Читать книгу О выпивке, о Боге, о любви - Игорь Губерман - Страница 4

Как поле жизни перейти,

своё мы мнение имеем:

тот змей, что Еву совратил, —

он тоже был зелёным змеем.

Давай, мой друг, бутыль употребим —

прекраснее забава есть едва ли;

когда-то я фортуной был любим,

и вместе мы тогда употребляли.

В тюрьме я понял: Божий глас

во мне звучал зимой и летом:

налей и выпей; много раз

ты вспомнишь с радостью об этом.

Бутылка – непристойно хороша,

сулит потоки дерзостных суждений,

и ей навстречу светится душа,

любительница плотских услаждений.

Намного проще делается всё,

когда пуста бутылка на столе;

истории шальное колесо

не пьяный ли катает по земле?

Вино и время не жалея,

садись не с каждым, кто знаком:

похмелье много тяжелее,

когда гуляли с мудаком.

Век играет гимны на трубе,

кабелем внедряется в квартиры;

в женщине, в бутылке и в себе

прячутся от века дезертиры.

Когда вседневная рутина

завьёт углы, как паутина,

плесни в неё вином из кружки

и выставь хером дверь подружки.

Не хлопочи из кожи вон,

ища разгадки мироздания,

а пей с подругой самогон

на пне от дерева познания.

Струю вина мы дымом сушим

и начинаем чушь молоть,

чтоб утолить душою душу,

как утоляют плотью плоть.

Я три услады в жизни знал,

предавшись трём любовям:

перу я с бабой изменял,

а с выпивкой – обоим.

Опять приходит ночь. Я снова пьян.

Как дивно это сделано в природе,

что музыка далёких фортепьян

к желанию напиться нас приводит.

День – царство зла. Но в час вечерний,

смывая зависть и коварство,

нам разливает виночерпий

добра и кротости лекарство.

Когда мы пьём, бутылка честно

теплом покоя дарит нас,

и мир становится на место,

остановив безумный пляс.

Я много лет себя искал

во многом множестве занятий

и вдруг нашёл: держа стакан

с подругой около кровати.

Люблю сидеть в уюте света,

вина, тепла и жирной утки,

где разглагольствуют эстеты,

а им внимают эстетутки.

Люблю в беседах элемент

судьбы миров и звёздной пыли

как тонкий аккомпанемент

к опустошению бутыли.

За то, что жизнь провёл в пирах,

пускай земля мне будет пухом

и, в ней покоясь, бедный прах

благоухает винным духом.

Прекрасно умственной отвагой

у Архимеда изречение:

«Утяжелённость пьяной влагой

приносит жизни облегчение».

Весь век нам в это слабо верится,

но Гераклит сказал однажды,

что глупо смертному надеяться

одну бутылку выпить дважды.

Я тем, что жив и пью вино,

свою победу торжествую:

я мыслил, следователь, но

я существую.

Люблю, с друзьями стол деля,

поймать тот миг, на миг очнувшись,

когда окрестная земля

собралась плыть, слегка качнувшись.

Мы ищем истину в вине,

а не скребём перстом в затылке,

и, если нет её на дне —

она уже в другой бутылке.

Главное в питье – эффект начала,

надо по нему соображать:

если после первой полегчало —

значит, можно смело продолжать.

Высокое, разумное, могучее

для пьянства я имею основание:

при каждом подвернувшемся мне случае

я праздную моё существование.

Я всё хочу успеть за срок земной,

живу, тоску по времени тая:

вон женщина обласкана не мной,

а вон из бочки пиво пью не я.

Стало сердце покалывать скверно,

стал ходить, будто ноги по пуду;

больше пить я не буду, наверно,

но и меньше, конечно, не буду.

Кипя, спеша и споря,

состарились друзья,

и пьём теперь мы с горя,

что пить уже нельзя.

Чтоб сочен и весел был каждый обед,

бутылки поставь полукругом,

а чинность, и чопорность, и этикет

пускай подотрутся друг другом.

Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,

поскольку, как давно сказал поэт,

на свете счастья нет, а есть покой и воля,

которых, к сожаленью, тоже нет.

Цветок и садовник в едином лице,

я рюмке приветно киваю,

и, чтобы цветок не увял в подлеце,

себя я внутри поливаю.

Когда выпили, нас никого

не пугает судьбы злополучие,

и плевать нам на всё, до чего

удаётся доплюнуть при случае.

