Читать книгу На перекрестках судьбы, или Исповедь предателя - Игорь Анатольевич Шпотенко - Страница 2

Глава 1
ИСПОВЕДЬ

Оглавление

Большая семья староверов таежников испокон веку проживала в верховьях реки Тобол, та что впадает в Иртыш, а затем в могучую Обь, на перекрестке Оренбургской и Тобольской губерний и Акмолинской области его Государя Императора Великой матушки Руси. Жили, как и все их предки, заготовкой пушнины, сбором даров тайги, поставкой мяса на лесозаготовки и всякой мелочью. Не гнушались и мытью золотишка, за что один – Василий Васильевич самый старший из сыновей этого большого рода, даже сидел в царских острогах. Фамилия семьи была под стать профессии – Стрельниковы. Семья Николая Васильевича, самого младшего из братьев, с недавнего времени, взявшего себе в жены молодуху по имени Фекла, жили отдельно от большой семьи на заимке купца и промышленника немца по национальности, барона Кнюпа Петра Яковлевича, знаменитого своим распутством и бражничеством. Со временем барон превратилось в русский барин, да и имя с отчеством были выправлены на российские. Барин любил все красивое, редкое и дорогое и поэтому денег на свое благополучие не жалел. Заимку строили по его личному прожекту и под постоянным контролем несколько лет, но и получилось надо отдать должное, на славу. Усадьба находилась за 10ть верст в густой тайге на крутом берегу чистой и холодной речушки под смешным названием Сопливка. Почему никто до подлинности и не знал, то ли по тому, что холодная, то ли по тому, что берега были сильно уж скользкими, но в ней водилась форель. Первое, что сделали это выкопали приличную и глубокую заводь и направили туда всю речку, затем соорудили запруду с водопадом и привезли из-за границы свою мини электрическую подстанцию с рекордными, на то время, двумя киловаттами выхода. Сам дом деревянный, двухэтажный на двенадцать комнат, восемь спален на втором этаже и две комнаты с отдельным входом для управляющего на первом. Еще две большие комнаты на первом были оборудованы русскими печами и там были установлены столы и стулья для застолий, а также маленькая сцена в одной для артистов. В огромном дворе размещалась баня парилка с бассейном, в который по деревянным трубам ручного изготовления, подавалась вода прямо с реки, домик для прислуги из шести комнат, большая конюшня, небольшая, но выполненная по всем правилам кузница, сараи и амбар, курятник и уточник, вольер для собак. Все это добро было огорожено трехметровым забором частоколом, как небольшая крепость в тайге. Вот сюда в качестве управляющего, самим барином и был приглашен Николай Васильевич. Господин Кнюп хоть и тратил свои деньги с широтой, но также мог их и считать. Как-то ему к очередному большому застолью захотелось лосятины и не просто, а молоденького лосенка на шашлык гостям с Петербурга. Заказ был выдан старому Стрельникову. Отец послал Николая в тайгу за заказом и тот его выполнил, да еще и как? Он припер живого подростка килограмм на 80 живого веса. Присутствующие были в восторге, так, как и охота получилась и свежатина. Отец сказал взять за лосенка 18ть рублей только ему известной цены. Барин тут же отвалил Екатерининскую четвертную без сдачи. Николай степенно отсчитал семь рублей по рублю и положил перед хозяином на стол. «Нам чужого не надобно» промычал Николай «Тятя сказали только восемнадцать взять». Это и решило немедленно его судьбу.

Как управляющий он был и вправду хорош и не только хозяину, но и работникам. Как-то сразу все стало на свои места, работа исправно выполнялась, заработки тут же выплачивались, никто и никого не обижал, хотя и случались казусы. Кузнец Атемий слыл выпивохой, но отличным мастером. Кулак конечно у него был поставлен круто. Вот однажды после получки он немного себе позволил на грудь принять лишку и стал приставать с глупостью к жинке Николая. Управляющий разговаривать любил мало, не приучен был к болтовне и поэтому ударил всего один раз. Атемия откачивали пол вечера, а на следующий день подковы выпадали у него с рук. Этого случая хватило для всех и кстати для самого барина тоже. Фекла была на сносях первенцем.

Однако работать много не пришлось, грянула война 1914года.От первого набора в армию барин правдами неправдами откупил своего Николая, но постоянно так продолжаться не могло. Однажды на заимку забрели женщина и небольшая девочка подросток и попросились переночевать. Их пустили, накормили и даже выкупали в бане. Вечером эта женщина за чаем взяла руку Николая и внимательно посмотрела на линии «Родится у тебя сын богатырь, но, чтобы жить и дальше ты не должен идти на войну, тебя убьют сразу до весны красны не доживешь» сказала она. «Что же нам, милая делать?» испугалась беременная. «Слышала я, что есть такой город Юзовка в мало России там шахты угольные, так вот с них не берут на войну. Вам надо именно туда» сказала, как отрезала. «Мне ведь скоро рожать то» заволновалась Фекла, «Ну и смотри, что тебе важнее муж живой или свое благополучие». Всю ночь не спала семья, все прикидывали, как обмануть судьбу, но утром собрали свое ничего, со всеми попрощались и не получив даже расчета из-за отсутствия барина, уехали на станцию с конюхом за 70 верст на новой пролетке хозяина.

Дорога до этой непонятной Юзовки была долгой. На станциях формировались эшелоны на фронт и, хотя направление было одно, мало кто брал с собой в теплушки тем более беременную. Настроение у народа было тоже разное. Одни ехали с подъемом и энтузиазмом, другие плакали о оставленном хозяйстве, но практически все утверждали нашу скорую победу. До Луганска их подобрали на какой-то станции казаки, и разрешили ехать, но только в вагоне с лошадьми. Это была уже победа. Двое суток Николай сдерживал ночами коней, пока Фекла немного дремала в углу. К вечеру одиннадцатого дня после своего отъезда с заимки, пара приехала в Луганск. Начали спрашивать о Юзовке и разговорились со старым мужиком, который покупал в Луганске какие-то инструменты для шахты. «А зачем Вам та Юзовка?» спросил он «и у нас такие же законы, с шахт не берут в солдаты никого, у нас и шахта новая и платят исправно и жить есть где. Поехали к нам на рудник Криворожский». Николаю, уже намучившемуся с поездкой, да еще день на день Фекла должна родить, все надоело, и он согласился. Ехали всю ночь, под утро увидели террикон в степи и небольшое поселение вокруг. Но как пахла эта степь!!! Запах весеннего разнотравья пьянил и успокаивал, будоражил кровь и заставлял о чем-то задумываться, теребил и щекотал ноздри и слепил глаза. Деревьев практически не было, только бескрайняя, зовущая своей девственной чистотой, степь и первый террикон. Насыпанная горка породы, добытой вместе с углем, возвышалась с одной стороны поселка, там, где стояла высокая башня, которую шахтеры называют странным названием – копер. В верху копра установлено колесо, на котором наложен трос или канат, на котором висит баклуш, в которой и опускают людей в шахту и поднимают уголь и породу. Крутят колесо лошади.

Мужик, который привез семью на новое место, был снабженцем. До этого он работал в забое, но его ушибло и теперь вот возит и покупает, и достает все что надо для рудника. Хозяином шахты был французский миллионщик, которого то и толком никто не видел здесь. Мужика звали Назаром Гаврилычем или просто дядька Назар. Он был правой рукой управляющего и к его советам прислушивались. «Марина!!!, Марина!!!» дважды крикнул он, остановив телегу, иди расселяй молодых», «выдели наверно им отдельно бытовку, ибо у них малец вот- вот прибудет» распорядился он подбежавшей, не молодой худенькой и маленькой женщине в темно синем сарафане, видно, что перешитом с рабочей формы. «Ох ты моя лапушка», тонким и немного нежным голосом пропела Марина, «и когда же мы рожаем?». «На днях, наверное, меня Фекла зовут, а мужа Николай, Коля значит по-простому», «мы с Сибири приехали» тараторили молодая женщина, не умолкая, как будто не могла наговориться за те две недели пути с молчаливым мужем.

Рудник Криворожский или 1/1 бис, открылся в 1890 году. Основал его французский фабрикант, имеющий на тот момент металлургический комбинат в Европе. Угли тут были коксующиеся, то есть редкие, но крайне необходимые для производства кокса – одной из составляющих в металлургической промышленности.

Поселок на тот момент личных домовладений не имел, а был застроен большими бараками семейного типа и для холостяков мужчин и женщин. Рудник имел свой конный двор около сотни лошадей, мастерские по металлу включая кузню, мастерские по дереву включая лесной склад, кирпичный завод, здания бытовых нужд, то есть бани, прачку и столовую на 300 мест одновременно. Работал небольшой детский сад ясли на 50 детей и первоначальная трех летняя школа интернат только для детей рабочих рудника и детей, родитель которого погиб или получил увечье на руднике. Бес платно выдавали мебель в комнаты, рабочую спец одежду и обувь. Работали по 12 часов с одним выходным в воскресенье. Тут же была и маленькая церквушка с батюшкой, уже и небольшой погост с часовней. Получивших какое-то увечье или просто травму лечили в своем лазарете, был свой фельдшер. Платили довольно прилично и самое главное не брали на фронт. О каких-то ни было забастовках на руднике никто даже не подумывал, все всех устраивало и свой быт охраняли довольно жестко. Те люди, что получили увечья тоже работали – косили на полях траву для лошадей, пасли общее стадо коров. Молоко детям каждый день по кружке обязательно выдавали. Работало и развлечение для мужчин, с которым боролись все жены. Это чайная. Да питейное заведение было оно и не могло не быть при тяжелом труде. Лавы были крутые и мало мощные, то есть работали кирками и лопатами на коленях, да еще и в наклонном забое. Но выпивох заядлых быстро ставили на место и по этому особой программы чайная не делала. Здание управляющего или просто контора стояла в центре около столовой. Кормили довольно хорошо, а расчет производили в получку через бухгалтера рудника, старого, хитрого, но не склонного к воровству, как не странно еврея Кешу Моисеевича Фротмана. Управлял всем рудником очень уважаемый, глубоко порядочный, бывший штабной капитан кавалерии Вечеслав Силыч Селютин. У него сохранились и выправка, и голос, хотя ему было за 60т.

