Читать книгу На перекрестках судьбы, или Исповедь предателя - Игорь Анатольевич Шпотенко - Страница 1

Сентябрь 1980 года выдался очень жарким. Только – только отгремела наша олимпиада, спел свою песню Лев Лещенко и улетел в вечность плачущий Миша, совсем недавно похоронили Володю Высоцкого, уже почти год шла война в Афганистане, но о ней мы знали только то, что говорило сарафанное радио о привезенных цинковых гробах и небольших заметках в некоторых центральных газетах о помощи, которую оказывает наш народ своему, еще одному младшему братику -Афганистану.

Егор Щербаков получил свою повестку с военкомата и после первой же медицинской комиссии был направлен на полное обследование в городской больничный городок города Брянка Ворошиловградской области.

Денек выдался на славу, на небе ни единого облачка, градусник в тени показывал цифру 31. Егор шел не спеша, пешком с своего микро– района, где совсем недавно его родители получили новую трешку на шестом этаже девятиэтажного дома чешского образца и переехали с поселка Криворожье, где продолжали трудиться на самой старой шахте района 1-1 бис. Дорога проходила через еще один шахтерский поселок Завадск в конце которого и находился больничный городок. Мальчишки, после школы , гоняли в мяч на школьном стадионе , поднимая пыль , кто то возвращался с первой смены домой , бойко шла торговля совсем еще не старой бабки , жаренными семечками на углу школы , с которой ругалась уборщица в синем халате и с пустым ведром в правой руке, левой она доказывала продавщице семечек , что весь мусор от ее товара будет в школе и чтобы она уходила торговать в другое место…Егор в другое время не пожалел бы несколько минут и дождался бы конца этого диспута , но ему необходимо было в 14 часов быть в приемной главного врача города Марка Фердинандовича Куперман, только по этому спешил. Пройдя поселок Егор вышел на степную тропинку, которая шла между огородов граждан поселка и с интересом рассматривал, что выросло. В основном это конечно был картофель, но было много и лука, чеснока, встречался еще и горох, помидоры и конечно гарбузы или правильно тыквы. Но Донбасс принадлежал к Украине и говорили там одинаково, что на русском, что на украинском вернее на суржике.

Ворота в ЦГБ (центральная гор больница) были открыты и на посту никого не было, поэтому Егор свободно прошел к отдельно стоящему зданию управления ЦГБ и вошел в приемную. Секретарь, не молодая, но по всей видимости в молодости ух какая, лишь на долю секунды оторвала свой взгляд от пишущий машинки и удостоила им Егора, тихо спросила: «что надо?» Егор по жизни был любитель стильного юмора и поэтому в том же небрежном тоне ответил, что пришел забрать колбасу. Секретарь бросила стучать на машинке, отодвинулась от стола, показав при этом треугольник выреза с которого просматривалась шикарная женская грудь и ничего не поняв в юморе Егора сказала, что тот, наверное, что-то напутал, ему видно надо в столовскую конторку. Но поймав улыбку на лице парня, сообразила, что попалась и уже вежливо спросила: –«Вы к Главному?». Егор извинился и сказал, что по направлению с военкомата. Секретарь велела подождать и как-то ловко шмыгнула в двойные двери глав врача. Через несколько минут она вышла с бумагой в руках, это было направление на госпитализацию в приемное отделение, а куда и в какую палату определят уже по месту. Егор буркнул слова благодарности и вышел.

Около здания управления находился гараж ЦГБ, в котором в этот день проходил тех осмотр. Все машины были чисто вымыты, где надо подкрашены, особенно в строю выделялись два автомобиля главного это новая НИВА –зимний вариант езды глав врача и волга фургон – летний вариант. Марк Фердинандович себя не только любил, но и уважал. А в кабинете у него в это время сидели проверяющие и только поэтому Егор не попал на прием. Честно парень и не обиделся он спокойно шел в приемный покой.

Помещение приемного покоя находилось в четырехэтажном старом корпусе хрущевской постройки на первом этаже. В небольшом кабинете сидел моложавый мужчина в белом халате и такой же шапочке, пил чай и слушал какой-то очень забавный рассказ мед сестры, которая сидела на кушетке напротив него и забавно мотала ногами в процессе. Егор поздоровался и протянул лист врачу. Доктор прочитал писульку, которая была написана на отдельном листочке бумаги и подклеена к листу приема и обратился к Егору: «На что жалуетесь?» «Да ни на что» – ответил парень» я был больше года в тайге по комсомольской путевке с военкомата, там меня списали по тому, что начали шататься зубы, вот и все. А теперь готовлюсь в армию…» Доктор внимательно посмотрел в глаза парню и не заметив подвоха подписал бумагу, предварительно узнав где есть свободная койка. Егора определили в палату 4ре в хирургическое отделение. Палата была для выздоравливающих на 3м этаже хрущевской постройки. Егор спросил, как зовут доктора, на что он ответил – Горбачев Анатолий Григорьевич и разрешил позвонить домой, сообщить, что положили и что бы принесли необходимое в больницу. Облегченно вздохнув Егор пошел искать свою палату и отдать мед сестре поручение на постановку сегодня на питание. Палату он нашел практически сразу, это было обычное помещение, в которой стояло четыре солдатские металлические койки, но по два матраца. Койки стояли вдоль стен у окна небольшой стол и четыре тумбочки между кроватями. Большое, давно не мытое с уличной стороны, окно не завешивалось ничем поэтому на вечер вешали простынь или газеты. Койка Егора стояла с права первой у умывальника, в котором воды давно уже не было. Как ни странно, но простыни были белыми и не влажными, подушка мягкая, а одеяло не старое. Никаких развлечений в смысле радио точки в палатах не было и что бы узнать новости ходячие выходили в коридор , где в небольшом фойе стояло старенькое радио и четыре стула , а так же был открыт балкон , на котором хоть строго и воспрещалось , но мужики , а вечером и мед персонал покуривали….Егор сразу же завел знакомство с молоденькой сестричкой Олечкой ,которая сегодня дежурила в сутки и попросил ее набрать номер своего домашнего телефона , что бы попросить младшего брата привезти ему кое каких радио деталей для детекторного приемника вместе со всем необходимым в быту .Прозвучала команда готовиться к обеду так как раздатчица уже принесла ведра с первым и вторым .Егор почувствовал чувство голода так как перед военкоматом он ничего не ел, так было сказано ,потом все движения и вот и не знал записан он на этот обед или нет. Егор сел в фойе на стул. Больные потянулись в комнату для приема пищи. Оля, новая знакомая Егора, выглянула в фойе, увидела сидящего парня и ничего не говоря пошла в комнату к раздатчице. Раздатчицу звали Гульнара, уже не молодая татарка, живущая здесь же на территории ЦГБ с конюхом и садовником по совместительству, не известного возраста мужиком – которого все и даже глав врач звали просто ДЯДЯ Гриша. Оля подошла к парню и казала с улыбкой «не будешь кушать не поправишься, иди твой стол то же номер 4ре там на тебя уже все накрыто». Егор поблагодарил и пошел есть.