Мы вовсе не грешим, когда пируем,

забыв про все стихии за стеной,

а мудро и бестрепетно воруем

дух лёгкости у тяжести земной.

Не слушая судов и пересудов,

настаиваю твёрдо на одном:

вместимость наших умственных сосудов

растёт от полоскания вином.

Не тёмная меня склоняла воля

к запою после прожитого дня:

я больше получал от алкоголя,

чем пьянство отнимало у меня.

У пьяниц, бражников, кутил,

в судьбе которых всё размечено,

благоприятствие светил

всегда бывает обеспечено.

По многим я хожу местам,

таская дел житейских кладь,

но я всегда случаюсь там,

где начинают наливать.

Позабыв о душевном копании,

с нами каждый отменно здоров,

потому что целебно в компании

совдыхание винных паров.

Мы так во всех полемиках орём,

как будто кипяток у нас во рту;

настаивать чем тупо на своём,

настаивать полезней на спирту.

Вновь душа среди белого дня

заболит, и скажу я бутылке:

эту душу сослали в меня,

и страдает она в этой ссылке.

Курили, пили и молчали,

чуть усмехались;

но затихали все печали

и выдыхались.

Я курю возле рюмки моей,

а по миру сочится с экранов

соловьиное пение змей

и тигриные рыки баранов.

Покуда мы свои выводим трели,

нас давит и коверкает судьба,

поэтому душа – нежней свирели,

а пьёшь – как водосточная труба.

В одной учёной мысли ловкой

открылась мне блаженства бездна:

спиртное малой дозировкой

в любом количестве полезно.

Попал мой дух по мере роста

под иудейское влияние,

и я в субботу пью не просто,

а совершаю возлияние.

Пора уже налить под разговор,

селёдку покромсавши на куски,

а после грянет песню хриплый хор,

и грусть моя удавится с тоски.

В пустыне усталого духа,

как в дремлющем жерле вулкана,

всё тихо, и немо, и глухо —

до первых глотков из стакана.

Уже виски спалила проседь,

уже опасно пить без просыпа,

но стоит резко это бросить —

и сразу явится курносая.

Прорехи жизни сам я штопал

и не жалел ни сил, ни рук;

судьба меня скрутила в штопор,

и я с тех пор бутылке друг.

Вся планета сейчас нам видна:

мы в гармонии неги и лени

обсуждаем за рюмкой вина

соль и суть мимолётных явлений.

Я рад, что вновь сижу с тобой;

сейчас бутылку мы откроем:

мы объявили пьянству бой,

но надо выпить перед боем.

Во что я верю, горький пьяница?

А верю я, что время наше

однажды тихо устаканится

и станет каплей в Божьей чаше.

И жизнь моя не в тупике,

и дух ещё отзывчив к чувству,

пока стакан держу в руке

и вилкой трогаю капусту.

Когда по пьянке всё двоится,

опасно дальше наливать

и может лишняя девица

легко проникнуть на кровать.

Людей давно уже делю —

по слову, тону, жесту, взгляду —

на тех, кому я сам налью,

и тех, с кем рядом пить не сяду.

Покуда наши чувства не остыли,

я чувствую живое обожание

к тому, что содержимое бутыли

меняет наших мыслей содержание.

Ум – помеха для нежной души,

он её и сильней, и умней,

но душа если выпить решит,

ум немедля потворствует ей.

Я изо всех душевных сил

ценю творения культуры,

хотя по пьяни оросил

немало уличной скульптуры.

Куражится в мозгу моём вино

в извилинах обоих полушарий;

здоровье для того нам и дано,

чтоб мы его со вкусом разрушали.

В обед я рюмку водки пью под суп

и к ночи – до бровей уже налит,

а те, кто на меня имеют зуб,

гадают, почему он так болит.

На некоторой стадии подпития

всё видится ясней, и потому

становятся прозрачными события,

загадочные трезвому уму.

Сегодня только тёмный истукан,

изваянный из камня-монолита,

отвергнет предлагаемый стакан,

в который благодать уже налита.

Ох, я боюсь людей непьющих —

они опасные приятели:

они потом и в райских кущах

над нами будут надзиратели.

Пью виски, водку и вино я,

коньяк в утробу лью худую;

существование иное

я всем врагам рекомендую.

За то я и люблю тебя, бутылка,

что время ненадолго льётся вспять,

и разума чадящая коптилка

слегка воспламеняется опять.

