям аравийцев, «Хавва родила от Адама 70 пар детей, и каждый раз по сыну и дочери». Первыми на свет появились Кабил (Каин) и Иклима. Повзрослев, Кабил страстно влюбился в красавицу Иклиму. И чтобы не досталась она в жены Хабилу (Авелю), убил его, и бежал с Иклимой в земли нынешнего Йемена.

Адам, со слов еврейского историка и военачальника Иосифа Флавия (ок. 37 – ок. 100), ссылающегося на легенды древних народов, ушел из жизни в возрасте 930 лет. Годом раньше перебралась в мир иной и Ева.

Адама погребли у горы Абу Кубайс. Согласно преданиям арабов Древней Аравии, именно с этой горы, отстроив с сыном своим, Исма’илом, Храм, нынешнюю Ка’абу, и водрузив в одном из углов его Священный Черный Камень, обратился Ибрахим (Авраам) с возванием ко всем людям на земле. Призывал их к тому, чтобы они, поворачиваясь, поочередно, лицом к четырем сторонам света, почитали Бога Единого и совершали паломничества к Ка’абе, Дому Бога.

Жителей Мекки Бертон характеризует как людей жизнерадостных и жизнелюбивых, храбрых и простодушных, «восторженно привязанных» к своим семьям. Отмечает, что они «здраво судят о людях», и что присуща им «культура речи», способность говорить в «манере поэтической», «словами изысканными». Лишь одно «бросает на них тень», замечает Бертон, – «хвастовство и страсть к выирышу», всегда и во всем.

Интересные заметки оставил Бертон и о бедуинах, «сынах Аравийской пустыни». В характере их, пишет он, присутствует благородное сочетание решительности и великодушия. Они по-детски наивны, добры и чувствительны, любят смех и шутки; но в то же самое время вспыльчивы и «жестко мстят за обиду». Яркая отличительная особенность их характера – «родовая месть». И навлечь ее на себя и на свое потомство остерегается любой из аравийцев, даже самый богатый и знатный из них.

В повседневной жизни бедуины придерживаются обычаев и традиций предков, «строго и в точности». Питают рыцарское уважение к женщине; «насмешка над женщиной приводит их в ярость». В бою ведут себя отважно. Ввязываются в схватку охотно, со страстью. Французы, повествует Бертон, заявляют, что дерутся, дабы обрести славу. Ирландцы не скрывают, что любят драться – и дерутся. Арабами же Аравии, по их словам, движет в бою страсть к победе. А теми из них, кто был хоть однажды побежден и унижен противником, – жажда отмщения (22).

Возвращаясь к рассказу о набегах ваххабитов на Мекку и Медину, заметим, что мусульман они привели в ступор. Мусульманский мир, писал известный российский востоковед Михаил Александрович Боголепов, содрогнулся. Мекка и Медина были поруганы. Гробница Пророка Мухаммада и захоронения других почитаемых лиц в исламе – осквернены. Хаджж (паломничество), один из столпов ислама, – фактически приостановлен (23).

После взятия Мекки и Медины эмир Са’уд повелел упоминать в пятничных хутбах (проповедях) в мечетях обоих Священных городов его имя вместо имени султана Османской империи, халифа правоверных.

Вслед за Мединой ваххабиты захватили Янбо, а зимой 1805/06 г. пала Джидда. Укрывавшийся там тариф Галиб подчинился ваххабитам. Завоевание Хиджаза завершилось, и он вошел в состав государства Са’удов.

Следует, думается, информировать читателя и о том, что несколькими годами ранее ваххабиты захватили Кербелу, город в Ираке, Святое место мусульман-шиитов. Осквернили там мавзолей шиитского имама Хусайна ибн ‘Али, прозванного мусульманами-шиитами «великим мучеником» (Хусайн – сын четвертого «праведного» халифа ‘Али ибн Абу Талиба, рожденный его женой, Фатимой, дочерью Пророка Мухаммада). Пытались даже разрушить мечеть с ее минаретами, но «остановленные крепостью постройки, ограничились лишь повреждением минаретов и… купола», медную позолоченную обшивку которого они приняли «за чистое золото».

Произошло это в марте – апреле 1802 г., когда многие из жителей Кербелы отправились в Неджеф (еще одно Святое место шиитов), на поклонение гробнице имама ‘Али. Двадцатого апреля шейх Са’уд, сын эмира ‘Абд ал-‘Азиза, «с войском на семи тысячах мардуфах», то есть беговых верблюдах, «с двумя вооруженными всадниками на каждом из них», напал на Кербелу. Город подвергся восьмичасовому тотальному грабежу. Погибло более четырех тысяч мирных жителей. Богатства, захваченные ваххабитами в Кербеле, сообщают арабские историки, «не поддавались счету»; они едва поместились на четырех тысячах верблюдах. Среди военной добычи имелись золотые и серебряные вазы; шелковые персидские ковры; ювелирные украшения с драгоценными камнями и жемчугом; бесчисленное количество богато инкрустированного оружия и огромная жемчужина размером с голубиное яйцо. Помимо сказанного выше, ваххабиты, по словам знаменитого исследователя-описателя Аравии С. Цвемера, вывези из Кербелы четыре тысячи кашмирских шалей; 6000 испанских золотых монет (дублонов)', 350 000 венецианских серебряных монет; 400 000 голландских дукатов', 250 000 испанских долларов; 500 позолоченных медных плит, снятых с купола над гробницей Хусайна (24). В списке военной добычи значились также 2 тыс. сабель и 2,5 тыс. ружей.

