Читать книгу Чилима - Игорь Кротов - Страница 2

Когда на город нападает чилима и красит его шаровой краской, серым становится все: море, небо, сопки, дома на сопках, люди в домах. Серыми у людей становятся чувства и желания, а от ста процентов воды в воздухе у многих вырастают жабры.

Но вот вдруг, – зачастую это случается после полудня, – шальной порыв ветра расчищает сопки, и сквозь свинцовые облака появляется долгожданное солнце. Улицы вмиг оживают, еще не успевая обсохнуть, а на набережной вспыхивает летний променад. В считанные секунды девушки сбрасывают с себя мокрую одежду, укорачивают юбки донельзя, вставляют груди в откровенные блузки и спешат подцепиться, сняться, склеиться, чтобы к бархатному сезону быть при человеке и в его «чайзере» мчаться на Шамору темной южной ночью. Несмотря на то, что город перенаселен красавицами, каждый уважающий себя пацанчик спешит в такой день на набку – успеть поживиться свежатиной. Мы не являлись исключением. Когда появилось солнце, спешно, не сговариваясь, съехались в центр города. Побросали свои автомобили на Пограничной, и, как всегда, встретились у фонтана, обычно бездействующего, от которого в направлении «Олимпийца» начиналась наша охота. Людей под солнцем уже натащило прилично, а самые проворные успели набраться и вовсю распевали караоке. Кто-то пытался купаться в еще холодном море, кто-то просто загорал с детьми и пивом. Мы было остановились у хита этого лета – передвижной тарзанки, для которой приспособили новенький «КАТО» с вылетом стрелы метров под 50. Мои друзья изъявили желание испытать себя, но когда увидели очередь, которая даже навскидку, расползалась часа на два, быстро охладели. Пока будем стоять, всех упустим. В этот момент Очкарику на пейджер первому пришло сообщение от Марка – двумя частями: «Макс, можно я поставлю к тебе. На стоянку свой автомобиль?»

– А что, Марк привез себе корч? – спросил Макс, он же Очкарик.

– Да, я забыл вам рассказать, – спохватился Яцек. – Сегодня утром заходил Марк, он позавчера пришел из Японии, привез «дюну». Но сегодня его списали с парохода.

– За что? – нервно спросил я. – Его мой батя только неделю назад туда посадил. Он в пароходстве кого-то важного просил за Марка.

– Я не знаю, за что. Марк не сказал, – ответил Яцек.

У меня на поясе запищал пейджер. Марк писал: «Гоша, перегони к Максу на стоянку мой автомо…»

– Это Марк. Просит перегнать его машину к тебе на стоянку, Макс. Поехали! Где она стоит, в порту? – спросил я друзей.

Они пожали плечами: не в курсе. Мне снова пришло сообщение: «Срочно приезжайте я у проходной.

На Верхнепортовой. Срочно».

– Макс, поехали, Марк уже в истерику впадает. А где Яцек?

Пока мы с Очкариком читали сообщения, наш товарищ неподалеку общался с двумя девицами.

– Да, надо ехать, – согласился Макс.

Яцек тем временем уже договаривался на сегодняшний вечер.

– Это мои друзья, Максим и Игорь, – представил он нас новым подругам. – А это Стелла и Маша. Сейчас придет еще одна их подруга, Евгения. Сегодняшний вечер мы проведем в компании красивых девушек!

– Привет, – я поздоровался и для себя отметил, что Стелла действительно очень красивая. Что ж – тем хуже для Яцека.

– Влад, надо ехать. Марк просит срочно забрать его грузовик. Наверное, он его только что растаможил.

– Езжайте без меня. Я пока девушек покараулю. Если мы уедем, их уведут! Мы сядем вон там, в кафе, пока пиво попьем, будем вас дожидаться. Правда, девчонки?

Было видно, что он запал на Стеллу, и уехать для него прямо сейчас сродни катастрофе.

– Влад, поехали, – заговорил Макс. – Дело срочное!

– Я не могу, я влюбился! Почему, когда у меня первый раз в моей жизни зародилось настоящее большое чувство, когда я наконец-то встретил девушку своей мечты, я должен куда-то зачем-то ехать? Кто-нибудь мне может объяснить? – Яцек стонал своим красивым баритоном. Да он и сам был красавчик.

– Ты прекрасно знаешь, что сейчас может происходить с Марком, – мы спокойно относились к его истерике. – Поехали!

Неожиданно для нас Стелла дала обет дождаться нашего друга, если он управится за час.

– Мы договорились со своей подругой, что будем ждать ее в кафе. Ты же купишь нам с Машкой по пиву? – она пользовалась ситуацией.

Влад посадил девушек за стол в уличном кафе, взял им пива и кальмаров и догнал нас уже на Пограничной. Ехать мы решили в одном автомобиле. Естественно, в трехлетнем «крауне» Очкарика – затонированном, навороченном и очень престижном.

В машине, пока мы ехали к Марку, Яцек всю дорогу доставал нас вопросом:

– Как вы думаете, она меня дождется? Как вы думаете, она не уйдет?

– Нет, Владик! – я пытался его успокоить.

– Что нет?

– Не уйдет. Тем более что ты им по два пива взял – просто так, ни за что! Такой добрый чувачок на дороге не валяется!

– Хер там, сейчас третью кобылу дождутся и свалят, или кто-нибудь их снимет! Они как раз твоим пивком подогреются! – Макс был беспощаден.

– Да, друзья у меня – «один за всех, и все за одного». Этот измывается, сука очкастая! Марк – рожа жидовская; именно сегодня ему присралось вытаскивать свой вонючий грузовик! Что за херня получать такое от друзей?

– Влад, не ной! Марку, может быть, сейчас его кривые зубы по одному вырывают за этот грузовик! Он же живым его не отдаст!

Макс знал, что говорил. Он единственный из нас был близко знаком с нарождающейся мафией. При полной поддержке со стороны ментов бандиты стремительно вписывались в нашу жизнь. Их любимым занятием являлся автомобильный рэкет. Они отбирали автомобили у моряков, у обычных людей, которые, как наш друг Марк, покупали себе паспорт моряка, устраивались кто как сможет на любой пароход, который ходил в Японию. И везли с японских автомобильных помоек почти дармовой сэконд-хэнд. На берегу нашей великой Родины их ждали, их потрошили, их рвали на части. Кто-то платил своими бабками, кто-то своим здоровьем, а кто-то и жизнью.

