Читать книгу Пять сказок о молодцах - Игорь Дасиевич Шиповских - Страница 10

Но вот и ночь прошла. Пролетела, словно её и не было. Утром Любушка встала с первыми лучами, и сейчас же отправилась по своим делам. Не терпела она праздности, и сразу с утра старалась что-нибудь полезное сделать. По хозяйству хлопотала, порядок наводила, обед готовила, а то бывало, и с соседскими ребятишками время проводила. Соберёт их вокруг себя и давай азбуке или арифметики учить. Сама-то она уж больно учёная была, в гимназии образованье получала. В общем, что знала, и чему её учили, то и детям преподавала. Склонность у неё к этому была, очень уж она детей любила и душевно с ними общалась. Ну а дети за это её уважали и во всём ей стремились помогать. Так оно всё и было. Вот и сейчас Любушка к своим подопечным поспешила, к занятиям их готовит

И только она ушла, как следом за ней тут же Матрёна проснулась, и сразу к своему вчерашнему гостю заглянула, попроведывать его, как он там. А он спит себе посапывает, лохматые волосы по подушке разметались, растянулся на перине и в блаженной улыбке расплылся. Присмотрелась Кузьминична к нему и видит бродяга-то совсем ещё молоденький, юный паренёк. И тут ей его пуще прежнего жалко стало. Сердце её сжалось, посмотрела она на лохмы его немытые, и пошла ему баньку топить.

– Ах, бедолага неприкаянный,… ну и выпало же на его долю всякого,… надо бы ему помочь,… отмыть, приодеть,… совсем ведь поизносился. Сапоги купить, рубаху новую, да и сюртук не помешает,… полно в лохмотьях-то ходить. Ох не пожалею денег, одену касатика,… а на что же мне их ещё-то беречь, коли такой человек в нищете прозябает… – пока топила печку, всё рассуждала Матрёна. Ну а как истопила, так и за дело взялась. Едва Алёшенька проснулся она его уже и в баньку завёт.

– Идикась милок попарься, помойся,… а потом мы тебя приоденем, прихорошим,… только ты уж скажи мне, как звать-то тебя величать? – провожая его в баньку, спросила она.

– Да очень просто, Алёшенька,… уж так меня отец с матерью назвали,… да только нет их больше на белом свете,… унесла их болезнь лихоманка проклятая, вот и остался я один одинёшенек, никому не нужный… – снова давя на жалость, грубо слукавил он. На самом же деле его родители были живы и здоровы.

– Ах ты, касатик, ах бедняга,… ну ничего, ныне я о тебе позабочусь,… не пропадёшь ты теперь, Алёшенька… – совсем уже расчувствовавшись от такого откровения и его милого имени, прослезясь заахала Матрёна. И это стало последней каплей в её решении оставить его у себя навсегда. Уж так он её разжалобил. Ну а после баньки, понакинув на Алёшеньку кой-какую старенькую одежонку, повела она его по дорогим сюртучным лавчонкам да магазинчикам.

Все лавки обошли, ни одной не забыли, и те, что рядом стояли, и те, что на ярмарке были, и те, что на главной улице располагались. Всего понакупили, и яловые сапоги взяли, и новый сюртук подобрали, и даже рубаху атласную с галифе в полоску красную. Приоделся Алёшенька, идёт по улице, на себя вчерашнего совсем не похож, от сутулого уродца-оборванца не осталось и следа. Шагает гордо, грудь расправил, рубаху на показ выставил, нос задрал, а за ним Матрена, словно служанка, семенит, и пакеты с покупками тащит. Вернулись они домой, а Алёшенька сапоги снял, и тут же в гостиной на диване растянулся.

– Ох, и устал же я Кузьминична,… замучила ты меня,… затаскала по всяким лавкам. Покой мне теперь нужен,… не привык я к таким переходам… – бессовестно заявляет он ей и уже глазки прикрыл, подремать собрался.

– Ах, Алёшенька, касатик,… да прости ты меня,… не учла я этого,… ты уж не серчай, лежи, отдыхай,… а я тебе сейчас отобедать приготовлю… – сердобольно отвечает ему Матрёна, да сию же секунду, лишь плед на него накинула, умчалась на кухню. А Алёшенька в плед укутался, усмехнулся, и задремал. А чего же ему хитрецу не дремать-то, ведь всё по его вышло. Его приветили, обогрели, накормили, одежду купили, и теперь ему осталось лишь обобрать легковерную хозяйку и дело с концом. Но только он решил с этим не спешить, а растянуть удовольствие на подольше. Насладиться моментом, так сказать. Ну, когда ещё такая простодушная барыня ему попадётся. А меж тем, пока он беззаботно дремал да сны приятные видел, Матрёна обед ему приготовила, на стол накрыла, и давай его будить.

– Вставай касатик,… поешь милок… – ласково позвала она. Алёшенька нехотя встал, до стола добрался, откушал, что ему приготовлено было, зевнул во весь рот, и как ни в чём небывало опять в свою комнатушку отправился. Спать ему снова захотелось, и это не смотря на то, что он до этого уже час с лишним продремал. Ну а Матрёна только радуется.

– Вот и молодец,… вот и хорошо,… поспи, милок, сил наберись… – хлопочет она подле Алёшеньки, устраивая его на перине. А он в одеяло завернулся, головой в подушку уткнулся, и тут же уснул. Да так, что до самого утра и проспал.

Ну а на следующие утро всё повторилось точно в таком же порядке. Но только на этот раз, Матрёна вместо одёжных лавок повела его по кондитерским и понакупила ему всяких разных сладостей. Не преминула она зайти и в магазинчик с дорогими безделушками. Купила ему серебряную брошь для галстука да золотую цепочку под часы. В общем, баловала Алёшеньку как могла, лишь бы он не печалился. Ах, бедная Матрёна Кузьминична, она-то ведь его уже как за своё дитя посчитала и угождала ему словно родному. Им-то с мужем бог детей не дал. Как-то не получилось. А тут на тебе, такой ладный паренёк объявился, да ещё и с ангельским именем. Вот она и старалась, холила и баловала его от души.

А вечером всё по-прежнему вышло, поел Алёшенька, позевал, глазками похлопал, и опять спать отправился, а к Кузьминичне снова Любушка пожаловала. И вновь они за столом расположились, сидят, чай пьют да разговоры разговаривают. Матрёна с ней своими новостями делиться, про Алёшеньку рассказывает. Про то какой он пригожий, какой покладистый, и как он ей позволяет кормить его да одевать. А сама рада довольнёхонька, что ей теперь есть о ком заботиться. Ну а Любушка её слушает, головой кивает да всё поддакивает.

– Ну и повезло же такую отраду повстречать,… так глядишь, и станет он вам на старости лет помощником верным да утешеньем добрым… – поддерживает она разговор, а сама про себя думает.

– Это что же за парень такой, что я второй раз прихожу, а он всё спит и спит,… может больной какой,… надо бы его лекарю показать,… никак хворый бедолага… – сморщив лобик, размышляет она. А Кузьминична знай себе, всё про него рассказывает, да остановиться никак не может. И вот опять уже время к полуночи близиться. Но только уж теперь Любушка заметила, что темнеет и домой засобиралась. Распрощались они, условились на завтра встретиться да разошлись с благими намерениями ко сну отойти.