Читать книгу НИКТО, НЕКТО и ВСЁ. Забавный черновик – 3 - Игорь Кочкин - Страница 3

Ночь на 27 октября родители НЕКТО и ВСЁ провели у телефона, обзванивая все больницы и отделения милиции.

В итоге они пришли к неутешительному, но блистательному умозаключению – незафиксированному отечественной медицинской наукой, но равному по дерзости теории относительности! – что подобные авантюры, в которые их любимых чад втянул НИКТО, доведут до инфаркта любого самого здорового: вот, где таятся корни всех мiровых проблем, которые косят род людской под корень, не хуже, чем рак.

Отец НИКТО, который не имел пристрастий бодрствовать по ночам, отреагировал на это только утром:

– Шестнадцать лет для мальчишек – возраст «солидный», когда родительская опека им уже ни к чему. И, по меньшей мере, смешно будоражить весь город из-за всяких пустяковых пустяков: беспокоиться надо было раньше.

– Позвольте поинтересоваться: когда это раньше? – спросила в сердцах мама ВСЁ.

– В момент беременности, а ещё лучше – до.

– До беременности? – опешила она. – Вот, оказывается, как?

– Так точно! – ответил по-военному отец НИКТО.

Отец НЕКТО тоже хотел было высказаться по этому поводу, но в последний момент решил не озвучивать свои мысли: зачем что-то говорить вслух, когда и так всё ясно, как божий день…

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если У ВАС НЕТ СТРАХА ВЫГЛЯДЕТЬ в собственных глазах НЕЗНАЙКОЙ: всезнание (как и представление о Космосе, имеющем определённые границы, которые мы способны достичь) – есть иллюзия…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

Ночные переговоры по телефону произошли также с Пат, Мари и Йоко.

Короче, на уши беспокойные родители решили поставить всех, кого только можно было поставить на уши. И они были поставлены.

Когда виновники переполоха были уже дома, отец Пат позвонил НИКТО:

– Здорово, бандит! У меня один-единственный вопрос: а разве нельзя было воспользоваться телефоном, чтобы всех не вгонять в ступор?

– В троллейбусе, где мы сладко задремали до утра, телефона-автомата не было, – объяснил НИКТО.

– Это обстоятельство в корне меняет дело, – согласился отец Пат строгим тоном, сдерживая смех, сдержать который ему не удалось. – Только вот…

– У родителей НЕКТО и ВСЁ миллион претензий ко мне? – спросил НИКТО.

– Вижу, что для тебя это не новость.

– Разве для чудовища, сбивающего невинных отпрысков с пути истинного, это может быть новостью?

– Если я перечислю тебе все их претензии, ты придёшь в ужас.

– Вряд ли, – сказал НИКТО. – В своей «длинной» жизни я не встречал ни одного идиота, признавшего себя идиотом. Я же для них – идиот (по терминологии современных психиатров)? Я – по определению! – не могу прийти в ужас. Но! В этой парадигме – можно найти ответы на другие вечные вопросы, которые – будто бы – не имеют ответов.

– Похвально. И каковы же выгоды обратной стороны этого образца мудрости?

– Ницше, помнится, сказал: «Кто мнит: я обладаю истиной, – сколь много он не замечает».

– Я вижу – шпон вам пошёл на пользу. И мне – тоже. Я нашёл ответ на вопрос, который не имел ответа раньше.

– Я коллекционирую ответы на подобные вопросы. И каков он?

– Твоя и моей любимой дочюни страсть к книгоедению способна уничтожить любой негатив и любую заразу, которые вечно витают где-то рядом с нами. И это меня порадовало.

– То, что это вас порадовало, меня порадовало больше, – сказал НИКТО. – Аксиома, не нуждающаяся в подтверждениях. А знаете, каков антоним слова «аксиома»?

– Каков?

– Идиото-ома. Нам с Пат сказала об этом одна очень милая библиотекарша.

– Очень милая?

– Очень-очень. Несмотря на то, что она в годах.

– В очень преклонных? Дочка об этом не говорила.

– Скрыла, – заметил огорчённо НИКТО. – По мнению Пат, ей не меньше двадцати пяти: старуха старухой.

– Верно: очень даже «не юный» возраст!.. Всё, на этом закончим: боюсь – если мы продолжим и дальше развивать тему идиотизма, я тоже превращусь в идиота, который никогда не признает себя идиотом.

Когда НИКТО положил трубку на телефонный аппарат, он вспомнил, как библиотекарша, похожая на Одри Хепбёрн, сказала, что, в отличие от аксиом, идиото-омы нуждаются в подтверждениях. Она была права: опровергать – во что бы то ни стало – идиото-омы – это любимое занятие всех идиотов…

Разгрузка вагона со шпоном стала мистическим Рубиконом, который разделил события в летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» на две половины: до 26 октября 1975 года и после 26 октября 1975-го.

22. Дюжина композиций НИКТО.

Неделю НЕКТО и ВСЁ находились под домашним арестом.

Потом всё вернулось на круги своя. НИКТО написал дюжину композиций на стихи Бёрнса. Это вызвало открытый восторг Мари, и тайный не восторг Йоко. Про Пат говорить не имеет смысла, поскольку все сочинения были посвящены ей – она была музой.

Потом тихое недовольство Йоко переросло в тихое и негодующее противостояние: как это так, что она оказалась на обочине творчества «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», а вместе с ней не оказался в самом центре и НЕКТО? И, разумеется, разразилась привычная разборка, подобная той, которая случилось год назад на домашнем концерте у ВСЁ по поводу «Битлз» и «португальского» портвейна».

– Что не так? – спросил ВСЁ, свято выполняющий свою миссию миротворца.

– Всё не так! – рявкнула по-фельдфебельски Йоко. – Это не рок-музыка! Это какие-то финтифлюшки! Это средневековая камерность, где нужны скрипочка, виолончелька и фортепиано!

– О, я не готов стать виолончелькой! – провопил, дурачась, НЕКТО. – Это не моё!

– А я готов взять в руки скрипочку, – сообщил спокойным тоном ВСЁ. – Что здесь дурного?

– Тебе ответить по пальцам? – спросил НЕКТО, продолжая ломать комедию. – Первое – ни раскатов грома тебе! Второе – ни запаха озона! Третье — ни всего такого другого! Четвёртое, пятое, десятое перечислять надо?

– И не попахивает мертвечиной, как на товарной станции, когда мы искали кассу? – спросил НИКТО.

– Мертвечиной? – поморщился НЕКТО. – Ну, давай, вали всё в кучу! Вместо того, чтобы делать дело. Давай, подбрось ещё страшилок! Это у тебя хорошо получается.

– Ну, раскатов грома, запаха озона у НИКТО вместе с Бёрнсом более, чем предостаточно, – ответил, не повышая голоса, ВСЁ. – Их только надо услышать. А для этого вам с Йоко надо вытащите, наконец, бананы из ушей.

– Громкие и голые слова! – возразила свирепо Йоко. – Где аргументы?

НИКТО сел за пианино и сыграл «Я пью твоё здоровье». ВСЁ великолепно спел.

– Это же классический вальс! – вынес обвинительный приговор НЕКТО.

– Да, вальс: а что же ещё? – сказал НИКТО. – А почему ты не обратил внимание на слова: «Прощай, красавица моя, я пью твоё здоровье. Надоедать не стану я тебе своей любовью…»? Ни на какие ассоциации не наводит?

– Наводит! – ответил яростно НЕКТО. – На ассоциации сумасшествия!

– «Старый мир! Вот и окончен пир! Все разошлись давно! Скучно и чинно! Зря мы явились в него…» – твои слова?

– Мои.

– Созвучия с Бёрнсом не слышишь?

НЕКТО ничего не ответил. Йоко ответила ледяным взглядом: без комментариев.

– А продолжения темы тоже никто не слышит? – спросил НИКТО. – Как и раскатов грома?.. Запаха озона?.. Этого ничего нет?

– Не слышу, не вижу и не ощущаю! – упрямо стоял на своём НЕКТО.

НИКТО, не присаживаясь на стул перед пианино, исполнил теперь «Красавицу» без вокала: репетиционная наполнилась и раскатами грома, и не только. Он сыграл жёстко, предельно жёстко, на септаккордах, в сопровождении басовой партии на самых низах, как нельзя, более форте: так, что – казалось – старенькое пианино не выдержит этой мощи и превратится в хлам.

– Я даже предложил бы другое название этой песне, – сказал НИКТО, когда звуки стихли. – «ПРОЩАЙ, РУСКАЯ АЛМА-АТА, затерявшаяся на бескрайних просторах СССР, агонизирующего существа, БОЛЬШЕ ИЛЛЮЗОРНОГО И ЭФЕМЕРНОГО, ЧЕМ ЖИВОГО».

– Причём здесь руская Алма-Ата? – фыркнула Йоко. – Почему не солнечный Магадан?

– А я знаю, почему: потому что Магадан солнечный! – съязвил НЕКТО.

