Читать книгу Древняя книга. Преображение уже началось - Игорь Евгеньевич Уваров - Страница 11

Много ходило слухов о чудо-пророках, читающих вещие сны. Но в чём обвиняли некогда Дувержала, то породилось через поколение от него. Один из детей Дувмата – Гердаш был необычным мальчиком, по крайней мере, в сравнении с остальными детьми Дувмата, а их, к слову, было у него двенадцать. Дувмату было только пятьдесят восемь лет, когда случилась ужасная трагедия в его жизни. Из всего, что было ему дорого, он не потерял тогда лишь своих детей и жизнь, впоследствии и то, и другое в сравнении с утратой потеряют для него всякую ценность.

Это случилось в горах, куда он отправился со своей женой Реверой и сыном Гердашем, которому было тогда двенадцать лет. Остальные его дети остались в Пусторе – селении близ Валерана, в котором они жили. Кроме них в горы пошёл и его брат Дувин, прозванный Гереосаром (что означает «Подавший руку»), с женой Лепакой и двумя сынишками близнецами Сином и Крином, которые были ровесниками Гердаша. Дувин, семья которого жила недалеко от Пусторы, оставил дома двух дочерей: Ведину и Альчевину – и маленького сына Турлина, которому в тот день исполнилось три года.

А взяли они с собой своих двенадцатилетних сыновей за тем, чтобы посвятить их в «Макечи» – Воинов Гор, чего когда-то не сделал Дувержал со своими детьми, так как жили они в далёких краях. Воины макечи – это самые уважаемые мужчины и парни на много миль вокруг. Их талисман – это кольцо с жёлтым переливающимся камнем Разолитом – «Солнечным самоцветом», но вправленный в кольцо его уже величают, как Кристалл макечи. Этот Кристалл должен обрабатываться в виде какой-нибудь фигурки. Только мужская половина населения посвящалась в макечи, хотя были исключения. Ведина, дочь Дувина Гереосара, в своё время упросила отца, и теперь она носила перстень с жёлтеньким камнем в виде звёздочки. Альчевина же никогда не увлекалась боями, кланами и клятвами, цветы и книги – вот, что она любила больше всего. Но о детях Дувина Летопись вспомнит позже. Здесь будет сказано о детях Дувмата.

Старший сын Дувмата Лат – это означало «Нахохлившийся голубь»; второй сын Бахия – «Свернувшийся ёж»; далее Стенат – «Улыбающийся олень»; Нуро – «Дремлющий кот». Потом Ревера родила Дувмату трёх подряд дочек, которые не посвящались в макечи. Их звали: Сипелькаа – «Заморская пальма»; Мавриника – «Цветущая акация»; Суписта – «Безмолвная иволга». Следующим был Гердаш – «Рыжий муравей», он не был рыжим, зато радужная оболочка его глаз была оранжевой; девятым же в списке детей Дувмата был Горел – «Горькая полынь»; за ним Коплант – «Зимующий снегирь»; потом Реудат – «Своенравная собака»; последний Бажида – «Зелёный ящер». С каждым именем связана своя история воспетая бардами.

Перстень Гердаша был с минеральным жёлтым муравьишкой – работа хорошего мастера. А Дувин припас сыновьям такие перстни: Сину с камнем в виде полумесяца, а Крину – в виде креста.

Но ужасный белый мрак лавины разрушил все планы. Задержавшийся на минуту в пещере Дувмат пережил своего брата. Он вышел. Там, где было ущелье, по которому они шли ещё вчера, теперь было грязно-ледяное поле. Из семи – он один – это слишком тяжёлое испытание. Наверно, поэтому Высшие Силы толи сжалились над ним, толи были другие причины, и он вдруг услышал детский стон где-то совсем близко. Это был его рыжеглазый сынок. Присыпанный снегом, он лежал неподалёку в кустах, плача от боли: у него была сломана рука. Дувмат возвращался с Гердашем на руках в Пустору, принося горестные вести.

