Читать книгу Человек. Книга. История. Московская печать XVII века - И. В. Поздеева - Страница 3

Книга – это камень, прочный фундамент, на котором построено здание христианских традиций. Именно Книгой – Писанием и Преданием – определяется сущность христианской веры, этическое, эстетическое и социально-политическое учение. На авторитете боговдохновенного Писания построена литургическая, учительная и учебная христианская литература. Особенное значение книга и книжность с первых дней существования получили в культуре православных земель. Основополагающее значение книги в русской традиционной культуре было давно понято наукой и стало причиной стремления сохранить и изучить православное книжное наследие, не теряющее и сегодня своего значения и актуальности. К сожалению, справедливо высокая оценка историко-культурного значения книги очень долгое время относилась только к книжности рукописной. В то же время сама роль книги в православии определяла неоценимое значение книгопечатания. В. Гюго сравнивал влияние распространения книгопечатания с влиянием на историю человечества изобретения колеса. Но если колесо позволило человеческой цивилизации преодолеть земные расстояния, то книга позволяет преодолевать еще и время.

В русской науке и в представлениях российской общественности XX в. сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, основные научные усилия были направлены на решение вопроса о начале русского книгопечатания, становление которого и сегодня тем не менее остается темным пятном в политической и культурной истории Российского государства. Мы до сих пор не можем убедительно ответить, кем, где и когда были напечатаны так называемые анонимные издания, в большинстве своем предшествовавшие деятельности первого известного нам русского печатника Ивана Федорова. Именно это имя стало символом революции в истории книжного знания и книжной культуры Московского государства. Дьякону московской церкви Николы Гостунского Ивану Федорову, его соратнику Петру Тимофееву Мстиславцу посвящены многие сотни работ, раскрывающих различные аспекты их деятельности в России и за ее рубежами. Однако продолжение деятельности русских первопечатников, работа их московских последователей и преемников, при которых книгопечатание широко вошло в церковную и государственную жизнь, стало неотъемлемой частью русской культуры, основой народного образования, изучено много хуже, чем деятельность и жизнь первопечатников.

И до революционных событий начала XX в., и в советское время эта проблематика разрабатывалась совершенно недостаточно, редко привлекая внимание ученых. Доказательством тому является отсутствие даже на рубеже XX и XXI вв. не только фундаментальной, но и просто подробной истории Московского печатного двора[2], который во второй половине XVI и в XVII в. был не только фактом своего времени, но и важным фактором развития русской и общеславянской культуры.

Очень много для понимания истинного значения московского книгопечатания сделали прежде всего библиографы XIX и XX вв., введя в научный оборот сведения о сотнях сохранившихся ранних московских изданий. Труды В.М.Ундольского[3], И.П.Каратаева[4] и многих других и сегодня незаменимы при изучении проблем раннего славянского книгопечатания; неизвестные издания в XX в. открывали чаще всего не историки книги, а археографы и книговеды.

В 1956 г. в Москве была издана и сегодня остающаяся основополагающей работа А. С. Зерновой «Книги кирилловской печати, изданные в Москве в XVI–XVII вв.: Сводный каталог». В книгу вошли полные библиографические описания всех изданий Московского печатного двора XVI и XVII вв., экземпляры которых в то время были известны. А. С. Зернова учла 501 московское издание (109 названий) наиболее важных для функционирования государства и Русской православной церкви книг. На основании именно этого каталога крупнейший книговед, специалист в области истории раннего книгопечатания в Европе Н.П. Киселев сделал выводы, во многом определившие дальнейшее развитие исторических исследований в области русского книгопечатания. Н.П.Киселев, опираясь на данные Сводного каталога, выдвинул и аргументировал положения, которые были очень четко им сформулированы и вполне соответствовали господствовавшей в это время в советской науке концепции, отрицавшей значение христианской культуры и христианской книги. Н.П.Киселев утверждал, что «культурное и общественное значение книгопечатания было сведено к производству пособий для церковных служб. И меньше всего думали… о книгопечатании как орудии просвещения… Никаких взаимоотношений, никакой связи с современной жизнью, с политическими событиями или политическими идеями… содержание печатных книг до Петра I не имело»[5]. По мнению ученого, почти 90 % изданий Печатного двора фактически обслуживали литургическую функцию Церкви и представляли относительное значение только для узкого круга православного священства. Такая оценка раннего московского книгопечатания, высказанная известным ученым и им убедительно для своего времени аргументированная, фактически на много лет определила ситуацию, при которой даже общие курсы истории культуры не учитывали раннее русское книгопечатание как существенное (тем более важное) явление.

Ситуация в науке резко изменилась в конце 1960 – 1970-х гг., когда появились работы, посвященные и печатной книге как явлению культуры, и самому Печатному двору. К сожалению, и в это время еще не было преодолено влияние прежней концепции (например, появляется теория о том, что Московский печатный двор использовался для получения прибыли от реализации вышедших изданий), хотя, как будет показано ниже, до середины 30-х гг. XVII в. книги продавались «почем в деле стали»[6]. Продолжали сохраняться и представления, когда-то вошедшие в науку, о непопулярности печатных изданий в сравнении с рукописными, о нераскупаемости многих отпечатанных книг, о систематической выдаче сотрудникам Печатного двора жалованья книгами, о том, что печатная книга оседала только в Москве и Подмосковье.

Однако изменение духовного климата и общих концепций духовного развития России в 1960-х годах привело к принципиальному пересмотру роли Государева московского печатного двора в истории русской культуры. Работы Е.Л.Немировского[7], С.П.Луппова[8], А.И.Рогова[9], А.С. Демина[10]и многих других радикально изменили представления о раннем книгопечатании и в науке, и в общественном сознании. Однако мало было, исходя из вполне справедливых, но общих представлений, объявить господствующую концепцию неправильной. Необходимо было детально аргументировать, доказать и осознать реальное ведущее значение московских изданий в жизни русского средневекового общества. Эта теоретическая задача имела и самое широкое практическое значение, так как речь шла о доказательствах необходимости тщательного сохранения, изучения, описания не только спасенных временем рукописей, но и сохранившихся экземпляров старопечатных изданий, к которым во многих государственных хранилищах относились (да и до сих пор[11] еще относятся!) достаточно небрежно.

Что касается истории самой типографии, то для ее исследования имелась уникальная репрезентативная и фактически всесторонняя источниковая база. Речь идет о давно известном архиве Приказа книг печатного дела (или Приказа книгопечатного дела), знаменитом фонде РГАДА № 1182[12]. До конца 1970-х гг. фонд хотя и многократно использовался, но никогда не исследовался как единый комплексный источник.

Эта задача в какой-то степени была выполнена только в 1980-1990-х гг.[13]Однако и сегодня архив Печатного двора недостаточно исследован наукой, мало или почти неизвестен даже тем, кто тщательно следит за всеми новинками в истории русской традиционной культуры. С этой точки зрения вполне справедливым остается тезис о том, что XXI век – век подлинников, и задачей науки является не только тщательное исследование как известных, так и неизвестных источников, раскрывающих путь российского духовного развития, но и предоставление широкой общественности возможности с ними знакомиться[14].

Для того чтобы объективно и доказательно аргументировать тезис о ведущем значении деятельности Московского печатного двора в культурной, церковной, политической жизни своего времени и в просвещении народа, необходимо убедительно ответить на два основных вопроса.

Прежде всего: какие книги и для каких целей на Московском печатном дворе издавались?

Второй вопрос – на какие круги общества были рассчитаны издания Московской типографии – решается в зависимости от ответа на вопросы о количестве разных типов издаваемых книг, т. е. о тиражах различных изданий; о цене печатной книги и ее реальном распространении и бытовании (использовании) в русском обществе своего времени.

Данные архива Московского печатного двора позволяют ответить на эти и ряд других важнейших вопросов с максимально возможной степенью доказательности.

Если говорить об ответе на первый вопрос, предполагающий анализ репертуара типографии, то, к сожалению, окончательных цифр мы до сих пор не имеем. До последнего времени исследователи ограничивались данными вышеупомянутого Каталога А. С. Зерновой. Для времени, избранного нами для предлагаемого исследования, т. е. для истории Печатного двора от его восстановления (1615) после пожара во время Смуты до перехода типографии фактически в единоличное управление патриарха Никона (1652), в Каталоге А. С. Зерновой учтено 214 изданий, экземпляры которых в это время были известны как в России, так и за ее рубежами[15]. Исследования последних десятилетий позволили значительно расширить этот список[16]. На основании изучения информации архива было выявлено 25 изданий, экземпляры которых не сохранились или были в это время еще неизвестны, но, несомненно, вышли на Московском печатном дворе в период от его восстановления до 1652 г. В 1990 г. А. А. Гусева, обобщив данные старой библиографии, новых археографических находок и вышеупомянутых архивных изысканий, представила Список разыскиваемых изданий XVII в.[17], не вошедших в Каталог А. С. Зерновой, в который вошли 99 изданий интересующего нас времени. Из них выход 39 изданий несомненно доказан, так как 25 установлены по материалам архива, а экземпляры еще 14 найдены и находятся в крупных библиотеках (РГБ, БАН, НБ МГУ, Уральского ГУ и др.). Таким образом, общая доказанная цифра изданий, осуществленных Московской типографией с 1615 по 1652 г., составляет в данный момент[18] 253 книги (214 + 25 + 14). Все эти издания представляют нам книги 71 названия, из которых 63 учтены в Каталоге А. С. Зерновой.

В данном контексте не ставится вопрос об анализе реального выхода остальных изданий, указанных в списке А. А. Гусевой, хотя многие из них, скорее всего, никогда не существовали. Поэтому примем как достаточно обоснованную гипотезу, что из оставшихся 60 изданий, выход которых указан в библиографии, действительно была издана половина. (Убедительной эту гипотезу делает количество найденных в последние десятилетия или установленных по материалам архива не известных А. С. Зерновой изданий.) В этом случае доказательное количество изданий Московского печатного двора с 1615 по 1652 г. в данный момент можно определить как 253 издания; гипотетической, но достаточно близкой к действительности может быть принята цифра 283 издания: 253 – ныне известных и 30 (1/2 указанных в библиографии). В этом случае в первой половине XVII в. на Московском печатном дворе за два года печаталось в среднем 15 изданий.

Поскольку наша задача – проанализировать реальное функционирование московских печатных изданий и их место в русской действительности первой половины XVII в., то и классификация по определенным типам должна быть сделана в зависимости от их общественной функции (что является также принципом выделения различных типов исторических источников). С этой точки зрения, несомненно, первое место среди изданий Печатного двора интересующего нас времени принадлежит книгам, необходимым для осуществления общественного и частного богослужения, т. е. книгам литургическим. Может показаться, что таким образом повторяется основной тезис концепции Н.П. Киселева. Однако это совершенно не соответствует действительности[19].

Прежде всего, принципиально различна оценка литургических памятников и их места в русской культуре позднего Средневековья. Любое христианское учение считает молитвенное общение с Господом величайшим долгом и величайшей радостью, сущностью христианской жизни. Это не только долг и смысл жизни каждого верующего, но и первостепенная обязанность Церкви как Дома Божьего на земле, призванной обеспечивать возможность литургического служения; долг и обязанность христианского православного государства. Литургическое служение сопровождало любого верующего, любого члена Русской православной церкви и русского государства в течение всей его жизни, от рождения до смерти. Специальные и обязательные чины освящали и определяли истинность всех основных этапов человеческой жизни.