После этого все, за исключением НИКТО, должны были дружно повеселиться, поскольку предложение о переименовании «Красавицы» никем не воспринялось всерьёз, но этого не произошло. Рассмеялся один НИКТО. Остальные смотрели на него – понятно, как на кого.

– НИКТО, мой добрый совет тебе, – саркастически отреагировала Йоко, – никого, кроме нас, в свои идеи больше не посвящай! Чтобы ненароком не случился конфуз!.. Теперь относительно Бёрнса: а, может, нам хором засесть омузыкаливать всего шотландского Пушкина, от начала и до конца? Лет на пять, я думаю, работы хватит.

НИКТО никак не оценил ядовитую доброту Йоко к себе и к Бёрнсу. (Ему было безразлично, что она думает на этот счёт.) ВСЁ оценил её в полной мере:

– А что: омузыкаливать можно только НЕКТО? А также только то, что порекомендует Йоко?

– А хоть бы и так: неужели не видно, что мы движемся в пропасть, в дилетантство, в самодеятельность!

– Ответить откровением на откровение? – спросил ВСЁ.

– Валяй.

– Знаешь, какая самая светлая мысль рождается после общения с тобой?

– Не знаю… – Йоко пожала плечами, – столько позитива и доброты исходят от меня, что я теряюсь в догадках.

– Застрелиться! – сообщил ВСЁ, скорее умиротворённо, чем воинственно.

Непонятно было: поразил этот выстрел цель или нет, но Йоко не произнесла в ответ ни слова.

В репетиционной установилась звенящая тишина…

(«КОНЕЦ уже содержится В НАЧАЛЕ». Д. Оруэлл, «1984». )

– Ты похожа на проститутку… – продолжил ВСЁ, – которая ещё в совершенстве не овладела профессией, но хочет продать себя только за самую высокую цену… а цену эту пока никто не даёт.

– Ну, как же так: разве НЕКТО эту цену не дал? – спросил НИКТО.

– Он – кролик, который добровольно пропрыгал в пасть удава… – ответил ВСЁ в микрофон, который стоял пред ним на стойке, – пасть удава… пасть удава… пасть удава… – ревербератор, эхом, с затуханием, повторил его слова.

Йоко имела вид разъярённый: она хотела ещё кролика, и не одного.

– А кто же, по-твоему, не дал, назначенную мной цену? – процедила она сквозь зубы.

– Не дал Я!.. я!.. я!.. я!.. – отозвался ревербератор.

Комичность ситуации заключалась в том, что ВСЁ говорил в микрофон. Йоко говорила без микрофона, автоматически стараясь произносить слова на том же уровне громкости, как звучало из акустических колонок. Так бы это продолжалось и дальше, если бы она, наконец, яростно не продефилировала, чеканя каблучками по деревянному полу, к голосовому усилителю и не вырубила его…

– ЭХ, ТВОРЧЕСТВО, ТВОРЧЕСТВО! – произнёс с пафосом НЕКТО. – ГДЕ ОНО, ЭТО ЧУДО-РАСЧУДЕСНОЕ, НАЧИНАЕТСЯ И ГДЕ ОНО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ: ЗНАТЬ БЫ…

– Если человек, умеющий чувствовать сердцем… – сказал НИКТО.

– А не только половыми органами, – добавил ВСЁ.

– И какое тогда чудо может произойти? – Йоко прищурила глаза, обрамлённые ресницами, густо накрашенными чёрной тушью.

– Произойдёт обыкновенное, – ответил НИКТО, – если человек пожелал солнца в хмурый день – оно выйдет из-за туч.

– Ой, ли? – удивился НЕКТО.

– Если человек сотворил мысль о крепкой композиции, которая способна сразить всех – она непременно реализуется в звуке. И так во всём. Если Леннон сказал:

«УСПЕХА МОЖЕТ ДОСТИЧЬ ЛЮБОЙ. Надо всё время повторять себе эти слова, и успех придёт», то так оно и будет.

– Английский я выучил только за то, что им разговаривал Леннон! – продекламировал ВСЁ.

После этого Йоко решительно развернулась и вышла из репетиционной. Звук закрывшейся за ней двери был эффектным и впечатляющим, как это и предполагалось.

В репетиционной вновь установилась звенящая тишина, которая приобрела новые оттенки…

(«СЛУШАЙ И НАСЛАЖДАЙСЯ тем, чего тебе не давали в жизни, -ТИШИНОЙ…» М. Булгаков, «Мастер и Маргарита». )

НИКТО первым прервал затянувшуюся паузу:

– Я бы не удивился, если бы вывалилась вся дверная коробка и ухнулась на пол со всей дури. Хочешь с Йоко покоя – готовься к бою.

– Я бы сравнил это с выстрелом из портовой сигнальной пушки, которую слышно на несколько километров, – по-прежнему добродушно прокомментировал ВСЁ. – А завтра Йоко, как ни в чём не бывало, притащится на репетицию: никуда она не денется.

– Да уж, да уж: все дураки, только ты один – молодец, – поморщился НЕКТО. – И откуда столько агрессии?

– Агрессивности Йоко может позавидовать любой агрессор. Если никого не удалось съесть (или, на худой конец, пнуть побольнее) – значит, день для Йоко прожит зря, впустую. Ей комфортно, когда живот сыт, а вокруг… страдают.

– Даже так?

– Даже так. В ней такое «доброе» начало, которое сокрушит, сожжёт напалмом всё и вся.

– Так уж и сожжёт?

– Сожжёт. То, что не сможет проглотить.

– Это – булыжник в мой огород? – с вызовом посмотрел на друга НЕКТО,

– Нет, больше – в огород умности Йоко. По версии НИКТО, девушки любят ушами, но если в этот момент у них включаются мозги – это крах всему. Умность Йоко зашкаливает за все разумные пределы. А теперь тебе следует – согласно сценарию! – смотать шнур своего микрофона и выйти вон, по всем законам классического водевиля – через окно.

Вновь установилась тишина, подобная тишине в могильном склепе…

(«СО ДНЕЙ АДАМА ВСЕ НАПАСТИ ПРОИСТЕКАЮТ ОТ ЖЕНЫ. Та, у кого ты был во власти, была во власти Сатаны». Р. Бёрнс.)

Тишину резко прервал НЕКТО:

– Хватит бузить! Давайте заниматься делом. Через неделю конкурс. Там мы тоже будем играть Бёрнса?

Днями раньше профком НИИ в приказном порядке объявил, чтобы они приняли участие в городском конкурсе патриотической песни. Что они будут играть – их дело. Главное, чтобы было первое место.

– Нет, там мы сыграем лезгинку, – ответил ВСЁ, и пропел, – «на горе стоит ишак дедушки Макарыча, его дети бОятся, вай-вай, нехорошо»!

– Лезгинку, так лезгинку, – согласился НЕКТО, и вывернул до предела тумблеры всех усилителей. – Поехали!

Они действительно ладно спели про Макарыча, разложив этот шедевр народного творчества на многоголосье.

Когда прозвучал последний аккорд, НИКТО увидел, что в дверях стоит уборщица со шваброй в руках.

– Молодцы! Как на свадьбе! Так и хочется в пляс пуститься! – оценила услышанное она, и быстренько ретировалась: её ждал ещё не один десяток квадратных метров пола, требующих срочной помывки.

На конкурс НИКТО, НЕКТО и ВСЁ приготовили другую песню…

(«ВЕЛИКАЯ БОЛЬ И ШУТКА всегда идут бок о бок…» Джон Леннон.)

23. «У деревни Крюково».

Во время перерывов репетиции, когда НЕКТО и Йоко, как обычно, ворковали в дальнем углу репетиционной, а ВСЁ, как обычно, мудрил над своими барабанами, НИКТО подсаживался к радиоприёмнику, чтобы галопом промчаться по эфиру: что там вещает Москва, а что – заграница? Тогда он и услышал «У деревни Крюково»1, тогда же, на коленке, набросал аранжировку: нет, не конкурса – для, а забавы – ради. Первым оценил её ВСЁ:

– По-моему, попадание в самое яблочко: патриотизма навалом, а звучания такого забавного – клянусь! – никто не слышал.

ВСЁ знал, что говорил, предвкушая, как покоробит Йоко и НЕКТО одно упоминание слова «забава».

– Опять двадцать пять… – проворчали, почти в один голос, они, – новые сюрпризики от НИКТО, как консервы в собственном соку, припрятанные про запас… Сколько же их – на его тайном складе – ещё осталось?..

– Не беспокойтесь: я не дам вам умереть с голоду, – ответил НИКТО.

– Да уж лучше голодная смерть… чем такие лакомства.

– А, по-моему, козыри – свежи, дураки – те же, – заметил ВСЁ. – И это чертовски забавляет!

– А, по- моему, ЗАБАВЫ – это всегда вечный черновик, который ждёт исправлений и улучшений… – сказал НИКТО.

– Бред! – раздражённо заявила Йоко. – Это полный бред!