За год после этого случая Дувмат постарел больше, чем за последние десять лет – он ощущал себя на семьдесят. И всё это время Стенат – третий сын Дувмата сидел и перебирал слова Гердаша, засевшие в его памяти. Этот разговор случился год назад, накануне катастрофы, произошедшей в горах.

– Стенатушка, а зачем мне идти в эти горы, – испуганным тоном спрашивал Гердаш.

– Ты станешь настоящим мужчиной, братик, – отвечал Стенат, – защитники гор – это великие воины.

– Но я слышал, что в горах опасно, много снега, может задавить людей. Я… Мне той ночью показалось и теперь уверен, что завтра точно так и будет.

– Не говори этого, Гердаш, беду ещё накликаешь.

– Мы с папой не погибнем, не волнуйся, – задумчиво произнёс Гердаш и добавил, – мне показалось.

– Ну, всё, спи, – убаюкивающе прошептал Стенат.

Стенат всё рассказал отцу, но только через год после тех ужасных потерь.

– Да, он в деда, тоже сны видит правдивые, – безразлично заключил Дувмат.

Но ничего от предков на самом деле не передалось рыжеглазому Гердашу. Кроме гордыни, некогда посеянной в душе отца его – Дувмата, обзываемом тогда Эдирне. Конечно, это была не та её крайность, способная давить родную кровь, но высокомерие – могло стать вторым именем Гердаша.

Тот разговор Стената с отцом слышал ещё один человек, как раз Гердаш, тогда-то он вспомнил про деда Дувержала, в свою бытность видящего будущее во снах.

Бедняга Гердаш, как мы уже сказали, в душе был очень тщеславен, но мало кто в доме обращал на него внимание. Все как-то суетились, им было не до него. Так было до трагедии в горах, также всё осталось и после. Если раньше отцу было некогда общаться с сыном, то сейчас ему было вообще не до кого. Мать Гердаша, вот, возможно, что только она замечала своего сына. Он строил домики из песка, показывал ей, а она радовалась вместе с ним, казалось, что искренне. Ах, я же забыл, ещё два маленьких глаза наблюдали за строительством Гердаша. Однажды случилось следующее. Тогда на свет появился малыш Бажида, и он очень сильно заболел, мать не отходила от младенца ни на минуту. А брошенный всеми Гердаш лепил песочные домики и жаждал, чтобы кто-то порадовался этим строениям вместе с ним.

– Мама, – как хвостик, он ходил за матерью, – пойдём, посмотрим, какой домик чудный я сделал.

Но мать отвечала, что ей некогда, что его младший брат сильно болен, и она должна оставаться с ним. Нудный Гердаш не отставал:

– Ну, пожалуйста, – хныкал он.

Шестой день болезни был особенно тяжёлым, Бажида начал задыхаться, не переставая, кашлял, а глупыш Гердаш ползал на коленях за матерью и умолял поиграть с ним в песочнице. Ревера не выдержала и закричала:

– Что же ты пристал? – она быстро побежала к тому месту, где возвышался небольшой кривоватый домик, но в конструкции чувствовалось усердие и аккуратность, присущие его строителю, – мне надоело, вот, – она раздавила ногой этот хрупкий домишко, – наконец-то ты отстанешь, Гердаш.

Рыжие глазки постепенно набухали слезами. За углом плакал ещё один человечек. От самого родного и близкого создания Гердаш никак не ожидал такого.

– Что ты делаешь, – бросился он собирать превратившиеся в россыпь песка башенки, – там же человечки жили, они все, все поумирали там, их засыпало, хоть бы тебя так же засыпало. Да, – его плач перекатился в истерику.

Потом вызвали какого-то знахаря, и вскоре Бажида пошёл на поправку. Но отношения Гердаша с матерью не изменились. Ревера долго извинялась перед сыном, но он не был способен на прощение. Через две недели его мать погибла, и лишь тогда он понял, что лишился единственного человека на земле, который его любил.

