Читать книгу То, что делает меня - Ида Мартин - Страница 5

На новом месте я спал отвратительно. То и дело просыпался, смотрел на соседнюю кровать, на закутанное в одеяло сопящее тело, вглядывался в незнакомые очертания комнаты.

Кровать была непривычно высокая и мягкая, подушка перьевая – хрустящая, накрахмаленное белье холодное, а запахи чужие. Но под утро, после того как уже рассвело, внезапно так вырубился, что не слышал ни подъема Дятла, ни хождения бабушки, ни их разговоров.

А когда Дятел растолкал меня, вскочил весь в поту и, с трудом соображая, где нахожусь, за пятнадцать минут умылся, оделся и вылетел из дома, чтобы не дай бог он не вздумал идти со мной.

Своих я нашел сразу. Классная, на удивление молодая и пышногрудая блондинка, столь энергично размахивала табличкой с надписью 11 «А», что только слепой мог не заметить. Возле нее столпилось несколько образцово-показательных учеников с букетами, а сзади, чуть поодаль, стояли мои вчерашние знакомые – Тифон и Леха.

Белая рубашка Тифона с закатанными по локоть рукавами была надета поверх длинной серой футболки, на шее же болталась многослойная черная бандана-маска из тех, которыми мотоциклисты защищают лицо от ветра.

Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на всеобщее оживление так, словно забрел сюда случайно. А вот Леха – довольный и сияющий, безукоризненно одетый по форме, но в подвернутых брюках и без носков – увлеченно болтал с девчонкой в короткой расклешенной юбке и на высоких каблуках. Ее рыжие, забранные наверх волосы были такие густые, что казалось, еще немного, и рассыплются по плечам.

Увидев ее, я тут же остолбенел. Не только потому, что она была второй рыжей красавицей, встретившейся мне в этом районе, точно я попал в какое-то ирландское гетто, но и из-за ужасного сходства с Трисс Меригольд – соблазнительной ведьмой из третьего «Ведьмака». Королевой моих детских мечтаний. Только лицо у Трисс всегда оставалось строгим и сосредоточенным, эта же девушка светилась, как летнее утреннее солнце. А ее длинные загорелые ноги окончательно выкинули меня из реальности, так что я машинально остановился, будто мог упасть, и застыл как полный придурок.

Из эстетического ступора меня вывел телефонный звонок.

– Привет, котик! Ты уже в школе? – голос у мамы был запыхавшийся.

Но не успел я ничего ответить, как она снова затараторила:

– Обживаешься? Нравится?

Зачем она это говорила? Знала же, что не нравится.

– Находишь общий язык с бабушкой?

– Угу, – буркнул я, хотя вчера вечером собирался объявить, что больше не вынесу в этой семейке и дня.

– Ладно, все. Целую. Бегу с Аленкой в поликлинику. Вечером созвонимся.

Она сбросила вызов, я огляделся, а весь мой новый класс уже направился разбирать первоклашек.

Школа оказалась типовая, в точности как моя старая. Два узких прямоугольника, соединенные стеклянным переходом. Большой прямоугольник – три этажа с классами, в маленьком – столовая, актовый зал и физкультурный. Только стены бледно-персиковые, а не уныло-зеленые. На первом этаже – огороженная раздевалка, большой холл с зеркалами и диванами, довольно чистенько, и, если бы речь шла не о школе, я бы сказал уютно.

На первом уроке Наталья Сергеевна – математичка – сразу начала знакомить со мной класс. Вызвала к доске и торжественно представила:

– Ребята, хочу проинформировать вас, что у нас новенький мальчик. Никита Горелов. Правильно я говорю?

– Угу.

– Надеюсь, вам как одиннадцатиклассникам не нужно напоминать о правилах гостеприимства и хорошего тона?

– Конечно, не нужно! – тут же выкрикнул Леха. – Мы самый гостеприимный класс в мире!

– А что по этому поводу думает Трифонов? – Наталья Сергеевна подошла к третьей в центральном ряду парте, где сидели Леха и Тифон. – Есть ли у Никиты шансы выжить в этом классе?

– Не волнуйтесь, выживет, – прохрипел в ответ Тифон.

– Что у тебя за вид?

– Горло прихватило, – он еще плотнее прижал бандану к шее, чтобы не засветить дракона.

