Читать книгу Есть душа у любви. Архивная история из студенческой жизни - Ида Родич - Страница 7

Свято место не бывает пусто. Как только Динка покинула «апартаменты» Лейлы, в нее тут же вселили аспирантку из Москвы Лину, почтительную даму внушительных размеров, прямолинейную и не слишком деликатную по натуре. По Динкиным меркам, по возрасту и по уму она превосходила ее как минимум в два раза. Лина преподавала лингвистику в вузе. Динке она представлялась строгим преподавателем с указкой в руках, чтобы в любой момент можно было достать отвлекшегося студента, не тратя на его наказание ни времени, ни слов.

Новая соседка не понравилась Лейле. Между ними установились натянутые отношения. Общей у них оказалась только доброжелательность к Динке, в любовные дела которой египтянка незамедлительно посвятила приехавшую преемницу.

Лина оказалась человеком отзывчивым. Проникнувшись Динкиным несчастьем, она со знанием дела сразу же окунулась в решение ее проблем и заняла в этой истории авторитетное место генеральной советчицы.

– Как ты тут на новом месте? – участливо расспрашивала она Динку. – Мы с Лейлой переживаем, лучше ли тебе. Забываешь его потихоньку, или все так же?

– Не знаю. Нужно, чтобы время прошло, – нерешительно ответила ее добровольная подопечная.

– Ой, не уверена. Если ты ничего не будешь делать, твои страдания затянутся надолго. Нельзя этого допустить, нервнобольной станешь.

Динка молчала, не зная, что сказать. Слово «нервнобольная» было для нее весомым аргументом.

– Я не вижу здесь никаких проблем, – продолжала Лина свои нотации. – Твой парень предпочел тебе другую девушку. Значит, у него нет к тебе чувств. А раз их нет, то и этого человека в твоей жизни быть не должно, – просто и логично поучала она подопечную.

– Знаешь, Лина. Если бы я была уверена, что он, действительно, ко мне равнодушен, то я бы уже вычеркнула его из своей жизни. Но я боюсь ошибиться. Ведь это я его оскорбила. Чувство вины не дает мне забыть эту историю.

– Так, терзаешься из-за вины, значит. А он, заметь, не терзается и терзаться не будет. Ну, хорошо, – сжалилась она над растерянной девушкой. – Допустим, ты хочешь знать правду о его отношении к тебе. Так вот, запомни, нет ничего искреннее откровенного взгляда. Только учти, что такой естественный взгляд поймать трудно. Человека надо застать врасплох, когда он будет самим собой, думая, что за ним никто не следит. Понаблюдай, может, и поймешь, как он к тебе относится.

Разумная идея Лины с взглядом пришлась Динке по душе. Ей давно казалось, что Андрей предпочитает общаться с ней глазами. Его взгляд был особенный, более глубокий и содержательный, чем у других. При немногословном Андрее он был хорошей поддержкой их общения. Да и что стоят слова? Говорить можно, что угодно, язык без костей. А взгляд – это голос души, он изнутри. Ведь не зря говорят, что глаза – зеркало души. Смотришь в глаза человека, а кажется, что разговариваешь с его душой.

– Это дельный совет, Лина. Теперь-то я уж точно определюсь с его отношением к себе, а там и решу, – обрадовалась Динка. – Ну, как там моя Лейла поживает?

– Неплохо. Задачи свои по ночам решает да Коран слушает. Как ты только Коран выносила?

– Нормально, он меня успокаивает. А по мне она скучает? – поинтересовалась девушка.

– Конечно. Я ей не нравлюсь. Не сошлись мы с ней характерами. Зайди к ней сейчас. Я как раз в библиотеку ухожу.

– Хорошо, – ответила Динка и побежала оказывать своей старшей подруге срочную моральную помощь.

Увидев Динку, Лейла обрадовалась и стала жаловаться на неуважительное отношение к себе со стороны Лины. Москвичка казалась ей какой-то отсталой от жизни. Египтянку раздражали предметы, привезенные ее соседкой из Москвы, и больше всего привычная для советского человека мочалка, такая продолговатая соломенного цвета с двумя тряпичными ручками, чтобы можно было удобно спину поскрести. Она почему-то висела у них прямо на вешалке рядом с дорогим черным пальто Лейлы. У Лейлы руки чесались выкинуть вон эту мочалку, но она не решалась. Все-таки Лина была такая же аспирантка, как и она. И жили они в комнате на равных.

Лейла брезгливо потыкала в мочалку пальцем.

– Видишь, Динка, как я теперь плохо живу. Даже на моем пальто висит уже какая-то гадость.

