Читать книгу Человек и книга - Игорь Григорьян - Страница 2

Уличная мостовая, уплотняясь в старости и расшатываясь в ней же, в своих бесконечно долгих попытках приблизиться к солнцу, медленно, но неотвратимо выдавливала из своего, скреплённого цементом человеческих устоев тела отдельные камни. Освобождённые временем камни почему-то не торопились покинуть мостовую, полностью погружённые в солнечные свет и тепло, словно замерев в этом неторопливом наслаждении они оставались неподвижно лежать на обочине.

Нагретые со всех сторон солнцем, свободные от мостового рабства камни, сами казались себе источником тепла – они воспринимали свою суть, внезапно лишённую цементных оков, потоком жёлтого света – той единственной материи, которая способна за неуловимое умом мгновение преодолеть расстояние, им же непостижимое.

Да и стоило ли куда-нибудь торопиться, если уверенность обладания поистине волшебной возможностью мгновенного перемещения укоренилась в тебе настолько, что стала неотличима от действительности?

Куда тогда бежать?

Куда стремиться?

Куда бы ты не захотел попасть – ты уже там, словно невесомый солнечный луч, несущий на своих невидимых, но мощных плечах такое весомое, одаривающее жизнью тепло.

Чего ещё остаётся желать в конце своего существования?

Избыток тепла и возможность свободного перемещения – вот два основных признака долгой и счастливой старости.

Как у камней, так и у людей.

Со временем мостовая будет разрушена полностью, природа поглотит ограниченную формой дорогу и оставшийся на её месте солнечный свет, растворившись в пустом и прозрачном пространстве, сам превратится в это пространство. Очнувшись от долгого и тёмного сна, свет пробудит в себе пространственный дух, который до этого времени спал и видел сны, состоящие из твёрдой, неподвижной материи.

Со света всё началось, светом и закончится.

Один только свет в состоянии даровать миру ту безукоризненность и безупречность, которой обладал лишь изначальный Замысел Творения.

Один только свет способен предоставить миру ту безусловную, внятно сформулированную, понятную и уму и сердцу, отчётливую, и вместе с тем отличную от всего остального выразительность, именуемую ясностью.

Всё это обязательно произойдёт в своё время, ну а пока что мостовая человеческих устоев мудрела, приподнимаясь над собственным уровнем, и постепенно растворяя в пустоте своё тело, кристаллизировалась в ней же. Пользуясь приобретённой в пространстве и времени мудростью, она примеряла на себя свойства первоначальной и всё вмещающей пустоты.

Каждый, ступивший на эту мостовую неизбежно перенимал на себя её качества. Животное, пройдя по мостовой, приближалось в своём развитии к человеку, человек на цыпочках подкрадывался к Богу, Бог – в воображаемом им мире пространства и времени, построенном на игре света и тени, разливался бесконечностью своих физических воплощений.

Бог выворачивался наизнанку, распространяя свой внутренний свет, свет формировал образы и рождал тени, тени подчёркивали различия форм, и уже окончательные формы приобретали свою материальность и вес.

Каждая форма, построенная из света, могла вспомнить свою изначальность и осознать свою истинную природу. Каждая форма обладала высшей свободой проснуться и вернуться к свету и в свет.

Неторопливо бредущие по каменной мостовой животные становились человечнее, человек – мудрее, а Бог просто собирал лежащие на обочине камни, даровал им свободу света и возвращал их в своё собственное нутро.

Цикл замыкался снова и снова и какую бы форму не принял свет, в конце своего цикла она теряла свои мнимые очертания и растворялась в том, из чего вышла.

Мостовая всё больше расшатывалась под поступью проходящих по ней людей и всё большее количество камней, освобождённых не только временем, но и давлением людских ног, оказывались на обочине.

Бог терпеливо подбирал камни и возвращал им их первоначальную природу. Прикосновение Бога всё возвращало в свет.

В ранний час выходного воскресного дня улица была пуста не только от людей, но и от результатов их деятельности.

В этой части города не было ни магазинов, ни школ, ни вывешенного на просушку белья, ни разбросанного на обочине мусора. Только несколько бродячих собак, которых, в силу их упитанности и бродячими-то назвать было сложно, лежа на боку, грелись, как камни, одновременно со всех сторон: сверху – поглощая солнечный свет, и снизу – вбирая в себя тепло нагретого солнцем булыжника.

Приподняв над мостовой шеи и вывернув их в сторону неба, собаки предельно внимательно, но одновременно с этим и бесконечно лениво следили за проплывающими над городом облаками.