Яцек больше не проронил ни слова: он понимал, в какой опасности находится наш друг Марк. Мы вчетвером были одногодки, жили в одном подъезде, учились в одном классе – с самого первого. И только после школы наши пути разошлись: я, Влад и Макс пошли в бурсу, а Марк, которому армия не грозила ввиду отсутствия здоровья, получил «волчий билет» и вдруг поступил в местный театральный институт. Мы пребывали в шоке, а особенно Влад. Он, прирожденный герой-любовник, играл на гитаре, пел красивым баритоном, имел успех у девушек. Если бы не его отец, украинский националист из Черниговки Тарас Григорьевич Яценко, то Влад и сам бы попробовал замутить с Мельпоменой, но его конкретный папа конкретно сказал: пойдешь в бурсу. И он пошел вместе с нами. А Марк доучился до артиста драмтеатра и кино. Так у него записано в дипломе. Несмотря на то, что у него полностью отсутствовал слух и говорил он ровно, без интонаций, без эмоций, как будто через силу, делал одолжение. Учеба в театральном никак не повлияла на эту его особенность. Когда мы встречались с его импульсивными однокурсниками, в которых, казалось, сидит по нескольку чертей, то на их фоне наш друг выглядел ожившей мумией. При всем этом Марк был ярко выраженным евреем и одновременно похож на злобного маленького Пушкина. Я считал, что именно за это сходство его и взяли в артисты. Но Марк утверждал, что его подогрело землячество, из которого на девяносто процентов состоял педагогический состав в театральном институте.

– Должны были взять одну девочку из наших, но у нее во время третьего тура крышу снесло! Ее прямо из аудитории в дурку увезли. А так как больше евреев уже не осталось, им пришлось меня взять. Хотя бы один же должен быть!

– А как ты до третьего тура добрался? – с пристрастием пытал его Яцек. – Ты же ни одного стиха толком не знаешь, а петь и плясать и подавно не умеешь!

– Я последним зашел стих читать. Спокойно так начал: «А судьи кто?». Потом задумался, как там дальше… Стою, перебираю в уме варианты. Когда заговорил, меня главный прервал, похвалил, сказал, что я паузу хорошо проживал, вдумчиво. Он же не знал, что я стих вспоминаю, – бесстрастно рассказывал Марк.

– Но во втором туре надо петь и плясать, Марк! Там же тебя должны были сразу убить, как только ты рот раскрыл или коленце выкинул! – Яцек психовал пуще прежнего.

Марк ничего не прояснил по поводу второго тура. Я предположил, что он его купил, этот второй тур; но как он это сделал, осталось не ясно. А на третий тур они приготовили этюд по мотивам «Ромео и Джульетты» – как раз с той девочкой, которая сошла с ума. Короче, Марку проперло!

Когда мы подъехали к проходной, нашего друга нигде не было. Я зашел в здание, где располагались различные диспетчерские и другие портовые службы (в последние годы оно все больше походило на проходной двор), но и там Марка не встретил.

– Может, он еще в порту. Подождем? – предложил я, садясь в машину.

– Поехали на набережную, пока телки не ушли! Марк уже повез свою трахому к Максу на стоянку! – Яцек обрадовался, что не увидел Марка – ни живым, ни мертвым.

– Как он ее повез? У него же прав нет! – Очкарик еще хотел что-то добавить, но в эту секунду запищал его пейджер.

Он прочитал сообщение; его и так невеселое лицо совсем огорчилось.

– Он поехал, судя по адресу, в офис к петраковским! Двинули через порт, может, успеем перехватить. Они же его там похоронят! – Макс завел автомобиль и подъехал к въезду в порт. Он показал свой пропуск охраннику, но тот начал бычить.

– Этот пропуск – на автомобиль с водителем, а на пассажиров нужно выписывать отдельные на проходной! – охранник держал в руке цепь и смотрел на Макса.

Тот достал из кармана пачку денег, вытащил пять тысяч, подумал, добавил еще две бумажки по тысяче – с видом причала, через который мы собрались ехать, – и протянул семь тысяч охраннику.

– Может, еще тыщонку накинешь? – радостно спросил тот.

– Может, я ему по ебалу сейчас накину? – предложил я в ответ, открывая заднее, дочерна затонированное окно.

Вид моей головы шестьдесят второго размера убедил его, что и этих денег достаточно, он снял с крюка цепь и махнул: проезжайте! На наши с Владом возмущения по поводу «этих алчных ублюдков» Очкарик спокойно возразил:

– А как ему еще семью прокормить? Им зарплату месяцами не платят, а работу хорошую сейчас не найти, вот он и использует свой единственный ресурс, как может. Потому как нет никаких оснований для того, чтобы выписать вам легальный пропуск в порт! Надо во весь голос радоваться, что есть такие парни, как этот охранник, которые очень сильно облегчают нашу жизнь с ее дебильными законами и идиотскими порядками! Этим людям вы должны в ноги кланяться! Но сначала, конечно, надо по ебалу давать, чтобы они не борзели. И только потом – в ноги!

– А почему мы должны ему кланяться, а ты не должен? – спросил Влад.

– У меня же пропуск есть, – ответил Макс.

Переезд в порту оказался закрыт. Маневровый тепловоз сортировал вагоны, и, судя по тому, что наш автомобиль стоял второй в очереди, маневры только начались.

– Можно прилипнуть минут на сорок. Поехали обратно, – предложил Очкарик.

– Да, поехали, по причалу объедем, – предложил я.

– А как? Я не знаю! – засомневался мой друг.

– Поехали через четырнадцатый причал, я знаю путь. Разворачивайся, только не гони! – я стал показывать дорогу.

Мы продвигались под ржавыми портовыми кранами, среди гор катанки, которая была хитом продаж в Китай. Хорошо, что попали в пересменку, когда на причалах не было никого, кроме бродячих собак. Они валялись на подсыхающем теплом асфальте и лениво провожали взглядами наш автомобиль, который неторопливо петлял по причалам. Когда мы выехали из порта, Влад, уже смирившийся с потерей любви всей своей жизни, попросил Очкарика:

– Включи радио! Че у тебя постоянно херня поет?

– Вообще-то, это Том Вэйтс, но если ты считаешь, что это херня, переключи на радио, – Макс спокойно относился к таким просьбам.

– Давай я врублю «ВиБиСи», там постоянно шансон крутят.