Стол обычный на четыре человека, зеленого цвета, был накрыт больничным обедом – горячий борщ с кусочком мяса пах так сильно свежестью и зеленью, что засосало под ложечкой, на второе была рисовая каша и две небольшие тефтельки, кисель стоял во главе стола все четыре стакана бледно розового цвета, хлеб лежал в одной тарелке. За столом сидело трое мужчин, еще не деды, но и молодыми их назвать было тяжело и с аппетитом уплетали первое. Егор вежливо поздоровался и присев на стул пожелал всем приятного аппетита «Еж, ибо остынет» отозвался один из сидящих с перевязанной, как после ранения, левой рукой. Егор с удовольствием набросился на еду. Столовская еда парню нравилась своим неповторимым в домашних условиях вкусом. Тот мужик, что сидел напротив Егора, подвинул к нему головку свежего чеснока и заулыбался. Парень отломил от нее несколько зубков и натер шкурку хлеба с солью – получилась вообще бомба от вкуса. Ели молча только слышны стуки ложек о тарелки. Попили не сладкий кисель и поблагодарив поваров встали. Мужики пошли на балкон – покурить по-тихому, а Егор пошел в палату и лег на постель, которую уже застелила санитарка, небольшая ростом женщина среднего возраста в сером халате и в резиновых тапочках на босу ногу. Парень наелся и решил, что можно вздремнуть, так как все процедуры будут только утром, как ему поведала Оля. В палату зашли курильщики и расселись по своим кроватям, которые со скрипом отозвались на это. «Ну, что будем знакомится с новеньким?» – спросил мужик с перевязанной рукой. «Можно и так «– отозвался второй, тот о котором Егор подумал, что тянет ногу видать ранен был. И только третий мужик – среднего роста крепыш, видно, что с военной выправкой, промолчал …Егор поднялся с кровати, сел на табурет, и спокойно сказал свое имя, откуда и зачем его, здорового парня, сюда определили. Тот, который тянул ногу, назвался Григорием Ивановичем и вспомнил, что знал деда Егора по маминой линии Корсакова Ивана Филипповича или старого Корсака, тоже хромого с фронта. Второй, тот, что с перевязанной рукой отозвался, как дед Толя без отчества и тоже обозначил знакомство только уже и со вторым дедом Егора Николаем Петровичем, которого в Криворожье знали многие, как костоправа. Последний мужчина тот, что с видом военного, молчал и дед Толя сказал, что зовут его Николаем Николаевичем и лечится он каждые полгода, что-то со спиной, но тут же вставил язвительную шуточку, что мол живет сам без бабы, а сюда подъедаться ложится, но после сурового взгляда Николаевича сразу смолк и начал укладываться, тяжело сопя и кряхтя, и зачем-то ругая свою бабку по имени Настя. На правой руке у Николаевича, чуть выше ладони красовалось старая тату, две буквы и плюс К+Н. Егор улегся и как-то непонятно задремал. Проснулся он от того, что в палату вошел его младший двенадцатилетний брат Андрей, который принес средства личной гигиены и радиодетали. Поговорив минуту с братом Егор не стал его держать и отправил домой, а сам стал монтировать приемник.

Радио делу Егора научил сосед по подъезду в Криворожье, Николай Хотин, который был ярым радиолюбителем и с помощью обычной звуковой лампы 6П3М и схемы выходил в эфир и крутил музыку на коротких волнах. В те годы это считалось высоким классом на ряду с умением не бренчать, а играть на гитаре и петь. Дед Толя, с язвительной миной тут же заявил, что радио играет только под напряжением или с батарейкой, а так работать оно не может. Парень собрал самый простой – детекторный приемник для этого был необходим один диод Д206, динамик от телефонной трубки и медная проволока для антенны и заземления. Проволоку выпрашивали у мастеров взрывников на шахте. Заземлением служила система отопления – лучше не придумаешь земли, а антенну – накручивали проволоку на палочку или просто палец, затем ее растягивали и подвешивали. Через 10 минут из наушника был слышен тихий голос диктора Маяка, брала только одна волна «. Эх надо было с тобой, дураком заспорить на пол литру» сказал после испытания прибора Григорий Иванович своему дружку Толику, «хоть бы толк то был какой.» К приемнику по очереди все прислоняли свои уши и слушали, как будто были не 80е, а 30тые годы и радио только появилось…Это была первая победа, в своем становлении как члена палаты, Егора.

Однако вечер только начинался. До ужина еще оставалось время, весь мед персонал, не задействованный в ночной смене, давно разошелся по своим домам, санитарки о чем-то спорили в фойе около балкона, мешая мужикам спокойно перекурить, мед сестры собрались у себя в сестриной и так же живо обсуждали чьи-то прошло ночные похождения, довольно громко смеясь.

После 18 ть часов началось посещение больных своими родичами. Бедным, как будто три дня не кормленным, приносили домашнюю снедь сумками. Егор, никогда до этого не лежавший в больнице, не понимал зачем это надо, ведь он наелся от души и даже на ужин теперь можно было не ходить, а тут такие передачи. Первая пришла жена деда Толи его Настя. Сначала показалась небольшая головка в дверном проеме палаты, а потом и все тело женщины, одетой в серый больничный халат поверх сиреневого сарафана с голыми плечами и большой желтой брошкой в виде бабочки на груди. И сразу же стало шумно. Настя тараторила не умолкая, как будто старалась за минуту пересказать все новости Криворожья. Егор ее сразу же узнал – она торговала семечками на повороте к шахте. Семечки у нее всегда были отменные, хорошо прожаренные и всегда быстро расходились. Это ее они с пацанами когда-то в детстве дурили – возьмут двухкопеечную монетку натрут ее ртутью она и заблестит, как гривенник, перевернут его другой стороной там, где герб и дают ей за большой стакан, она не рассмотрит сразу и сыпет семечки в карман, ну а потом ищи свищи. Баба Настя тоже узнала Егора и выкладывая продукты в тумбочку спросила: «А ты то, милок, как тут с дедами оказался? что тебя травмировало на шахте?» Тут отозвался дед Толя: «Ты что, дура старая, мелешь своим языком, видишь парень здоровый, готовится в Красную Армию идтить служить.» Настя вытерла руки о тряпочку, принесенную с собой и обращаясь уже не к своему деду, а к Григорию Ивановичу спросила: «Что, Гриша, нога сильно то болит? Сколько уж ты с ним будешь проклятым мучиться? Может и вправду то операцию зробышь? «Егор только сейчас понял, что разговор идет о осколке в ноге мужчины. «Нет Анютка, боюсь, что и помру с этим фашистом в ноге» – только и сказал озабоченный растиранием своей раненной ноги, Григорий Иванович. С разговора стариков Егор понял, что они знают один одного с детства, поэтому так и зовут один одного по имени. «Тут я принесла как вчера, так вы уж по-тихому, бо сегодня он горит больше, чем вчерашний» – тихо сказала Настя собираясь уходить. «Все я побегла, а то там еще коза не доена и вообще некогда мне с вами, дедами тут, я пока Тольки дома нет може и кращего мужика знайду» – тараторила, улыбаясь уходящая женщина. «Иди иди только чтоб завтра в это время как штык была» – так же весело выпроводил жену дед Толя. «Моя Анютка просто золото, вот всю жизнь с ней живу и не надоела ни разу» спокойно сказал дед Толя, хитро прищурившись и моргнув Григорию Ивановичу. «Зараз и моя жинка прыйдэ» – сказал он.

