Читать книгу Игра на вылет - Игорь Кохановский - Страница 6

У вас глаза вразлёт немного,

и эта дивная черта,

как ясность скрытого намёка,

что мне не светит ни черта.

Я, видно, зря засуетился…

Назад бы надо повернуть,

но я отчаянно пустился

в неведомый, рисковый путь.

Что ждёт меня на нём – не знаю,

и не хочу гадать пока…

Возможно и забвенье рая,

и вероятность тупика…

Гоню на лучшее надежду,

хотя о ней пекусь тайком…

Я словно оказался между

мечтой и тем, что есть облом…

Но пусть самой судьбы подсказка

реальности раскроет суть,

и пусть не думает фиаско

мой путь к вам, миссис, зачеркнуть…

Вы были, вероятно, с другом,

а я сидел, смотрел на вас,

и голова моя шла кругом,

и я твердил себе: «Атас,

куда ты лезешь, обалделый

и необузданный ходок!

Ей до тебя совсем нет дела,

твои старания не впрок.

К тебе же, видишь, ноль вниманья,

ты для неё и вправду ноль…

Нулю равны твои старанья…

Тебе нужна такая роль?»

Так разум мне твердил упрямо,

но с ним тут спорила душа,

готовая изведать драму

и даже сделать первый шаг,

то есть спросить ваш телефончик,

и, если вы не прочь, тогда

подумать можно и о прочем,

поскольку ваша красота

мне явно голову вскружила,

как не кружил никто давно,

и тянет к вам неудержимо…

Похоже, что мне суждено

за вами дальше волочиться

и добиваться хоть разок

увлечь вас, юная волчица,

в ту сказку, где матёрый волк

чего-то понял в жизни спешной

и передать хотел бы вам

изыск соитья – опыт грешный,

где радость с грустью пополам,

где радость – это миг свиданий,

а грусть – разлуки маята…

Да, каюсь, вами обладанье —

моя заветная мечта.

Предвижу, как в ночи меж нами

возникнет вожделенья дрожь,

и ласк безумное цунами

покроет ваше тело сплошь…

Желаний сдавшись самовластью,

как наслаждений патриот

и как наперсник сладострастья,

войду в ваш заповедный грот…

И, захлебнувшись от блаженства,

от обольщенья ваших чар

красивейшего совершенства,

взалкаю их, как неба дар…

Сей дар пьянит сильнее джина,

он слаще самых сладких блюд,

он так влечёт неудержимо,

как похоти мятежный блуд.

И пригублю я вашу сладость,

как грешного подарка сласть,

даря вам наслажденья радость,

вкушая вашей стати власть.

И маршальский жезл моей страсти,

ваш ублажая тайный грот

и чуя ваше соучастье,

найдёт блаженство, как улёт…

Мы с вами едва знакомы,

а я уже словно нырнул

в безумный влеченья омут,

безбашенный, как загул,

как пьянка без протрезвленья

и как подкат без тормозов,

как сладкий сон без пробужденья,

как плоти греховной зов…

Мы с вами едва знакомы,

а я уже, как арестант,

в тоски кандалы закован,

и ждёт меня долгий этап

сближения с той, что стала

моим наважденьем снов

в обличии стройного стана,

в мелодии песни без слов…

Мы с вами едва знакомы,

а мне уже словно впервой

чужды морали законы,

и мне всё равно, что чужой

женой вы слывёте де-факто,

а я соблазняю вас,

слагая стихи бестактно,

как записной ловелас…

Мы с вами едва знакомы,

а я на вас тайно молюсь,

как на святую икону,

молюсь, чтоб утихла грусть…

Она от того, что снова

мы с вами не вместе, а врозь…

Реальность наша сурова,

но не возбуждает злость

на обстоятельств условность…

Мы обстоятельства те,

как суеты бестолковость,

заставим служить мечте…

Пока же, как испытанье,

считаю тоскливые дни

до нашего с вами свиданья,

как дни эти стали длинны…

И где-то, как в таинствах комы,

вас вижу в объятьях своих…

Мы с вами едва знакомы,

но это вновь тянет на стих…

А ваше полное доверье

я заслужил, не знаю чем,

и вы в какое-то мгновенье

поведали мне тьму проблем.