– Сократ мне друг, но от Платона я слышал, что «ЧЕЛОВЕК – ЭТО КАКАЯ-ТО ВЫДУМАННАЯ ИГРУШКА БОГА. Этому и надо следовать: НАДО ЖИТЬ, ИГРАЯ». Может, он прав?

– А Ньютон при личной встрече тебе ничего не сказал по этому поводу? – с трепетной заинтересованностью в немедленном ответе произнёс НЕКТО.

– Сказал: «Опыт – это не то, что происходит с вами; это то, что вы делаете с тем, что происходит с вами».

– А я вот слышал от Пат… – подключился к развитию темы ВСЁ, – что «играть – это производить опыты со случаем2». Цитата кого – не помню, но тоже где-то близко к правде.

– Вот, так-так! – развела руками Йоко. – И Пат, вроде бы, среди нас нет, но без неё никак не обошлось… Или она здесь, а я её не вижу?

– «Человек бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет». Фридрих Шиллер, – сказал НИКТО.

– Ну, да: я здесь есть, и меня здесь нет… – Йоко, как овощ в психушке, смотрела в одну точку. – Я, наверное, не человек, я – фантом!

– И Шиллера до кучи сюда приплели, – удручённо вздохнул НЕКТО, – да, у нас не репетиция, а какой-то коллоквиум ботаников получается!

– Коллоквиум, – согласился ВСЁ, – мы же – в НИИ, а не в каминном зале на Медео: барменов и коктейлей я здесь не наблюдаю…

– Ага, а тема нашего ботанического коллоквиума – «ЗАБАВЫ, ЧЕРНОВИКИ И КОНСЕРВЫ»! Не странно. И странно… – Йоко продолжала смотреть в одну точку.

– Мистика какая-то… – произнёс задумчиво ВСЁ, – есть люди, к которым хочется бежать, бежать и бежать.

– Как к Мари? – уточнил НИКТО.

– Нет, как к Пат, которой здесь нет, а есть люди…

ЕСТЬ ЛЮДИ, ОТ КОТОРЫХ ХОЧЕТСЯ БЕЖАТЬ…

Какое-то время все сидели молча, пока Йоко с улыбкой – как ни в чём не бывало! – спросила:

– А помните бородатый анекдот про консервы?

– Я помню! – первым отреагировал НЕКТО. – Домик людоедов. Маленький людоедик-сынок выглядывает в окошко и видит, как возвращаются домой его папаша и мамаша с гробами под мышками. Он – возмущённо, недовольно и брезгливо: «Фу! Опять – консервы!» Шикарный анекдот… Ладно, попробуем «жить играя» и сыграть «У деревни Крюково» в аранжировке, сделанной «на коленке»: может, что-то и получится.

– Чёрти чё и сбоку бантик – вот, что получится, – хмуро заявила Йоко. – Короче – «консервы»…

(«Художник – это человек, который пишет то, что можно продать. А ХОРОШИЙ ХУДОЖНИК – ЭТО ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПРОДАЕТ ТО, ЧТО ПИШЕТ». П. Пикассо.)

Следующие пару вечеров они репетировали, а в перерывах пили чай, который заваривала Йоко.

Аранжировка «У деревни…» получилась камерной, и стильной: без барабанов и без электрического звучания. Пат сказала, что у неё есть одноклассница-подружка, которая учится в школе при консерватории и играет на виолончели не хуже Ростроповича, и она готова сделать виртуозный аккомпанемент. Это юное создание привело с собой на репетицию в НИИ ещё двух девчонок, которые разложили классическое многоголосье, и исполнили его также не менее виртуозно. НЕКТО играл на акустической гитаре. НИКТО – на пианино. Главный вокал был у ВСЁ.

По настоятельному требованию Йоко, прежде, чем отправиться на конкурс, надо обязательно показать подготовленную песню профкому и получить «добро».

В репетиционную пришла, покачивая бедрами, та самая хорошенькая зампредпрофкома. Она уселась верхом на стул, как на коня, несмотря на то, что была в юбке. На спинку стула сложила руки, одна на другую, как прилежная школьница: она готова, можно начинать.

После того, как «У деревни Крюкова» была сыграна, некоторое время все сидели, как на поминках.

Неизвестно откуда взявшаяся навозная муха с перламутровым брюхом неистово барражировала вокруг светильника на потолке. Если бы не она – тишина была бы менее гнетущей. ВСЁ подумал, что если он запустит в неё барабанную палочку – шанс попасть в муху колеблется вокруг нуля.

Было видно, что зампредпрофкома не спешит выносить приговор услышанному, намеренно выжидая и продолжая размышлять, какими словами передать своё впечатление.

Йоко сидела, удобно устроившись в кресле. НЕКТО делал вид, что изучает партитуру, держа в руках нотные листки вверх тормашками. НИКТО сидел у басового усилителя и откручивал винтики кожуха, чтобы потом снять его.

Навозная муха сделала почетный круг по репетиционной и совершила посадку на рамке с портретом вождя мирового пролетариата.

НЕКТО закашлялся, как туберкулёзник: сколько же можно ждать с моря погоды?

Зампредпрофкома, наконец-то, решила приступить к разбору полётов. Камерность исполненной песни, столь ненавистная Йоко, пришлась ей по вкусу:

– Дерзко! Неподражаемо! Гениально! Вы не перестаёте меня приятно удивлять. Просто, а с каким вкусом: здесь тебе и мягкость пиано, и твёрдость форте: высший класс! Первое место наше.

– Да, вот такие мы – мягко-твёрдые. А ещё… – ВСЁ набрал воздуха в лёгкие, – ещё мы хотели на заднем плане поставить на подтанцовку Йоко – она и сама очень хотела этого! – с её грациозно-невероятными прыжками вниз головой и демонстрацией соблазнительных ножек, взлетающих вверх, в ритмах и движениях канкана, чтобы подчеркнуть карнавал жизни, который мы хотели представить вниманию уважаемой публики. Но у неё последние чулки порвались, неожиданно, у нас на глазах. И хорошо, что на репетиции, а случись это на выступлении? Вышел бы форменный скандал! Поэтому по техническим причинам от этой изюминки пришлось отказаться.

Йоко была вне себя от гнева: если бы под рукой у неё оказалось что-нибудь, чем можно было запустить во ВСЁ, она этой возможностью воспользовалась.

– Как жаль!.. – шуткой на шутку ответила сокрушённо зампредпрофкома. – Вам надо было меня позвать – у меня с чулками полный порядок: я бы вам такой канкан показала – «Мулен Руж» отдыхал!

– А как нам жаль, вы просто не представляете, – ещё сильнее сокрушился НИКТО, – какие-то драные чулки Йоко – и всё летит в тартарары! Потому что мы лишились женского участия, и женского богатства.

– Богатства? – переспросила зампредпрофкома, с недоумением.

– Богатства! – подтвердил ВСЁ. – Женщина – самый богатый человек на земле: она даже голая может что-то… дать.

– Какая проза жизни… – лицо зампредпрофкома слегка порозовело, – ох, шалуны!.. Ё-моё: вам палец в рот не клади, молодым, да ранним. От себя добавлю – от голых мужчин тоже иногда польза случается… – и через секунду она уже твёрдо добавила, – первое место, я уверена, будет наше!

Итак, «добро», на котором настаивала Йоко, было получено…

«ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА – ЭТО ОДИНОЧЕСТВО. Перед каждым стоит только своя задача, и каждый должен сам её решить. ТЫ СОВСЕМ ОДИН, пойми это, раз и навсегда. ОДИН ВО ВСЕЛЕННОЙ». Р. Брэдбери. «Вино из одуванчиков».

На следующий день они отыграли свою песню на конкурсе, и, не дожидаясь подведения итогов, спокойно ушли, поскольку были уверены – первое место у них в кармане.

Когда вечером по телефону они узнали, что жюри присудило им третье место, это был шок, это была трагедия для всего НИИ. Больше других была опечалена зампредпрофкома:

– Это моя вина: как я могла не доглядеть? Все конкурсанты пришли в костюмчиках и галстучках, и только мы – в полной джинсе, и подстричься вам не помешало бы, но… кто бы мог знать, что это перечеркнёт всё?.. Это клиника, это паранойя: сволочи!.. Мы же, в конце концов, не на дефиле пожаловали… Один из жюри мне так и влепил по первое число: оделись бы поприличнее и были бы первыми…

Йоко торжествовала:

– Хотели канкан? Получите и распишитесь!..

Новость об итогах конкурса застала всю честную компанию вечером, в десятом часу, когда они чаёвничали в гостях у НИКТО.

Если Мари и Пат были здесь сотни раз, то Йоко попала сюда впервые. Комната с единственным окном, выходящим в сторону гор, представилась ей большой и пустой. Здесь было минимум самого необходимого: письменный стол, вдоль одной из стен – стеллажи с книгами от пола до потолка, пианино, деревянная кровать. Ещё было два стула: один, на котором сидела Мари, стоял у стола, и второй, где устроился ВСЁ – у пианино.

