Читать книгу Забавные похождения скромного домашнего пьяницы Петьки Фрола - Игорь Желанкин - Страница 4

– Мы редко встречали человека, который следовал бы по нашему пути до конца и потерпел неудачу… – слышалось из президиума.

Сидя на колченогом табурете, симпатичная девушка лет тридцати удерживала на вытянутой руке книгу в обложке голубого цвета и негромко произносила текст. Рядом с ней по периметру длинного полированного стола расположились еще человек сорок. Возле каждого стояла чашка с чаем и лежали кусочки печенья. Публика была разношерстная. Посетители отличались друг от друга не только одеждой и возрастом. Казалось, что они еще разнились и особенным выражением лица, отчаявшимся или восторженным взглядом, в котором любой наблюдатель мог заметить желание подчеркнуть собственную индивидуальность. Некоторые женщины имели дорогие украшения, а мужчины в большинстве своем выглядели крепкими, подтянутыми и довольно мужественными…

В самом начале этого странного мероприятия красавица зажгла большую пузатую свечку, небрежно позвонила в бронзовый колокольчик и заявила, что чести регламентировать ход сегодняшнего собрания удостоена она, Татьяна.

– …На полной серьезности мы просим вас начать работу над собой с бесстрашия и честности!.. – медленно и чувственно продолжала ведущая, изредка поправляя очки в золотой оправе.

Помещение было хоть и просторным, но совсем не фонтан… Старенькая пластмассовая люстра, лениво отбрасывающая свет на дощатый пол, серо-коричневые стены, заляпанные кусками известки, желтые перекошенные рамы с треснутыми стеклами… Горбатые конторские стульчики, скорее всего, поначалу выглядели совсем новыми, и, видимо, кто-то позарился на них, позаимствовав из офиса какой-нибудь обанкротившейся фирмы, но поскольку спинки уже отсутствовали, а сиденья требовали срочного ремонта, эти покореженные изделия тоже прекрасно вписывались в интерьер. Такая мещанская и довольно бедная обстановка середины двадцатого века никак не соответствовала нынешним временам, ну а все присутствующие внушали любому постороннему некие подозрения. Помимо жратвы и питья на столах лежали сигареты и спички, хотя возле входной двери висел огромный плакат с перечеркнутой беломориной, призывающий не курить.

Петяня Фролов, рыжий, лохматый мужик средних лет в затрапезном прикиде разорившегося крестьянина, не обращая особого внимания на внешние раздражители, с неподдельным любопытством и явным недоверием вглядывался в чужие лица, пытаясь понять, какое же отношение к его проблеме имеют эти люди… Как объединить таких успешных представителей разумной расы и его, Петьку, развязного типа, грубого, циничного и жестокого?.. Каким образом можно предположить, что алкоголь и наркотики – единственная радость Петьки в этой жизни – этим людям тоже служили для обретения иллюзорного счастья и грязного удовольствия?.. Весь сегодняшний вечер какой-то липкий холодок обволакивал его душу, противно щекотал между лопатками и стремился к левой стороне груди, заставляя сердце работать на пределе.

Прямо напротив Фрола сгорбился над блестящей поверхностью бородатый мужлан с красными, слезящимися глазами и хитрым взглядом.

«Хм… Вот отвратительная рожа! Странная какая-то… – нервно размышлял Петька. – Наверное, думает, где ему винца достать или косячка пыхнуть! А чего ему еще-то здесь делать? Сейчас скооперируется с кем-нибудь и начнет куролесить возле магазина! Очень известная картина, ничего нового… Ох, и попал я в переделку… Ну на фига я сюда приперся?! Сидел бы себе дома или во дворе б разлагался с бродягами…» Он перевел взгляд в сторону и обратил внимание на хрупкую девушку, грустно уставившуюся в стакан с напитком и облизывающую потрескавшиеся губы: «Небось, со страшного похмела прибежала, решила, что тут наливают! А может, и так! Хрен его знает! Вдруг подцепит кого-нибудь, и тоже бухать отправятся!..»

Фрол пытался храбриться, невпопад юморить и мерзко язвить в душе, чтобы немного успокоиться и рассуждать непредвзято. Хотелось расставить мысли в правильном порядке, чтобы потом не наломать дров, не нагрубить кому-нибудь и не оказаться в неловком положении, но… Он просто был уверен, что, как бы там ни было и какие бы странные личности его ни окружали, но уж на людей, злостно потребляющих алкоголь и другие не менее интересные штучки, тут никто не похож… Петька повел плечом и шумно выдохнул, но избавиться от неприязни к соседям по столу опять не получилось.

Он никак не мог разобраться, что же такое с ним происходит, поскольку сейчас в нем боролись несколько чувств. Самым отвратительным был страх, который Фрол пытался скрыть за деланым презрением и цинизмом, но, ощущая на переносице чье-то внимание, он все же вздрагивал и поспешно отводил взгляд. Воздуха не хватало. Долго так продолжаться не могло, нервы были на пределе – срочно требовались разъяснения. Единственным человеком, которого он здесь знал и который способен был дать все необходимые ответы, являлась Анька Кукуша, заставившая его переодеться хоть во что-то чистое, клятвенно пообещавшая за визит бутылку непаленой водки с хорошей закуской и притащившая в этот вертеп, но девушка небрежно развалилась на стуле возле входа и была пока недосягаема. Петьке стало окончательно тоскливо, и он отвернулся.

– О попечении и защите!.. – закончив предложение, Татьяна расправила плечи и властно посмотрела поверх очков на присутствующих.

Фрол поймал ее взгляд и состроил такую гримасу, что где-нибудь в безлюдном месте девушка отшатнулась бы от его свирепой рожи и принялась бы оборачиваться в поисках ментов. Он независимо-злорадно ухмыльнулся, сделал глоток чая и, глубоко вздохнув, отломил ароматную печенюшку…

Странно все началось, прямо навалилась тяжесть какая-то, так сразу и не сообразишь, что, где и как, но вот уже довольно приличный период времени Фрол чувствовал себя очень нехорошо. Да что там нехорошо – хреновая ситуация была у Петьки, откровенно плохая. И если бы не пустячки малые, если бы не мелкие, ничего не значащие бытовые неприятности, то на периодически окружающие его странности он и до сих пор не обращал бы особого внимания. Но эти последние годы так сильно повернули Петькино существование, что он наконец решил задуматься всерьез, оглянуться назад и вспомнить свой пройденный путь… Отчего-то многое стало ему непонятно. Как-то разочаровался Фрол в жизни, не видел в ней никакого смысла, перестал осознавать, для чего люди рождаются вообще и что же нужно им на этой планете в частности. Гадал, что есть судьба человека, кто властен над ней и почему же она так коварна с одними и благосклонна к другим…

Петька иногда спрашивал свое отражение, с чего это он начал так глубоко рассуждать, что произошло с его ветреной головушкой? С чего бы его стала беспокоить разная бытовая суета – раньше-то такого никогда не случалось… Ведь много лет он беззаботно наслаждался жизнью, зажигал с приятелями, гулял на просторах Родины и относился с некоей долей презрения ко всему тому, что, с его точки зрения, не являлось достойным развлечением. Действительно, ну какое дело ему было до чьего-то благополучия или несчастья и даже до схемы построения мира, если это не касалось лично его? Если он почти всю жизнь эгоистично думал только о себе, о своих потребностях, о своих удовольствиях?

Фрол гордо считал себя сильным выпивохой, этаким крутым застольным чемпионом, наверное, потому, что очень уж жестко употреблял алкоголь. Он и по молодости-то пил беззаботно – всего помногу и даже как-то жадно: суетливо глотал полными стаканами, желая опьянеть быстро, чтобы поскорей затуманились мозги, чтоб разум отключился от действительности. Да и сейчас бухал по-черному – тоже порой заливался до края подбородка, но старался не сразу слетать с катушек. Пытался держаться на ногах как можно дольше. Значится, вздумал Петька контролировать себя в этом вопросе. Почему-то вдруг вообразил, что именно теперь получится у него, что натренировался он уже, что окончательно привык он к крепким и совсем уж слабеньким жидкостям. Что до конца дней своих ему суждено утопать в пьяном удовольствии, ведь сблизился же Петька с алкоголем, прям как будто бы сроднился кровно и достиг совершенства. Вот беда, что кровно, то – да, но в остальном ошибся Фрол, заблудился в собственных иллюзиях… Где-то просчитался, поскользнулся о реальность и не смог совладать с чудовищной мощью алкоголя. Не справился с суровым противником – все-таки не хватило сил противостоять его коварству. Гнул-то Петьку Бахус на той войне беспощадно: цепко держал за горло, старался подмять под себя, чтобы показать свою власть, чтобы изничтожить Петькину волю и растереть о землю. Всюду готовил ему хитрые ловушки, ставил для смеха в невероятные ситуации или порой подставлял грубо – заманивал и уводил одного в незнакомые чужие компании. Как говорится, изгалялся по-всякому… В общем, не выдержал, сломался Петька, и не помогли ему ни собственные моральные принципы, ни «правильные» философские убеждения. В последние годы начал Петька бухать совсем уж диким образом и постепенно опустился на самое дно человеческого существования.

Осознание слабости перед спиртным, конечно, пришло не сразу. Не в одночасье Фрол встрепенулся и задумался! Потребовалось немало лет, прежде чем он заметил странное: пьянки-то пьянками – все это очень прекрасно, но вот когда уже надоедала водочка, когда необходимо было на некоторое время отстраниться от коварного напитка, когда предлагалось для приличия содержать ум и память в трезвости – надолго Петьке терпения не хватало! Ему становилось очень трудно обходиться без возлияний, без алкоголя, и он начинал пить по новой.

