Читать книгу Наказ - Игорь Ганикевич - Страница 4

Группа наших разведчиков, ворвавшись в немецкую деревню Гросс-Лонк, повстречала там двадцать девять белорусских мальчуганов. Старшему из них было пятнадцать, а младшему двенадцать лет. Худенькие тела ребят были прикрыты грязными рваными лохмотьями. На головах какие-то арестантские шапочки. Эти маленькие невольники были угнаны в Германию осенью 1943 года. Паша Андреев, Коля Королев, Саша Райков, Федя Добрый просто и скупо, с ребячьей непосредственностью рассказали о том, как им жилось у немецких хозяев. Работа от зари до зари, побои, голод. Вот рацион питания: утром – сто граммов хлеба и литр кипятку. Хлеба должно хватить и на обед, состоящий из супа, в котором плавали брюква и крапива. Ужин – сто граммов хлеба и литр горячей воды. Так было изо дня в день. Двести тридцать детей умерли от такого питания в этой деревне. Детей даже не называли по имени. Немцы каждому из них выжгли номера на левой руке».

Для сравнения: 20 апреля 2018 г., №14 (577). Общеполитическая еженедельная газета «Новы час»:

«Шчыры распавед остарбайтэра з Падароску што на Ваукавышчыне… Рэалiі побыту остарбайтэраў, нашых землякоў, якiя апынулiся цягам вайны ў Германii… Лiсты напiсаны Мiкалаем Давыдзюком на адрас свайго бацькi… «Сталуемся мы на кухнi, тут працуе каля 40 чалавек. Ранкам перад працай кава i кавалак хлеба, нашмараванага чым-небудзь. У абед бульба з морквай ды капустай… Праз дзень порцыя мяса, на вячэру бульба з мукою. Апроч гэтага атрымлiваем ежу па картках». …апiсанне двухтыднёвай нормы, якую супрацоўнiк атрымлiвае па картцы. Гэта тры булкi, якiя важаць по паутара кiло. А яшчэ ёсць «цузас-карта», па якой iдзе яшчэ хлеб… З iншыхпрадуктаў: 25 дэкаў масла (дэка – 10 г, агулам – 250 г масла), 25 дэкаў цукру, 50 дэкаў мармеладу, 20 дэкаў маргарыну, 25 дэкаў вяндлiны, 4 яйкi, 2 кг, альбо 40 булачак з пшанiцы. Гарбата – «колькi заўгодна i калi заўгодна…«».

«Но вернемся к суровой действительности, – продолжил Коба. – Вы, дорогой учитель и наставник, брат по идеологии, бескорыстный друг, вождь мирового пролетариата, должны дать своему верному, преданному и последовательному ученику наказ сродни отцовскому, так как по воле злого рока Ваша драгоценнейшая жизнь, которая принадлежит и крайне необходима всему человечеству, кроме буржуев, капиталистов, империалистов и прочей нечисти…» – тут голос Сталина стал прерываться, сделался невнятным, неясным, перешел в сплошное мямление. В груди у него защемило, на глаза непроизвольно навернулись слезы, одна слезинка скатилась вниз и застряла в пышных сталинских усах, он стал шмыгать носом и полез в карман за платком.

Владимир Ильич: «Э-э-э, нет, дорогой товарищ, это никуда не годится – нюни распускать и сопли развешивать, тем более старому большевику с огромным партийным стажем. Вы, Иосиф Виссарионович, думаете, что я случайно рекомендовал вас на должность генсека партии? Нет и нет! Я долго думал, кому доверить самую огромную державу на земном шаре, чтобы ее не постигла участь „Титаника“. Начал перебирать в уме преданных большевиков, и первый, о ком подумал, был Троцкий. Но нет, уж очень экспансивная натура, и ее уже не переделать, к тому же прямолинеен и грезит мировой революцией. Вроде хорошая черта характера – откровенен, не лжет, смелый и верный товарищ, но для руководителя именно такого большевистского государства, которое мы намереваемся создать в будущем, – а оно должно простираться от Тихого до Атлантического океанов и от Ледовитого до Индийского, – этого мало, слишком мало. Тут должен быть властный, любящий власть, стремящийся к ней. И ничего в этом зазорного нет – плох тот солдат, который не мечтает, не стремится стать генералом. Так, дорогой Коба, гласит русская поговорка!»