Йоко прохаживалась по комнате взад и вперёд, всё высматривая и всё вынюхивая:

– Головато здесь… – сделала предварительный своим наблюдениям она, – как-то головато.

– Зато можно вальс танцевать, – сказала Пат, – места хватит.

– Или канкан! – добавил ВСЁ, и ощутил на себе свирепо-испепеляющий взгляд Йоко.

– Зато есть ковёр… – сказал НИКТО.

Пат сидела на ковре, привалившись спиной к кровати, рядом лежал НИКТО, положив голову ей на колени.

НЕКТО восседал на подоконнике.

Негромко играл «Романтик». Ему подыгрывал, импровизируя на клавишах, ВСЁ: как было не помочь Эмерсону, Лейку и Палмеру, если звучал их альбом «Картинки с выставки»?

– И что: никто сюда не войдёт и не скажет – час уже поздний и хватит бренчать? – удивилась Йоко.

– Никто, – ответил НИКТО, – никто не войдёт и ничего не скажет. Здесь хорошая звукоизоляция – это первое. И второе – это моя территория.

– Терра инкогнита, – сказала Пат, – неведомое, неисследованное, неизвестное… здесь всё это есть.

– Странные у тебя родители… – Йоко остановилась ровно в центре комнаты.

– Вероятно, это потому, что они странным образом похожи на странного НИКТО, – объяснил причину «странного» парадокса ВСЁ.

– Да, странные… – повторила Йоко.

– Да, такая у нас семейка, – сказал НИКТО, – сколько себя помню, она всегда была такой: со странной моей мамулей, которая водила дружбу – в легницкие годы службы в армии – с министром обороны Гречко, маршалом Жуковым, генералом Ярузельским; со странным моим отцом, страстным любителем животных: в мои детсадовские времена у нас, кроме привычных для всех котов, собак и ежей, жил медвежонок.

– Как? – спросила Мари. – Живой?

– Нет, мёртвый, – сострил НЕКТО, – плюшевый, из «Детского мира».

– Когда он подрос, его отдали в цирк, потому что возвращать в тайгу было нельзя – не прижился бы. Этого «плюшевого» мишку отцу подарили знакомые охотники. Рассказывали, что его мать-медведицу подстрелили браконьеры, а детеныш остался цел, один в лесу, где сам бы он не выжил, и надо было что-то делать: так он появился у нас.

– Да, это не удивительно… – Йоко подошла к столу, на котором стояла пишущая машинка «Москва». – Ого! А это зачем?

(Стоимость печатной машинки в 1976 году равнялась зарплате инженера – 140 рублей.)

– Машинка нужна НИКТО, когда он занимается математическим анализом законов природы, – ответил бесстрастно ВСЁ. – С её помощью легче и красивши формулы пишутся, или рисуются.

– «Москва» – это царский подарок от моих странных родителей, – сказал НИКТО. – Отвечаю Йоко: на ней я записываю партитуры очередных композиций на Бёрнса; целые, половинные, четвертные, восьмые, шестнадцатые нотки… печатаю – это удобнее, чем заморачиваться с мелодиями, записывая их на бумаге от руки. Ещё вопросы есть?

Кроме машинки на столе лежало вразброс десятка два разных по тематике и формату книжек.

– А это на фига: для колорита?.. Неужели всё это ты читаешь?

– Конечно, нет. Это для красоты. Из книг я выстраиваю мыслимо-немыслимые конструкции башен. Занятие, скажу тебе, весьма увлекательное.

Над письменным столом на стене висели фото в рамках.

– Вижу Пат. Вижу всех. А где я? – с крайней степенью возмущения спросила Йоко.

– Ты там есть, – успокоил её НИКТО, – на давно зарезервированном для тебя месте, которое пока пусто: потому что твоей фотографии у меня нет.

– Обещаю: я завтра же её представлю, чтобы ты срочно убрал – нет, ликвидировал! – это возмутительное белое пятно! Куда не глянь – везде бардак…

После этого зазвонил телефон, и состоялся разговор с зампредпрофкома.

– Вы лучшие… – произнесла грустно Мари, – и это правда, а вас поставили на третью ступеньку. Это полный вздор. Зачем вздор они представили, как правду?

НИКТО встал, подошёл к пианино и на самых верхних нотах, чтобы не мешать ВСЁ, вставил свой звуковой рисунок в «Картинки с выставки». Потом опять улёгся на ковёр.

– А кто утверждал, что вокруг нас одна только правда? – спросил он. – Люди так устроены, что живут и думают все по-разному: кто-то говорит на ¼ правды, кто-то – на ½, кто-то – на ¾. Я уже не говорю про сто процентов правды.

– О, да, это исчерпывающий ответ… – с комическим восторгом покачала головой Йоко, – весьма!

– А если бы мы припёрлись на этот конкурс в лохмотьях? – спросил ВСЁ. – В натуральном рванье типа мешковины на голое тело?.. И в лаптях на ногах?

– Вас и на порог не пустили бы! – ответила грозно Йоко. – А если бы и пустили – ваше место было первым, с конца!

– А если бы мы привели с собой симфонический оркестр в таком же виде? – продолжал фантазировать ВСЁ. – И грянули патриотическую симфонию Шостаковича? Как бы это оценили?

– Я думаю, что оглушительными аплодисментами, не иначе, – робким голоском – паясничая в тональность с Йоко – заметил НЕКТО, – и тут же вызвали кареты скорой помощи, как это случилось с Иваном Бездомным в «Мастере…» Булгакова.

– На что же ты, царская морда, намекаешь? Что мы сейчас благополучно куковали бы в дурдоме?

– А где ещё? – пожал плечами НЕКТО. – В публичный дом с оплатой услуг за государственный счёт нас точно не отправили бы.

– Я вижу, что к проституткам ты заглянуть был бы рад? – спросила Мари.

– Конечно! Это, по-моему, лучше, чем находиться в обществе сумасшедших.

– А, может, хватит Ваньку валять? – предложила серьёзно Мари. – Кто мне объяснит: почему случилась такая несправедливость?

ВСЁ сделал пассаж их эффектных синкоп и подытожил их:

– Это из той оперы, которая называется «Несправедливость, как объективная реальность». Зеркальное отражение этого: в СССР 40 процентов природных ресурсов всей Земли, а живём мы хуже, чем государство – гигант Монако. Йоко, где справедливость?

– Наша реальность миллионами ниточек опутана ложью и лицемерием, – сказал НИКТО, – мы в эту паутину и вляпались. И не мы первые.

– Да, хватит нести всякую чушь про несправедливость – это похоже на дешёвый спектакль! – утомлённо отмахнулась Йоко. – Норма – есть норма, порядок – есть порядок. Как, например, белый – верх, чёрный – низ. И не надо наводить тень на плетень. Хочешь жить – умей вертеться. И весь сказ.

– Не нае… ёшь – не проживёшь! – ввернул лихо НЕКТО. – Сегодня мы сами нае… али себя.

– Порядок есть порядок, – согласился ВСЁ. – Канкан без демонстрации всех пикантностей, которые кроются под юбкой – это не канкан. Здесь не поспоришь.

– Дался тебе этот канкан! – Йоко пришла в ярость. – Тебя заклинило на канкане? Тайные желания овладевают? Ты дождёшься – я устрою тебе канкан! Пятый угол искать будешь!

ВСЁ в ярость не пришёл:

– То, что ты в канкане большая искусница – мы знаем. Но насладиться – воочию, прямо сейчас! – твоими ужимками и прыжками я не против: начинай. Мы говорим Йоко – подразумеваем канкан! Мы говорим капкан – подразумеваем – Йоко3!

Йоко пришла в ещё большую ярость:

– Я сыта по горло твоими сногсшибательными аллегориями: тоже мне – ценитель Мулен Руж!.. – Она перевела дух, и с новыми силами набросилась на НИКТО. – Ты среди нас великий знаток и толкователь всего: везде бывал, всё видел. Растолкуй нам, тупым: где подоплёка этой тотальной несправедливости? Если она есть.

– Вопрос не по адресу. Я – НИКТО, а, значит, не могу быть величиной – это физика. Встречный вопрос: смерть Пушкина в 37 – это справедливость?

– А это здесь причём?.. Спустись с небес на землю! Покажи мне причины, чтобы я их увидела! Если есть, что показать.

– Причины вокруг тебя. Вот первая: ты слышишь «Картинки с выставки» по мотивам Мусоргского?

ВСЁ прибавил громкости на «Романтике».

– Слышу! И что?

– Есть такая блестящая «парадигма» (в кавычках). ЧЕМ БОЛЕЕ ТЫ МЕРЗАВЕЦ И ПОДОНОК, ТЕМ БОЛЕЕ ТЫ УСПЕШЕН И БЛАГОПОЛУЧЕН. Вопрос: те, кто успешен и благополучен – это лучшие из лучших?

– Ты хочешь сказать… – Йоко подняла одну бровь, – что это худшие из худших?

– Я хочу сказать, что они правят мiром.

– И что?

