Читать книгу Гордость - Ibi Zoboi, Ibi Zoboi - Страница 9

– Вижу вас! – выпевает Мадрина: она сидит в кожаном кресле и протирает одеколоном незажженный семисвечник. Сладкий запах заполнил весь подвал. Крыша здания – место, где мы с Дженайей ловим редкие спокойные моменты, а подвал – пространство, где я погружаюсь в свои мысли и мечты рядом с Мадриной и ее заявлениями, что она умеет общаться с духами предков. С точки зрения Мадрины и ее клиентов, в этом подвале обитает Ошун, ориша любви и всего прекрасного. Для них это пространство волшебства, любви и чудес.

Я в этих духах и в «невидимых», как их называет Мадрина, не разбираюсь совсем. И это понятно. Мне ж их не видно. Но именно с помощью мудрости Мадрины мне удается распутывать тугие узлы своей жизни, так что я подыгрываю ей в ее ремесле и пытаюсь уверовать в этих духов.

– Бегает тут под дождем к дому соседских парней, – говорит мне Мадрина так, будто журит пятилетку, но я-то знаю, что она просто шутит.

– Я за Дженайей, – оправдываюсь я, вышагивая взад-вперед по подвалу. Узнав, что в выходные Дженайя собралась к Эйнсли на свидание, я явилась прямиком сюда, за советом.

Дым от сигар, шалфея и свеч создает мерцающие облачка по всей комнате. На столах – статуэтки святых, разноцветные свечи, черные куколки в нарядных платьицах, хрустальные вазочки с конфетами, флакончики с духами, все – в переливчатых желто-золотистых тонах. Когда подвал полностью украшен, он начинает напоминать гигантский торт, испеченный по случаю кинсеаньеры[14] какой-нибудь девушки. Мадрина смеется. Шутка может быть удачной, или неудачной, или вовсе не шуткой, но Мадрина всегда смеется от души.

– Так вы обе были в этом доме? Bueno[15]. Вы зря времени не теряете.

– Мадрина! Не надо так. Я, наоборот, пытаюсь Дженайю туда не пустить. К Эйнсли.

– Да велика беда, mija! Нравится ей этот парень. И все. А она, знаешь ли, уже большая девочка.

Я качаю головой.

– Они задаваки. Вот что плохо. Ты бы, Мадрина, видела их дом.

Я стою перед столиком, уставленным желтыми и золотыми штучками. Желтый – цвет Ошун. Помню, я спросила у Мадрины, когда она пыталась меня всему этому научить, почему цвет любви не розовый и не красный. А ты подумай про золотое солнце, сказала она. Это оно заставляет всех на свете влюбляться: океан целовать землю, землю приголубливать деревья, деревья нашептывать милые глупости нам в уши.

– Так который из них Эйнсли? Один красавчик или другой красавчик? – Мадрина хохочет, а я качаю головой.

Я громко, глубоко вздыхаю.

– Этим парням тут не место. И, отремонтировав дом, они изменили суть всего квартала. Папуля говорит, теперь недвижимость подорожает, налоги повысятся. Так ведь, Мадрина? Тебе из-за них придется платить больше налогов?

– Зури, mi amor[16]! Да не забивай ты свою славную головку налогами и ценами на недвижимость. Тебе семнадцать лет. Не твое это дело. Твое дело – влюбляться!

– Я сюда не за любовными советами пришла, – уточняю я.

– А вот и за ними. Ты хочешь убедиться, что твоя любимая сестра не подцепит какого-то playa[17]. – Она подмигивает мне, тем самым уточняя, что использовала сленговое слово правильно.

– Мадрина, во всем, в чем нужно, я уже убедилась. – Я опускаю руки и присаживаюсь на свободный стул рядом с ее столиком.