Сноровка ослабла, похвастаться нечем,

я выпить могу очень мало за вечер,

и тяжко настолько в душе с бодуна,

как будто я на хуй послал колдуна.

На нас огромное влияние —

и на победы, и на бедствия —

оказывает возлияние,

включая все его последствия.

Блаженство витает шальное,

стихают надрыв и надлом,

когда возникает хмельное

вампиршество душ за столом.

От выпивки душа нежней и пористей,

и видно сквозь ледок житейской стужи,

что корни наших радостей и горестей

ветвятся изнутри, а не снаружи.

К искушениям холодно стоек,

воздержанье не числя бедой,

между ежевечерних попоек

обхожусь я водой и едой.

Ушёл наплыв похмельной грусти,

оставил душу змей зелёный;

меня родители в капусте

нашли, мне кажется, в солёной.

Бутылка без повода круче всего

калечит и губит мужчину:

дурак может пить ни с того ни с сего,

а умный находит причину.

Отнюдь я, выпив, не пою,

а учиняю праздник духа,

плетя мелодию свою

душой без голоса и слуха.

Смотрю, садясь попить-поесть,

на пятки дней мелькающих,

у пьянства тоже много есть

последствий вытекающих.

А если где-то ждёт попойка

и штоф морозится большой,

то я лечу, как птица-тройка,

хотя еврейская душой.

Меж нас гуляет бес похмелья,

вступая с душами в игру:

он после пьяного веселья

зовёт их выпить поутру.

Ценю я в игре винопития —

помимо иных услаждений —

возможность подёргать мыслителя

за яйца его убеждений.

Живу я славно и безбедно,

поскольку мыслю государственно:

народу в целом пьянство вредно,

а каждой личности – лекарственно.

В цепи причин и соответствий,

несущих беды, хворь и срам,

я не нашёл дурных последствий

от пития по вечерам.

Забавный знаю феномен:

от генерала до портного

у нас химический обмен

устроен так, что ждёт спиртного.

Люблю я проследить, как возлияние,

просачиваясь в мироощущение,

оказывает веское влияние

на духа и ума раскрепощение.

Когда бы век я начал заново,

то к людям был бы я внимательней,

а гул и чад гулянья пьяного

любил сильнее и сознательней.

Душа, мягчея от вина,

вступает с миром в компромисс,

и благ любой, сидящий на,

идущий по и пьющий из.

Хоть пили мы, как пить не стоит,

за это вряд ли ждёт нас кара,

и только будущий историк

учует запах перегара.

Ко мне по ходу выпивания —

о чём бы рядом ни кричали —

приходит чувство понимания,

что дух наш соткан из печали.

Каким ни вырос любомудром

и даже просто будь мудрец,

а всё равно прекрасен утром

к похмельной рюмке огурец.

После пьянства лихие творятся дела

в ошалело бессонных ночах:

мрак женился на тьме, згу она родила,

мы сидим вчетвером при свечах.

В виду кладбищенского склепа,

где замер времени поток,

вдруг понимаешь, как нелепо

не выпить лишнего глоток.

В основном из житейского опыта

мной усвоено важное то,

что, пока ещё столько не допито,

глупо брать в гардеробе пальто.

От вида ландшафта, пейзажа —

и речки, чтоб вилась тесьма, —

хочу сразу выпить и даже

не просто хочу, а весьма.

У Бога я ни льготы, ни поблажки

ни разу не просил, терпя убытки;

за это у меня всегда во фляжке

божественные булькают напитки.

Ко мне явилось откровение

о смысле жизни и нирване,

но было выпить настроение,

и я забыл его по пьяни.

Спешу с утра опохмелиться я,

чтоб горем не была беда,

если начнётся репетиция

премьеры Страшного суда.

Пока не позвала к себе кровать,

которая навеки нас уложит,

на кладбище должны мы выпивать

за тех, кто выпивать уже не может.

Плывя со всеми к райским кущам,

я только с теми теплю связь,

кто видит вечное в текущем

и плавно пьёт, не торопясь.

Растает в шуме похорон

последних слов пустая лесть,

и тихо мне шепнёт Харон:

– А фляжка где? Стаканы есть.

Ближе к ночи пью горький нектар

под неспешные мысли о том,

как изрядно сегодня я стар,

но моложе, чем буду потом.

Творцам, по сути, хвастать нечем:

их дар – ярмо, вериги, крест,

и то орёл клюёт им печень,

то алкоголь им печень ест.

Да, был и бабник я, и пьяница,

и враг любого воздержания,

зато желающим останется

дурной пример для подражания.