Николай Николаевич перевернулся на спину, кровать заскрипела под весом и попытался подняться. Не получилось с первого раза, и он знаком попросил Егора ему помочь. Парень вскочил и взял лежащего мужчину за руку потянул без усилия к себе. Поднявшись на ноги и немного постояв Николай Николаевич взял полотенце и мыло и пошел в туалет. «Тяжко ему бедному, сам живет, никто его не проведывает, от того и молчун. Я с ним второй раз лежу вместе, а так ни о чем и не поговорил ни разу» – поведал дед Толя.

В палату тихо постучались. «Во, моя интеллигенция прыйшла, казав ей не стучи ни у кобинэти в тебе» – проговорил Григорий Иванович и пошел открывать дверь» «Нет, пока не откроешь сама не войдет, она у него библиотекарь на шахте» – поведал дед Толя. Егор привык к суржику, там, где он жил половина, так говорили. Поселок Криворожье был, как и весь Великий Донбасс многонациональным. В 1890 году здесь французский капиталист открыл шахту и стал собирать народ. Вот так и получилось многонациональное общество. В палату вошла высокая женщина, довольно прилично одетая, красиво уложены черные, еще не тронутые сединой, волосы. Сразу видно, что разница в возрасте между супругами была приличной. «Здравствуйте товарищи», как на собрании произнесла дама, «Как здоровье? О у нас новенький и то же наш Криворожский. Вы Щербаков я хорошо знаю Ваших родителей особенно маму Тамару, она часто у нас бывает, и мы с ней когда-то в молодости начинали вместе работать в библиотеке», как будто пропела она. Да и парень ее узнал, он тоже часто с мамой ходил в шахтную библиотеку, там работала старенькая Феня Исаевна Токарева, которая и дала его маме путевку в жизнь. В библиотеке была печатная машинка, а мама могла печатать и ее часто просил парторг шахты напечатать тексты.