Влад причислял себя к фанатам шансона. Он переключил магнитолу. На несколько секунд воцарилась тишина, а потом из динамиков послышалась тема из фильма «Профессионал», когда в конце убивают Бельмондо и надрывно звучит струнная секция. Очень красивая музыка. На «ВиБиСи» ею предваряли некрологи по убиенным бандитам. Часто тема звучит, надо сказать. Сопутствующие слова обычно читал диджей Марти. После музыкальной паузы он своим слегка картавым и замогильным голосом начинал: «Вчера трагически оборвалась совсем молодая жизнь друга-брата-отца-сына-мужа имярек. Все причастные типа скорбят; похороны и поминки по намеченному плану».

В этот момент я вертел в руках лежавшую на заднем сиденье видеокассету:

– Что за кино?

– Тихо, блин! Прослушал, кого хлопнули! – закричал на меня Очкарик.

Он резко надавил на газ; его дизельный «краун» резво подхватил, и мы, объезжая впереди идущие автомобили, выскочили на встречку. Теперь настала моя очередь орать:

– Макс, ты в могилу торопишься? Там у Трансфлота постоянно менты пасутся! Дождешься – права отберут!

– Не каркай! – Очкарик показал правый поворот и попытался вклиниться между машинами справа, но кто-то из них недовольно просигналил.

Я открыл заднее окно и завопил во весь голос:

– Че, зубы лишние?

Вид моей большой головы не добавлял обычному человеку желания продолжать дорожный спор, и наш оппонент притормозил, пропуская нас вперед себя. Мы свернули на Корабельную набережную и помчались вдоль стоявших пришвартованных кормой у стенки кораблей ТОФа.

– Какое кино, Макс? – повторил я свой вопрос, как будто ничего не происходило.

– Там два фильма, – так же спокойно продолжил мой друг, – «Бешеные псы» и «Палп фикшн».

– «Бешеные псы» я смотрел, клевое кино. Это же там они друг друга в конце перестреляли? – я развалился на заднем диване и глазел по сторонам. – А второе… Как ты сказал?

– «Палп фикшн» – «Бульварное чтиво»! – охотно объяснял Очкарик.

– Опять какая-нибудь поебень? – вступил в разговор Яцек. Он произносил это ругательство, делая ударение на букву «о». – Я у него недавно взял кассету. Как она называлась, «Сало»?

– «Сало или Сто двадцать дней Содома», – Очкарик заржал.

А Яцек продолжил:

– Прикинь, там как начали срать, жрать говно, трахать в жопу друг друга!.. А я с родаками зарядился этот фильм посмотреть. Думал, папка мне видик об голову разобьет. Он так орал, что у него с сердцем плохо стало! – Влад рассказывал эту историю, не особенно огорчаясь в содеянном, а Макс ржал во весь голос.

Я же помалкивал о том, что этот фильм тоже брал у нашего друга. Когда я спросил его, что за пленка, Макс ответил: «С элементами эротики». «То, что мне нужно,» – подумал я. В тот же вечер пригласил на просмотр одну девицу, на которую строил дальнейшие планы, но, увы, она не дожила и до половины киносеанса, обозвала меня придурком и свалила. И с тех пор не хочет со мной разговаривать. Но меня этот фильм привел в невероятное возбуждение. Помню, что мастурбировал тогда – до членовредительства в буквальном смысле слова. С тех пор я стал доверять эстетическим вкусам Очкарика.

– Макс, я возьму посмотреть?

– Возьми, но потом вернешь, я его Славке обещал, – ответил Макс.

Славка – это наш однокурсник по бурсе. В настоящее время он делал себе головокружительную карьеру в бандитских кругах и состоял бригадиром у миховских. Дружил с ним только Макс; мы с Яцеком опасались.

– Может, лучше я после него посмотрю? – предложил я.

Макс усмехнулся:

– Славка до конца недели во Врангель уехал. Смотри, ничего не бойся. Фильм – отвал башки! – эта степень у Очкарика была превосходной, потому я больше не колебался.

Между тем мы подъехали к небольшому трехэтажному зданию недалеко от памятника Невельскому и припарковались под уклон правой стороной. Когда я открыл дверь, то буквально выпал из машины. Очкарик тоже вылез на улицу покурить, а Влад остался слушать поющего песню про лебедя Круга. Я посмотрел на небольшие окна в здании из посеревшего кирпича, и мне показалось, что в одном из них заколыхалась штора.

– Там, наверное, Марека пытают, – предположил я.

– Где? – Макс выпустил струю дыма.

– Да вон окно, на третьем этаже, – кивнув в ту сторону.

В том окне снова дернулась штора.

– Да, там штаб у петраковских. Пе-е-ездец Марку! – он всегда в этом слове говорил букву «е» вместо «и», немного ее протягивая.

– Что делать? Может, в милицию позвонить? – мне никогда недоставало ни ума, ни смекалки в подобных ситуациях.

– Ты что, дурак? Менты у бандитов в охране служат! Подождем немного. За грузовик Марка совсем убивать не станут, только если упираться начнет!

Эти слова Макса меня успокоили, хотя если вдуматься, то успокоительного в них находилось немного. Макс докурил сигарету, открыл дверь и уже хотел садиться за руль, как у него на поясе снова запищал пейджер. Он прочитал сообщение и транслировал его нам:

– Это Марк. Пишет, что сейчас выйдет, – он не успел закончить фразу, как из двери вышел Марк и спокойно (даже слишком спокойно!) направился к нам.

Он, не здороваясь, сел в автомобиль, причем на мое место. Мне пришлось его сдвигать влево, чтобы залезть обратно. Когда мы уселись, Очкарик спросил:

– Куда?

– В порт, – коротко ответил Марк, – на верхнюю проходную. Там «дюна» стоит.

– Мы там были. Нету там никакой «дюны», – доложил Яцек.

– Сейчас ее туда привезут, – все так же ровно продолжал Марк.

– Ты уверен? – переспросил его Макс.

– Да. Вот документы и второй ключ. Мне их только что отдали. А машину они со своей стоянки перегонят к проходной. Они у меня ее там забрали два часа назад, – Марк, все так же спокойно, выдал нам эту информацию.

– Марк, петраковские тебе отдали документы и ключ? – Очкарик уточнял ситуацию.

– Да, – ответил Марк.

– Как это было? Расскажи! – Макс настойчиво выпытывал у Марка подробности, а сам выезжал на Светланскую, пытаясь повернуть налево через плотный поток.

Наконец, ему это удалось, и мы помчались на Эгершельд.

– Через порт не поедем? – спросил Влад.