Сталин: «Вы, Владимир Ильич, как всегда, правы, а что вы скажете о кандидатуре ФЭДа?»

Владимир Ильич: «Только хорошее, стопроцентный большевик, предан делу революции до мозга костей. Он фактически спас революцию от поражения, взяв на себя по моей просьбе три поста – ВЧК, НКВД, НКПС, каждый из которых требует недюжинных способностей и полной отдачи сил. Кроме него, этого не смог бы сделать никто, в том числе и я. И все же на роль руководителя именно нашего государства он не тянет, а самое прискорбное в том, что как раз из-за своих положительных человеческих качеств, которые так необходимы руководителю любого ранга. Он слишком щепетилен, что говорит о его происхождении из польской шляхты: схитрить, соврать, обмануть, слукавить ему не позволяет совесть.

Для нормального государства иметь совестливого человека во главе было бы благом. Но не для нашего, которое мы, большевики, захватили насильственным путем и которое насилием же приходится удерживать. Поэтому нужен неординарный, особенного склада человек, которому не чуждо ничто человеческое, в том числе и чувство моральной ответственности перед обществом, что особенно проще нам, большевикам. Однако вождю необходимы и другие качества – умение трезво оценивать обстоятельства и приспособиться к ним, политика должна быть гибкой (пример – Брестский мир и НЭП), неограниченность мышления, умение скрывать свои истинные намерения. В некоторых случаях можно прибегнуть к коварству, естественно, в отношении врагов, хитрость, лукавство, изворотливость, что в политике допускается, беспардонная ложь во имя спасения и прочее.

Взвесив все за и против, я пришел к выводу, что лучшей кандидатуры, чем ваша, в партии не найти. Наша совместная работа, особенно в период революционной борьбы с царским кровавым режимом, дает мне право так заявлять. Став с самого начала на рельсы большевизма, вы так и продолжаете следовать этим курсом, в отличие от оппортунистов-меньшевиков-перебежчиков. Уверен, став генсеком партии, вы тихой сапой под сурдинку правильно расставили на нужных местах верных нам людей и поступили очень разумно: кадры решают всё…»

Наступила пауза. Сталин решил, что после столь длинной тирады, в сущности, смертельно больного человека уместно выразить свою благодарность за столь высокое оказанное доверие, хотя он, Коба, и без протекции ВИЛена власть не отдал бы никому и никогда. Но роль ученика, пришедшего к умирающему учителю за наказом, следует исполнить до конца. И он прервал молчание:

«Я вас, Владимир Ильич, когда вы предложили НЭП, сразу поддержал, в отличие от многих коммунистов и даже большевиков. Я понял всю иезуитскую (двуличную, коварную и хитрую) сущность вашей уловки: после всего того, что мы сотворили с этими недочеловеками, неполноценными ублюдками буржуями – скольких расстреляли, посадили, многие убежали, – казалось, с ними все кончено. Ан нет, как только дали им слабинку, они, как тараканы, как вшивые блохи, как клопы-кровопийцы, повыползали со всех щелей и дыр, чтобы продолжать сосать кровь трудового народа.

Живучая порода людей-бизнесменов – и это мы, большевики, используем в своих целях теперь, и не исключено, что, может, придется воспользоваться в будущем. Все течет, все меняется, а тяга человека к своему, собственному, к обогащению, наживе, частнособственнические интересы превалируют в человеке, они заложены в его генах самой матушкой-природой, а мы, большевики, должны извлекать из этого свои выгоды.

Эту вашу идею, дорогой учитель, можно назвать без преувеличения гениальной. С НЭПом страна стала меняться на глазах: расцвела торговля с разрешенными элементами частной собственности на средства производства, магазины и рынки наполнились разнообразными товарами, народ накормлен, напоен, одет, обут – жить стало лучше, жизнь стала веселей (шея стала тоньше, но зато длинней)».

Ильич оживился и бодрым голосом: «А вспомни, Коба, сколько было на меня нападок, упреков, обвинений в уступке капитализму? А так, глядишь, обрастут жиром, обзаведутся собственностью, и можно будет собирать второй урожай. Опыт у нас, большевиков, уже есть, что-что, а экспроприировать и распределять мы научились быстро, так как дурное дело нехитрое.