– Мусоргский не вписался в эту «парадигму», и поэтому его растоптали, при жизни. Вероятно, внешний вид у него был не тот.

– Замечательно… – Йоко сняла очки, протёрла стёкла.

– Всё дело во внешнем виде! – продекламировал ВСЁ. – А ты, как думала?

– Быть в одной компании с Мусоргским не так уж и плохо, – заметила Мари.

– А мне такая компания нафиг не нужна! – Йоко надела очки.

– Ты брезгуешь великим Мусоргским? – спросил ВСЁ.

– Я брезгую всякими невразумительными «парадигмами»!

– Это ужасно… – поёжилась, как в ознобе, Мари. – Парадигма не может быть невразумительной, по определению.

– Просто офигительно! – Йоко поморщилась. – С вами говорить – всё равно, что с радио спорить. Хорошо, вопрос: у вашей вразумительной «парадигмы» есть альтернатива?

– Альтернатива всегда есть, – сказал НИКТО, – в данном случае, это – время, когда будут востребованы не мерзавцы и не подонки.

– «Настанет день и час пробьёт, когда уму и чести на всей Земле придёт черёд стоять на первом месте…»4 – согласился ВСЁ. – Верно: и «парадигма» освободится от кавычек, и всё встанет на свои места.

– А пока… ложь сидит на лжи и ложью погоняет… – монотонно произнесла Мари. – Люди врут друг другу…. Люди используют друг друга… Люди хотят каких-то гнилых выгод только для себя… Мiр болен… Это очевидно.

– И откуда у тебя такие мысли, Мари? – спросила удивлённо Йоко.

– А разве нужно много ума, чтобы понять это?..

(Интервью с Битлз. Репортёр: КОГДА ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ПОСТРИЧЬСЯ? Ринго: Никогда! Джордж: А я уже вчера постригся. Репортёр: НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Ринго: Может. ВЫ БЫ ВИДЕЛИ ЕГО ПОЗАВЧЕРА!..)

– Стоп! – оборвала всех Йоко. – Лучшие, худшие, внешний вид, кавычки – это всё слова. Кроме Эмерсона и Мусоргского, что ещё есть вокруг меня? Что?.. Скажите мне, конкретно: что?

– Люди, в том числе те, кто находится сейчас в этой комнате, – сказал НИКТО. – Все встроены в мiр, а, значит, в матрицу этого мiра.

– И в ней – о, ужас! – тоже что-то есть страшное про внешний вид?

НИКТО, не вставая с ковра, сканировал Йоко с головы до ног: очки-капельки с фиолетовыми стёклами; серьги и бусы из необработанного янтаря; жёлтая бязевая блузка без намёка на бюстгальтер под ней; потёртые, с размохрёнными дырами джинсы; хипповский педикюр – ногти, покрытые лаком разных цветов; не хватает тонкой сигаретки с марихуанкой, зажатой между указательным и средним пальцем. И неторопливо произнёс:

– В этой матрице все, живущие под солнцем, делятся на прилично одетых и на одетых неприлично, на избранных и на рабов.

– Достаточно! – прервала резко Йоко, с гримасой крайнего раздражения на лице. – Я насытилась по горло всей этой галиматьей про матрицы.

Если бы ВСЁ тут же не отличился, разрушив вмиг угрюмость обстановки, накрывшую апартаменты НИКТО, то все бы удивились. И он отличился, громко забарабанив по клавишам: «Семь сорок наступило. Мой милый не приехал…»5. НЕКТО тут же соскочил с подоконника, пригласил на танец Мари, и под ручку с ней стал залихватски отчебучивать танцевальные па.

– НЕКТО мог бы стать настоящим мачо! – провозгласил ВСЁ: он имел вид пророка, который решил изречь очередное «пророчество». – Но ему не хватает сущего пустяка – кошерных пейсов, свисающих от висков. В остальном – всё, как на еврейских свадьбах!.. Эх, где же наши халтуры? Как без чая я скучаю!

– А разве нельзя быть мачо без пейсов? – крикнул, приплясывая, НЕКТО.

– Можно! – ответила Пат. – И не только без пейсов, а даже побритым наголо…

(«Зритель хлопает не тому, что ты, артист, талантливый, А ТОМУ ЧТО ОН, зритель, УМНЫЙ!» А. Райкин.)

А Йоко продолжала всё высматривать и вынюхивать, пока опять не остановилась у стены с фотографиями, с недоумением рассматривая одну из рамок. В ней, вместо фото, был вставлен лист бумаги с напечатанным странным текстом, начинающимся со странного слова: «ИшигошА…».

– А это что? – сделала круглые глаза она. – Что же это за ИшигошА такой? У него что: япона мать, как у меня?

– Это я отличилась! – сказала весело Пат.

– Ну, так рассказывай скорее, как ты отличилась!

– Пусть НИКТО расскажет. У него это лучше получится.

– Рассказываю, – сказал НИКТО. – Получится великолепная байка под занавес нашей похоронной посиделки. Итак, появляется на свет вальс «Я пью твоё здоровье» («Красавица»). Пат первой его слушает. Потом звонит телефон, и я убегаю, чтобы ответить. В это время Пат, сев за машинку, очень-очень стремительно пытается напечатать «ИгорёшА…», ну, и далее по тексту, смысл которого – сделать мне ответный сюрприз. Напечатав, что напечаталось, Пат убегает, сославшись на срочные дела: сюрприз-то уже готов. Я возвращаюсь, вижу напечатанное, вынимаю лист, читаю: «ИшигошА!..»… Пат так торопилась, что вместо «г» нажала на клавишу «ш» (эти буковки на клавиатуре стоят рядом), вместо «о» – на «и»… Читать было – одно удовольствие!.. На следующий день ещё забавнее было читать это самой Пат. Вот и сказочке конец, а кто слушал… Verständlich6?

– Тот услышал! – улыбка скользнула на губах Пат.

– Oui7! – одобрительно заявил ВСЁ.

Мари захлопала в ладоши:

– Тамаша8! У меня предложение: переименовать НИКТО в ИшигошУ. Теперь вы будете называться «ИшигошА, НЕКТО и ВСЁ»!

– Если бы сегодня нам дали первое место, я согласился бы на такое переименование, – сказал НИКТО.

– Я бы – тоже, — добавил ВСЁ.

– И – я, – согласился НЕКТО.

– Однако случилось так, как случилась… – скорбным голосом произнёс НИКТО, – и, значит, я продолжаю быть НИКТО.

– Логично… – тоже согласилась Мари. В глазах её была грусть.

(Интервью с Битлз. Репортёр: КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К КУПАЛЬНИКАМ ТОПЛЕС? Джордж: Очень хорошо, УЖЕ МНОГО ЛЕТ ИМИ ПОЛЬЗУЕМСЯ…)

Высказались все, кроме Йоко, поэтому взгляды всей компании были устремлены на неё. Пауза была долгой.

– НИКТО! – с металлом в голосе – наконец-то – заговорила она. – Ты большой мастер придумывать всякие колкости. У меня к тебе есть простецкий вопрос: а я, по-твоему, одета прилично?..

НИКТО, не вставая с ковра, оглядел Йоко с головы до ног.

– Ты одета правильно, – ответил он, – как Йоко…

24. Витольд сказал: «С НИКТО не водись!..»

В рамках подготовки ко второму новогоднему концерту Йоко принесла список песен – обязательных к исполнению! – написанных на листке ватмана: «Teach in» – Ding A Dong, «ABBA» – S.O.S., John Lennon – Stand by me, «Queen» – Bohemian Rhapsody, «Smokie» – If You Think You Know How To Love Me, «Status Quo» – Down Down, Billy Joel – The Entertainer, Ringo Star – No No Song, Joe Dassin – L’Ete Indien, Adriano Celentano – Yuppi Du.

– Почему бы и нет? – спросил ВСЁ. – Только петь на английском, которого мы толком не знаем, не говоря уже про наше рязанское произношение – в лом. Хотел бы я услышать, как «Смоки» спели бы на руском наш «Старый мир».

– Я тоже не отказался бы, – сказал НИКТО, – уверен – это было бы забавно…

Тем не менее, «обязательное к исполнению» было отрепетировано. НЕКТО блестнул вокалом, освободив от обязанности петь ВСЁ, а также – гитарными соло, которые выглядели достаточно симпатично, необычно и убедительно. Однако всё это, несмотря на явные плюсы, было сделано в прежнем ключе корявости и кажущейся небрежности. Такая «правильность» аранжировки и такая «правильность» исполнения каждого шедевра вызвала – ожидаемый и открытый – протест Йоко.

– Дорогуши мои, – заявила она, с укоризной, – говорю вам, как художник художникам: в картине не может быть случайных деталей, всё должно стоять на своих местах, всё должно соединяться в единое целое, всё! То же и в музыке: ни одной случайной ноты, ни одной случайной фразы. Все лекала давно известны, все кальки давно сняты. Хватит с нас самодеятельности. И Витольд говорит то же самое, до запятой.

– Кто бы спорил: любое творение – технологический процесс, – сказал НИКТО.