Признались, что как бы в двух браках

вы состоите в эти дни,

в одном находитесь де-факто,

в другом де-юре искони.

Великолепна ваша честность

и предо мной, и пред собой,

и та лихая откровенность

души, и грешной, и шальной.

Тот, кто де-факто рядом с вами,

не больно вроде бы любим,

мне показалось,

но годами

интим вас связывает с ним.

Да, он вас любит, вероятно,

(как можно не любить вас, как?!)

и потому-то вы попятный

никак не сделаете шаг.

Хотя, что лучшего достойны,

со мной согласны вы вполне…

Досады давняя истома

как будто тут призналась мне,

что затянулся почему-то

ваш сей де-факто мезальянс,

но оборвать, пожалуй, трудно

всё, что с ним связывает вас.

Привыкли, да к тому ж спокойно,

наверно, за его спиной,

и слишком сложно вам сегодня

шагнуть во флирт очередной.

Тот, кто де-юре, мне неведом,

но, видно, с ним живёте вы,

как с замечательным соседом,

хоть это грустно всё, увы.

Я вам сочувствую. Но надо ль

оно вам? Вряд ли. Вы вполне

справляетесь со всем, что рядом,

как амазонка на коне.

Вы, видно, сильная натура

и очень стойкая душа,

коль жизни сложная фактура

для вас мила и хороша.

Вы привлекли моё вниманье

сперва, конечно, красотой,

и мысли о романе с вами

мгновенно завладели мной,

как ваших глаз янтарь бездонный

и лебединой шеи клон,

и облик весь, как лик Мадонны,

как свет, идущий от икон.

Каре подчёркивало чётко

от шеи линию вдоль плеч,

и этот абрис утончённый

мгновенно смог меня увлечь

в разгул фантазии пикантной,

как в гипнотический сеанс,

где раздевал неделикатно

мой взгляд, растерянную, вас…

Вы, улучив момент удобный,

когда ваш спутник увлечён

беседой с кем-то был,

проворно

мне свой черкнули телефон.

Я в вечер сей, весьма бездарный,

решил, внимая хмеля блажь,

что спутник ваш – приятель давний,

а вовсе не друг близкий ваш.

Сегодня же в тусне столицы

всё стало на свои места,

и мне бы надо удалиться,

но не даёт интриг мастак,

во мне живущий в каждом миге

и в каждом помысле, считай,

и он скучает по интриге,

шепча: «Давай, жуир, сыграй!..

Неужто ты не обыграешь

соперника, что рядом с ней?

Да обыграешь, сам же знаешь,

вон у тебя – тьма козырей…»

Заманчивы его призывы,

но, ярких рифм транжир и мот,

я лишь ищу в душе мотивы

стиха, что вас в свой плен возьмёт…

Жуиру ведь жуть как охота,

чтоб в нашем с вами визави

нас, как вино, пьянила нота

строки, рождённой от любви…

Конечно, для меня секс с вами —

как воплощение мечты,

где в опьяняющей нирване,

в распутном царстве наготы

два тела празднуют слиянье

движений, что рождает страсть,

как первородное деянье,

как вожделения напасть…

И оторвать глаза не в силах

от отраженья в зеркалах

двух тел, в соитии красивых,

с негромким стоном на устах,

что еле слышен у влюблённых,

когда объятия их тел,

безумной негой окрылённых,

блаженства празднуют предел…

Простите, секса описанье —

мой пред эротикой восторг,

а вашим гротом обладанье —

суть самых ненаглядных строк,

где, как в зеркальном

отражении,

резвится похоть без стыда,

а в изощрённом тел движении

ликует секса красота,

и в красоте сей – гимн интиму,

где сам божественный интим

находит нас неотвратимо,

ибо, как рок, неотвратим…

Мне так за настырность свою неудобно,

как будто бы я, как последний дурак,

вообразивший себе сумасбродно,

что в плюс отношений его каждый шаг.