Но, шутки в сторону, хотя в каждой шутке есть доля правды, разговор у нас архисерьезный. С нэпманами, кулаками, подкулачниками и прочей шушерой разделаться придется вам, батенька. Спешить, я думаю, не стоит, пусть нагуляют брюшко посолидней. Что-то меня все тянет на шуточки-прибауточки, видно, перед концом, который подкрался незаметно. Опять шучу! А вот, милейший, как вам этот каламбурчик: нагулял баран жирок – пора, милый, под ножок», – Ильич злорадно захихикал.

«Да вы настоящий пиит, – произнес Сталин и тоже засмеялся. – Уж будьте покойны, Владимир Ильич, я с этой белогвардейской нечистью разделаюсь, как повар с картошкой».

Лирическое отступление

Сталин решил включиться в эту игру, так как понял, что всё это – последствия апоплексического удара, как в народе говорят, «кондрашка хватила». Он знал, что Ильич стоит одной ногой в гробу, находится на краю могилы, а ему еще надо было получить от ВИЛена самый главный наказ – как создать прочную, незыблемую систему на веки вечные, в которой страной управляли бы Советы народных депутатов от местного (низового) до Верховного, избранные всенародно прямым и тайным голосованием, но номинально, а фактически – чтобы всем и вся в СССР заправляла партия большевиков. Об этом он и спросил ВИЛена прямо в лоб.

Ильич, у которого еще продолжалось игривое настроение, отмочил очередную шуточку: «А у меня Наденька всем верховодит». Сталин в ответ: «А в моем доме заправляет теща, она всех держит в ежовых рукавицах и настоящая узурпаторша. Зато в доме железная дисциплина и порядок, а харчо – пальчики оближешь». Тут ВИЛен еще хотел еще что-то добавить, наверное, пожаловаться на постную диету, которой потчует ежедневно его Наденька, но Сталин решительно остановил его:

«Всё, Владимир Ильич, шутки в сторону, перейдем к делу».

Владимир Ильич: «Если под делом, уважаемый Иосиф Виссарионович, вы имеете в виду наказ, то он обязательно будет – большевики своих слов на ветер не бросают. Только хотелось бы осветить еще один архиважный вопрос, очень для меня существенный. Вы же знаете, мое положение аховое, так как мне скоро предстоит другая, более дальняя дорога – отсюда в вечность. Если еще и встретимся, увидимся, то только в загробной жизни, на том свете, но я в это не верю. Иосиф Виссарионович, у вас два духовных образования, что там об этом сказано: есть ли у меня хоть какой-то шанс попасть в рай?»

Сталин про себя подумал, что конец уже близок, и по всем церковным канонам принял на себя роль священника на исповеди.

«Дорогой Владимир Ильич, что я вам могу сказать на этот счет? Если только привести цитату, которую услышал от Бухарина, вашего любимчика, во время беседы о смысле жизни: «Нет ничего более прекрасного и достойного одобрения, чем должным образом хорошо выполнить свое человеческое назначение». Это высказывание французского философа М. Монтеня. Когда же я спросил Николя, как он понимает предназначение человека, он сказал, что homo sapiens обязан оставить после себя след в виде потомства, но не наследить… Могу с чистой совестью заверить, что ваше, дорогой Владимир Ильич, идейное наследие останется человечеству на все время, пока будет существовать жизнь на Земле. Чем становишься старше, тем чаще задумываешься о том, что в создании вселенной и того небольшого мирка в ней, что называется «солнечной системой», и той «горошины», что называется Земля, принимал участие Высший разум, который люди величают Богом. При его непосредственном контроле создавался этот прекрасный мир, и в нем драгоценнейший бриллиант, жемчужное сокровище – Земля. Подрядчиком у Высшего интеллекта были, есть и вечно будут Высшие силы Природы, и человеку неведомо, когда началось строительство, бесконечно ли оно будет продолжаться, а если задуман конец, то когда и каков он. Это покрыто мраком неизвестности.

О том, что стройка вечная и бессрочная, всевышние силы напоминают обитателям земли постоянно и в довольно грубой и бесцеремонной форме: землетрясения, наводнения, тайфуны, ураганы, торнадо, смерчи, цунами, пожары и прочие бедствия, такие как засуха, которая приводит к голоду. Со своей стороны человек добавляет к природным стихиям свои рукотворные катаклизмы и катастрофы – войны, революции, бунты, восстания, а потом начинает вести с этими антигуманными явлениями борьбу, вроде при деле. Вначале весь мир до основания разрушим, а потом отстроим заново.