Оставив свои вещи в какой-то бытовке вновь прибывших сам Назар Гаврилович повел в контору. «Здоровья Вам Вечеслав Силыч» поздоровался с управляющим дядька Назар «вот привез с самого Луганска новеньких сибиряков, искали они Юзовку, а я гляжу больно хороший парень и привез до нас», доложил Назар. «Откуда-то родом Вы, молодые люди?» своим баритоном спросил управляющий. «С самой Тобольщины мы, Ваше благородие» по-военному ответил Николай. Управляющий засиял, щеки его заметно порозовели, ответ ему явно понравился. «Что ж работу мы вам дадим, и жену пристроим после месяца как родит, кого-то ждете?» спросил, заулыбавшись во весь рот, управляющий, «казака конечно»? «Да сына хотим» чуть смутившись ответил Николай. «Пойдешь на кирку в забой завтра во вторую смену, а пока устраивайтесь, станьте на довольствие и накормите хорошо людей, видишь на ногах от голода не стоят» скомандовал он Назару. И только сейчас Николай вспомнил, сто уже три дня он только пил воду, а тот сухарь, что оставался с поездки по не многу размягчая в воде, давал есть жене. Поклонившись до земли, как это было принято у их семьи перед уважаемым человеком, молодая пара вышла во двор. Следом вышел и Назар, приобнял Николая и подтолкнул легонько к столовой, которая была в десяти шагах от конторы. Столовая была и впрямь огромной на весь барак в длину. В конце стояла стойка раздачи, а за ней шесть больших печей, но не русских, которыми пользовались повсеместно, а каких-то длинных с чугунными плитами над топкой. На плитах стояли большие кастрюли и ведра и все это кипело, бурчало, пахло вкусным и кислым, жарилось и выпекалось. Усадив молодых людей за крайний стол, Назар громко крикнул: «Ольга, иди сюда, где ты там несносная баба находишься»? Тут же с варочной выскочила толстая, краснощекая, но довольно милая женщина и подошла к столу. «Вот поставь новеньких на довольствие с сего дня и хорошенько накорми сразу бо люди не ели несколько дней, пока к нам ехали. «Зараз нагодую, Вы мои любушки, зараз свижого борщу насыплю та гороховой каши з мьясом» – затараторили она с не совсем понятными, какими-то чудными словами в предложениях. Молодые люди еще ни разу не слышали украинского разговорного языка. «Сыдайте будь ласка, мои гарнэсэньки, зараз принэсу стравы» и она убежала так же шустро, как и появилась. На столе появились две глиняные миски у Николая огромная и глубокая, мама в такие пельмени мастила, а перед Феклой чуть по меньше и две деревянные, совершенно новенькие ложки. «Ложкы цэ Ваши, Вы их забэрить з собою и приходьте на йижу з нымы разом» что-то не понятное рассказала вернувшаяся Ольга. В большую тарелку Николаю насыпали до самых краев какую-то жидкую еду с варенной капустой, но красно бурячного цвета. Юшка напомнила щи. Но запах!!!! Это было что-то не понятное нормальному русскому уму, привыкшему к простой крестьянской пище. Это чудо кухарства называлось БОРЩ. Николай не просто ел с аппетитом, в нем проснулся какой-то волчий азарт к еде. Борщ был чудесен, на старом сале затертый, томаты с лихвой, картошка большими кусочками, а капуста по хрустывала во рту нагоняя еще больший аппетит, а горький стручковый перец огонек добавлял смак. Первое закончилось мгновенно и только теперь Николай заметил какими глазами на него смотрела довольная своим борщом, Ольга. На второе принесли по тарелке гороховой каши с говядиной. Мяса был солидный кусок в каждой порции. «Колы чоловик багато и добре йисть, то и працюе гарно» резюмировала повариха. «Йижте будь ласка на здоровья». С ее предложения Николай понял только слово на здоровье и в ответ закивал головой с полным набитым кашей с мясом, ртом в знак благодарности. Кисель с мягким куском свежего ржаного хлеба с солью завершали обед. Как ни странно, Фекла тоже практически все съела и выпила, да еще вымазала тарелку кусочком хлеба, предварительно оставленного для этой цели. Ольга записала их фамилию и имена, указала на места за столом и назначила время прихода в столовую, что бы не было очереди и суматохи. Все здесь на руднике показалось Николаю очень правильно организованным и его небольшой опыт управленца только убедил его в правильности остаться именно здесь в Криворожье, а не ехать в какую-то далекую Юзовку.

Назар Гаврилович сидел на скамейке у конторы и ожидал новеньких. Рядом с ним стояла Марина и что-то показывала ему на пальцах рук. «Чего перекусили немного? До обеда то дотяните? Все ли Вам растолковала наша хохлушка?» засыпал вопросами он подходящих к нему новеньких. «Сейчас пойдете с Мариной, она вас устроит на жилье, там пусть останется Фекла, бо ей не в моготу уже ходить, а ты пойдешь на склад и получишь все, что выдаст кладовщик. Не забудь тебе сегодня в шахту, ты помнишь? Там в конторке перед спуском бригадир все расскажет». Назар погасил свою самокрутку о здоровенную ладонь, плюнул и отряхнул пепел. «все, по всем вопросам не стесняйся, подходи» и пожал на прощание руку парня. Николай подумал, что взялся за лапу медведя шатуна.

Марина оказалась не разговорчивой, как на первый раз показалось, женщиной, хоть и могла если надо приласкать. Она семенила своими маленькими ножками путаясь в своем сарафане, от того ножки казались еще меньше. Комната была одно название, что комната. Длинный, сбитый из досок, барак был разделен такими же досками на комнаты, правда стояли деревянные дверные блоки с врезанными замками. Все удобства на улице. В комнате стояла сбитая с таких же досок, двух спальная кровать – нара стол и два табурета. Окно было не большое, но с форточкой. Два голых матраца с ваты и две такие же подушки были сырыми даже на ощупь, но выносить в марте на сушку никто не додумался. «Вечером растопят печи в бараке можете просушить там», как будто угадала мысли, сказала Марина. Оставив жену в комнате, Николай отправился вслед семенящей Марине, на склад за всем положенным. Склад находился за баней и кладовщик, что бы не сидеть в холодном помещении сидел в бане с банщицами, с удовольствием обсуждая войну и рудничные сплетни. Когда-то он тоже работал в шахте, но после обвала на 125метровой глубине его придавило так, что он стал тянуть обе ноги. Ходил он на костылях, а звали его Хитрый Васек, хотя ему уже было под 50т. Но в жизни так бывает одни в 25ть становятся Иван Ивановичами, а другие и в 70т просто Васек. «Васек, Васек», позвала Марина кладовщика: «иди сюда будешь выдавать все по списку для новеньких». Василий не торопясь дотянулся до своих деревянных ног, поднялся и как-то лихо по скакал к складу рисуя на непросохшей до конца мартовской земле, дорожку своими ботинками. «Во конь и не угонишься» засмеялась Марина. Долго не разговаривая с пришедшими, видно, что оторвали его от какого-то важного спора, Васек начал выдачу по списку на двоих прибывших. Положенного оказалось столько много, что Николай немного опешил. «Как я за все это буду рассчитываться? ведь это же стоит большой деньги, наверное, так много и все нам?» не верил своим глазам парень. «Так распишись за получение, а платить за все не надо будет если останешься работать тут. Так роспись поставил? И число ставь – 20е марта 1915 года». Хитрый Васек захлопнул амбарную книгу и стал подгонять всех «Так все идите себе по своим делам во своя си не мешайте людям трудиться». Кое как связав все в полученные одеяла, Николай принес все полученное в новое свое жилье. Начиналась их новая жизнь, новая и совсем не понятная.

Хлопоты были приятными. От принесенного со склада ахнула и Фекла, но потом в процессе разборки и раскладки вещей стало понятно, что выдали им только все необходимое для работы в этой загадочной пока, шахте. Николай примерил ботинки и спецовку все было в пору, он подогнал фуражку—шлем по своей голове и прошелся в ней по комнате. Получилось весело. Фекла уже застилала сыроватые матрацы и подушки, что бы перед работой Николай мог отдохнуть. Так прошло пол дня. Ударили в колокол, и соседи начали выходить со своих комнат и продвигаться в столовую на обед. Фекла идти отказалась, сославшись на боль в животе, а Николай не мог пропустить момент и съесть еще такого неизвестного до этого и вкусного БОРЩА. Он взял свою ложку и пошел в столовую. Их места были свободны, и Николай сел на свое. Девочки раздатчицы обслуживали быстро. На каждом столе уже стояли бачки с борщом и кашей они только насыпали. Порции были значительно меньше той, что насыпали ему утром. Съев с удовольствием первое за себя и за Феклу, он высыпал ее кашу с мясом себе в тарелку выпил кисель, забрал два куска хлеба и понес тарелку домой для жены. Зайдя в комнату, он поставил продукты на стол и прилег возле Феклы. Женщина тихонько стонала от возникающей боли. «Может быть фельдшера позвать?» спросил Николай у жены. «нет не надо, отдыхай, тебе на работу через два часа.» с трудом выдавила с себя женщина. Николай задремал. Спал он не много, ему снился аист с пакетом в клюве и мама, махавшая им рукой. Проснувшись от приятного сна, он немного полежал у задремавшей на его плече Феклы, тихо вытянул руку и поднявшись, заботливо укрыл жену одеялом. Одевшись, он так же тихо вышел и прикрыл за собой дверь. Николай шел на свой первый трудовой день, вернее ночь. Жизнь текла….

Смены собирались в небольшой нарядной у бани. Людей здесь собралось около 200т.человек. «Сколько же тут всего то работает люду, если на одну смену в шахту столько?» – подумал про себя новичок. В нарядной сидело несколько человек десятников или горных мастеров, как правильно их называли. Они-то и расставляли всех по рабочим местам. «Кто будет Стрелков? Новенькие есть? Кто Стрелков?» – услышал Николай голос мастера и подойдя поправил: «Стрельниковы мы, а по батюшке Николай Васильевич». «Ну по батюшке тебя никто звать пока не будет, а за ошибочку извини, товарищ» – что-то исправляя на желтом листе бумаги, произнес мастер, не глядя в сторону новичка. Слово товарищ очень сильно резануло слух. Еще никто и никогда так прилюдно не обращался к парню с таким дивным словом. При этом мастер продолжал раздавать наряды работягам. Дошла очередь и до Николая. «Значит так, новенький,» – не поднимая головы сказал, как отрезал, мастер; «пойдешь по квершлагу, дойдешь до западной печки, по уклону спустишься вниз, затем по бремсбергу поднимешься до седьмого уступа лавы и станешь вторым номером к Ивану на кирку. И что бы сегодня по три рамы нарубили не то яйца вырву будете в хоре петь». С этого разговора Коля понял только то, что из-за какой-то печи надо нарубить каких-то рам не то будет без яиц. «Послушайте пожалуйста уважаемый» – обратился он к мастеру; «а где я тогда буду уголь по-вашему копать если мне рамы какие-то рубить и собирать надо? Вы что меня в шахту с собой не возьмете?». Такого хохота Николай то же еще никогда не слышал. Смеялись даже женщины лебедчицы и коне гонки с поверхности. Насмеявшись вдоволь мастер вдруг поднял руку, и все сразу замолчали. Он поднялся, приобнял парня за могучие плечища и искренне извинился. «Иван, Иван» позвал он кого-то. С толпы подошел парень такого же возраста, как и Николай, «вот твой новый напарник он тебе все и поведает», еще раз хмыкнул себе в кулак мастер стал озадачивать остальных.

