Читать книгу Москалёв. Новобранец космической пехоты - Игнат Коробань - Страница 7

Хроническое недосыпание. Нет, недоедание тоже имело место. То есть количество пищи, которое мы потребляли, было достаточным, чтобы дать необходимый прирост мышечной массы, накачиваемой в ходе тренировок, но из-за высоких нагрузок есть хотелось постоянно. Однако, постоянно испытываемый лёгкий голод не шёл ни в какое сравнение с постоянным желанием поспать. Не дом, не мамина выпечка, не любимая девушка были мечтой каждого новобранца. Новобранцы мечтали о сне.

Формально нам полагалось восемь часов сна в сутки. Но два-три раза в неделю случались учебные тревоги. Мы соскакивали с коек, хватали рюкзаки, штурмовые винтовки из оружейной комнаты, неслись сломя голову в парк боевой техники, заводили бронетранспортёры, получали боекомплект, выстраивались в колонну и командир роты проверял нашу боеготовность. После этого мы сдавали всё полученное барахло обратно на склад, загоняли наших коней (так мы называли броневики) обратно в стойло и шли досыпать. Я как-то в шутку назвал такую тренировку «волшебным сном». Название прижилось. Скоро весь наш учебный полк в письмах домой рассказывал о волшебных снах, которые снятся новобранцам два-три раза в неделю. Из-за этих волшебных снов время отбоя сокращалось на час, а то и на два.

Я всё время задавал себе вопрос: когда командиры спят? Особенно удивлял Сидоров. Он постоянно был при каком-нибудь деле. То он учил нас разбирать и собирать плазменную штурмовую винтовку, объясняя, что устройство её аккумулятора почти такое же, как и у плазменной ручной гранаты, за исключением, разве что, отсутствия поражающих осколков, и что если обращаться с ним неподобающим образом, то случится страшное. То он занимался с нами «спортивным отдыхом», заключающимся в кроссе километров на восемь, лично подгоняя отстающих. То заставлял роту орать во всё горло дурацкую фразу: «Мы лучше всех!», стоя под окнами соседней пятой роты. В ответ из распахнутых окон казармы тоже летел лающий крик: «Мы лучше всех!» – Мазепа не хотел уступать Сидорову. Так мы могли перелаиваться с соседями минут пятнадцать, пока мимо не проходил какой-нибудь офицер и не разгонял обе роты по местам занятий. Словом, энергии в нашем сержанте было на четверых.

В тот день, поднявшись как всегда под пение соловьёв, мы до обеда занимались на полковом полигоне строевой подготовкой. Соловьями мы называли ворон, гнездившихся неподалёку. Каждый вечер они собирались в стаю на берёзах, растущих на территории части, с полчаса галдели и улетали ночевать куда-то на север. Утром они возвращались, каркали полчаса и разлетались по своим вороньим делам. Когда Сидоров погнал нас на полигон, я удивился. Какая строевая подготовка может быть среди искусственных развалин и траншей? Оказалась, замечательная может быть строевая подготовка. Перебежки, переползания, применение к местности, то есть использование укрытий на поле боя, передвижение в бою на бронетранспортёрах. Кто бы мог подумать, что всё это тоже входит в строевую подготовку! Словом, после такой строевой, мы были по уши в грязи, пыльные, уставшие и как всегда голодные.

Сидоров вёл нашу роту в столовую. Мы прибывали в злобно-радостном настроении, потому что старшина пообещал, что завтра строевая подготовка на полигоне будет в костюмах противорадиационной защиты. Это значило, что каждый из нас абсолютно добровольно отдаст на благо Земной Федерации пару литров драгоценного пота. Словом, всё шло хорошо, как вдруг:

– Москалёв!

– Я! – откликнулся я из строя на окрик сержанта.

– Бегом марш к командиру полка!

– Куда? – не понял я.