– Это, как производство ребёнка! – провозгласил ВСЁ. – Сначала «случайно» увидишь родное лицо любимой. Потом – обхаживаешь и воркуешь, как мартовский кот! (Вы слышали, как воркуют мартовские коты?) Потом – с чистым телом, сердцем и душой – уже сам акт любви. Потом – очень не просто! – взращиваешь младенца. Потом – опека над ним, что тоже не просто: надо младенца превратить в крепкого молодца. Потом итог: детёныш состоялся и уже начал жить своей жизнью, всё: акт творения завершён.

– Ну, вот приехали: воркующие коты! – затопала ногами Йоко. – Да, на фига нам эта дурь, когда известны все пути, где нет случайностей?

– Случайностей не бывает – в этом всё дело, – сказал НИКТО. – 31 декабря, когда мы играли свой первый концерт, это наблюдалось, в реальности.

– Правильно сказал НЕКТО его брат: «С НИКТО не водись! Опасное это дело….» – Йоко, вдруг, осеклась: с её язычка сорвалось то, что не должно было сорваться.

НЕКТО имел вид растерянный.

– То, что сказал Витольд, это его дело, – проговорил твёрдо он. – Нам только и не хватает, чтобы броситься обмусоливать то, что сказал мой брат, и его рекомендации. Что сказал, то сказал. Его право – говорить, моё – прислушиваться к ним или нет. Надеюсь, я понятно всё объяснил?

НИКТО ничего не сказал, продолжая негромко наигрывать что-то отвлечённо-созерцательное на струнах своего баса. Он не сегодня узнал о столь «лестных» словах в свой адрес, потому что Алма-Ата, как и любая другая большая деревня, слухами полнилась. И доходили эти слухи, как это водится, обязательно до ушей тех, которым в первую очередь они не предназначались.

НИКТО были любопытны мотивы, руководившие Витольдом, но, чтобы до них добраться, надо было этим заниматься. А как этим заниматься, когда им, троим, суток не хватало, чтобы заниматься тем, чем они занимались.

Таким образом, высказывание «не водись с НИКТО» так и оставалось висеть и висеть в памяти, как непонятная и непознанная загадка: придёт время и всё прояснится; не придёт – так тому и быть…

25. Послевкусие праздника, который состоялся.

1 января 1976 года второй новогодний концерт состоялся в прежнем формате, как и двенадцать месяцев назад.

Отличие состояло в том, что НЕКТО очень сильно освободил ВСЁ от вокала, который тот взял на себя. (ВСЁ это только порадовало.) Второе отличие состояло в том, что точно в середине представления ВСЁ объявлял:

– Следующий танец долгое время считался непристойным. Но подлинную красоту музыки и изящество движений не скрыть от народных ушей и народных глаз. Итак, этот номер мы посвящаем одной из присутствующих здесь дам. Однако… танцуют все! Визг и смех приветствуются!

После чего грянул канкан.

Посвящение – именно в свой адрес! – приняли две дамы: с гневом – Йоко, и с умилением – зампредпрофкома. Остальные, весь зал, разинув рот, слушали, и никто не танцевал.

Когда прозвучала половина композиции, НИКТО демонстративно взял свою бас-гитару и поставил её у колонки. Музыка продолжала играть. Следом освободился от гитары НЕКТО. Музыка продолжала играть. Следом встал из-за барабанов ВСЁ. Канкан – так показалось всем – зазвучал с новой силой! Публика, наконец, раскусила фокус: послышался и визг, и смех. И зал взорвался аплодисментами.

Это была придумка НИКТО. За неделю до концерта мальчишки не поленились записать канкан на студийный магнитофон. Записать таким образом, чтобы он звучал так, как мог звучать вживую: с умышленными огрехами и прочими аппаратурно-усилительными шероховатостями.

Зажигательно-шаловливый канкан пришёлся по душе их профсоюзному куратору. Из глубины зала она сделала в сторону музыкантов тайный знак рукой, который мог быть понятен только НИКТО, НЕКТО и ВСЁ.

Йоко никакими знаками себя не обнаружила.

Третье отличие от первого концерта состояло в том, что научная братия назначила концерт на 1 января, на вечер, сразу после премьеры «Иронии судьбы…» по ТВ, и отстояла своё право веселиться без ограничений, даже если это будет за полночь. И веселье состоялось.

Четвёрное отличие – на концерте (и после него) не было Пат и Мари, а, значит, не состоялась послеконцертная пирушка в прежнем составе…

(«НЕ СУЩЕСТВУЕТ РЕАЛЬНОСТИ ИНОЙ, чем та, которая в нас самих». Герман Гессе.)

Во втором часу ночи, когда зал был пуст, Йоко и НЕКТО пили шампанское, сначала. Потом – «северное сияние», подливая в вино водку, и шумно обсуждали «Иронию судьбы…»: какой это замечательный фильм! и какие там замечательные персонажи выведены! вот он – настоящий Новый год!

Бутылки со спиртным и тазиком с салатом «оливье» стояли на акустических колонках.

НИКТО и ВСЁ тоже пили, холодный чай.

– Ничего не пойму… – Йоко отхлебнула из стакана, – вы записались в лигу трезвенников?

– Не только записались, – подтвердил ВСЁ, – мы самые яростные трезвенники среди самых ярых трезвенников Советского Союза. Поэтому для нас «Ирония судьбы…» – это не кино, это псевдогероическая пьянка, где, чем больше ты выпил – тем больше ты на Олимпе: какое позорище!

– И вовсе это не позорище! Сами вы – позорище!.. – Язычок у Йоко после «северного сияния» развязался. – Хочу в баню!.. Хочу в самолёт!.. Хочу в Ленинград!.. Хочу, хочу, хочу! Надо брать от жизни всё, не удручаясь – хорош наш мiр или плох… Как говорят гедонисты? Кто счастлив, тот и прав!.. Я за СВОБОДУ в любых её проявлениях!

– О, да!.. – сказал НИКТО. – Ты намекаешь, что мы забыли достижения Великой французской революции и Декларацию прав человека и гражданина (1795 г.), которая определяет свободу, как возможность делать всё, что не наносит вреда другому?

– Я намекаю… что вы – несчастные, если не хотите в баню!..

(«СВОБОДА!..» ЭТИ СЛОВА БЫЛИ ЧЕРВЯКАМИ, которые подтачивали благосостояние… уничтожая всюду мир, спокойствие… разрушая все основы…» Протоколы сионских мудрецов.)

– По твоей версии, пьянка – это счастье?.. – ВСЁ закашлялся, и Йоко принялась отчаянно лупить его по спине. – Гедонисты?.. Смешно звучит, похоже на… педерасты. Что такое «гедонисты» не знаю, честно не знаю. Образумьте меня, варвара.

– Слушай меня, варвар, – ответил НИКТО, – гедонист – это человек, который увлечен получением наслаждений, физиологических, в первую очередь: он ест, пьет, что ни попадя, и… полностью безответствен в сексе.

– Йоко! Ты в сексе безответственна? – спросил ВСЁ.

– Я абсолютно безответственна в сексе, если на кон поставлено счастье… И плевать мне, что гедонистов клюют за эгоизм. Они… легко сходятся друг с другом, и есть, ради чего…

– Наверное, не все созданы для любви… – ВСЁ демонстративно нервно передёрнул плечами, – кто-то – только для гедонизма…

– Думаю, что все созданы для любви, – сказал НИКТО, – но кто-то предпочитает гедонизм.

– Идите вы к лешему со своей логикой! – демонстративно утомлённо произнёс НЕКТО…

(«ЕСЛИ ПРОТИВНИК САМ ЗАРАЗИТСЯ ИДЕЕЙ СВОБОДЫ… (он) поступится своей мощью…» Протоколы сионских мудрецов.)

– Эгоизм + секс = счастье? – спросил НИКТО. – Что-то эта формула не вытанцовывается: dura sex, sed sex9.

Йоко крепко приложилась к своему коктейлю.

– А хоть бы и так! – нарочито грозно ответила она. – Как же ты достал своими формулами… Меня тошнит от твоей математики!

– А от чего тебя не тошнит? От «Иронии судьбы…»?

– От неё самой… – Йоко сделала следующий глоток, – и от веры… в «Иронию судьбы…» меня не тошнит.

– Верить – это очень опасно, – сказал НИКТО, – это смертельно опасно, для людей.

– И для блядей, – добавил ВСЁ, чем вызвал улыбку у НЕКТО и недоумение – у Йоко.

– Ты это на меня намекаешь? – спросила она, еле выговаривая слова.

– Нет, это ты намекаешь на себя.

Последняя фраза требовала осмысления. Йоко обдумывала её долго…

(«НАРОДЫ ГОЕВ ОДУРМАНЕНЫ СПИРТНЫМИ НАПИТКАМИ, а молодежь их одурела от… раннего разврата… Наш пароль – сила и лицемерие…» Протоколы сионских мудрецов.)