Точно так же создание и функционирование любого коллективного субъекта, поддерживаемого и признаваемого государством, освящалось общественным богослужением. Это положение одинаково справедливо, идет ли речь о русской армии, деятельности приказов, государственной администрации на любом ее уровне – от местной до центральной, о жизни крестьянской, дворянской или царской семьи. Закладка простого жилого дома или закладка нового города, начало работы над любым новым изданием на Печатном дворе или начало сельскохозяйственных работ в деревне – все существенные моменты жизнедеятельности общества сопровождались обязательной молитвой. Без нее ни одно общественное или политическое событие не могло быть признано действительным и действенным.

Поэтому совершенно очевидно, что литургические тексты создавались и оберегались всем авторитетом Церкви и государства как важнейшие политические, юридические или дипломатические тексты. И именно как таковые и использовались.

Важнейший тезис христианского социального учения: «Нет власти не от Бога», – определял развитую и постоянную молитву за властей предержащих. Достаточно напомнить, что ежедневные неизменяемые богослужения включали многократные «просительные» молитвы, так называемые ектении, во время которых все присутствующие в храме молились за царя, членов его семьи, русское воинство и за все остальные духовные и светские власти, и молились не внутри себя, а открыто и активно, повторяя вслух «всем миром» слова молитвенного прошения. Ектении многократно повторялись в службах каждых суток независимо от церковного календаря и других изменяемых молитвословий. Светская власть строго следила за правильным «возношением царского имени», т. е. за точной формулой именования верховного правителя, которая менялась в зависимости от укрепления русского самодержавия: князь, великий князь, царь, император. Нарушение формулы во время богослужения приводило, как правило, к самым тяжелым последствиям – не только к снятию церковного сана, но и к осуждению в каторжные работы: достаточно вспомнить многочисленные судебные процессы над староверами, не желавшими произносить эти тексты по новой формуле.

Вместе с укреплением единодержавия изменялся и календарь обязательного церковного богослужения в честь правящей династии. В начале XVIII в. почти треть года была предназначена для обязательного богослужения в честь тезоименитства, восшествия на престол и поминовения умерших членов царского рода[20]. Соответствующие богослужения были посвящены не только прославлению господствующей власти, но и проклятию ее противников. Ежегодно в первую неделю (воскресенье) Великого поста во всех храмах, где происходило архиерейское богослужение, исполнялись чины Торжества Православия и анафематствования. Во время первого прославлялись люди, особо значительно послужившие делу христианства и защиты Отечества. Во время второго – проклинались враги Церкви и государства, начиная с Ария. Достаточно рано возникли и чины богослужений, посвященные внешней политике православного государства, прежде всего знаменитый чин «О победе на агарян»[21], в котором не только призывались все громы небесные на головы врагов православного государства, но и формулировались цели и даже методы внешней политики России[22].

Очевидно, что специальные чины и тексты богослужений систематически создавались в зависимости от потребностей церковной и государственной жизни. Достаточно напомнить издания, связанные с расколом Русской церкви, – например, канон «О умирении Церкви и о соединении православный веры и освобождении от бед, належащих православным от супротивных супостатов…», – в которых проклинались «еретики и раскольники»[23].

С точки зрения политического значения литургического текста особенно показательна написанная в 1625 г. митрополитом Киприаном и опубликованная на Печатном дворе «Служба на положение Ризы Господней»[24], в которой прославлялись Москва и русский царь как «Богом избранные», «Богом почтенные», «Богом превознесенные», Москва – как град, призванный заменить в христианском мире град Иерусалим, ее правитель – как глава православных верующих мира. Служба была написана по поводу дара шаха Аббаса, пославшего в Москву части хитона Иисуса Христа, и хотя в ней и не было формулы «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать», но именно эта идея господствовала во всем тексте богослужения.

Переплет XVII в. с суперэкслибрисами МПД на издании: Служба на положение Ризы Господней. М.: Печ. двор, 1625 (Я. 1,140)

Службы и молитвословия, о которых мы говорили выше (кроме Службы на положение Ризы, вошедшей в календарь ежегодных празднований), в основном касались событий нерегулярных и исполнялись в связи с возникавшей потребностью личности, коллектива или государства. Они так и назывались – службами «на потребу». Так же называлась и книга, в которой эти тексты находились, – Потребник или Требник. В эту книгу включались и тексты треб, необязательных для всех верующих (например, чин браковенчания или чин венчания вторым и даже третьим браком), и совершенно обязательные для всех (например, тексты исповедей, различных для разных категорий верующих: исповеди для девиц и жен, для мужей, для мирян и монашествующих, для властей светских и церковных). Исповеди включали очень широкий круг вопросов, связанных со всеми возможными типами прегрешений (в том числе и прегрешений в интимной жизни семьи). Например, в исповеди перечислялись формы сексуального поведения супругов, которые были греховными во всех случаях, кроме направленных на «чадородие»[25]; греховными были и различные игры, в том числе шахматы, которые также были под запретом (как и представления скоморохов). С другой стороны, тексты исповедей для иерархов Церкви заключали разнообразные и многочисленные вопросы, связанные с так называемой симонией, т. е. злоупотреблениями иерархов своей властью за денежное или иное вознаграждение.

Требники фактически отражали все важнейшие стороны жизни общества того времени, в том числе его хозяйственную деятельность (специальные чины молитв на прекращение дождя или «на бездожие»), «в начало и конец всякому делу» (например, известные молитвы «в начало научению книжному» или «в начало научению церковному пению»); чрезвычайно актуальны в это время были молитвы о спасении от пожара, прекращении эпидемий. Так можно было бы перечислять действительно все стороны жизни личности и коллектива, которые и в случае несчастья, и в случае удачного завершения дела неизменно обращались с просительной или благодарственной молитвой к Господу.

Нередко именно литургические тексты содержат совершенно уникальную информацию, да еще в обобщенном и, так сказать, «рубрицированном» виде. Например, так называемый Синодик вселенский, т. е. чин поминовения всех ранее умерших христиан, перечисляет 25 типов смертей в определенном порядке – начиная с уносящих сотни тысяч жизней до менее распространенных: от погибших от эпидемий, войн и полона (плена) до засыпанных «Персию» «в теснинах» для царя золото добывающих, птицами и рыбами растерзанных, «кусом подавившихся» и «крохой поперхнувшихся».

Как правило, все эти богослужения совершались не из формальной необходимости, а по действительной внутренней потребности и в течение веков оставались самой существенной частью менталитета любого индивидуального и коллективного субъекта средневековой Руси.

Если говорить о русском средневековом обществе этого времени, то в его составе реально не было атеистов. Мы встречаемся с недовольством приходским священником или епархиальным архиереем, состоянием церковной жизни или, с точки зрения сомневающегося человека, неправильным осуществлением богослужения. Однако проявляющие это недовольство люди всегда обращались с верой к высшему Судии. Несомненно, что и раскол Русской церкви произошел отнюдь не из-за отсутствия веры в Господа. Причиной были, как правило, совершенно иные явления – как идеологические, так и социальные и политические. Поэтому литургический текст, необходимость его знания и фактическое знание были общими для абсолютного большинства членов общества; и, как представляется, в XVII в. так можно говорить только о текстах богослужения.

Однако важнейшим с точки зрения и Церкви, и государства было осуществление общественного богослужения, которое должно было совершаться в храмах согласно предписаниям Церковного устава и календаря. В основе его лежали неизменяемые литургические тексты, предназначенные для богослужения суточного, которое совершалось в определенные часы христианских суток. Именно эти тексты – вечерни, утрени, литургии и так называемых служб первого-девятого часов, – повторяемые изо дня в день, содержали самые общие положения христианской веры и христианской истории. В зависимости от дня церковной седмицы (неделей назывался воскресный день) к текстам суточных служб добавлялись седмичные службы, так как каждый день седмицы был преимущественно связан с теми или иными церковными воспоминаниями (например, воскресенье всегда было напоминанием о величайшем празднике года – Воскресении Христове, а пятница – о крестной смерти Иисуса Христа). К этим текстам, в зависимости от конкретного дня года, добавлялись молитвословия, связанные с лунным циклом церковных праздников и постов и с памятями тех святых (или праздников), которые приходились на определенные дни солнечного года. В годы, о которых мы говорим, складывание русского церковного календаря (месяцеслова или святцев) принципиально было завершено. В дальнейшем в него только добавлялись памяти вновь канонизированных святых, воспоминания о членах царской фамилии или о событиях русской истории (таких, например, как Полтавская битва).

Службы, посвященные многим событиям христианской истории, зависели от дня Пасхи, определявшегося для каждого года течением лунного календаря. Большинство самых значительных церковных праздников предварялось циклами различной длины постов, и почти все праздники с точки зрения состава и длительности богослужения, как правило, не ограничивались одним днем, имея разное количество предпраздничных и попраздничных дней. Правильное течение ежегодных календарных событий было в средневековом обществе важнейшим условием его успешного, в том числе и хозяйственного (прежде всего сельскохозяйственного), функционирования. Достаточно напомнить, что наступление конца света связывалось сначала с завершением цикла Великого индиктиона и невозможностью вычисления очередного дня Пасхи, а позднее – с совпадением Пасхи и Благовещения.

Даже столь краткое и формализованное изложение проблемы говорит о том, что осуществление полного уставного богослужения каждого конкретного дня в рамках лунного и солнечного годов и седмицы представляет значительные сложности. Поэтому состав и структура книг для богослужения и удобство пользования ими имели очень большое значение для функционирования всего русского общества.

Типы богослужебных книг и количество книг так называемого церковного круга, которые не просто были необходимы для осуществления в церкви богослужения, но и обеспечивали его полноту и правильность, сложились окончательно фактически только в результате редакторской и издательской деятельности Московского печатного двора.

Тексты неизменяемых суточных служб, которые произносил священник, были сконцентрированы, прежде всего, в книге, получившей название Служебник. Это была единственная книга, содержавшая, кроме различных дополнений и приложений, тексты трех литургий – церковной службы, во время которой совершается самое великое таинство православной Церкви – Евхаристия, или пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Тексты остальных суточных служб, которые в основном произносились не священником, а другими членами церковного клира, концентрировались в книге, получившей название от службы часов – Часовник. Состав и структура этой, как мы увидим ниже, чрезвычайно важной для русской культуры книги также окончательно сложились в результате деятельности Московской типографии. Начиная с 40-х гг. XVII в. текст Часовника был значительно расширен, и в таком виде он стал называться Часословом.

Тексты богослужения, которые дополняли суточные службы в зависимости от дня седмицы, концентрировались в книгах, получивших название Октоиха и Шестоднева.

Богослужение лунного календаря включало службы Страстной седмицы и Воскресения Христова, которым предшествовали шесть седмиц Великого поста, в свою очередь предварявшиеся тремя седмицами подготовки к постной дисциплине. После Пасхи по лунному календарю строилась служба семи седмиц до дня Троицы-Пятидесятницы или дня Схождения Святого Духа на апостолов. Тексты служб этого цикла находятся в книгах Триоди постной и Триоди цветной, состав которых (а точнее, распределение текстов между ними) окончательно сложился также в середине XVII в.

Изменяемые тексты солнечного календаря, в том числе и богослужения всех собственно русских праздников, находятся в книгах, получивших название Миней (в переводе с греческого – месячных). Каждая Минея содержала, как правило, тексты изменяемых молитвословий, связанных с воспоминаниями Церкви на дни одного месяца. Основным текстом, раскрывающим богословскую сущность памяти святого или праздника, является канон дня. Поэтому достаточно рано возникла книга Канонник, в которую аналогично рукописной традиции входили избранные из Миней каноны на те или иные праздники. Первый Канонник на Московском печатном дворе был издан в 1636 г. и затем до конца XVII в. издавался еще 10 раз, став также одной из важнейших книг для домашних молитв и чтения.