Долгое время Фрол старался не обращать на этот факт особого внимания, частенько отворачивался от очевидного и яро кричал на всех углах, что хоть и не понятно ему, в чем тут дело, но еще не проиграл он эту битву! Что все-таки есть у него сила воли и выдержка в отношении спиртного! Что если он захочет, то элементарно завяжет с оголтелыми пьянками! Что это только кажется, что он не умеет правильно употреблять водку, что разговоры на эту тему в его адрес – просто чьи-то бредни и дурацкие выводы! Что пьет-то он нормально, а иногда даже нормальнее многих других людей! Что оговаривают его некоторые, нагло завидуя, потому что, видите ли, по сравнению с ним все остальные просто слабенькие существа, совершенно не приспособленные для этого дела…

Смешно было смотреть на него, когда он, вытаращив глаза и вцепившись в чей-то отворот пальто, приводил в пример пару удивительных случаев, что, дескать, бутылку ноль пять у него вышло протянуть с утра и до обеда, твердо стоя на ногах и лишь поддерживая себя в легком тонусе. Смешно и больно, потому что это были слабые потуги убежать от горькой истины, ну и самая первая ошибка давних лет… Он думал, что способность употреблять водку «по расписанию» делает его особенным и возвышает над другими, считал, что никто не понимает, как он мучается, ограничивая себя! Что не замечают посторонние люди, как страдает он во время таких полутрезвых испытаний. Хм… Наверное, отсюда и пошли все его последующие заблуждения, когда Фрол, туполобо упершись в собственное мнение о самом себе, действительное положение вещей упорно не видел… Или видел, да только грустно ему становилось на душе от осознания истины, тоскливо. Ведь на самом-то деле никогда у Петьки не получалось обойти стороной товарищеские посиделки! Ни разу за многие годы ему не удалось надолго отказаться от алкоголя или немного сдержать себя во время простых гулянок! А уж заведясь-то и расслабившись на больших праздниках, Петяня полностью терял контроль над количеством выпитого, переставал следить за своим поведением, а в случае нехватки спиртного обязательно где-то доставал его и ближе к вечеру отрывался совсем уж конкретно. Хоть и не понимал Фрол себя в такие моменты, но и не хотел менять что-то: ну нравилось ему с головой погружаться в глубокий пьяный анабиоз и утопать в удовольствии! Ведь это было какое-то волшебное состояние полного забытья, когда совершенно ничего не беспокоит в жизни.

Видимо, вот этот редкий дар – молча скрипеть зубами, гордо отталкивая протянутую рюмку, поразительная способность уже через полчаса нажраться до скотского вида, чудесным образом добыв для этой цели наличные дукаты, а также сильное сопротивление тела большим дозам алкоголя, скорее всего, и ввели Петьку в заблуждение, создав у него некие иллюзии в плане могущества над спиртным.

Фрол жил в районе известных банков и гуманитарных университетов, хотя жил – это громко сказано. Скорее, теперь просто был прописан, имел паспорт и лишь изредка появлялся дома дней на пять: пожрать наваристого борща с сосисками, отоспаться на цивильной кровати, помыться импортным шампунем, ну и обязательно сменить месячной давности нижнее белье. Хоть и тяжело это, но приходилось следить за собой, поддерживать более-менее приличный вид, чтобы никто не посмел считать его каким-то отребьем. Стыдно ж было красоваться перед товарищами небритым и грязным, ведь большую часть свободного времени Петька проводил с ними в собственном дворе, обыгрывая в классическую буру заезжих лохов и получая таким образом свой основной доход.

Картежные навыки появились у Петьки еще на далекой заре его процветания в период длительного общения с профессиональными каталами и мошенниками. Легкое жульничество и в молодости давало ему неплохую материальную поддержку – уже тогда он выделялся среди подельников. Но даже за давностью пьяных лет Фрол не потерял сноровки, не нашел себе равных, поэтому нынешние друзья смело садились с ним в пару для паса, надеясь облапошить очередного дурачка, чтобы обеспечить себе на вечер что-нибудь из халявного бухла. Эх, ведь играл Петька, как виртуоз, да что там играл – волшебно владел колодой, заставляя завороженно смотреть на мелькающие масти, забывать обо всем на свете и отдавать последние гроши.

Вторую чрезвычайно сомнительную часть доходов, но тоже крайне необходимую для поддержания статуса правильного домашнего бродяги, Фрол имел, когда давил на жалость многочисленных студентов и офисных воротничков, шныряя с картонной табличкой в руках возле входа в метро и вдоль линии табачных ларьков. На табличке была написана лишь одна фраза, состоявшая всего из трех слов, но она действовала так эффективно, что Петька порой сам удивлялся результату попрошайничества. Этот незатейливый текст, совершенно не претендуя на авторское право, предложил ему заезжий бомжик из Красноярска, который продвигался на юга с помощью перекладных электричек, искренне надеясь обрести под палящим морским солнцем счастье и душевный покой. «Господа, помогите похмелиться!» – гласила надпись на мягкой картонке, сделанная второпях ворованным фломастером. Прохожие, восхищаясь прямотой и честностью Петьки, одаривали его подбадривающими улыбками и целыми пригоршнями мелочи…

Имела место также пенсия, которая была ну совсем уж маленьким валютным бонусом и которую Фрол получал на почте ежемесячно за давнюю травму на железной дороге. Петька уходил от погони в новогоднюю ночь, в страхе метался из вагона в вагон, когда менты пытались его схватить, чтобы привлечь к ответственности за крапленые карты и последующий развод какого-то воронежского земледельца. От супостатов-то ему удалось смотаться – молодость победила, но, передвигаясь к хвосту поезда, он очень неудачно спланировал в боковую дверь…

В общем, деньги и спиртное текли рекой, да и клиенты разных рангов не переводились. Близлежащие винные магазины продавали алкоголь круглосуточно, и проблем ни со временем, ни с ассортиментом не возникало. Залетные, неизбалованные столичными изысками командированные активисты и заводские рабочие из черноземных областей обычно расстраивали Петьку, так как финансов у них было немного, на кон они ставили мало, да и пили эти ребята в основном дешевый портвейн, а закусывали соевыми сосисками. Фрол знакомился с ними от скуки и всегда только лишь с одним интересом – с целью слегка поправить здоровье. Он делал это ненавязчиво, скромно, будто бы случайно, прекрасно понимая, что наглость в этих делах мало кому помогла. Конечно, ему не отказывали, наливали пару-тройку рюмок, но потом долго и слезливо беседовали о смысле жизни, о бренности бытия, о мирской суете… Прощаясь с ними вечером, Петька полутрезво грустил, сожалея о потерянном дне и поминая горьким словом абсолютно всех глупых и жадных клиентов, появившихся на его горизонте за последние полгода. Тоска…

Но бывало, зажигалась сказочная звезда и попадались поддатые аристократы, которые, брезгливо поморщившись от предложенных услуг, растопыривали пальцы веером и царским движением снисходительно обнимали Петьку. Потом весело звонили в центральную службу занятости проституток и отправляли гонца за дорогущим коньяком или американским виски, разлитым в фигурные, пузатые бутылки с красивыми этикетками. Фрол жил да радовался в эти счастливые периоды наплыва богатых гостей, поспевая и насшибать на рассвете денег, и досыта наиграться после обеда в картишки, облапошив в примитивную буру очередного начинающего банкира с какого-нибудь края Алтая, и ближе к ночи нажраться до предгорячечного состояния напитками средней тяжести.

Но все-таки самая большая его радость заключалась в том, что он и раньше никогда и нигде не работал так, как это было принято, да и сейчас особо не напрягался. Пацаном ему приходилось разъезжать по городам огромной страны в поездах ближнего и дальнего следования, воровать или выманивать у наивных путешественников дорогие шмотки, толстые бумажники и ювелирные украшения. Чаще всего они с подельниками разыгрывали мошеннический спектакль в виде изящной схемы в преферанс или покер, где терпила-любитель после ночной изнуряющей партии с «профессионалами» лишался всех наличных денег и других ценностей, но осознавал это, только очнувшись утром возле туалета и последовательно ощупав опустошенные нычки на одежде. Довелось Петяне приторговывать и золотишком, и валютой, и драгоценными камушками, изредка наведываясь в самый центр столицы на Арбат к знакомым барыгам и скупщикам для «конвертации» товара в «советские деревянные».

К сожалению, и в те далекие времена бесшабашной молодости не все было хорошо, потому что Фрол уже тогда довольно жестко увлекался спиртными напитками. Пьяные бесцеремонные срывы происходили не только в личных ситуациях и собственных жизненных перипетиях, они случались порой и в рабочих делах, так сказать, в дерзких коллективных аферах. Причем случались настолько внезапно, что частенько приводили к совсем уж печальным последствиям, когда по его вине срывался какой-нибудь лопушок. Сперва «коллеги» спокойно предлагали Петьке не подходить к объекту нетрезвым и мягко советовали не лезть поперек батьки, но Фрол никогда их не слушал. Он никого не боялся и почему-то считал себя умнее и удачливее всех. В жажде наживы гордый Петька бросался на очередного клиента в одиночку, наплевав на всех и желая показать свое превосходство, но почти всегда упускал добычу. Даже на изысканных кутежах в дорогих ресторанах и лучших пивных кабачках, где Фрол частенько расслаблялся по выходным, вдруг появившийся из ниоткуда товарищ, тут же становился объектом только его притязаний. Компаньоны не успевали что-то предпринять, и поэтому всегда выходило так, что, чуточку пообщавшись с полупьяным мошенником, гражданин мгновенно сворачивал манатки и шел на попятную, так и не пополнив общаковую кассу красивыми банковскими билетами. Подельники и члены жульнической бригады снова, но уже заметно грубее предупреждали Петьку о недопустимости такого аморального поведения и рассудительно толковали о негативном восприятии пьяного человека потенциальными жертвами. Угрожали Фролу строгим выговором за хамские поступки, отставкой от дела или жестокой расправой с обязательным расставанием навсегда, но он в моменты и тех задушевных бесед был глух и почти невменяем физически.

В общем, увольнение состоялось, когда терпение сподвижников полностью иссякло. Его с позором изгнали из компании профессиональных аферистов, строго-настрого запретив даже думать о возвращении. Уже много позже, размышляя о былых свершениях и счастливых буднях, Фрол с тоской припоминал, как самый старый, но очень мудрый член их организации проходимцев говаривал ему, остановив в тамбуре поезда и многозначительно вытянув тонкие губы: «Эх, Петька, хороший ты человек, но есть у тебя одна плохая черта, которая сводит на нет все твои заслуги перед друзьями и нашей специальностью! Ну неужели ты не понимаешь, что тебе абсолютно нельзя пить водку?! Неужели ты не видишь, что она действует на тебя не так, как на остальных людей?! Разве ты не замечаешь, что ребята начинают тебя сторониться, уже посматривают свысока и несколько презрительно?! Неужто тебе трудно отказаться от посиделок с подельниками накануне большой покерной партии или не участвовать в процессе возлияния нежным коньяком после тяжелого трудового дня?! Ведь ты прекрасно знаешь, что хоть там изначально и затевается великая пьянка и грандиозная гулянка, наши ребята все-таки понимают, что в обществе дозволено не все, чего бы им хотелось! Поэтому они ведут себя соответственно событию, тихо радуются жизни, умно общаются с достойными дамами и выглядят как огурчики, а ты напиваешься до полной потери человеческого облика, начинаешь хамить и ругаться! Нехорошо это… Мало того что ты бросаешь тень на нашу организацию, еще и стопорится работа! Приходится срочно искать тебе замену, поскольку после таких выкрутасов полагаться на тебя какое-то время бессмысленно! Глупо надеяться на твою помощь в тяжелых ситуациях или в случае форс-мажора, потому что ты болеешь и мучаешься похмельем еще целую неделю!»