Первый спуск не вызвал особого восторга у парня. Клеть шумела и стучала по расстрелам крепежа ствола, ее болтало и казалось, что трос не выдержит двадцати человек шахтеров внутри клетушки, да еще и постоянно лилась по стволу вода. Спустились на 175 метров потом на карете (обрезанные старые вагонетки с деревянными лавками цеплялись к паре лошадей и так ехали примерно 20 минут до уклона. Потом каждый по своим местам. Николай нес на плече обушок и кирку, в руке пилу и светильник, который давал небольшой световой лучик. Пройдя больше ста метров по уклону, они полезли в лаву. Забой был крутым, а пласт маломощным, так что сразу стали на колени. Иван рассказал кто чем будет заниматься в течении смены, что по три рамы значит по три тонны на каждого, то есть им в своем уступе надо за десять часов нарубить шесть тонн уголька, а всего уступов в лаве десять и работяг вышло всего двадцать, так что в конце смены шестьдесят вагонов должны быть на опрокиде.

Работали молча, обушком отбиваешь уголь, затем лопатой кидаешь на рештак в уклоне бремсберга, киркой подравниваешь углы уступа, пилой пилишь стойки и опять тыльной стороной обушка забиваешь эти стойки в кровлю вместе с распилами – получается рама, это метр на метр и на метр.

Первую свою смену Коля не помнил, как закончил, но яйца остались при нем и норму они дали полную. «Ну ты и гигант, первый день и с нормой, даже приловчится смог под меня» смеялся перед посадкой в клеть Иван. «Что толк будет?» спросил десятник на выходе со ствола у улыбающегося белыми зубами Ивана. «Наш человек. Спасибо тебе, Степанович за напарника» – отчеканил забойщик и похлопал Николая по мокрой от пота спине.

Но не все хорошее ждало молодого забойщика на верху. Утро 21го марта 1915 года выдалось холодным, прошел снег с дождем и подморозило. Зима не хотела уступать разгулявшейся раньше времени весне. Шахтеры торопились по быстрее пройти в теплую баню, чтобы скупаться в горячей воде и одеть на себя сухое, а мокрые шахтерки развесить на просушку до следующей смены через 12ть часов. На выходе с бани стояли Назар Гаврилович с Мариной и о чем-то беседовали. Марина стояла в черном платке. Увидев парня, они замолчали и пошли к нему на встречу. Что-то больно кольнуло Николая в сердце, страшные и не понятные уму мысли полезли в голову парню. «Прости нас Колюшка» – тихо. как то по матерински сказала Марина, «не уберегли мы Феклушку, царствие ей небесное и вечная память. Представилась она блаженная при родах первенца твоего и даже фельдшер наш ни смог ничего сделать. Стало сердце у ее родимой в тот момент … как родился парень –богатырь.» «А ребенок?» – выдавил из себя сквозь нахлынувшее удушье от слез, Николай. «Дитя то где?». «Да с ним все в порядке, у вас в коридоре недавно привела еще одного ваша соседка Люська, так у нее молока два ведра хватит и на твоего и еще сцедит» – выстрелила скороговоркой Марина. «Там на похороны уже готовят все ты не переживай, ты теперя че уже нашинский полностью, хотя и день всего, как приехал» сказал Назар и закурил очередную самокрутку.

К двенадцати часам дня все было готово к похоронам, батюшка отпел вновь представленную Феклу, на погосте появилась еще одна могила, Фекла лежала в гробу оббитом розовой материей, как будто спала. Николай не отходил от жены ни на минуту. К часу пришли певчие и гроб вынесли на улицу. Как по заказу вышло весеннее солнышко, будто и оно спешило попрощаться с невинной душой молодой женщины. До погоста несли на руках. Во время прощания Коля взял холодное лицо жены в руки, трижды поцеловал в лоб и губы и тихо сказал: «Жди меня, родная, я не долго и к тебе.» Закопали быстро. Земля была мягкая, как пух. Крест и полотенце на него закончили процесс. Поминали на обеде без спиртного, так как похороны не отменяли выхода на работу.

Николай пришел в свою комнату. На столе так и стояли тарелки с вчерашней, принесенной им для жены, кашей с мясом и хлеб. Николай сел, подпер ладонями подбородок и зарыдал, как не рыдал он еще никогда в жизни. Поднявшись и немного успокоившись, он зашел к соседям глянуть на сына. Люська, большая крупная молодуха с широкими бедрами и ведерными грудями встретила парня приветливо. Ее муж, то же забойщик с одной смены с Николаем, еще спал перед ночной. «Простите меня пожалуйста, но теперь я просто не знаю, что делать и как мне быть». «Ничего, как ни будь пробьемся, у меня детишек семеро и еще один не помешает, а нас кумами возьмешь вот и поладим по-родственному» – чуть улыбнувшись сказала женщина. «С остальным то же поладим будет не один муж, а два, хай бабы об завидуются» и она еще раз улыбнулась Николаю. В этой улыбке парень почувствовал какую-то общую заботу о себе, которую он до селя не знал. Это был простой шахтерский, рабочий коллектив. «Люська, кто там у нас у гостей»? – спросил муж с соседней комнаты поскрипывая железной сеткой настоящей кровати. Из-за легкой шторы высунулась лохматая рыжая голова с такими же рыжими, как у кота, усами. Николай сразу же узнал соседа по уступу в лаве. «Здоров будь» – обратился рыжий к Николаю. «Я Семен Большаков, а ты сосед Николай. Прими наши соболезнования.» и мужики пожали друг другу руки. «Ого, вот это жимчик» заулыбался Сема. «Да и ты не хиляк» ответил Николай. «Да если б он был хилый разве настрогал бы столько детишек гад такой, каждый год как скаженный» – вытирая тарелки рассказывала Люся, «как пристанет, то не отстанет пока не сделает все что надо». «А ты вроде не хочешь, видно спишь, когда я их делаю?» – поддержал разговор Семен. «Смена сейчас ты идешь?» «Да» сказал Николай вставая. Жизнь продолжалась.

Через десять дней, как только зажила пуповина, по крестили мальца. Кумой пошла Люська, а кумом Иван. Батюшка не стал уговаривать с именем и нарек мальца отцовским именем Николай. Так 21 марта 1915 года в день смерти своей матери родился Стрельников Николай Николаевич. Отметили скромно, так как работы никто не отменял.

Прошло два года. Коля рос без матери крепким и смышленым ребенком. До года он практически жил в семье кумовей с ихними детьми и Людмиле сказал свое главное слово МАМА, хотя она и была его крестной матерью. Николай смог забирать сынишку только по выходным. В эти дни Коля старший устраивал Коле младшему праздники. Он не спускал парнишку с рук, носил его на плечах по всему руднику, если на шахту приезжала лавка с большого города, то скупал все, что можно и нельзя, а с понедельника все начиналось сначала – шахта, сон, опять сон и шахта. Николай хорошо зарабатывал, он все думал, что как бы радовалась его Феклушка, если бы была жива, тем рублям, что он приносил. За одну получку можно было купить три коровы. И Николай мечтал, что наступит то время, когда война закончится и они смогут вернуться домой в таежный край со своим сынишкой. В феврале1917го объявили, что, царя больше нет и страной руководит какое-то временное правительство и Керенский. Рудник работал в прежнем режиме, и даже кормить стали лучше, а высчитывать за это меньше. Потом с Луганска приехали пять мужиков и собрали большое собрание, как они назвали – митинг у здания управления рудником. Николай, как раз только выехал с шахты, скупался и шел в столовую завтракать. Собрался почти весь рудник послушать новости с города. Эти мужики объявили, что они большевики и развернули красный флаг на палке с неотесанной корой, видно сломали где-то по дороге сюда. Первый выступающий сразу начал говорить, что мы все должны работать только по восемь часов, что зарплата должна быть вдвое большей и что нас всех эксплуатируют злые люди. Он призывал не ходить больше на работу, а объявить забастовку и потребовать свои права, затем создать какие-то профсоюзы и выдавать руководству шахты свои требования. Другой постоянно мотал перед нашими лицами этой красной тряпкой на палке. Били их долго, били по-человечески честно и сильно. В конце их умыли, посадили на скамейку, дали попить, по самокрутке и объяснили, что наш рудничный порядок мы нарушать никому не позволим и если они еще раз сунут к нам свой революционный вонючий нос, то опустим в шахту и заставим там работать, а не языками молоть. Флаг красный отдали детишкам в детсад для кукольных костюмов. После чего их отпустили.

Вечеслав Силыч Селютин наблюдал за всем происходящим в окно своего кабинета и не вмешивался. Ему старому вояке и самому было интересно узнать настроение рабочих своего рудника. Теплые дружеские отношения со всеми без исключения работающими, человеческий подход к проблемам народа сделал свое дело – народ поддержал своего уважаемого руководителя и не в коем случае не эксплуататора. Когда новоявленных патриотов отправили вышел к собравшимся Селютин. Наступила тишина. Вечеслав Силыч обратился по старинке, да и не мог он по-другому: «Ребятушки Вы мои, сегодня Вы показали свою сплоченность вокруг своей коммуны, да не побоюсь этого французского слова, именно коммуны. Мы тут живем много лет, работаем каждый на своем месте, вместе отмечаем праздники и дни горя, вместе растим детей и уважаем старость. Чувствую, что много нам придется перенести еще, но будьте всегда вместе и мы победим любое лихо» сказал он. Народ стал расходиться, обсуждая произошедшее.

Летом того же года Колю взяли в детский сад на полный день. Оплата была совсем не большой основные затраты нес на себе рудник. В саду Коля стал развиваться гораздо быстрее. Он научился как-то сразу разговаривать, появились новые увлечения, с детьми занимался преподаватель по спорту и слову божьему, стали учиться и читаться молитвы.

Про Октябрьскую революцию на руднике узнали ближе к новому году, когда первый раз не смогли отправить добытый с таким трудом, уголь по назначению. Стали появляться задержки по зарплате, питание сразу же резко ухудшилось. На руднике стали появляться какие-то вооруженные люди. И вдруг все сразу изменилось. С Луганска прибыл спец отряд красногвардейцев и стал силой записывать в красную гвардию защищать идеалы революции рабочих и крестьян и как ого то там Ленина. На дорогах появились банды грабителей. Началась разруха.

По ночам слышалась канонада пушек и винтовочно –пулеметная стрельба. Потом на рудник вошли регулярные части России, которые забрали последних лошадей с шахтной конюшни, забрали остатки крупы и муки в столовой и несколько ранее служивших в армии шахтеров, нарядив их в военную форму.

Банда Орлика налетела рано утром и порубила около сотни офицеров и солдат. Те, кто успел отступить стали палить с пушек по руднику. Сожгли бани и несколько бараков для холостяков, повредили копер. В шахту уже никто не ходил и лавы просто задавило. Работы не стало. Николай решил было уезжать, но кума его остановила: «Ты куда собрался? Революция в мире творится, сиди не дай бог убьют, а у тебя дите малое, кто в ответе?» Но благополучия не случилось следом опять пришли красные и опять устроили набор в добровольцы. Николая одели в гимнастерку, поставили к лафету с пушкой управлять лошадьми. Права оказалась цыганка в таежной заимке Николая убило в первом же бою за Шубинку. Колька остался круглым сиротой.