До конца XVII в. полный круг Миней (12 книг)[26] издавался четыре раза, причем типография считала их единой книгой и продавала очень часто вместе. Каждый из месяцев, несмотря на различный объем (апрель – 252 л., сентябрь – 447 л. одного формата) оценивался одинаково – по 1 руб. Приобрести 12 книг было не по силам многим бедным церквям, да и процесс издания полного круга был достаточно длительным. Поэтому на Печатном дворе в течение всего XVII в. многократно издавались выборки из Миней – Минея праздничная, содержащая тексты служб двунадесятых праздников, и Минея общая, в которой службы были лишены индивидуального именования, предназначены определенным типам святых и позволяли, подставив нужное имя, совершить службу фактически любому святому. Поэтому 12 Миней могли заменить всего две книги, которые многократно издавались вместе под названием Минея общая с праздничной.

Минеи были совершенно обязательны для книжницы любой церкви. Поэтому они сразу и прочно вошли в основной репертуар типографии. После восстановления книгопечатания первый круг Миней из-за сложности подготовки оригиналов печатался очень долго: первый том – Минея сентябрьская – вышла 12 августа 1619 г., а последняя – августовская – только 8 июня 1630 г.

Сложная задача объединения неизменяемых суточных, седмичных и праздничных служб в реальную службу конкретного дня данной седмицы и года решалась с помощью важнейшей книги, определявшей характер и структуру богослужения, – Церковного устава (он мог иметь названия Типикон или Око церковное). Значение Ока церковного в жизни русского православного общества значительно шире, даже чем обеспечение правильной литургической деятельности. Книга включала целый ряд существенных дополнений, касающихся правил поведения и верующих, и церковнослужителей.

Обязательной частью жизни средневекового общества, любого церковного богослужения было чтение текстов из Писания. При этом в течение года на службах прочитывались все четыре Евангелия и значительная часть Апостола. Тексты из Евангелия на каждый день солнечного года, на недели лунного года, на «потребу» строго определялись «Соборником», сопровождавшим все издания этой книги, уставом, Толковым Евангелием, объяснялись в Евангелии учительном (недельное), были непререкаемым авторитетом во всех случаях церковной полемики, геополитики и т. д.

Но более всего текстов во всех видах церковного богослужения читалось из библейской книги Ветхого Завета – Псалтыри. В раннехристианские времена все псалмы Псалтыри прочитывались в течение суток; в более поздние текст Псалтыри прочитывается практически за седмицу. Псалмы стали не только важнейшей частью общественного и частного богослужения, но и излюбленным домашним чтением. Именно Псалтырь должна была читаться, если верующий (и обязательно – для монашествующих) по той или иной причине не мог присутствовать на богослужении в храме. Псалтырь, которая великими отцами Церкви называлась Царь-книга или Книга книг, содержала важнейшие основы нравственного, этического и эстетического учения христианства; в поэтической и яркой форме передавала все самые сильные и самые тонкие движения человеческой души в ее стремлениях и взаимоотношениях с Господом. Фактически эта книга является поэтическим рассказом о взаимоотношениях двух личностей – личности человека и бесконечной и вечной Личности Господа. Псалтырь сыграла колоссальную и до сих пор, очевидно, до конца не понятую и не оцененную роль в истории человечества, ибо это основная книга, призванная помочь личности и обществу познать самих себя и выполняющая эту функцию уже тысячелетия.

Гравюра с изображением евангелиста Матфея и начало Евангелия. Евангелие. М.: Печ. двор, 1 июня 1628 г. (Музей Библии Иосифо-Волоколамского монастыря)

В образовании и воспитании Нового времени, особенно в советский и постсоветский периоды нашего развития, среди других был один, может быть самый существенный, недостаток: человека не учили познавать и понимать самого себя. Христианские цивилизации, основанные на всеобщем знании Псалтыри, уже только поэтому построены на принципе понимания себя самого и личности ближнего. Это объясняет, почему Псалтырь и Часовник стали основой не только обучения вере, но и постижения грамоты.

Именно Часовник (позднее Канонник и Часослов) и Псалтырь фактически до начала XVIII в. были основными учебниками для всех грамотных людей русского общества от крестьянина до царевича. Постигнув Азбуку или Букварь, которые включали в качестве текстов для первоначального чтения наиболее важные молитвы, собственно чтению учились по Часовнику, в послесловии которого обычно говорилось, что, являясь важнейшей книгой для молитвы как в храме, так и дома, он также предназначен «и в начальное человеком научение». Псалтырь завершала образование для большинства грамотных людей, только незначительное число которых продолжало постижение грамматики, арифметики, риторики, пиитики, истории по другим книгам. Именно в Псалтыри учебной 1645 г. (издана 20 сентября 7154 (1645) г.) было в качестве предисловия опубликовано первое, в полном современном смысле этого слова, методическое пособие для учителей. Трудно было бы назвать более доказательный аргумент в деле оценки значения печатных Часовника и Псалтыри как учебников грамоты; называлась эта статья «Наказание ко учителям, како им учити детей грамоте и како детем учитися…»

Именно Часовник и Псалтырь – книги, функцией которых равно с богослужением было обучение вере и грамоте, – издавались чаще всего и самыми большими тиражами на Московском печатном дворе. Но кроме многих десятков изданий Учебного часовника и Учебной псалтыри (как эти книги называет И. Каратаев и как их называли в документах Печатного двора в XVII в.), Московская типография выпустила, очевидно, и десятки изданий самой первоначальной учебной книги – Азбуки или Букваря (как называлась расширенная Азбука)[27]. Несомненно, Азбуки издавались часто, так как нередко для этой книжечки использовалась бумага, оставшаяся от других изданий, поскольку Азбука всегда издавалась малым форматом в восьмую долю листа (8°) и включала восемь листов (16 полос); Букварь же состоял из ста или немного меньшего количества листов.

Используя материалы архива Печатного двора, удалось доказать, что первая московская Азбука была издана не самостоятельной типографией Василия Федоровича Бурцова, а на Печатном дворе, где Бурцов, готовивший эти издания, назывался подьячим «азбучного дела». Одно из первых пробных изданий Азбуки было в четвертую долю (четвертая доля листа, т. е. 4°) – формат, который на Печатном дворе больше никогда для этого типа книг не использовался. Есть все основания считать, что два издания Азбуки, которые фактически уже разошлись к 1 сентября 1634 г., были первыми пробными московскими изданиями этой книги.

Послесловие в этих Азбуках – Букварях (расширенная Азбука), скорее всего, было аналогично (как это было, например, в изданиях Псалтыри) послесловию сохранившегося первого издания типографии Бурцова. В нем достаточно четко говорится о целях издания по приказу царя Азбуки – Букваря: «…сия первоначальныя оучению грамоте книги азъбуки произвести печатным тиснением, малым детем в научение и познание божественного писания, и по всей бы своей велицеи Русии разсеяти, аки благое семя в добропашныя земли, яко да множится и ростет благочестие во всей его Русьстеи земли. И всяк благоверен оучится и да навыкает. И паки малыя отрочата оучатся и вразумляютъ, и аки по лествице от нижния степени на вышнюю восходятъ».

В том же послесловии изложена история создания славянской азбуки и перевода важнейших христианских книг Кириллом Философом. Позднее в учебные книги в качестве послесловия включался и весь текст повести черноризца Храбра о просветительской деятельности Константина-Кирилла.

Кроме этих трех (или четырех, если считать и Канонник) типов учебной книги, на Московском печатном дворе было предпринято еще одно издание, которое для того времени выполняло функции учебника богословия, а именно «Катехизис» Лаврентия Зизания (около 29 января 1627 г.). Эта книга не была принята московскими духовными кругами. Сокращенный Катехизис, который рассматривался как учебник для первоначального обучения прежде всего детей, был издан на Печатном дворе под названием «Собрание краткия науки об артикулах веры» 20 января 1629 г. и в архиве типографии называется «Акатихиз». Однако этот, ставший в XVIII в. популярнейшим тип учебника больше в Москве того времени не переиздавался.

Кроме того, первая полностью светская книга, изданная на Печатном дворе, также была учебной. Это перевод учебника военного дела, написанного Иоганном Якоби фон Вальхаузеном, который в русском варианте, вышедшем на Московском печатном дворе 26 августа 1647 г., назывался «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей».

(Было отпечатано 1200 экземпляров, из которых 1187 распроданы по цене 20 алтын 2 деньги, то есть по 61 коп.[28])

а

б

Иоганн Якоби фон Вальхаузен. Учение и хитрость ратного строения пеших людей. М.: Печ. двор. 26 августа 1647 г.: а – титульный лист; б — Л. 43 об. – 44

Наиболее значительным событием с точки зрения издания учебной литературы в первой половине XVII в. была подготовка и выход в свет первого московского учебника грамматики. Это был значительно переработанный и дополненный справщиками Московского печатного двора перевод «Грамматики» Мелетия Смотрицкого, которая послужила многим поколениям русских людей, до конца XVII в. являясь фактически основной учебной книгой, «вратами учености» даже для М. В. Ломоносова. 1200 экземпляров Грамматики вышли на Московском печатном дворе 2 февраля 1648 г. и продавались по цене 16 алтын за книгу, т. е. всего за 48 коп.[29] Собственно учебник грамматики московскими справщиками был дополнен статьями о значении грамматики для изучения любых иных наук и понимания действительного смысла Слова Божьего, владения всеми искусствами и о прославлении Грамматики, необходимой при государственной деятельности. Издание 1648 г. содержит буквально гимн грамматическому знанию. В книге о роли грамматики говорится от лица «честной науки, мудрой Грамматики», что она «младенцем есть яко питательница… детищам же – яко хранительница… отрочатом же – быстрозрительная наставница… юношам – яко целомудрию учительница, мужем – яко любимая сожительница, и престаревшимся – яко всечестная собеседница». Все эти задачи, по мнению сотрудников Печатного двора, и выполняли их издания. Трудно предположить даже в нашей колоссальной литературе более образное и красивое изложение образовательных задач ранней московской печати. Новое предисловие к Грамматике действительно «от начала до конца подчинено задаче доказать, что приобщение к “внешнему знанию” отнюдь не противоречит христианскому благочестию, наоборот, помогает глубже осмыслить его сущность»[30].

Даже краткий рассказ об изданиях Печатного двора для литургических и учебных целей показывает одну из характерных черт средневековой книги как носительницы богословских знаний и культуры эпохи – ее принципиальную синкретичность. Фактически любое московское издание XVI–XVII вв. могло быть использовано и использовалось, кроме своей основной функции, и как богоугодное чтение, и для целей обучения. Особенно это справедливо по отношению к изданию книг Писания, на экземплярах которых мы постоянно находим в текстах вкладных записей специальный запрет обучать по книге детей, так как такие занятия могли привести к порче вклада.

С этой точки зрения не менее интересен Иноческий требник, изданный 20 июля 1639 г., в котором 30 произведений (300 листов из 552) предназначались для чтения, обучения, проповеди, наставнического поучения и полемики. В него включены и важнейший памятник церковного права – Номоканон, и принятое в декабре 1620 г. «Соборное изложение» патриарха Филарета, которое было актуальным в годы после Смуты и ставило своей целью также борьбу с возможными влияниями западных христианских конфессий. Поэтому данное издание может быть отнесено к книгам двойной функции, предназначенным для чтения и для богослужения, и к разряду «многофункциональных» изданий[31].