Звали жену Григория Ивановича – Ларисой Петровной. Она заботливо осмотрела ногу мужа, сложила принесенное в тумбочку, узнала, что произошло за сутки и немного пошептавшись с ним попрощалась и ушла. «Все посещения на сегодня должно быть закончились» прокомментировал дед Толик. Позвали на ужин. Николай Николаевич пошел занимать столик, а через несколько минут подтянулась и вся четвертая палата. На ужин была гречка с жаренной рыбой. Куски рыбы были большие и хорошо прожаренные, диетическим давали вареное мясо, которые тут же меняли на рыбу. Чай был горячим и не сильно сладким таким, как и надо, булочка и шайба 20 грамм сливочного масла. Егор не спеша поел все, встал, сказал спасибо и убрал со стола за всех тарелки и стаканы. В палате никого не было, все по-тихому курили на открытом балконе. Егор сел и прислонив к уху наушник, стал слушать музыку. В палату заглянула Оля с очаровательной улыбкой. Она сегодня дежурила. «Как тебе первый день?» спросила девушка. «Да все хорошо, вот только зачем чье-то место занимать? Я ведь не болен мог бы и походить каждый день». «Ух хитрый какой, так положено вот и отдыхай себе. Приходи вечером посидим в дурня перекинемся. Придешь?». «Хорошо» ответил парень. Девушка подарила ему ослепительную улыбку и убежала по своим делам. «Что, уже глазки тебе начала строить?» спросил вломившийся, как паровоз накуренный, дед Толик. «Смотри тут и женим тебя». Вошли и остальные мужчины, со скрипом расселись по своим кроватям и стали о чем-то своем тихонько переговариваться. Егор опять вздремнул, не разбирая постели, прислушиваясь к музыке с наушника. На улице уже потемнело и в палатах зажгли свет. В просвечивающееся окно с улицы постучала заблудившаяся горлица, потолклась по подоконнику и улетела по своим птичьим делам. Больные потянулись в туалет умываться и готовиться спать. Егор тоже встал и обнаружил, что его соседи собираются вечерять. Дед Толя сдвинул два табурета вместе, накрыл их белой тряпочкой, заранее принесенной его женой, на получившейся стол достал с тумбочки хлеб, сало, зеленый лук, баночку кильки в томате и несколько огурцов и помидоров. Его дружок Григорий Иванович, как по команде достал со своей тумбочки литровую банку с картошкой в масле, круг кровяной колбаски и бутылку домашнего кваса. Вилки и нож были заботливо протерты салфеткой, принесенной с комнаты приема пищи. Дед Толя выглянул в коридор, что-то пробурчал себе под нос только ему понятное и тихо сказал Григорию: «Доставай.» На импровизированном столе появилась пол литровая бутылка зеленого цвета с жидкостью заботливо закрытой большой бумажной пробкой из газеты и три граненых стакана. Григорий Иванович порезал колбаску, сало, помидоры и огурцы и открыл консервы. Затем подошел к кровати Николая Николаевича и негромко сказал: «Коля, вставай посидим немного я угощаю, ибо мне сегодня вроде бы как день рождения выпал». Николай Николаевич тяжело повернулся на своей кровати, поглядел на стол, затем на товарищей и тихо произнес: «Да я без подарка вроде, да и на стол мне предложить то вроде и нечего». Егор был просто сражен той порядочностью, которая исходила от этого не молодого уже джентльмена. «Да пустяки все, Коля, садись пожалуйста» – позвал уже дед Толя. Потом пригласили и Егора, но пить он отказался, так как не пил вообще, да и мысли у него были забиты приглашением от Оли. Но время еще было, и Егор присел на кровать к столу. Выпили дружно. Запах от самогона быстро разлетелся по палате «Ох тры гычкы» (в народе так называют свекольный самогон) – заметил дед Толя закусывая салом и намотанным на палец луком. Его высказывание переводилось как бурячиха. Григорий Иванович запил квасом и занюхал кусочком хлеба, а Николаевич взял кусочек кровяной. У Егора разгорелся аппетит и вроде бы наелся час назад, но вид такого стола только раззадорил парня. Он взял картошку с банки, огурчик и кусочек сала и все это с удовольствием скушал. Дед налил по второй и произнес тост за здравие друга. «Спасибо, Вам большое» – отозвался Григорий Иванович, «только день рождения у меня в марте, а сегодня меня могли убить в бою 38 лет назад в сентябре 42го в Ленинграде. Все видел, но такого арт обстрела вместе с авианалетом я не помню больше. Бомбы, снаряды и мины ложились так густо, что не видно было неба от пыли и смрада. Раненые кричали и звали на помощь, но нельзя было поднять головы не то, что встать. Мы заняли позицию под подбитым и сожженным немецким танком, потому и были немного в лучшем положении чем остальные. После обстрела всегда начиналась атака и я с моим вторым номером Нурбеком Саитгалиевым готовили наше ПТР к бою, а проще прятали его, чтобы не разбило. Обстрел шел уже второй час подряд, когда к нам под танк залетел шальной осколок. Меня сильно ударило по голове, и я потерял сознание. Не знаю сколько я лежал, но, когда очнулся меня тащила на себе мед сестра Лиза и мы были уже далеко от танка. Я спросил ее о своем товарище. Она сказала. что он без головы, а меня спасла моя каска, которая была разбита вдребезги. Вот такой был мой второй день рождения». Разлили по третьей, начинался интересный разговор, и Егор вдруг понял, что он не пойдет сегодня ни на какое свидание, потому, что прослушать такие откровения не всегда удается, ведь фронтовики не часто об этом говорили. Только все помнили и носили в себе…Николаевич взял вилку и уколол картошку, немного подсолил и отправил в рот: «Что, сильно жарко то было тогда в Ленинграде?» тихо спросил он. С выпитым Иванович не понял смысла вопроса и прямо ответил, что осень, как и сейчас, была больно жаркой. Чего-то наступила тишина, каждый думал о своем и лишь молодой человек заглядывал каждому в глаза, желая слушать и слушать такие разговоры…Дед Толя разлил последнее с этой бутылки, его оказалось мало и он, как фокусник в цирке, достал вторую только в прозрачной бутылке. Она была закрыта уже пробкой с пластмассы. Взяв бутылку в рот, он лихо открыл зубами пробку и прорекламировал: «Чистый как слеза нетронутой девки, только сахар и дрожжи.» В слове сахар у него четко был слышен мягкий знак и от этого сам напиток казался сладким. Долили по стаканам, но выпивать не спешили. «Ты куды служить то йдэшь?» спросил Иванович своим суржиком у Егора. «Кажуть до Афгану усих гребуть зараз.». «Не накаляй обстановку» вступился дед Толя, давай выпьем за все хорошее, а не за войну проклятую, которую мы с тобой на себе по 3 года испытали. Все трое выпили и как по команде начали дружно закусывать. «Тихо не торопитесь, еще почти целый пузырь, а Вы жрете, как слепые лошади» – остановил всех дед Толя. Он встал, открыл форточку окна и смачно закурил Беломор. К нему присоединился и Иванович. Егор взял кусочек хлеба, сала и кровяной колбаски, откусил кусочек и спросил: «Дедуль Толя, а Вы где и кем воевали?». Дед немного помолчал, как будто собирался с мыслями и тихо начал говорить. Нас с Гришкой забрали в один день, хотя была возможность взять броню, ведь мы то с ним забойщики на нашей шахте были. Только разошлись наши пути он на Ленинградский фронт попал, а я в учебную часть младших командиров в подмосковном Ногинске. Немца тогда оттуда уже выбили. Стали меня и еще пол тысячи таких же как я бывших работяг, учить стрелять, окапываться, нападать с пристегнутым штыком, кидать гранаты и все по не многу уже и не упомнишь чего. Учили, что бы мы потом обучили всему этому своих солдатиков. И в июле 42го я младший лейтенант стрелкового взвода был направлен на только что созданный Сталинградский фронт под командованием маршала Тимошенко. В конце августа немцы начали наступление на Сталинград, это было просто жутко, арт обстрелы и налеты люфтваффе не прекращались ни днем, ни ночью, мы отражали по 6 – 7 атак гитлеровцев в день, а случалось и больше. За первый месяц я, командир взвода, получал четыре раза пополнение личным составом. Не успевал запоминать не то, что фамилий, даже лиц своих солдат. Бог смилостивился надо мной, а молился я ему вместе с нашим замполитом – евреем по несколько раз в день. Не знаю, но за полгода я был лишь однажды легко ранен и то по касательной в бедро. «То есть в жопу» тут же поправил его немного захмелевший Иванович. Не обращая внимание на реплику друга, дед Толя продолжал свой рассказ. «В октябре начались первые морозы и нам стали выдавать ватники вместо вечно мешавших шинелей, шапки ушанки и сапоги вместо ботинок с обмотками. «Не понял с чем были ботинки?» – переспросил Егор деда. «Да, дорогой пацан, с обмотками, как в царской армии.». Наступила тишина, Иванович налил и все молча выпили. Закусили и закурили уже вдвоем. В палате было, как-то не по нормальному, тихо. Отбой уже давно прошел и в длинном коридоре было слышно лишь ворчанье санитарки тети Наташи, как ее уважительно называли больные, моющей пол шваброй, она рассказывала мед сестре толстой Ленке, что на днях должна родить её любимая и единственная невестка, тоже Наташка, и что имена уже придумали, если мальчик—Колька, девочка –Олька и радостно смеялась остротам собеседницы. Медицинские поговаривали между собой, что санитарка Наташка когда-то до войны служила следователем в НКВД и что у неё был влиятельный отец по фамилии Ярош, которого расстреляли как врага народа, а её беременную от какого-то летчика сослали на поселение. Что у неё тату на правой руке К+Н и такое же у её лётчика. Но сама она этого никому не говорила, но фамилия у сына была не её. «И что было дальше?» – спросил Егор, нарушив образовавшуюся во время подслушивания чужой радости тишину: «дальше была опять война» провел черту Иванович.

В палату приоткрылась дверь и просунулась голова девушки. «Что ты придешь?» спросила она, но рассмотрев импровизированный стол и запах табака видно поняла, что свидания сегодня не состоится. Дверь так же тихо закрылась.