На этих словах его учительские интонации смягчались до отеческих и добрых, и он, со смехом взъерошив Петькину голову, удалялся в вагон-ресторан, оставив Петяню в смущении, в полной растерянности, но в очень похожих размышлениях. Тьфу ты, черт! Если бы знал тот мудрец, что Фрол и сам неоднократно задумывался над своим удивительным восприятием алкоголя! Над подозрительно-завлекательной хочухой вновь и вновь ощутить на языке терпкий вкус вина и крепость водки! Над невозможностью отказать приятелям, небрежно, но без обид оттолкнув протянутый бокальчик! Над странной и какой-то непонятной потребностью бухать даже тогда, когда казалось, что выпито уже более чем достаточно! Над грозным желанием матерно заявить о себе на весь зал и, само собой, потом широко помахать кулаками, разбивая в кровь чужие челюсти! Но он старался гнать прочь свои мысли и советы разных воспитателей, как не имеющие под собой реальной основы. Что уж и говорить, но в молодости все замечания, которые исходят из уст взрослых людей, воспринимаются с презрительным цинизмом, а то и с агрессией…

Через некоторое время самодеятельности Петька угодил за решетку, попытавшись в одиночку облапошить какого-то подозрительного профессора на сумму, превышающую государственную премию в несколько раз. «Ученый» был подставным лицом в специально созданном отряде борцов с мошенниками, поэтому на показательном процессе Фрол получил на всю катушку.

Прошли годы, Петька освободился и снова прочно обосновался в столице. Увольнение из рядов прощелыг и жуликов постепенно забывалось, путешествие в любимую республику заготовителей леса тоже вроде как стиралось из памяти, но картежные навыки остались, и не хотели исчезать из головы праздные принципы тюремной жизни. Опыт отсидки не пошел Фролу на пользу, бухать он не только не перестал, а даже и завязывать не пытался, поскольку помнил, как сильно страдал в колонии без водки. Но все же прибавилось чуть-чуть терпения, малость самоуважения. В беседах с людьми появились зачатки культуры и такта, манеры стали приличнее, да и слабый страх перед своим непонятным желанием спиртного остепенил его. Наверное, поэтому Петяня, не особо доверяя своему вздорному и дерзкому характеру, прямо-таки доминирующему над его поступками в состоянии опьянения, крайне предусмотрительно и очень вовремя заимел жену и падчерицу, которые не вмешивались в его далекое прошлое и молча позволяли ему вести сомнительный образ жизни, периодически вытаскивая бездельника из камер спецприемников или, наоборот, подгоняя ему туда дорогие сигареты и сухое вино, когда Фрол отбывал там очередное наказание за мелкое хулиганство в нетрезвом виде. Видимо, не понимали они, что наносят Петьке непоправимый вред, что, потакая пьянству, спасая беднягу от похмелья и смиряясь под его манипуляциями, они убегают от горькой действительности – отворачиваются от проблемы. Мало того, они просто разрушают и психическое состояние, и физическое здоровье Фрола. В принципе и жена, и падчерица, и многочисленные их родственники, приходя на свиданку в клинику или изолятор, конечно, иногда пытались перед выпиской или освобождением воззвать к благоразумию и навести Петьку на мысль, что у него не все в порядке с употреблением, что он порой становится одержимым, даже невменяемым и не может контролировать количество выпитого и свое грубое поведение. Но Фрол, нарочно состроив жалкую, несчастную мину и торопясь вернуться во двор к столику для домино, к приятелям, только отмахивался от назойливых «доброжелателей», уверяя их, что все у него хорошо и беспокоиться нет причин.

Со временем количество крепких напитков многократно увеличилось, и Фрол привык к постоянному чувству опьянения и кайфа – некоей алкогольной благодати… Ох, и возгордился он в тот момент! Возомнил, что нашел наконец-то свою контрольную дозу, ведь вопреки всему сумма пьяных дебошей осталась на прежнем уровне! Тогда-то и заключил он, что достиг совершенства, тогда-то и почудилось ему, что познал он суть человеческого существования! Почему-то вдруг решил, что беспокоиться не о чем и теперь до конца дней ему суждено наслаждаться в пьяной эйфории! Как говорят, размечтался глупо, расслабился…

Но, к сожалению, лет пятнадцать назад что-то стало происходить в его организме не так, как раньше. Что-то давило на него изнутри, чем-то он был сильно обеспокоен в душе. Частенько Фрола тревожило непонятное состояние головы, от которого хотелось выть и беситься, как одержимому. Обычно оно появлялось, когда Петька оставался без капли алкоголя длительное время – особенно тяжело ему становилось через неделю. Тогда он раздражался буквально по любому поводу и начинал тупо ненавидеть весь мир. Ему казалось, что все вокруг готовятся сделать для него какую-нибудь пакость, навредить. Хотят обмануть в чем-то! Выражение лиц людей буквально наводило на Петьку страх! Ему иногда представлялись сцены ужасной расправы над ним – физической или моральной. Он почти ощущал боль от несуществующих побоев и как будто слышал истошные вопли истязателей. Как же Фрол не любил такие разлуки со стаканчиком, с каким страхом он ожидал очередного сухого периода! Но ему все-таки приходилось расставаться с желанным напитком, и каждый раз по разным причинам…

Бывало, что, устав от пьянки, продолжавшейся порой несколько недель и сопровождавшейся ежедневным похмельным синдромом, синюшными губами и дрожанием рук, Фрол по-доброму и без скандалов сдавался в плен любимой супруге Маше – завязывал бухать на месяц-другой, обычно предусмотрительно скрываясь в те горькие моменты на даче в Подмосковье и полностью изолировав себя от цивилизации и дружков. Ведь Петька прекрасно знал, что отказать он никому не сможет, и приятели, искренне желая помочь ему из действительно добрых побуждений, всегда уговорят его поправить здоровье «хоть рюмочкой» или «чисто для сердца», а это неизменно приведет к очередному запою. Очень редко, но случалось, что у Фрола вдруг появлялось непримиримое отвращение к алкоголю и презрение к своим пьяным выкрутасам, правда, это происходило только после конкретных предупреждений участкового Сергеича, грозившего отправить Петьку на лечение в далекие и холодные районы России, или когда Фрол получал в очередной раз по репе от бугая-соседа по имени Барбос. На это прозвище тот не отзывался, потому как не знал о нем, поскольку Петька произносил его гневным шепотом и под одеялом, отлеживаясь после легких пинков под зад…

Омерзительное ощущение от трезвости действительно уже давно тревожило Фрола, а иногда даже пугало: отчего-то абсолютно пропадало желание жить и вообще что-либо делать, но настолько хотелось выпить, прям до оскомины, до спазмов в горле, что Петька в конце концов переставал спорить с собственной головой. В такие моменты он с горечью понимал, что только небольшая доза спиртного может вернуть его в более или менее приличное состояние. Казалось, эта трезвая тревога была похожа на какую-то нервозную тягу, напрочь ломающую сопротивление Фрола живительной влаге. Тяга была настолько неуловимой, настолько прозрачной, но в то же время такой мощной, что Петька ни разу не смог от нее решительно отмахнуться. А самое интересное, что ему почти никогда не удавалось засечь тот момент, когда он начинал пить. Обстоятельно размышляя и после однодневных загулов, и после многонедельных запоев, Фрол складывал, делил, вычитал и умножал события перед пьянкой, но никак не мог понять, что же такое с ним произошло! Почему же он, искренне поклявшись, и не только самому себе, полностью или хотя бы на время отказаться от спиртного, снова развязал?! В какие роковые секунды мозговой активности, эта дурацкая мысль тяпнуть рюмашку вдруг появилась в его абсолютно трезвой голове?!

И ведь ничего не предшествовало этому! Блин, ну не было никакого обстоятельного повода! Деньги полностью отсутствовали, и из-за этого становилось немного грустно и чуть-чуть тоскливо – скучал Фрол в такие моменты. Он вспоминал, что его рабочая колода, вытащенная темным вечерком у залетного художника-авангардиста, совсем состарилась. Она теперь так разлохмачена, что все масти кажутся одного цвета, а значение цифр можно разглядеть только в лупу, поэтому найти идиота, который согласится играть за наличку в такие занюханные картишки, будет очень большой проблемой. Да и в случае удачи Фролу не хотелось особо вредничать с несчастным клиентом без азартного настроения и удовольствия… Хитрая клофелинщица тетя Клаша лежала в дурке, закосив под идиотку, и пока без надежды на возвращение, так что и тут не было смысла кооперироваться с соседом авоськами стеклотары, чтобы попытаться с этими копейками раскрутить другую барыжницу на начальный пузырек первача. Жена Маша молчала (ее терпению можно было позавидовать), медленно скользила на цыпочках по квартире и старалась не бесить Фрола, вспоминая о его предыдущем запое и потирая синяки на туловище. Веселья по поводу каких-либо общегосударственных праздников не намечалось. Приятели-собутыльники, напарники-жулики, да и все те же бродяги местные не заглядывали на огонек, привычно захватив с собой и спрятав от Машкиных глаз пару-тройку баклажек крепленого пива…

Тогда Петяня окончательно смирялся и успокаивался. Он неистово крестился на фотку «Теща в горах», прикрепленную к трюмо, и, поклявшись супруге в соблюдении ее требований, действительно в который раз милостиво допускался ею до хаты для отдыха после многонедельного отсутствия на горизонте, после своих мучительных холодных ночевок в подвале соседнего дома или длительного скитания в летнее время по скверам и паркам. Петька смешливо восклицал, что у него наступил период лайтового безделья. Он тупо валялся на стареньком пружинном диване, поддавшись приступу патологической лени, глубокомысленно созерцал загорелых моделей по кабельному телевидению и изредка заглядывал в прошлогодний «Плейбой» для сравнения. Вздорные, агрессивные людишки, преследовавшие Фрола в его кошмарных видениях и дающие ему виртуальные затрещины, куда-то исчезали, поэтому наконец-то можно было тихо, без ущерба для своей психики презирать и весь мир, и отдельные общественные принципы. Даже глупейшая, абсолютно никчемная реклама полностью переставала его раздражать!