– Все равно приведи себя в порядок. Каникулы закончились. Смотри, в этом году условия те же. Одно неосторожное движение, и ты пулей вылетаешь из школы.

Голос у Натальи Сергеевны был холодный и немного стервозный.

– Хорошо, – послушно согласился Трифонов.

Учительница хотела ему еще что-то сказать, но потом передумала и вернулась ко мне:

– А ты, Никита, садись ближе. Вон, к Поповой на вторую. Им с Емельяновой противопоказано за одной партой сидеть, – с этими словами она рассадила двух громко болтающих подружек.

Мне было все равно, какая парта, но через проход от места рядом с Поповой сидела рыженькая девушка с шикарными ногами, за ней – Тифон и Леха. А на первой парте, передо мной, тот приятный спокойный парень, что прогнал хорьков. Так что выбором Натальи Сергеевны я остался доволен.

Попова, маленькая щуплая девчонка с длинными перламутровыми ногтями и нарисованными черными бровями а-ля Кара Делевинь оказалась очень раскрепощенной и, стоило мне опуститься рядом с ней, принялась болтать:

– Это хорошо, что тебя со мной посадили. Я когда в Москву только переехала, в шестой класс сюда пришла. Знаешь, как боялась! Две недели ни с кем разговаривать не могла. Стеснительная была очень. Я и сейчас стеснительная, но уже поменьше…

И она стала что-то трепать про себя, про то, как ей было в школе раньше и как сейчас.

А Наталья Сергеевна рассказывала о «Правилах безопасного поведения в информационной среде». Слушать такое было забавно, с тем же успехом я бы мог ей про математику начать заливать и объяснять, какая это полезная штука, когда ею правильно пользуешься, и какая опасная, если не знаешь таблицу умножения. Да любой третьеклассник раскрыл бы тему гораздо лучше.

Мы как-то с Боряном решили, что для учителей нужно ввести ЕГЭ по Интернету, чтобы они с нами хоть на одном языке разговаривали.

В основном математичка, конечно, втирала про «Синих китов», суицидников и прочих придурков, у которых все фигово, так что можно было вообще не слушать.

Не знаю, где такие персонажи водятся, никогда никого похожего не встречал. Скорее всего, это какой-то нелепый миф, наподобие пришельцев или йети. Человек так устроен, что всегда борется за свое выживание, даже если не сильно умный, не потрясающе красивый, не особо талантливый и ничем не лучше других.

Хотя, по мнению моей мамы, только самые лучшие могли рассчитывать на прекрасное и благополучное будущее. И вообще хоть на какое-то будущее. Именно поэтому, кстати, она была так одержима всякими кружками и секциями. Хотела из меня вундеркинда сделать. Лет до двенадцати моих все надеялась, а потом, когда я ничем не отличился и везде показывал обычные средние результаты, до нее наконец дошло, что я не обладаю никакими особыми дарованиями. Один раз в запале даже высказала, что я «никакой» и «бесперспективный» получился.

Но и тот, кто не умеет плавать, барахтается до последнего, а заблудившийся в лесу идет на свет. Это инстинкт. И чего мне теперь? Под поезд кидаться? Ну уж нет. Каждый выживает как может, и раз так сложилось, что в нормальном доме мне было отказано, значит, оставалось только приспосабливаться к новым условиям обитания.

Пусть мама пеняет на себя. Сама виновата. Специально буду тусить с этими уличными ребятами. И курить начну, и пиво пить, и на мотике ездить с Тифоном, а может, даже драться стану и сломаю себе что-нибудь. А еще заведу девушку, вот эту рыжую, например, приведу ее домой и скажу всем, что женюсь. Я представил лица мамы с бабушкой, и настроение значительно улучшилось.

На литературе русичка Алина Тарасовна, неопределенного возраста очкастая тетка с расчесанными на прямой пробор и убранными за уши волосами взялась допытываться, кто и что прочел за лето по программе. А как услышала про Булгакова, завела о «вечных» темах в «Мастере и Маргарите».

Однако одновременно с ней на третьей парте центрального ряда Леха с Тифоном во всеуслышание обсуждали другую «вечную» тему: кто круче, Роналду или Месси.

– Два мяча в Лиге чемпионов, Ла Лига и Суперкубок Испании – против жалкой Копы дель Рей. Чемпион Европы. Это тебе о чем-то вообще говорит? – напирал Трифонов, развернувшись к соседу вполоборота.