Кумовья Кольку не бросили, как жил он у них, так и остался, как называл он Люську мамой, так и продолжал называть малец не смышленышь. Люся, оставшись на время одной с кучей своих, да еще одним чужим детьми, первое что сделала – забрала все нажитое Николаем себе вместе с комнатой. Ласково спросив у мальца Кольки; «а что не помнишь ли ты где папка ложил денежки? Или ты маленький не знаешь?». Простой, не смышленышь тут же показал, что все знает и указал тайничок отца в половице под столом. Достав железную, довольно тяжелую коробочку от конфет Монпансье, Люська открыв удивилась. Там аккуратно переложенные бумагой лежало чуть ли не 200 золотых Николаевских червонцев. Целое состояние. Все что Николай заработал за два с небольшим года каторжной работы в забое и с чего хотел купить себе заимку в тайге и начать новую жизнь. Семен где-то служил у Колчака и деньги оказались как раз кстати. Недолго думая Люська купила два десятка телег кирпича на своем рудничном заводе и наняла каменщиков сложить дом. Разрешения никто дать уже не мог, но и запретить так же некому было и умные люди стали строить улицы на не работающем временно руднике. Люська ухватила 10 соток хорошей земли не далеко от пробуренной скважины с водой. Стройка шла быстро, так ка работы другой не было и мужики, навоевавшись и соскучившись по топору и мастерку, работали ладно, да и деньги в семью надо было принести. Каждый день приходя на стройку женщина радовалась чему-то возведенному. В первую очередь выгнали печь в углу комнаты, которая станет кухней и от нее уже гнали стены проводя по ним каналы для дымохода. Дом выгнали за одно лето и перекрыли его матами с камыша – новшествам того времени, уже не соломой. Одних окон во всем доме было восемь по количеству детей.

Глубокой осенью 1920 года вернулся весь израненный и весь вшивый муж Семен. Отлежавшись месяц и немного откормившись да приодевшись он и сам взялся за работу. Строили подсобные помещения все добротное, каменное и утепленное. Весной 1921 года переехали всей семьей в новый дом. Денег еще хватило и на хозяйство. Купили две коровы, курей, уток и хорошего собачонка кавказской породы. Одна беда Семен начал выпивать.

Шести летний Коля рос как на дрожжах. Он с малечка понял, что заступаться он должен сам за себя и отчаянно лупил всех, кто пытался его обидеть. Домашние старшие пацаны его не трогали, но и не защищали, так как знали, что он им не родня. Одевали мальца только в обноски старших. Никто никогда даже и не думал купить ему что-то новенькое. Так оно и шло босоногое детство в не своем доме с не своей мамой.

Летом 1921 года восстановили шахту 1/1 бис Криворожье и работа закипела. Появились какие-то люди коммунисты, которые заставили всех сесть учиться. Так осенью 1922 года Колька пошел в первый класс школы. С начала это была трех летка на подобие старых ЦПШ, но потом с нее сделали семи летку. Строили школу с кирпича рудничного кирпичного завода на деньги шахтеров заработанные в не урочное время. Школа была двухэтажной. Это было первое высотное здание рудника. В школу Колька ходил в латанных перелатанных штанах одного из братьев, залатанных разными цветом латками ботинках другого брата и пошитой Люськой цветастой рубахе со старого платья старшей сестры, конопатой Верки. У него была не большая холщовая сумка для принадлежностей и тетрадей, а еще дети носили с собой в сумках завтраки, но Кольке никто его не клал – просто забывали, кому он лишний рот нужен. Чернила делали сами с красной породы с добавлением сока черники, а тетрадки сшивали самостоятельно из старых газет и писали на чистых местах. Так началась Колькина учеба. Мальчик учился с удовольствием и все схватывал просто на лету. Это заметила и учительница, приехавшая сюда по какой-то путевке комсомола с Луганска. Узнав, что Колька круглый сирота, она постаралась поставить мальчика на питание в школе. В столовке давали суп и кусочек черного хлеба. Узнав про это Люська перестала кормить Колю завтраками дома: «Тебя и в школе твоей накормят до пуза, чего продукты переводить зря и самим есть не чего.» хотя на завтрак жарили больную сковороду из 20ти яиц с луком и молоко от своих коров. Мальчик убегал в сарай, садился на стоящую лестницу и плакал. Плакал про себя даже без слез. не понимая почему так, чем он виновен? И еще его начали бить взрослые. Первая его больно по лицу ударила Люська за то, что он попался ей под горячую руку во время скандала с Семеном за водку, которую муж уже не просил, а требовал у жены. Потом и сам Семен его ударил в ухо и не дал сесть за ужин. Видя это стали бить мальчика и старшие братья, и сестры. Началось медленное выживание мальчика с дома. В школу Коля приходил побитый и не выспавшийся, так, как и спать иногда приходилось просто в сарае на сене для коров. Об этом стало известно и учительнице Коли – Галине Терентьевне, ее помощь с дополнительным питанием в школе, обошлась ребенку довольно дорого.

К тому времени в стране объявили НЭП и расцвела с новой силой частная собственность. Семен уже не хотел рвать пуп на шахте и пошел торговать на рынок куриными яйцами и молоком от своей живности. Скоро стадо возросло до 7 голов коров, бычков на мясо 4 штуки, купили лошаденку и телегу. Дело шло, но отношение к мальчику все холоднели. Теперь у Коли появились ежедневные обязанности по дому, он должен был утром и вечером чистить хлев и выносить навоз на кучу за огородом, чтобы осенью раскидать для удобрения. Мальчик стал опаздывать, а иногда и просто пропускать занятия в школе, хотя его сестры и братья учились, как и прежде. «А че она ему дает эта ваша школа?» возмущалась Люська: «Я его кормлю и одеваю, обуваю за что? Зачем он мне с образованием? Научился грамоте и ладно. Пусть лопатой работает.»

Дошло до того, что Люся с Семеном стали брать батраков. Вот пошло у них как-то все в елочку. Чем богаче становились крестные Коли, тем нестерпимей становилась его жизнь. Прошло несколько таких лет. Учебу Коля не бросал и учеба у него, как ни тяжко мальчику было в жизни, шла хорошо. Коля заканчивал седьмой класс, когда вдруг благо НЭПа закончились и ночью громко постучали в их ворота. Собака загавкала и бросилась на ворота. Послышался сухой хлопок и визг погибающего пса. Коля, как теперь стало уже обычным, спал не в доме, а на горище коровника на кожухе поверх соломы. Во двор вошло несколько человек в форме и силой открыли входные двери в дом. Послышались крики и плачь. Всех вывели во двор и приказали одеться и взять с собой только ручную кладь и продукты на трое суток. Когда все было исполнено всех вывели на улицу и погнали в сторону рудника. Колька лежал и не дышал, но его никто и не искал. Отлежавшись до утра Коля побежал к Галине Терентьевне в комнату барака, которую ей выделили на шахте, и рассказал о случившемся. В стране началась большая борьба за коллективизацию. За сироту никто даже и не вспомнил поэтому Коля стал жить в комнате Галины Терентьевны и успешно окончил семилетку. Стал вопрос о дальнейшей Колиной судьбе. В конце 1929го началах 30х годов в стране при больших предприятиях открывались ФЗО где обучали цела направленно какому-то ремеслу. В Луганске на центральном предприятии по управлению шахтами района и области так же было открыто такое обучение по путевкам с рудников или шахтных предприятий.

Галина Терентьевна обратилась на общем собрании шахты с вопросом ко всему коллективу послать паренька, успешно окончившего школу в это ФЗО за счет рудника. Узнав, что мальчик полный сирота, что отец работал до революции здесь в забое и погиб за общее дело. парторг шахты поддержал просьбу и первую путевку в жизнь молодой парень получил.

Поработав на шахте все лето в конюшнях на заготовке сена и разным работам, Коля в конце августа 1930 года собрал свои скромные пожитки и попрощавшись со всеми отправился в Луганск по путевке парт организации рудника Криворожье на учебу в ФЗО. Галина Терентьевна, ставшая больше чем родной для парня, плакала не скрывая слез. До Луганска шла колонна телег с какими-то грузами, с ними и поехал парень. 70т верст ехали, как и когда-то его родители, почти сутки. Лошади шли не спеша, да и возницы их сильно не гнали, ибо вышли раньше срока, чтобы успеть не спеша. Лето было сухое и жаркое, степь жила своей, только ей одной известной, жизнью. Вот перекати поле перекатился через пыльную степную дорогу, вот не унимается жаворонок, готовясь к длительному перелету на юг. Чуть дальше от дороги встали во весь рост два рыжих сурка и с интересом рассматривали проезжающую мимо их угодий, колонну. В сырой балке, где колонна стала перекусить, Коля узрел огромного под два метра ужа, охотившегося на земноводных жаб или ящериц. Затараторила испуганная сорока и понеслась по полю разносить свою весть. Прошел день и возницы остановились у поселка со странным названием Белое. Почему так никто не знал, но вокруг было только желто зеленое поле и серо коричневая дорога. Парню вручили два пустых ведра и отправили за водой для кулеша. Воду Коля нашел сразу и не далеко, потом, чтобы лошадям не носить подъехали прямо к кринице. Вода была холодной и выбивала она с мелового камня. «Так вот оно почему Белое» – решил про себя Коля. Кулеш получился отменный с дымком от костра, на свежих травках зверобоя, на старом сале и с чесноком. Пшенка хорошо разварилась и можно было подумать, что это не полевой суп, а каша, таким он был густым и наваристым. Наевшись Коля пошел мыть ведра так как баб с возницами не было. Распустив вожжи и стреножив ими лошадей все улеглись кто где стоял, спать. Коля дежурил первым, так ка выезжать решили затемно, и он выспится на телеге во время движения. Лошади и сами далеко не уходили трава была хорошая и рядом с телегами тем более рядом вода. Ночь была тихая и теплая, где-то очень далеко на небе то появлялись, то исчезали какие-то блики. Мирно похрапывали возницы на своих подстилках. Спали кто на чем. то на кожухе, кто на соломенной подстилке, а кто просто на старой солдатской шинельке. Где-то залаяли хором собаки и лошади подняли головы и навострили свои уши. И опять тишина…. Около двух ночи поднялся один из возниц с кожуха и позвал Колю: «Иди чуть по спи, парень.» Коле повторять не надо и только прислонился к мягкому кожуху возницы, он заснул. Спать пришлось не много с заревом, около пяти тронулись. Уже солнце было высоко, когда стал виден большой город. Это Луганск. Коля за свою жизнь впервые отправился в поездку и вообще первый раз выехал с рудника. Для него все было в диковинку и новые виды домов и разных строений и машины, которые иногда обгоняли или ехали на встречу им и люди, просто люди по-разному одетые и обутые. Только сейчас юноша понял, что у него нет ничего в чем он войдет в новое будущее, что те ботинки, которые ему дал старый конюх, уже износили свой срок минимум трижды и что он так и не залатал свою единственную рубаху в том месте, где она не порвалась, а просто протерлась.