После перехода Мекки и Медины в руки ваххабитов они перекрыли доступ в Святые земли для паломнических караванов из Османской империи, в том числе из Египта, Сирии и Ирака. Потребовали, чтобы паломнические караваны приходили в Хиджаз без махмаля, то есть без богато убранного паланкина с кисвой (покрывалом) для Ка’абы и дарами для нее, и без музыкантов, сопровождавших такие караваны.

Обычай этот зародился во времена властвования в Египте Шаджар ад-Дур, женщины необыкновенной судьбы, тюркской наложницы султана Айюба, занявшей после его смерти египетский трон (1250 г.). Она открыла эпоху 250-летнего владычества в Египте знаменитых мамлюков, правителей из числа бывших тюркских и черкесских рабов. Сам махмаль, давший название всему церемониальному каравану, представлял собой деревянное сооружение пирамидальной формы, покрытое резными позолоченными письменами. Его занавешивали специальным покрывалом, изготовленным из красного атласа с вышитыми на нем золотыми нитями изречениями из Корана. По углам покрывала подвешивали серебряные шарики с кистями из тонких серебряных нитей. Венчали махмаль четыре шпиля из позолоченного серебра. Внутри него находились дары: покрывало для Ка’абы и два миниатюрных списка Корана в переплетах из позолоченного серебра, подвешанных на серебряных цепочках.

Махмаль, каким его видел в Египте (1739 г.) ирландский богослов Ричард Покок, крепился на верблюде, «покрашенном хной». Верблюдов для этих церемониальных процессий разводили на специальных фермах, и после доставки махмаля в Священную Мекку ни на каких работах уже не использовали. Мусульмане настолько верили в их чудодейственную силу, отмечал Ричард Покок, что даже подбирали с земли слюну этих верблюдов.

За главным верблюдом (с махмалем), покрытым «пергой и богато расшитыми тканями», шли три других верблюда, убранных столь же богато, как и первый (с пожертвованиями для Священного храма). «Упряжь их, – рассказывает Покок, – не уступала упряжи первого». За ними шествовали еще шесть верблюдов с подарками для тарифа Мекки и священников, а также с покрывалом для маками Авраама (то есть камня, который Авраам, как гласят легенды, использовал в качестве подставки при сооружении Ка’абы). За правильным построением колонны и ее передвижением наблюдал главный церемонийместер. Он нес персональную ответственность за «гардероб махмаля» и за сохранность перевозимых в Мекку даров. Замыкали процессию офицеры из личной гвардии султана. Число всех участников каравана, включая сопровождавших его паломников и торговцев, составляло 40 тыс. человек.

Накануне отправления каравана его торжественно проводили по улицам Каира, переполненным жителями со всех городов и сел Египта.

Оставил заметки о махмале и российский востоковед М. Э. Никольский. Начиная с XIII в., пишет он, в Мекку из Египта ежегодно отправляли Священный паланкин (махмаль) с кисвой (покрывалом) для Ка’абы. Сопровождали его в пути 200–300 солдат с несколькими орудиями. По прибытии в Джидду махмаль торжественно перевозили с парохода на берег, на парусной лодке самбуке, «убранной коврами», под залпы орудий из местного форта. На берегу махмаль помещали на подставку, устроенную на «горбах двух драмодеров». И процессия «в несколько тысяч человек», двигаясь по городу, торжественно следовала в направлении Мекканских ворот Джидды. Участвовали в этом зрелищном мероприятии, собиравшем всех горожан, «и воины из местного гарнизона, и сопровождавшие махмаль конные египетские солдаты». Все они, замечает М. Никольский, как на подбор, были «красивыми и мужественными молодцами»; и горделиво, «в белых одеждах богомольцев», восседали на своих «выхоленных лошадях». По бокам их «щегольских седел» висели, вложенные в кобуры и ножны, ружья и сабли (25).

В Константинополе переход Хиджаза в руки ваххабитов восприняли крайне болезненно. Султану Османской империи, халифу правоверных, ваххабиты захватом Священных мест нанесли крупную пощечину. И он повелел принять срочные и энергичные меры по изгнанию ваххабитов из Мекки и Медины. Многотысячное войско, выступившее вскоре из Багдада с приказом «усмирить ваххабитов», добралось только до Хаиля, столицы Джабаль Шаммара; дальше продвинуться не смогло. Небольшие отряды, посылаемые оттуда турками против ваххабитов, говорится в увлекательном исследовании А. Адамова «Ирак Арабский», «умело ими истреблялись». И спустя всего лишь год войско турок, «наполовину уменьшившееся от мечей ваххабитов», бесславно возвратилось в Багдад. И все в крае том вновь вернулось на круги своя, то есть под власть ваххабитов (26).

После этого эмир Са’уд стал предпринимать набеги (газу) на соседние земли. Особенно страдали от них окрестности Басры, указывал в своих информационно-справочных материалах А. Адамов. Дело дошло до того, что представитель Английской Ост-Индской компании в Басре получил от паши Багдадского разрешение на постройку форта на берегу Шатт-эль-‘Араба, где «могли бы укрыться – в случае нападения ваххабитов на город – английские купцы и служащие компании» (27).

Сильное разорение в окрестностях Басры ваххабиты учинили конце 1803 – начале 1804 года. Сначала они осадили Эль-Зубайр и предложили жителям этого города капитулировать и принять их учение. Горожане ответили отказом. Более того, посланнику эмира Са’уда, доставившему губернатору письмо с таким предложением, он повелел отрезать уши и тотчас же выпроводить из города. Захватить Эль-Зубайру ваххабиты не смогли, и решили выместить злобу на селах в окрестностях Басры. Некоторые из них, сообщают хронисты, «буквально стерли с лица земли», но вот взять Басру, как того страстно желали, так и не смогли (28).

