Читать книгу Иде(и)ократия. Опыт анализа современной бесовщины - Игорь Храмов-Тесёлкин - Страница 2

Идеократия. Опыт анализа современной бесовщины.

Размышлизмы из неопубликованного.

Василий Розанов как-то писал: «Захочешь что-нибудь написать – сядешь и напишешь совсем другое.» Это точно. Несешь редактору. Морщится: «Знаешь, хорошо, но я от тебя хотел не этого.» Ясно, что не этого, но тогда бы точно не понравилось. Если нравится тебе – есть надежда, что понравится кому-то еще. Но если уж тебе не нравится… «Посжатей бы надо, покороче…» Как скажете. Хотите покороче? Пожалуйста.

* * *

Жизнь – это круто.

* * ****

Приходит молодой поэт в редакцию: « Я Вам стихи принес. Только вот у них название несколько необычное: «Эх, …твою мать…».

Редактор: «Ну что ж, название хорошее. Близко к народу. Вот только „эх“ уберите – цыганщиной отдает.»

(Старый газетный анекдот)

***

«Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». А в начале девяностых один из новорусских поэтов под восторженный вой нашей «демократической» интеллигенции выдал: «Давно пора, ****а мать, умом Россию понимать». Вот так до сих пор и понимают – через «****у мать».

Преемственность налицо. Как и результат.

***

Один знаменитый американский капиталист, уже нажив миллионы, сказал замечательную фразу: «Я предпочел бы скорее быть знаменитым оратором, чем знаменитым капиталистом». Кокетничанье претендующего на оригинальность денежного мешка? Навряд ли. Скорее вывод умудренного жизнью человека, который, добившись успеха, понял: деньги – это еще не все. Как говорится, не хлебом единым…

***

Ничто не ценится людьми так, как способность влиять на сознание других. Поэтому хороший журналист – это гораздо больше, чем просто хороший политик. Хороший писатель – это больше, чем хороший капиталист и хороший политик, он оказывает неизмеримо большее влияние на нашу жизнь, чем хороший капиталист и хороший политик, вместе взятые, пусть оно даже зачастую опосредствованное и не всегда сразу осознается. «Вначале было Слово». Все остальное – потом.

***

Чем отличается работа от службы? Работе мы отдаем часть своей жизни, службе – всего себя. Поэтому про священников, военных, деятелей науки и культуры говорят: они служат. Богу, Родине, науке, искусству. Впрочем, каждый по разному. Катастрофа начинается, когда служение высшим ценностям подменяется служением себе, любимому. Или группе лиц, принадлежность к которой выдается за идеал служения некоей высшей цели.

***

Помните, как в мультфильме «Котенок по имени Гав» котенок и щенок изобрели свой, особый язык, страшно секретный и никому, кроме них, непонятный?

Карэлайн Ван дер Брулл, долгие годы проработавшая телередактором и продюсером научно-популярных программ, на вопрос о том, почему многие научные работы пишутся таким маловразумительным языком, отвечала так: «Чтобы сказать: «Я полноправный член этого клуба. Я могу пользоваться его жаргоном, принимаю существующие правила и вот вам мой маленький вклад в нашу область».

Кроме того, здесь существует и другой аспект проблемы: «Ученые создали самодостаточную культуру, в которой единственная необходимая им коммуникация – это общение друг с другом».

***

Наука ради науки, искусство ради искусства, театр ради актеров. Потом начнутся разговоры о специфике восприятия и художественной субкультуре, тогда как суть можно выразить гораздо короче: стая.

****

Впрочем, не стоит думать, что создание своего, особого языка является прерогативой исключительно ученых мужей. Так, например, писатель Виктор Шкловский в своей статье «О заумном языке», являющейся, – как пишет итальянский исследователь русского литературного авангарда профессор Марио Марцадури, – фундаментальной для истории формализма и научного футуризма, пишет: «заумный язык – это умный язык… Я думаю, что мы так и не смогли его разгадать. Выучить его трудно. Но понять надо». (Цитат по «Независимая газета» 27.11. 98.) Почему Вы взяли на себя труд решать, что мне надо, г-н Шкловский?

***

«…Прежде всего – это не язык бессмысленный. Даже когда он намеренно лишался смысла, он был своеобразной формой отрицания мира. В этом он чем-то близок «театру абсурда». (Там же.)