В город въехали к полудню. Старший из возниц показал куда теперь идти Коле и повернул колонну к паровозному заводу: «Там спросишь куды тебе шагать, Язык до Киева довэдэть» – на прощанье сказал мужик.

Свое управление Коля, как ни странно, нашел довольно быстро, просто ФЗО было тогда у всех на слуху и многие заглядывали с завистью в глаза парню, узнав, что он туда направлен. ФЗО находилось в четырехэтажном здании корпуса филиала ведомства за шахтным управлением в полуподвальном помещении со входом с обратной стороны, то есть со двора. Там же были и столовая, классы и общежитие. Коля без труда нашел кабинет управляющего ФЗО, тихонько постучал и приоткрыл дверь. В кабинете было так сильно накурено, что топор можно было вешать. За столом сидели два человека в одинаковых кремовых френчах без погон хорошего английского пошива и не обращая никакого внимания на вошедшего, о чем-то страшно спорили. «Добрый день» – только и успел произнести парень. «Какой там он к черту добрый? С чего ты это взял? И кто ты вообще такой?» – плюя слюной спросил очень громким голосом тот, что сидел за большим столом. «Я по направлению приехал учиться шахтерскому ремеслу, дяденька» – испуганно выдавил из себя парень. Наступила пауза, тот что спрашивал зашелся в кашле и покраснел, Колька решил, что он вот-вот лопнет. «Какой я тебе дяденька? Ты гляди племяш выискался у меня,» – но гнева уже не было. «Ты откуда взялся такой быстрый?» спросил у Коли второй, сидящий за поперечным столом. «Я с рудника Криворожье по путевке парторга приехал» уже тише выдавил парень. «хочу учиться у Вас, товарищи». Первый еще раз глянул в глаза юноши и попросил документы. Коля достал все, что ему завернула учительница и аккуратно развернув, подал мужчине во френче. «Так это справка со школы, что окончил семилетку без четверок, молодец какой, это путевка комсомола рудника с печатью парткома, так есть такое и продовольственный аттестат с предприятия, что они на него каждый месяц будут класть деньги на твое житье и питание, это хорошо, и твоя метрика, все есть в комплекте.» под итожил мужчина. «Давай знакомиться, я не дядя, а управляющий ФЗО, а это мой зам.», «сейчас пойдешь на склад и получишь все по нашему аттестату и станешь на довольствие в столовой, получишь койку в общежитии, потом и поговорим, ну иди» и легонько подтолкнул колю к выходу. «Смотри ка круглый отличник» услышал из-за закрытой двери Коля голос управляющего.

Юноша летел на склад, как на крыльях. Он еще не понимал, что уже учащийся ФЗО Луганского шахтоуправления. По приходу на склад он сообразил, что ему не дали никакого документа на получение, но строгий кладовщик вдруг окликнул его по фамилии: «Стрельников Николай Николаевич ты что ли будешь, малец?», «Да я, а Вы откуда меня знаете, дядька?» спросил не понявший ничего Коля. «Я брат много чего знаю по тому, что живу долго.» «Так иди сюда будем примерять гардероб». Согласно норм довольствия учащимся полагалось получить одежду, в нее входило—шинель синяя ученическая шерстяная, шапка синяя ученическая утепленная на вате с откидными клапанами на уши, фуражка синяя с кокардой, костюм синий шерстяной из трех наименований – брюки, пиджак, жилет, две рубашки голубые льняные с рукавами, двое трусов черных, двое маек белых, четверо пар носков синих, ботинки кожаные черные одна пара, а также галстук черный на резинке и пара рукавиц или перчаток шерстяных. Для вещей выдавали сидор (вещевой мешок с завязкой в верху). Для общежития два полотенца льняных, одеяло верблюжье, подушка ватная, матрац ватный, две простыни одинарные, наволочка, кусок 350 грамм мыла хозяйственного72%го, зубной порошок и зубная щетка, вакса для чистки обуви и одна щетка. Но самое дорогое по мнению Коли, который за свою жизнь нового никогда еще не видел, было два носовых батистовых платка. Он смотрел на них, как смотрят влюбленные друг на друга и не могут наглядеться.

Еще два часа ушло на то, чтобы все это добро, нет это богатство, перенести в общежитие и развесит в кладовой, предварительно подписав хлоркой. Группы только создавались, люди каждый день подъезжали, как и Коля становились на учет и селились. Знакомились. Пока еще все ходили, как босяки в своем так как форму должны были одеть первого сентября и тогда уже носить. Коля не мог этого дождаться. А пока они занимались благоустройством ФЗО, уборкой помещений и территории, ведь они были по сути первыми. В столовой кормили сносно, не так уж и сытно, но и умереть от голода нельзя было. В основном каша дробь16 или пшено, на первое супы или щи, варенная рыба и чай, хлеб по норме. Общежитие находилось тут же во внутреннем дворе конторы. Это было длинное одноэтажное здание под железной крышей с печным отоплением. Внутри на право и на лево два расположения с кроватями, столами, тумбочками и табуретами, то есть уроки можно было учить, не выходя со спальни. Это давало какие-то преимущества и комфорт. По центру находилась каптерка заведующего хозяйством учебного центра, там и хранились все вещи и вещевые мешки учащихся. Приближалось первое сентября. Уже все шесть десятков учеников съехались и разместились. Коле досталась кровать не далеко от печи, стоящей в центре комнаты. Парень познакомился с соседями по кроватям. С одной стороны, через проход с тумбочкой имел кровать такой же сирота, как и Коля, Сушко Сергей, рядом стояла кровать Володи Камчатного парня с городка Шубинка, который находился в семи километрах от его Криворожья. У него были родители живы и работали в горкоме партии ответственными лицами. В ФЗО было казарменное положение и поэтому выход в город был строго запрещен.

В ФЗО набрали две группы по тридцать человек. Коля записался в группу механиков по электричеству, совершенно новую профессию, которой только начали обучать в стране. Другая группа готовила забойщиков на комбайне, которых еще не было на рудниках, и буровых установках. Колю всегда привлекало что-то новенькое не изученное. Он жаждал знаний, как желают воды взмыленные кони после долгого бега под седлом.

И вот первое сентября. Рано утром все были подняты завхозом для раздачи одежды на занятия. Коля не мог дождаться этого торжественного момента. Он с какой-то нежностью ощупывал новые брюки и рубашку, слегка поглаживал ладонью пупырчатую кожу новейших ботинок, вдыхал не понятный и поэтому трепещущий запахом нос, аромат новеньких носков и ему жаль их было одевать на неоднократно вымытые с мылом ступни ног. Перед этим всех подстригли наголо и все головы теперь сияли, как бильярдные шары на зеленом сукне стола. Атмосфера царила приподнятая. Всех построили во дворе на уложенной битым кирпичом, единственной дорожке и перед собранием выступили и представились люди во все тех же кремовых френчах. Управляющего звали Нанкин Владимир Петрович, а его зама Дорошенко Александр Александрович или просто Сан. Саныч. В своей не продолжительной речи они оба поздравили всех и проводили по классам. Началось образование.

Николаю все давалось легко, он быстро усваивал материал, даже очень сложные темы он мог рассказать довольно доходчиво, приводя множество примеров. Учителя его полюбили сразу и обратили на него внимание руководства ФЗО. К празднику Октябрьской Революции Колю избрали старостой группы, и он вступил в комсомол. Работа на подшефном руднике в Луганске, учеба, комсомольские нагрузки, это занимало все время парня и к вечеру он мечтал добраться до своей любимой кровати, чтобы завтра опять в бой за знаниями. Еще Коле очень нравилось читать. Библиотека конечно была, но в основном сюда привозили техническую литературу, а мозг парня требовал чего-то большего. Первой книгой, которую он прочитал за одну воскресную ночь, была «Приключение Гулливера» Д. Свифта, но особенно страстно парень потянулся к небу. В его воображении он видел себя покорителем неба, он хотел прокладывать новые маршруты по небесным картам, искать и находить что-то не изведанное и не изученное. Он хотел летать. Он желал знать про аэропланы все, что только можно. Юноша был влюблен в учителя физики и астрономии, который часами мог рассуждать о каком-то гении Циолковском, о пилотируемых аэростатах о новых аэропланах и самолетах будущего. Звали физика Мозговой Виктор Семенович. На своих дополнительных уроках, на которые оставалось несколько парней увлеченных воздухоплаванием, он мог нарисовать такие дали, что казалось мир стоит на гране большого праздника звезд. К нам уже прилетали звездные шары с пришельцами, и с моря выплывали подводные летательные механизмы с управлением внутри каким-то другим умом, и на земле наступил коммунизм и не стало голода, который незаметно надвигался на Украину. Но об этом никто ничего еще не знал и все жили мыслью о скорейшем благополучие в мировом коммунизме. 1931 прошел как один день, уже четыре группы занималось в ФЗО, Коля стал секретарем комсомола училища и продолжал настойчиво впитывать в себя все дающиеся ему страной, знания. В начале 1932года в Луганске была открыта первая школа пилотов и штурманов при ОСОАВИАХИМ. Коля загорелся. Он узнал, что там можно заниматься в две смены и поэтому уговорил управляющего дать ему такое разрешение в виде исключения. Пообещав еще больше участвовать в организации учебного процесса и улучшении дисциплины среди учащихся. Разрешение на посещение и учебу в вечернее время, а также все необходимые документы и справки, были выправлены, и Колина учеба во втором училище началась. Он, как и хотел, поступил на курсы штурманов летательных аппаратов и аэропланов. В стране бурно развивалась авиация. На балансе учебного центра был практически новый аэроплан типа Блерио с названием «Терещенко№7» в двухместном исполнении, на котором впервые и поднялся в воздух Николай Стрельников в мае 1932года. Это была победа! Это был день триумфа он летал!