Вызов рядового новобранца к самому полковнику был абсолютно невозможен. Если, конечно, новобранец не провинился настолько, что его требовалось отдать под суд, на что имел право только командир полка. Но я ни в чём не был виноват. Тогда почему меня вызывают?

– Доить верблюда»! – передразнил Сидоров, вызвав дружное ржание всей роты. – В штаб к командиру! Скачками, если хочешь успеть пообедать.

Естественно, я хотел успеть пообедать, поэтому рысью потрусил к зданию штаба.

Войдя, я отдал честь часовому, охранявшему боевой штандарт полка – двухметровое древко, на вершине которого помещался бронзовый земной шар, размером с дыню «Колхозница», в обрамлении лавровых листьев, над северным полюсом которого располагались литеры, обозначавшие название части: «56 УП». Мне навстречу вышел дежурный офицер с красной повязкой на рукаве и спросил:

– Тебе чего, боец?

– Рядовой Москалёв прибыл по вызову к командиру полка! – отрапортовал я.

– А. Так это ты папенькин сынок, – протянул офицер. – Ну иди. Там тебя давно ждут.

Ничего не понимая, я поднялся на второй этаж и направился к кабинету командира части. Папенькиным сынком меня называл тот детина, которого я отправил служить к дядьке. Это понятно, он считал что дядька, который хотел забрать меня служить в свой полк, является моим отцом. Но с чего так называть меня дежурному офицеру здесь, в пехотной учебке? Всё ещё ничего не соображая, я постучал в дверь и вошёл в кабинет командира полка.

– Разрешите войти.

– Заходи, – полковник сидел за письменным столом, за его спиной по левую сторону стоял флаг Земной Федерации, по правую сторону – флаг вооружённых сил, а над ними на стене висел портрет президента Лао.

– Рядовой Москалёв по вашему приказанию… – начал было я, но осёкся. Стол имел вид буквы «Т», роль ножки которой выполняла приставная столешница, по бокам которой стояли два ряда стульев для совещаний. И на одном из них сидел мой дядька и улыбался.

– Ну что, служака, – начал он, добродушно улыбаясь, пока я приходил в себя. – Поел солдатской каши? Домой не потянуло? Бабушка по тебе соскучилась.

Я, недоумевая, моргал глазами. Какого чёрта дядька тут делает? Я думал, что отвязался от него навсегда. Он что, снова бабкины пирожки мне притащил?

– Ну, ладно, – между тем продолжал он, – собирайся. Мы вскрыли твою махинацию с личным делом. Тот парень, которого ты послал в мой полк вместо себя, вернётся сюда, в пехотную учебку, а ты будешь служить там, где и должен. А там поглядим. Если будешь хорошо себя вести, то сможешь уходить домой на выходные.

Вот же влип! Какой ещё его полк? Не собираюсь я у него служить! Надо немедленно что-то придумать. Я посмотрел на командира полка. Тот кивнул:

– Собирайтесь рядовой. Вы убываете с вашим, э… полковником.

Это был удар в спину. Я привык считать эту часть своей. Я занимался делом, которое полюбил, каким бы дурацким оно ни казалось. Я восхищался Сидоровым и уважал командира полка, полагая, что они ценят мою службу и моё старание. А оказалось, что этот угрюмый тип в полковничьих погонах не видит разницы между мной и каким-то рослым дебилом, который наверняка принесёт в эту часть кучу неприятностей. Я почувствовал себя преданным. Неожиданно для себя, я осознал, что начинаю воспринимать командира полка как своего личного врага. Это была проблема. Огромная проблема. Потому, что справится с таким врагом я был не в силах. Но сейчас на это нет времени. Сейчас надо думать о том, как не дать дядьке увезти меня из части в свой трижды проклятый стройбат для дальнейшего прохождения службы под бдительной опекой бабушки.

– Виноват, – начал отбиваться я. – Никакой махинации не было. Я не понимаю, о чём вы говорите, господин полковник.