Мужики разлили по последней, оказалось, что так они не пили водки было больше чем по пол стакана каждому. Но оставлять на завтра нет смысла, а делить на еще раз – мало закуски. Выпили и доели все, что оставалось. Егор стал убирать мусор, он скомкал газету, а чистой тряпочкой вытер табуреты, собрал все лишнее и вышел в коридор. В фойе сидела Оля и что-то записывала в книгу. Парень подошел и извинился. Оля ничего не ответила и продолжала заполнять журнал. Егор пошел по только что вымытому и еще не просохшему полу в туалет, выбросил мусор и умылся. На обратном пути девушки не было и молодой человек решил ложиться спать. В палате все уже лежали. Мучился, ища себе место с рукой дед Толя, Иванович лежал на спине укрытый одной простынкой и сопел, Николаевич, кровать которого находилась через тумбочку в голове у Егора, лежал на боку к стене. Егор вспомнил, что Николаевич не проронил за вечер ни слова. Это давало повод для мыслей. Но он ходил постоянно одетый в тельняшку с рукавами, что ему холодно что ли? спрашивал сам себя парень. Первым захрапел Иванович, как по команде завелся сиплым храпом и дед Толя. «Ну все запели на всю ночь» произнес Николаевич, не поворачиваясь, «хоть беги, теперь до утра не утихнут». «Ты хоть не храпишь?» обратился Николаевич к парню, «Бывает конечно, но я сам себя не слышу» ответил Егор и подсунул к уху наушник по ближе. С наушника слышалась песня А Пугачевой – «Миллион алых роз». Егор стал прислушиваться и потихоньку уснул. Первый день и ночь в четвертой палате ЦГБ закончились………

Проснулся Егор от того, что его кто-то легонько тряс за плечо. Парень повернул голову и увидел Олю с пальцем у губ, показывающую головой на выход. Егор глянул на часы было около 6ти утра, солнце давно встало и горлицы за окном на дереве дружно кричали. Парень взял мыло и зубную щетку, одел больничные тапки и вышел. Оля стояла у раскрытого балкона и укладывала свои красивые рыжеватые волосы в косичку. «Доброе утро» сказал Егор «прости, что так вчера вышло я немного заслушался рассказов старых вояк». «Понятно с тобой все» сказала в ответ девушка «ладно я не обиделась ни сколько, моя смена теперь через сутки там и поговорим» и она ловко чмокнула растерявшегося парня в щеку и побежала в сестринскую. Немного постояв, обдумывая случившееся, парень поспешил в туалет так как скоро подъём и старики займут все пространство. С удовольствием помывшись по пояс и об теревшись домашним полотенцем, парень пошёл назад, ища взглядом девушку. Но ее уже не было на этаже. Егор вошел в палату и стал убирать свою кровать, затем сел и не громко стал мурлыкать себе под нос песенку студента. «Нэ зрозумив, що вжэ й дивку опрыходував?» не поворачиваясь спросил своим ужасным суржиком Иванович. На своей койке хихикнул и дед Толя. «А Вам то что за дело, пеньки старые?» вдруг отозвался на шутку Николаевич, «спите себе молча у вас небось на раз по писать осталось, лежите и завидуйте». От неожиданности все, в том числе и Егор повернулись в сторону говорившего. «Ты ля у нього й мова своя э» только и выдавил с себя Иванович. Мужчины стали по немного шевелиться со своими болячками и рассаживаться на кроватях. Егор опять помог Николаевичу подняться, деды пошли по своим делам и в палату внеслась со своей шваброй тетя Наташа с приказом всем покинуть помещение для уборки и проветривания, теперь уже рассказывая о своей скорой радости всем палатам по очереди. Егор молча пошел на балкон. Свежий сентябрьский воздух осеннего утра бодрил, солнце еще не настолько прогрело воздух после ночи, что чувствовалось после теплого помещения. Егор стоял на балконе третьего этажа и смотрел вниз где к приемному покою подъехала скорая помощь и из нее на носилках вытаскивали одетого в робу человека. Видно на какой-то из шахт что-то случилось. Егор увидел и знакомого по учебе в ДОСААФе парня Владимира Салахутдинова или просто Салата и поздоровался с ним. Его так же положили на обследование, только он лежал этажом ниже. Договорившись о встрече после обхода, Егор пошел назад. В палате пахло хлоркой, видно тетка Наташа не жалела растворов для пола. Николаевич уже ушел на раздачу он любил это дело и ему команды не нужны были, а вот убирать со стола придется теперь постоянно Егору, так как самый молодой, да и вообще кто бы спорил, а парень был согласен.

На завтрак собрались быстро. Сегодня, как и всегда каждый божий день утром давали молочное. Был суп с макаронами или манная каша, шайба сливочного масла и сладкий молочный кисель. Хлеб просто стоял порезанный у раздачи бери сколько надо. Мужики после вчерашнего молочное не ели, а поставили тарелки перед парнем, пили кисель с хлебом и маслом и ухмылялись зверскому аппетиту молодого организма. Егор молочное любил всю жизнь. Он с удовольствием съел две маленькие порции супа и ссыпав в одну тарелку две порции манки, добавив туда свое масло, с удовольствием это уплетал, запивая киселем. «Кому еще кисель?» спросила раздатчица. Егор набрал еще стакан. Убрав за всеми стол и поблагодарив женщину за еду, Егор с полным пузом и хорошим настроением, пошел на первый свой обход. На обход пришел сам Главный. Все разлеглись на, застеленные перед завтраком, кровати и тихонько переговаривались. «Что-то сам Куперман сегодня пошел, ведь он обычно по пятницам ходит?» непонятно у кого спросил или просто от резюмировал происходящее дед Толя. «Видать щось треба йому побачиты» отозвался Иванович массажируя свою ногу выше колена, «Чо там, конец зачесался?» не смог удержаться от шутки в сторону дружка, дед Толя. «Та ни середина» так же в ответ произнес Иванович и засмеялся. В палату зашло несколько человек врачей, с открытыми для записи тетрадями, старшая медсестра и главный врач больницы. Вернее, он не вошел, а котился на своих маленьких, но шустрых, ножках и сразу стало шумно от его простого докторского юморка. «Всем здравствуйте, товарищи выздоравливающие и симулянты» проговорил Марк Фердинандович глядя Егору в глаза. «Так это тебя за колбасой ко мне в приемную прислали?» чуть улыбаясь, спросил он у парня. Егор, не зная, как себя вести в подобной ситуации, только молчал. «Ладно мир» отрезал главный и широко улыбнулся ничего не понимающим в его словах, врачам и больным. «Представляете, сижу я значит в своем кабинете с проверяющим авто транспорт милиционером, заходит Люда, моя секретарь и рассказывает, как ее, умницу в этих вопросах, саму развел какой-то рыжий.». Все заулыбались. «Ну, что там у тебя за проблемы? Не хочешь идти в армию? Или как?» то ли спросил, то ли провел черту старый доктор. «Та нет, что Вы, что Вы, он довольно приличный молодой человек и даю Вам слово чести, он не симулянт, как мне видится», опешив всех присутствующих вдруг вступился за смутившегося парня, Николай Николаевич. «Да я вроде ничего против» сдал телегу назад, главный. Осмотрев всех больных он быстро, что-то рассказывал не понятными терминами своим подчиненным, которые в свою очередь только писали. Таков был не гласный, но хорошо отредактированный годами, порядок. Егору вручили, что-то на подобие обходного листа, где стояли фамилии докторов, время и место приема и порядок обследования. «После обхода бегом во второй корпус на сдачу анализов» выпалила перед уходом старшая медсестра Людмила Владимировна. Ее побаивались не только медсестры, но и весь контингент больницы, включая дядю Гришу. Дело в том, что окна кабинета этой дамы, выходили в сад, где вышеуказанный персонаж работал садовником, и росла травка. А дед Григорий выпасал на этой травке, прям под окнами, двух больничных баранов с гинекологического отделения. У этих баранов брали семя для лекарств. Кто-то с обиженных ею работников, установил там табличку «ЛУЖАЙКА ТЕТИ ЛЮДЫ» и приписал, что охраняется трип баранами. Установивших конечно не нашли, а вот за баранов она крепко ругалась с садовником. Даже шеф старался в эту историю нос не совать, хотя и смеялся с прикольной шутки.