– Если сами за себя заплатите, то поехали, – предложил нам Очкарик. А так как мы не изъявили желания платить, он продолжил путь по городу. – Марк, ну, рассказывай!

– А что рассказывать? Я снял с парохода «дюну», перегнал ее на проходную. В порту же ментов нет. Только сообщения тебе и Игорю отправил, чтобы вы ко мне подъезжали, тут подходят три «торпеды», забирают ключи и документы, пишут на бумажке 800 долларов и говорят принести их сегодня по этому адресу. Я отправил тебе другое сообщение, а меня второй механик туда подбросил…

– А за что тебя с парохода списали? – перебил я Марка.

– Колода, да погоди ты, потом выяснишь! Марк, продолжай. Ты приехал к петраковским, и что дальше? – Максу не терпелось услышать продолжение истории.

– Я поднялся на третий этаж. Там сидят два мента на охране… – тут его снова перебили, но теперь уже сам Очкарик.

– А ты хотел к ментам обращаться! Гоша, ты наивен в своих мечтах! – это он мне. – Ну, и дальше что? – снова к Марку.

– Они меня спросили, к кому. Я показал бумажку, на которой написана цифра. Те обрадовались и впустили меня внутрь.

– Закон и порядок! – прокомментировал Очкарик. – Продолжай, Марк, не тяни!

– Вы же меня сами перебиваете постоянно! – возразил Марк.

– Хорошо, больше не будем!

– Короче, захожу я в кабинет, куда менты сказали. Там сидят человек пять быков – таких, как Игорь, только выше ростом…

– Бля, че я, бык, что ли? Ты, Марк, ничего не попутал, в натуре? – я завелся с пол-оборота.

– Извини, Игорь, я имел в виду, таких же широких, как ты, только еще и ростом повыше. Ну, зашел, смотрю: за столом сидит такой красавец с рассеченной губой. Я к нему подошел и говорю: «Машину отдайте!» Он вскочил, сразу стал орать: «Ты кто такой, кто за тебя слово скажет?» Я сначала хотел тебя, Макс, назвать…

На этом месте Очкарик просто завопил:

– Ты что, Марк, охуел? Меня же подтянут за твой базар! Кто я такой, чтобы за тебя говорить? Это же был Само… – он осекся и не стал договаривать фамилию (или кличку) до конца. Он понял, с кем говорил Марк.

– Я же сказал, что хотел, но не назвал. Я отошел к окну подумать. Смотрю – вы подъехали. А когда Игорь из машины вылез, вспомнил, как ты говорил, что он на Талалихина похож. Повернулся к ним и говорю: «Пацаны, вы Талалихина знаете?» Они напряглись. Тот, который на меня орал, подскочил к окну, посмотрел на Игоря и сказал одному из своих, чтобы тот отдал мне документы. Пока он их искал, у него их вот такая пачка была, – Марк руками отмерил сантиметров пятнадцать, – я позвонил и передал тебе сообщение, что сейчас выйду. Вот и все!

– А кто такой Талалихин? – недоумевая, спросил Макс.

– Как кто? – теперь настала очередь Марка недоумевать. – Чемпион мира по самбо. Ты же сам говорил, что Игорь на него похож. Только у Игоря голова побольше, а так – один в один!

– Чемпион мира – это Халиулин. Марк, ты все напутал! – кричал Макс.

– А Талалихин тогда кто? – Марк с недоверием отнесся к его словам.

– Откуда я знаю? Какой-то воин; по-моему, летчик! Он, кажется, первый, кто в войну на таран пошел! – вспоминал историю Очкарик, который школу окончил, имея в аттестате только пятерки. Он и в бурсе учился на отлично, но за плохое поведение не получил ни золотой медали, ни красного диплома. – Да, точно! Он – Герой Советского Союза! Улица, где-то в районе Тихой, в честь его названа.

– В районе Борисенко, на сопке, не доезжая до Тихой, – вставил я свое веское слово. Последняя моя подруга жила на этой улице. – Но Талалихин – это, по-моему, моряк. А летчик, который таран совершил, – его фамилия Гастелло! Я помню, в детстве постоянно по радио песню пели: «Я летчик – товарищ Гастелло…» Ну и дальше в таком духе…

– В каком духе? – вступил со мной в спор Очкарик. – Гастелло – это тоже летчик, но он, когда его подбили, свой самолет направил на грузовой состав или на танки, я точно не помню.

– А я помню точно, как в песне пели, что он хочет летать, но на таран в любой момент подпишется! – я не сомневался в своей правоте: строчки из этой песни были у меня как будто перед глазами, и я уверенно стоял на своем.

– Забьемся? – предложил Очкарик.

– Давай! На что? – ответил я.

– На сто баксов!

– Ты че, дурак? На сто баксов я никогда не буду спорить, даже если я на сто процентов уверен! Сто баксов! Ты, Макс, богатый, а я нет. Тебе эта сотка по фигу, а я на черностоечного «марка» коплю! Но в своих словах я уверен! – я действительно был уверен, потому что когда я уверен, то я уверен, а когда не уверен, то тогда нет.

– Хорошо. Сейчас начало девятого, а краевая библиотека до девяти работает? Кто помнит? – спросил нас Макс.

– Зачем тебе? – Яцек явно подозревал неладное.

– Заедем ненадолго, посмотрим, кто такой Талалихин и кто такой Гастелло! Колода будет спорить до талого, даже если он на двести процентов не прав! – Очкарик перестроился в правый ряд, намериваясь свернуть на Океанский проспект, чтобы по нему подняться к библиотеке.

Влад и Марк синхронно заголосили: один кричал, что бы его отвезли на набку, где его уже заждалась красивая телка; второй – что надо срочно ехать к проходной, иначе свой грузовик он не увидит никогда. Но Макс оставался непреклонным:

– На пять минут буквально!

– Эти придурки мой грузовик просто бросят с ключом в замке зажигания, и кто угодно может его угнать! С чего я тебе буду отдавать триста долларов за паспорт моряка? – Марк говорил спокойно, но было видно, что он взволнован.