Казалось, что все хорошо, что жизнь течет своим чередом, в принципе грубо не напрягая, да и не расстраивая особо, но тем не менее Фрол срывался в загул. В один момент. Как будто бы в мозгах что-то щелкало и душа ни с того ни с сего начинала «просить жизни…». Причем каждый раз, нервно шаря по карманам в надежде найти хоть копейку мелочи или вожделенно рассматривая в ванной комнате специальные растворы для роста волос и импортные мозольные жидкости, Фрол действительно не понимал, отчего это ему вдруг захотелось напиться. Ну что за бесовщина такая?! Ведь знал же он твердо, что, когда алкоголь начнет действовать на мозги, наступит конец его здравому смыслу. Мало того, не менее твердо знал Петька, что с очередной рюмкой он постепенно будет забывать свои неизбежные страдания в последующем похмельном бреду. Ага, знать-то он знал, но… Черт возьми, вдруг происходило затмение! Прям как будто бы кто-то брал и внаглую отрезал приличный кусок памяти. Вырывал его с корнем! Да-да, шутки шутками, но именно так всегда и случалось… И после Петька уже не помнил, что вскоре он обязательно нажрется и супруга опять выгонит его из дому. Не помнил, что для дальнейшей «поправки здоровья» ему нужно будет взять старую колоду карт уставшими руками, но он не сможет этого сделать. Также Петька не помнил и о своем несчастном голосе, жалобно выклянчивающем утром хоть глоток спирта и раздающемся как будто из преисподней. Он не помнил и свое, похожее на морду побитой собаки, виноватое выражение лица, которое гримасничало в щербатом зеркале возле туалета. Ему очень тяжко было вспоминать негодование соседей по дому, которым на их вопрос «доколе?» Фрол всегда клялся и божился на «век воли не видать», что вообще-то он умный, интеллигентный мужчина, что завязать бухать для него раз плюнуть и что в гробу он видел все эти пьянки…

Дырявая память, безответственность, неуважение. Слова все… Тут было что-то другое. Ну не получалось у него начать как бы от скуки и тут же закончить, но уже на радостях. Также не получалось и просто «после вчерашнего» быстренько похмелиться, сразу остановиться и не пить дальше, как это бывало у него в ранней молодости. Да что там в молодости! Фрол видел, что так и по сей день делают его застольные товарищи – соседи по дому, даче или те же самые дворовые бродяги, с которыми он тяжким ненастным утречком приговаривал пару баллонов пивка, усилив их тремя глотками более крепкой жидкости. Почти всегда выходило так, что после этих спонтанных встреч собутыльники расходились по домам или «территориям собирательства» и занимались своими делами, но только не Петька!

Обычно, приняв на грудь всего соточку водочки (это называлось у него «слегка поправить здоровье»), Фрол тут же начинал лихорадочно соображать, где бы поскорее взять еще вмазать, чтобы убиться до поросячьего визга. Это странное желание догнаться Петька обзывал словом «нéдопил», с нарочно, по-модному, ударением на первом слоге. И самое главное, желание было настолько сильным и неподдающимся Петькиному контролю, что знающие люди, уже сталкивавшиеся с ним в похожих ситуациях, просто не могли отговорить его от очередной рюмки или хотя бы отобрать некий сосуд со спиртным, в конце концов добытый им, потому что Фрол совершенно не воспринимал в такие моменты окружающих. Он практически терял лицо, рьяно огрызался и бузил, но все равно добивался своего. Даже на мирных домашних посиделках, происходивших регулярно в кругу родственников жены или друзей семьи, на которые Петьку приводили чисто вымытого и почти под арестом, он умудрялся отличиться неадекватным, грубым поведением.

Казалось бы, ничего особенного, нужно просто пригубить винца да произвести на всех приятное впечатление, быстро схватывая суть разговора и умело владея ножом и вилкой (старая школа). Но ему становилось неизмеримо скучно беседовать на обычные, грустные бытовые темы, находясь в состоянии ни в одном глазу и глупо хлопая ресницами – ну не мог он ни с кем общаться трезвым! И вот тогда Фрол втихую воровал бутылку водочки, а еще лучше – коньячку, чтобы, сидя за общим столом, показать всем, какой он хороший, мило улыбаясь довольной рожей и совершенно не желая до поры до времени раздражать любимую женушку. Ну а уж на кухне, где обычно располагался импровизированный тайник, добивал себя полностью, выжрав спиртное прямо из горла и без закуси. В итоге в комнату, где веселились гости, он входил счастливым на полусогнутых ногах и приставал к присутствующим с какими-то глупыми идеями и советами. Иногда Петька падал на кушетку, неловко зацепившись ватной конечностью за стол, затем вдруг вскакивал и, громко топая, мчался блевать в ванную, сдерживая на бегу рвотные позывы. Потом, запинаясь и лепеча, виновато объяснял жене, что выпил-то он совсем чуть-чуть, ну не больше полтинника, ну, может, грамм сто там было… Что-де развезло его оттого, что закусывал он мало, что, мол, больше так не будет, что, дескать, еще пятьдесят – и домой. Жена, понятно, делала вид, что не заметила кражи и искренне верит этим сказкам, что понимает его тонкую поэтичную натуру, позабыла прошлые обиды и, уверяя, что не бросит Петьку никогда в жизни, уводила домой, чтобы уж окончательно не осрамиться перед всеми, причесав мужа общей расческой и грустно попрощавшись…

Легкий толчок в бок вернул Фрола к действительности.

– Читай вот здесь, – толстая тетка протягивала ему большой лист бумаги, с обеих сторон отпечатанный зеленым шрифтом. Шерстяное платье в оранжевый горошек придавало ей довольно комичный вид, но Петьке сейчас было не до эстетики. Он попытался оглядеться, но та, нетерпеливо кусая губу, настырно тыкала кривым пальцем в страницу.

– Вот же, вот! Видишь цифру 2? Ну и начинай читать с этой строчки! Неужели слепой совсем? – женщина с сомнением покачала головой и неприятно зашмыгала носом.

– Пришли к убеждению, что… – забубнил Петяня. Он еще не очнулся от воспоминаний, и непонятный текст расплывался перед глазами. Кто-то надсадно засопел сбоку, отвлекая еще больше. – …Помочь вернуть нам здравомыслие, – с трудом закончив предложение, Фрол поднял глаза, недоумевая, куда же теперь отправить эту филькину грамоту, и сделал попытку вернуть ее обратно, но помощь пришла с другой стороны, откуда глухо зашипели:

– Дальше по столу передавай!..

Петька наугад протянул лист какому-то седому типу. Тот оскалился, взял текст и продолжил чтение.

Фрол сидел ни жив ни мертв. Ему казалось, что все на него смотрят и осуждают за тупость и неловкость. Он чувствовал себя маленьким червячком, которого приготовили к насадке на крючок, предварительно разорвав на части и плюнув в рожу. Петяня в первый раз за очень много лет смутился в такой обычной житейской ситуации. Фрол представил себе, что, если бы ему предложили в незнакомой пьяной компании передать стакан с водкой или прочесть надпись на бутылочной этикетке, а сам он был бы уже немного поддатый или обкуренный, таких комплексов не возникло бы. Мало того, в тех делах, где затрагивалось его самолюбие и приходилось резко и грубо защищать себя и свои интересы, Фрол вообще был дока и сразу бил, если не по морде, то хоть в печень. Но сейчас, находясь в кругу абсолютно трезвых людей, которые почему-то называли себя алкоголиками, занимались каким-то идиотизмом и строили ну очень уж умные рожи, Петька прекрасно понимал, что этим ребятам совсем не трудно заставить и его повторять то же самое.

Утихомирив отчаянно колотящееся сердце, Фрол медленно и с опаской снова обвел взглядом все помещение. Зал потихоньку заполнялся народом. Очередным гостем зашел мужик в черной кожаной куртке, с портфелем в руках. На носу сидели шикарные очки с дорогущими стеклами «хамелеон», на пальце красовался перстень с красным камнем, доносился легкий аромат французского парфюма. Мягко ступая, мужчина торопливо пересек зал и устроился в отдалении. Ну а уж этот-то посетитель был вообще круче всех остальных!

«Ну вот, еще один приперся! Ну-ка, ну-ка! Ага! Одеколончик-то „Сен-Лоран“! Париж! Ну, ясен перец, такой брутальный мэн – куда там! – накручивал себя Фрол, теперь уже принципиально не замечая стука в груди. – Что для вас – „Тройной“! Не тот статус, сударь! Щас посмотрим, что ты здесь потерял! Наверное, пришел проведать кого-то? Хм… А может быть, директор всего этого – вон как держишься! Небось, проезжал мимо, решил зайти, посмотреть, что почем…» Зависть и раздражение полностью задавили чувство страха, и теперь Фрол уже не мог отвести вызывающий взгляд. Этот мужик вполне мог попасть к нему в лапы. «Таких даже бить не надо – сами все отдадут!» – приговаривал он в былые времена, очищая карман жертвы пьяной любви к местной шалаве или смывая остатки клофелина в граненом стакане. Петька презирал этих богачей, практически ненавидел. Наглухо упакованные мама и папа, престижная школа, достойный вуз. «Им несть числа, сквозят из всех щелей!..» – пела в свое время очаровательная Мери Поппинс… Подросши и отправившись по жизни в ту сторону, которую определили им родители, а может, и бабушка с дедушкой, эти приспешники капитала становились с каждым днем все богаче и могущественнее. К ним изначально пришел материальный достаток, они не заработали его честным и упорным трудом.

«Погоди-ка! – мозги Петьки трудились на износ, тупо размышляя обо всем сразу. – Я, вообще-то, где? Вроде Анька сказала, что тут соберутся только алкоголики и, может быть, наркоманы, которые решили измениться сами и поменять свое мировоззрение? Хм… Измениться? Ага! Ну, если дело только во внешнем виде!»

Фрол незаметно скосил глаза и оглядел себя. Старенькая куртка, стоптанные коцы, мятые брюки, давно не стиранная рубашка… Эту одежду он носил уже довольно долго, не имея возможности что-нибудь, кроме трусов, поменять в свой ежемесячный банный день у супруги. Ну отсутствовали у него приличные вещи для нормальных прогулок по улице. Конечно, по требованию Кукуши Фрол попытался пошарить по шкафам и антресолям в поисках хоть чего-нибудь чистого на выход, да так ничего и не нашел… В общем, на сегодняшний день его быт был разрушен почти полностью, видок не выдерживал никакой критики, а небритая рожа вызывала опасение у окружающих, но тем не менее Петька не унимался: «Оно понятно, надеть красивые шмотки может любой, приукрасить себя разными цацками по силам каждому. Только с чего им под алкашей косить? Зачем? В чем тут смысл? Блин, любопытно… Ладно, потом определюсь! Так все-таки что это за тип пришел такой подозрительный? Какого хрена ему тут надо? А может, за взносами заехал? Точно! Наверное, это начальник или бухгалтер. Там, где крутится водочка или какие другие спиртные напитки, денежки должны течь толстым ручейком. Ведь сразу видно, что финансы у него немаленькие, а значит, у этих людей тоже есть, и достаточно, иначе зачем ему работать тут?! Не! Скорее всего, это даже не начальник, не директор, а главарь!»