Как только за процессией закрылась дверь, со своей кровати не просто вскочил, не смотря на боли в ноге, а сорвался Иванович: «Люды добри, Вы тикы подывиться на цого говоруна!!!!!, то слова з нього ни выудыш, а то чуток не кынувся у драки с головным ликарем за пацана, котрого уперше бачыть. Во б…ь» взял пачку папирос, но не вышел, так ка обход еще шел. Егора и самого это выступление сильно шокировало, и он очередной раз понял, что не ошибся в глубокой порядочности этого человека. «Да я заступился только по тому, что у парня и в мыслях не было симуляции, чего-то балаболить, хоть он и еврей и главный, но обижать не надо.» С ним никто не стал спорить. «Называй меня дядя Коля, сынок» глядя парню в лицо, сказал мужчина. Наступила тишина. Вдруг дверь отворилась и в нее вошла заведующая пище блоком больничного городка Раиса Резниченко. Это была Егора родственница, а точнее жена маминого родного брата Виктора Ивановича. Брат был родным только по отцу. Родная бабушка Егора, мамина мама, погибла в войну, дед Иван был на фронте, в Донбассе оккупация, и бабушка вместе со своей подругой пошли менять в соседнее село вещи на продукты. Дома сами остались две дочери Тома и Валя. По дороге назад та подруга ударила по голове свою спутницу и забрала все наменянное. Бабушку похоронили, а девочек забрали в приймы богатые люди. Когда немца выбили вернулся домой покалеченный Иван Корсаков дед Егора. Дом разбило бомбой, детей нет, жена погибла. Дед поискал где мог и сошелся с кумой. Там и родился Виктор. А в 46м дед отыскал дочерей и привез домой. Кума наотрез от них отказалась и дед Иван, дай Бог ему вечной памяти, бросил ее и стал жить с дочками, но сыну всячески помогал. Так вот и появился родной брат, но только по отцу.

Привет Егор, заворковала она. Мне позвонила твоя мама и попросила за тобой присмотреть в смысле подкормить если вдруг мало. Так, что милости просим. Приходи ко мне в конторку. Чмокнув парня, Рая поспешила по своим делам. «Ну ничого соби расклады, а мы тут голодаемо, я тепер и у столовку не пиду , будэш сюды таскаты» наложил свой вердикт Иванович.

После обхода Егор встретил Салата, и они вдвоем пошли проходить назначенных на сегодня, врачей. В первую очередь сдали все необходимые анализы, до парней только теперь дошло зачем их положили. Дело в том, что все анализы в поликлинике принимают до 9ти утра и в очереди, а здесь ни тебе очередей ни времени на прохождение, да и с врачами проще общаться, когда ты от них зависишь. Так пролетело пол дня, после обеда все сегодняшнее расписание было выполнено, и парни решили сходить на ставок, который был совсем рядом, через дорогу от ЦГБ. Перейдя трассу Криворожье – Стаханов, парни вошли в посадку, которая была посажена вокруг ставка. Ставок с красивым названием Желтые Воды так же и выглядел. Водоем наполнялся от хрустально чистого и холодного источника, бившего небольшим ключом чуть выше по дороге. Его облагородили, накрыли плитами и люди с удовольствием приходили сюда отдохнуть или просто за ключевой водой. А сам водоем был выкопан в глинистой горке длинной около 200 метров и шириной метров 50 –60, довольно глубокий так как в одном углу стояла деревянная трехэтажная вышка для прыгунов. А вот посадка вокруг этого чуда Донбасской степи была на половину дубовая, а на вторую половину пасленовая. Запах такой сладко – вкусный, что его невозможно было надышаться. На берегу привозной карьерный, желтый песок и кабинки для раздевания, по всей длине лавочки и грибочки. Но вода все равно была желтоватого цвета.

