Читать книгу Пять сказок о временах Петра I - Игорь Дасиевич Шиповских - Страница 13

К своим шестнадцати годам Дашенька заметно выросла и изменилась, из маленькой весёлой девчонки-непоседы, заводилы ребячьих забав, получилась настоящая юная красавица. Стройная, русоволосая, голубоглазая, с обаятельной белоснежной улыбкой, она девушка обворожительной привлекательности, стала теперь просто мечтой юношеских грёз. Государь на дне рождения, впервые увидев Дашу в роскошном взрослом платье, в изящных украшениях, разодетой по последней европейской моде, не мог не отметить такого её великолепия.

– Ну, какая же ты красавица выросла! Любо-дорого посмотреть! Всем пример и одета-то она как принцесса, и стройна, и умна! Смотрю на тебя крестница, и душа поёт! Ты словно воплощение нынешней России, такая же молодая, красивая, бесстрашная и смело шагающая вперёд! Ай да Дарьюшка, ай да княжна, порадовала! – искренне восхищался царь, поздравляя свою любимую крестницу с её праздником.

Все кто был в этот момент во дворце, все слышали столь превосходную оценку государя. И на следующий же день, вся немецкая слобода, по крайне мере всё её женское население, загорелось страстным желанием быть похожими на юную княжну, притом как в манере одеваться, так и в хороших манерах общения с людьми. Сама же Даша, как ни в чем, ни бывало, продолжала вести себя также как и раньше. Лестная похвала государя нисколько не вскружила ей голову, а наоборот лишний раз доказала Дарье, что она на правильном пути и что ей по-прежнему надлежит усердно заниматься как точными науками с политесом так и бальными танцами с фехтованием.

А всё так дальше и пошло, всё так и продолжилось. Но, вот как-то однажды, быть может, случайно, а может и нарочно, но в слободе сгорела торговая лавка с припасами тканей и всякой такой европейской бижутерией, а хозяин её толи сбежал, толи его украли, но вот только исчез он, словно и не было его. Хорошо ещё, что пожар не перекинулся дальше на другие дома, а сгорела лишь одна эта лавка и всё.

Может быстро потушили, а может именно так, и было задумано, но только после этого пожара ни тканей никаких роскошных, ни украшений европейских в слободе не стало. И все столичные модницы, разом загрустив, тут же обратились к Францу Лефорту с просьбой, мол, не можем мы без такой лавки наряжаться, как желаем, поспособствуй, говорят, заведи быстрей новую. Лефорт был человеком добрым и дамам всегда помогал, просьбам модниц внял и срочно отписал в Европу, чтобы оттуда прежнему лавочнику быстрее замену прислали. И надо же такому быть, в тот же месяц, как на удивление, словно в Европе и ждали такого случая, прислали другого лавочника-негоцианта.

Ну, уж лавочник так лавочник, всем лавочникам – лавочник. Такого как он, народ в слободе всего видавший, уж точно ещё видывал. Парик на голове высокий, словно башня, а напудрен, так что рядом стоять невозможно, чихать хочется. В лорнет свой, изумрудами да рубинами отделанный повсюду, так и зыркает. Знай, себе поглядывает, и по поводу и без повода лишь бы форсу навести. А камзол у него весь бисером, что платье женское, расшитый, а зауженный такой, что сзади фалды смешным пучком топорщатся. Люди, посмотрев на этот пучок, так его про меж себя и стали кликать – Пучком.

– Смотрите… – говорят, – вон Пучок идёт… – и хохочут, хотя сам он себя называл звучным и обольстительным именем Диметриус-Страстный. А говорил он мягко и с немецким акцентом, нарочито выговаривая вместо буквы «В» букву «Ф», считал, что это звучит красиво и придаёт ему ещё больше шарма. Правда иногда, когда забывался, то говорил чисто и без изъяна, но почти сразу спохватывался и вновь коверкал слова, дабы выглядеть своеобразным.

В общем, модник был такой, что люди поначалу смеялись над его видом и ужимками, и только когда чуть пообвыклись, лишь тогда перестали хихикать. Дивились такому франту, дивились, смеялись, потешались, а в лавку его всё равно ходили, ткань да платья покупать-то надо. Ну а лавочник-хитрец немного пообжился да знакомства выгодные заводить давай. То с какой графской семьёй через жену или дочку, что у него товар брали познакомиться, то глядишь, с боярином каким важным уже беседу ведёт, в гости напрашивается, плезиры обещает. Ох, и шустрый малый оказался.

А вскоре все так попривыкли к его присутствию, что это стало даже модным приглашать его в гости. Кто из столичной знати хотел выделиться среди прочих, то заводил знакомство с Европейским лавочником-негоциантом из немецкой слободы. Так и стал он вхож почти во все мало-мальски значимые дворянские семьи столицы. Приглашали его и на именины, и крестины, и даже на свадьбе он первый гость, а уж про балы да празднества всякие, коих в то время проводилось множество, и говорить не приходится, там уж лавочник Пучок завсегда в числе приглашённых был.

Он на вроде такого популярного талисмана сделался, где у кого какое торжество, так его туда тут же и зовут, по-доброму привечают, за стол как самого важного гостя сажают. Вот только в одном семействе ему не рады, к себе не зовут, не привечают, а семейство это Алёнкино с Дашенькой было. И это не потому, что пока мужчин в доме нет, братья по-прежнему так и учились в Амстердаме, а князь Денис с царём постоянно в разъездах находился, а всё, потому что он как-то Дашеньке не глянулся.

– Уж больно он весь сахарный, слащавый какой-то, приторный! Не приятный хлыщ! Такой как он, речи сладкие лопочет, в глаза смотрит, а сам вроде чего выведать желает, в доверие втирается,… подарки дарит, улыбается, а сам какую-то мысль чёрную, лукавую в душе прячет! Ох, и не нравится мне он… – случайно повстречав Пучка на улице, высказалась про него Даша.