Такие поспешные выводы Петька делал навскидку, потому что он так и не понял до сих пор, куда попал…

Сегодня утром, специально для этого заскочив к нему в гости, местная девка-героинщица Анька Кукуша, подруга падчерицы Вики, предложила Фролу немного развеяться и сходить на сборы настоящих алкоголиков, чтобы посмотреть на них на трезвых, послушать о новом чудесном способе избавления от зависимости и хоть раз в жизни попробовать по-настоящему завязать с пьянками. Что за сборы, почему сборы и зачем они нормальным людям, к коим Петька причислял себя по определению, Кукуша толком не объяснила, и Фрол поначалу серьезно заартачился. Все свои сорок с небольшим он искренне был уверен, что обычные-то алкоголики валяются в канаве, подолгу не моются, не стригут волосы и годами живут в подъездах, а совсем уж настоящая алкашня – так те вообще конченые люди. Фрол открыто их презирал и считал, что с ними и просто потолковать-то не о чем – не то что на сборищах сидеть! А уж про совсем завязавших он тем более слушать ничего не хотел. Откуда им взяться-то? Ведь помнил Петька, что сам-то он, неоднократно спотыкаясь о пороги равнодушия и беспомощности в наркологических кабинетах, изредка подставляя шкуру своей задницы для вшивки туда новой волшебной таблетки и периодически загибаясь после «белого» бреда в городских больничных отделениях, так и не смог осознать сладкий вкус трезвости. Ни разу не вышло… Зато, бывало, частенько утопал он в море финансовых манипуляций множества различных аферистов от медицины. Случалось, что жена с родственниками, попав под влияние их хитрых, проникновенных голосов, оплачивали недешевые квитанции, покупали «эффективнейшие» лекарства и заставляли Фрола беспрекословно выполнять довольно сомнительные предписания «мировых светил», но всегда безрезультатно: Петяня продолжал бухать как сапожник, а может быть, даже еще сильнее…

Так что Петька, действительно прошедший хорошую школу мошенников и, соответственно, всегда размышляющий только в негативном формате в силу своей профессиональной испорченности, просто предположил, что, скорее всего, тут ему встретился какой-то очередной развод на бабки.

Достойных внимания денег у Фрола не присутствовало уже давно, квартиру жена переписала на себя еще десять лет назад, и развести его можно было лишь на окурок от папиросы. Но поскольку последнюю неделю ему пришлось сидеть дома, не высовывать носа во двор, не пить – трезво хандрить, сокрушаясь о бессмысленности существования, да и лютая ненависть к миру окончательно разъела душу, то Фрол решил не отнекиваться от предложения Аньки очень уж долго. Он даже думать особо не стал, а просто, технично выторговав у нее пузырь качественной магазинной водки и смачно плюнув на всех алкоголиков и пьяниц вместе взятых, согласился пойти посмотреть на «чудо» из любопытства, ну и для последующей поправки нервов, конечно.

Аньку Кукушу он знал годков двенадцать. Говорили, что птичье прозвище прилипло к ней довольно давно, еще в детском саду, но и сейчас, став взрослой, она откликалась на это имя и не обижалась. Девушка жила по соседству, и Фрол наблюдал, что до поры до времени она была очень хорошей, прямо белой и пушистой: училась на отлично, помогала маме по дому, занималась в кружке вышивания и посещала спортивную секцию. Трехлетняя разница в возрасте с его падчерицей Викой никого не настораживала, поэтому препятствий для их совместного времяпрепровождения не находилось. Глупые-то разговоры, конечно, Кукушу не обошли стороной, ведь известно же: чем лучше человек ведет себя снаружи, тем темнее у него душа. Трепались, что у Аньки блатные связи, что пошла она в отца, международного взяточника, и ее якобы пытаются подготовить за большие деньги к золотой школьной медали. Но потом выяснилось, что что-то там не срослось, кто-то от богатой подачки отказался и девушку выпустили с обычным средним аттестатом.

Фрола она немного побаивалась за его уголовное прошлое, но не так чтобы… Просто, если Кукуша заходила в гости к падчерице, а в квартире находился поддатый дядя Петя, то она предпочитала обращаться к нему без всякого излишнего там подобострастия, но с неким поддельным чувством уважения. Как бы игра у нее такая была. Нравилось ей, что ли… Ведь если не получится и пьяный Фрол ощутит шкурой это доброе в кавычках отношение к себе, он возьмет и тут же выставит Аньку за дверь своего дома, ссылаясь на то, что у него нет сил терпеть ее громкое щебетание в соседней комнате. Властным хотел он казаться в подпитии, гордым… Само собой, умная Кукуша всегда повиновалась, наверное, получая какое-то эмоциональное удовольствие от вынужденного подчинения, но никогда не принимала эти его выпады совсем уж близко к сердцу.

Общались две подружки очень даже культурно, особо не напрягая ни родителей, ни общественность, по будним дням встречаясь после университетских лекций Кукуши и отправляясь к Фролу домой, а на выходные – уезжая в Анькину пятикомнатную квартиру. Заскучавший в одиночестве Петька, отлежавшись после очередной пьянки, снабжал девчонок футлярами от ворованных сотовых телефонов, недорогими колечками и перстеньками, которые он подобрал на блатхатах в прошлые гулянки местных пролетариев. Этим безделушкам Анька с Викой радовались так искренне, так восхищала их история появления боевых трофеев, что Петька иногда даже специально приукрашивал свои жульнические приключения, немного искажая факты и добавляя в финал страшные подробности… По большим праздникам Фрол приносил домой кучи ненадеванной импортной верхней и нижней одежды с двумя-тремя парами изящных итальянских туфель, появлявшихся у него в результате примитивных и банальных разводов богатеньких российских путешественников и предпринимателей.

Хоть и легко ему было это делать с помощью картежных способностей, а иногда и капельки клофелина, но никогда не понимал он до конца этих ребят от бизнеса. Ну не укладывалось у него в голове, да и вообще, наверное, это было только одному Богу известно, как можно повестись на такой примитивный концерт и сесть с ним, посторонним человеком неопрятного внешнего вида, играть или выпивать! Но факт оставался фактом: торгаши облапошены, супруга и падчерица с подружкой одарены, мелочь роздана бродягам или пропита собственноручно, а более дорогие товары и золотые ценности – припрятаны. Они скромно примостились в подвале его дома между трубами и терпеливо дожидались очередного длительного запоя, поскольку Фрол после больших дел предпочитал залечь на отходняк. Конечно, можно было бы прямо сразу реализовать все за наличку через знакомых барыг, но такое деяние представлялось совершенно бессмысленным с точки зрения грядущего сухого периода, или ленился он мотаться по району туда-сюда, светясь наглой мордой и рискуя вновь попасть на заметку ментов… А может, подольше отдохнуть хотелось от пьянки или страшно уже иногда становилось…

Взамен Кукуша подогревала Петьку заграничными сигаретами, суперредкими винами и китайскими настойками, позволявшими ему не задумываться о мужской силе в ближайшем и дальнейшем будущем. Эти раритеты были украдены из сейфа любимого Анькиного папы – на самом деле известного академика, мотавшегося по командировкам в страны Европы так же просто, как другие люди ходят в соседний гастроном.

Продолжались такие отношения довольно долго. Падчерица давно ускакала жить в съемную квартиру, как бы давая понять предкам, что умнеет и богатеет с каждой секундой своего развития, ведь она уже целый год училась в том же университете, где и Кукуша грызла серый мрамор: ее амбиции и интеллект прямо перли через край. Но как-то раз Вика пришла домой к матери вся в слезах и, судорожно хватая ртом воздух, сообщила, что Аньку отвезли в «Склиф» в коматозном состоянии от передозировки наркотиков. Маша, всплеснув руками и схватившись за голову, начала интересоваться, где же бедняжку так угораздило, причитать, что типа совсем все с ума посходили! Утверждать, что кругом разврат и пьянство, а водку и другие гадости купить уже не составляет труда! Всхлипывать, что проституция – это вообще детский аттракцион, и некуда детишкам убежать от соблазнов! «Почему страна катится в преисподнюю? И что же будет теперь со всеми нами?» – слезливо вопрошала она.

Фрол тогда долго размышлял, кого же имела в виду его жена под словом «нами», но задать уточняющий вопрос женщине в истерике так и не решился. В общем, шухер стоял до вечера. На основании этих новостей падчерица сразу же была допрошена с пристрастием и честно призналась, что уже более пяти лет в курсе Анькиного увлечения, но сама – ни-ни. Мать не особо поверила ее клятвам и на всякий случай осмотрела дочку с головы до пят на предмет следов от уколов, а дамскую сумочку обшмонала с ловкостью пупкаря Бутырской тюрьмы так искусно, так основательно, что даже бывалый Петька восхитился сообразительностью супруги, сантиметр за сантиметром обшаривавшей самые недоступные уголки… В итоге всех этих движений, не найдя ничего предосудительного, Викусю загнали в ванную – успокаивать нервы и очищать сердце от обиды на мать, а Петяня, моментально сообразив, что удача сама плывет в руки и его пьяные приключения напрямую зависят от ошибок посторонних наркоманов, под шумок мудро сослался на сильнейшую головную боль и, выпросив у любимой женушки денег на пиво, всю ночь где-то шлялся и пришел под утро в бессознательном состоянии…

Когда Аньку выписали из наркологической клиники, она долго не общалась со знакомыми, не гуляла с подругами, да и на лекциях сидела на последнем ряду – как бы выпала из жизни. Многие были в недоумении, ведь никто не знал, что случилось. Добрые соседи даже поговаривали о неразделенной любви к неизвестному солдатику срочной службы, ну а вздорные соглядатаи, само собой, предполагали незапланированную беременность или тяжелое психическое заболевание. Но по большому счету абсолютно все вспоминали девушку и ее родителей добрым словом. Потом Кукуша частенько стала исчезать совсем уж на длительное время, не появляясь ни в университете, ни дома, но Вика иногда делилась с матерью слухами от своих приятелей о ее новых приключениях и о странных изменениях в характере девушки. Ну а чуть позже Анька нарисовалась лично – румяная, восторженная – и принялась взахлеб рассказывать о том, что ходит по вечерам на чайные посиделки в какую-то организацию. Она твердила, что осознала свой прошлый путь как абсолютно неверный, что решила относиться к людям с любовью, что будет теперь надеяться лишь на счастливое будущее, да и уверяла, что не колется и не курит уже почти год…

Жена потом много раз выносила Петьке мозги, напирая на то, что свинья он неблагодарная, что даже наркоманы уже одумались и завязали со всей этой гадостью, а он, паразит, так и сдохнет, валяясь в блевотине и обнимая пузырь самогона. Петяня Машу слушал как обычно: пьяно ухмыляясь и гордо напоминая супруге, что не последний день живет, что успеет еще и пить бросить, и настрадаться от трезвости. Громко хвастался, что скоро обязательно завяжет, напирал на твердость своего слова и особо не внял ни укорам супруги, ни рассказу девушки. Он тогда просто посчитал Кукушин лепет постнаркотическим бредом, очередной идиотской выдумкой и стремлением показаться хорошей. Петька искренне пожалел Аньку и втайне понадеялся, что раз медицина постепенно движется вперед, то когда-нибудь, может быть, и ей все-таки помогут…