– Выполнять немедленно! – рявкнул командир полка, но я и не думал двигаться.

На занятиях по военному законодательству Сидоров объяснял нам, что военнослужащий имеет право покинуть территорию части только по приказу. Исключение составляет нахождение в командировке или увольнении. В обоих случаях законность нахождения вне части должна быть подтверждена соответствующим документом. И в любом случае, военнослужащий обязан вернуться в расположение части в назначенное время. Я решил ухватиться за эту соломинку.

– Не имею права, господин полковник. Пока не получу письменного приказа и командировочного удостоверения, я не имею права покидать территорию части. Кроме того, мне не указано время возвращения в часть.

– Вы больше не служите в этой части!

– Перевод в другую часть оформляется письменным приказом, заносится в личное дело и доводится до военнослужащего под роспись. Пока этого не сделано, я не имею права покидать расположение полка. Кроме того, в мирное время перевод возможен только в мой род войск, то есть в пехоту. Так что господину полковнику, – я глянул на своего дядьку, – всё равно не светит забрать меня под своё потное крылышко.

Оба полковника удивлённо переглянулись. Я тем временем пошёл ва-банк:

– Поскольку моя служба в инженерных войсках вряд ли является критически важной для обороноспособности Земной Федерации, то сдаётся мне, что в данном случае вы действуете не по приказу вышестоящего командования, а по личной инициативе, которая вряд ли будет поощрена, если о ней станет известно.

Слушая это, оба офицера наливались багровой краской. Наконец, дядька не выдержал:

– Ты подменил лист заключения о призыве в своём личном деле, паршивец!

– Никак нет, господин полковник, – спокойно ответил я. – Поскольку вы не влияли на решение офицера-вербовщика, то не можете знать, в какой род войск он меня отправил. Кстати, откуда вы знаете о том, где я прохожу службу? Ведь это секретная информация и не подлежит разглашению.

Брови командира полка полезли вверх. Он явно не ожидал такого поворота. Дядька же вовсе потерял контроль над собой. Он подскочил со своего места, подался вперёд и прорычал:

– Сопляк! Я сдам тебя в военную полицию! Офицер-вербовщик подтвердит, что направил тебя в стройбат, и ты загремишь в тюрьму за подделку документов!

Что ж. Дядя Саша решил пойти на обострение. Придётся ответить ему тем же. Иного выхода просто нет. Я продолжил:

– Никакой подделки нет. В моём личном деле все документы подлинные, любая экспертиза подтвердит это. Но ещё раньше это подтвердит офицер-вербовщик. Ведь он законопослушный человек и не стал бы нарушать закон, отправляя новобранца к месту назначения по блату. Кроме того, дядя, – я решил заканчивать и будь что будет, – за вовлечение в это дело военной полиции наша семья сожрёт тебя с потрохами.

– Ах ты, сопляк! – заорал было толстяк, но командир полка прервал его.

– Я всё понял. Рядовой, вы можете идти.

Дядька замолчал и уставился на командира полка. Я отдал честь, развернулся и вышел из кабинета.

Закрыв за собой дверь, я облегчённо выдохнул. Не то, чтобы я считал проблему решённой. Просто уж очень неприятно было мне, новобранцу, стоять навытяжку сразу перед двумя полковниками и отбиваться от их наездов. Надо было успевать на обед, иначе я мог остаться голодным. Я сделал пару шагов по коридору и остановился. Беда наверняка ещё не миновала. Родня, очевидно, решила окончательно сжить меня со свету своей заботой, и с этим надо было что-то делать. А для этого не мешало бы знать, как ещё родимый дядька может испортить мне жизнь. В коридоре было пусто. Я вернулся к кабинету командира полка и приложил ухо к двери.

– Какого чёрта ты его отпустил?

Надо же. Дядька говорил с моим командиром на «ты». Выходит, они были знакомы. Час от часу не легче.