Он уже не лепил из песка. Он рос, как отшельник. Эти вспышки ярости у него изредка случались, поэтому братья не часто касались его. Парнем он не пользовался спросом у девушек, так как его рыжие глаза отпугивали их. Он был очень своенравен и эгоистичен, а его ни во что не ставили. Как же он возненавидел этих букашек-людей, которые окружали его. Хотя этот рыжеглазый мальчонка также ни во что не ставил людей, которые не были интересны ему, выходит, он и сам не лучше своего окружения. Однажды Гердаш украл деньги у отца и купил себе дорогие одежды, ходил в них, показывая тем самым потрёпанным братьям-работягам, что он выше их. А те только посмеивались. Помните о старике в лесу, с которым тёмной ночью беседовал Дувмат; помните о той Пелене Суле, которой одноимённый старик одарил Думата и которая разлетелась по всему миру, вселяясь малюсенькой частицей в человека и пробуждая в нём гордыню? Словно семя в плодородной почве эта частица могла прорасти, а в каменистой иссохнуть. Сын своего отца, Гердаш позволил семени гордыни прорасти.

Возможно, вы уже заметили, что слова Гердаша оказывались пророческими, но никакого отношения это к Дувержалу не имело. Хотя рыжеглазому сыграет на руку то, что его дед в своей бытности видел вещие сны. Он стал выдавать себя за ясновидца. Не подумайте, что с легкомысленно брошенного им слова погибла его мать и родственники в горах. Это не слово. Мучительная работа мысли. После того случая в песочнице, когда Ревера растоптала песочные городушки сына, как же мучился Гердаш. Эти проплаканные ночи. Он думал и негодовал. «Она предала меня, мне эта жалость не нужна, пусть себя пожалеет», – чёрные мысли затуманили его глаза. Он строил образы, в голове проигрывал варианты смерти своей матери. Он бился в подушку и кричал, что ненавидит её; опомнившись утром, он ненавидел себя за эти ночные мысли; но всё же он жаждал мести.

Также он не любил дядю Дувина, так как, когда он заходил к ним в дом, то трепал его по голове, подмигивал, чего-то спрашивал. Этого не понимал и не любил Гердаш. Он думал: «Я что щенок? Он меня по голове трепет, нашёлся тут дядька». С дядей у него ассоциировалась и вся семья дяди. Поэтому, когда он узнал о походе в горы с дядей Дувином, тётей Лепакой и их двенадцатилетними сыновьями-близнецами, то автоматически в его гнусные размышления по ночам добавились и эти родственники. Гердаш представлял, как огромной льдиной, несущейся впереди снежной волны, сбивает их всех, а потом навечно накрывает этой снежной крышкой. Но откуда появилась эта сила мысли, способная создавать образы, мозаикой складывающие будущее. Бог наделил его. Тогда не рождалось злых детей. Только внешние факторы могли повлиять на характер Гердаша. Он был не готов и не способен нести бремя дара, он не любил свои глаза, пугающие окружающих и его самого. Он должен был творить Добро. Но сотворил зло, и это не был конец.

За несколько минут до катастрофы Гердаш проснулся в пещерке. У костра сидели Дувин с женой, Ревера и Дувмат. Дувин говорил:

– Да, братик, хороший у тебя сын должен вырасти, он своевольный, не даёт себя в обиду. Макечи – это для него, только я не пойму, почему он всегда такой настороженный и никогда не поддерживает разговор.

Продолжила Ревера:

– А я что учудила – разрушила его трогательный домик, ну, он меня тогда разозлил. Я не выдержала, что ж я так разошлась? Он теперь и разговаривать со мной не хочет.