Весна и лето 1932года были не просто засушливыми, были изнывающие и знойные. Поля с посевами выгорели до нуля, а что и сохранилось было съедено неожиданно напавшей саранчой. Огромные тучи этих тварей, став на крыло где-то в Астрахани перемещались с небывалой скоростью через всю Россию, юг Украины и вот теперь юго -восток и центр. Украина стояла на голых коленях. Если Донбасс хоть как-то пытались снабжать по небывало низким нормам, то сельская часть аграрной, практически       Украины, была отсечена кордонами от всего Советского союза на выживание, кто как может, а по-простому на голодную смерть. Занятия в ФЗО и полеты в авиашколе не останавливались, не смотря на сильное уменьшение питания учеников. В столовую ввели пропуска и отрезные нормированные карточки на каждого едока. Три талона на каждый день. Расцвело воровство талонов. Коле выдавали еще маленькую плитку полетного шоколада, горько сладкого с крошкой. Шоколад он старался принести в общежитие и угостить своих товарищей. Особенно трудно приходилось Володе Камчатному, полному от природы и к тому же привыкшему к партийным добавкам, которые получали его родители и привозили ему. Жадным он не был и всегда делился со своими товарищами, поэтому и Коля всячески помогал дружку. Он много рассказывал товарищам про самолеты, про новшества советского авиапрома, про свои впечатления от полетов. Коля мог ночами говорить и спорить на эти темы, не обращая внимания на бурчащий от голода живот. По воскресеньям ребята ходили на железнодорожную станцию разгружать вагоны с цементом. За один вагон им давали буханку черного мокрого от выпечки с отрубями, хлеба, два килограмма какой-то крупы и две—три головки капусты. Доходило до того, что грузчики от голода просто падали и приходилось нанимать людей со стороны и дешево и сердито. Хлопцы то же потом долго отходили, но молодой организм после сваренной на воде, пустой каше, да с порезанной на салат и посоленной капустой, да еще и с хлебом, все же мог порадоваться добавке. Плохо приходилось ленивым и завистникам, а таких было большинство. Что бы ребят отпускали на работы они делились принесенным с замом управляющего ФЗО. К Новому 1933 году положение еще больше ухудшилось. В Луганск стали свозить малых детей со всей близлежащей округи. Живые скелеты больше их никак назвать было нельзя. Ими были напрочь забиты все больницы города. Мертвых возили и хоронили уже без гробов, просто завернутых во что было. Город как будто и сам умер, хотя все шахты давали повышенные обязательства по углю, паровозный завод увеличил выпуск новых паровозов и ремонт старых машин, работало все даже библиотеки, только как-то тихо, скрытно, без задора и огня.

Коля по поручению Горкома Партии большевиков, провел открытое комсомольское собрание в ФЗО с лозунгом «Помочь детям страны выжить и стать полноценными ее гражданами». По этому случаю приняли обязательства отработать по три смены на подшефных мастерских бесплатно, а средства перечислить в детский дом города Луганска на питание детям.

Трудную пережили зиму 1933 года, очень много людей умерло, были потери и среди учащихся ФЗО. Весной стали раскапывать огороды и сажать, сажать, сажать, все, что только удавалось раздобыть с семян. Свой огород был у каждой группы в ФЗО, только вот собрать то с него урожай не пришлось, группа Коли была выпускной. В апреле 1933 года Коля успешно сдал экзамены в авиашколе и получил настоящий диплом авиационного штурмана с правом летать на бипланах. А в мае успешно сдал государственные экзамены в ФЗО и получил диплом Слесарь—механик электрических цепей и приборов. Это был самый первый успех мальчика—сироты, понимающего, что никто кроме самого его, ему не поможет в жизни.

По распределению Коля был командирован обратно на свой рудник 1/1бис Криворожье. С поездкой назад ему повезло за его товарищем Володей Камчатным родители прислали телегу с возницей и самое главное с продуктами для обратной дороги. Ехать им было по пути так как Шубинка это один район с Колиным рудником. Володя получил командировку так же на свое предприятие шахту имени Ильича. По дороге путникам встречались бредущие навстречу им какие-то люди с котомками за плечами, с малыми детьми на руках и повозках, с тачками, на которых были сложены бедные пожитки. Такие все худые, что можно сквозь их голубую кожу видеть костные скелеты, и только огромные глаза каждого говорили, что они еще люди. Ехали в основном молча и слушали рассказы возницы про то, как ГПУшники совместно с активистами ловили на полях людей за сборы колосков, кого ссылали, а кого и стреляли на месте, как в некоторых районах случались случаи людоедства, ели своих малых детей. Было ужасно страшно. На ночь стали под Родаково в небольшой посадке, подальше от людских глаз предварительно набрав ведро и две старые с войны, трофейные, австрийские, полутора литровые фляги, которые были в повозке у возницы. Разложили костер, поставили закипать ведро с водой. Возница достал с сумки целый клал с продуктами. Пока вода закипала он угостил ребят домашними пирожками с капустой по два штуки. Нарезал сало и домашнюю колбасу и в миске поставил ее прожариваться на костер вместе с ведром. Когда вода закипела, бросил в нее с бумажного пакета больше килограмма пшенки. Пока каша варилась, хлопцы облизывались, предвкушая вкусную, давно забытую трапезу. Но конечную точку поставил возница, после того, как каша была готова, он достал с сидора железную пол килограммовую банку тушенки и высыпал ее в кашу помешивая. Запах пошел на всю посадку и казалось до самого Луганска. Возница достал три ложки и бутылку с зеленой жидкостью. Ребята пить не стали, а мужик хорошенько приложился прямо с горлышка. Ели с ведра, так и вкуснее и удача ближе кому как повезет ухватить лучший кусок. Наелись быстро, каша еще осталась на утро. Возница все убрал в телегу от лисиц и начал укладываться спать, лошадь стеречь стали два парня. Лошадка была справная, трехлетняя еще не гулявшая, и поэтому в повозке лежала берданка с патронташем на всякий случай. Ночь прошла спокойно, перед утром мужик стал запрягать лошадку, а ребятам постелил в повозке, где до этого спал сам. Сон был мгновенным. Коля проснулся, когда уже свернули с Бахмутки в сторону Хорошего. В прошлый раз его везли не по этой дороге. Через три часа подъехали к Криворожью. Обедать никто не пригласил, видно возница передумал второй раз кормить постороннего, а Володя слова не имел, ну да ладно и на том спасибо, что привезли. Пожав друг другу руки, ребята попрощались и Коля пошел пешком от поворота еще с два километра до шахтного двора, закинув свои не хитрые пожитки в сидоре через плечо. Тут его никто и не ждал. То, что увидел Коля, привело его прямо сказать в глубокий шок. Полнейшее запустение, на шахтном дворе было пусто, у бань, где всегда было много народа, были заросли высокой сорной травы, прачечная разбита, компрессорная без окон и дверей, когда-то богатая конюшня сияла дырами в стенах, как будто ее обстреливали с пушек. Коля вошел в контору управления. В кабинете управляющего за длинным столом сидело два не знакомых, худых мужика и курили самокрутки. Коля вошел и поздоровался: «Здравствуйте товарищи», не взглянув в его сторону мужики о чем-то тихо спорили. «Эй, Вы что оглохли, я к Вам обращаюсь» – пошел в атаку Коля. Мужики повернули свои давно не стриженные, да и не мытые головы в его сторону и оба, как-то пристально посмотрели. «Чого тоби треба юначе? Шов бы соби куды шов» – выдавал из себя один. «Я приехал с Луганска на свой рудник, а тут и нет никого, что же мне тогда делать?» уже испуганно спросил то ли у них, то ли у самого себя, парень. «Мы здесь вроде бы как сторожим, чтобы все не разграбили, а контора теперь в Шубинке, рудник туда передали, да после голодухи и работать не кому, добыча стала еще до нового года, так один горизонт поддерживают, чтобы не задавило полностью, раз в неделю приезжают с Шубинки и спускаются в шахту, вот и вся работа, парень» рассказал Коле второй мужик и глубоко затянулся окурком.

Было уже за полдень и идти сегодня что-то и кого-то искать в другом городе было бы без смысла и Коля решил найти где переночевать. Он отправился к тому дому своих приемных родителей, где провел все детство, где получил первые свои уроки выживания, первые обиды на судьбу, первые самые горячие слезы. Дом стоял на своем месте и с трубы в летней кухне, шел дым от горящей печи. Громко и зло залаяла собака и бросилась на ворота. С открытой в доме двери высунулся огромный детина в меховой жилетке на голое тело и громко спросил или даже потребовал: «Че там кому надо? Сейчас пса спущу.» Парень подошел в проем между калиткой и забором и позвал детину подойти. Тот привязал собаку и нехотя, как будто весь мир только ему был обязан, подошел. «Ну чего тебе?». «Да это вроде бы, как и мой дом» сказал Коля, «я здесь жил до учебы в ФЗО. Стрельников я Николай, а Выто кто?». С открытой двери дома высунулась женская голова, затем и пол тела в ночной женской рубашке: «Кто там Василек?», «Да вот говорит, что он бывший хозяин, которого мы вроде бы расстреляли еще в 1931м за антинародную пропаганду какой-то Стрельников», «Ой это, наверное, Колька сирота объявился не ждано не гадано, это мой школьный одноклассник, зови, Васятка, его в гости он наш, рабочий ему много горя досталось от так званых родителей кровопийцев», наговорила в одну минуту женщина. Только теперь Коля признал в ней свою одноклассницу Наташу Громову дочь старшего конюха на руднике.

В доме все было по-прежнему, даже мебель вся стояла на своих местах. Коля присел на скамейку у большого окна в кухне. «Ты откуда-то взялся, пропажа?» спросила парня хозяйка дома. «Сколько же тебя лет то не было? Где тебя носило?» –тараторила Наташка без умолку, не давая парню и рта открыть. «А это мой муж Василий, он заместитель военного комиссара в Шубинке», «а тут мы живем уже больше двух лет, сначала участкового поселили, но его подстрелили где-то и дом дали нам» резюмировала девка. Коля рассказал о своих приключениях, о том, что выучился на механика по электричеству и штурмана пилота, что приехал на работу, а тут не понятно, что и вообще он просто не знает, куда идти. «А ну постой, что ты там буровил про самолеты? Покажи дипломы мне.» влез в разговор вошедший Наташкин муж. Коля достал все свои документы и отдал Василию. «О…. Чудо…. Ты свалился прямо с неба ко мне…Я сейчас ищу людей в набор на младших офицеров летного состава, а ты уже с дипломом только не офицер, но это мы быстро исправим.» –чуть не прыгая от прочитанных документов проговорил Василий. «Наташа, быстро на стол все что у нас там есть будем обедать или уже ужинать, быстро и дай там казеночку, мы с твоим однокашником по маленькой бахнем» – не мог сдержаться он от восторга и удачи в его работе. «Ночуешь у нас, дом большой, Наташа тебе в детской спальне постелет, детишек у нас пока нет.» Сели за стол, у Коли после вчерашнего угощения, еще и крошки во рту не было. На столе появились домашние маринованные грибочки маслята, соленые огурцы и помидоры, вареная видно еще с утра, картошка в мундирах, крупно порезанное сало шпик венгерский, крупно порезанные куски белого, душистого, как французская булка с хрустящей коркой, хлеба, свежий лук, домашний квас и гвоздь программы запеченная в духовке только холодная, утка, ну и Столичная, с сургучовой пробкой, водочка. Видя такое изобилие во время голода Коля подумал не хорошее о этой семье, но голод взял верх умным мыслям. Выпили по рюмочке. «Ты понимаешь братан, кем ты скоро станешь? военным летчиком бомбило на наших лучших в мире самолетах.» не унимался удачным знакомством Василий. «завтра поедем ко мне на работу, заполним все документы, получишь путевку и в Харьков в авиашколу младших лейтенантов красной армии, тем более ты механик, летун, зачем тебе эта шахта?» – все рассказывал и рассказывал Василий. Выпили еще и Коле за хорошело. Достаточно поев и выпив чая с малиновым вареньем, Коля уже понял, что этого шанса судьбы он не упустит, это была его золотая мечта юношества. Только прислонился парень к подушке, тут же погрузился в глубокий и спокойный еще по сути юношеский, сон.

