Читать книгу Сокровища прабабушки-княжны - Игорь Жуков - Страница 4

– Вообще-то, Семён Семёныч, вокруг Лизаветы всегда увивается куча кавалеров – вполне возможно, что среди них может оказаться и преступник… – продолжал Пёсик Фафик, лёжа на ковре. – А вы какой-то несмелый со своей возвышенной любовью, и ещё… Иногда мне кажется, что вы ей нравитесь меньше, чем другие…

– Это не ваше дело, Фафик! – поморщился поэт. – Да, моей любви по душе знаки внимания всяких проходимцев! Но, слава Богу, инстинкт самосохранения не позволяет ей поддаваться на их приманки.

Семён Семёнович сказал неправду, потому что, как всегда, пытался успокоить себя. На самом деле его прекрасная дама иногда слегка поддавалась на чужие приманки и действовала, как говорится, методом проб и ошибок, эксперементировала, что ли. Но эти эксперименты часто её увлекали, и ей тогда казалось, что она влюблена со всеми последствиями.

– Как же не моё дело, когда вы – мой друг-хозяин! – каждый раз страдаете в этой борьбе – не сказать «войне» – за свою любовь! – возмутился Фафик. – А вы ещё ужасно добрый для этой беспощадной борьбы. Вспомните историю в парке с Кабановым-Семипильским…

Семён Семёнович про эту историю никогда и не забывал.

Однажды они с Пёсиком Фафиком и кузеном Фафика по имени Кусафик – здоровенным известным забиякой – гуляли в парке. Надо сказать, что у собаки поэта было целых три кузена: Кусафик, Гавгафик и Фигафик…

Так вот, Семён Семёнович и две собаки гуляли в парке и вдруг заметили в конце аллеи Лизавету Столетову под руку с известным путешественником и авантюристом Кабановым-Семипильским – большим дамским угодником и франтом.

Семёна Семёновича тут же начала душить ревность. Он, прячась за кустами и постаментами обшарпанных гипсовых статуй, забегая то с одной стороны, то с другой, с тихой яростью принялся издали наблюдать за этой возмутительной (именно такое слово пришло ему на ум) парой.

Фафик и Кусафик следовали за ним.

Вскоре впереди, спиной к наблюдателям, вынырнул из кустов, а потом опять в них скрылся ещё один поклонник Лизаветы Столетовой – профессор Тарзанов, который тоже явно за ней следил. У Семёна Семёновича не было сил отвлекаться на это ещё одно пренеприятное, хотя и очень смешное обстоятельство, – он просто машинально запомнил его.

А Лизавета мило щебетала и хихикала, склонив голову к самому плечу Кабанова-Семипильского.

Она, вообще, обожала гулять в парке или в лесу и при этом одевалась так, как иные дамы не одеваются и на бал, – в изящные свободные длинные платья и лёгкие широкополые шляпы. Лизавета называла такие прогулки «свиданиями с любимыми». Любимыми были деревья, кусты, свежая трава…

При этом её наряд не пестрил на фоне листвы или травы, а вполне сочетался с ними. Она выглядела как прекрасный, но не яркий нежный лесной цветок.

– Свидание с любимыми, значит! – гневным шёпотом крикнул поэт и тут же случайно наступил на лапу Пёсику Фафику.

– Семён Семёныч! – не взвизгнул, а только тихо проскулил Фафик. – Собачье сердце надрывается смотреть, как вы по этой легкомысленной женщине убиваетесь и кругами возле неё ходите, как ослик!

– Да уж, господин сказочник! – поддержал кузена Кусафик, которому Фафик уже успел нашептать, за кем они следят. – Что ты так нервничаешь? Сейчас дадим этому Кабану по шеям – и всё!

– Дадим! – вдруг решительно выдал совершенно мирный и очень осмотрительный Пёсик. – Или покусаем! Или напугаем!

Он, видимо, заразился драчливым духом Кусафика, и вместе с любовью к другу-хозяину в нём заговорила вздорная собачья солидарность.

«Слава Богу, что я им про профессора Тарзанова ничего не сказал!» – подумал Семён Семёнович, а вслух произнёс:

– Не надо, что вы! Подумаешь, прогуливаются! Это его и её естественное право!

– Вот пусть за своё естественное право и пострадает! – твёрдо протявкал Фафик. – А то сил больше нет смотреть на вашу унылую гнусовидность в поражённом состоянии!

Семён Семёнович ещё раз попытался уговорить собак, но они ни в какую не соглашались.

– Дадим – и всё! – сказал Кусафик. – Потому что это тоже наше… как его… естественное право! И не лезь, а то и тебе дадим!

Собаки ринулись через кусты, чтобы забежать вперёд возмутительной пары и устроить «Кабану» засаду на перекрёстке двух аллей.

Семён Семёнович бежал рядом и уже не уговаривал, а умолял их не совершать опрометчивых жестокостей. Но Фафик и Кусафик завелись до невозможности.

Тогда поэт от них отстал и пошёл навстречу Лизавете и её кавалеру.

Он предстал перед ними весь как деревянный и не то, чтобы проговорил, а прожужжал, как из кассетного магнитофона «Весна» семидесятых годов прошлого века, в котором всегда как будто насекомые пели:

– Вас, господин путешественник, сейчас собираются бить из-за меня, но я этого не хочу! Это моё естественное право! Я пойду с вами.

Возмутительная пара ничего не смогла ответить – Кабанов-Семипильский был слишком удивлён, а Лизавета – слишком смущена. Возмутительная пара двинулась дальше, а Семён Семёнович зашагал на деревянных ногах рядом. «Как дурак!» – сказал позднее Фафик.

Втроём они прошли перекрёсток аллей мимо злоумышленников Фафика и Кусафика. И те даже не шелохнулись, и к Кабанову-Семипильскому не пристали, потому что были слишком удивлены и смущены одновременно. А ещё потому что были не злые, а просто заводные. А тут завод мгновенно прошёл.

«Ведь это со стороны Семёна Семёныча, вроде бы, предательство по отношению ко мне и Кусафику, – подумал Фафик. – Но это какое-то правильное предательство».

Когда прекрасная дама, поэт и путешественник вышли из парка, Кабанов-Семипильский неловко раскланялся и исчез в толпе.

– Ты меня сегодня, пожалуй, в первый раз по-настоящему поразил, – наконец нарушила своё молчание Лизавета. – А я просто прогулялась под руку со знаменитостью – и всё. А ты, небось, опять Бог знает что нафантазировал!.. Я от тебя никогда никуда не денусь, потому что ты добрый.