Утвердившись в Неджде и войдя в Хиджаз, ваххабиты с вожделением стали поглядывать в сторону Йемена. И в лице правителя района Абу-‘Ариша, саййида Хамуда Абу Мисмара (одного из потомков Пророка Мухаммада по линии Его внука Хасана), обрели деятельного союзника в схватке с йменским имамом ‘Али по прзвищу ал-Мансур (Победитель). С помощью ваххабитов саййид Хамуд стал расширять свое влияние на Красноморское побережье Йемена. Будучи к тому времени человеком уже довольно пожилым, в возрасте 80-ти лет, имам ‘Али вначале никак не отреагировал на действия Хамуда и ваххабитов. Но когда ему донесли, что они готовят бросок на Моху, то решил остановить их, непременно и во что бы то ни стало. И это понятно. Ведь торговля иностранных купцов в Мохе давала его казне солидный доход. Но вот собрать силы, достаточные для сшибки с воинственными ваххабитами, имаму не удалось. Его войско, численностью в две тысячи человек, из которых только 250 воинов состояли в регулярной армии, практически сразу же после выступления из Сана’а’ распалось. Ополченцы из племен примкнули к ваххабитам-, а солдаты дезертировали и укрылись в Тихаме, в уделе саййида Хамуда. В руки к ваххабитам перешла Эль-Худайда (морской порт Ходейда), а сам имам оказался запертым в г. Сана’а’, который осадили взбунтовавшиеся племена бану бакил и ал-хатид. Моха, к слову, сохраняла верность имаму ‘Али до самой его смерти (1809).

Впоследствии (1809) саййид Хамуд Абу Мисмар воспротивился ваххабитам, и даже поднял против них оружие.

Опережая ход повествования, скажем, что ваххабиты оставались реальной угрозой Йемену в течение десяти последующих лет, пока Ибрагим-паша, сын Мухаммада ‘Али, правителя Египта (1805–1848), вассала турецкого султана Махмуда II, не разбил их и не разрушил Эль-Дир’иййу, столицу ваххабитов, в кампании 1818 г. (о ней мы еще расскажем читателю). Именно он изгнал ваххабитов из Тихамы и восстановил там номинальную власть зейдитского имама ‘Абдаллы ибн Ахмада, который признал себя вассалом Мухаммада ‘Али и платил ему дань (29).

Параллельно с действиями в Йемене ваххабиты пытались поставить под свою власть и земли Омана. Эмир ваххабитов был настроен против Султана ибн Ахмада, правителя Омана, крайне враждебно. И все потому, что тот, совершая в начале 1803 г. паломничество в Мекку, в сопровождении группы знатных людей, в том числе правителей Нахля и Фуджайры, положительно отреагировал на просьбу тарифа Мекки о предоставлении ему помощи в защите Святых мест ислама от нацелившихся на их захват ваххабитов. И направил в Хиджаз «военную силу». Остановить «ваххабитскую лавину», накатившую на Мекку, сообщают хронисты, оманцы не смогли, но вот гнев их вождя по отношению к Оману разожги. И эмир ваххабитов объявил Оману войну. Призвал племена кавасим с побережья Ас-Сирр (территория нынешних ОАЭ), вставших уже к тому времени на его сторону, «обратить все силы свои и весь свой флот» против Омана – и подорвать его торговлю. Поскольку начался уже сезон жемчужной ловли, то шейх племен кавасим попытался, было, возразить, но эмир повторил свое обращение к нему, и в таком тоне, что арабам Ра’с-эль-Хаймы не оставалось ничего другого, как вместо «жемчужной охоты» начать охоту на торговые суда Омана.

Племенной союз кавасим возглавлял в то время шейх Султан ибн Сакр Аль Касими, правитель прозорливый, осмотрительный и расчетливый. Действовать, когда требовалось, он мог быстро и решительно. Выстраивать политические комбинации и заключать союзы умел самые неожиданные, но для него самого – определенно результативные. И примером тому – совместные с ваххабитами действия против Маската. Тогда племена кавасим потеснили Маскат в морской торговле края и восстановили свое превосходство на морских путях у берегов Южной Аравии. Со всем основанием можно говорить о том, что арабы племен кавасим, доминировавшие в прибрежных водах ‘Уман-эль-Сирра (земель сегодняшних ОАЭ), состоя в союзе с ваххабитами, являлись эффективным инструментом последних по реализации их замыслов и намерений в Персидском заливе, выступали в качестве рычага давления на Маскат.

Хроники Английской Ост-Индской компании, повествует арабский историк Абу Хакима, содержат множество историй о пиратствовавших в зоне Персидского залива племенах Прибрежной Аравии и их занятии работорговлей. Среди извесных корсаров Залива они упоминают племена кавасим с центром в Ра’с-эль-Хайме, а также семейно-родовой клан Аль Джалахима из племени бану ‘утуб во главе с Рахмой ибн Джабиром. Обращались к Рахме с разного рода просьбами деликатного характера, пишет Абу Хахима, и англичане, и ваххабиты. Для англичан он выполнял функции связного с ваххабитами. А ваххабиты использовали его для совершения набегов на Бахрейн. Впоследствии ваххабиты даже приютили его у себя. Союз Рахмы с ваххабитами, отмечают арабские историки, был обоюдовыгодным. Рахма обретал дарованное ему учением ваххабитов право на морские набеги на «неверных» и мушкиринов, а ваххабиты, в свою очередь, получали от Рахмы (помимо канала связи с англичанами) подать – солидный куш, в размере 1/5 с захваченной им добычи (30).

