Читать книгу Крестики-нолики - Иэн Рэнкин - Страница 11

Это не редакция, а городская свалка, вот что это такое! Организованный хаос во всем своем великолепии. Стивенс порылся в пачке бумаг, лежавших в канцелярской корзинке, с чувством, будто он пытается отыскать иголку в стоге сена. Быть может, он положил этот материал в другое место? Он выдвинул один из больших, тяжелых ящиков своего стола и тотчас задвинул обратно, опасаясь, как бы не вырвалась на волю часть тамошнего беспорядка. Попытавшись взять себя в руки, он сделал глубокий вдох и вновь выдвинул ящик. Потом осторожно, словно там что-то кусалось, сунул руку под кучу бумаг. И его так-таки укусила огромная скрепка-собачка, соскочившая с одного из досье. Она тяпнула его за большой палец, и он, с громким стуком задвинув ящик, принялся проклинать редакцию, журналистику и деревья, виновные в существовании бумаги. Пропади оно все пропадом! Он откинулся на спинку стула и зажмурился: от негодования у него тряслись губы, и дым зажатой в них сигареты начал есть глаза. Было одиннадцать утра, а редакцию уже окутывала сизая мгла, как будто дело происходило на съемках сцены на болоте из фильма «Бригадун». Стивенс схватил листок с машинописным текстом, перевернул его и начал быстро писать огрызком карандаша, который он стащил в букмекерской конторе.

«Икс (главарь?) поставляет товар Ребусу, М. Где тут вписывается полицейский? Ответ: то ли везде, то ли нигде».

Он помедлил, вынул изо рта сигарету, заменил ее новой и прикурил от горящего окурка.

«Теперь – анонимные письма. Угрозы? Код?»

По мнению Стивенса, Джон Ребус не мог не знать, что его брат тесно связан с шотландским миром торговли наркотиками, а зная, вполне мог и сам быть с ним связан и, возможно, намеренно запутывал расследование, чтобы спасти родного брата.

На этом материале можно будет сделать потрясающую статью, но Стивенс понимал, что отныне должен действовать крайне осторожно. Никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь ему разоблачить полицейского, а если кто-нибудь разузнает, что он затеял, у него будут очень серьезные неприятности. Ему следовало сделать две вещи: проверить свой страховой полис и постараться обо всем этом помалкивать.

– Джим!

Редактор жестом велел ему зайти в камеру пыток. Стивенс поднялся с места с таким трудом, точно успел к нему прирасти, поправил галстук в лилово-розовую полоску и поплелся навстречу предполагаемому разносу.

– Да, Том?

– Разве ты не едешь на пресс-конференцию?

– Еще уйма времени, Том.

– Кого из фотографов ты берешь?

– Какая разница? С тем же успехом я могу щелкать своим паршивым «Инстаматиком». Никто из наших юнцов все равно снимать не умеет, Том. Вот если б ты дал мне Энди Флеминга…

– Ничего не выйдет, Джим. Он освещает королевское турне.

– Какое королевское турне?

Том Джеймсон произвел угрожающее телодвижение, будто бы собираясь подняться со стула, что было бы беспрецедентным поступком. Однако он лишь выпрямил спину, расправил плечи и с подозрением уставился на своего репортера – звезду уголовной хроники.

– Ты ведь пока еще журналист, Джим, не правда ли? То есть ты часом не ушел до срока на пенсию, отшельником не заделался? А старческого слабоумия в роду не наблюдалось?

– Слушай, Том, когда королевское семейство совершит преступление, я первый буду тут как тут. Пока этого не случилось, я о нем и не думаю, разве что в кошмарном сне увижу.

Джеймсон демонстративно посмотрел на часы.

– Ладно, ладно, иду.

С этими словами Стивенс с поразительной скоростью повернулся на каблуках и выскочил из редакции, не обращая внимания на раздававшиеся за спиной крики начальника, желавшего знать, кто из имеющихся под рукой фотографов ему сгодится.

«На черта мне вообще нужен фотограф? – угрюмо размышлял Стивенс. – Я в жизни не встречал фотогеничного полицейского!» Однако, выходя из здания, он вдруг вспомнил лицо секретаря пресс-службы полиции и, улыбнувшись, сказал себе, что был не прав.

– «Повсюду ключи к разгадке для тех, кто читает между времен». Сплошная тарабарщина, правда, Джон?

Бессмыслица.

Мортон вел машину, направляясь в район Хеймаркет. День выдался ненастный: порывистый ветер бросал в лицо прохожим струи холодного дождя, пробиравшего до костей. Было так пасмурно, что даже в полдень автомобилисты ездили с включенными фарами.