Угроза потери трехсот долларов, безусловно, подействовала на Очкарика. Вместо того, чтобы повернуть направо, он проехал прямо, и через десять минут мы подъезжали к проходной порта. Грузовика еще не было, и нас посетили сомнения в том, что он появится. Но буквально следом за нами подъехала белая «дюна» и остановилась прямо на проезжей части. Из нее вылез обыкновенный, ничем не примечательный парнишка, сел в сопровождавший его «диамант» без номеров, и, развернувшись, они уехали в сторону Казанской. Марк не спеша вылез из Максовского автомобиля и подошел к своему работающему грузовику. Мы потянулись следом за ним. Вдруг слева, из порта, вынырнула серая «селика» с наглухо тонированными стеклами. Она медленно подъехала к нам. Сидевшие в ней двое парней о чем-то переговорили между собой и тотчас под визг колес сорвались вслед за «диамантом». В воздухе запахло жженой резиной, а мы сообразили, что, окажись мы здесь минутой позже, «дюна» исчезла бы, как мираж. Макс очнулся первый.

– Гоша, садись за руль! Марк, бери документы – и к нему. Поедем через порт, не отставайте!

Он сел в «краун» и сразу поехал к проходной, на которой до сих пор нес вахту наш старый знакомый. Макс перекинулся с ним парой слов, тот кивнул головой и опустил цепь. Я дождался, пока Марк сел на пассажирское сиденье, включил передачу и… заглох.

– Игорь, чего ты тупишь? – Марк, не мигая, смотрел на меня.

– Марк, заткнись! Сейчас сам за руль сядешь! – я вспотел от волнения, но сообразил, что включил третью передачу вместо первой. Снова завел грузовик, аккуратно воткнул первую и плавно тронулся с места.

– Не злись, я же в хорошем смысле слова! – когда мы двинулись, Марк повеселел.

«Краун» с нашими друзьями ждал нас сразу за цепью. Я пристроился вслед за ним, и мы поехали по свободной портовской дороге.

Стоянка, в которой наш друг имел долю, находилась сразу за городским парком, и мы добрались туда достаточно быстро и без приключений. Когда я въехал вслед за Очкариком на отсыпанную гравием площадку, он уже переговорил со сторожем и показал мне место в самом дальнем углу. Я тронулся в том направлении, но меня остановил Марк:

– Игорь, погоди минуту!

Он вылез из кабины и залез в кузов. Я оглянулся назад и увидел, что там находятся несколько стиральных машин, перетянутые веревкой, чтобы не болтались. Марк пошевелил губами, посмотрел на меня и спрыгнул на землю. Он подошел к Максу и что-то ему сказал. Очкарик выскочил из машины и стал кричать на Марка, размахивая руками. Мне стало интересно и, поставив авто на нейтралку и дернув кверху ручник, я выпрыгнул из кабины. Влад тоже вылез из «крауна», и мы стали интересоваться, в чем проблема.

– Этот дурак хочет вернуться в офис к петраковским, – сообщил нам Макс.

– Зачем? – поинтересовался Яцек.

– Я привез шесть стиралок. Две из них пропали – причем обе автоматы, самые новые. Я у пакистанца четыре часа выпрашивал, чтобы он мне их подарил. Под конец уже думал, он меня задушит! А вчера мы договорились с одним барыгой! Он всю партию собирался оптом забрать, по семьдесят баксов за машинку, но только с условием, что эти две тоже будут. А без них остальные стоят максимум по сорок! – приводил Марк свои железные доводы. – Максим, давай вернемся!

– Марк, даже если на секунду предположить, что петраковские не вкурили, что они лоханулись по полной… Так вот, даже если на секунду это предположить, то, когда ты туда приедешь, чем ты будешь мотивировать свои притязания на две бэушные стиральные машины? Тем, что Талалихину не в чем исподнее стирать? Ты своей башкой подумай, Марк, прежде чем туда ехать! – после этих слов Очкарик уставился на Марка, а тот смотрел себе под ноги.

– А если я скажу, что у меня маленький ребенок родился, и мне надо много стирать… всего? – он развел руки, показывая как это много.

– Марк, я понимаю, что в тебе сейчас зов предков к наживе любой ценой перебивает все доводы разума. Поэтому просто послушай меня! Я туда тебя не повезу, и пацаны не повезут, – Очкарик кивнул на нас с Яцеком. – Скажу больше: если мне не удастся тебя убедить оставить эту тупую затею, я сам тебе сломаю ногу и сразу отвезу в травмпункт. Только так я смогу спасти тебе твою маленькую еврейскую жизнь. Тот красавчик с рассеченной губой – очень злобный и очень умный! Он уже давно понял, что пронес лоха с твоим грузовиком, и по их законам должен будет вдвойне возместить ущерб, который нанес своей фирме! А знаешь, как она называется?.. «Октопус»!

Марк пожал плечами, вопросительно посмотрел на нас с Владом. Мы в ответ развели руки.

– «Октопус» – это спрут, дебилы! – Макса наша тупость обычно радовала, подчеркивая его превосходство над нами. Но у медали всегда есть две стороны, и сегодня был тот случай. – Они позиционируют себя мафией, причем почти официально, а ты, баран, к ним сам ехать собрался! Да вам сейчас надо заховаться на неделю, пока все не утихнет!

Очкарик любил обобщать, параллелить и усугублять. Мы к этому привыкли и особо не огорчились, когда он нас с Владом приклеил к Марку – мы понимали, что он за него переживает. Поэтому я полностью поддержал Макса в этом вопросе:

– Марк, я сломаю тебе вторую ногу. Мне кажется, что ты все равно на одной туда потащишься!

– Хорошо, – сказал Марк. – Но тогда ты мне скостишь мой долг до двухсот долларов?

– Это типа упущенная коммерческая выгода? – уточнил Макс.

Марк утвердительно кивнул головой.

Очкарик скрутил кукиш из своих коротких, толстых и волосатых пальцев. Такой убедительный кукиш! Молча сунул его Марку в нос и, обращаясь к нам, со злостью в голосе сказал:

– Пусть едет! Гоша, отгони его грузовик за ворота и брось где-нибудь в ближайшем дворе – на нем сейчас ездить опасно! – он повернулся и пошел в будку к охранникам: они все это время наблюдали за нами через окно.

Я догнал его через пару шагов:

– Макс, не горячись! Ты же с детства знаешь Марка! Ему тяжело сейчас, в силу своей национальной особенности, сделать правильный поступок, и мы должны ему в этом помочь! Ты сам всегда говоришь, что друзья должны друг друга спасать! Давай я поставлю здесь его грузовик, а если он до сих пор не отказался от своей безумной идеи, мы заведем его в будку к сторожам и немного побьем! Просто покажем, что у петраковских будет то же самое, только гораздо больнее. Марк поймет, он же не глупый!