Активным сторонником ваххабитов в схватке с Маскатом арабские историки называют шейха Бадра, племянника правителя Омана. Когда тот совершал паломничество в Мекку (начало 1803 г.), шейх Бадр вошел в сговор с Маджидом ибн Хальфаном, братом губернатора Маската, и попытался завладеть восточным фортом города. В заговоре участвовал также Сайф ибн ‘Али, двоюродный брат Султана ибн Ахмада. Затея не удалась. Бадр бежал и укрылся вначале в ‘Аджмане, у шейха племени бану найм, а затем переселился в Зубару, что на полуострове Катар, где уже хозяйничали тогда ваххабиты. Приняв их учение, дважды совершал с ними набеги на Оман, и дважды терпел неудачу. В 1804 г. перебрался в Эль-Дир’иййу, встал под защиту эмира Са’уда и сделался инструментом его действий против Омана.

С учетом степени ваххабитской угрозы Оману Султан ибн Ахмад созвал в Барке военный совет. Пригласил на него всех главных членов правящего семейства Аль Бу Са’ид, шейхов крупных племен, гафиритов и хинавитов, дабы обсудить план совместных действий. Объединить племена, сплотить их и повести за собой против их общего врага ему удалось. Согласно договоренностям, достигнутым в Барке, каждое племя обязалось выставить ополчение, и в установленный день, собравшись в Эль-Хабуре, сообща выдвинуться на ваххабитов.

После сражения в вади Хаймали ваххабитский генерал ал-Харик со своим отрядом отодвинулся к Сухару, и стал готовиться к схватке с выступившим против него племенным ополчением оманцев, численностью в 12 000 бойцов, во главе с Ахмадом ибн Са’идом.

В это самое время ал-Харик, получив известие об убийстве эмира ‘Абд ал-‘Азиза ибн Мухаммада (октябрь 1803 г., Эль-Дир’иййа), снял осаду с Сухара и возвратился в Эль-Бурайми.

В схватке с ваххабитами ни турки, ни англичане, несмотря на их громкие заявления о дружбе с Оманом, никакой реальной помощи Султану ибн Ахмаду не оказали. Потеснить ваххабитов из Эль-Бурайми он не смог, но в то же время не позволил им укрепиться в Эль-Батине и продвинуться к столице, к Маскату.

Все внимание ваххабитов сфокусировалось тогда на Хиджазе. И ваххабитская угроза Оману на какое-то время притупилась (31).

Действия ваххабитов в землях Омана возобновились в 1805 г., когда после гибели Султана ибн Ахмада в правящем семействе Аль Бу Са’ид началась схватка за власть. Цель эмира Са’уда состояла в том, чтобы, оказывая помощь обеим сторонам в этом семейном противостоянии, истощить их силы и забрать Оман в свои руки. В Барке был расквартирован отряд ваххабитской кавалерии. Оманцев, надо сказать, очень раздражало то, что, помимо содержания этого отряда и выплаты ваххабитам ежегодной дани, им силой, воспротив их воли, навязывали чуждое суннитам и ибадитам учение Мухаммада ибн ‘Абд ал-Ваххаба. Особое недовольство и даже негодование вызывали у них действия ваххабитов, связанные с разрушением минаретов иба-дитских и суннитских мечетей.

Ваххабиты в 1808 г. находились в зените величия и славы. От намерений прибрать к рукам Оман эмир Са’уд не отказался. Более того, объявил, что лично возглавит поход на Маскат. Тогда он уже держал политического агента в Маскате, и был хорошо осведомлен о том, что там происходило. Предпринять задуманный им бросок на Оман намеревался из Эль-Бурайми, где располагался крупный военный гарнизон ваххабитов.

Заметно активизировались в то время пираты племен кавасим, союзников ваххабитов. Они кратно увеличили свой флот. Довели число судов в нем до 876, включая 63 океанских доу и бугая, а суммарную численность экипажей флотилии – до 19 000 человек. Подстрекаемые ваххабитами, принялись совершать морские набеги на побережье Эль-Батина и на Западное побережье Индии. Весной 1808 г. захватили у берегов Южной Аравии 20 арабских парусников, перевозивших товары из Индии в порты Персидского залива, и доставили их для продажи на Бахрейн. Другая флотилия кавасим, в составе 50 доу, отправилась в поход к побережью Индии. Будучи там, пираты попытались, было, захватить два английских крейсера (один с 24-мя орудиями на борту, другой – с 18-ю), но сделать это им не удалось. Вскоре (23 мая 1808 г.), однако, они завладели крупным британским торговым судном «Минерва», шедшим с грузом в Басру. Отвели его в Ра’с-эль-Хайму. Экипаж перебили, а капитана вообще посекли на части. На борту «Минервы» находилась плененная пиратами жена лейтенанта Тейлора, члена английской резидентуры в Бендер-Бушире. Ее выставили для продажи на навольничьем рынке в Ра’с-эль-Хайме. Но она чудом избежала рабства. Женщину выкупил знавший ее в лицо араб-торговец с Бахрейна. Доставил в Бендер-Бушир, и за вознаграждение в 1000 серебряных луидоров Марии Терезии передал английскому резиденту в Персидском заливе.

Справиться с ваххабитами, пишет в своем очерке о них известный российский востоковед Агафангел Ефимович Крымский (1871–1942), были уже не в силах ни паша Дамасский, ни паша Багдадский. В 1808 г. эмир Са’уд вторгся в Ирак и «опустошил все населенные пункты по правую сторону Евфрата». Отрядил затем 4 тыс. чел. для набега на Кербелу, а сам с «главными силами, в количестве 45 тыс. воинов», развернул наступление на Багдад. Поход закончился неудачей (32).