– А что прикажешь мне делать? – спросил в ответ командир полка. – Втягивать в это дело военную полицию? Твой на всю голову хренанутый племянник явно не желает служить под твоим началом. И если он действительно сообщит в полицию, то это может помешать моей карьере. И нужны мне проблемы из-за твоих семейных тёрок? Чего ты вообще к нему прицепился? Пускай служит здесь. Тебе-то какая разница?

– Да понимаешь, – голос моего дядьки стал грустным, – его чёртова бабка мне всю плешь проела. Боится за своего внука. Как бы с ним в армии чего не случилось. Мы поначалу вообще пытались его в армию не пустить, но он разве будет кого спрашивать! Вот мы всей семьёй и решили, что будет надёжнее, если он станет служить у меня в полку. Я там за ним пригляжу, ну и вообще. Бабушка не будет волноваться и жена наконец-то мне уже… Ну это уже не о том.

Вот оно как! Значит вся семья против меня. Нет. С этой семейной заботой надо кончать. Вот только как?

Командир полка, выслушав объяснения дядьки, спросил:

– То есть забрать своего пацана тебе надо обязательно?

– Естественно. Эти бабы с меня же не слезут.

– Тогда вот что. Мы сделаем так, что он сам к тебе попросится.

– Как это? – поинтересовался дядька.

– Ну, ты как первый раз замужем. Создам ему такие условия, что он к тебе в соплях прибежит.

– Ладно. Пускай похлебает тягот военной службы. Заодно вежливости научится. А то ишь ты, законник выискался.

– Вот и договорились. Как дойдёт до кондиции, я тебе позвоню. Приедешь, заберёшь.

– Добро, – согласился мой родственник. – Только ты это. Смотри не перестарайся. Ну, в смысле, чтобы не случилось чего. А то мне за него перед моими бабами ответ держать.

– Не бойся. У него командиры профессионалы. Всё будет сделано как надо.

Я услышал, как заскрипел стул, когда дядька начал вставать из-за стола. Беседа двух полковников подошла к концу, пора было делать ноги. Я, стараясь ступать как можно тише, прошёл по коридору до лестницы, ведущей вниз, спустился на первый этаж и вышел из здания штаба.

В столовой вышел облом. Когда я пришёл туда, обед уже закончился и дежурный капрал послал меня подальше. Пришлось идти в казарму голодным. До ужина предстояло ещё несколько часов занятий на плацу. Нет, чёртовы родственники своей заботой меня до могилы доведут.

В казарме я застал своих друзей, лежащими на койках и обсуждающими, что бы мог значить мой визит к командиру полка.

– Наверняка наказывать будут, – говорил Ероха. – К полковнику просто так не вызывают.

– Нет, – возражал Васян, переворачиваясь с бока на спину. – Наказать мог и Сидоров. Тут что-то непонятное.

– А может он такой серьёзный проступок совершил, что его под суд отдадут. А это только командир полка может сделать. Вот его и того…

– Да не совершал он ничего.

– Может, совершил, а нам не сказал, – не унимался Ероха. – Да вот и он сам. Сейчас спросим.

Я стоял, облокотившись о стену, и слушал рассуждения друзей. Интересно было наблюдать, как рождаются сплетни. Тем более обо мне.

– Нет, друзья мои, под суд меня не отдадут, – проговорил я, укладываясь на свою койку. – А жаль.

– Это ещё почему? – живо заинтересовался Ероха.

– Потому, что иногда забота родственников, думающих, что лучше тебя знают, что для тебя лучше, хуже любого суда, – ответил я.

– Да не темни ты, – Васян заёрзал на койке от нетерпения. – Рассказывай всё толком.