Ребята разделись и с удовольствием влетели в теплую воду ставка. Жара не спадала было за 30ть. Людей было довольно много, в основном конечно это больные с ЦГБ, но и просто отдыхающих, хотя и рабочий день, было полно. Накупавшись до икоты, молодые люди разлеглись на горячем песке и стали разговаривать о будущем призыве в СА, том в каких они были командах в военкомате, о возможном попадании в пока неизвестный и поэтому совсем не понятный Афганистан. Потом поговорили о девчонках, кто кого будет провожать и какие ансамбли заказывать себе на проводы, где и у кого можно выпросить на ночь проводов колокол с усилителем звука к магнитофону и так о всяких мелочах. Подошли знакомые малолетние пацаны с полными пазухами наворованных у кого-то в саду, яблок. Фрукты были большими, сладкими и сочными. Это был Джонатан – красные и сладкие яблоки и желтый Черненко. Видно, что за деревьями ухаживали так как фрукты практически не порченные, то есть опрыскивались. Наевшись вдоволь сладких плодов и прихватив по два больших в каждой руке с собой, ребята отправились назад по палатам ждать ужина, договорившись предварительно встретиться завтра. Егор повернул в конторку к Рае, решил воспользоваться ее приглашением и взять что-то на вечер. Зайдя в конторку, он сразу увидел идущую ему на встречу, Раису. «Тебя не дождешься я уже собралась сама занести тебе тормозок» поведала женщина. Тормозком в Донбассе шахтеры называют продукты перекуса, которые берут с собой в шахту и, хотя слово по себе и паразит им пользуются постоянно и уже больше века. «Как дела?» спросила Рая, «Что нового?». «Да вот первые процедуры и анализы прошел, завтра опять. Я чего хотел спросить тебя, Рая, со мной в палате три дедка и они вечерком употребляют, а я самогон не могу, вот бы водочки хоть чекушку.» скромно попросил Егор. «Да в чем проблема то, водки с собой нет, а вот спирт медицинский кажись еще остался. Мы тут водку не пьем.» и Рая достала со стола двухсот граммовую мерную делениями для детского питания, бутылочку, наполненную чуть ли не до горлышка светлой жидкостью. Бутылочка закрывалась резиновой пробкой. Раиса завернула ее в листок тетради и отдала Егору в руки, чтобы не опрокинуть, затем принесла чистую наволочку, в которых носят резанный хлеб на раздачи и поставила туда большую глубокую тарелку накрытую такой же тарелкой сверху, от которых шел такой знакомый вкусный запах. Затем в две сто граммовые железные банки с под томатные пасты наложила в одну не разбавленной еще ряженкой, стоячей сметаны, а во вторую яблочного джема, завернула в такие же листы и отправила в наволочку. Туда же сложила и яблоки Егора отказавшись от угощения. «Неси аккуратно, а наволочку я завтра заберу или утром лучше отдай раздатчице татарке понял?» и подтолкнула племяша к выходу. «Завтра придешь чуть по раньше, а то я собираюсь уйти в 16 часов.». Поблагодарив Раису, парень пошел в палату размышляя о том, как сегодня будет угощать стариков и слушать их рассказы о войне. И еще его не покидало чувство, пока еще не понятное самому, это утреннее заступничество Николаевича за него. Зачем и почему он так поступил? Зайдя в палату, он застал в ней одного Николаевича и то лежащего на его заправленной кровати, но на своей подушке и слушающего детекторный приемник. Остальные герои курили по-тихому на балконе. Егор прошел к своей тумбочке и поставил туда все принесенное им в наволочке. Николаевич видно задремал крепко прижимая наушник к уху, поэтому и не услышал подошедшего хозяина. Егор сел на его кровать стараясь не заскрипеть пружинами, но тут с обычно громким суржиком, на котором велся очередной серьезный спор, в палату вломился Иванович размахивая руками и как-то особенно сильно прихрамывая, за ним прошел дед Толя придерживая, никак не желавшую заживать, раненную руку. «Мыкола, обратился дед к Николаевичу – давай шуруй на заготовку уже татарка на месте, и такое пахучее что-то принесла под салфеткой». Николаевич проснулся, попросил прощения у парня и после помощи Егора, встал и тихо вышел с палаты. «Чегось з ным происходыть» отчеканил Иванович. «А ты, пацан, где после обеда то носился? Вон твой сок и вафли на тумбочке стоят с полдника. Уже и бабки наши приходили и за тебя обе спрашивали.» «Да на ставок я ходил хоть покупался с удовольствием, в армии не знаю смогу ли где по плавать.» «Да сможешь, сможешь не бзди пацан, вот в Морфлот пойдешь там накупаешься» ехидно хихикнул дед Толя. Позвали в столовую. Егор почувствовал, что хочет кушать, но сначала сходил умылся и вымыл руки. На столе стояли макароны с сыром и блины с мясом по два штуки на каждого, у диеты были паровые котлеты тоже по две. Но на блины менял не нашлось и каждый съел свое. По убирав за своим столом, парень пришел в палату. Деды уже покурили с составляли табуреты около кровати Ивановича для продолжения вчерашнего разговора. «Мужички мои, обратился Егор к дедам, а чего Вы стол то не используете, вон стоит у окна пустует для красоты», «Точно для красоты, там одна ножка просто подвинута, а другая еле держится, так что только для красоты и стоит» отрезал дед Толя, «да и на табурках как-то по-домашнему получается, как бы вместе за одним столом». Стали доставать принесенное с дому бабками съестное. Сегодня у деда Толи были пельмени домашние в литровой банке с маслом и жаренным луком, во второй пол литровой баночке – капуста, квашенная на мощеная свежим растительным душистым маслом, Иванович хвалился жаренной картошкой со шкварками то же в литровой банке, свежими помидорами, огурчиками, зеленым луком и свежим чесночком и опять колечком кровяной. Сала сегодня не было. Егор решил немного подождать со своим тормозком и удивить мужичков. Он уже понял, что положила ему Рая. «Коля иди дорогой по сотке» позвал Николаевича дед Толя, «Та нет, ребята я сегодня не буду, ибо у меня ничего нет, а Вам и самим там мало.» Егор еще раз убедился в своем, еще не понятном мнении на счет Николаевича. «Дядя Коля, обратился он к Николаевичу, пожалуйста садитесь» и достал свою сумку. Выставив и открыв две тарелки все увидели гору жаренных блинчиков с мясом. Блинов было 12ть, но с настоящей сметаной это бомба. Джем решили взять на завтрак, а яблоки порезали на четверти. Егор выставил спирт. «Ни спырту бахнемо опосля свого» отчеканил, облизываясь Иванович и послал Егора принести четыре вилки с раздачи. На конец все сели за импровизированный стол по своим вчерашним местам. Пить самогонку парень не стал и ему налили чуть спирта, разбавленного предварительно водой с бутылки деда Толи. Выпили. Егор, не пивший кроме вина до этого водку, сказал, что больше не хочет. Все дружно ели, как будто два часа назад не ужинали вообще. «Дед Толя, обратился к жующему капусту старику, Егор ну, что там было то дальше в Сталинграде?». Дед налил всем, кроме парня, по второй какой-то чуть зеленой жидкости, выпил и с удовольствием крякнул, все выпили «ну что там было, разве это можно рассказать? Командовал нашей 62й армией сам Чуйков умница, а не генерал, любили его больно все, он нас жалел, для него солдат на мясо для пушек, как для Жука (он имел в виду Г К Жукова), тот уложил тысячами в минуту. Помню к середине ноября немец практически выдохся, но атаки шли постоянно, хоть и морозило их сильно. Помню собрал нас ком бат и стал рассказывать, что готовимся к наступлению и должны теперь беречь каждого солдатика. Наш батальон стоял в левой части разбитого практически города, траншеи в полный рост, блиндажи и все такое, где можно согреться все было, с кормежкой правда была беда, но у немца и этого не было. Я собрал своих лейтенантов, я к тому времени уже исполнял обязанности убитого ротного и считался как бы стариком уже, и стали мы вместе думать, как меньше уложить солдатиков и таки придумали. Все трофейное оружие положено было сдавать, но мы решили немного поумничать. Организовали с маленьких росточком солдат, группу по сбору оружия и боеприпасов у убитых перед нашими окопами и за несколько дней, вернее ночей, смогли собрать прилично таки стрелкового автоматического оружия. У нас в роте было по полноценности два Максима и Дегтярь, а мы насобирали еще штуки четыре МГ и их автоматов с сотню штук. Патронов подбили и стали ждать удобного случая отличиться. Мы расставили все пулеметы на второй линии огня, там же посадили и автоматчиков, а взвод наших с вентерями распределили по первой линии. Немцы пошли в атаку и сразу большими силами – видно подкрепление получили или перегруппировались, а тут редкие винтовочные выстрелы. С громким криком и звериным оскалом эта толпа уже не управляемая от мысли, что они погонят нас с позиций, летела на отступивших с первой линии обороны наших солдат. И тут огонь страшной силы со всех пулеметов и автоматов сразу. Ни один не ушел назад, мы положили около пяти десятков в течении получаса боя, не потеряв ни одного нашего бойца убитым, ну раненых немного конечно было, но и то не тяжело. Немцы видно ничего не поняли и после обеда повторили такую же атаку еще раз. И мы точно так же повторили – опять много у них убитых, а у меня все на месте до одного. Ночью мы собрали опять урожай и посчитали результат точно. Около сотни мы и не ошиблись. Меня вызвал ком полка майор Назаров Петя, поцеловал и от лица командования вручил мой первый орден Красная Звезда, а моим умникам всем по Отваге за придумку. А в двадцатых числах началось наступление и полное окружение Паулюса, но меня ранило в легкое и я попал в госпиталь в Баку, где и балдел почти два месяца. Когда я вернулся, то был уже не в 62й армии, а в восьмой и Гвардейской, нас всех сам Сталин наградил этим званием» закончил рассказ дед Толя и налил по третьей. Деды встали и выпили за товарища Сталина, при этом Иванович немного прослезился. Закусили блинами, Егор подставил ближе банки с пельменями и капустой и сегодня не стеснялся. «А вот у мэнэ случай був – начал Иванович очередную байку, как вдруг перешел на чистый русский без суржика, голод в Ленинграде был ужасный, люди мертвые лежали прям на улицах, команды специально Жданов организовывал похоронные. Я попал в госпиталь с ранением после рукопашной в спину ножом, зашили быстро и дали немного полежать, но всех таких как я привлекали к похоронам. Мы копали ямы на Пискаревском кладбище, а похоронники привозили мертвых и закапывали. Так вот возвращались мы с одним товарищем с такого задания и попали под арт обстрел. Мы оказались на мосту через какой-то канал, там их сотни, снаряды попадали и в воду. Вдруг мой товарищ как-то воспрянул, у него загорелись глаза и он, не обращая внимания на разрывы показал мне большую рыбину около берега. Ее оглушило взрывом, и она к верху пузом плавала прям у моста. Мы спустились под мост по ступенькам и нагнулись вдвоем прямо над рыбищей. Это была, как потом нам рассказали, лососина, довольно редкая, но еще встречавшаяся в Неве и каналах. Рыба была под два метра длиной и в обхвате, как хорошее дерево. Мой друг снял с себя шинель, опустил ее в воду, подвел под рыбину и скомандовал мне схватить ее резко за жабры и сильно тянуть на берег. Мы уже не обращали внимания на разрывы, мы были на охоте. Я резко схватил двумя руками за голову. Одной рукой я схватил ее за жабру, а вот второй просто за рот и резко дернул со всей силой на себя. То же сделал и мой товарищ. Рыбища как по команде вылетела на мостовую, и мы вдвоем навалились на нее сверху. Вы не представляете, что было, когда она проснулась. Мы летали как два шарика по очереди, меня она били со страшной силой своей головой, а моего товарища огромным хвостом, но уже ни какая сила не могла нас отпустить добычу. Так продолжалось больше полу часа. Обессиленные мы сидели около этого уснувшего навсегда столба и не знали, что делать дальше, нести мы ее все равно не смогли бы не по весу, да и сами уже ходить не могли, а бросит ее тут же уволокут. До госпиталя с километр еще пилить. Мы протянули под жабры рыбы рукав мокрой шинели, связали и потащили ее волоком. Этот километр был вечностью, но когда мы ее подтянули к столовке и там уже нам помогли ее затащить и разделать, то выяснили, что вес ее около 200 кг и она больше 2х метров. Да нас хвалил весь госпиталь и подшефный детский дом для детей инвалидов. Такого мяса я больше ни ел никогда в жизни»