– А пятьдесят один гол в пятидесяти пяти матчах по сравнению с сорока пятью голами Роналду в пятидесяти одном матче тебе о чем говорит? – отвечал ему Леха в том же тоне.

И чем громче становился гнусавый голос Алины Тарасовны, тем яростнее разгорался и их спор.

Ну и, естественно, русичка не выдержала:

– Криворотов!

Я вообще сначала не понял, что это фамилия. Показалось, что она выругалась на кого-то, но Леха тут же вскинулся и засиял ослепительной улыбкой.

– А ну встань, – потребовала она.

Он покорно поднялся.

– Что ты, Криворотов, прочитал за лето?

– Не помню, – признался Леха весело.

– Как это ты не помнишь? Может быть, и программу десятого класса не помнишь?

– «Грозу» помню, Алина Тарасовна.

– Какая потрясающая память! И что же ты там помнишь?

– Если по правде, то мало. Довольно скучная история.

– Да неужели? – Очки русички подпрыгнули. – Наверное, от того, что там ни слова про футбол?

– Ага, – без тени смущения подтвердил Леха. – Обычная бабская тема. Любовь, сопли, слюни, самоубийство. Между прочим, та самая пропаганда суицида, которой нас на прошлом уроке пугали. Сначала в школе проходим, а потом на Интернет сваливают.

Класс заметно оживился.

– Что ты такое говоришь, Криворотов? – взвилась Алина Тарасовна. – Образ Катерины – не пропаганда! Он, чтоб ты знал, символизирует освобождение от безысходности. Избавление от гнета и терзаний души. Молодая женщина мечтает улететь! Вырваться из зловонного болота темного царства!

Высокопарно размахивая руками, она медленно двинулась по проходу в конец класса.

– Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь…

Алина Тарасовна готова была продолжать, но Леха насмешливо перебил:

– Вот-вот. Я про то и говорю. Лететь ее тянет. Ага. Камнем на дно.

Народ расшумелся еще больше. И русичка, сообразив, что процитировала не лучший фрагмент, беспомощно воскликнула:

– Это же классика, как тебе не стыдно?!

– А что тут стыдного? – парировал Леха. – Не я же эту унылую депрессуху написал.

– Первый день, Криворотов, а ты меня уже вывел!

– Извините. Я не хотел.

– Про Катерину я все поняла! Может, вспомнишь что-то еще? Расскажешь о Базарове? Обломове?

– Расскажу, конечно, – охотно согласился Леха. – И Обломов, и Базаров – два очень мутных персонажа.

– Каких-каких?

– Неоднозначных.

– Та-а-ак, – на миг распаленное лицо Алины Тарасовны посветлело. – Хорошо. И в чем же их неоднозначность?

– Базаров только и делает, что базарит, а Обломов – обламывает, – на одном дыхании весело выпалил Леха, уже окончательно играя на публику.

– Садись, клоун, – с трудом сдерживая гнев, презрительно фыркнула русичка. – Как был дегенератом, так и остался.

По классу прокатился ропот. Народ явно был на Лехиной стороне, и тот сел на место с видом победителя.

– Было прикольно, – сказал я ему, как только мы вышли из класса после звонка. – У нас бы за такое к директору потащили.

– А смысл? – раздалось позади.

Я обернулся – та самая рыжая, похожая на Трисс девчонка. И все, что я собирался сказать Лехе секунду назад, моментально вылетело из головы.

– За одиннадцать лет наш директор насмотрелся на Криворотова во всех видах, – поравнявшись со мной, она продолжила идти рядом.

– Далеко не во всех, – громко откликнулся Леха.

– А если она подписана на твою инсту? – засмеялась рыжая.

– Тогда во всех, – весело признал он, поднял с пола сделанный как заколка-прищепка белый бант и, ускорившись, ушел вместе с рыжей вперед.

Вблизи девушка понравилась мне еще больше: улыбка широкая и теплая, глаза светло-серые, дымчатые, как утренний туман, а непослушные волосы такого мягкого оттенка рыжего, вроде осенних листьев или меда.

На четвертом уроке выяснилось, что у нас физкультура. Формы, естественно, ни у кого не было, но на стадион все равно погнали.

На улице стояла дикая духота и безветрие, а с правой стороны уверенно ползала густая сине-черная туча, и спокойное ясное небо постепенно приобретало тревожный желтоватый оттенок.