Говоря о книгах Московского печатного двора для богослужения, необходимо напомнить, что в них содержались и многократно повторялись основные социальные и политические идеи православного вероучения, но, кроме того, детально разрабатывался и настойчиво повторялся комплекс историко-патриотических и историко-политических тем, наиболее актуальных в изучаемое время. Таковы идеи единства и богоизбранности Русской земли, преемственности между Византией и Русью; мирового предстательства России, ее исключительной роли в христианской истории; первенства и исторической роли Москвы («Москва – третий Рим»); идеи самодержавной власти, освященной историческим и религиозным авторитетом, и, наконец, богоизбранности, идейной и наследственной преемственности династии Романовых[32].

Кроме книг для литургического служения и обучения, на Печатном дворе были изданы десятки книг, которые использовались для богоугодного чтения и постижения сложных вопросов сущности веры и богословия. На первом месте среди них были, естественно, необходимые и для богослужения книги Писания – Евангелие и Апостол. Совершенно очевидно, что и Псалтырь, о которой мы говорили в связи и с литургической, и с учебной книгой, постоянно использовалась также и для богоугодного чтения. Псалтырь уже в XVII в. стала поистине народной книгой, как правило, ее учили наизусть и помнили всю жизнь, мысли и тексты Псалтыри входили фактически во все жанры русской литературы. Другие книги Писания на Печатном дворе в XVII в. не издавались. Полная Библия в Москве вышла только в 1663 г. Евангелие же и Апостол в интересующее нас время на Печатном дворе были изданы по 9 раз, а с 1615 г. до конца XVII в. – соответственно 21 и 19 раз.

а

б

Евангелие. М.: Печ. двор, 30 сентября 1633 г. (Музей Библии Иосифо- Волоколамского монастыря): а – гравюра с изображением евангелиста Матфея и первый лист Евангелия; б – фрагмент дарственной записи 1638 г. царя Михаила Федоровича на Евангелии 1633 г.

Первой книгой, изданной на Печатном дворе специально для богоугодного чтения в интересующее нас время, стало Евангелие учительное, включающее поучения на евангельские тексты воскресных дней церковного года, начиная с Недели о мытаре и фарисее (издано 4 мая 1629 г., in folio, 604 л.). Эта книга была широко популярна и в рукописных списках встречалась по всей территории России. Учительное Евангелие знакомило русского читателя с христианской литературой, и вполне логично, что именно оно было издано одной из первых среди учительных книг. В 1639 г. Учительное Евангелие было издано и Василием Бурцовым.

Большая часть учительных книг впервые была напечатана в московской типографии в 40-х годах XVII в., при патриархах Иоасафе I и Иосифе. И первой среди них стала изданная в 1640-е гг. книга, совмещавшая тексты жития и службы самому популярному в России святому – Николаю Чудотворцу, «скорому помощнику и теплому заступнику» (уже в 1641 г. книга была переиздана). Оба издания были выпущены тиражом по 1200 экземпляров и продавались по 40 коп. за экземпляр[33]. До конца XVII в. издание было повторено еще шесть раз, что вполне соответствовало месту и роли Николая Чудотворца в российском народном пантеоне.

В 1646 г. (27 ноября) вышли из печати Службы и жития Сергия и Никона[34] (1200 экз., цена 70 коп.). Имя Сергия Радонежского уже в это время было символом Русской церкви и самой Руси. Несомненно, выход книги также отвечал особому почитанию Сергия и этому способствовал. Аналогичного типа книга, содержащая службу и житие св. Саввы Сторожевского, была подготовлена и издана в 1649 г. сразу в двух вариантах – крупным (на 56 листах) и мелким (на 28 листах) шрифтом. Второе издание было напечатано в количестве 1200 экземпляров и продавалось по 10 коп., а первое – в количестве 200 экземпляров и стоило 29 коп.[35].

Значительным событием в истории русской культуры стало издание на Московском печатном дворе книги Пролог — громадного компендиума, содержащего произведения многих десятков христианских авторов, в том числе не только знаменитых византийских, но и представляющих восточное и славянское христианство[36]. Эта книга включает тексты, раскрывающие богословское содержание праздников и краткие жития святых, память которых приходится на каждый день года по солнечному календарю. Но в пространных редакциях Пролога, одна из которых и была издана, под каждым днем года публиковались целиком или фрагментарно нравоучительные произведения и сотни памятников христианской литературы. В Пролог были включены чтения буквально на все темы богоугодной жизни мирянина, монаха, семейного человека, какое бы социальное положение они ни занимали. Это темы страха Божия, Божественного всемогущества и милосердия, любви к ближнему, бескорыстия и нищелюбия, почитания родителей, воспитания детей, послушания Церкви и ее иерархам, необходимости систематического присутствия в Божьем храме и выполнения треб и таинств, а также наказания за нарушение Божественных заповедей и церковных установлений. В Пролог вошли также многочисленные поучения о божественности власти и ее христианских обязанностях, поучения о поведении человека в быту (например, тексты о вреде пьянства – запрете «упиваться») и многих иных проблемах, охватывающих, как выше уже говорилось, если не все, то большинство вопросов жизнедеятельности личности, коллектива, государства. Тексты этой книги не только входили собственно в богослужения (синоксарные чтения), но и являлись обязательным вседневным богоугодным чтением для верующего русского человека, начиная с древнейших времен до настоящего времени.

Первое издание Пролога (на сентябрь-февраль) вышло 29 августа 1641 г., но по своему составу и качеству текстов оно не удовлетворило ни сотрудников Печатного двора, ни руководителей Русской церкви. Поэтому уже в декабре 1642 г. первая половина Пролога была издана заново. 6 декабря 1643 г. вышла вторая часть Пролога, содержащая чтения на март-август. До конца XVII в. было предпринято еще пять изданий этой популярнейшей книги, выполнявшей функции литургические и учительные и сыгравшей в истории русской культуры чрезвычайно важную роль[37].

Невозможно не напомнить о патриотических и политических идеях Пролога как свода всей литературы, принятой православием, который прославляет «Великую Руссию» как центр и надежду православного мира и Москву как «третий Рим» христианства. Справедлива высокая оценка этого издания А. С. Деминым, который подчеркнул, что в печатных Прологах «явления русской жизни мыслились на одном уровне с общемировыми», а события политической и внешнеполитической борьбы Русского государства и Москвы – нового религиозного центра христианства XVI–XVII вв. – как имеющие первостепенное мировое значение[38].

В том же 1641 г. (1 ноября), сразу после первого издания Пролога, был напечатан не менее популярный на Руси начиная с XV в. сборник постоянного состава Маргарит[39], который включал поучения, слова и беседы Иоанна Златоуста общеморального, экзегетического и догматико-полемического содержания и на протяжении нескольких веков был достаточно популярен на Руси.

Не менее популярными среди читателей были Поучения Ефрема Сирина – одного из великих учителей Церкви IV в., удивительного мастера искренней нравоучительной проповеди. Для характеристики этой книги авторы МПД нашли самые яркие и трогательные слова о том, что эта книга никого не оставит равнодушным, ни властителей, ни самых жестокосердных людей, все «умилятся» и покаются. В первый раз Поучения Ефрема Сирина были изданы на Московском печатном дворе в феврале 1647 г. Издание было повторено в августе того же года, а затем – в январе 1652 г., когда в книгу также вошли Поучения аввы Дорофея[40].

С трудами многих других христианских авторов русское общество знакомил сборник, получивший в литературе название «Сборник из 71 слова», а в архиве Печатного двора – просто «Соборник», который состоял из 880 л. in folio (!). Всего двумя месяцами раньше в свет вышла знаменитая «Лествица» Иоанна Лествичника[41] – монаха и отшельника VI в., за свою ученость получившего именование Схоластика и Синаита, так как несколько лет он был игуменом монастыря на Синае. Его труд «Лествица райская» – руководство к православному иноческому житию как непрерывному восхождению путем духовного самосовершенствования по 30 ступеням, возводящим душу монаха от земли на небо. Известен древнерусский список «Лествицы», сделанный в XII в. Затем она становится популярной на Руси. Тема духовного совершенствования человеческой души, которая подробно разрабатывалась в этих поучениях, вошла во все направления христианской культуры. Широко известно изобразительное воплощение этой идеи, запечатленное на многих иконах и гравюрах, в том числе и в самих изданиях. Изданная на Московском печатном дворе «Лествица» содержала целый ряд кратких произведений и других авторов, в том числе русских.

В 40-х гг. XVII в. было издано еще несколько сборников поучений славянских и русских авторов, сразу ставших знаменитыми, сохранивших свое значение на годы и столетия, а для старообрядцев – до сегодняшнего дня. К таковым относилось первое издание в Москве Евангелия с толкованиями, составленными в XI в. Феофилактом, архиепископом Болгарским. Эта книга (944 л. in folio) была отпечатана в количестве 1200 экземпляров и вышла «из дела» 1 апреля 1649 г. В материалах архива Печатного двора издание названо, соответственно основной функции, «Евангелие толковое повседневное» или, еще короче, «Вседневное Евангелие», что достаточно точно, но недостаточно полно передает его предназначение. (Переиздано на Печатном дворе в 1696 г.[42])

Место и роль другого типа книг прекрасно показывает издание, которое вошло в научный оборот под названием «Кириллова книга». Текст ее в окончательном виде составлен именно для московского издания и включал целый ряд полемических или, точнее, антиуниатских произведений украинских и вообще западнорусских авторов[43]. Издание было связано с подготовкой вхождения украинских земель в состав Русского государства, а его необходимость объяснялась тем, что с этого времени Русская церковь оказывалась в прямом контакте с землями, где господствовала католическая, протестантская или униатская церковь.

В «Кириллову книгу» были включены также тексты против анти-тринитариев, антикатолические и антиармянские статьи из полемического сборника «Просветитель Литовский», составленного в 20-х гг. XVII в., и дополнений к нему 30-40-х гг. Эти дополнения, вошедшие в напечатанную «Кириллову книгу», чрезвычайно примечательны и актуальны. Речь идет об Индексе отреченных книг, «Слове на латинов» Максима Грека, «Изложении вкратце о вере» (вопросы и ответы Анастасия Антиохийского и Кирилла Александрийского), а также о крайне эсхатологическом «Казанье Кирилла Иерусалимского» Стефана Зизания (отсюда и название печатного сборника). «Кириллову книгу» «собирал протопоп Михаил Рогов с протчими мужи по повелению царя и патриарха на многие ереси латынские и армянские и немецкие и протчие»[44]. Фактически опубликованный сборник продолжал и аргументировал основные решения Собора Русской церкви 1620 г., которые, в свою очередь, были опубликованы в Иноческом требнике, вышедшем на Печатном дворе в 1639 г.

Продолжило решение актуальной задачи аккумуляции украинско-белорусских духовно-полемических текстов и их тиражирования издание так называемой «Книги о вере единой» (вышла 8 мая 1648 г., 290 л. in folio, тираж 1200 экз., цена 80 коп.). В нее вошли действительно самые популярные и яркие полемические сочинения: «Апокрисис» Христофора Фалалета, «Полинодия» Захарии Копыстенского, «Книжица о вере», напечатанная около 1596 г. в Вильно.

Собственно тему борьбы с инаковерием и широко распространявшимися в Европе реформационными конфессиями начал сборник, названный в литературе «Сборник о почитании икон в 12 словах», вышедший в свет 20 августа 1642 г. (4°, 460 л., цена 1 руб. 80 коп.; тираж 1200 экз.). В архиве Печатного двора он назывался «О иконном поклонении», а чаще – «Многосложный свиток»[45]. В этом издании были собраны слова отцов Церкви и их поучения против иконоборчества, которые в XVII в. снова становились актуальными. Цель издания сформулирована в самой книге следующим образом: «…еретиков… иже велику брань и лют смертоносный яд на Церковь Божию и на святые иконы воздвигоша… яко плевелы от пшеницы отъяти и их пепел развеяти».