Вслед за этим эмир Са’уд направил послания губернаторам Дамаска, Халеба и других сирийских городов, равно как и шейхам влиятельнейших сирийских племен, с требованием принять ваххабизм, подчиняться ему, признать его главенство над ними и стать платить дань. На их отказ сделать это разорил все деревни в окрестностях Халеба.

В том же 1808 г., в июне месяце, крупный отряд ваххабитов на быстроходных верблюдах предпринял очередной набег на Кувейт. Основанием для «выплеска злобы против Кувейта», как повествуют хронисты, послужил отказ правителя Кувейта, шейха ‘Абд Аллаха, платить ваххабитам дань. Однако и эта их попытка «опрокинуть непокорный Кувейт и поставить его на колени» успехом не увенчалась. Мужество и стойкость жителей Кувейта по достоинству оценили даже турки. В знак благодарности за решительный отпор ваххабитам, стреноживший планировавшийся ими затем бросок на Басру, турецкий паша Багдада направил шейху ‘Абд Аллаху подарки (33).

Эта пощечина, нанесенная ваххабитам Кувейтом, не давала покоя эмиру Са’уду. Будучи занятым набегами на Южный Ирак и расширением границ своего государства за счет включения в него земель Хиджаза, он пытался убедить имама Маската и шейха племен кавасим совершить совместный бросок на Кувейт с моря. Однако и тот, и другой ответили ему отказом. Предпочли непослушание заинтересованному в них эмиру Са’уду, рассказывает историк Абу Хакима, вполне возможному проигрышу в схватке с хорошо вооруженным уже к тому времени кувейтским флотом, на стороне которого, как они считали, могли выступить к тому же англичане.

Шейх Са’уд ибн ‘Абд ал-‘Азиз пришел к власти, напомним, в 1803 г., после смерти отца, заколотого в мечети Турайф в Эль-Дир’иййе, во время пятничной молитвы, неким ‘Усманом, дервишем из селения близ Мосула. И сделал он это в отместку за «гибель трех сыновей, убитых при разгаблении ваххабитами Кербелы». Скончался эмир Са’уд в 1814 г., от лихорадки. Был, по словам хронистов, человеком прозорливым и решительным. Споры между соплеменниками «решал умно». Обладал даром полководца. Набеги на турок совершал дерзкие. Так, после неудачного похода на Багдад (1808), неожиданно обрушился на Хауран, что в Сирии, располагавшийся в 35 днях пути от Аравии. Передвижными дозорами паши Дамасского во время перехода с войском замечен нигде не был. Появился у стен Хаурана, как гром среди ясного неба. И пока турки собирали войско, чтобы отразить набег, разграбил и сжег 35 сирийских поселений в окрестностях Дамаска.

Период правления эмира Са’уда ибн ‘Абд ал-Азиза арабские историки называют «золотым веком ваххабитов». Он распространил власть Дома Са’удов почти на весь Аравийский полуостров. Ему платили дань даже правители Омана, Йемена и Хадрамаута, далеких от Эль-Дир’иййи земель в Нижней Аравии. Ежегодные суммарные поступления в казну эмира (Бейт-эль-маль) только в виде налогов (поземельного налога, то есть хараджа, а также заката, налога на имущество и доходы), без учета доли с военной добычи, отмечает А. М. Васильев, составляли, по данным «Блеска метеора», ок. 2 млн. риалов. Еще 300 тыс. риалов ему приносила земельная собственность в Неджде и Эль-Хасе (34).

Эмир Са’уд слыл непревзойденным мастером газу, ловким и удачливым. Редко когда с ходу набрасывался на города, обнесенные оборонительными стенами; даже в том случае, если численность его войска превышала 50 тыс. человек. Еще одно правило Человека-меча, как величали его бедуины, гласило: не нападать на турок в открытую, никогда и ни в коем случае, дабы огневая мощь их ружей и артиллерийских орудий, не косила ряды воинов-ваххабитов, как «лезвие бритвы щетину».

Хронисты отзывались о нем как о мужчине статном и хорошо сложенном. Лицо его украшали длинная борода и пышные усы, из-за которых бедуины прозвали эмира Отцом усов (Абу шавариб).

Рассказывают, что под одеждой он носил специально выкованный для него кузнецами стальной жилет, оберегавший его от пуль и стрел, лезвий мечей и кинжалов. Еду, что подавали ему на стол, непременно пробовали в его присутствии, чтобы избежать отравления, слуги, а кофе – личный кагваджи, то есть человек, готовивший этот напиток.

Охрана эмира состояла из 300 вооруженных до зубов и хорошо обученных своему делу гвардейцев. Тела их коней защищали специальные стеганые покрывала, с так искусно вплетенными в них конскими и верблюжьими волосами, что стрелы в них попросту застревали. Когда эмир Са’уд молился во дворцовой мечети, то его охраняли двое рабов-гвардейцев, а когда в городской мечети вместе с народом, – то шестеро.

Эмира Са’уда отличали глубокие знания богословия. Давая советы и наставления своим подданным, он подтверждал высказываемые им мысли изречениями из Корана, хадисов и ссылками на известных богословов. Вечера любил посвящать беседам с улемами. Его годовой доход оценивался англичанами не менее чем в 1 млн. фунтов стерлингов по ценам тех лет. Расходов на содержание армии он не нес никаких. «Кормили» его войско набеги (газу) и та добыча, что они приносили.