Утром его растолкал новый знакомый Василий: «вставай летун ты мой дорогой, яичница уже на столе, скоро машина за нами приедет, бегом есть и собираться, да тихо ты не разбуди Наташу бо скандал будет» прошептал он почти на ухо Николаю. «Машина, завтрак, яичница, все как во сне страшно просыпаться, что бы все не пропало. Но все было на яву, одни ели до сыты и яичница была ни в диковинку, другие были рады и краюхе черного даже сухой» размышлял, умывая лицо теплой водой, парень. Плотно поев жареного сала с яйцами и посыпанным сверху зеленым луком, попив настоящего сладкого чая товарищи услыхали звук подъехавшего авто. Это был еще не старый, но немного потрепанный нашими дорогами американский Студебеккер бело синего цвета с откидным верхом. За правым рулем сидел водитель в огромных очках от пыли, пытавшийся с места водителя протереть тряпкой лобовое стекло. «Здравия желаю товарищ капитан» поздоровался он с о своего начальника и только теперь Коля понял, что вчера весь вечер и сегодня утром постоянно тыкал, и называл по имени командира красной армии. «Вы меня простите, как Ваше отчество?» не совсем уютно чувствовавши, спросил Василия Коля. «Васильевич» – так же тихо ответил офицер. Ехали быстро, совсем не так как на телеге. Семь километров проехали минут за сорок может сорок пять. С утра уже пекло и хотя в Донбассе в мае и не бывает сильной жары, но знойный денек уже чувствовался. В поле разрывались от пения жаворонки, скворцы уже вылупили свое потомство и теперь таскали им раннюю черешню и жучков, зацветала поздняя акация и запах вокруг становился ароматно сладким. Всю дорогу ехали практически молча. Капитан обдумывал свой доклад начальнику о находке и закрытию проблемы с посылкой на учебу кадров. Коля еще волновался примут его или нет ведь везде оказывается надо было иметь своих знакомых, чтобы куда-то устроиться, а у сироты кроме личных блох, ничего не было.

Здание военного комиссариата находилось в одном здании с отделом ГПУ, только с отдельного хода. На посту стоял не молодой солдат, при подъезде нашего авто, он сбежал как-то лихо со ступенек и открыв дверь машины, отдал честь начальнику. «Старший майор уже приехал?» – поинтересовался капитан у постового. «Никак нет, товарищ капитан даже авто еще не высылали, не было звонка» – отчеканил солдат. «Ничего себе порядки» про себя только и смог подумать молодой человек. «Ладно пошли пока посидишь в приемной» обратился капитан к Николаю и приобняв его, как что-то очень ценное, подтолкнул к ступенькам входной лестницы. «Двенадцать штук» просчитал про себя количество ступенек парень и сам не понял зачем он это сделал. В приемной было прохладно от недавно хорошо вымытого пола и приоткрытой форточки. Два стола и столько же стульев стояло у окна друг на против друга и одна длинная скамейка видно с кинотеатра, стояла для посетителей. К одной стене был на глухо привинчен массивный сейф, на котором стоял горшок с геранью. «Видать есть и секретарь» – подумал парень. На стене висел портрет Тухачевского в массивной раме. С портрета командарм все руководил и руководил какой-то очень важной атакой красной армии.

Ждать пришлось долго. Такое ощущение, что за парня все забыли. Василий что-то взял в своем кабинете, кому-то позвонил и громко отдал четкие команды на чистом русском языке кому и к чьей маме необходимо сходить, затем и сам выехал. Ближе к обеду появилась секретарь, точно не пришла, а появилась. В начале постовой солдат внес чьи-то женские вещи – сумку и плащ, затем в приоткрытую дверь просунулась и застыла на мгновение нога в чулке и черном туфле, потом коленка и резко вся дама, как будто ее кто-то затолкал силой. Она с силой потянула на себя стул и плюхнулась так, что, Коля вздрогнул. «О……а это исчо що за хрукт такой?» как-то непонятно спросила дама, «тебе хто прислал, мальчик?» – поинтересовалась особа. И тут Коля почувствовал сильный кабацкий амбре и понял: «Да она же еще не отошла от вчерашнего…». Особа поправила перед маленьким зеркальцем свою прическу, стала подкрашивать свои губы, но это у нее плохо получалось, поэтому она плюнула на помаду и бросила ее в ящик стола. На первый взгляд ей было чуть за тридцать, довольно симпатичное лицо, может даже немного смелое для этой должности, белые, видно осветленные, волосы были густые и сворачивались на голове модной дулькой, закрепленной шпильками, которые на половину вылезли из непокорных волос. Дама встала и немного пошатнувшись приоткрыв форточку чуть по больше закурила папиросу «Герцеговина Флор», достав ее из сине серой пачки. Перекурив и попив воды с стоящего графина, дама опять устремила свой взор в сторону парня. «Что не отвечаешь? Ждешь Самого или Зама? Давно сидишь?» засыпала она вопросами. Но поговорить не успели в коридоре послышалась команда «Смирно!!!» и доклад подчиненного начальнику. «Во, Сам прибыл» – уже тише сказала дама то ли Николаю, то ли самой себе. В приемную вошел высоченный, красиво сложенный, в наглаженной военной форме старший майор приятной наружности. На его гладко выбритом лице сияла улыбка, что говорило о хорошем его настроении. «Привет всем присутствующим» обратился он больше к Коле, чем к секретарю, «так вот ты какой, летун ты наш дорогой, мне звонил Василий Васильевич и сказал, что ты согласен и ожидаешь, ну пойдем, пойдем в кабинет потолкуем, а капитан скоро будет. Мила, ты быстренько нам чаю и к нему бутербродов с моего фонда и бегом» жестко распорядился военный к секретарю. Кабинет, в который подтолкнули Колю, был действительно большим. На передней стене над головой руководителя висело два портрета В И Ленину и И В Сталину в золоченых рамах. На боковой стене огромная карта СССР с какими-то флажками и стрелками, на стене с окнами портреты Буденного и Ворошилова, но рамы уже на много скромнее. Под окнами ряд дорогих мягких полу кресел зеленого сукна, а в центре кабинета огромный, коричневый, полированный, явно не отечественный стол и под ним ряд стульев по проще. Рабочий стол руководителя был под зеленым сукном, с рядом телефонных аппаратов на нем. «Проходи, садись где удобно» пригласил, не убирая улыбку с лица, старший майор Колю. Парень сел за стол на простой стул и произнес: «Вы меня простите пожалуйста, мне не ловко, что Вы, такой большой человек, обращаете на меня столько внимания, сказали мне что это надо и Вам и стране, я готов служить и выполнять все приказы командиров и начальников». «Я ведь комсомолец и в ФЗО был секретарем комсомольской организации училища». Вошла с подносом Мила, приятно улыбаясь во весь рот и строя парню глазки. На подносе кроме двух чашек с чаем стояло три тарелки. На одной бутерброды с красной икрой, на второй с колбасой и сыром и на третьей лежали маленькие маринованные огурчики и какие-то зеленые ягоды то же в маринаде. Мила поставила на стол, перед Колей, все принесенное и плавно качая бедрами, зная, что мужчины ее разглядывают, не торопливо вышла и закрыла дверь. Телефон звонко зазвонил, и старший майор поднял трубку. Он глянул в сторону Николая, весело ему подмигнул и сказал в трубку: «Через минуту не придешь, сам лично расстреляю», подмигнув еще раз он положил трубку и потер ладони одна об другую. Дверь открылась и в нее вошел капитан и замкнул за собой дверь. «Доставай» скомандовал старший. На столе появились две бутылки коньяку и бутылка сидра. Капитан достал три рюмки с маленькой тумбочки в углу и салфетки. Мужчины сели за стол с подносом. Выпили по первой. «Ты знаешь, парень, какое большое дело ты для нас двоих сделал», начал старший, «пришел приказ под грифом» и он поднял указательный палец вверх: «прислать подготовленного человека с образованием и специальностью на поступление в училище летного состава РККА на офицерские курсы» и срок до первого июня. С нашего района всего одного, и мы сбились с ног. Хоть убей таких нет, кто уехал, кто вымер в голодовку, а если не предоставим, то труба всему, вплоть до перевода в южную Сибирь» в тайге там не надо ученых собирать под итожил Василий. «Да что я-то, я готов товарищ старший майор» – по-уставному ответил Коля, никогда не пивший спиртного, а тут коньяк, вчера две рюмки водки. «Да зови меня просто Николай Владимирович, Коля,» – сказал старший. Мужчины выпили еще, Коля попробовал маринованную ягодку, она была солено вкусной не понятно, что напоминающим. «Это маслины, парень, вот станешь как мы, офицером Красной Армии тем более летчиком, там знаешь какие пайки, не то, что у нас на земле» объяснил Василий. Выпили еще. Когда на тарелках ничего не осталось, Николай Владимирович сел за свой стол и как будто и не пол только что, позвонил делопроизводителю. Василий убрал все в тумбочку и открыл замок двери. Вошел мужчина в коричневом френче без погон, но в хромовых сапогах и в портупее. «Слушаю Вас Николай Владимирович» отрапортовал вошедший. Старший подробным образом рассказал клерку во френче, что, как и на, когда он должен сделать с этим парнем, поселить его в офицерское общежитие, поставить с сего дня на полное довольствие в нашей столовой, пройти вместе с ним всех необходимых врачей, а будут вымахиваться всех ко мне вместе с главным врачом города и что бы за два дня весь пакет был у меня на подписи. Клерк, как-то по-старинному, щелкнул каблуками своих сапог и пригласив Николая, вышел в приемную. По прощавшись со всеми за руку и поблагодарив за судьбу, Коля вышел следом, возврата в прошлое уже не было.

За два дня было сделано столько необходимых бумаг, что, если бы Коле пришлось их собирать самому, прошел бы в лучшем случае месяц. Клерк когда-то служил в царской армии при каком-то штабе и знал все порядки, входы и выходы. Все выполнялось без проволочек по минутам. Через два дня на стол к комиссару легла увесистая папка с документами. Он остался всем доволен и уже успел доложить по команде, что нашли не просто человека с образованием, а готового, дипломированного летчика, да еще с редкой специальностью электрический механик.