Прямым ответом на актуальные вопросы не только религиозной, но и социальной и политической жизни России именно в эти десятилетия стала книга, названная в библиографии «Сборник поучений патриарха Иосифа», которая на Печатном дворе называлась «Поучение священническое». Эта небольшая книжечка (4°, 50 л.) включала христианские тексты, в том числе и русские поучения XIV в., направленные против социального угнетения и призывающие «не праведно судящих» князей и судей одуматься и выполнять христианские заповеди. Книга обращалась и прямо к русскому царю с требованием заставить подчиненных ему правителей быть милостивыми и справедливыми. В текстах поучений с удивительной силой бичуются жадность и корыстолюбие правителей, отнимающих последнее достояние у вдов и сирот, самых слабых и беззащитных. Трудно придумать более актуальное издание в напряженнейшие годы «бунташного» XVII в.

Таким образом, издаваемые на Печатном дворе в интересующее нас время книги поучений отнюдь не были безразличны к окружающей действительности. Читатель XVII в. находил в них ответ на животрепещущие вопросы современной ему российской жизни. Светское и церковное руководство государевой Московской типографии тщательно отбирало и издавало только самые необходимые для функционирования Церкви и государства типы книг. Надо отдать должное и оценить столь широкие знания и столь свободную ориентацию Московской типографии – реального духовного центра Москвы, ее справщиков в громаднейшем книжном наследии, аккумулированном ими в целях отбора наиболее актуального для жизни государства и Церкви в сложнейших духовных, социальных и внешнеполитических перипетиях первой половины XVII в. Достаточно напомнить, что большинство (если не все!) учебных, учительных, полемических изданий 40-х гг. XVII в. стали базой внутрицерковной полемики второй его половины. А Соборное уложение 1649 г. в той или иной степени продолжало быть основой русского законодательства еще не менее двухсот лет.

В первой половине XVII в., после восстановления патриаршества, все книги неизменно издавались от лица царя и патриарха. В 20-40-х гг., после возвращения Филарета, отца Михаила Федоровича, из плена и избрания его патриархом, указы об издании любой книги начинались с обязательной фразы, подтверждавшей, что документ исходит и от царя, и от патриарха. Это тем более очевидно для исторической оценки последнего типа книг, издаваемых на Московском печатном дворе. В отличие от вышеперечисленных, они имели самые широкие функции и равно использовались в церковной и светской жизни общества. Речь идет прежде всего об изданиях церковного календаря с соответствующими дополнениями кратких текстов дневных молитв.

Если не считать издания Бурцова, в интересующее нас время Святцы на Московском печатном дворе издавались дважды – в 1646 и 1648 гг. Замечательной особенностью этих изданий стали краткие летописные статьи, поясняющие, почему и когда произошли исторические события, вошедшие в русский церковный календарь; когда жили и чем прославились люди, памяти которых затем отмечались ежегодно (например, комментарий к имени святого князя Владимира (Василия) содержит рассказ о крещении Руси).

Сотрудниками Печатного двора книга названа очень точно: «Святцы с летописью, с тропари и с кондаки»[46]. К сожалению, изучение этого издания только началось[47], а ведь именно сверхкраткие рассказы Святцев (фактически наиболее краткие редакции русских житий) очень рано получили самую широкую известность, и часто именно они (а не минейные и проложные редакции) оказывались базой исторических знаний народа, так как Святцы с летописью вплоть до XX в. многократно перепечатывались и имелись во всех русских грамотных семьях. Широчайшее значение Святцев для каждого дома, церкви, монастыря, их повседневная необходимость подчеркиваются также в исследовании А.Г.Авдеева[48].

Именно Печатному двору принадлежит честь публикации первого полного текста русского законодательства, которого, пожалуй, не было в это время даже в ведущих государствах Европы. Речь идет об издании Соборного уложения 1649 г. и Кормчей книги, предпринятом в 1650–1653 гг.[49] Причем «Уложение судных дел», как оно называлось на Печатном дворе, вышло даже двумя изданиями[50], общим тиражом почти 2400 экземпляров. Эти книги сыграли громадную роль в становлении и унификации государственного управления и судопроизводства, особенно в отдаленных местах России.

Кроме перечисленных типов книг, Московская типография широко использовалась для тиражирования бланков государственных и церковных грамот и других документов. К сожалению, до нас дошли подлинники или сведения далеко не обо всех таких типах изданий, хотя эта традиция сохранялась и в гораздо более позднее время, даже при Петре I и его потомках.

Еще меньше мы знаем об, очевидно, нередких на Печатном дворе изданиях актуальных в то время кратких текстов, которые сегодня мы бы назвали летучими изданиями или даже отнесли к типам листовок и плакатов. Например, из формулы анафематствования, произносимой в день Торжества Православия в кремлевском Успенском соборе, мы узнаем, что в самое напряженное время споров внутри Русской церкви, вылившихся позднее в ее многовековой раскол, были отпечатаны настенные «Листы о поклонах»[51], в которых объяснялся с точки зрения Русской церкви полемический вопрос о характере поклонов во время богослужения. Однако эти настенные листы известны нам в основном в изданиях второй половины XVII века.

Таким образом, даже краткое перечисление основных типов изданий Печатного двора доказывает, что московское книгопечатание было не только фактом, но и важным фактором церковной, политической, духовной, государственной жизни и русской культуры уже первой половины переходного XVII в. и что светская и церковная власти сознательно и очень умело выбирали для тиражирования в Московской типографии тексты, широкое распространение которых имело особое значение для жизни Русского государства и Русской церкви. Однако сам по себе этот тезис не доказывает, что Печатный двор в эти годы стал действительно фактором национальной культуры, так как для подтверждения этого тезиса необходимо показать, что издания Московского печатного двора расходились в достаточно значительном количестве экземпляров, непосредственно и широко использовались для осуществления вышеперечисленных функций: литургической, образовательной и т. д.

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо решить несколько проблем: 1) установить количество издаваемых в интересующее нас время экземпляров разных типов печатной продукции; 2) выявить их реальную продажную цену в ближайшее к дате издания время. Исследование информации этого характера позволит нам ответить на вопрос, сколько было издано тех или иных книг и для каких социальных слоев они предназначались.

Однако с точки зрения доказательства заявленного выше тезиса даже этих данных оказывается недостаточно. Необходим репрезентативный материал, показывающий реальное историческое бытование (функционирование) новых изданий Печатного двора в разных регионах России. Только если печатная книга достаточно быстро попадала в самые разные, в том числе и отдаленные, места Русского государства, можно утверждать, что она стала фактором складывания национальной культуры, сыграла предназначенную ей образовательную и объединяющую роль.

Ответить на все эти вопросы также позволяет архив Приказа книг печатного дела. Его достаточно тщательное и сплошное исследование позволило вполне доказательно установить фактические тиражи, которыми печатались в интересующее нас время московские издания. Более того, даже если мы не знаем точных цифр тиража тех или иных книг, документы архива позволили установить время, когда эти тиражи менялись. Материалы архива показывают, что на Печатном дворе фактически всегда были «стандартные» тиражи. В том же случае, когда руководство типографии считало, что этот тираж мал для какого-либо издания, книга издавалась двойным или тройным «заводом» (тиражом), но всегда кратным основному. Архив Печатного двора сохранился только с 20-х годов XVII в., поэтому о нескольких ранних изданиях мы узнаем уже из более поздних документов[52].

Только один раз для Миней служебных на сентябрь и октябрь, вышедших 12 августа и 9 ноября 1619 г., в царском указе о печати был назван тираж в 500 экземпляров, реальный же составлял 516 и 510 книг. Все следующие издания должны были печататься тиражом уже в 1000 экземпляров. В это время типография еще не умела вести работу так, чтобы из дела выходил именно тот тираж, который был назван в указе. Все издания 20-х гг., которые, очевидно, должны были издаваться тиражом в тысячу экземпляров, реально выходили в количестве от 1010 до 1047 книг. Так, например, Часовник, предназначенный, как говорилось выше, и для общественного, и для частного богослужения, и для обучения, который «вышел из дела» на Печатном дворе 4 декабря 1623 г., согласно указу должен был быть напечатан двумя «заводами», т. е. двумя тиражами. Фактический тираж этой книги составлял 2151 экземпляр, а себестоимость каждого экземпляра равнялась 6 алтынам 2 деньгам (19 коп.). 1922 экземпляра этой книги были проданы «всяким людям» по цене «как в деле стали», т. е. без какой-либо наценки.

В 1632 г. указной тираж московских изданий был немного увеличен. Теперь в каждом «заводе» должно было быть 1125 экземпляров издаваемой книги, но реальный тираж продолжал не совпадать с предписанным количеством. Например, Требник 1633 г. вместо 1125 экземпляров вышел в 1102 экземплярах, а Устав («Око церковное»), напечатанный первым изданием 20 февраля 1633 г., – в 1100 экземплярах. В то же время вместо 1125 экземпляров Учебной псалтыри, вышедшей «из дела» 29 августа 1632 г., было отпечатано 1145.

В 1633 г. тираж снова был немного увеличен – до 1150 экземпляров. Этот тираж существовал на Печатном дворе достаточно долго.

Окончательное количество книг в одном тираже, которое, как показывают материалы архива Печатного двора, сохранялось до конца XVII в., впервые названо в указе об издании Часовника, вышедшего 21 мая 1640 г. С этого времени тираж всех изданий равен 1200 экземплярам.

Самым большим тиражом, который известен по материалам архива, была напечатана Азбука, вышедшая 6 апреля 1649 г. пятью «заводами», так что общий ее тираж составлял шесть тысяч экземпляров. Двойными и тройными тиражами на Печатном дворе, как правило, выходили именно книги, используемые для обучения, прежде всего Часовники и Учебные псалтыри. Но и другие, с точки зрения церковной и светской власти наиболее важные издания также иногда издавались двойным тиражом. Выше уже говорилось, что двумя изданиями вышло Соборное уложение Алексея Михайловича. Двойным тиражом (2400 экз.) были отпечатаны Святцы 1648 г. Что касается издания Пролога, то поскольку первая его половина была отпечатана двумя разными изданиями (28 августа 1641 г. и 16 декабря 1642 г.), первое издание (6 декабря 1643 г.) его второй части также было напечатано двойным тиражом.

Для этого времени мы можем говорить только об одном исключительном случае сокращения стандартного тиража. Речь идет о втором издании первой четверти Трефологиона, которое вышло 28 января 1642 г., т. е. через четыре года после завершения печатания всей книги. В этом случае тираж книги был всего 900 экземпляров. Дело в том, что на Печатном дворе в 1641 г. были разобраны листы первого предполагаемого издания Трефологиона, который считался сгоревшим во время пожара (1634). Оказалось, что многие листы сохранились достаточно хорошо и тираж требует только небольшой доделки. На доделку издания ушло из государевой казны 103 рубля с полтиною. Таким образом и были собраны из листов старых и допечатанных 900 экземпляров «старых Трефолоев». Из этих документов мы узнаем также, что Трефологион, над пятью частями которого работа на Печатном дворе велась с 1 ноября 1636 г. до 25 мая 1638 г., был начат печатью на два года ранее – еще до пожара 25 апреля 1634 г., и на деле работа над книгой завершилась только в 1642 г.

Очевидно, это единственный пример в истории ранней московской печати, когда издание книги растянулось на 8 лет[53] и в результате вышло «нестандартным» тиражом. Замечательно, что через год после обнаружения этих сведений в архиве Печатного двора в Российскую государственную библиотеку поступил экземпляр именно этого, допечатанного в 1642 г. и ранее неизвестного издания Трефологиона.