– Если целью и благом в жизни является получение наслаждения и удовольствия – что здесь дурного? – спросила она, и сама жизнеутверждающе ответила. – Ничего дурного здесь нет!

– Ничего? – спросил НИКТО.

– Ничего… – Йоко размышляла, – правда, есть у меня одна проблема.

– Одна? – спросил ВСЁ. – Не две?

– Всего одна… – Йоко продолжала размышлять, – я думаю… я думаю, а надо просто жить…

НЕКТО, в свою очередь, тоже крепко приложился к коктейлю.

– Просто жить? – спросил он.

– Просто жить, а это… получается не часто.

Последнее откровение требовало осмысления. НЕКТО обдумывал его долго, пока ещё раз не приложился к «северному сиянию».

– Йоко, ты – кто? – спросил он, наконец.

– Я – Йоко… – ответила она нетвёрдо, – или я не Йоко?.. Вы мне совсем голову задурили.

– Тогда вперёд, в баню! – сказал НИКТО. – А после бани… в аэропорт!

– Я готова…

– НЕКТО тебя уже ждёт в Ленинграде, – вставил ВСЁ…

(«ЖИТЬ СТАЛО ЛУЧШЕ, товарищи! Жить стало веселее!» И. Сталин.)

– Человек слаб… – проговорил мечтательно НЕКТО, – женщина сильна… случай всесилен… Согласны?

– Женщина – огонь, мужчина – воск, а случайностей не бывает, – сказал НИКТО.

– Какое красивое сравнение!.. – проговорила мечтательно Йоко. Она была пьяна.

– Чем же оно красиво? Может, реально?

– Может, и реально… – Йоко, не церемонясь, сдвинула юбку на коленях вверх, и, подчёркнуто не спеша, стала подтягивать колготки: сначала на правой ноге, потом на левой. – А про случайности я с тобой не соглашусь… всё-таки они случаются… как у Рязанова в фильме…

– Что-то стало холодать! – заявил философски НЕКТО, и наполнил стакан Йоко и свой.

– Когда пьёшь – жизнь становится ярче… быстрее… и короче, – сказал НИКТО.

Таким было послевкусие праздника, который состоялся…

26. Головокружение от успехов.

В январе у Йоко началась сессия, и ей было не до того, чтобы пропадать на репетициях. В феврале у неё были зимние этюды, и опять она редко появлялась в НИИ.

С нового года возобновились халтуры на свадьбах, потому что ВСЁ нанёс визит заведующей микрорайоновской кафешки и, не мудрствуя лукаво, напомнил, что они всегда готовы послужить брачующимся: не забавы – для, обязанности – ради. И ещё – чтобы их дебет впредь сходился с кредитом.

Через короткое время их финансовые дела были таковы, что они – хоть сейчас – могли купить «Гибсон», которую не купили осенью. Только никто подобную гитару больше не продавал. Ничего не обещал и Витольд.

НЕКТО удивлял своей поразительной работоспособностью: что ни день – новая песня, что ни день – новая аранжировка, что ни день – новое звучание его гитары. Он – как будто – уже не нуждался в НИКТО и ВСЁ, как в соавторах. Он нуждался в них, как в аккомпаниаторах.

– Я тут намедни прочёл сталинский труд под названием «Головокружение от успехов», – сказал НИКТО, – не подхватил ли ты подобную заразу?

– Нет, Сталина не читал, и читать никогда не буду, – ответил НЕКТО. – Головокружения не испытываю. А если что-то кому-то кажется, то креститься надо…

(«ТАК ВЫПЬЕМ за то, ЧТОБЫ НИКТО ИЗ НАС, как бы высоко он не летал, НИКОГДА НЕ ОТРЫВАЛСЯ БЫ ОТ КОЛЛЕКТИВА!..» Товарищ Саахов, «Кавказская пленница». )

В марте родители ВСЁ укатили на курорты отдыхать, поэтому после школы собирались у него. До 17.00 квартира была в их полном распоряжении. Почти, как раньше, когда появился на свет «Старый мир».

– А говорят, что два раза в одну и ту же реку не войти, – усмехнулся ВСЁ.

Тогда НЕКТО принёс свою новую песню «Чистый снег». Сыграл её. Музыка была не похожа ни на что. И состоялся разговор точь-в-точь, как после рождения «Старого мира».

Первое четверостишие звучало так:

«Чистый снег, звонкий смех —

Сладкий отзвук давних лет.

Нас тех не стало. Всё пропало.

Нас словно не было… и нет…»

– Как тебя сподобило сварганить такое? – спросил НИКТО.

– Что ты имеешь в виду? – спросил НЕКТО.

– Такие слова пишут старики, умудрённые жизнью.

– Старпёры и старые калоши? – спросил ВСЁ

– Старые хрены и старые развалины, – ответил НИКТО.

– Леопёрды и пескоструйщики? – спросил НЕКТО.

ВСЁ извлёк дробь на своей импровизированной барабанной установке.

– А не безусые юнцы, вроде тебя, – уточнил он.

Это не обидело НЕКТО, как не обидело, когда говорили о «Старом мире». Он словно не услышал ничего.

– Я не знаю, как меня сподобило на такое, – ответил он…

(«РОК-Н-РОЛЛ – ЕДИНСТВЕННЫЙ ВИД МУЗЫКАЛЬНОГО ИСКУССТВА, ИМЕЮЩИЙ СЕГОДНЯ ПРАВО НА СУЩЕСТВОВАНИЕ. И значения своего он не утратит никогда…» Джон Леннон.)

Прежним было громадное окно, через которое послеполуденное солнце наполняло апартаменты ВСЁ особенным весенним теплом. Прежним было ретро-пианино, на котором стоял «Талас» и три разнокалиберных стакана.

– Наш диалог ничего не напоминает? – спросил НИКТО.

– Всё это жутко странно, – ответил ВСЁ, – один в один, как полтора года назад, когда мы по крупицам накапливали наш волшебный опыт музицирования.

– Ты так думаешь? – спросил НЕКТО, сидя за пианино и правой рукой мягко импровизируя на высоких нотах вокруг мелодии «Чистого снега»…

(«ДОВЕРЕННЫЕ ТАЙНЫ ХРАНИ С БОЛЬШЕЙ ТЩАТЕЛЬНОСТЬЮ, нежели порученное тебе имущество». Исократ.)

27. «Луг с поляной есть пример рукоблудья…»

«Двадцать семь» – число больших магических способностей. 27 – это число утроенной силы Рода Всевышнего: 9 х 3 = 27, 2 +7 = 9.

Согласно летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», Пат подружила мальчишек с шотландским Пушкиным. Это обстоятельство не осталось незамеченным Йоко: значит, и она должна внести свою лепту. И лепта эта должна быть не хуже, а лучше, чем какой-то там Бёрнс.

На очередную репетицию Йоко пришла с томиком Бродского.

(«…человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. ПОСЕЯВ ТАМ ХАОС, МЫ НЕЗАМЕТНО ПОДМЕНИМ ИХ ЦЕННОСТИ на фальшивые И ЗАСТАВИМ ИХ В ЭТИ фальшивые ЦЕННОСТИ ВЕРИТЬ. КАК? Мы найдём своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России…» А. Даллес.)

ВСЁ сидел у своей барабанной установки и, взяв из рук Йоко – очень сильную, очень мощную, по её словам – книжку, удобнее устроился на стуле, положив ноги на большой барабан.

НИКТО менял струны на своей гитаре.

НЕКТО прохаживался по сцене: вероятно, ждал разговора, и он его дождался.

Йоко начала с того, что рассказала, какой бедный и несчастный Бродский, и как нехорошо с ним обошлись в ненавистном СССР, а стихи-то прекрасные!

– «Прекрасные» – спору нет… – отозвался ВСЁ, продолжая листать книжку «бедного и несчастного» поэта. – Вот, например: «я писал, что в лампочке – ужас пола. что любовь, как акт, лишена глагола…». Это сотворил… – всё перешёл на пафосный тон, – 31-летний Иосиф Александрович в 1971 году, ровно за 12 месяцев до «насильственного» выталкивания его родной советской властью за рубежи пределов «любимой» родины… – ВСЁ листал книжку дальше. – Или вот ещё: «луг с поляной есть пример рукоблудья, в природе данный…»

– Рукоблудья?.. – переспросил НИКТО, заканчивая настраивать последнюю струну «ми». – Какой пикантный образ…

– Да, рукоблудья! – подтвердил ВСЁ, сверившись с текстом. – Если онанизм – это аналог пикантности, то действительно веет особенным «лирическим настроением». А вот ещё…

– Хватит ещё! – перебил его НЕКТО. – Вам что – подавай только образцы поэзии из школьной программы, да? – Он был не на шутку возмущен некорректным до безобразия выпадом в адрес Бродского, претендента на Нобелевскую премию (и будущего её обладателя). – Вы, вообще, отдаете себе отчёт, что вы несёте?.. – НЕКТО остановился, подыскивая наиболее точные слова, чтобы ярче – не в бровь, а в глаз! – выразить своё негодование. – Литературная щель советского образования насколько узка, что на виду только «Руслан и Людмила», «Мцыри», «Кому на Руси жить хорошо»!