Но, возникнув вдруг сегодня на пороге, она убежденно, с очень умным лицом стала объяснять Фролу, что у него большие проблемы умственного и физиологического характера в плане всего, что связано с водкой и с другими содержащими алкоголь жидкостями. И что, как бы ни пытался дядя Петя покончить с такой противной привычкой, как бы ни старался ограничивать себя в количестве выпитого, опираясь при этом только на свою силу воли и на свое огромное желание, куда бы ему ни пришлось обратиться за помощью, никогда у него не получится бросить бухать, ну хоть ты тресни! Услышав этот факт, Фрол сначала очень удивился, затем громко рассмеялся, а потом и рассердился. Спорить с девушкой он даже для приличия не стал, а сразу авторитетно поставил под сомнение ее вздорное утверждение ну хотя бы насчет этого самого количества, тут же предложив проверить оное определенной емкостью. Но Анька не повелась на слабо, не клюнула на манипуляции. Она упрямо стояла на своем, приводила в пример и личные наблюдения, и рассказы Вики о его многочисленных неудачных попытках остепениться… Припомнила жалкий Петькин лепет перед тетей Машей в момент «стопроцентных и грандиозных» клятвенных обещаний, его ночные походы в магазин за контрольным пузырем при еще остающейся водке и максимально понятно старалась донести какую-то идиотскую мысль, что на самом-то деле проблема пьянства дяди Пети лежит в нем самом, лежит очень глубоко, но… Видите ли, в этом сможет разобраться только он и никто другой, хотя, возможно, и с ее первоначальной помощью. Поэтому, чтобы окончательно добить Фрола, Кукуша предложила ему следующее: Петька, если он действительно думает бросить пить, должен был сегодня беспрекословно выполнять ее требования, слушаться, а взамен Анька обещалась показать ему место, где собираются такие же, как он, граждане, – обязалась отвезти его туда и обратно на такси, да сделать потом еще и приятный подарок.

Завязать бухать Фрол хотел давно и почти по-честному, но всегда смутно понимал, что почему-то не получается у него. Или уже не верил Петька особо ни во что и боялся изменить что-то. А может, и смеялся Фрол в глубине души над своим бессилием в этом плане, отчаялся, что ли… Но самое главное, что все-таки окончательно зацепило Петьку, что помогло ему преодолеть неуверенность и куда-то отправиться, конечно, был приятный подарок, ведь Кукуша поклялась корнями волос купить ему по возвращении хорошей водки и доброй закуски…

И вот теперь Фрол не понимал, на фига он поддался на уговоры и приперся сюда, поскольку сидел сейчас не на родной хате и даже не в любимом дворе с бродягами, а в кругу очень сомнительных личностей, которые на алкоголиков ну совсем уж никак не походили. Их с большим трудом можно было бы выдать за обычную городскую пьянь, обманом напоив до посинения, наставив фиолетовых бланшев плюс приодев соответственно, но в том-то и дело, что они почему-то сами себя так называли, хотя прекрасно знали, что обмануть кого-либо будет очень сложно. Да потому что тех, настоящих, видно и слышно издалека. Скорее всего, эти люди изредка принимали внутрь дорогие вина с портвейном, а может быть, даже чего покрепче или подешевле, да и почаще остальных, но не более того.

Правда, Кукуша попросила Петьку ничему не удивляться и ни с кем не пререкаться, загадочно поведав тихим шепотом в момент высадки из машины, что новый способ избавления от разных дьявольских пристрастий и быстрой завязки в корне отличается от всех более или менее известных решений похожих проблем и что к текущему моменту он осчастливил уже многих. Это все было, конечно, очень интересно и занимательно, к тому же Петька еще дома пообещал слушаться и никому не хамить, но чтобы вот так, совсем не являясь настоящими алкоголиками, теми самыми грязными отбросами общества, которым уже ничего не поможет, внаглую идти напролом и называть себя ими, это уж вообще ни в какие ворота не лезло… Ну а уж идея о некоем бесплатном сыре, про который Кукуша зудела почти всю дорогу, намекая на какие-то другие ценности в этом мире, вообще разрушала Петькины представления о правильном существовании. Зло стрельнув глазами в сторону Кукуши, Фрол решил, что хрен с ним, ведь водку и такси домой он уже заработал по определению, жрачка – дело свинячье, ну а разобраться с девкой теперь он всегда успеет, подсадив ту на чувство вины и выпросив у нее денег «на жизнь».

Возле окна какая-то скромная старушка в голубой кофточке что-то тихо вещала, и Петька, забыв про Аньку и дополнительные финансовые вливания за беспокойство, прислушался:

– …И я чувствую, что на меня сошла благодать, что меня уже не волнуют никакие жизненные проблемы, что мне абсолютно все равно, что обо мне думают!

Еще одна женщина чуть в стороне от Петьки мерно покачивалась из стороны в сторону, немного подвывая, подняв тонкий подбородок и закрыв глаза. На ее лице блуждала загадочная улыбка.

«Может быть, я нахожусь в филиале дурдома? В некоей расконвоированной городской психушке, где установлен щадящий режим и свобода передвижения? – пропустив начало истории, Фрол пытался вникнуть в ее суть с высоты своих саркастических подозрений. – А бабуся, наверное, рассказывает о том, как ее пробил на космос либо герыч, либо кокс. Ну да, видно же, что бабка-то трезвая, но глазки так и блестят, так и бегают! Хм… Или таблеточки красивенькие?! Ну конечно! Какой уж там герыч! Не стоит говорить о благородных, ведь не совладать ей в таком возрасте даже с легкой опийной черняжкой из Средней Азии! Небось приняла пригоршню простых успокоительных или шняги накурилась и сейчас находится в глубоком трансе! Интересно, кто же будет отвечать за последствия, если эта старушенция, дойдя до полного экстаза, начнет показывать стриптиз, а потом приставать к нормальным людям?»

Петька покосился налево и направо, но, не найдя никого, кто хоть немного соответствовал бы его определению нормальности, слегка обеспокоился за себя, поскольку были на то основания. Приходилось ему встречаться с похожими «тихонями» и «скромнягами».

Лет восемь назад в каком-то темном скверике, спрятавшись за толстый ствол дерева, Петька наблюдал аналогичную ситуацию, когда молоденькая девушка, понравившаяся ему сначала и не представлявшая собой никакой опасности, оказалась обычной колесницей, которая обглоталась на кумаре димедрола. Сперва она спокойно прогуливалась по тропинке, собирала осенние листики, а потом вдруг отчего-то возомнила себя развратной куртизанкой и стала домогаться двух пацанов-качков, в сексуальных порывах разрывая на себе одежду и приглашая их разделить с ней веселье. Сообразив, в чем дело, и поняв, что крышу там снесло наглухо, ребята попытались успокоить бедняжку и быстренько повалили ее на землю, надеясь на свою силу. Но, к сожалению, черепицы сдвинулись еще больше, состояние «измены» почти полностью проникло в воспаленный мозг девушки, и она так просто им не далась: отчаянно кусалась, сопротивлялась, выписывала красочные словесные кренделя, извивалась всем телом и дрыгала ногами, не позволив примотать себя скотчем к забору, зато безжалостно расцарапав в кровь прыщавые рожи альтруистов…

Фрол хмыкнул, неприязненно пожал плечами и отвернулся. В принципе ничего нового он не ожидал ни услышать, ни увидеть. Уж ему-то рассказывать, кто такие настоящие алкоголики или наркоманы, где они обитают и чем питаются, нет смысла. А картина полного их избавления от дурацкой привычки вообще никогда не складывалась у него в голове! Ведь Петька уже давно считал, что невозможно достойно завязать даже на короткий срок, а тут ему Кукуша начала втирать, что может получиться навсегда, да еще и без каких-либо финансовых вложений!

Он задумался и презрительно растянул губы. Ведь не впервой же с ним такое! Какая чушь! Сколько раз в его жизни появлялись «добрые данайцы» в лице друзей, родственников и врачей, которые ну прям как с цепи сорвались и буквально выносили Петьке мозги по поводу его пьянства. Они напирали на то, что он слабоволен, что обнаглел совсем, что не любит он их и не уважает, раз готов попрать все доброе к нему отношение ради одной несчастной рюмки водки или упаковки снотворного… Приглашали посетить очередного международного шамана «из великих народных целителей», но почему-то принимавшего в крохотном, арендованном у овощного магазина кабинете, или протягивали талончик к «выдающемуся профессору» из Австралии.

Обычно Фрол морщился и кривил рот, давая понять, что все просто достали его. Заколебали окончательно… Петька довольно грубо отвечал ругательствами и хамством, пытался умалить свое мерзкое запойное поведение, особо напирая на то, что и сам неоднократно бросал это грязное дело, что стоптал не одни ботинки, износил не одну рубаху, шляясь по сомнительным организациям и клиникам, но, видимо, слаб он перед таким пристрастием, и никто ему помочь уже не сможет. Ну и значит, не судьба ему прекратить бухать. В общем, после таких высокоэмоциональных выяснений отношений Петька в гневе сматывался на улицу, напрягался у немногих знакомых в плане финансов, обязательно находил их и с горя упивался аптечными дешевыми настойками вперемешку с разными жидкостями на спирту, махнув рукой на себя и на свои проблемы…

Вот так и продолжалась бы жизнь своим чередом, а Петька бытовал бы по-прежнему, периодически нажираясь до посинения, почти всегда болея головой по утрам, изредка попадая в специальные клиники и слезливо каясь после выписки перед супругой и соседями… Он продолжал бы в обиде за неудавшуюся жизнь и с крайней степенью недоверия к окружающим на долгие месяцы уходить из дому, гордо держа в руках табличку, и с неким мазохистским удовольствием предаваться этому спокойному, размеренному бегству от самого себя… Петька красовался бы перед приятелями, заставлял бы их восхищаться собой, своей иллюзорной независимостью, но пробуждался бы от малейшего шороха во время нервного, голодного сна в подъездах. Он по-прежнему не видел бы просвета в алкогольном тоннеле, если бы не вспоминал изредка Аньку, сравнивая ее прежнее грустное существование и теперешнее поведение. Потому что именно с ней-то как раз у него действительно ничего не складывалось! Ну не получался у Фрола результат, известный всем и всюду из начал таблицы умножения. Два на два не равнялось четырем, ну никак! Он всегда считал, что Аньке уже не на что надеяться в этом мире…