А вот это уже очень знакомо. «Мы этот мир разрушим». Действительно – «до основанья». Опять-таки: вначале, как известно, было Слово.

****

«И Хлебников говорил мне, что поэзия выше слова. « (Там же.) А мне вспоминаются в связи с этим слова Василия Селюнина: «Человек выше сытости! Да ляпнуть такое мог только дурак, который голода не знал!» «И пошлю на землю голод… Не голод хлеба и мяса, но голод слышания Слова Божия.» (Амос 8—11). Похоже, такого рода голода они действительно не знают. Что им Слово Божие, когда они даже язык творят по образу своему и подобию. Вот уж поистине, «пес возвращается на свою блевотину».

****

«Заумь существовала в языке, в поэзии, в человеческой культуре всегда. В моей книге много подобных примеров ее из языков сектантов, из детского фольклора… И сейчас ученые, занимающиеся изучением языка хлыстовских радений (чем только, оказывается, наши ученые не занимаются И.Т.) обнаружили, что он имеет санскритские корни. И задолго до этого мне говорил Евгений Дмитриевич Поливанов, что в языке сектантов часто обнаруживаются слова другого, исторически родственного языка… Язык предсказаний часто темен и непонятен. Шаман, который крутится, ища вдохновения, хлысты, чувствующие его приближение, кричащие: «Накатил! Накатил!» – они говорят на иных языках. И я не могу понять, все кручусь, кручусь и говорю, кажется, невнятно и путано. « (Там же.)

*****

Да уж куда как понятно. То, что в вашем языке без бесовщинки не обошлось – давно было ясно, и все же такое саморазоблачение дорогого стоит. Господа поэты и художники, готовые обожествлять всякое проявление вдохновения, и испытывающие «чувство, близкое к оргазму» при его проявлении, вам не хотелось бы задуматься о природе сего феномена?

***

«В Библии рассказывается, как апостолов посетил Святой Дух, и они вдруг заговорили на разных языках. Поэзия разноязычна.»

Ну, это нам тоже знакомо. Поэзия разноязычна, а святые всех религий пожимают друг другу руки на небесах, так что нам что ислам, что буддизм с Православием, что Дух Святой, что просто дух – все едино.

***

«Футуризм – это бунт, восстание против письменной культуры». (Там же).

Что ж, и это самопризнание знаменательно. Любопытно, что футуризм, по словам его защитников – бунт против письменной культуры (как будто бывает другая культура. Наше поколение молодых людей, воспитанных на «видюшниках», прекрасно это доказало), то есть культуры как таковой. Первым бунтовщиком, как известно, был Денница, возмечтавший стать равным Богу. Если культура – от слова «культ», то тогда все справедливо.

Впрочем, достаточно часто бунт бывает не восстанием против несправедливости, а способом выражения неудовлетворенных амбиций. Хотя второе почти всегда пытается прикрыться личиной первого.

***

Западные ученые пришли к любопытному выводу: абсолютное большинство современных людей психологически больны и эту болезнь можно обозначить приблизительно так: отсутствие любви и признания. В принципе ей в той или иной степени подвержены все: одинокие люди, больные и престарелые, но особенно – люди, испытавшие бремя славы и забытые, вышедшие, как говорится, «в тираж».

Журналисты и бизнесмены, политики и артисты – эти большие дети с ущемленным самолюбием лишенные привычной среды обитания, они впадают в депрессию, становятся алкоголиками и наркоманами.

****

Жажда славы, по сути, та же похоть. Самоутверждение через славу и общественное признание так же щекочет самолюбие и до бесконечности разжигает его, как физический контакт – эрогенные зоны. Человек, хоть раз испытавший вкус славы, это волнующее чувство власти над толпой (как обладание покорным женским телом), уже не в силах от этого отказаться. Это как наркотик. Вот и продолжается эта гонка за славой – лишь бы удержаться на гребне волны и не выпасть из обоймы.