Физрук Василий Викторович, кривоногий коротышка с торчащими в стороны усами и странным прозвищем – Полтинник, с вызовом зыркнул в сторону тучи, презрительно хмыкнул и велел всем построиться. Без восторга оглядел весьма малочисленный ряд, а заметив меня, подошел. Пощупал мышцы, легонько ударил кулаком в живот. Потом резюмировал:

– Сойдет. Спортом занимаешься?

– В позапрошлом году футбол бросил.

– Ну и дурак.

Он не спеша двинулся дальше, но вдруг, через пару человек от меня, встал как вкопанный, с полнейшим недоумением на лице. Я высунулся посмотреть, чего там такого интересного. И все тоже посмотрели.

На Дятла. Тот стоял себе ровненько, старательно вытянувшись по команде «смирно», даже и не подозревая, что голову его украшает пышный и нарядный белый бант. Тот самый, который Леха на полу нашел.

Девчонки закатились, парни захрюкали. Удивленное лицо Дятла, взволнованно хлопающего ресницами и крутящего головой в поисках того, что вызывает такое неудержимое веселье, выглядело нереально комично.

– Это что за барышня у нас? – подлил масла в огонь Полтинник. – Тоже новенькая?

– Нет, – совершенно серьезно ответил Дятел. – Это же я – Ваня Соломин.

– Не может быть! – физрук сделал вид, что страшно удивлен. – Соломин? А как изменился!

– Да, мама тоже говорит, что я вырос.

Дятел вел себя как полный ишак. Мне было смешно и одновременно ужасно неловко за него.

Угораздило же заиметь такого родственника.

У всех началась истерика, Леха аж вывалился из строя, корчась в немых судорогах.

– Ладно, – сказал Полтинник, – ходи, как тебе нравится.

И потом заставил всех парней бежать два круга по стадиону, а девчонкам разрешил «совершить легкий моцион», потому что они в юбках и на каблуках.

Но осилить мы успели только один круг, черная туча стремительно заволокла небо над нашими головами, и внутри нее послышались глухие раскаты.

– Так, ребята, хорош! Быстро в школу! – крикнул физрук.

Насчет этого упрашивать было не нужно. Помчались наперегонки, но дождь все равно жестоко настиг нас возле крыльца. Рубашка промокла в одно мгновение. Мы толпой залетели под навес и замерли, глядя на плотную, гудящую стену воды.

И вдруг Тифон как засвистит! Я глянул и обалдел. Посреди стадиона, под проливными потоками, задрав голову и подняв руки к небу, стояла та рыжая. Странное, немного неправдоподобное зрелище, будто она вдруг вообразила себя могущественной повелительницей стихии.

– Эй… Че залипла? Иди сюда! – крикнул Леха.

Но с таким же успехом он мог бы звать фонарный столб.

– Миронова! Зоя, чтоб тебя!

Хриплый голос потонул в новом раскате. Тогда Трифонов, громко чертыхаясь, спрыгнул с крыльца и, прикрывая голову руками, бросился к девушке. Следом рванул и Леха. В ту же минуту сверкнула молния, и оглушительный удар накрыл все вокруг.

– А… а… а! – заорал кто-то сзади. – Еперный театр!

Мои одноклассники повалили в школу.

Разглядеть сквозь мутную серую толщу дождя, что происходит на стадионе, было проблематично, но я видел, как Трифонов бесцеремонно подхватил Зою под коленки, перекинул через плечо и потащил к школе.

Принес, поставил под крышу и принялся вытирать ей лицо своей банданой. Зоя взвизгнула, засмеялась и стала отбиваться, точно это какая-то веселая игра. Но Тифон был разозлен и шутить явно не настроен, поэтому, когда, она попыталась укусить его за руку, выдал такую тираду относительно ее выходки, что остававшиеся на крыльце девчонки быстренько ретировались.

Я же присел на корточки неподалеку и сделал вид, что вожусь с кедами.

Мокрая Зоя – зрелище не для слабонервных: плотно облепившая тело белая блузка, блестящие босые ноги, рассыпавшаяся по плечам под тяжестью воды рыжая копна.

В какой-то момент мне показалось, что я сплю и она мне снится, но резкий требовательный голос Трифонова жестоко вырвал из нахлынувших грез. Ему, похоже, на всю эту красоту было до лампочки.