Получилось так, что Петька знал ее еще и с той стороны, с которой для всех остальных висела огромная-преогромная темная занавеска. Ситуация с Кукушей до того момента, когда она пропала из виду на некоторое время, была хоть и крайне печальной, но настолько ясной для Петьки, так определенно и так неизбежно она вела девушку на постоянное жительство в закрытый для нормальных людей домик с красным крестом на флаге, куда в ближайшем будущем, видимо, готовилось и его собственное путешествие, что Петяня просто не мог понять, что же такое произошло с конченой малолеткой всего-навсего после того, как она завязала с наркотой?! Почему Кукуша так изменилась в лучшую сторону?! Как так случилось, что она уже второй год не колется героином, не пыхает марихуану и не заглатывает горстями разноцветные таблетки, но не бесится от бессильной зависти и злости, узрев старых приятелей, обкуренных до выпученных глаз, а спокойно улыбается и машет им рукой? Да и выглядит при этом настолько счастливой, что даже завидно становится! И почему же теперь Анька так хочет показать ему, где ее научили правильно жить и радоваться этой самой бестолковой жизни и, главное, какой ей самой с этого будет толк? Ну не понимал он Кукушу, хоть застрелись! Или испугался он тех ее изменений…

Петька, например, никому не помогал без корыстных целей, всегда жалел себя в те времена, когда не бухал, с восхищением вспоминая сивушный привкус водки на языке и гнилой аромат портвейна. Он никогда не махал при встрече пьяным собутыльникам и обычно старался обходить стороной места их обитания, не желая растравлять себя созерцанием декораций любимого распивочного уголка. Ну а чтобы, будучи трезвым, искренне обрадоваться этим грязным свиньям, это уж совсем никуда не годилось.

Ведь помнил же Фрол, как очень давно, еще до печальной истории с реанимацией, симпатичная подружка падчерицы пришла к нему домой одна, будто бы разыскивая Вику. Серые глаза девушки умоляли помочь, губы пересохли, а дрожащие пальцы беспокойно теребили платок на шее. Вкратце объяснив ситуацию и получив разрешение Фрола, который, кстати, совершенно спокойно отнесся к сей невероятной новости, Анька достала два чека с герычем, маленькую лабораторную горелку, разложила на прикроватной тумбочке нехитрый медицинский скарб и начала разводить раствор для вмазки. Немного смущаясь, она предложила наркотик Петьке, но тот великодушно отказался, а чтобы не сидеть со скучным видом и не маячить перед нежной Анькой своей трезвой рожей, он распотрошил в знак солидарности соседскую заначку с этиловым спиртом, находившуюся в электрощитке. В процессе приготовления варева Петька из угла комнаты наблюдал сквозь стакан за действиями девушки, мягко их корректируя. Ведь Фрол искренне переживал за Аньку, потому что та находилась в глубоком трансе, плохо соображала и не помнила пропорции зелья. К тому же она постоянно облизывала губы, а это сильно его возбуждало…

Фрол был пацаном старой закалки. В свое время он немного баловался амфетаминами и тяжелыми наркотиками, так что с огромным удовольствием помог Кукуше подержать перетяжку и оттянул контроль.

Тот вечер они красиво провели вместе, ни разу не взглянув на часы – Фрол бухал, а Анька вмазывалась. Да и ночь пролетела незаметно, ведь никто не помешал пьяному Петьке и обдолбанной Аньке еще и вдоволь наиграться в любовь в разных местах квартиры, в непонятных позах и не обращая внимания на огромную разницу в возрасте, жена-то с Викой накануне уехали на дачу, захватив с собой кошку Агашу и овчарку Джокера…

Конечно, переживал Петька очень из-за того случая, прям искренне жалел о похотливом поступке, опять обвиняя во всех несчастьях странную тягу к водке без какого-либо повода и совершенно непонятные выходки в состоянии алкогольного опьянения, когда стираются все грани между собственным поведением и общепринятыми нравственными нормами.

Впоследствии – а это происходило на протяжении пяти лет – Кукуша неоднократно пользовалась терзаниями Фрола, слегка шантажируя той историей, когда заглядывала к нему на хату в компании дружков-наркоманов, чтобы переложить краденые шмотки из дорожных баулов на антресоли в прихожей. И Петька всегда изумлялся Анькиному дару лицемерия. Он не только со страхом наблюдал за ее мерзким, беспринципным, часто жестким характером, который проявлялся в кругу сподвижников – взрослых уголовников, но и восхищался ее человечностью и мягкостью в общении с ним и его падчерицей. Даже порой побаивался немного, терялся в собственных убеждениях, по себе-то давно определив, что нельзя быть и хорошим, и плохим одновременно, обязательно проколешься или накосячишь что-нибудь, пытаясь выдать желаемое за действительное…

Потому-то и засомневался Фрол в благородстве девушки, не проникся особо к ее словам – и свой жизненный опыт способствовал этому, и Кукуша была далеко не ангел. Так сказать, держал он ухо востро: поехал на эту сходку и корысти ради, и чтобы Аньку вывести на чистую воду. По себе знал, что жулики и проходимцы издревле отличались невероятными способностями втираться в доверие к гражданам, обычно играя на их слабостях и пристрастиях – мягко принуждая раскошеливаться. В данной ситуации тоже получалась какая-то хрень: что-то как бы выходило из Петькиного привычного формата добра и зла. Ведь Анька-то хоть и казалась очень осторожной, дерзкой и далеко не глупой девкой, рано разобравшейся в гадостях человечества, но все равно могла ошибиться где-то или запутаться и являться орудием в чьих-то чужих руках, инструментом для наживы. Да и сама, кстати, способна была что-то затеять аморальное и пакостное. В общем, поди разбери… По крайней мере, Петька не понимал, откуда в душе Аньки могут теперь зародиться любовь и доброта, с чего бы ей так рьяно стремиться помочь ему в проблемах с алкоголем, учитывая, что в последнее время наркотических странствий девушка просто окончательно слетела с катушек. Ее мерзкие поступки достигли апогея безнравственности, и она совсем пошла вразнос от разгульного бытия, от огромного количества синтетических препаратов… Как ни крути, если какой-то период ты употребляла сильные контрабандные вещества вперемешку с их обычными лекарственными заменителями, а в тяжкие минуты безысходности убивалась водочкой из горлышка, то теперь сколько ни пей молока и киселя – другой ты никогда не станешь.

– …Ущерб я возмещал постепенно, – гнусавил молодой парень возле окна. Черная рубашка и белый галстук ставили его в разряд уникумов. Он постоянно делал длинные паузы и прикладывался к чашке с чаем. Парень сильно нервничал, и его отрывистая речь выдавала это состояние. – Я заявился к ней домой, боясь, что меня спустят с лестницы! Я уходил и возвращался несколько раз, так и не решаясь нажать кнопку звонка! Мне было очень страшно, ведь я же никогда так не делал, да еще и без водки! – На его лице отражалась вся гамма переживаний той истории, казалось, он сейчас зарыдает. Но паренек широко улыбнулся и бодро произнес: – В общем, все кончилось хорошо! Все живы и здоровы!.. – И вдруг спешно добавил после очередной паузы: – Спасибо, ребята! Спасибо, что вы есть! Сегодня я трезвый, чистый и счастливый только благодаря вам!

Говорящий встал, обвел рукой зал и низко поклонился. Ему зааплодировали. Фрол окончательно перестал во что-либо врубаться, поскольку пропустил самое начало и этой истории, в который раз отвлекшись от персонажей и улетев в свои собственные мысли. По его мнению, трезвым можно остаться лишь в нескольких случаях. Например, когда денег на спиртное нету. Или облава ментовская в районе – из подвала на улицу носа не высунуть. Благодаря кому-то тоже можно, если увидишь какого-нибудь доходягу, на ладан дышащего, и отдашь ему последние тридцать капель. Хм… Но ведь трудновато быть при этом счастливым… Посмотрев украдкой в сторону Аньки, он догадался, что девушка находится в эмоциональном экстазе.

«О чем же они все тут толкуют? – нервно размышлял Фрол. – Какая-то благодать, какой-то ущерб, какие-то решения жизненных проблем! Когда пьянка-то начнется, если это алкоголики?! Или нет – они ж все в завязке находятся! Нда-а-а, полный идиотизм! Похоже, этим людям просто скучно по вечерам, вот они и собираются в теплых помещениях, чтобы поговорить о том о сем…

Во! И как это я сразу не сообразил! Скорее всего, здесь обосновалась какая-то секта очевидцев чего-нибудь… Что ж, это для меня не ново. Сколько таких в России-то сейчас существует, их вертлявые представители так и снуют под ногами, так и шастают – смысл жизни понять предлагают. А тем более в дерзкой Москве, в самом кидальном городе мира! И как же лихо тут все закручено под покровом благого дела: сначала они завербовали несчастную Аньку – молоденькую девчонку, ослабленную употреблением наркотиков, а она в свою очередь пытается привлечь меня – старого барбоса. Глупая, ведь я давно отнес в толчок то, что эти дурачки только собираются скушать! Погоди-ка, Анька хоть и конченая наркуша, но нельзя же так на своих-то, ну должно же остаться у нее хоть чуть-чуть человеческого! Значится, я думаю, что темное здесь место и нечего мне с кондачка очень резко рыпаться, нужно пока просто приглядеться и поспрошать чего! Уж я-то нигде не лоханусь, да и свое никогда не упущу!“ – насиловал свои мозги Петька, все же обратив внимание на то, что никто никому не жужжал в уши, никто ни от кого ничего не требовал и никто никуда не убегал. Да и вообще, при более внимательном взгляде это сборище на обычную примитивную секту как-то не походило. Не было видно размалеванных идолов, никто не собирался начинать жертвоприношение, не дымились кальяны с ароматными травами, не суетились между собравшимися полуголые танцовщицы. „И еще мне не ясен один интересный момент, – саркастически недоумевал Фрол, потому что по своему собственному опыту знал, что все-таки никто ничего в этом мире не делает просто так. – Зачем же Аньке замстилось меня сюда тащить на такси, да еще и водочку пообещав? Ведь ей от этого ни тепло ни холодно, если не считать своего собственного попадоса на бабки и на пузырь! Ага! Получается, что теперь должна быть с моей стороны хоть какая-то финансовая отдача! Но финансовая ли? Она же вроде толковала про другие ценности, намекала, что если я захочу честно бросить пить, то здесь мне помогут, но не за деньги, а… Так когда же что-то произойдет конкретное, позволяющее мне проникнуться душой и сердцем к этим подозрительным господам? Когда же наконец начнут ласково втолковывать мне о вреде алкоголя, о губительной природе наркотиков, чтобы я растрогался, поняв это на старости лет, и искренне прослезился, узнав, какие же чудесные люди меня теперь окружают и какое счастье, что они решили меня спасти и научить, как завязать бухать? Да и кто расскажет мне о новом методе излечения? Ха! Эти аристократы, что ли? Тьфу, совсем Кукуша меня за идиота держит! Черт меня подери, если это специальная организованная ячейка по борьбе с пьянством, то значит, это дело законное. А раз законное, значит, все-таки должно быть платное. Ну тогда где же тот, кто подойдет ко мне и начнет любопытствовать, работаю ли я? Спрашивать, где я живу, какой величины моя квартира, и уточнять, сколько мне придется отдать денег из своего жалованья, чтобы находиться в этом помещении.