****

Что же делать, если умные мысли в голову не идут, а логика успеха требует очередной порции внимания публики? В ход идет эпатаж. В литературе рождается Эдичка Лимонов, в журналистике – Ярослав Могутин, в науке, например истории – Анатолий Марченко и Гарри Каспаров, в политике – Валерия Новодворская… Всех вышеперечисленных персонажей отличает одна общая черта – они страсть как боятся банальности. «Красота» идеи (читай – возможность привлечь внимание публики) заменяет ее реальную ценность. Сразить почтенную публику наповал, если не новизной идеи, то ее «крутизной» (очень точное словечко), чтобы мозги пораженного обывателя повернулись набекрень (если они были, конечно). А уж вбив себе в башку новую идею, пораженный обыватель несет ее дальше -другому обывателю: «Вы слышали? (Читали? Смотрели?)». Типичная модель человека, научившегося читать, но не научившегося думать, меняющего свои взгляды после первой же прочитанной книги, а то и газетной статьи – до следующей «идеи». «Что ему книга последняя скажет…» Так рождается «общественное мнение».

***

Образованщина. Стая. Идеократия. Точнее даже так – иде (и) ократия: власть идеологов крайнего толка или власть идиотов – не столь суть важно, ибо и то и другое – явление одного порядка.

****

Болезненная страсть к самовыражению и самоутверждению. Любовь к абстрактным построениям и схемам, заменяющим привычный рутинный распорядок жизни и крайний максимализм в претворении этих схем в жизнь. Страсть к разрушению существующего мира, неспособного воспринять благодать свалившейся на него новой идеи. Воинствующая нетерпимость к любым, хоть в чем- то отличным от общепринятой идеи взглядам и мировоззрению – таковы основные психологические черты этой породы.

****

Они готовы поднять на щит самую сумасбродную идею и защищать самую сумасшедшую мысль, лишь бы она, послужив неким подобием идеологического прикрытия, позволила сбиться в кучу и кричать: «Долой!» А затем: «Даешь!». Долой – это, конечно, ретроградов и консерваторов, не дающих утвердиться новой передовой и прогрессивной идее, а даешь – это когда идея находит отклик и обещает принести моральные, политические или сугубо материальные дивиденды.

***

Идеократия страшна тем, что для нее идеал гораздо важнее окружающей действительности. Взяв за идеал красивую идею переустройства окружающей жизни, она апеллирует уже не к рассудку человека, а к его эмоциям и тогда уже не признает нюансов и полутонов и воинствующе кроит мир по образу своему и подобию: либо рынок, либо диктатура, либо горячий сторонник, либо столь же оголтелый противник, либо активная, не допускающая никакой критики, поддержка, либо столь же активное противодействие.

****

Основные черты этой (увы, преобладающей) породы породы интеллектуалов давно общеизвестны. Агрессивность. Непрофессионализм и может отсюда – страсть к общественной деятельности. Соблазн простых решений, способных сразу, вдруг что-то круто изменить. Реформаторский зуд. Страстное желание менять все вокруг при абсолютном нежелании менять что-либо в себе.

****

Проявления этой породы многообразны: экономика и политика, наука и культура, искусство и религия. Но если в некоторых областях проявление подобных тенденций уравновешивается самим течением общественной жизни и потому хотя бы относительно терпимо, то в области духовной оно поистине разрушительно.

***

Игорь Шафаревич видит в этом одну из форм некрофилии – ненависть к жизни создателей подобных идей и страсти к смерти и разрушению. «Ничто, которое ничтожит».

На мой взгляд, не совсем так. Точнее – не всегда так. Не ненависть идеологов к жизни, а обида на нее за то, что в ней не нашлось достойного (на их взгляд) места, применения их способностям и талантам. Не ненависть к жизни, а элементарная гордыня – вот что лежит в основе большинства идей, стремящихся переделать мир по образу своему и подобию.

****

Наиболее ярким и уж безусловно самым известным представителем этой породы является Валерия Новодворская.

В принципе, взгляды Валерии Ильиничны ничего нового из себя не представляют – приблизительно с таким же пылом рассуждают десятиклассники на уроках обществоведения, но… Когда такое говорит пятнадцатилетний – это просительно и вообщем-то понятно, но когда подобную систему ценностей с тем же азартом защищает сорокалетний – это уже страшно.

***

Страшно не за авторов идей – они в большинстве своем, вдоволь покуражившись и нажив на своем кураже изрядный политический капитал, рано или поздно занимают удобное место в системе, столь нещадно ими охаиваемой, а потому, что неизбежно найдутся последователи. У самой сумасбродной идеи найдутся последователи. И чем она сумасброднее – тем скорее они найдутся.

Я сам читал, как одна довольно популярная журналистка – поклонница Новодворской патетически восклицала: «Лера, простите меня!» За что? Оказывается, за то, что не была с ней на баррикадах и не сидела в милицейских участках. Этакая извечная тоска по баррикадам.