Таким образом, исследование архива позволяет нам от споров и гипотез о количестве издаваемых на Печатном дворе тех или иных книг перейти к их точным подсчетам.

Техника переплета книг в XVII веке

Если по тому же принципу «достоверного минимума»[54], который был применен при подсчете количества изданных книг, попытаться определить общий тираж вышедшей с 1615 по 1652 г. продукции Московской типографии, то, учитывая вышеуказанную динамику роста тиражей, их стандартный характер, частое использование двойных и даже тройных (хотя и гораздо реже) «заводов», 283 издания этого времени составят около 330–370 тысяч экземпляров, среднее же число в этом случае – около 350 000 книг! Если сопоставить это число с гипотетическими подсчетами народонаселения России в 20-50-х гг. XVII в. и присоединиться к точке зрения, что в России этого времени проживало около одного миллиона человек, то одна печатная книга к концу этого времени приходилась на три человека; если же принять цифру народонаселения в 1,5 млн[55], то на четыре— пять человек, что даже в последнем случае доказывает очень высокую степень распространения, а значит, роли и места печатной книги в жизни страны.

Сравнивая тиражи XVII в., когда фактически книги издавала только одна типография (не считая печатню В. Бурцова), нужно сказать, что в России и до 1917 г., и в советское время сохранялась традиция издания учебной книги для школы максимальными тиражами. Благодаря книге А. А. Гусевой[56] мы знаем 34 тиража Азбук 1701–1780 гг. (несомненно, их было значительно больше), которые издавались также самыми большими для этого времени тиражами – чаще всего 12, 24 и даже 48 тысяч экземпляров. Часослов указан в 104 изданиях 1701–1800 гг. Тиражи, когда они известны, как правило, 2400 экземпляров, а цена – от 23 до 40 коп. В то же время тиражи изданий Евангелия были стандартными – 1200 экземпляров. Даже в советское время миллионными тиражами выходила марксистская агитационная литература и учебники для начальной школы. Например, в самое тяжелое время Великой Отечественной войны, в 1942 г., Букварь был напечатан в количестве миллиона экземпляров[57].

Второй не менее важный показатель отношения государства и Церкви к книгопечатанию, к его возможностям и задачам – принципы и практика ценообразования на новые издания Печатного двора. Самым показательным с этой точки зрения является то, что книги восстановленной после пожара Московской типографии продавались по указам царя «без прибыли, а почем в деле стали», т. е. по себестоимости. Такая практика продолжалась до 1634 г., когда после очередного пожара в себестоимость издания книги стали включать расходы на ремонт и перестройку Печатного двора. В указах царя теперь говорилось, что стоимость новых книг определяется «почем в деле стали… с дворовым и полатным строением».

После этого Печатный двор очень быстро перешел к продаже книг по «указной цене». Впервые, как нам известно из материалов архива, по цене с прибылью продается Псалтырь с восследованием, которую начали печатать в «больших деревянных хоромах» еще до пожара – 11 января 1634 г. В апреле книга частично сгорела и доделывалась с 25 мая по 15 сентября в Кремлевском дворце, сначала на двух, а с 8 июня – «для поспешения» – уже на пяти станах, в том числе на новых – девятом и десятом. Тираж издания, законченного там же, в Кремлевском дворце, равнялся 1145 экземплярам.

Себестоимость каждого экземпляра подсчитывалась путем сложения всех затрат: окладных и кормовых денег всех трудившихся на станах и их обслуживавших, стоимости всех купленных именно для этого издания и зафиксированных в расходных книгах припасов, значительную часть которых составляла стоимость привозной бумаги; денег, затраченных на оплату молебна и раздачу калачей, которыми всегда ознаменовывалось начало нового издания. Общую сумму затрат сначала делили на цифру тиража, определяя себестоимость одного экземпляра. Затем подсчитывалась общая себестоимость книг, розданных даром по указам царя (в каждом случае рассматривались и удовлетворялись или не удовлетворялись именные челобитья), а также «безденежных» экземпляров (обычно девяти или трех), отнесенных царю, его матери и патриарху. Сумма стоимости «безденежных книжных раздач» раскладывалась на все остальные экземпляры, предназначенные на продажу.

Иногда эта разница была невелика. Например, Минея служебная на ноябрь, вышедшая «из дела» в количестве 1004 экземпляров (указной тираж – 1000), обошлась по 30 алтын 4 деньги (92 коп.) за экземпляр. Цена «без прибыли» стала по 31 алтыну 2 деньги за книгу (94 коп.), так как включала и стоимость развоза книги по городам. В случае с первым изданием на Печатном дворе Устава («Око церковное»), 1100 экземпляров которого вышли 20 февраля 1633 г., первоначальная себестоимость одной книги была 1 рубль 13 алтын 2 деньги (1 руб. 40 коп.), а цена с дополнительными тратами и с себестоимостью розданных даром экземпляров стала 1 рубль 27 алтын 2 деньги (1 руб. 82 коп.).

Цена Псалтыри следованной 1634 г., о которой выше шла речь, была определена следующим образом: к себестоимости была добавлена стоимость пяти «безденежно» поднесенных книг – в результате стоимость каждого из 1140 экземпляров стала 1 рубль 17 алтын 1 деньга с полушкою. К ней по указу царя добавили «для книжново, печатново, дворового и палатново дела» еще по 32 алтына «пол у пяте» деньги, что и подняло цену каждого из поступивших в продажу экземпляров до 2 рублей 16 алтын 4 денег, или на 65 %.

Практически именно с этого времени на Московском печатном дворе утверждается указная цена с прибылью. Так, Служебник (15 апреля 1635 г.), который первоначально предполагалось продавать «во что стало», по указу царя от 9 мая 1635 г. продавался по 30, а не по 23 алтына, как он «стал в деле», т. е. с прибылью в 30,5 % от себестоимости.

Степень наценки определяли самые разные причины, прежде всего – потребность в данном типе книги и ее себестоимость. Как правило, новые типы изданий оценивались дороже книг очень нужных, но уже не раз издававшихся. Примером такой политики ценообразования может стать история первого издания Канонника, вышедшего на Печатном дворе 14 апреля 1636 г. Первоначально указная цена была установлена в 1 рубль 16 алтын 4 деньги; 3 июня 1636 г. она была снижена до 1 рубля 13 алтын 2 денег; 16 июня – до 1 рубля 9 алтын; 19 июня – до 1 рубля 6 алтын 4 денег, за сколько и был распродан тираж этой книги.

Судя по приходным книгам архива, самая большая наценка делалась на самые дешевые учебные книги, которые и после этого оставались достаточно дешевыми. В 1634–1637 гг. самая большая наценка в 44,5 % была сделана на Часовник «без киноварю» (т. е. в одну краску), 2300 экземпляров которого в восьмую (8°) долю листа вышли 1 ноября 1636 г. Себестоимость одной книги – «полшести деньги» (5,5 денег), а «указная» цена – 5 алтын. Несколько более раннее издание Часовника (10 ноября 1635 г.) обошлось по 2 алтына 4 деньги за книгу (2300 экз.), а продавалось по 5 алтын (87 % наценки).

Большие, и без прибыли достаточно дорогие книги получали в эти годы гораздо меньшую наценку – от 40 до 7–8%. Например, продажная цена Триоди постной (выхода 15 декабря 1635 г.) была на 40 % выше себестоимости (2 рубля 25 алтын), цена Минеи служебной на декабрь (1 апреля 1636 г.) – на 26 % выше себестоимости (1 рубль 20 алтын и 1 рубль 9 алтын), а наценка Требника (29 августа 1636 г.) и Псалтыри следованной (4 октября 1636 г.), соответственно, всего 8 % и 7 %.

Для понимания как отношения властей к задачам типографии, так и ценности исторической информации архива Печатного двора проследим политику в отношении тиражей и указных цен на издания, используемые для обучения. Ввиду того что эти типы книг издавались чаще всего, большой объем информации лучше передать в табличной форме. Таблица наглядно показывает и динамику издания учебных книг: за первое десятилетие (1615–1624) вышло 10 изданий в 14 тиражах, за второе (1625–1634) – 19 изданий в 20 тиражах, за третье (1635–1644) – 15 изданий в 18 тиражах, за оставшиеся 9 лет (1645–1652) – 31 издание в 42 тиражах (см. табл. 1).

Таблица 1

Цены и тиражи изданий Московского печатного двора для обучения вере и грамоте первой половины XVII в.

По разным причинам в таблице не были учтены три издания Учебных псалтырей – тиражом 3540 экземпляров:

Таким образом, нам известно 28 изданий Учебной псалтыри, 37 Учебных часовников, 5 Азбук, 5 Канонников, Грамматика, Учебник военного дела и Собрание кратких наук – то есть 78 изданий.

Если говорить не только об изданиях Печатного двора, но о всех московских изданиях этого периода, то можно напомнить, что в типографии Василия Бурцова в 1633,1634,1636 и 1640 гг. также вышли Учебные псалтыри.

Таким образом, из 283 возможных или 253 точно известных московских изданий этих лет, по уточненным данным, 78 раз издавались книги для обучения[58], отпечатанные 96 тиражами общим количеством 100 540 экземпляров; средний тираж издания – 1289 книг.

Сопоставление всего широкого спектра цен на издания Печатного двора в лавке типографии с ценами на те же книги на рынках Москвы и других городов России, зафиксированными в записях первой половины XVII в. на сохранившихся экземплярах изданий, неоспоримо доказывает, что на самом Печатном дворе книги всегда продавались значительно дешевле, чем на любых книжных рынках.

Чтобы понять соотношение стоимости книг в 30-40-х гг. и стоимости жизни этого времени, приведем ряд данных о размерах заработной платы сотрудников Печатного двора и о цене купленных (для работы той же типографии) в эти же годы на рынках Москвы товаров. Работники Печатного двора получали два вида оплаты за свой труд: оклад и так называемые хлебные деньги, т. е. оплату соответствующего количества хлеба. Поэтому в окладных книгах мы всегда находим указную цену хлеба на данный год.

Например, в 1634 г. четверть ржи[59] стоила 8 алтын 2 деньги, а четверть овса – 6 алтын 4 деньги. В этом же году на Печатном дворе мастер получал за полугодие денежного и хлебного жалованья 60 руб., старший подьячий – 43 руб. 50 коп., наборщик – 20 руб. 33,5 коп., разборщик – 14 руб. 57,5 коп., словолитец – 18 руб. 75 коп., столяр – 12 руб. 30 коп., кузнец – 10 руб. 50 коп., а сторож – 7 руб. 60 коп.

В том же году ярыжным, выполняющим на строительстве Печатного двора «черную» работу, платили в день по 8 денег (4 коп.), т. е. ярыжный мог за дневную оплату своего труда купить на Печатном дворе восемь или четыре малые Азбуки (по деньге или по копейке); один Часовник он мог купить на деньги, полученные за 2,5 рабочих дня (3 алтына 2 деньги = 20 денег; 20:8 = 2,5 дня).

Более квалифицированный наемный труд стоил дороже. Например, каменщики, «что делали полату», в 1626 г. получали на строительстве Печатного двора в день «поденного корму» (т. е. сверх оклада) по 10 денег. В то же время ярыжные, им помогавшие, получали те же 8, 9 или 10 денег. Плотники, как наиболее квалифицированные работники, получали на строительстве в 1634 г. 10 коп. в день, т. е. они могли фактически купить Часовник за оплату только одного дня труда.