Туманный мир иллюзий наших —

весьма пленительный пейзаж,

когда напитки в тонких чашах

перетекают в нас из чаш.

Рассудок мой, на книгах повреждённый,

как только ставишь выпивку ему,

несётся, как свихнувшийся Будённый,

в пространства, непостижные уму.

Слегка бутыль над рюмкой наклоня,

я думал, наблюдая струйку влаги:

те, с кем не дообщался, ждут меня,

но пьют ли они водку там, бедняги?

К бутылке тянется не каждый,

кто распознал её влияние:

Бог только тех отметил жаждой,

кому целебно возлияние.

А к вечеру во мне клубится снова

томящее влечение невольное:

помимо притяжения земного,

такое же бывает алкогольное.

Забавно, что в соседней бакалее

легко найти творение ума,

от порции которого светлее

любая окружающая тьма.

Когда теряешь в ходе пьянства

ориентацию и речь,

к себе привлечь любовь пространства

гораздо легче, если лечь.

Душа моя однажды переселится

в застенчивого тихого стыдливца,

и сущая случится с ним безделица:

он будет выпивать и материться.

Чепуху и ахинею

сочиняя на ходу,

я от радости пьянею —

я на выпивку иду.

Я главным образом от жажды

страдал десятки дивных лет,

я заливал её многажды,

но утоленья нет как нет.

Пускай любой поёт как кочет,

учить желая и внушать,

но проклят будь, кто всуе хочет

нам нынче выпить помешать.

Увы, прервётся в миг урочный

моё земное бытиё —

и, не закончив пир полночный,

я отойду в непитиё.

Радость понимать и познавать

знают даже нищий и калека,

плюс ещё возможность выпивать —

тройственное счастье человека.

За то, что было дней в избытке,

благодарю судьбу, природу

и алкогольные напитки,

таившие живую воду.

Лишь тот умён, учил мудрец,

кто не от Бога ждёт посылку,

а сам находит огурец,

когда уже добыл бутылку.

Одну мыслишку изреку,

мне поделиться больше нечем:

не ставьте рюмку дураку,

он вам испортит целый вечер.

Всегда в конце удавшейся пирушки

мы чувствуем, рассудку вопреки,

что мы не у судьбы в руках игрушки,

а сами удалые игроки.

Резался я в карты до утра,

в шахматы играл с отвагой русской;

лучшая настольная игра —

это всё же выпивка с закуской.

Когда обжигается ветром лицо,

и хрусток от холода снег,

и хочется птице обратно в яйцо —

не может не пить человек.

Чем печень разрушать, кипя и злобствуя

на мерзости вселенских прегрешений,

разумней выпить рюмку, философствуя

о благости житейских искушений.

Гомон, дым и чад застолий

я не мог не полюбить,

там я слышал тьму историй

и не все успел забыть.

Напьюсь когда – не море по колено,

а чувство куража совсем иное:

как будто я – горящее полено,

и льётся от костра тепло земное.

Когда немного выпил и курю,

отдавшись погубительной привычке,

то всё, что в это время говорю, —

чириканье позавтракавшей птички.

Оставив надоевшую иронию,

замечу благодарственно и честно,

что рюмка возвращает нам гармонию

с реальностью, паскудной повсеместно.

Уроны, утраты, убытки

меня огорчают слегка,

но шепчут под вечер напитки

о фарте, что жив я пока.

Ещё за то люблю я пьянство,

что вижу в ходе выпивания

игру духовного пространства

с убогой клеткой проживания.

Души трагический надлом

и тягость жизни подневольной

легко врачуются теплом

холодной влаги алкогольной.

Сегодня мне работать лень,

затею праздничный обед:

отмечу рюмкой первый день

оставшихся от жизни лет.

За дружеской выпивкой сидя,

я думал, как думал давно:

грешно быть на Бога в обиде,

покуда нам это дано.

Что-то вертится прямо с утра

в голове, где разгул непогоды…

Вот! Я думал о том же вчера:

наливать надо, помня про годы.

Душа моя – как ангелица:

в ней боль и жалость;

хотела утром похмелиться,

но удержалась.

Блаженны духом лоботрясы,

и олухи царя небесного,

и те, кто, выпив, точат лясы,

не дожидаясь дня воскресного.

Когда меня тоска одолевает

и чахнет, закисая, дух мой резвый,

рука моя мне рюмку наливает,

а разум не глядит, мудила трезвый.