Моя идея – особенно ее последняя часть – встретила у него горячую поддержку. Он еще раз показал, куда поставить грузовик, а сам отправился к сторожам:

– Пойду этих уродов дрючить. Такая козлиная смена! Надо найти повод, чтобы их оштрафовать!

Я снова сел за руль и поехал в дальний угол, куда показал наш друг. Марка и Яцека взял с собой. С грузовичка при перевозке на пароходе скрутили зеркала заднего вида, и для того, чтобы я смог заехать задом в довольно узкое место между машинами, мне нужна была помощь. Яцек встал слева, а Марк рядом со мной, справа. Я открыл оба окна и стал потихоньку сдавать назад. Из-за дефицита пространства заезжать приходилось, поворачивая слева направо. Когда грузовик, медленно пятясь задом, начал заезжать на место, Марк, молча стоявший на расстоянии вытянутой руки от меня, вдруг негромко произнес:

– Игорь, ты сейчас можешь наехать на чужую машину!

В ту же секунду я почувствовал, как во что-то уперся, и услышал характерный звук разбитой фары. Матерясь и проклиная все на свете, я вылез из кабины и посмотрел назад. «Дюна» нижним углом кузова заехала в фару «миража», стоявшего справа.

– Марк, ты для чего здесь стоишь? Для мебели? Ты что, ждал, пока я наеду на этот сраный «мираж»? – я орал, как потерпевший.

– Игорь, я тебя предупреждал! Влад может подтвердить! – оправдывался Марк.

И хотя я не бил его уже лет пятнадцать, он всегда считал, что основная угроза его здоровью исходит от меня, и потому отошел на пару шагов назад на всякий случай. Яцек сделал жест рукой, который означал: «Меня не впутывать».

– За эту фару ты будешь платить! Ты проебал! – я был убедителен, но понимал, что в лучшем случае нам с Марком придется платить пополам.

– Игорь, ты же сидел за рулем! Я здесь совершенно ни при чем! – возразил Марк, сделав еще два шага назад.

Блин, мечта всей моей тридцатилетней жизни, мой черностоечный «марк два» цвета «белая ночь» снова отдалялся от меня на неопределенное время и расстояние! Я, конечно, понимал: Влад не даст мне применить к Марку пару болевых приемов, чтобы убедить его взять всю вину за разбитую фару на себя, и уже мысленно считал, во что мне выльется участие в покупке новой. Вдруг мы увидели приближающегося к нам быстрым шагом Очкарика. Он шел и махал рукой сверху вниз, пытаясь нас остановить. Мы прекратили спорить и стали дожидаться нашего друга. Мои глаза налились злобой, кулаки чесались, а матерные слова рвались наружу из-за крепко сжатых зубов.

– Погодите, не орите! – подошел запыхавшийся Очкарик. – Помяли кого-нибудь?

– Нет, только фару на «мираже» разбили. Марк проебал, я его поставил справа… – я начал рассказывать свою совершенно справедливую версию этого события, но Макс меня остановил:

– Да хер с ним, мне не интересно. Марк так Марк…

Но Марк не дал ему продолжить:

– Макс, почему ты всегда на его сторону встаешь? Что за антисемитизм, в конце концов? Чуть что случилось, сразу Марк виноват – без вариантов!

– Марк, заткнись! Мне по херу, кто из вас это сделал, только не орите! Я сам переставлю грузовик в другое место! Вы пока стойте здесь, только не голосите, потом объясню!

Он залез в кабину, плавно тронулся и переехал на свободное место в метрах тридцати. Заглушив мотор, Очкарик подозвал нас к себе. Когда мы подошли, у него в руках был непонятно откуда взявшийся кусок брезента.

– Накрой свои стиральные машины, чтобы не вводить в людей искус! И догоняй нас – будем ждать тебя в «крауне», – он протянул брезент Марку, а нам махнул рукой.

Мы с Владом неторопливо двинулись следом за ним. Мое настроение улучшалось. Я знал: если Макс сразу не применил штрафных санкций – значит, у него есть план. Только сели в его автомобиль, Влад сразу вспомнил про телку на набережной и начал торопить Очкарика:

– Максик, поехали! Я уже не говорю про тех девок – они пропали, это ежу понятно! Но и другие разбегутся, которых еще не успели размести!

– Сейчас дождемся Марка и поедем. Пара минут уже ничего не решит, – отозвался Макс.

Через свои очки, больше похожие на бинокли, он пристально наблюдал за сторожами, которые убирали территорию около будки. Пришел Марк. Макс посигналил сторожам; те открыли ворота, и мы уехали со стоянки. Первые минуты ехали, не проронив ни слова – ждали объяснений, а наш товарищ с ними не торопился. Он заговорил, только когда свернул на Океанский:

– Чем вы хороши, все трое? Тем, что все, что вам ни поручишь, вы или проебете, или поломаете! Один из вас хохол, один – еврей, а третий – мордвин, но втроем вы – самые настоящие русские богатыри! Я вас спецом послал в эту дыру, куда невозможно в принципе заехать, – во всяком случае, такому водителю, как Игорь! Но я знал, что вы тупо будете туда стремиться. Вы молодцы!

– Макс, а зачем тебе это надо было? – спросил Влад. Он не попадал на деньги и мог себе позволить просто полюбопытствовать.

– Эти сторожа у нас с Жекой, с которым мы стоянку держим, деньги воруют! Мы это знаем, но доказать не можем! Потому решили их подставить, машину чью-нибудь слегка помять в их смену! Вы подвернулись как раз кстати! На том месте, куда вы пытались грузовик загнать, Жека свой мотоцикл ставит! А этот «мираж», на котором вы фару разбили, – его телки, он с ней кататься уехал! Вернется и будет сторожей казнить! Он – мальчишка суровый! – план, на мой взгляд, оказался слишком сложным.

– Ты бы мне сказал – я бы эту фару просто молотком разбил! – в моем голосе проскользнули сомнение и усмешка.

– Игорь, нам нужно, чтобы ущерб был нанесен другим автомобилем, чтобы следы остались на гравии. В этом плане вы были на высоте! Жека только не планировал, что это будет корч его телки, а в остальном все очень удачно! – Макс радовался, причем очень бурно.