Отличный денек для работы на свежем воздухе.

– Бессмыслица? Нет, Джек. Вторая часть вытекает из первой; тут есть какая-то логическая связь.

– Ну что ж, будем надеяться, ты получишь еще несколько писем. Может, тогда мы все поймем.

– Может быть. По мне, так лучше бы этот бред собачий вообще прекратился. Не очень-то приятно сознавать, что какой-то маньяк знает, где ты работаешь и где живешь.

– А твой номер есть в телефонной книге?

– Нет, не внесен.

– Значит, он шел другим путем. Но как же он у знал твой домашний адрес?

– Он или она, – уточнил Ребус, вновь засовывая письма в карман. – Ну откуда мне знать?

Он зажег две сигареты и одну, оторвав фильтр, протянул Мортону.

– Спасибочки, – поблагодарил Мортон, сунув в рот коротенькую сигаретку. Дождь шел на убыль. – Потоп в Глазго, – добавил он, не рассчитывая на ответ.

От недосыпа у обоих слезились глаза, но это дело уже не давало им покоя, и потому, с трудом соображая, они мчались по направлению к эпицентру расследования. На открытом всем ветрам пустыре, рядом с местом, где было найдено тело девочки, соорудили небольшой разборный домишко, временный штаб, откуда полиция руководила операцией: проводился поквартирный опрос, а еще предстояло опросить друзей и родственников. Ребус терпеть не мог эту скучную и малопродуктивную работу.

– Одно меня беспокоит, – сказал еще утром Мортон. – Если эти два убийства связаны между собой, то мы, похоже, имеем дело с человеком, который выбирал себе жертвы наугад и раньше ни с одной из девочек знаком не был. А это значит, что работенка предстоит чертовски трудная.

Ребус тогда кивнул. Однако можно ли исключить вероятность того, что либо обе девочки знали убийцу, либо убийца сумел как-то завоевать их доверие. Иначе неглупые девочки, которым было почти по двенад цать лет, наверняка сопротивлялись бы при похищении. И это непременно кто-нибудь бы заметил. Пока же ни одного свидетеля не нашлось. Странно, очень странно.

Когда они добрались до тесного командного пункта, дождь уже перестал. Инспектор, руководивший выездной бригадой, сразу вручил им списки фамилий и адресов. Ребус был рад оказаться вдали от полицейского управления, вдали от Андерсона и его мышиной возни с отчетами и бумагами. Настоящая работа была именно здесь, в гуще людей, возможных свидетелей поступков, а то и промахов убийцы, которые могут столкнуть расследование с мертвой точки.

– Вы не будете возражать, сэр, если я спрошу, кто предложил поручить нам с коллегой поквартирный опрос?

Инспектор сыскной полиции смерил Ребуса внимательным, насмешливым взглядом:

– Еще как буду возражать, Ребус, черт подери! Это ведь все равно не имеет значения, так или нет? Каждое задание в этом деле жизненно важно. Давайте не забывать об этом.

– Так точно, сэр! – сказал Ребус.

– Вы тут, должно быть, чувствуете себя как в коробке из-под башмаков, сэр, – сказал Мортон, разглядывая тесное помещение.

– Да, сынок, я сижу в коробке из-под башмаков, но башмаки – это вы, ребята, так что шевелитесь, черт подери!

А этот инспектор, подумал Ребус, кладя свой список в карман, кажется, славный малый. Довольно остер на язык – как раз во вкусе Ребуса.

– Не беспокойтесь, сэр, – тотчас отозвался он, – мы мигом.

Он надеялся, что инспектор заметил иронию, сквозившую в его голосе.

– Кто последний – тот педик, – подхватил Мортон.

Нынешнее дело о похищениях не укладывалось ни в какие стандартные рамки и, безусловно, требовало индивидуального подхода. Однако Андерсон действовал согласно издавна сложившейся полицейской процедуре: отправил своих людей на поиски тех, кого принято проверять в первую очередь, – родственников, знакомых, зарегистрированных преступников с педофильскими наклонностями. С особым вниманием управление расследует деятельность полулегальных организаций вроде группы с чудовищным названием «Обмен педофильской информацией». Какую-то пользу можно извлечь и из телефонных звонков, которыми сейчас наверняка одолевают Андерсона. Как правило, звонят в полицию чудаки, но разговоры с ними представляют собой прекрасный материал для анализа: одни звонившие сознаются в совершении преступления, другие представляются медиумами и предлагают помочь установить связь с покойниками, третьи городят всякую несусветную чушь, направляя полицию по ложному следу. Все они находятся во власти прошлых грехов и нынешних фантазий. Как, впрочем, и любой человек.