– «Щель»? – спросил ВСЁ. – Эко тебя повело: от рукоблудья – сразу в «щель»?

НЕКТО передёрнуло:

– Не нравится «щель»? «Литературное влагалище» тебя больше устроит?

– Главное, чтобы это устроило Йоко, – сказал НИКТО.

– Меня это смешит, – фыркнула Йоко, – устроили кипишь на пустом месте. Это, наверное, потому что Бродского в школьных учебниках нет?.. А можно мне иметь свою точку зрения правоты, отличную от общепринятой… в учебниках?

– Можно. Конституция СССР этого не запрещает.

– И не соглашаться на добровольно-принудительной основе с тем, что вдалбливают учителя? – пошла в наступление Йоко. – Тоже можно?

– Твоё право.

– И мыслить, как я хочу? – задала свой главный вопрос Йоко. – Разрешается?

ВСЁ ограничился кивком головы, который был расценен, как издевательство.

– Я думал… – уже намного спокойнее сказал НЕКТО, – что за школьные годы наши расчудесные не все деградировали, превратившись в деградантов.

– Все, кроме тебя и Йоко? – спросил ВСЁ.

– Вижу, что ошибался!.. – продолжил НЕКТО, игнорируя вопрос ВСЁ.

– Разговор, как у Ефремова: по лезвию бритвы, – сказал НИКТО.

– Ну, что здесь сказать?.. – ВСЁ убрал ноги с большого барабана, и вернул книгу Бродского Йоко, удобнее усаживаясь за своей установкой, поправляя тарелки, бонги, чарлик под левой ногой. Взял в руки палочки. – Здесь сказать не-че-го. Хотя… про «де-гра-дантов» мне понравилось: какое, однако, это симпатичное словцо!

– Конечно, тебе нечего сказать, – согласился НИКТО, – потому что «деграданты» не способны к комментариям.

– Не способны – ясен пень, – согласился ВСЁ.

– НЕКТО и ЙОКО правы: ты – натуральный «деградант»! Как, собственно, и я.

– Я догадывался об этом. Тем не менее, для меня важно, что НЕКТО и Йоко подтвердили это… Жалко – Пат с нами нет, она бы оценила это гениальное: «луг с поляной есть пример рукоблудья, в Природе данный…»!.. Всё-таки, сильно сказано…

(В репетиционной вентилятор, расположенный в центре потолка, яростно гонял теплый воздух.

НИКТО хотел было сказать:

– Нобелевская премия родилась из динамита, задуманная из благих намерений, но превратившаяся потом в точную их противоположность… Если бы Нобель узнал о некоторых «премиантах», которых сегодня сделали олицетворением «великих достижений», отваливая им кругленькие суммы из его фонда, он стал бы крутиться в гробу, как этот вентилятор…

Но он ничего не сказал.)

ВСЁ прошёлся палочками по барабанам.

– И откуда у меня такой запредельный «пиетет» перед Бродским?.. – задал он вопрос самому себе. – Думаю, что за «красоту», им написанную… Или за то, что он так «жестоко», как и Солженицын, пострадал от советского режима?..

– Я слышал, – сказал НИКТО, – что советский режим «бродские» и сотворили, в 1917-ом.

– Как это?.. – ВСЁ ещё раз прошёлся по барабанам. – Значит, они сами и пострадали от самих себя?

Ни Йоко, ни НЕКТО ничего не сказали в ответ: не много ли чести метать бисер? и перед кем метать?..

_{(«Чаще всего награда Нобелевской премией мира абсолютно лицемерна. К сожалению, и НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ ПО ЛИТЕРАТУРЕ – ВЕЩЬ СКВЕРНАЯ. Например, её дали Светлане Алексиевич, которая как литератор абсолютное ничто, но играет на стороне запада против России так, как она играла против Советского Союза. То же самое – Нобелевская премия Солженицыну…» Андрей Фурсов. (Запись, сделанная автором в 2018 г.)}

ВСЁ взял микрофон и, выставив громкость на усилителе до предела, а капелла спел вальс НИКТО на стихи Бёрнса:

– Прощай, красавица моя! Я пью твоё здоровье! Надоедать не стану я тебе своей любовью!..

И тема была закрыта, но закрыта не навсегда…

(Через год с небольшим, 31 августа 1977 года, когда НИКТО, НЕКТО и ВСЁ, Пат, Йоко и Мари – компания была в полном составе! – сидели в баре гостиницы «Алатау», пили шампанское, и к тому времени выпили немало, эта тема была открыта вновь. Не могла быть не открыта…

(«ЖИТЬ – ЭТО, КАК БЕЖАТЬ ПО МУЗЕЮ». Одри Хепбёрн.)

В прошлом остался НИИ, поскольку в августе 1976 года мальчишки сдали ключи от сейфов с аппаратурой, и проект «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» приказал долго жить.

(Пресс-конференция с Beatles. Репортёр: КОГДА ВЫ НАЧНЕТЕ РЕПЕТИРОВАТЬ? Джон: Мы не репетируем… Пол: НЕТ, МЫ РЕПЕТИРУЕМ! Джон: Ну, да, мы не репетируем, репетирует Пол…)

Единственным, кто продолжал заниматься музыкой – в составе другой группы – был НЕКТО…

– На свадьбах халтурите? – спросил ВСЁ.

– Бывает… – ответил НЕКТО, лениво и солидно.

– А блатняк играете? – спросила Мари.

– А как без него? Без него никак… То, что ты называешь блатняком, называется «шансон».

– Украл, выпил, в тюрьму: романтика!.. – улыбнулся своей неподражаемой улыбкой ВСЁ. – Когда слушаешь руский… шансон – создаётся впечатление, что тюряга, зона – это самое распрекрасное место на свете, где сидят самые талантливые, самые образованные и самые любящие маму люди…

(«ЕСЛИ ЖЕЛАЕШЬ, ЧТОБЫ МИР ИЗМЕНИЛСЯ, – сам стань этим изменением». М. Ганди.)

– Только не надо ля-ля! – поморщился НЕКТО. – Да, вся ваша эСэСэСэРия – ЭТО И ЕСТЬ ЗОНА, самое «распрекрасное» место на свете.

– Ты это серьёзно? – спросила Мари.

– Кто-то из нас – не будем показывать пальцем – призывал жить в реальности? Вот я и живу в ней: в магазинах – шаром покати!.. Другие подробности приводить надо? Думаю, что ни к чему…

– Ты с голоду пухнешь? Тебе чего не хватает? Томатный сок за 10 коп. есть, виноградный за 18 коп. есть…

– Мне не хватает… – перебил НЕКТО, – французской булки, длинной такой, поджаристой… и сырокопчёной колбаски, чтобы можно было купить на шестьдесят копеек, и чтобы её для меня тонко нарезали, и чтобы завернули не в серую совдеповскую бумагу, а в цивильную упаковку!

– Ты, может, «Радио Свободы» переслушался? – спросил ВСЁ. – Или кино про райский Запад пересмотрелся?

– Ага, кино, только от Мосфильма, про передовиков производства: как они каждый день трескают морепродукты, и запивают их виски и кока-колой.

– А чем тебе наше кино не угодило? – спросила Пат.

– Живописными серыми буднями… – НЕКТО опять брезгливо поморщился, – и быдлом, который строит коммунизм… Ты в ЦУМ, «затоваренный» «Вранглерами» и «Левайсами», давно заходила? Да, там одёжку продают, как для зэков: всё какое-то никакое… А в «Культтоварах» давно была? Там вместо задрипанных наших «Тоник» сплошняком «лежат» одни «Фендеры» и «Гибсоны»?.. То – то же… За бугром, люди живут, как люди!.. Неужели Они и Мы должны жить по-разному?

– Нас сделали разными. Потому и жить мы должны по-разному: кто-то вечно купаться в удовольствиях, роскошно одеваться, сладко есть и любоваться сладкими картинками в телевизоре, а кто-то – вечно ныть…

(«ЧЕЛОВЕК ЗАПАДНЫЙ, НЕ ТОЛЬКО ОБРАЗОВАННЫЙ, НО ДАЖЕ ПОЛУОБРАЗОВАННЫЙ, ВСЕГДА ВСЕГО БОЛЕЕ И ВСЕГО БЛИЖЕ ЗНАКОМ СО СВОИМ ОТЕЧЕСТВОМ: с родным ему языком, литературой, историей, географией и т.д., а русский всего менее знаком именно с тем, что всего к нему ближе – со своей Родиной и всем, что к ней относится». К. Ушинский.)

– Зато наши девушки самые красивые, – сказал НИКТО.

– Ага… – НЕКТО посуровел. – Девушек у нас нет! Одни ударницы коммунистического труда за ткацким станком и штурвалом комбайна на колхозных полях.

– Девушек, значит, нет? А откуда только дети берутся?.. – спросила Мари. – Наверное, аисты приносят?