Вдруг лицо Лейлы просветлело, и она торжественно заявила гостье:

– Эх, Диди, поспешила ты со своим переездом. «Черный» теперь у нас почти не появляется, а по его унылой подружке видно, что их отношениям пришел конец. Так им и надо. Разрушили они нашу идиллию. Может, вернешься?

– Нет, Лейла. Ты уж прости, но мне с ним лучше не видеться. Кто знает, может, у них еще все наладится.

– Вряд ли. Я думаю, что он поступил так из-за обиды на тебя. Чтобы ты тоже почувствовала, как больно бывает, когда предают человека. Но это жестокий метод воспитания. Его поступок больше походит на месть.

Слухи о том, что многообещающая парочка рассталась, беспощадно ползли по общежитию. Брошенная Андреем пассия страдала, не зная, что предпринять. Динка жалела бедняжку, но помочь ей ничем не могла.

«Не надо было тебе ко мне бегать счастьем своим хвастаться. Тоже победительница нашлась, – сочувственно укоряла ее про себя наша героиня. – Вот теперь и будешь сидеть в той же шкуре, что и я. Ну, ничего, вдвоем веселее».

И все же вопрос, почему Андрей пренебрег такой красивой девушкой, не давал ей покоя.

«Мной-то понятно почему, не очень его прельщала. А эта ведь всем была хороша…. Или это она его бросила? Не все парням нас бросать, – гадала Динка. Думать плохо об Андрее ей не хотелось.

После скоропалительного расставания с несостоявшейся спутницей жизни Андрей притих, новых подруг не заводил и вел себя образцово.

«Ну вот, за ум взялся», – порадовалась за него Динка.

Но радость ее оказалась преждевременной. Через некоторое время она с удивлением узнала, что в их общежитии провозглашено общество «Мартовских котов» из трех участников. Два «кота» учились с ней в одной группе, а третий «кот» оказался Андреем. Учредители уникальной организации неплохо обжились втроем в одной комнате. Их объединяла любовь к свободной заграничной жизни. «Коты» нашли источник дополнительного дохода в виде ночных работ на вокзале и жили припеваючи.

Они купили себе телевизор с выходом на аморальный Запад и показывали интереснейшие программы особо приближенным персонам. В их комнате витал пленительный «западный дух». Перед ними заискивали неизобретательные однокурсники.

Бдительный комендант организовал проверку комнат на предмет недозволенных вещей. Но источник тлетворного влияния Запада не был обнаружен по причине того, что был надежно спрятан в белье жильцов.

Динка, как честный гражданин страны Советов, не могла закрыть глаза на вопиющее моральное разложение соотечественников и призвала сидящих с ней за партой «котов» к порядку:

– Стыдитесь. Вы организовали развратное сообщество. Мало того, что сами ведете себя непорядочно, так еще и Андрея втянули в свою порочную жизнь.

От такого беспардонного и несправедливого обвинения «коты» обиделись и ехидно спросили ее:

– А тебе не кажется, что нашим организатором является именно Андрей?

– Нет, не кажется.

Память о приличном человеке, каким она знала своего кумира, была еще свежа, и Динка проигнорировала их намек. А жаль. Не в нем ли крылся ответ на вопрос, почему он ушел от соперницы?

Осложнять отношения с Динкой в «кошачьи» планы не входило. Она была незаменимым посредником между ними и преподавателем, и дискутировать с ней на скользкую тему они не стали. Да и рыльце у них было в пушку. Сказывался тяжелый ночной образ жизни. Иногда «коты» являлись на занятия не выспавшимися, с головной болью и просили ее:

– Динуся, пригласи Форста в кафе за наш счет. А мы тебе за это торт закажем.

Динка обожала торты и соглашалась на переговоры. Преподаватель улыбался, слушая ее лепет, и шел проводить занятие в неучебное заведение. Это были самые веселые занятия в мире. После них учеба казалась малиной, а жизнь раем.

Тем временем обиженные «коты», не собиравшиеся брать на себя чужую вину, поставили Андрею на вид. Задетый за живое вдохновитель скандального общества воспринял вмешательство бывшей подруги в их дела как посягательство на ставшую такой сладкой свободу и, главное, как попытку дерзкого вторжения в его личную жизнь.

– Да эта инфантильная Динка становится опасной, – заключил Динкин кумир, почувствовав угрозу своей наладившейся жизни. Он стал более осмотрительным и окончательно отдалил от себя пекущуюся о его нравственности девушку: «Пусть не лезет, куда не просят, и не мешает мне жить так, как хочется».

Вот так быстро меняла заграница морально неустойчивых советских граждан. Таким людям было сложно снова вписаться в общество с нравственными идеалами на родине. Они мечтали устроить свою жизнь на вожделенном Западе, становясь часто не его жителями, а его жертвами. В основном из-за собственного любопытства и ротозейства. Их как магнитом тянуло ко всему недозволенному.