Со слов путешественника Буркхардта, у него было несколько жен и много наложниц, абиссинок и красавиц-черкешенок. Некоторых из них, как следует из хроник Неджда, ему подарили правитель Абу-‘Ариша, что в Йменской Тихаме, и вожди племен кавасим. Жены одевались в дорогие одежды и носили богатые золотые украшения с драгоценными камнями (их доставляли его специальные агенты с рынков Персии, Шарджи и Бахрейна).

Особой гордостью эмира Са’уда являлись конюшни его чистокровных арабских лошадей. Говорят, что таковых у него имелось около двух с половиной тысяч голов, а у каждого из его сыновей – по 100–150 лошадей (35).

Эмир Са’уд славился гостеприимством и «подвигами щедрости». По рассказам того же Буркхардта, за два дня свадебных пиршеств одного из его сыновей гости съели 140 верблюдов и 1,3 тыс. овец (36).

Из повествования Ибн Бишра, летописца Неджда, явствует, что эмир Са’уд владел множеством рабов (не менее шестьюстами), а также несколькими сотнями рабынь. Из рабов формировалась его дворцовая гвардия, беззаветно преданная своему господину. Один из его рабов, ал-Харик (о нем уже упоминалось в этой книге), получил свободу и стал прославленным генералом (37).

Высшей мерой наказания за провинность, «не затрагивавшей основ веры», являлось в государстве эмира Са’уда прилюдное «лишение провинившегося усов». За несоблюдение поста в Рамадан полагалась уже смертная казнь, как и за адюльтер у женщин. Табак, курительные трубки и кальяны во всех захватываемых ваххабитами городах они у населения изымали и сжигали. Женщин, уличенных в курении, провозили на осликах «с позором» (лицом к хвосту животного и с гибкой трубкой от кальяна на шее) по улицам городов и сел. Общениий правоверных с иудеями и христианами не допускали, именовали таковые «делом срамным и негожим».

Регулярной армии у ваххабтов не было. Военнообязанными считались все мужчины в возрасте от 18 до 60 лет. Готовясь к набегу, эмир собирал племенное ополчение – слал гонцов к шейхам

подвластных ему племен с повелением выставить столько-то людей в такой-то день в обозначенном им месте сбора у того или иного колодца. Каждый воин обеспечивал себя сам – оружием, снаряжением и провизией. За счет эмира содержалась только его личная гвардия, сформированная из лучших воинов, численностью в 300 человек (38).

Сделав небольшое отступление от повествования об истории Первого саудовского государства, отметим, что Хиджаз времен эмира Са’уда и двух «аравийских кампаний» египтян, о которых мы расскажем чуть ниже, ярко описали в своих воспоминаниях несколько путешественников. Среди них – испанец Бадия-и-Леблих Домиго (1766–1818), известный немецкий путешественник-ориенталист Гаспар Ульрих Зеетцен (1767–1811), итальянец Джованни Финати из Феррары и знаменитый швейцарский путешественник, один из величайших исследователей «колыбели ислама», Иоганн Людвиг Буркхардт (1784–1817).

В Испании, на родине Бадия-и-Леблиха Доминго, в стране далекой от таинственной и загадочной Аравии, не понаслышке знали о маврах, выплеснувшихся из песчаных просторов Аравии, прокатившихся по Средиземноморскому побережью Африки и захлестнувших Испанию. Там они заложили блистательный Кордовский халифат, считавшийся одно время крупнейшим в Европе центром науки и просвещения. «Колыбелью» мавров была Аравия, а ее «сердцем» – Мекка. Неудивительно поэтому, что любознательный Бадия-и-Леблих, получивший к тому же блестящее образование, горел желанием побывать в «колыбели арабов», увидеть родину народа, «пленившего» когда-то его страну. Мечту свою он осуществил в 1807 г., и стал первым из европейцев, кто опредилил точное географическое положение Мекки. Более того, единственным к тому времени из европейцев, кто видел Каабу изнутри.

Готовился Бадия-и-Леблих к своему путешествию в Аравию серьезно; выучил арабский язык. 29 июня 1803 г. отправился в Танжер – с секретным поручением. Некоторые исследователи высказывают мнение, что был он, ни много ни мало, доверенным агентом Наполеона, направленным через Алжир, Марокко и Египет в Аравию в целях изучения вопросов, связанных с планами Бонапарта по захвату Месопотамии и Индии. Другие считают, что действовал он на Аравийском полуострове не только по заданию Наполеона, но и по поручению испанского правительства – тайно собирал сведения о землях, отведенных Папой Римским (в целях их освоения и распространения в них христианства) в распоряжение португальцев, морских соперников и конкурентов испанцев.

Что бы о нем не говорили, но путешествие Бадия-и-Леблиха в Аравию под видом одного из «потомков» славной династии ‘Аббасидов (750-1258), «принца» ‘Али-бея Аль ‘Аббаси, в сопровождении многочисленных слуг и вооруженной охраны, требовало и должной подготовки «принца», и немалых финансовых средств. Думается, что получил он все это, благодаря поддержке Наполеона. Известно, что Бонапарт мечтал «поставить на колени» Англию и прибрать к рукам Франции две богатейшие «сокровищницы британцев» на Востоке – «землю пряностей», то есть Индию, и «жемчужные шейхства» Прибрежной Аравии. Для реализации своих замыслов в Аравии планировал использовать ваххабитов на севере полуострова и некоторых государей на юге, в том числе султана Маската и правителя Умм-эль-Кайвайна, небольшого шейхства (княжества), известного сегодня как эмират Умм-эль-Кайвайн (входит в состав ОАЭ). Во время «аравийской экспедиции» Бадия-и-Леблиху надлежало исследовать бассейн Красного моря, тамошние гавани и порты «побережья арабов», а также выяснить характер отношений владык южноаравийских княжеств с ваххабитами, имамом Йемена и султаном Маската.