Лишь во взгляде животного внимательность может соседствовать с ленью, ибо только совершенное, лишённое человеческого разума животное способно впитывать информацию снаружи, совершенно не споря с ней. Весь животный мир использует поток информации исключительно для того чтобы избежать боли и голода, сохранив, тем самым, свою волю и тело.

Во взгляде человека внимательность уже способна действовать, выходя за пределы тела, иногда рискуя этим телом, а иногда и теряя его в попытках изменить нечто внешнее. Человек борется в попытках изменить окружающий его мир и страдает из-за того что не в состоянии этого сделать.

И один только Бог понимает что весь, созданный им мир находится не снаружи, а внутри, следовательно, мир полностью воображаем и изменить мир можно только изменив себя самого.

Человек, осознавший эту простую истину и сознательно слившийся с окружающим миром, сам становился Богом. Такой человек никогда более не сможет навредить ничему снаружи, ибо прежде всего это значило бы навредить самому себе.

И мир слышит, мир внимает, мир реагирует.

Мир слышит только тот голос, внимает тому голосу и реагирует на тот голос, который не способен более причинить боль.

Сегодняшнее небо, несмотря на направление ветра, доносившего до города шёпот набегающих на границу воды и земли волн, единым и нераздельным куском двигалось в противоположную ветру сторону – провожаемое ленивым, но внимательно-цепким собачьим взглядом, цельное и неделимое, оно смещалось в сторону моря.

– Наверное, сегодня будет дождь, – весело произнёс чей-то голос, но обладателя голоса пока ещё нигде не было видно, поэтому создавалось впечатление что слова прозвучали прямо с небес, – наполнившись водой, облака обязательно вернутся на землю и омоют её своими слезами – они всегда поступают именно так.

Невидимый человек рассмеялся и замолчал, а собаки шумно вздохнули и коснулись шеями булыжной мостовой.

Небо, вопреки всеобщему мнению, начинается не где-то там сверху, оно не витает в облаках – небо начинается прямо под нашими ногами, точно в том самом месте где проходит линия горизонта.

Горизонт – это волшебная линия, недосягаемая для любых перемещений и существующая исключительно в человеческом воображении. Ни одно из движений человеческого тела не способно привести человека к горизонту, но движение человеческой мысли легко справляется с этой непосильной для тела задачей.

В мысленном, а значит, и полностью вымышленном пространстве воображения, одна очень осторожная и поэтому часто нераспознанная человеком мысль мгновенно разделяет неделимое в своих связях и проявлениях пространство на небо и землю. Будучи пойманной за хвост, мысль хохочет, кривляется, сопротивляется погружению в глубину осознания своего собственного смысла – так она пытается убежать и спрятаться за своим собственным горизонтом. Но горизонт всегда растворяет любую разделяющую мысль в том неразрывном единстве, в котором постоянно, неизменно и незыблемо пребывает всё сущее.

Горизонт способен растворить любое из разделений, ибо он соединяет основное – небо и землю.

Горизонт рождает высшее единство, вот почему горизонт – это всегда волшебство.

У разделяющей мысли нет другого места чтобы существовать – мысль разделяющая всегда иллюзорна, и поэтому жить она может исключительно на горизонте единого пространства сознания. И именно поэтому её так трудно поймать. Трудно, если не сказать, невозможно.

Воображаемое пространство – не оно ли окружает нас с самого рождения?

Не оно ли окутывает нас плотной завесой иллюзии разделения?

Не оно ли, в попытках самоосознания, заставляет нас разделять целый и цельный мир на небо и землю, на пространство и время, на себя и не себя?

Не знаю.

Знаю только одно – человек живёт в небесах, но часто, если не всегда, даже не замечает столь очевидного факта.

Это простое и, как сами небеса, лежащее на поверхности земли знание, способно полностью изменить привычный человеку мир.

Человек живёт, мыслит, мечтает и действует не на земле, как он обычно представляет себе своё земное существование – человек постоянно и неотрывно проживает себя в своих собственных небесах.

Соответственно, и высота этих небес зависит только от самого человека.

Для того чтобы попасть на небеса человеку не нужно умирать – он уже там. Для того чтобы стать водой не нужно умирать и капле воды – она уже вода.

Но если истинный дом человека – небеса – тогда и вся его жизнь – его мысли и мечты, его сожаления и радости, его решения и поступки – все они непременно должны соответствовать месту его действительного, а не вымышленного обитания.

И они обязательно должны быть чистыми и высокими, как сегодняшнее воскресное небо, неспешно проплывающее в сторону моря.

Кто это понял – тот понял главное.

Земной человек, не сумевший осознать место своего истинного пребывания, со временем сольётся со своим домом и станет земным прахом, небесный же – без остатка растворится в небесно-голубом пространстве.