– Совсем с головой поссорилась? Что это было?

– Ничего, забудь, – Зоя попыталась проскользнуть в школу, но тут на ступени влетел Леха. Вода катилась с него, как с Ниагарского водопада, а в руках он держал Зоины туфли.

– Только не это, – Зоя поморщилась. Без туфель она была чуть ниже Лехи. – Хоть босиком домой иди.

– А чего напялила? – неодобрительно проворчал Тифон.

– А то, что я не хуже других, – она утерлась локтем и выжала волосы.

– Хочешь мое мнение? Другим, может, такое идет, а тебе – нет. И юбка эта тоже.

– Твое мнение меня интересует меньше всего, – обиженно отозвалась Миронова и, придерживаясь за Леху, нагнулась, чтобы надеть злосчастные туфли.

Я снова невольно залюбовался ею, но Трифонов перехватил мой взгляд:

– Тебе чего? – с наездом бросил он.

Еще вчера мы с ним катались по району, а сегодня он будто и знать меня не хотел.

– Ничего. Просто. Ребра прихватило, – на ходу сочинил я. – Болят еще. После вчерашнего.

Трифонов сунул мокрую бандану в карман, подошел и протянул мне холодную влажную руку, помогая встать.

– Сделай глубокий вдох и не думай. Любая боль идет от головы, – со знанием дела сказал он. – Если у тебя есть хоть капля силы воли, ты можешь этим управлять.

– Чем управлять? – не понял я.

– Да всем. Боль – это знаешь что? Это сигнализация. Она включается, когда твоему телу угрожает какая-то опасность. Но умеючи любую сигналку можно вырубить.

– Слушай его больше, – крикнула Зоя. – Он тебя сейчас плохому научит: как из нормального человека превратиться в Терминатора.

– Ты прощаешься со мной, чао бамбино, сори, – развязно пропел Леха, обнимая Зою за плечи. – Для меня теперь любовь – это только горе. Две кости и белый череп – вот моя эмблема. Называй меня теперь Терминатор-немо.

Из-за блестящих капель на ресницах его и без того синющие глаза казались еще ярче.

Зоя расхохоталась, а Тифон отмахнулся от них как от дураков и продолжил:

– А еще подкинь организму эндорфинчика. Он, как морфий, снимает любую боль. Перец сожри. Обычный черный. Не обязательно много. Щепотку на кончик языка. И физическая нагрузка очень помогает, не сможешь сейчас отжиматься – приседай. И шоколад, кстати. Только несладкий.

Я тут же вспомнил Игоря. Вот у него такие же разговоры постоянно были.

– Кстати, по поводу эндорфина, – Леха мигом нарисовался между нами и, понизив голос так, чтобы Зоя не слышала, доверительно проговорил: – Есть один самый верный и надежный способ…

С осуждающим вздохом Тифон закатил глаза:

– Лех, ты о чем-нибудь другом говорить можешь? У тебя этот способ на все случаи жизни.

– Естественно. Потому что смех, впрочем, как и то, о чем ты подумал, не только продлевает жизнь, но и значительно скрашивает ее.

Домой я пришел раньше Дятла. Взял со сковородки холодную котлету, глотнул из чайника воды и ушел в бабушкину комнату.

С работы бабушка должна была вернуться только в шесть, так что до этого времени я мог наслаждаться долгожданным покоем. Упал на застеленную шерстяным покрывалом кровать и, утопая в огромных пуховых подушках, минут десять лежал, глядя на чуть пожелтевшую штукатурку потолка и прокручивая в голове сегодняшние события.

Для первого дня в новой школе все прошло довольно прилично, весело даже, но самое прикольное было то, что я, похоже, реально влюбился. Хорошо это или плохо, я пока понять не мог, но, когда вот так лежал и смотрел в потолок, вспоминая мокрые рыжие волосы и дымчатый взгляд, мне однозначно было хорошо.

И только я успел немного размечтаться, как в коридоре хлопнула дверь, звякнули брошенные на полку ключи, и тут же началось:

– Никита! Ни-ки-та!

Послышалось шарканье тапочек и хлопанье дверей. Наконец Дятел додумался проверить у бабушки.

– Вот ты где. Чего не отзываешься? – белобрысая голова выглянула из-за двери.

– Что тебе надо?