Я и рассказал всё. А чего темнить с друзьями? И про бабку, и про дядьку, и про то, как отправил служить в стройбат вместо себя того детину, и про то, зачем меня вызывал командир полка, и про то, что жизнь мне теперь будут портить каким-то особо изощрённым способом. Васян с Ерохой только хлопали глазами да открывали от удивления рты, время от времени посмеиваясь над моим рассказом.

– Да, – задумчиво произнёс Ероха, когда я закончил, – влип ты серьёзно.

– Ясно, что серьёзно, – поддержал его Васян. – Что будешь делать?

– А что делать? – ответил я. – Терпеть. Торчать в учебке осталось два месяца. А там распределят куда-нибудь.

Первый период обучения, заключавшийся в рытье окопов, уничтожении мишеней из ракетомётов и езде по полям на бронетранспортёрах, мы как раз закончили. В учебном полку мне предстояло провести ещё два месяца, по прошествии которых всех новобранцев распределят по постоянным местам службы. Если дотянуть в учебке до конца обучения, то появлялась надежда распределиться туда, куда добрая рука моего дядьки не дотянется, чтобы портить мне кровь.

Конечно, в распределение мой толстый родственник обязательно вмешается, но поскольку пятьдесят шестой учебный полк был пехотным, то и распределят меня в любом случае в пехоту. Дядька сможет повлиять на место моей службы. Наверняка он постарается оставить меня служить на Земле и недалеко от дома. Я же хотел служить там, где можно было заняться настоящим делом. Но это была слишком далёкая проблема, чтобы думать над её решением прямо сейчас. В настоящее время мне надо было решить проблему с грядущими неприятностями. Я понятия не имел, что это за неприятности, когда они возникнут и от кого. Так что мне оставалось только держать ухо востро». От размышлений меня оторвал голос Васяна:

– Не думал я, что наш командир полка так легко сдаст своего солдата. Конечно, его попросил твой родственник, но я считал его порядочным человеком.

– Интересно, они все такие? – спросил Ероха.

– Кто, «они»? – не понял я.

– Офицеры, – пояснил Ероха. – И вообще командиры. Вот Сидоров, например. Спит, наверное, меньше, чем мы. Ест с нами в одной столовой. Учит всему, что знает сам. Бывает жёстким, иногда грубым. Но всегда справедлив и никого не наказал незаслуженно. Он тоже сдал бы тебя твоему дядьке?

Мы помолчали. Я посмотрел на часы. До начала очередных учебных занятий оставалось пятнадцать минут. Ероха продолжил:

– Или вот командир роты со своим замом. Хоть и мотаются постоянно по каким-то делам то в штаб, то ещё невесть куда, но тоже проводят занятия и если надо, ползают во время занятий по грязи вместе с нами.

– Мысль!

Ероха с Васяном аж вздрогнули от неожиданного крика и разом повернулись ко мне, как бы спрашивая взглядом: «Чего орёшь, дорогой друг?».

– Это мысль, Ероха, – уже спокойно сказал я, по-прежнему глядя в провисшую сетку второго яруса моей кровати, на котором спал новобранец, решивший, как и большинство солдат роты, воспользоваться обеденным отдыхом для сна.

– Излагай, – заинтересовался Васян.

– Нужен Сидоров.

– А подробней?

– Он сержант, – пояснил я.

– Я заметил это ещё месяц назад, – сострил Ероха, снова переворачиваясь на спину.

– Я тоже. Но понял это только сейчас.

Мои друзья в голос заржали. Хорошо хоть не стали подшучивать над скоростью моей мысли.

– Он сержант, друзья мои, – невозмутимо продолжал я. – Он профессиональный военный. А значит, знает о военной службе всё, что о ней вообще можно знать. Если кто и может подсказать, откуда ждать неприятностей, так это Сидоров.

Васян и Ероха перестали ржать и уставились на меня так, будто я им только что поведал о смысле жизни.

– Блин, – сказал, наконец, Ероха. – А это действительно, мысль.

