Оглавление
И. В. Киреевский. Полное собрание сочинений: В 4-х т. Т. 1. Философские и историко-публицистические работы / Сост., научн. ред. и коммент. А. Ф. Малышевского
От составителя
Глава I. Философские работы И. В. Киреевского
§ 1. Девятнадцатый век[14]
§ 2. В ответ А. С. Хомякову[33]
§ 3. Записка о направлении и мето́дах первоначального образования народа в России[45]
§ 4. Московским друзьям[49]
§ 5. Каких перемен желал бы я в теперешнее время в России?[51]
§ 6. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России. Письмо к графу Е. Е. Комаровскому[57]
§ 7. О нужде преподавания церковнославянского языка в уездных училищах[83]
§ 8. Записка об отношении русского народа к царской власти[84]
§ 9. Индифферентизм. Из письма к N[107]
§ 10. Наша церковь. Из письма к N[110]
§ 11. Отрывки[117]
§ 12. О необходимости и возможности новых начал для философии[121]
Глава II. Историко-публицистические работы П. В. Киреевского
§ 1. Современное состояние Испании[143]
1. Географическое положение Испании
2. Народонаселение
3. Земледелие, отчины, законы о наследстве и прочее
4. Фабрики и торговля
5. Состояние науки и познаний
6. Правление
7. Судопроизводство
§ 2. О древней русской истории. Письмо к М. П. Погодину[150]
Указатель имен
Отрывок из книги
Сколько уже говорено о направлении девятнадцатого века, что мудрено было бы сказать о нем что-либо новое, если бы девятнадцатый век был для нас прошедшим. Но он живет и, следовательно, изменяется; и каждое изменение его господствующего духа ставит нас на новую точку зрения. Другая перспектива, в которой минувшее располагается перед текущей минутой, дает ему другое значение. Так путешественник с каждой переменой места видит в новом свете пройденную дорогу. Так новый опыт в жизни дает целому миру воспоминаний новую стройность и новый смысл.
Этим новым опытом в жизни девятнадцатого века были события последних лет. Я говорю не о политике, но в литературе, в обществе, в борьбе религиозных партий, в волнениях философских мнений, одним словом, в целом направленном быте просвещенной Европы заметно присутствие какого-то нового, какого-то недавнего убеждения, которое если не изменяет господствующего направления, то по крайней мере дает ему оттенки и другие отношения.
.....
Именно потому, я думаю, что церковь наша в то время не продавала чистоты своей за временные выгоды. У нас были богатыри только до введения христианства. После введения христианства у нас были разбойники, шайки устроенные, еще до сих пор сохранившиеся в наших песнях, но шайки, отверженные церковью и потому бессильные. Ничего не было бы легче, как возбудить у нас крестовые походы, причислив разбойников к служителям церкви и обещав им прощение грехов за убиение неверных: всякий пошел бы в честные разбойники. Католицизм так и действовал: он не поднял народы за веру, но только бродивших направил к одной цели, назвав их святыми. Наша церковь этого не сделала, и потому мы не имели рыцарства, а вместе с ним и того аристократического класса, который был главным элементом всего западного образования.
Где больше было неустройства на Западе, там больше и сильнее было рыцарство; в Италии его было всего менее. Где менее было рыцарства, там более общество склонялось к устройству народному, где более, там более к единовластному. Единовластие само собой рождается из аристократии, когда сильнейший покоряет слабейших и потом правитель на условиях переходит в правителя безусловного, соединяясь против класса благородных с классом подлых, как Европа называла народ. Этот класс подлых, по общей формуле общественного развития Европы, вступил в права благородного, и та же сила, которая делала самовластным одного, естественным своим развитием переносила власть в материальное большинство, которое уже само изобретает для себя какое-нибудь формальное устройство и до сих пор еще находится в процессе изобретения.
.....