На этом столике у Мадрины стоит хрустальный шар, лежат карты таро, разбросаны кости бог знает от чего, монеты бог знает откуда, ракушки, камешки, скатанные бумажки, тут же – небольшая коллекция сигар. Но это все показуха. Мадрина по большей части просто сидит, затягивается обычной сигаретой и рассуждает с клиентами обо всем на свете. Время от времени бросает намеки: кто на них запал, с кем стоит связать свою жизнь, с кем развестись, присутствует ли в картине любовница на стороне или семья на стороне. И никогда не ошибается. Говорит, что это духи направляют ее мысли, но мне кажется, у нее просто развитая интуиция.

Мадрина достает из лифчика зажигалку. Зажигает ароматическую палочку, зажимает в зубах. Дым пляшет по ее лицу, потом окутывает голову – будто бы произносит молитву над ее мыслями и воспоминаниями.

Я сижу прямо напротив, запах наг чампа[18] щекочет мне нос, но Мадрине я про это не говорю.

– Ну ладно, – начинаю я. – Дальше вот как все будет. Дженайя начнет встречаться с этим парнем. Они все лето проведут вместе, а для меня у Дженайи не будет ни минутки и…

Мадрина поднимает руку, прерывая мое перечисление всевозможных жалоб.

– Ты раз за разом произносишь имя Дженайи. Почему ты волнуешься за старшую сестру? Это ее жизнь.

Я выдыхаю, усаживаюсь на стул поглубже. Мадрина меня обезоружила.

– Я не хочу, чтобы Дженайя менялась, – говорю я совсем тихо.

Мадрина закрывает глаза и начинает негромко напевать. Простирает над столом свои широкие прохладные ладони. Я беру их в свои. Она их поглаживает. Задерживает на долгую минуту. Потом открывает глаза, ухмыляется. Лицо у нее гладкое для ее возраста, но морщины на шее как рябь на морской воде, а бурые крапинки над воротником белого платья как россыпь тусклых маленьких солнц.

– Нет, mija. Это тебе придется поменяться.

– Мне? – Я напрягаюсь. – Но Дженайя…

Она стискивает мне руки, я расслабляюсь. Закрываю глаза. Она делает глубокий вдох и начинает:

– Послушай меня, Зури Луз. Дай сестре жить, как хочется. Не бойся перемен.

– Ну ладно, – отвечаю я. Вот только сердце не готово отпустить старшую сестру на свободу.

Вечером звонят в наш звонок. Вернее, не в наш, а в тот, что внизу, – наш сто лет как сломался. Но нижний достаточно громкий, нам слышно. К нам обычно приходят позвать папулю или маму на партию в домино или вернуть нашу посуду.

– Зури! – громким приятным голосом кричит снизу мама. По словам Дженайи, кричит уже в третий раз, а я вся ушла в книгу и не слышу.

Мама кричит снова:

– Зури! Спускайся! К тебе пришли.

У меня сердце уходит в пятки, я слышу, как все мои сестры кидаются кто к окну, кто к дверям в квартиру. Слышу, как близняшки и Марисоль шикают друг на друга. Ко мне никто не ходит: Шарлиз всегда пишет эсэмэску или звонит, прежде чем прийти. И потом, она бы просто поднялась наверх. Мама никогда не зовет меня вниз, если ко мне «пришли». Так что, кто там у двери, я понимаю уже после первого лестничного пролета.

Мама улыбается слишком старательно. Прежде чем уйти обратно наверх, она мне подмигивает. Я даже не смотрю на Дария, стоящего в дверном проеме. Я смотрю на его кроссовки и голые лодыжки.

Глаз я так и не подняла, а он уже мне что-то протягивает. Мой ноутбук.

– А, блин, – говорю я и забираю свою вещь. Я даже не сообразила, что оставила его у них.

– Не стоит благодарности, – отвечает он.

– Спасибо. – Я прижимаю ноутбук к груди.

Подбородок мой ползет вверх, мы встречаемся взглядом. Я осознаю, что мы стоим совсем близко. Улица снаружи затихает, как будто все соседи затаили дыхание.

А он стоит, и я не понимаю: ждет он от меня еще каких-то слов или предполагает, что я приглашу его войти. Я вглядываюсь в его глаза в поисках разгадки, но он их отводит, а я не знаю, как быть дальше, так что просто делаю шаг назад и хлопаю дверью ему в лицо.