Что касается сопоставления цен на книги и другие товары, то можно указать, что если Триодь постная 1624 г. издания (книга в 2°, 505 л.) продавалась по 1 руб. 26 коп., а издание этой же книги в 1635 г. (в 2°, 494 л.) стоило (с учетом трат на строительство типографии) 1 руб. 75 коп., то приблизительно в это же время пуд коровьего масла стоил от 1 руб. 11 коп. до 1 руб. 20 коп.; четверик пшеничной муки – от 13 до 15 коп.; ведро льняного масла – 1 руб. 35 коп. Соответственно, в эти же годы различные вещи, покупаемые на московских рынках для типографии, стоили: 1 аршин холста – 3,5 коп., 100 свечей сальных – 42 коп., 100 «жженых» кирпичей – 18 коп., 100 листов сусального золота – 75 коп., мешок угля – 2 коп., пуд олова – 33 коп., «водоносное» ведро – 3,5 коп., сковородка, «в чем клейстер варить», – 15 коп., две деревянные лестницы, каждая по 5 саженей, – 46 коп. и т. д. Можно еще указать, что изба (сруб) для переплетчиков вместе с перевозом на Печатный двор в 1634 г. обошлась в 17 руб.

Таким образом, очевидно, что книги для обучения – Азбуки, Учебные часовники и даже Учебные псалтыри – были доступны фактически всем слоям русского общества. Как показывает анализ социального состава покупателей московских печатных изданий, именно эти книги чрезвычайно быстро расходились в церковные школы и в руки «разного чина людей», среди которых количество покупателей из верхов было совсем незначительно.

Филиграни европейской бумаги, использованной МПД для издания книг в XVII в.: а – филигрань «Герб Амстердама»; б – филигрань «Шут»; в – филигрань «Почтальон»; г – изображение на пачке бумаги с фили гранью «Почтальон»

Например, 2394 продажных экземпляра Часовника (15 марта 1643 г., тираж – 2400 экз.; возможно, именно в этом издании, а не в Псалтыри 1645 г. впервые была опубликована методическая статья для учителей) «стали» по 12 коп. за экземпляр. «Указная» же цена была назначена в 20 коп. 2082 экземпляра этого издания были распроданы за 8 дней. Причем 1680 экземпляров купили, несомненно, для перепродажи сами работники Печатного двора. Часовник издания 15 июня 1644 г. (1200 экз.; себестоимость и цена аналогичны вышеуказанным) разошелся за 5 дней продажи (с 1 по 12 июля)[60]. Мастеровым Печатного двора разрешили приобрести только по одной книге (113 экз.); царской семье предоставили 10 книг; 6 экземпляров были отданы справщикам; 981 книгу купил всего 61 человек.

Самое большое количество экземпляров – по 50 Часовников – приобретено для школы попом боярина Федора Ивановича Шереметева и в казну ярославского Спасо-Преображенского монастыря. Очевидно, для церковной школы закупал все издания именно учебных книг дьякон московской церкви Св. Климента – в общей сложности он купил 40 экземпляров Часовника; столько же Часовников приобрел и Соловецкий монастырь. 191 книгу купили 7 рядовичей (из пяти московских торговых рядов), приобрели книгу 4 представителя «сотен» (Гостиной, Суконной, Сретенской) и только один человек, названный «гостем». Среди покупателей книги – садовник, сторож, житель Огородной слободы и др.

Насколько типична эта картина распродажи и по сроку реализации, и по социальному составу покупателей, видно из сравнения приведенных данных с результатами анализа записей о продаже Часовника, вышедшего 15 февраля 1645 г. Его тираж составил 1200 экземпляров, цена – также 20 коп. при себестоимости 12 коп. По росписи продаж можно проследить судьбу 1191 экземпляра. Они были раскуплены в течение семи дней продажи – с 1 по 13 марта. Соответственно их приобрели: 1 марта – 13 человек (100 книг); 2 марта – 9 человек (100 книг); 4 марта – 11 человек (150 книг); 6 марта – 17 человек (210 книг); 8 марта – 11 человек (150 книг); 11 марта – 17 человек (160 книг) и 13 марта 11 сторонних покупателей купили 100 книг, а мастеровые люди самой типографии – 219. Как и в предыдущем случае, самые крупные приобретения сделаны для школ – тем же попом Ф. И. Шереметева Михаилом (45 книг) и Троице-Сергиевым монастырем (40 книг). В отличие от издания 1644 г. новую книгу купили и два представителя знати – князья Иван Дмитриевич Пожарский (5 экз.) и Василий Иванович Стрешнев (6 экз.). 231 экземпляр нового Часовника приобрели: 13 рядовичей из восьми московских рядов (117 экз.), 6 человек из Гостиной и Сретенской сотен (71 экз.) и два гостя (43 экз.). Эти «гости» – достаточно известные купцы Андрей Никитников и Надей Святешников. Судя по тому, что их имена постоянно фигурируют среди покупателей, а также встречаются на самих сохранившихся экземплярах изданий, они не только торговали книгами, но и имели личные библиотеки. Среди покупателей Часовника 1645 г. указаны также садовник, стрелец, бараш, переплетчики.

Суммированные записи целовальников лавки Печатного двора о продаже шести изданий (общий тираж 7200 экз.) Учебной псалтыри 1645–1649 гг. позволили учесть судьбу 5667 книг. Продавались эти книги по цене от 50 до 70 коп. (в зависимости от особенностей изданий, объем которых был от 360 до 460 л. в 4°).

Все эти 5667 экземпляров были приобретены 549 покупателями: 589 книг купили 113 торговых и посадских людей; 342 книги приобрели 120 приказных и служилых людей; представители высших светских слоев общества приобрели всего 8 % проданных экземпляров; четвертую часть (25 %) всего тиража приобрели, в основном для школьных нужд, церкви и монастыри. Например, тот же климентовский дьякон купил 129 (!) экземпляров Учебных псалтырей 1645–1649 гг. издания. 38 % проданных Учебных псалтырей снова купили работники Печатного двора, что, несомненно, доказывает, что книги для обучения даже в 1640-х гг., т. е. с наценкой, в лавке типографии стоили значительно дешевле, чем на рынке, и перепродавать их было выгодно.

9 ноября 1632 г. целовальнку Миките Спиридонову было отписано для продажи (под контролем С. М. Волынского и Мины Быкова) 1145 экземпляров Учебной псалтыри, напечатанной крупным шрифтом в том же году не в четвертую долю листа, как обычно, а «в полудесть» (т. е. в пол-листа – 2°), 25 из них были отпечатаны на хорошей, александрийской бумаге большого формата, а 1120 – на обычной. Первые (в тетрадях) стоили 30 алтын (90 коп.), а вторые – 24 алтына (72 коп.). Сохранилась роспись на покупку 1104 книг: 80 монастырей купили 181 книгу, высшие церковные власти – 28, а церковный клир – 133 экземпляра. Таким образом, Церковь приобрела 312 книг – 28,2 % всех известных нам покупок; светские власти (дьяки, подьячие, стряпчие – 50 человек) вместе с торговыми людьми купили 129 книг. Остальные книги приобрели: 51 экземпляр – работники Печатного двора (в том числе Василий Бурцов) и 612 книг – люди без указания должностей или званий и представители социальных низов общества.

Если говорить о распродаже иных типов книг, то приведем результаты обработки записей о продаже, очевидно, самого первого издания, проданного в книготорговой лавке Московского печатного двора, – Псалтыри следованной (вышла 8 сентября 1632 г.). Этот давно известный литургический сборник включал полные тексты Часовника, Псалтыри и Канонника (малого, т. е. включавшего только самые необходимые каноны двунадесятых праздников и для повседневной молитвы). На Печатном дворе в 1632 г. эта книга была издана всего в третий раз. Именно записями о ее продаже открывается первая приходная книга, названная «Книга Приказу книжново печатного дела, а в ней записывать выход из печати и продажи) всяких книг». Один экземпляр издания стоил 1 рубль 20 алтын; тираж разошелся к 10 ноября 1632 г. С. И. Волынский и дьяк Мина Быков удостоверили правильность росписи, в которой учтены покупки 468 человек, приобретших 658 экземпляров этого издания, продававшегося «во что в деле стало». Три книги были куплены в переплетах (простой переплет стоил 12 алтын, а с золотом – 15 алтын 2 деньги). Продажа этого издания в лавке велась, очевидно, еще в определенном порядке. В книге упоминается о продаже книг прежде всего «властем, и бояром, и окольничим, и всяких чинов людям», в этом же порядке приведены и имена покупателей: «а кому имянем и сколько – то писано в сей книге имянной».

Записи свидетельствуют, что три книги были отнесены царю, 25 куплены восемью высшими иерархами и 83 книги приобрел 31 представитель властей светских. Среди них имена, встречающиеся в книгах лавки постоянно, – это бояре и князья И. Н. Романов, И. Б. Черкасский, Д. М. Пожарский, И. И. Шуйский, Ф. И. Шереметев, а также думные дьяки, стольники, спальники, кравчий. В росписи степенных монастырей, которые купили 31 экземпляр Псалтыри следованной, указаны 15 названий; «трое людей патриарха» приобрели 4 книги; список «соборных протопопов с братьею» включает служителей 84 церквей, для которых куплено 168 книг. Из них более всего куплено для кремлевских соборов – Богородицкого (18 экз.) и Архангельского (10 экз.). По одной книге было разрешено купить всем мастеровым людям Печатного двора (всего купили 150 книг); 35 книг приобрели 24 представителя власти. Таким образом, для Церкви было куплено на Печатном дворе 329 книг и ровно столько же книг приобрели 266 покупателей из высших светских кругов общества.

Вопросы организации деятельности книготорговой лавки и ее эффективности впервые подробно раскрываются в статьях В. П. Пушкова[61], а продажа одного типа книги на примере первого и второго изданий знаменитого сборника Пролог рассмотрена А. В. Дадыкиным[62]. Напомню, что еще в 1983 г. С.П.Лупповым были опубликованы результаты исследования и данные приходных книг Московского печатного двора за 1650–1653 и 1663–1665 гг.[63]

Обобщенный материал исследования и документы Государева печатного двора неопровержимо доказывают, что печатная продукция в первой половине XVII в. пользовалась значительным спросом всех социальных слоев российского общества. Соотношение же представителей разных социальных слоев зависело от типа книги. Большинство литургических книг, естественно, в основном раскупалось представителями белого и черного духовенства. Однако значительный процент тиражей даже литургических книг раскупался представителями всех слоев светского общества для вкладов в вотчинные церкви, особо почитаемые и близлежащие монастыри. Об этом говорят тысячи вкладных записей на сохранившихся экземплярах московских изданий, сделанные в том числе и от лица крестьян (нередко нескольких человек), посадских и торговых людей. Выводы о широком распространении уже в 20-40-х гг. XVII в. во всех слоях общества обычая использовать московские печатные книги как богоугодный вклад «на помин души» и «во здравие» подтверждают и вкладные книги монастырей, и описи их библиотек. Эти же документы не менее убедительно показывают, что вытеснение печатной книгой книги рукописной и значительное расширение монастырских и церковных библиотек в первой половине XVII в. шло именно за счет новой московской печатной продукции равно интенсивно как в центре, так и в самых отдаленных местах России. Напомним, что в материалах архива Печатного двора обнаружены сведения о развозе вновь отпечатанных книг мастеровыми людьми типографии по городам, из которых книги расходились по уездам[64].

Однако для доказательства культурно-исторического значения Государева печатного двора они имеют столь большое значение, что должны быть приведены и в данной работе (см. табл. 2).