Будучи в Александрии Бадия-и-Леблих виделся с Франсуа де Шатобрианом (1768–1848), талантливым дипломатом Наполеона, агенты которого работали во многих крупных городах Арабского Востока, и деятельность их будто бы курировал Шатобриан. В Каире Бадия-и-Леблих встречался с Мухаммадом ‘Али, пашой Египта. Наблюдал за тем, как в мастерской при «мечети султана Калауна трудились над изготовлением кисвы для Ка’абы».

15 декабря 1806 г. он присоединился к паломническому каравану, который отправлялся в Мекку. Состоял караван из «5 000 верблюдов». Добравшись до Суэца, шел оттуда Бадия-и-Леблих до Джидды на аравийском паруснике доу, с «тяжеленными парусами», которые устанавливали с помощью канатов, «изготовленных их пальмовых волокон».

В Джидде у Бадия-и-Леблиха случилась, по выражению Августа Ралли, описателя увлекательного путешествия испанца, «маленькая неприятность» с губернатором города, которому «приглянулось богатое седло» ‘Али-бея Аль ‘Аббаси.

22 января 1807 г., оставив Джидду, Бадия-и-Леблих отправился в Мекку. Поселился там в доме, который примыкал к дому тарифа, вблизи Большой мекканской мечети.

Совершив поклонение Ка’абе, в сопровождении почетного караула из гвардейцев-негров, посетил, по приглашению тарифа, его резиденцию. После встречи и беседы с ним, тариф назначил ему – для облегчения передвижения по Мекке – «специального чиновника». Был тот чиновник «хранителем колодца Замзам и состоял при тарифе главным отравителем». Получив сигнал от агентов-соглядатаев тарифа, по пятам следовавших за человеком, попадавшим под подозрение, он, когда требовалось, «подносил такому лицу чашу с водой из Священного источника». Поскольку отказаться выпить воду из этого источника, да еще из чаши, подаваемой самим хранителем источника Замзам, замечает Август Ралли, «считалось у мусульман верхом нечестия, то отравление всегда совершалось наверняка». Если приговоренному к смерти избегнуть ее в Мекке каким-то чудом и удавалось, то уйти от возмездия такому человеку все равно было непросто. Смерть настигала его либо на пути из Мекки в Медину, либо в Джидде. Бадия-и- Леблих знал это и «всегда держал при себе сильное противоядие».

Во время пребывания Бадия-и-Леблиха в Аравии никто не заподозрил в нем иноверца. Более того, тариф Мекки пригласил своего «высокого гостя» принять участие в почетном мероприятии – в уборке Ка’абы накануне хаджжа. Бадия-и-Леблих помогал тарифу подметать мраморный пол внутри Ка’абы и мыть его розовой водой. Вода эта, рассказывает он, стекавшая через отверстие под дверью, собиралась стоявшей вокруг Ка’абы толпой паломников. Некоторые из них даже пили ее. Получив из рук тарифа серебряную чашу с благовонной массой, пропитанной розовым маслом, Бадия-и-Леблих покрыл ею нижнюю часть стены Храма. Затем возжег благовония в курильнице. После чего шариф во всеуслышание провозгласил его Хаддамом, то есть служителем Дома Аллаха. Немного сандаловой массы и две «маленькие метелки», используемые при уборке Ка’абы, Бадия-и-Леблих бережно, по его словам, хранил потом, как «памятные реликвии».

Будучи в Мекке, он наблюдал за входившей в Священный город армией ваххабитов. Исполняя обряд паломничества, «дары» Храму и «подарки» служителям Дома Аллаха ваххабиты делали, как он вспоминал, порохом и свинцом, и в «лучшем случае, – зернами кофе».

Войско их, подошедшее к Мекке, насчитывало сорок пять тысяч человек. Впереди со знаменами следовал конный отряд, численностью в 200 всадников. Шатры, провизию и воду они везли еще примерно на одной тысяче верблюдах. Эмир Са’уд, предводитель ваххабитов, передвигался под «зеленым штандартом» с вышитыми на нем словами «символа веры» (шахады): «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – посланник Аллаха»».

Ваххабиты, делится своими впечатлениями Бадия-и-Леблих, «слепо повиновались их вождям». Не лгали, «безропотно сносили усталость», и позволяй вести себя туда, куда требовалось, «хоть на край света». Они с таким «суровым усердием» следили за предписаниями Корана, свидетельствует путешественник, что в захвченных ими городах никто даже помыслить не мог о том, чтобы посидеть в кофеюшке за чашечкой кофе с кальяном. Табачный дым из переполненных некогда закусочных бесследно исчез. Буквально в считанные дни от запаха табака очищались и рынки, и улицы, и постоялые дворы преходивших в их руки городов.

Бадия-и-Леблих дал полное описание Мекки. Определил положение города. Составил план Большой мечети с указанием ее размеров. Повествуя о Мекке, он сообщает, что напротив Ка’абы видел погребение Исма’ила, прародителя северных племен Аравии, вымощенное плитами из ценных пород зеленого мрамора. Неподалеку от него – макам Ибрахима (место Авраама): «больной камень покрытый черной тканью, расшитой золотыми и серебряными нитями» (служил Аврааму, как гласят предания аравийцев, подставкой для ног, когда строил он с Исма’илом Ка’абу).