27го мая Николая отвезли на станцию и посадили в мягкий вагон до Харькова, снабдив билетом и заработной платой по его специальности за два месяца в виде подъемных. Училище офицеров летчиков находилось в столице Советской Украины городе Харьков. Паек собрали без излишеств: булка черного хлеба, довольно приличный шмат желтого, старого сала, пачка печенья, осколок сахара грамм так на 150т и пачка зеленого кускового чая. Попрощались тепло, пожелали ему хорошей учебы и тут же о нем забыли в водовороте своих дел. Поезд набирал скорость стуча колесными парами о стыки рельс, до конца и без возвратно уплывала вместе с километрами дороги и юность. Начиналась настоящая взрослая, самостоятельная, мужская жизнь. Жизнь вечного бойца.

Ночь! Что люди вкладывали в это понятие? Ночами осуществляются мечты влюбленных, ночами хоть немного отдыхает от напряженного трудового дня мозг и тело человека, опять же ночами другие люди нашего не простого общества идут на свою грязную и подлую работу. Ночь для всех и каждая абсолютно разная каждые сутки. Ночь в палате номер четыре в этот раз была тихая. Не было слышно обычного мужицкого храпа, стояла тишина и только уши каждого слушали рассказ человека, переживали и вспоминали свое и молчали, молчали, молчали. Пепельница была полна окурков «Беломора» и «Шахтерских», в открытую с вечера настежь форточку выходил сизый дым скуренного табака, а в самой палате было довольно прохладно от сырости осеннего утра, вчера еще сильно жаркого и способного позволить искупаться в открытом водоеме, а сегодня уже заставляющего одеть на себя что-то теплое. Серело. Начали ворковать проснувшиеся горлицы, дворник мел опавшую за ночь листву и разгонял метлою лужи на дорожках.

Егор, как и два остальных старых друзей детства, не заснули ни на минуту. Николай Николаевич замолчал. «Помоги- ка мне подняться» – обратился он к Егору. Парень слетел с кровати и подал две руки старому человеку. Николаевич вышел. «Да … дела то у каждого свои…. Вот живем сколько лет в одном поселке, работаем на 1/1 бис, а про него ничего то и не слышали. Да…. Бывает и такое» – проговорил дед Толя не то самому себе, не то Егору. Вошел Николаевич и с трудом сел на свою кровать. Глаза его впали и поблескивали, сразу видно, что они долгое время были мокрыми. Но если этот старый военный плакал, значит весь его рассказ шел от чистого сердца или даже от души. «Дядя Коля, а что дальше?», нетерпеливо заерзал на своем месте молодой человек. «Дальше, парень, была война и не одна она у меня, а все четыре подряд». «Какие это еще четыре?» вообще ничего не понял Егор «первая мировая –раз, гражданская – два и вторая мировая – три» рассуждал громко, но про себя, парень. «Ладно, Гошка, потом до расскажу, вечером» и повернувшись к стене застонал, тихо так, как будто кто-то на его глазах только что умер с его близких. И это Гошка, больно приятно резануло слух, так его звал только умерший недавно дедушки Корсаков, мамин отец. Егор посмотрел на часы было без двадцати шесть. Парень пошел в умывальник, так как знал, что скоро подъем и не пробьешься тогда. Зайдя назад в палату, он заметил, что мужики то же улеглись передохнуть. Егор лег и взял наушник своего радио, как раз заиграл гимн СССР и начались программы. Но все, что говорили и пели в наушнике, не шло на ум, хотелось, чтобы быстрее наступил вечер и послушать продолжение рассказа. Утро прошло, как и все остальные, завтрак молочный, затем обход. На обходе старшая медицинская сестра опять вручила парню следующий обходной врачей в больнице на сегодняшний день. Как только закрылась дверь за обходом, в палату вошла улыбчивая Оля, поздоровалась со всеми, спросила какие есть проблемы, хоты все и без того знала, и ласково потрепала Егора по курчавым рыжим, густым волосам. «Вот бы мне такие густые и рыжие, а то красишь их, а они только хуже становятся» смеялась девушка. Подмигнув парню, она выскользнула с палаты. «О… сегодня будет дело, наверное, там точно течка.» с ухмылкой пробурчал дед Толя. Егор зарделся от неудобства. После обхода Егор встретил Володю Салата, и они вдвоем побежали, так как было и правда холодно, обходить своих врачей. Затем обед. Был суп с клецками и рыбный суп для диеты, на второе рожки с подливкой или рыбные котлеты и кисель с булочкой. Наевшись парень решил немного подремать. Только до подушки, а уже зовут на ужин. Егор прекрасно себя чувствовал, выспался и пропустил приход жен своих старых товарищей по палате. Дед Толя сказал, что Олька гляделки проглядела, сорок раз заглядывала в палату. Открылась дверь и зашла помощница поварихи с кухни, еще молодая, но похожая на пышечку, девица с завернутым в фартук, бумажным пакетом. «На вот тебе тут Раиса передала пакетик» ставя на тумбочку передачу пропела толстушка, «а и вправду красавчик» заулыбалась она и вышла, не дождавшись спасибо от ошеломленного признанием юноши. «Во дает чертило рыжий» пробурчал дед Толя «двоих сегодня приговорит наверно». Все с улыбками промолчали. «Олька ей глаза по выцарапывает» – внес свою лепту Иванович поднимаясь на ужин. От пакета разлетелся такой сильный запах чего-то вкусного, что мужики остановились и принюхались. Разворачивать решили потом для сюрприза. Пахло котлетами и чем-то чесночным и что-то сильно уж булькало. Сходили на ужин и опять разлеглись по кроватям еще было свободных пару часов пока было движение по коридорам. Опять приоткрылась дверь, и Олино красивое личико не моргая уставилось с проема на Егора. «Иду» тихо проговорил юноша и под дружный шепот с умными наставлениями старших, вышел в коридор.

«А чего это Наташа к тебе приходила?» поинтересовалась Оля, отведя взгляд. «Что у тебя с ней?». Егор хотел было рассказать небылицу про то, как они вчера целовались с Наташей, но вдруг понял, что вопрос не простой и он девушке не безразличен, ответил правду. Оля покраснела и как-то сразу успокоилась. Егор не знал, как вести себя с этой девушкой, он от природы был довольно скромным и пока еще девственником, хотя об этой тайне знал только он сам. Молодые люди прошли в комнату медицинских сестер и закрыли дверь. На смене на весь этаж ночью была одна сестричка и две нянечки санитарки, но у них было свое помещение. «Чай будешь?» спросила Оля. «Нет пока не хочу, у нас там будет небольшой ужин, приходи я приглашаю» заволновался парень, так как он не допускал даже мысли пропустить рассказ Николаевича. «Посмотрим, спасибо за приглашение» и вдруг девушка резко прижалась своей головой к груди парня, уткнувшись в нее носом. «Прости меня, со мной это впервые, я еле дождалась смены, а ты в течении всего дня избегал меня» и Оля заплакала, тихо так, без звучно, только подергивались острые плечи в бело снежно накрахмаленном халате.» Ну что ты, что ты» разволновался и парень «не плачь пожалуйста, и у меня никого нет вообще, я стесняюсь, правда» выдавил из себя признание Егор. Поцелуй оказался страшной силой. Внутри все сразу перевернулось и стало в обратную сторону, взрыв гормонов зашкалил на двести процентов, парень потерял на какое-то время над собой полный контроль, ему не хотелось отпускать от себя этих сладко – пьянящих, сразу ставших такими родными, губ. Руки скользили по верху халата ища лазейку во внутрь и не найдя ее полезли прямо в не глубокий декольте халата. Но Оля резко все остановила, вскочила с дивана и стояла перед парнем вся красивая и взъерошенная с раскрасневшимся от жара страсти лицом и широко открытыми коричневыми глазами—озерами. «Тихо, тихо, не так быстро, я девочка, а на какая-то там» прошептала Оля, приводя в порядок свой вид. Наступила гнетущая тишина, молодые люди после неожиданной страсти, чувствовали себя не совсем ловко. Оля подошла к своему столу и в это время дверь открылась и вошел дежурный врач. «Кто сегодня тут со мной, а это ты Олечка? Как там папа? когда уже он выйдет на работу в хирургию? Завал без него», и тут он обратил только внимание на парня. «Что Вы тут делаете, молодой человек?». «Это я его вызвала заполнить формуляры» ответила ему Оля. Егор встал и пошел в палату.

Дедки только составили табуреты и застелили белой чистой тряпицей этот импровизированный стол. На нем появились принесенные продукты: неизменное хохлятское, вкуснейшее в мире, сало. Только тут, на востоке Украины его так вкусно готовят на свежей соломке, сало с двумя, а то и тремя прорезями и по толщине самое хорошее для любого, знающего в этом толк, рта. Охотничьи сосиски пахли свежей копченостью лучшего мяса, вареные яйца, маринованные маслята и конечно соленья, огурцы и помидоры в рассоле. Егор развернул свой пакет от Раисы, и все ахнули там было двенадцать котлет в тесте еще довольно теплых и мерная двух сотка спирта, как вчера. «Вот это тетка, ух мне бы годов так тридцать скинуть, я бы ел только котлеты у такой-то тетки» заволновался дед Толя. Все дружно засмеялись. Приготовив все к трапезе, Иванович дал команду «По местам» и все закрутилось, как и пред идущие вечера. «Мужички, пожалуйста, а можно сегодня на ужин я позову и Олю?» тихо спросил юноша. «Что девка то понравилась? Это дочка нашего лучшего хирурга Конева, он в командировке где то, а она учится в институте еще и работает тут. Конечно за всегда можно, она наш человек, не продаст» все сразу рассказал и разрешил дед Толя. От любого выпивона сегодня Егор категорически отказался и пошел за Олей, а мужики сели за свой ухоженный стол и выпили. Оля взяла с собой настольную лампу и кружку с горячим чаем, кушать она отказалась. Поставив на не пригодный стол лампу и включив ее получилась не принужденная обстановка в палате, а проще полумрак и с улицы не видно и глаза не слепит. Олю и Егора угостили котлетами в тесте и молодые люди, сев на кровать Егора, с удовольствием их уплетали, прихлебывая по очереди с чайной чашки. Трапеза закончилась быстрее обычного, все ждали продолжения рассказа Николаевича. Мужики вышли покурить и сами вынесли мусор со стола оставив молодых на некоторое время вдвоем. Поцелуи были до такой степени жаркими, что щемило сердце где-то под левой лопаткой. Оля прижималась всем телом к Егору вроде бы ей ужасно было холодно, а парень не мог повернуться к ней из-за возникшей в этом случае мужской оказии. Зашли деды и расселись по своим кроватям. Егор спросил, мостившегося лечь удобно на спину Николаевича: «Так почему же все же четыре войны, а не три?» «Да потерпи, ты неуемный», «четыре конечно и при чем здесь первая мировая и гражданская? Мы тогда мальцами были все» ответил за Николаевича дед Толя. «Он говорит про Мадрид, Хал хин – Гол, Финскую и большую нашу Отечественную, понял?». «Да именно про них, только сегодняшний рассказ некоторым совсем не придется по душе, но слово есть слово, слушайте внимательно». Николаевич удобно лег на спину, подложил руку под голову, покряхтел и продолжил.

На перекрестках судьбы, или Исповедь предателя

Подняться наверх