Мы редко видели его таким искренним. Вообще, он считал себя весельчаком, но его веселье было злым. Он постоянно кого-то стебал, высмеивал, вышучивал, придумывал людям и событиям какие-нибудь обидные клички и прозвища. Да – это получалось смешно, но недобро! Макс очень любил чужие оплошности, ошибки и мелкие неудачи. Его не радовало чужое горе – во всяком случае, виду он не подавал. Но если ты поскользнулся и упал, ударился лбом о перегородку или наступил в говно, и он узнавал об этом, у него надолго появлялся повод для хорошего настроения. Я не горел желанием знать, какие санкции они собирались применить к тем сторожам со стоянки. Мне не надо было платить – и это главное.

– Марк, а почему тебя списали с парохода? – мы уже приехали, и Очкарик искал место для парковки.

Сейчас самый подходящий момент прояснить этот вопрос.

– Игорь, это подстава! – Марк печально посмотрел на меня: ему показалось, такой ответ должен меня устроить.

– Марк, ты гонишь? Мой батя за тебя просил капитана-наставника из пароходства. Чтобы на такой пароход сесть, люди деньги платят, а ты моего старика убедил, что это он тебе должен! Что случилось?

– Я пал жертвой антисемитского заговора! – Марк готов был заплакать, но меня его еврейские уловки мало волновали.

– Ты же живой! – возразил ему Очкарик.

– Живой? – удивление, недоумение и скепсис звучали в вопросе, которым Марк ответил ему. Он пристально посмотрел на Макса и печально спросил. – А что толку?

– Тебе лучше знать! – Макс с трудом парковал свой большой автомобиль задом в горку. С третьей попытки ему удалось втиснуться между старенькой «кариной» и довольно свежим «блюбердом».

Влад, который собирался выскочить на волю сразу после того, как Макс остановится, вдруг повернулся к нам с переднего сиденья:

– Марк, что с тобой случилось? Давай быстрее рассказывай, меня же ждут!

– Давай уже, рожай! – а во мне и подавно закипало говно.

– Почему он на меня орет? – обратился Марк к сидящим впереди Максу и Владу за поддержкой. – Я не могу сосредоточиться!

– Давай, я тебе помогу, – я надавил Марку на ключицу (есть там, в ямочке у шеи, болевая точка).

Он флегматично крикнул:

– Ай!

– Гоша, ты его поломать хочешь? Из-за тебя тут торчим! Не трогай Марка, пусть говорит! – Владу не терпелось узнать, ждет его телка или нет, но он не мог уйти, не дослушав до конца всю историю.

– Тебя тут кто-то держит, Яцек? Иди, мы сами разберемся! – все меня раздражало в этот день.

– Заткнитесь все, кроме Марка! Владик, если тебе невмочь, то наваливай! А ты Колода, кто – Рэмбо? Что ты постоянно на людей кидаешься? – Очкарик раздраженно ставил нам на вид. – Марк, давай стартуй, не затягивай! Смотри, вон с Тихой уже срань натягивает, а мы еще гулять собирались!

– Я все время пытаюсь начать рассказывать, но вы постоянно мне мешаете! Макс, можно, ради бога, приглушить эти песни? С каких это пор в твой машине поют этот бред?

– Это не бред. Это «ВиБиСи» – единственное радио, которое формирует в нашем городе культурную среду! – Влад грезил стать диджеем на этом радио.

– «Владимирский Централ» – это наша культурная среда? – переспросил Марк.

– Да, Марк, шансон – это НАША культура! – ответил ему Очкарик, ехидно глядя на Яцека.

– Не надо, Максим, меня подъебывать! – взъярился Влад. – На «ВиБиСи» можно и Владимира Семеновича частенько услышать, а это отец русского шансона!

– Я думал, что он бард. Во всяком случае, он сам себя таковым считал. А отец русского шансона, на мой взгляд, это Вертинский! – совершенно серьезно ответил Макс.

– Кто? Вертинский? Ты, Макс, ничего не путаешь? Марк, ты слышал? – меня Яцек никогда не впутывал в эти споры: он имел твердое убеждение, что большинство имен и понятий для меня неведомы.

– Вертинский не только отец русского шансона, он еще – и его мать, – ответил Марк.

– Почему мать? – спросил Яцек.

– Потому что Эдит Пиаф у нас никогда не было, а Вертинский был, – он немного подумал и продолжил. – Он выступал в одном лице – отец и мать!

– Марк, давай комкай эту бодягу! А то один к телке спешил, другой гулять подрывался, а сами сидят, всякую херь несут! – я терпеть не мог таких базаров. – Давай уже рассказывай, почему тебя списали с парохода?

– Пойдем на набережную, и я по ходу все расскажу, – предложил Марк.

Я понимал: он хочет быть подальше от меня. Наша близость его волновала.

– Нет, за пределами этого автомобиля слишком агрессивная среда. Мы два дня назад только из машины вылезли, чуть со спортсменами не сцепились, – Очкарик развернулся на сто восемьдесят градусов и смотрел на меня в упор из-за подголовника.

– Бля, Макс, среди них был Черняк! Он мне сто долларов уже два месяца торчит, и ты это знаешь! Что я – должен был его отпускать? Когда тебя не касается, ты такой миролюбивый становишься! – я давно заметил за Очкариком эту особенность: если силы были равны, он предпочитал не связываться.

– Потому что я реалист. Черняк теперь авторитетный пацан, а ты с ним в терминах разговариваешь! – мы реанимировали наш спор, который длился третий день.

Максу не понравилось то, каким тоном я потребовал долг с Черняка, с которым мы с десяти лет ходили в секцию борьбы в «Динамо». Потом, лет через пять, он ушел, стал заниматься каратэ у одного известного сэнсея и достиг неплохих результатов. В начале девяностых, когда каратэ вышло из подполья, каратисты стали «спортсменами» – бандой без жесткой структуры. Черняк состоял у них в руководстве, и Макс утверждал, что он постоянно носит с собой пистолет. Я слабо верил своему другу, т. к. знал – сегодня он убежден в одном, а завтра – в совершенно противоположном, причем с той же уверенностью.