***

И вот уже в ход идет такой прием, как интеллектуальный шантаж: любой противник или даже просто сомневающийся немедленно зачисляется в разряд ретроградов, абсолютно неспособных к принятию истины, недостойных того, чтобы вести с ними цивилизованную полемику: «Ну какой разумный человек станет сомневаться в том, что Малевич оказал неоценимое влияние на развитие русской культуры?» «Всему цивилизованному миру известно, что экономика управляется только рыночными механизмами – для пагубно любое административное вмешательство». «Сексуальная свобода человека – один из основных признаков цивилизованного общества, так что запрет на однополые браки безусловно свидетельствует о тоталитарности общественного сознания». «Кажется, все согласны, что Лимонов – великий русский писатель» и т. д. и т. п.

***

Самое комичное то, что нынешние адепты «единственно верных» идей пришли к власти (а СМИ, что ни говори, власть. И какая!) под лозунгом борьбы с тоталитарным сознанием. В результате плановая анархия сменилась у нас псевдорыночным беспределом, приверженность т. н. «общечеловеческим ценностям» – безусловным и беспредельным «патриотизмом» самого дурного толка… может, потому, что поклонники демократии стали вдруг «истинно православными», равно как защитники сексуальных меньшинств и поборники всеобщей терпимости к инакомыслящим – учителями патриотизма? Может, потому и не получается у нас золотой середины?

***

Впрочем, неудивительно – для того, чтобы утвердить новую систему взглядов, нужно как минимум разрушить утвердившиеся стереотипы. «До основанья».

****

Сколько кистей и ручек было в сове время сломано по поводу знаменитого «Черного квадрата» Казимира Малевича, ныне считающегося классикой авангарда. А вот что говорил по поводу своего творения сам автор (за точность цитаты не ручаюсь, поскольку опять-таки воспроизвожу по памяти, но смысл примерно такой): черный квадрат – символ нового нарождающегося искусства. Старое искусство умерло – вместе со старым миром, и задача художника сегодня – не отображать мир, а конструировать (чуть было не написал – кастрировать) его. Черный квадрат, таким образом, по замыслу автора, икона нового искусства, утверждающего реалии нового бытия.

****

Рассуждение до боли знакомое – старое должно посторониться, уступив место новому. Пушкина придется если и не выбросить с корабля современности, то по крайней мере придать ему более благообразные черты, соответствующие духу времени: «А вот ямб ваш картавый, Александр Сергеевич, придется оставить…» Знал бы сам Казимир Малевич, что скажут по поводу его творчества в столь страстно ожидаемом им новом мире…

****

Вообще за самой идеей авангарда стоит не что иное, как желание упростить мир, свести существование бытия или его отрицания до значения какого-либо символа. Не случайно начало нашего века, а также послереволюционные годы – период ожидания апокалипсических событий, призванных в корне изменить само бытие человечества: мировой революции, лекарства от старости, начала коммунизма – конкретной даты, кончающей со старой историей и открывающей дверь в новое…

***

Цель на первый взгляд благая – выйти за рамки обыденного и рутинного, то есть то, к чему, как нас всегда учили, и должно стремиться всякое настоящее искусство.

Должно ли? Это кто же стремился выйти за рамки обыденного – Пушкин? Толстой? Достоевский? Чехов в «Трех сестрах» и «Вишневом саде»? Вроде так, да не совсем. Они изображали душу человеческую, страдающую и стремящуюся вырваться за рамки обыденного – а это, как известно, явление вполне обыденное. Когда же на пьедестал – даже из лучших побуждений – ставят собственную душу, страждущую от несовершенств этого мира, неспособного предоставить ей, грешной, достойного ее страданий места – это приводит к несколько иному результату.

***

Формула жизни на проверку оказывается формулой смерти. Не зря один мудрый человек в свое время сказал, что жизнь кажется простой только дуракам.

Мы так привыкли говорить «дерзкий человеческий ум» и подразумевать под этим несомненное благо. А всегда ли – благо?