– Осталось только так подъехать к Сидорову, чтобы он: первое – согласился с тобой разговаривать; второе – согласился рассказать тебе всё, о чём ты его спросишь; третье – согласился потратить на это своё драгоценное время, – внёс пессимистическую ноту Васян.

Да. Это, действительно было проблемой. Но спокойно подумать над ней я не успел, потому что заявившийся в казарму Копытовский построил роту и погнал на плац для дальнейших занятий.

Случай поговорить с Сидоровым представился в тот же день. Если до обеда мы занимались на полигоне и на стрельбище, то после обеда, как правило, сержант и капралы проводили занятия на плацу. Там мы учились оказывать помощь себе и товарищам при ранении, пользоваться средствами связи и другим снаряжением. Время от времени случались занятия в учебном классе. Назывались они «Общественно-государственная подготовка» и призваны были убедить нас в том, что решив защищать Землю и стать героями, мы поступили правильно. На этих занятиях от нас требовалось слушать нудные лекции, судя по всему, написанные теми же рекламщиками, которые придумывали рекламные слоганы для плакатов, висевших в холле моей школы. Для многих новобранцев, в том числе и для меня, это был самый трудный предмет обучения, поскольку во время этих лекций дико клонило в сон, а спать на занятиях запрещалось. Это было похоже на пытку, но командиры не чувствовали к нам жалости и неизменно раз в несколько дней талдычили нам о высоком долге по защите Земной Федерации, который нам предстоит исполнить.

В этот раз нас после обеда повели именно на общественно-государственную подготовку. Наша рота расселась в классе, рассчитанном на сотню слушателей, и Сидоров начал читать методичку «по промывке мозгов», как мы её называли:

– Военнослужащий вооружённых сил Земной Федерации является лицом, обеспечивающим безопасность государства от внешнего и внутреннего врага, – его голос во время чтения звучал усыпляющее. – Он обеспечивает эту защиту точным и беспрекословным выполнением приказов командиров, беззаветной преданностью верховному главнокомандующему Рональду Владимировичу Лао, ведущему Земную Федерацию к славе и процветанию, и умелым применением вверенного ему оружия, с одновременным экономным расходованием боеприпасов и бережным отношением к снаряжению.

Да. Это однозначно писали те самые рекламщики. Не мог нормальный человек написать такую галиматью. Слава богу, никто из нас, включая Сидорова, не относился всерьёз к этой бредятине. Сидоров был обязан проводить такие занятия, вот он и проводил их. Мы были обязаны всё это выслушать, вот мы и слушали. С осоловелым видом и с трудом открывающимися глазами.

– Бережное отношение к военному имуществу является следствием глубокого уважения военнослужащего к президенту Лао, преданности высшему военному командованию и готовности самоотверженно сокращать расходы на своё содержание, – голос Сидорова звучал всё тише. – Готовность выполнить любой приказ командования является подтверждением верности государству, народу и делу обеспечения защиты интересов, надёжно отстаиваемых и неизменно олицетворяемых нашим верховным главнокомандующим, вдохновляющим нас на упорное овладение своей военно-учётной специальностью.

Я попытался представить, как президент Лао может вдохновлять меня овладевать специальностью пехотинца. Вот он стоит на трибуне перед объективами камер головидения и, держа в руках ракетомёт, рассказывает, как стрелять из него по воздушным целям, чтобы сэкономить боеприпасы и проявить преданность высшему военному командованию.

– Москалёв!

Вот Лао поднимает ракетомёт, прицеливается в пролетающую мимо ворону и нажимает на спуск.

– Москалёв! – повторился крик Сидорова у меня над ухом.

Чёрт! Я всё-таки уснул.

Я подскочил как ужаленный и вытянулся по стойке «смирно».

– Господин сержант.

– Какого чёрта ты спишь на занятиях?

– Никак нет, господин сержант! – ответил я. – Я просто задумался.

– Да ну!? – деланно удивился Сидоров. – И о чём же ты задумался?