Простите невольную эту оплошность,

мне стыдно, что я, как бесчувственный фат,

явил тут бестактности неосторожность,

как будто бы чуткости давний талант

мне вдруг изменил…

Да, я тут виноватый,

но без умышленной, глупой вины,

вы попросту в мыслях моих, как диктатор,

мне разум затмили, как грешные сны…

Я вас представляю у детской кроватки…

Хворь к дочке нежданно подкралась, как тать…

По будням общенья с дочуркою кратки,

так хоть в выходной её побаловать…

Наверное, ей вы читаете сказки,

так мама читала больному мне встарь,

и всё, чем сильна материнская ласка,

идёт на поправки здоровья алтарь.

Не знаю я, сколько дочурке годочков,

но кажется мне, что не больше пяти…

Она словно вашей души оболочка

и радость всего, что у вас впереди…

Наверное, ночью встаёте спросонок,

почувствовав вдруг, что заплакала дочь,

и нет горче чувств, когда плачет ребёнок,

а вы вновь бессильны малышке помочь…

Я это себе так всё ясно представил,

пред вами покаявшись, как на духу…

Я вижу себя нарушителем правил,

сменившим эмпатий шанс на чепуху…

Какой же он всё-таки бестолковый,

небось, вы подумали неспроста,

когда в энный раз ухажёр этот новый

подкатом своим вас немного достал…

Простите меня… Пред моими глазами

ваш взгляд утомлённый, в котором укор

за то, что собой и сейчас слишком занят,

забыл ваших перипетий перебор…

Хочу, чтоб поправилась ваша дочурка

и чтоб покой вновь светлел в ваших глазах,

тогда вот и встретиться было бы чудно

вам с тем, кто готов вас носить на руках…

Вы никак не даёте мне шанса

к вам приблизиться хоть на чуть-чуть…

Рядовым персонажем миманса

мне мою роль осталось тянуть.

Вся изнылась душа, истерзалась,

превратилась в негожий лоскут,

словно мне за словесную шалость

рока хлёсткий, безжалостный кнут

отхлестал мою душу за дерзость,

что посмела вас нагло желать…

Но как в этом желании пелось…

Словно это сама благодать

наполняла шальной песней душу

самым древним и сладким грехом,

а я песнь эту новую слушал

и записывал жадным стихом.

А теперь мне всего-то и надо

окунуться бы в ваши глаза,

лишь бы вы хоть на миг были рядом,

чтобы пересеклась бы стезя

моя с вашей стезёю чужою,

мне неведомой до сих пор,

но задевшей меня, как ожогом,

в коем я прочитал приговор,

обрекающий впредь мою душу

на скитанья в мечтаньях о вас,

мир мой прежний мгновенно разрушив,

утвердив надо мной свою власть.

Отступиться от вас нету мочи,

да я этого и не хочу…

Словно бы посреди мрака ночи

я зажжённую вижу свечу

и иду на огонь этот слабый,

на манящий вдали огонёк,

а идти не дают чьи-то лапы,

видно, их подсуропил злой рок,

чтоб надежды в душе не осталось,

как у запертого на краю

бездны то ли в фиаско, то ль в радость,

что меняет судьбу на корню

удалому любимцу Парнаса,

вдруг понявшему – он в западне…

Умоляю дать капельку шанса,

чтоб к вам малость приблизиться мне.

Вы меж де-факто и де-юре,

наверно, так утомлены,

что новенькие шуры-муры

вам, может, вовсе не нужны.

Или вы так любвеобильны,

что можете себе вполне

позволить флирт, пока невинный,

ещё один на стороне.

Что ж, стрелы моего амура

в вас вожделенья видят цель

и начинают шуры-муры,

презрев прелюдий канитель.

Амур мой многому обучен,

как говорится, зуб даю,

что будет вам со мной не скучно,

как в шторм бродяге-кораблю…

Но мой амур весьма нахальный,

он с места сразу мчит в карьер,

он фантазёр по части спален

и обожает адюльтер.

Так что решайте… Коль согласны

со мной пуститься в новый флирт,

тогда все стрелы не напрасны,

что мой амур для вас хранит.

А что касается де-факто,

мне просто пофиг этот факт,

меня он не колышет как-то,

как ваших связей давний пакт.

Мне ревность просто не знакома,

поскольку давнишний ходок,

я ревность молча запер дома,

на дверь повесивши замок.