*****

«Всякий дар совершенный сходит свыше» и «человек не хозяин таланта, а его проводник». Забыв это, рискуешь не только проснуться бездарным, но и что еще страшнее – подключиться к другому источнику и заставить свой дар работать на саморазрушение, даже не заметив этого. Можно, конечно, разъять музыку, как труп, а вот сконструировать…

Много было ожиданий по этому поводу, но что-то до сих пор не слышно, чтобы компьютер сочинил «Лебединое озеро». И дело даже не в сложности – любой музыкант объяснит вам, что «Полонез Огинского» – довольно простая и даже примитивная, с детства надоевшая мелодия, а знаменитый «Танец маленьких лебедей» – просто музыкальная фраза, состоящая буквально из нескольких гамм. Так что дело, видимо, все-таки в чем-то другом…

****

Один из критиков авангарда приводил блестящий пример несостоятельности самих потуг на «новое прочтение» давно известных символов.

В древнекитайской мифологии был такой персонаж, как Белый Дракон. Подразумевалось, что он настолько ужасен, что человеческая фантазия просто бессильна его представить. Поэтому он просто изображался в виде белого квадрата. Чем не предтеча авангарда? Только автор белого квадрата, несмотря на весь ужас перед собственным творением, отнюдь не претендовал на то, чтобы его детищу приносили такие жертвы, каких требовал для своего создания Казимир Малевич.

****

Старая истина в который раз подтверждается: все новое – не более чем хорошо забытое старое. Не случайно сегодня так называемый «русский авангард» (явление, повторюсь, крайне сложное и неоднозначное) не пользуется уже таким спросом на западном рынке: он перестал быть символом свободы, рвущейся из-под глыб тоталитарного общества, и стал никому неинтересен, кроме узкого (крайне узкого) круга лиц, кормящихся на этом.

Но и они вынуждены перестраиваться – спрос диктует… И вот уже новые (зачастую довольно гнусные) пророки свободы творчества потянулись в наше Отечество. А критики, журналисты и прочая пишущая братия, объясняющая, что хотел (или не хотел) сказать художник в своем произведении, дружно заудивлялись: ну надо же, а на Западе опять пользуется спросом совсем другое. И как это мы опять опоздали…

При этом само собой подразумевается, что есть более совершенная модель общественного сознания, на которую мы все безусловно должны ориентироваться…

***

Запад – это рынок, тщательно, хотя и зачастую довольно скрытно регулируемый. А на рынке, как известно, пользуется спросом то, что приносит деньги. А категория товара имеет к свободе творчества самое отдаленное отношение.

Впрочем, рынок – это еще неплохо, поскольку сугубо материальные экономические категории имеют свойство рано или поздно все расставлять по своим местам. Гораздо страшнее, когда успех, а то и развитие культуры в целом определяет кучка высоколобых интеллектуалов, сделавших дегустирование и оценку предметов искусства своей профессией и в силу этого искренне убежденных, что именно они призваны решать, что достойно, а что недостойно именоваться искусством. Я говорю о сложившемся в наше время институте (именно институте) искусствоведов, или экспертов.

***

«Эксперт искренне убежден, что разбирается в живописи гораздо лучше, чем какой-то там необразованный художник, – откровенничает в интервью газете «Сегодня» художник Эрик Булатов. «Он может манипулировать его действиями, поднимать живописца на пьедестал и низвергать с него, расставлять живописцев по порядковым номерам и полочкам – словом, командовать искусством. Я читал замечательное письмо некоей дамы – куратора музея в Гренобле, которая восхищалась действиями экспертов, полагая, что в 21 веке они будут одновременно и художниками. Не подумайте, что они сами будут возиться с красками – просто те, кого раньше называли художниками, превратятся в авторов их бесценных указаний. А авторство будет принадлежать им, экспертам, что по мнению этой энтузиастки совершенно правильно и справедливо.»

****

Культура становится совершенно автономной и работает сама на себя: зритель из этого процесса начисто исключен (Эрик Булатов цитирует слова одного из владельцев картинной галереи: «Зачем мне зритель? Он только полы пачкает») – он не только не нужен, но и нежелателен, так как его дилетантские суждения только портят сложившуюся и утвердившуюся (хотя уж точнее – утвержденную) систему оценок. Вековая мечта поэта осуществилась – он освободился от власти толпы. Только стал ли он этого свободнее?

***

Впрочем, институт экспертов можно если не обосновать, то хотя бы объяснить, когда речь идет об искусстве элитарном. Когда же речь идет об искусстве массовом, монополия поистине губительна. Сегодня положение дел на эстраде определяют люди, количество которых фактически не превышает число пальцев на одной руке. К чему это привело, мы все хорошо видим.