Таблица 2

Развоз новых изданий Московского печатного двора по городам (1621–1624)

Таким образом, 3755 экземпляров новых изданий, вышедших в декабре 1621 – январе 1624 г., были централизованно развезены в 36 городов, которые можно сгруппировать в пять географических регионов России. В среднем на один город приходилось бы 104 книги, но на север Замосковного края отвезено на 259 экземпляров, т. е. на 21 %, больше среднего, а в низовые волжские города – даже на 42 % больше! В то же время Поморье, Северо-Запад и юг Замосковного края получили книг меньше соответственно на 13, 35 и даже на 55 %!

Данные архива позволяют ставить и решать в том числе и гораздо более сложные вопросы – например, о различии приоритетов развоза разных типов книг по регионам России, причинах получения рядом городов значительно большего числа экземпляров новой печатной продукции и многие другие.

Если же говорить о количестве экземпляров, приходящихся на один пункт развозки, то, как и должно быть, мы сталкиваемся с самой значительной поляризацией результатов. Близко к средней цифре только количество книг, поступивших в Балахну (105), Каргополь (118) и Переславль-Залесский (95). В семи городах эта цифра в 2–4 (и более) раза выше среднего (Ярославль – 450, Нижний Новгород – 391, Вологда – 305, Казань – 262 и Кострома – 260 экз.). Зато в 13 мест (в том числе и таких крупных, как Тверь) было отвезено менее половины среднего количества. Важно, что в каждом конкретном случае эти факты вполне объяснимы.

Мы видим, что путем централизованного развоза только шести изданий, вышедших в декабре 1621 – декабре 1624 г. (т. е. за 26 месяцев), в 36 городов России – от Каргополя, Белоозера, Новгорода и Тотьмы до Казани, Перми Великой, Чебоксар, Твери, Ярославля и Кинешмы – на периферию страны было доставлено 3755 книг, т. е. более половины (!) всего количества вышедших экземпляров.

Но в указанные годы было напечатано не шесть, а девять изданий, причем не учтенные в таблице издания, несомненно, также развозились по стране.

Поскольку в приходных книгах лавки Печатного двора почти всегда фиксировались и данные о месте жительства покупателя (естественно, кроме известнейших знатных родов), будь то представитель духовенства или светских кругов общества, мы, начиная с 1632 г., для всего (или значительной части) тиража нового издания по большей части можем выяснить, в какие места России поступили его экземпляры. Например, экземпляры вышеупомянутой Псалтыри с восследованием 1632 г., судя по записям в первой книге продаж, были куплены в лавке типографии жителями 61 населенного пункта страны.

Среди них по количеству покупок выделяются уже знакомые нам по адресам развоза книг города: Вологда – 12 книг, Пермь Великая – 8, Новгород и Суздаль – по 7, Рязань и Коломна – по 6, Кострома – 5, Ростов – 4, Ярославль, Муром, Серпухов, Казань, Галич, Астрахань, Тверь и Троице-Сергиева лавра – по 3 покупки и т. д. 192 экземпляра Апостола (1633), судя по росписи продаж, купили жители 27 населенных пунктов и монастырей России: 9 книг ушли в Казань, 7 – в Ярославль и его окрестности, 6 – в Вологду, 5 – в Кириллов монастырь, по 4 книги приобрели жители Костромы, Мурома и Белева. В росписи указаны также жители Арзамаса, Калязина, Нижнего Новгорода, Переславля, Ростова, Смоленска, Соловков.

Подобная картина наблюдалась и в более позднее время. Например, 432 экземпляра упомянутого выше Часовника 1644 г. купили немосквичи. В Кострому и Ярославль ушло 145 книг (8 покупок), на Соловки и в Холмогоры – 88 (4 покупки), в Псков, Вологду и Кириллов монастырь – 66 книг, в Иосифов Волоколамский монастырь – 40 книг (2 покупки), в Калязин и Нижний Новгород – 45 книг.

Примерно так же разошелся тираж Часовника 1645 г.: 319 экземпляров купили жители 17 городов. Среди них: Новгород – 39 экземпляров, Соль Камская – 29, Суздаль – 26, Кириллов монастырь – 25, Муром – 23, Кострома – 20, Устюг Великий – 18, Тверь – 17, Владимир – 14, Холмогоры – 13 экземпляров.

Это в достаточной степени типичная картина распространения книг в то время. Вот, например, результаты росписи данных о продаже Соборного уложения, которые приводит в своей книге С.П. Луппов: из 1173 экземпляров книги (цена 1 руб.) более 45 % купили не москвичи, а жители почти 100 населенных пунктов, а также монастырей. На первом месте по количеству приобретенных экземпляров стоит Новгород (45 книг), на втором – Рязань (44), на третьем – Смоленск (31 экз.). Далее идут: Ярославль, Кашира, Суздаль, Кострома, Галич, Коломна, Вологда, Казань и т. д.

Наиболее объективную картину распространения книги по стране в середине века, очевидно, можно составить на основе обобщения достаточно обширного материала о покупках разных типов изданий. Для этого можно использовать указатель в уже упомянутой книге С.П. Луппова[65] и наш анализ росписей продаж 5667 экземпляров шести изданий Учебной псалтыри 1645–1649 гг. Вот перечень 10 городов, жители которых сделали самое большое число покупок всех 17 учтенных в указателе С.П. Луппова изданий: Новгород – 47 покупок, Вологда – 46, Ярославль – 45, Кострома – 42, Рязань – 36, Вятка – 32, Нижний Новгород – 29, Казань – 26, Галич и Смоленск – по 24 покупки.

1631 экземпляр (около 23 % тиража) вышеупомянутых изданий Учебной псалтыри в самое ближайшее после выхода книги время купили жители 67 городов, сел и монастырей буквально всей России. И тем не менее основными адресами аккумуляции печатных книжных богатств в первой половине XVII в. традиционно оставались те самые регионы, которые были названы в таблице 2 (с. 64–65): костромичи приобрели 185 Учебных псалтырей (32 покупки), новгородцы – 122 (9 покупок), жители Вологды – 71 книгу (15 покупок).

Неопровержимым доказательством того, что в первой половине XVII в. московская печатная продукция действительно попадала фактически во все населенные места России, являются записи на сохранившихся экземплярах московских изданий.

Обработка 25 изданных каталогов различных собраний ранней кириллической печати[66] позволила сделать следующие наблюдения. На каждых 100 экземплярах ранних кириллических изданий в записях XVII (!) в. в среднем сохранились упоминания о бытовании этих книг в 53 населенных пунктах, церквях и монастырях. Например, на 528 экземплярах старопечатных книг, описанных в каталоге собрания Научной библиотеки МГУ[67], обнаружено 637 вкладных, владельческих, дарственных, запродажных и иных записей XVII в. Они зафиксировали бытование печатной московской книги в 140 населенных пунктах и 63 монастырях России – от знаменитой церкви в с. Янидор Чердынского уезда, Перми и Соликамска до Львова и Астрахани. Таким образом, как и говорилось в послесловиях многих изданий, книга рассеивалась действительно «по всей… великой Русии… аки благое семя в доброплодные земли…».

Мы уже говорили о важном консолидирующем значении московских изданий, как общекультурном, так и политическом. Поэтому упомянем еще одну проблему, важную для оценки исторического значения ранней московской печати, о которой необходимо напомнить в данном контексте, – это ее международная роль. Речь прежде всего идет о славянских странах Балканского полуострова, находившихся в XVII в. под властью Османской империи, в которых национальная культура и национальные языки сурово преследовались, книгопечатание на них было абсолютно исключено. В этих условиях московские издания и в XVII, и в последующие века, вплоть до времени блестящего болгарского возрождения XIX в., были важнейшим и незаменимым инструментом сохранения общеславянских и национальных народных традиций этих стран. Упомянутой проблеме посвящена значительная литература, к которой и может обратиться читатель[68]. Значение же московского книгопечатания для украинских и белорусских земель в первой половине XVII в. достаточно очевидно.

Хотя выше кратко и упоминалось политическое значение многочисленных вседневных литургических текстов, существование ряда служб «на потребу» именно государственных учреждений, но значение книгопечатания для жизни государства было много шире. Недаром новая династия Романовых, пришедшая к власти в сложнейшее время в разоренной и неспокойной Руси, вынужденная задабривать поддержавшие ее силы и идти на компромисс с бывшими противниками, тем не менее одним из первых своих дел избрала восстановление книгопечатания. Еще до венчания Михаила Романова на царство, 5 января 1613 г., «начато быть боговдохновенное и трудолюбное дело новая штанба – сии речь печатных книг дело», – писал в своем так называемом Нижегородском памятнике мастер-печатник Н.Ф. Фофанов. Царь «для печатного дела» «дом превелик устроити повеле» и, несмотря на пустую казну «делателей», «преизобилно своими царскими уроки навсегда удовляя»[69].

Именно при Михаиле Романове окончательно складывается структура московского печатного издания, каждый экземпляр которого, независимо от содержания книги, включает специально написанное послесловие (а позднее – и предисловие), которое является почти государственным документом, построенным по законам дипломатики и рассчитанным на каждого читателя «любого чина и звания». Вот как говорится об адресате, на которого рассчитаны все эти сотни тысяч сопровождающих издания текстов: «…всякому роду, возрасту и сану: царем и князем, начальникам и начальствуемым, воином и простым, богатым и убогим, инокам и мирским, мужем и женам, юным и престаревшим, безчисленно всем». Именно поэтому царь и повелевает: «Типографским художеством, печатным тиснением издати ю (книгу. – И.П.) во общую пользу».

В каждом экземпляре московского издания послесловие прежде всего славило царя, создавая идеальный образ самодержавного правителя «Богом избранной» страны и ее столицы – града Москвы, «третьего Рима» христианской цивилизации.

Впервые в истории России эти тексты не только были написаны для массового читателя, но действительно стали государственной публицистикой. Высокий панегирический стиль, граничащий, с одной стороны, с литургикой, а с другой – с гиперболическими образами народного эпоса, создавался талантливыми, традиционно анонимными авторами, которые в XVII в. несомненно были сотрудниками Печатного двора. Для восхваления царствующего государя использовались самые различные доводы и ассоциации – от угроз «казнением» до умиления милосердием владыки земного и одновременно заместителя Владыки Небесного, единственного, кто может реально обеспечить всем читающим защиту земную и вечное спасение[70].

Эти идеальные образы царя и Отечества сопровождали или предваряли каждый экземпляр печатной продукции государевой Московской типографии, расходившейся действительно во все концы Великой Руси, к южным и западным славянам, на далекий Афон, в сотни иных мест, где книга продолжала еще долго сохранять свое первоначальное предназначение и функцию.

Послесловия излагали не только собственно «царистскую» идею, но также основные положения всего комплекса актуальных идей государственной идеологии, вплоть до идеальных целей внешней и внутренней политики, непререкаемого единства государства и церкви, верности ортодоксальному православию.

Все вышесказанное позволяет утверждать, что уже во второй четверти XVII в. московская печатная книга в результате очень точного государственного подхода к выбору книг для тиражирования, благодаря значительным для своего времени тиражам, особенно в отношении книг, необходимых для обучения грамоте и вере, благодаря политике цен на печатную продукцию действительно стала важнейшим фактором всей русской жизни. Продуманная политика развоза книг, раздача их в торговые ряды, открытие книготорговой лавки – все эти действия правительства, направленные на «рассеивание книг», «аки семян», в «доброплодную» землю всей страны, окончательно сделали московскую печать общерусским явлением.

Очевидно, что доказательным этот вывод мог стать только в результате впервые проведенного комплексного анализа материалов архива Московского печатного двора в сопоставлении с исследованием его продукции, которая была не только фактом, но и важнейшим и во многом определяющим фактором русской государственной, церковной, семейной и частной жизни, просвещения и консолидации всех слоев русского общества, его религиозного и национального патриотического воспитания, инструментом, создающим и поддерживающим общеславянское единство.