Блин, что-то я запутался окончательно… И вообще, где настоящие алкоголики? С ними хоть потолковать можно было бы о чем-нибудь! Или на худой конец уговорить пару человек развязать и выпить обещанную Анькой водочку классическую! Сколько мне еще тут одному сидеть и ждать?» В который раз вспомнив про тишину в родной квартире и подарочный пузырь, Петька немного приуныл, но вдруг, как будто услышав его мечтательные мольбы, кто-то постучался в плечо, и раздался нежный шепот:

– А ты новенький? Давай познакомимся! – худая красивая блондинка смотрела ему в глаза.

«Ну вот, началось! – обрадовался Фрол. – Наконец-то! Сейчас хоть что-нибудь прояснится!» Правда, во взгляде девушки он прочел не тот интерес, о котором размышлял последние несколько минут. Что-то искреннее и участливое светилось в ее лице, и это был какой-то новый, неведомый для него взгляд. Фрол вздрогнул от чужого прикосновения, и ему стало немного стыдно за свой внешний вид, за свою древнюю одежду…

– Угу, сегодня в первый раз пришел, – еле слышно ответил Петяня.

– Хочешь поболтать со мной после всего? – задав вопрос, девушка лукаво прищурилась.

– Д-да, – аромат ее духов вскружил Петьке голову. Во рту почему-то появился медный привкус, и Фрол судорожно сглотнул набежавшую слюну. – А о чем толковать-то будем?

– Разберемся! – ямочки на щеках дерзкой собеседницы увеличились. – Ты, главное, не дрейфь и не переживай! Наши люди тему всегда найдут! Мне сегодня скучно целый день, прямо почти тоскливо. Необходимо пообщаться с товарищами… В общем, считай, что я тебя застолбила! Конец заседания уже скоро!

Блондинка прикоснулась к его коленке, коротко провела по бедру ладошкой и улыбнулась так мягко и загадочно, что у Петьки поползли по спине мурашки, а уши заполыхали красным пожаром.

Фрол дотронулся языком до верхней губы, нащупал шероховатость кожи и вдруг понял, что без рюмки он абсолютно не умеет себя вести с красивыми и молоденькими девушками. Да что там с красивыми и молоденькими! Ему стало жутко от осознания одного только факта, что он вообще забыл, как это делается в трезвом виде с представительницами противоположного пола любого возраста и любой внешности. Петька немного помрачнел, потому что всегда считал себя умелым соблазнителем и ловеласом, и было очень неприятно убедиться в обратном. Ведь даже в самые кошмарные периоды своего бытия, употребив на всякий случай для расслабухи и бесстрашия пару стопариков известной жидкости, он просто наглел в присутствии женщин, обращался к ним на «ты», громко ругался матом и незамедлительно требовал добавки спиртного. Потом раздавал нехитрую закусь, мудро размышляя вслух о строении государства и схемах ведения бизнеса, пытаясь показать глубину своего интеллекта и уровень образования. Местные девки визжали от его пошлых острот, продавщицы в магазинах называли по имени-отчеству… Будучи уже сильно поддатым, Петька хамил стройным красавицам с улицы, противным голосом зазывал на рюмку чая к дворовому столику, обещая сказочное удовольствие и не забывая при этом ловко хватать их за выпуклую попку. А тут… Холодный пот заструился по воротнику, пальцы рук похолодели, словарный запас полностью иссяк, даже язык оцарапался о старую пломбу в зубе, и Фрол в испуге опустил взгляд.

«Да что здесь такое творится! Ничего не понимаю! Ну, Кукуша, блин! Может, тут бордель какой, но уже нового образца, где посетители шифруются во время тайных оргий, называя себя сомнительными определениями из словаря наркологов?! А вдруг эта блондиночка – настоящая российская гейша или на самом деле танцовщица живота?!» – Петька попытался сравнить девушку с обычной шлюшкой, чтобы оказаться в своей стихии и вести себя соответствующе, но вместо этого удивился, растерялся и даже немного испугался, когда услышал голос Татьяны:

– А теперь давайте поздравим нашего новичка! – Ведущая, широко улыбаясь, поднялась с места и направилась к окончательно онемевшему Фролу. – Вот, прошу любить и жаловать – это Петр! Он сегодня первый раз на нашем собрании! – стоя вполоборота к основной массе, девушка протягивала ему какие-то листовки. – Смотри, Петя, здесь все, что нужно только что пришедшим. Расписание, адреса помещений, правила, ну… и полезная литература. В общем, разберешься. Приходи к нам, здесь тебе всегда рады. Тут ты найдешь друзей и собеседников.

Народ и в этот раз захлопал в ладоши, блондинка несильно стукнула его по плечу, а бабка-стриптизерша дерзко подмигнула и рассмеялась, обнажив редкие зубы.

Даже много лет спустя Фролу было тяжело определить, что случилось тогда с его головой и всеми нехорошими мыслями. Почему он в тот момент на несколько мгновений забыл об осторожности и захотел заплакать? Может быть, искренняя радость абсолютно чужих людей произвела сильное, но в то же время непонятное впечатление на душу пьяницы Петьки? А может, понимание того, что здесь ему всегда будут рады, даже если он ничего с собой не принес из выпивки и пришел на халяву?

Совершенно потеряв ориентиры и полностью сникнув, Фрол скомканно поблагодарил Татьяну. Догадываясь, что все уже идет к финалу, а ему так и не удалось что-то разузнать, поскольку его постоянно сбивают с толку, он решил наконец-то разобраться со всеми этими странными личностями и несмело обратился к блондинке, предварительно шмыгнув носом для солидности и делового вида:

– А где алкоголики-то настоящие?

– Тс-с-с!.. Еще чуть-чуть осталось, и я тебя с ними познакомлю, – девушка опять коварно блеснула белоснежной улыбкой и требователно добавила: – Начинается заключительная часть! Сиди тихо!

– А?.. – Петька попытался еще что-то спросить.

– Тсс!.. – повторила она, прижав палец к Петькиным губам. – Скоро все будут читать молитву о душевном покое! Ты лучше послушай ее внимательно! – шепот был настолько громким, что на них стали беспокойно оглядываться.

Фрол вдруг стал покорным, как молоденькая овечка, и превратился в изваяние, боясь даже вздохнуть – столько властной энергии исходило от собеседницы. Помедлив несколько мгновений, он сначала перевел взгляд от ботинок к потолку, а потом, робея, искоса уставился на ведущую. Монотонная речь Татьяны заструилась в абсолютном безмолвии: присутствующие сидели не шелохнувшись. Кто-то тупо смотрел перед собой, кто-то глядел в окно, лишь пламя свечи трепетно вздрагивало на столе.

– …Нет такого несчастья, которое нельзя было бы уменьшить!..

И тут какая-то волна теплоты обволокла Петяню. Он засуетился, решив, что заключительная часть чем-то напоминает гипнотический сеанс, но не успел ничего предпринять для спасения и улетел в неизвестность! Вроде издалека подул нежный ветерок, лаская его горящее огнем лицо… В душу к Петьке проникло абсолютное спокойствие… Казалось, что в мире нет больше горя и скорби… Что на земле существуют лишь хорошие люди, готовые всегда прийти на помощь… Что стоящая рядом девушка – русалка из сказки или даже принцесса, прилетевшая из другой галактики… Что дрянная бабка на самом деле – добрая фея, раздающая рождественские подарки… У Фрола защипало в носу, а воркующие интонации ведущей продолжали навевать странные, почти фантастические ощущения внутри тела:

– Говорите друг с другом, говорите честно, говорите хотя бы с одним из нас, и пусть в ваших речах не останется печали, пусть будет понимание и мир!..

Его глаза вдруг намокли. Сквозь слезы Петька уже не мог разглядеть край стола, где находилась Татьяна и откуда доносился ее голос. Воспоминания пронеслись в голове Фрола стремительной молнией. Детство, отрочество, юность… Чудовищная потеря в самом начале пути любимых родителей… Постоянное стремление к обогащению и удовольствиям… Уголовное прошлое и полная безнадега… Несчастная супруга и его хулиганские выкрутасы… Бесполезное и теперь совершенно никчемное существование среди отбросов общества, в грязи и нечеловеческом страхе. Петька позабыл про Анькину водку, и ему нестерпимо захотелось жить! Начать наконец созидать что-то, а не разрушать! Делать то, к чему стремится большинство людей!.. Фрол не понял, что же с ним происходит, откуда взялись в его уставших от пьяных проблем мозгах такие крамольные мысли, а на ресницах – соленая влага, но на всякий случай быстренько вытер глаза и обернулся – не заметил ли кто его слабости.

– Желающие могут присоединиться к нашей молитве.

Раздался грохот отодвигаемых стульев. Человек восемьдесят, крепко взявшись за руки, расположились по кругу и замерли.

– Боже! – после глубокого вдоха начала Татьяна.

– Дай мне разум! – подхватили все собравшиеся.

Петяня удивленно крутил головой. Зал просто был набит битком! Количество народа превосходило все разумные пределы! Кто-то стоял на одной ноге, прислонившись к стенке. Несколько опоздавших толпились в дверях. Там, где позволяло пространство, люди держались в два ряда. Сильные и стройные звуки многих голосов стремились в небо:

– …Мужество, чтобы изменить, что могу!..

Казалось, они в состоянии сотворить что угодно, если соберутся вместе. Не существует таких препятствий, которые им не преодолеть, когда они держатся в крепчайшей цепочке.

Текст молитвы проник в душу Петьки.

«Хм? Изменить, что могу? Да! Точно! Но откуда это у них? Где они взяли эти слова?» – Петька задышал еще чаще, пытаясь выстроить свое сознание хотя бы в кривую линию вместо хаотичного движения мозговых молекул.

– Мудрость, чтобы отличить одно от другого!

Возрастной диапазон присутствующих, возможно, позволял заглядывать в будущее и изменять прошлое.

– Аминь!

Собрание закончилось. Фрол стоял, оторопев от увиденного. Мужчины и женщины потянулись к выходу, приветствуя друг друга рукопожатиями и поцелуями.