Это всё слушал Гердаш и плакал. Потом все выходили, Дувмат задержался (он гасил костёр), а Гердаш, осознав всё, кинулся за остальными с криками: «Постойте!» Было поздно. Бесшумный убийца уже ушёл. Маленькой ледышкой зацепило Гердаша, и он упал в сторону и неудачно приземлился на руку. Сошедшая лавина была беззвучна, поэтому Дувмат ничего не слышал. Об остальном повторяться нет смысла.

Прошли годы. Гердаш красуется в цветных одеждах, купленных на украденные у отца деньги. Его братья и сёстры работают в поле: кто пасёт овец, кто полет грядки, Стенат плёл корзину.

– Я здесь, – начал Гердаш, никто не оглянулся.

Только Стенат его слушал, но на него не смотрел. Гердаш продолжил:

– Ладно. Я бы не стал врать. Это невероятным покажется, но мне приснился необычный сон, – слова звучали заученными фразами, но кроме Стената его всё ещё никто не слушал, а Гердаш не смолкал, – Вы все, вся моя родня и отец в моём сне вы целовали мои ноги, – уже внимательно слушали его братья и сёстры, – а Лат натирал мне спину маслом, Бахия махал опахалом, а храбрый Стенат стоял на страже, он смотрел, чтобы никто не подошёл и не обидел меня.

– Ты чего там мелешь? – пренебрежительно произнёс Бахия.

– Повтори ещё раз, что ты сказал, – гневаясь, подошёл Лат, – и я тебе шкуру спущу.

– Эй, Лат, успокойся, – заступился Стенат, – он же шутит, а-то вы привыкли, что он молчит, пускай говорит.

– Говорит, а не заговаривается, – возразили в один голос Сипелькаа и Мавриника, – ноги какие-то ему целовать, прям-таки.

Самолюбие у большинства детей Дувмата граничило с гордыней.

– Что можно было расценить в моих словах как шутку? – возмущался Гердаш, – вы сами всё увидите, так будет. Это же не сон… – начал вроде бы он, но опомнился и замолчал. Об этом ему говорить не стоило.

Лат взбесился:

– Я убью эту козявку.

– Я не желаю вам плохого, но также не хочу для вас ничего хорошего. И мало чего хорошего будет у вас, – вновь говорил Гердаш.

– Так, кто его заткнёт? – отозвался с поля Бахия, – я сам это сделаю.

Стенат недоумённо произнёс:

– Гердаш, ты уже обратил на себя внимание, это всё заходит слишком далеко.

– Ха, я не придумываю, – злорадно смеясь в лицо Стенату, голосил возбуждённый Гердаш, – ты охранять меня будешь ото всех, как и сейчас. Посмотри, они готовы растерзать меня, не могут представить себя униженными предо мной. Но ты не такой, ты милосердный.

Обстановку разрядила, пришедшая на поле Суписта, которая принесла обед.

– Я доделал корзину и ухожу, так что поостерегись, братец, – собираясь уходить, заключил Стенат, обращаясь к Гердашу.

Гердаш остался без защиты посреди поля, начинённого негодующими по отношению к нему людьми, его родными людьми. Даже пятнадцатилетний Горел смотрел с ненавистью на брата, заявляющего о своём превосходстве. Гердашу показалось, что Лат бросился к нему, он развернулся и со страху помчался в сторону полесья. Лат же на самом деле даже не шелохнулся, он только крикнул, увидев убегающего Гердаша:

– Беги, малявка, набегаешься, и не такие дебильные сны приснятся.

Не оглядываясь, бежал Гердаш, подгоняемый ветром. Зелёные кусты сплетали перед ним свои лапы, но прорывался через них Гердаш, не взирая на царапины. Не разбирая лесных троп, он убегал. И выбежал на небольшую незнакомую дорогу. Солнце уже покидало небеса. Гердаш оглянулся. Ему было неведомо, где его дом, и откуда он прибежал. Настоящий страх подкрадывался к Гердашу.