Описал Бадия-и-Леблих и часть ритула хаджжа у горы ‘Арафат. В нем участвовали 83 000 паломников. По окончании исполнения молитвы все они, как «людской смерч», устремились к ущелью, что ведет к Мине, где паломники избивают камнями вкопанные в землю каменные столбы, символизирующие собой шайтана.

Науки и искусста в Мекке, пишет он, совершенно неизвестны. Не имелось там в его время и «правильно устроенных школ».

Мекка оживала, замечает он, только во время хаджжа, а потом «вновь впадала в девятимесячную спячку».

Во время перехода из Мекки в Медину, рассказывает Бадия-и-Леблих, караван его остановили, взяли выкуп, а потом всех паломников еще и обобрали до нитки. У него лично отняли все вещи. На этом пути он повстречал другой караван. С ним передвигались несколько лиц, которые до захвата Медины ваххабитами, являлись служителями Мечети Пророка (Масджид ан-Наби), где находится Гробница Посланника Аллаха. Они-то и поведали ему о том, какой грабеж учинили ваххабиты в Городе Пророка, и какими несметными богатствами завладели.

Путевые заметки Бадия-и-Леблиха, изданные под названием «Путешествия Али-бея в Африку и Азию», изобилуют массой интересных сведений. Изложены они сжато, но ярко и многогранно, языком человека с двойным зрением – путешественника и разведчика. В обоснование «права на жизнь» такой версии профессиональной деятельности Бадия-и-Леблиха в Аравии и его «настоящем лице» можно сослаться на описание им, притом очень точное, заметим, с географической точки зрения, мест расположения Джидды, Мекки и Медины. Обращает на себя внимание и скрупулезно составленный им список колодцев с качеством воды в них. Примечателен и тот факт, что, возвратившись на родину, Бадия-и-Леблих занимал казенную должность при брате Наполеона, а когда французов из Испании изгнали, то перебрался во Францию.

Скончался Бадия-и-Леблих в Дамаске, в 1818 г., где заболел дизинтерией. По одним сведениям, погребли его по мусульманскому обычаю, в замке Балка, что на пути паломников из Дамаска в Мекку. По другой версии, захоронить его как мусульманина не дозволили, «ибо под жилетом нашли после смерти нательный крестик».

Виктор Гюго, познакомившийся с Бадия-и-Леблихом в Испании, отзывался о нем, как о человеке образованном и остроумном. Поговаривают, что он обладал «редкой храбрастью и хладнокровием», ярко проявлявшимся во время всех тех опасностей, с которыми он встречался во время путешествия, а также «замечательными познаниями во многих науках и языковедении» (39).

Гаспар Ульрих Зеетцен родился в Иевере, в княжестве Фрисландском, перешедшем в 1793 г. под власть императрицы Екатерины. Стал подданным Государства Российского. Отец его, сообщает в своем увлекательном сочинении «Мекка в описаниях европейцев» Август Ралли, был богатым фермером и дал сыну хорошее образование. Гаспар Ульрих Зеетцен окончил Геттингенский университет (медицинский факультет). Предпринял путешествие на Восток. Финансовую поддержку ему оказал император Александр I, самодержец российский. Шесть месяцев он провел в Константинополе, год в Алеппо и год в Дамаске, где занимался изучением арабского языка. Побывал в Палестине (составил, как пишет Август Ралли, «первую верную карту Мертвого моря») и в Каире. И 27 августа 1809 г. отбыл из Суэца в Святые земли ислама. Чтобы без риска для жизни попасть в «запретную для христиан» Мекку и увидеть Ка’абу, нужно было принять ислам. И он сделал это, в Каире (в июле 1809 г.). В октябре 1809 г. прибыл в Мекку, с паломническим караваном. Месяц прожил в Мекке, «поучившись, – как следует из его воспоминаний, – у одного из местных мужей ученых» из числа улемов. Познакомился с мусульманскими святынями в Мекке.

Посетил также Медину. Управляли ею тогда, замечает он, ваххабиты. И поэтому паломники «посещали могилу Пророка украдкой». Мечеть Медины, отмечает он, – «здание значительной величины, с большим количеством колонн, некоторые из которых обложены до высоты в 9 футов мрамором, яшмой, порфиром и майоликой, и украшены золотыми надписями».

Будучи заподозренным в том, что он – турок, его задержали, препроводили к наместнику эмира ваххабитов в Медине и «подвергли строгому допросу». Отпустили. Оставаясь в Медине, он умудрился «тайком начертить карту Медины с окрестностями. Сделал эскизы города и Мечети Пророка».

11 января 1810 г. опять отправился в Мекку – для совершения хадджа. «Скопление верблюдов у Мекки было так велико, – рассказывает он, – что его караван едва смог войти в город». Находясь там, наблюдал, как «более тысячи паломников зараз совершали таваф [семикратный обход вокруг Ка’абы]», как затем «ринулись, все разом, целовать Черный камень», как «толпы паломников бегали между Сафой и Марвой».

Хаживал, соблюдая правила хаджжа, к горе ‘Арафат, «склоны которой наполовину были покрыты пилигримами». Холодную ночь провел в Муздалифе. Местность Мина, какой он ее лицезрел, «имела вид бойни».

По окончании хадджа он еще два месяца жительствовал в Мекке. «Составил карту города и его окрестностей», а также «план мечети, и сделал 16 рисунков отдельных ее частей». Там же, в Мекке, впервые попробовал «блюдо из саранчи». Нашел, что она – «вкусная, если зажарена в коровьем масле». Часто потом, по его словам, ел саранчу в Йемене, куда, покинув Мекку (26 марта 1810 г.), отбыл морем из Джидды.

Королевство Саудовская Аравия. История страны, народа и правящей династии Аль Са’уд

Подняться наверх