Подойдя к первому дому, Ребус громко постучался и стал ждать. Дверь открыла гнусная старуха – босиком, в некогда шерстяной, а ныне на девяносто процентов дырявой кофте, наброшенной на угловатые плечи.

– Чего надо?

– Полиция, мадам. По поводу убийства.

– Чего? Мне ничего не надо. Вали отсюда, а то позову легавых!

– Убийства! – заорал Ребус. – Я из полиции!

Пришел задать вам несколько вопросов.

– Чего? – Она отступила немного назад и уставилась на него, а Ребус готов был поклясться, что увидел в потускневшей черноте ее зрачков слабый проблеск былого интеллекта.

– Чего еще за убийства? – спросила она.

Неудачный денек. В довершение всего опять пошел дождь, колючие струи ледяной воды потекли по лицу и за шиворот, начали просачиваться в башмаки. Совсем как в тот день у могилы старика… Неужто он был там только вчера? Многое может случиться за двадцать четыре часа – по крайней мере с ним.

К семи вечера Ребус обошел шестерых из четырнадцати человек, значившихся в его списке. Со стертыми ногами, по горло налившись чаем, но мечтая о глотке чего-нибудь покрепче, он вернулся к командной коробке из-под башмаков.

На краю болотистого пустыря стоял Джек Мортон, озирая размокший глинозем, по которому были там и сям разбросаны кирпичи и разнообразные обломки.

– Адски неприятно здесь умирать.

– Она умерла не здесь, Джек. Вспомни, что сказал судебный медик.

– Ну, ты же знаешь, что я имею в виду.

Да, Ребус это знал.

– Кстати, – сказал Мортон, – педик-то ты.

– За это надо выпить, – подвел итог Ребус.

Пили они в самых убогих эдинбургских барах, в тех барах, куда никогда не заглядывали туристы. Они пытались избавиться от мыслей об этом деле, но не могли. Чем страшнее убийство, тем сильнее захватывает расследование; не дает думать ни о чем постороннем и заставляет еще больше работать; гонит в кровь адреналин и не позволяет отступить или бросить дело на полпути.

– Пойду-ка я, пожалуй, домой, – проговорил Ребус.

– Нет, выпей еще.

Джек Мортон начал пробираться к стойке с пустым стаканом в руке.

Ребус, путаясь в мыслях, вновь задумался о своем таинственном корреспонденте. Он подозревал Рону, хотя подобные выходки не вполне в ее стиле. Подозревал свою дочь Сэмми, быть может решившую отомстить отцу, вычеркнувшему ее из своей жизни. Члены семьи и знакомые поначалу всегда числятся в главных подозреваемых. Но письма может писать любой человек – любой, кто знает, где Ребус работает и где живет. А что, если опасаться следует кого-либо из сослуживцев?

Но кто бы ни был автором писем, зачем, ради Христа, он это делает?..

– Вот, пожалуйста, две чудесные пинты пива за счет заведения.

– Похвальная забота об интересах общества, – одобрил Ребус.

– Или об интересах заведения, да, Джон? – Мортон посмеялся собственной шутке и вытер пену с верхней губы. Он заметил, что Ребус не смеется. – О чем задумался? – спросил он.

– Это серийный убийца, – сказал Ребус. – Наверняка. И значит, наш приятель будет продолжать свое черное дело.

Мортон поставил стакан на стол: ему вдруг расхотелось пива.

– Эти девочки учились в разных школах, – продолжал Ребус, – жили в разных районах города, имели разные интересы, разных друзей, исповедовали разную веру и стали жертвами одного и того же убийцы, причем без каких-либо признаков сексуального надругательства. Мы имеем дело с маньяком. Найти его можно только чудом.

У стойки завязалась драка – по-видимому, из-за крупного проигрыша в домино. На пол упал стакан, и в баре ненадолго воцарилась тишина. Потом одного забияку увели на улицу приятели, а другой, оставшийся лежать у стойки, бормотал что-то подошедшей к нему женщине.

Мортон отхлебнул большой глоток пива.

– Слава богу, мы не на дежурстве, – сказал он. – Пойдем есть карри?

Мортон дожевал курицу и бросил вилку на тарелку.

– Наверно, мне следует потолковать с ребятами из министерства здравоохранения, – проговорил он, морщась. – Или из комитета по торговым стандартам. Это что угодно, только не курица.

Они сидели в небольшом ресторанчике неподалеку от Хеймаркет-стейшн. Фиолетовое освещение, стены, обтянутые красной тканью, и тихие звуки ситара для создания восточного колорита.

– Мне показалось, ты ел с удовольствием, – заметил Ребус, допивая пиво.

– Да, с удовольствием, но это не курица.