Я давно уже не пью с кем ни попадя,

с кем попало не делю винегрет,

чтобы не было на памяти копоти

и душе не наносился бы вред.

Употребление без меры —

с утра я склонен к философии —

лишает нас надежды, веры,

любви и матери их Софии.

Старея, твержу я жене в утешение,

что Бог оказал нам и милость, и честь,

что было большое кораблекрушение,

а мы уцелели и выпивка есть.

Нуждается живое существо

в неспешном захмелённом разговоре.

Без выпивки – какое торжество?

От выпивки слабее душит горе.

Я себе добыл покой и волю,

я живу в любви и всепрощении

и весьма обязан алкоголю

за поддержку в этом ощущении.

Мне часто выпить невтерпёж,

не дожидаясь вечера;

куда по смерти попадёшь —

так там и выпить нечего.

Жалею людей после первой же стопки,

достаточна малая малость:

от низко посаженной девичьей попки

томит меня жгучая жалость.

Я в любое время суток

по влеченью организма

побеждаю предрассудок

о вреде алкоголизма.

Когда, слова сказав убогие,

приму я смертную остуду,

меня помянут рюмкой многие,

а я уже непьющий буду.

Нас как бы днём работа ни ломала,

но к ночи отпущение дано;

в реальности свободы очень мало,

а в выпивке её полным-полно.

Горю стыдом со дня вчерашнего,

случился в разуме провал:

я долго, нудно и неряшливо

по пьяни душу раскрывал.

Весьма смягчить надеюсь Бога,

когда придёт моя пора:

хоть я и пил безбожно много,

но пил – во здравие добра.

Пускай здоровье губим,

но пьём в полночный час

за тех, кого мы любим,

и тех, кто любит нас.

Врач – сотрудник телесной охраны,

а душа – это нечто иное,

и промыть нам душевные раны

в состоянии только спиртное.

Одно из, по-моему, главных

земных достижений моих —

сейчас уже мало мне равных

в искусстве разлить на троих.

Мой закат утешительно светел:

каждый вечер сижу я с женой

и наследство, которое детям,

пропиваю, покуда живой.

А душа, летя за облака

и земной истерзанная болью,

всё-таки грустит наверняка

по земному пьяному застолью.

Заметил я уже немало раз

печальными и трезвыми глазами:

спиртное выливается из нас

ещё довольно часто и слезами.

Ведь это счастье, стариканы,

что нам по-прежнему близка

забава сесть, налья стаканы,

и ими чокнуться слегка.

Шла пьянка, тлели искры спора,

а я гадал в тоске обвальной —

кому кого придётся скоро

уважить рюмкой поминальной.

Я вовсе не безвыходно сижу,

мыслительными мучаясь попытками, —

я часто с удовольствием хожу

на встречи с алкогольными напитками.

На склоне лет я тем горжусь —

помимо редких горьких шуток, —

что в собутыльники гожусь

почти в любое время суток.

Останешься с собой наедине,

чуть выпьешь – возникает ощущение,

что именно сюда сейчас ко мне

от Бога вдруг поступит сообщение.

Успел уже я много пережить

и рано осознал в чаду питейном,

что выпивка способна послужить

соломой при крушении идейном.

Я много поездил по нашей планете,

и всюду меня красота волновала:

такие пейзажи бывают на свете,

что сколько ни выпьешь, а кажется мало.

Душевно укрепляющая доза

продукта перегонки и брожения

полезна от печалей и мороза,

а также для взаимоуважения.

Свирепо властвует над нами,

благословенный и клеймёный,

то серафим с шестью крылами,

то змей зелёный.

Я вставить хочу эту строчку

в заветный житейский канон:

бедняга, кто пьёт в одиночку, —

умрёт в одиночестве он.

Любая мне мила попойка,

душе дарящая полёт;

я выпил в жизни этой столько,

что не любой переплывёт.

Печать печали перламутром

туманит лица

людей, не смогших сегодня утром

опохмелиться.

Я виски лью в мои руины,

я пил на воле и в неволе,

меня Творец лепил из глины,

замешенной на алкоголе.

После приёма стопаря,

после повтора

душа готова, воспаря,

для разговора.

Товарищ мой поведал мне

о важной умственной находке,

что если истина – в вине,

то правда – в водке.

Люблю ежевечернее подпитие,

когда ничто блаженству не мешает

и с ангелами Божьими соитие

душа неторопливо совершает.