Мне всё равно, с кем вам угодно

делить полуночный интим,

в своих желаньях вы свободны,

и я отнюдь не сторож им.

А та прискорбная привычка,

что свыше нам в быту дана,

однажды кончится, как спичка

или как рюмка, что до дна

уж выпита и вот пустая

стоит на прибранном столе,

привязанностью обрастая,

как уголь, тлеющий в золе…

К тому ж инерция привычки —

в добро укутанное зло

(добро тут надо взять в кавычки,

коль дело к истине пошло).

Вы по привычке длите эту

связь, что вас, кажется, томит…

Да бросьте эту эстафету,

советую как фаворит.

Да, в фавориты я зачислил

себя, о том вас не спросив,

увлёкшись удалью речистой

и презирающей пассив…

Как хищник, я самоуверен,

во мне как будто дремлет барс,

за что по жизни в полной мере

вознаграждён бывал не раз.

Так что решайтесь… Я, не скрою,

свой хош надеждой тайной льщу…

А не решитесь, так я скорбно,

немного, тихо погрущу…

И поклонюсь планиде в пояс

за встречу с вами, а потом

не начатую нами повесть

забуду как крутой облом…

Ваш де-факто через энского курьера

попросил мне передать, чтоб свой кадрёж

я оставил, а не то моя карьера

вся проблемами укутается сплошь.

Что смешна угроза, было мне понятно,

но сам просьбы факт, что от мужчины шёл,

от того, кто ваш любовник,

неприятно

поразил меня как пошлости прокол.

Я потом узнал, что вы об этом знали

и благословили ход конём его…

Мы закончили общенье на скандале,

в эсэмэсках написав чёрт-те чего…

Стало сразу и противно, и досадно…

Боже мой, я вмиг подумал: как же так,

вы, довольно долго пребывая рядом,

не увидели, с кем ваш побочный брак…

Вы же сами написали мне однажды,

что для вас и лёгкой пошлости налёт

неприемлем как заведомая лажа,

как дурного вкуса непристойный плод.

Неужели не заметили оплошность

шага вашего де-факто на сей раз,

в коем просто вопиёт такая пошлость,

от которой в дрожь должно бы бросить вас.

…Он, превью увидев, сразу догадался,

интригующий сей месседж от кого…

Вы, конечно же, сумели оправдаться,

чтобы сохранить вновь ваше статус-кво…

Неужели вы не видите, как низко

пал он в ваших изумительных глазах?..

И ужель его дальнейшая прописка

в вашем сердце не испепелится в прах?..

Он в себе так неуверен, без сомненья,

так боится потерять однажды вас,

что достоинства и чести униженье

он согласен выставлять всем напоказ.

Поговорка иногда – суть скрытой кары…

Кто, скажи, твой друг, и я скажу, кто ты…

Неужели вы, как сапога два – пара,

и вам в масть его плебейские черты?

Вы же сами согласились в одночасье,

что достойны много лучшего, чем он…

Иль привычка – суррогат земного счастья —

вновь сумела навязать вам свой резон?..

Если так, то горько мне днесь, как на тризне…

Вы совсем не та, что видел я в мечтах…

Перед кем же я метал метафор бисер,

и кого готов носить был на руках…

Да, конечно, заживёт и эта рана,

что нашёптывает вновь мне: «Не жалей…

Хорошо, что всё закончилось так рано

и легко, а позже – было б тяжелей…»

P.S.

Я вдруг узнал, что вы – чиновник,

и ранг довольно ваш высок…

А, может, этот ранг – виновник,

что флирта был недолог срок,

ибо чиновничье отличье

предполагает форс и спесь,

что постоянны, как привычка,

и неприятны, как болезнь.

Всё это в отзывах читалось

на те стихи, что я вам слал,

интриги будоража адрес,

пока не кончился запал,

увидев всю бесперспективность

завоеванья вас стихом,

иным деяньям не случилось

отметиться хоть пустяком…

С проворностью, весьма похвальной,

литературный критик в вас

проснулся, выдав мне банальный

суждений скромненьких запас.

Вам захотелось, видно, в роли

стихов большого знатока

предстать, да только вашей доле —