– О выдающейся роли нашего верховного главнокомандующего Рональда Владимировича Лао в деле вдохновения военнослужащих на овладение военно-учётной специальностью. В частности, на овладение стрельбой из ракетомёта по низколетящим воздушным целям.

Сержант только изображал злобу. На самом деле он и сам был рад отвлечься от чтения этого бреда, написанного неизвестным идиотом, и утверждённого министром обороны в качестве учебного пособия для новобранцев. Но всё же для порядка скомандовал:

– Упор лёжа принять.

Я упал на пол в упор лёжа.

– Десять отжиманий.

Я отжался десять раз, после чего Сидоров разрешил мне сесть на место. Вернувшись за свой стол, он продолжил читать лекцию о том, как мы все любим президента Лао, и как горим желанием выполнить какой-нибудь его приказ.

Спустя полтора часа, когда занятие подошло к концу, наш сержант спросил:

– Вопросы есть?

Этим вопросом заканчивались любые занятия. Но на занятиях по промыванию мозгов вопросов никто не задавал. В основном потому, что невозможно было вспомнить, о чём именно только что рассказывал Сидоров. Мы помнили, что сержант говорил что-то про воинский долг, президента Лао и тому подобное. Но вот что именно? Полтора часа пустой болтовни.

Тем сильнее удивился Сидоров, да и вся рота, когда я встал и произнёс:

– Разрешите, господин сержант.

– Да, – Сидоров удивлённо приподнял бровь.

– Если я правильно понял, то каждый солдат обязан с уважением относиться к командирам.

– Ну, – Сидоров не мог понять, куда я клоню.

– А если кто-нибудь из военнослужащих не проявляет достаточного уважения?

– То есть?

– Ну, если у подчинённого возникли напряжённые отношения с командиром.

– Тогда ему лучше перевестись в другую часть.

– А если у него нет такой возможности? – не унимался я.

– К примеру, у нас в полку, – вмешался Васян.

– Да, – поддержал его Ероха. – Если, например, командир полка поссорится с новобранцем.

– Командир полка не может поссориться с новобранцем, – ответил Сидоров. – Новобранец слишком мелкая величина, чтобы полковник обращал на него внимание. Даже если новобранец совершит дисциплинарный проступок, то это не будет ссорой с командиром. Это будет нарушением воинской дисциплины и повлечёт за собой соответствующее наказание. Которое не будет являться выяснением личных отношений.

Сержант определённо не понимал, о чём я его спрашивал. Я предпринял ещё одну попытку:

– А если предположить, что всё же возник конфликт. Как командир мог бы реализовать свою личную неприязнь?

– В этом случае командир приказал бы установить наблюдение за таким солдатом, и как только он допустил бы серьёзное нарушение дисциплины, то перевёл бы его на подсобку, крутить свиньям хвосты.

Это было уже ближе к делу. Я продолжил свой «допрос»:

– А почему сразу не послать такого солдата на подсобку? Зачем надо ждать ещё какого-то нарушения?

– Потому, – отвечал Сидоров, – что подсобное хозяйство является частью хозяйственного взвода, а в него переводят только бесперспективных. То есть таких солдат, из которых невозможно сделать бойцов.

– Значит, чтобы тебя перевели на подсобку, надо дать основания причислить тебя к бесперспективным?

– Да.

– Спасибо, господин сержант.

Я сел на место. Сидоров многое прояснил. Значит, командир полка будет следить за мной. Но как? Ведь не сам он будет ходить за мной следом в надежде, что станет свидетелем того, как я нарушаю дисциплину. Значит, он поручит это дело моим непосредственным командирам. Командиру роты, старшине роты и капралам. Интересно, как Сидоров отреагирует, когда поймёт, почему я задавал эти вопросы? Что ж, посмотрим. А пока занятия по общественно-государственной подготовке закончились и началась строевая на плацу.