– Ну, раз ты получил удовольствие, тогда и жаловаться не на что. – Ребус сидел развалясь, вытянув ноги, перекинув руку через спинку стула и дымя, наверное, тысячной за день сигаретой.

Мортон с трудом наклонился к напарнику:

– Джон, всегда найдется, на что пожаловаться, особенно если при этом удастся не платить по счету.

Он подмигнул Ребусу, откинулся на спинку стула, рыгнул и полез в карман за сигаретой.

– Не еда, а настоящие отбросы, – сказал он.

Ребус попытался сосчитать, сколько сигарет выкурил за день он сам, но рассудок подсказал ему, что заниматься подобными подсчетами не следует.

– Интересно, что замышляет в данный момент наш приятель-убийца? – осведомился он.

– Может, хочет карри доесть? – предположил Мортон. – Беда в том, Джон, что он может выглядеть совершенно нормальным парнем, живущим вполне добродетельной жизнью с женой и детьми, этаким рядовым работягой. А под этой личиной скрывается обыкновенный псих.

– Нашего убийцу «обыкновенным» не назовешь.

– Это верно.

– Но возможно, ты прав. Ты хочешь сказать, что это оборотень – наподобие Джекила и Хайда, так?

– Именно. – Мортон стряхнул пепел на стол, и без того уже забрызганный соусом карри и пивом. Он пялился на свою тарелку так, точно не мог понять, куда подевалась вся еда. – Джекил и Хайд. Ты попал в самую точку. Знаешь что, Джон, я бы сажал этих ублюдков на миллион лет, на миллион лет – в одиночку размером с коробку из-под башмаков. Вот как бы я поступал.

Ребус разглядывал обои. Ему вспомнились те дни, когда он сам сидел в одиночке, дни последнего испытания в спецназе – попытки сломать его психику, дни вздохов и тишины, голода и грязи. Не хотел бы он, чтобы нечто подобное повторилось. И все же его они не одолели, не сумели одолеть. Остальным повезло меньше.

Лицо человека запертого в камере… Пронзительный крик…

Выпустите меня… Выпустите меня… Выпустите меня…

– Джон! Что с тобой? Если тебя тошнит – туалет за кухней. Слушай, когда будешь проходить мимо, сделай одолжение – постарайся выяснить, что они там режут на куски и бросают в кастрюлю…

Осторожной походкой жутко пьяного человека Ребус тотчас направился в туалет, но пьяным он себя не чувствовал, по крайней мере не настолько. В нос ему ударили запахи карри, дезинфекции, экскрементов. Он умылся. Нет, его не тошнит. Вряд ли он перебрал – ведь и у Майкла его охватил тот же страх, тот же мимолетный ужас. Что с ним происходит? Казалось, все его внутренности спеклись в твердый ком и мертвое прошлое вот-вот настигнет его. Похоже на нервный срыв, которого он давно опасался, но здесь было нечто иное… Впрочем, все это пустяки. Все уже прошло.

– Может, тебя подвезти, Джон?

– Нет, спасибо. Пройдусь пешком. Надо проветриться.

У выхода из ресторана они расстались. В сторону Хеймаркет-стейшн направилась подвыпившая компания конторских служащих – ослабленные узлы галстуков и резкий, тошнотворный запах духов. Хеймаркет была последней в Эдинбурге станцией перед расположенным в центре величественным вокзалом Уэверли. Ребус вспомнил, что выражение «сойти на Хеймаркет» на сленге обозначает «выскочить прежде, чем кончить», – самый дешевый способ избежать нежелательного зачатия. Кто сказал, что в Эдинбурге живут мрачные люди? Улыбка, песня – и удавка на шею. Ребус вытер со лба пот. Все еще чувствуя слабость, он прислонился к фонарному столбу. Он смутно догадывался, что́ с ним происходит. Все его существо отторгает прошлое, как организм отторгает донорское сердце. Он так старался забыть отвращение и страх, испытанные в армейских учебных лагерях, что малейшие отголоски этих воспоминаний вызывают у него в душе яростный протест. И все же именно там, в заключении, он узнал, что такое дружба, братство, дух товарищества – как бы это ни называлось. Да и о себе он многое узнал – больше, чем люди узнают за целую жизнь.

Его дух не был сломлен. Из учебки он вышел героем. А потом случился нервный срыв.

Довольно. Он пошел дальше, успокаивая себя мыслями о завтрашнем выходном дне. Весь день он будет читать, спать и готовиться к вечеринке – к вечеринке у Кэти Джексон.

А послезавтра, в воскресенье, он наконец проведет день с дочерью. Потом, возможно, выяснит, кто же все-таки пишет ему анонимные письма.