Главной фишкой для особо любопытных была диссидентская литература, доступная в немецкой библиотеке. Почитать нелегальные книжечки, повысить самомнение и уровень эрудиции было делом престижным. Этим занятием тайно грешили многие студенты. Так было, пока не нашелся рассеянный студент, оставивший свой паспорт в крамольной книге вместо закладки до следующего раза. Педантичные немцы немедленно проинформировали о преступлении консульство. Через сутки недоучившийся советский германист уже летел на родину в одностороннем порядке отбывать наказание. Это отрезвило любителей запрещенной литературы.

Динка считала советский документ символом доверия государства, а небрежное обращение с ним как пренебрежение этим доверием, так что наказание, по ее логике, было справедливым, хотя и слишком строгим. Но такие случаи были редкими. Как правило, охотников поиграть с государством не было, чего нельзя было сказать о государстве, представители которого умудрялись проникать даже в интимные сферы жизни студентов. Так, за безобидный поход в ночной бар любителей клубнички могли выслать домой как неблагонадежных. Тем не менее, желающих посетить места приятного романтического досуга не убывало, так что жертв ночного искушения пеленговали регулярно. Конечно, из финансовых соображений «паломники» хотели только удовлетворить свое любопытство, не становясь завсегдатаями. Но, видимо, у советских представительств были свои критерии моральной безопасности наших граждан.

Правда, находились и такие студенты, которых выдворяли, казалось бы, вообще ни за что, как старшекурсника Гришку Шмякина, «эксперта» в премудрых вопросах поведения соотечественников за рубежом. Прибывших на учебу новичков Гришка предостерегал об опасностях на чужбине. За каждым углом, как тогда казалось Динке.

Как ни старалась наша героиня, а так и не смогла выяснить, за что же все-таки выгнали Шмяка.

«Наверное, у него было не все в порядке с «облико морале», – предположила она. Хотя более смелые товарищи шушукались между собой о том, что Шмякин был агентом иностранной разведки. И уликой тому были его западногерманские вещи. Динка считала такое обвинение глупым. С ее точки зрения, агентурная сеть этого государства должна была переживать слишком тяжелые времена, чтобы взять на работу такого бесшабашного сотрудника, как Гришка.

И вот неуязвимый Шмякин попал в беду. Как-то вечером Динка столкнулась с ним при входе в общежитие. Гришка проворно юркнул в здание прямо перед ее носом. Когда она вошла вслед за ним, запыхавшийся спринтер, оглядываясь по сторонам, прошептал ей на ухо:

– Еле ноги унес от гомиков.

– А кто такие гомики? – поинтересовалась Динка. Это слово она слышала впервые.

– Ну, те, которые на мужиков охотятся. Гомосексуалисты.

– Ясно. Так что же они и на тебя охотились? А ты-то зачем им понадобился? – бестактно спросила она.

– Для интима, – понизил голос Шмяк. – Ой, Динка, бежал от них аж от большого памятника. В этом районе их всегда полно.

– Надо было в церковь заскочить. Она как раз на пути стоит, – на всякий случай на будущее дала ему совет его доброжелательница.

«И кому этот повеса мог для интима понадобиться? Правда, Шмякин ярко одевается, носит плащ желтого цвета до пят и туфли на каблуках. Вот уж не подумала бы, что и на таких пижонов может быть спрос», – про себя изумлялась наивная девица.

– Ты не очень-то гуляй по вечерам. Педики и таких маленьких, как ты, ловят, – посоветовал Шмякин.

– Какие еще педики? – не сразу сообразила Динка. В ее родном городе педиками называли велосипеды.

– Педики – это те же гомики, только названия разные, – пояснил Гришка. – Так что ты берегись, – предостерег он ее и погрозил для острастки пальцем.

– Спасибо тебе, Григорий, за просвещение, а то бы так опозориться могла. Села на педик и поехала! Вот смеху-то было бы, – поблагодарила его пристыженная собеседница.

– Ну, не поминай лихом. Откомандировывают назад, в Сибирь, – многозначительно объявил Шмякин.

– Что же ты там делать-то будешь?

– Ладно. Не пропаду. Мир посмотрел. Вон сколько всего увидел, – Гришка беспомощно растопырил руки. – Другие наши товарищи и этого никогда не увидят, – гордо добавил несчастный.

«Вот ведь как несправедливо бывает, – жалела неудачника Динка. – Человек боялся педиков, а поймало его консульство». Ей было обидно, что такие безвредные люди, как Шмякин так несвоевременно домой уезжают.