Налили с новой бутылки и выпили. Дед Толик приоткрыл дверь с палаты, хитровато высунул голову и осмотрелся. В конце коридора стояла мед сестра видно кому-то плохо. Дед закрыл дверь и открыл форточку окна, два друга закурили. «Николай, ну а ты то чего молчишь все время, ты чо не воевал вообще или как?» спросил у Николаевича дед Толя. «Да що ты не бачыш чо ли мабуть просыдив у эвакуации» опять перешел на свой ужасный суржик Иванович. Мужики перекурив опять налили в три стакана уже с другой бутылки и выпили. Теперь крякнули все втроем. «Ты чо первака приготовил?» спросил у деда Толи Иванович. «Я и сам не понял, дура, завтра разберусь. видно смерти моей хочет», но налил сразу еще по одной, так сказать в вдогонку. Выпили, крякнули и сели закусывать. «Ну чо не отвечаешь то Коля, и впрямь не воевал?» спросил уже нормально Иванович. «Водички бы испить», сказал Николаевич и все глянули в сторону Егора, который тут же подскочил и поставил перед Николаевичем свой не питый стакан сока с полдника. Николаевич выпил пол стакана и отставил стакан в сторону. «Да воевал я, все четыре года этой войны и еще два до войны то же воевал, только слушать Вам не захочется, как и где я воевал» выпалил Николаевич.

Наступила тишина…. Слышно было чье-то болтание в наушнике приемника. В коридоре начала уборку уборщица было слышно сование швабры по полу. На улице, после жаркого и душного дня наступила ночь, которая обещала быть не совсем спокойной. В окно были видны блески приближающейся грозы. «Будет видать дождик» сказал Иванович, надо форточку то закрыть. Налили еще, дошла очередь и до жаренной картошки со шкварками. «А ну сынок, доставай свой» вдруг сказал Егору Николаевич, давай и тебе еще плесну чуть. Выпили все. Егор взял яблоко и кусочек кровяной с хлебом, закусил. «Ну слушайте, рано или поздно мне все равно надо перед кем-то исповедаться, так будь те уж Вы моими пастырями» – выдавил из себя через какую-то силу Николай Николаевич. «Что допьем по последней да ляжем, так и гутарить то легче» как-то по-казацки сказал мужчина. Разлили и поделили все, что еще осталось с закуски, выпили и закусили. После такого выпитого количества казалось все должны валяться, но все были в норме. Убрав со стола Егор пошел выносить мусор и мыть ноги. В туалете мыла полы санитарка, которую считали самой вредной на этаже. «Будьте так любезны, освободите пожалуйста туалет на пять минут» обратился к ней парень.

Санитарка, к которой никто и никогда по-человечески не обращался, немного опешила, но молча вышла. Сделав свое дело, парень вышел и сказал спасибо. И пока парень шел по коридору в палату она стояла и смотрела ему в след. Ей было больно и приятно.

В палате все улеглись, гроза действительно начиналась и где-то очень далеко уже слышались раскаты грома. Егор разделся и лег под одеяло. То, что он услышал сегодня ночью запомнилось парню на всю его жизнь. Слушая длинный, длинною в целую эпоху, рассказ старого военного, Егор еще не знал, что судьбы этого человека и его самого странным образом будут переплетаться всю жизнь дальше. Начавшаяся гроза и ливень только дополняли рассказ своими раскатами, как будто бы за окном не 80й год, а конец 30х начало 40вых военных лет, как будто тот последний бой еще не окончен.