Дятел раздражал невозможно. Одним своим видом раздражал.

– Поболтать хотел. Узнать, понравилось ли тебе в школе.

Ресницы у него были совсем девчачьи, точнее, Аллочкины.

– Тупой вопрос. Это же школа. Чему там нравиться?

– Наталья Сергеевна тебе понравилась? Она хорошая. А ребята?

Он все-таки просочился в комнату.

– Сегодня первое сентября. Что можно понять по одному дню?

– А я все понял, – вид у него был чрезвычайно довольный, словно он разведал нечто секретное. – Ты хочешь подружиться с Трифоновым, Мироновой и Криворотовым. Я видел. Наблюдал за тобой.

– Делать тебе больше нечего? Наблюдать за мной.

– Просто хотел предупредить, что из этого ничего не выйдет. Они крутые и к себе никого не принимают.

Слово «крутые» в его исполнении прозвучало смешно.

– Может, я тоже крутой? – с той же многозначительной интонацией передразнил я.

Дурацкий Дятел противно захихикал, будто я что-то смешное сказал. Так и захотелось ему в лоб дать.

– Я раньше тоже с ними дружить хотел, но они меня не приняли.

Тут я уж точно чуть с кровати не упал.

– А, ну раз с тобой не стали, с ними явно что-то не так.

– Но это давно было, когда я еще не знал, что они проблемные и неблагополучные.

– Что значит проблемные?

– Курят, пьют и с дурными компаниями водятся. Андрей Трифонов с пятого класса на учете в полиции состоит, а Криворотов все лето двойку по химии исправлял. Их вообще не хотели в десятый брать. Но Лешины мама с папой директора уговорили как-то, а Трифонов сам просился. Но это вообще отдельная история, – Дятел осторожно присел на краешек кровати в ногах. – С учебой у него средне, потому что соображает быстро, но с поведением отвратительно. Прогулы, драки, несколько раз учителей прям на уроке посылал, представляешь? Стекло в столовой разбил, из окна с третьего этажа из кабинета истории спрыгнул, хорошо, в сугроб попал. Историчка из-за него после этого из школы ушла. А еще они с Криворотовым петарды в туалете взрывали и…

– Так что за история? – я уже понял, что если Дятлу давать волю, то трепаться он может без остановки.

– Они с Ярославом Яровым поспорили.

– Яров – это темноволосый, молчаливый и серьезный? На первой парте передо мной?

– Да. Он, как и я, на золотую медаль идет. Но в прошлом году олимпиаду по математике я на семь баллов лучше написал. Зато он по физике лучше, не помню насколько.

– Рассказывай уже!

– Так вот, они поспорили, что Трифонова в десятый не возьмут. То есть Яров говорил всем, что даже если тот захочет, то его не возьмут, потому что он тупой и бедный. В смысле, денег на репетиторов нет. Всех против него настраивал. Тогда Трифонов разозлился и решил доказать, что его возьмут. В прошлом году ходил к Марии Александровне – директрисе – и умолял оставить его, а поскольку оценки за ОГЭ у него неплохие и Полтинник его очень любит, она все же согласилась, взяв клятвенное обещание вести себя прилично. И представляешь, он за прошлый учебный год еще ни разу ничего не натворил. Теперь вообще ни с кем не конфликтует и слушается учителей. Вот поэтому тебе могло показаться, что они нормальные. Но на самом деле с ними лучше не связываться. Бабушка сказала, что Андрей запущенный и неуправляемый, а Леша легкомысленный и беспечный.

– Вот и отлично, – я с вызовом посмотрел ему в глаза. – Теперь они мне еще больше нравятся. Все, иди отсюда. Я специально в другую комнату ушел. От тебя подальше.

Дятел поднялся, постоял немного и понуро поковылял к двери.

– Эй, погоди, – окликнул я. – А Зоя что?

Этот вопрос волновал меня больше всего.

– Зоя? – он задумался. – Она добрая и веселая. Только учится нестабильно.

– С кем из них она встречается?

– А, это, – протянул Дятел, будто я спросил что-то очень скучное. – Вроде ни с кем. Про такое я не знаю. Зато она поет хорошо. В прошлом году на Девятое мая здорово пела.

– Все-все, иди.

– А! Вспомнил! – он полез в карман и вытащил желтую «нокию». – У тебя под кроватью нашел. Ты, наверное, думал, что потерял?