Когда недалеко от дома физкультуры на Партизанском, мы случайно встретились с Черняком, он шел с двумя своими товарищами, а я – с Максом и Яцеком. На мой конкретный вопрос, где деньги, Черняк, в таком же повышенном тоне, отвечал мне, что отдаст, когда будут. Тогда я предложил начать фиксировать процент в день. Он не согласился, и наш с ним разговор чуть было не перерос в жесткое противостояние, но наши товарищи, и, прежде всего, Очкарик, смогли погасить конфликт. Мы с моим должником договорились, что недели за две он вернет долг, и на том расстались. И если на меня эта история не произвела особого впечатления (ну, мы с Черняком примерно на равных когда-то боролись), то Макс, видимо, пережил несколько неприятных минут, хотя и виду не подал. Что-то уж слишком часто в последнее время мой друг прокладывал, что к авторитетам надо относиться с пиететом. Тоже – нашел себе героев! Я теперь уверен, что Черняк мне сотку отдаст; а если бы я тогда ему сурово не напомнил, больше никогда бы ее не увидел. А то, что у него пистолет за пазухой, – не страшно. Из-за сотки он вряд ли стал в меня палить. Уроды они, эти крутые, забирают у людей кровное. Я всегда радуюсь, когда на «ВиБиСи» начинает тема из «Профессионала» звучать. Значит, еще одного хлопнули. Хотя меня иногда посещает мысль – а вдруг невиновного убили? Но я ее всегда отметаю: если убили блябудового, значит, за дело.

– На «Кигиляхе» боцман ГигиНеШвили, подлый грузин, меня сразу возненавидел, как только я на палубу вступил. Я еще рот не открыл, смотрю, а он уже меня ненавидит, – Марк начал рассказывать, как только мы замолчали, но у Влада с Максом сразу возник вопрос:

– Что за «Кигилях»?

– Пароход так называется, на котором я в Японию ходил, – ответил Марк.

– Это не наш пароход, из Арктического пароходства. У капитана-инструктора, которого батя просил, там однокашник замначальника работает. Чтобы Марка бесплатно посадить, пришлось звонить в Тикси, договариваться; на наши даром не посадят, – я объяснил, как Марк попал на этот пароход.

– «Кигилях»! Есть что-то мистическое в том, что именно на этот пароход посадили Марка! Скажу больше, ни на какой другой пароход во вселенной он бы не попал! – Очкарик посмотрел на нас с Владом. Мы с ним согласились.

А Марк продолжал:

– Короче, он подговорил котельного, чтобы тот меня работой загрузил, и только мы от стенки отошли – сразу началось. Проверь то, посмотри это!

– Что «то», что «это»? Марк, ты яснее выражайся! – Макс любил детали.

– Откуда я знаю, как это называется? Я же не матрос! – оправдывался Марк.

– А ты на палубу попал, не в машину? – уточнил Очкарик.

– Нет, почему? В машину. Я был помощник котельного машиниста по расписанию! – мне показалось, что Марк в этот момент гордился собой.

Хотя гордиться особо было нечем. Котельный моторист или машинист имел на флоте неофициальное название «король воды, говна и пара»! Марк, стало быть, находился у него на прихвате. Обычно эту должность сокращали, но во время круизов на японские автомобильные помойки забивали штатное расписание под завязку. Я думаю, если бы Марк заплатил, как все, триста долларов, его вряд ли заставили работать, но, видимо, в этом маленьком пароходстве он кого-то лишил дохода, и нашего друга загнали в рабство. Марк в таких случаях просто терпел несправедливость – для него главным призом были спасенные деньги. А работать – это всегда пожалуйста! Работать Марк не любил с большим желанием! Но он никогда, в отличие от нас, ни с кем не спорил, и потому казалось, что он трудолюбивый. Часто эта иллюзия сохранялась у людей до того момента, пока не наступало время предъявления результатов труда. Вот тут и возникали у людей вопросы! Как же так, такой хороший тихий мальчик, так внимательно слушал, не отвлекался, не баловался и вместе с тем не сделал ни одной рукоятки для напильника, не вырыл ни одной ямы для дерева, не собрал ни килограмма макулатуры? Как же так, Марк? Он никому ни разу не ответил на этот вопрос.

– После обеда котельный поручил мне сделать ревизию клинкетов фановой системы… – мы заулыбались от этих слов. – Ну, я в машине руки немного испачкал, взял ветошь, хожу, кручу-верчу, как положено. Якобы внизу все проверил, пошел на палубу, там уже на виду давай по-настоящему крутить…

– А на палубе не должно быть фановой, только если к танкам вход, – снова влез Очкарик.

– Макс, че ты умничаешь? Пусть продолжает!

Достал – не дает Марку слово сказать!

– Я же не знал. Думал, может, и там есть, но дракон меня увидел, и стал орать, чтобы я пошел оттуда на хуй! Я пошел и уже в надстройке нашел один клапан – как раз под каютой боцмана, как потом оказалось. Я его закрыл, хотел обратно открыть, но потом подумал, пусть пока так останется. Правда, потом подумал, что это неправильно. Потом подумал – посмотрю, как получится! Походил еще, а потом пошел, переоделся и стал книжку читать, – на лице Марка появилась улыбка; он хотел продолжить, но его снова перебил Макс:

– Какую книжку?

– «Парфюмер»!

– Ты что, еще не прочитал «Парфюмера»? – Очкарик заорал на Марка ни с того, ни с сего.

– Его же недавно издали, – оправдывался Марк.

– Когда «недавно»? Я в «Иностранке» три года назад его прочитал!

– Максим, ты у нас чувак уникальный, а мы – обычные люди, – Марк посмотрел почему-то на меня.

– Я тебе сейчас глаз набью! – меня взъярил его взгляд.

– За что?

– Ты сам знаешь!

– Все, хватит, не начинайте! Марк, давай дальше! – Яцек в зародыше прервал нашу пикировку.

– Да уже и рассказывать нечего. Я читал, потом услышал крики с верхней палубы. Пошел сразу, клинкет открутил и вернулся к себе. Через несколько минут люди начали быстро ходить по коридору. Ко мне зашли котельный и четвертый механик, спросили, что я делаю? – Книжку читаю! – И все? – И все! Они ушли и больше не возвращались. Я дочитал до того места, где деда с моста упал…

– Какой деда? – снова встрял Очкарик.

– Как какой? А говоришь, прочитал! Может, ты другого «Парфюмера» читал, Макс? – Марк, недоверчиво усмехаясь, смотрел на Очкарика.

– Марк, я сейчас отдам Колоде твое тщедушное тельце! И через пять минут он тебе глаз на жопу натянет, – наш друг очень обижался, когда его подозревали во лжи. Он свирепел, когда кто-то из нас сомневался в правдивости его слов. Но если кто-то сильный со стороны ставил Максу на вид по поводу нестыковки в его историях, то тогда ничего, Очкарик хавал.

– Я за три смогу! – быстро подтвердил я свою готовность к возмездию.

– Максим, не делай опрометчивого шага! Я же не хотел тебя обидеть, просто ты забыл про того деду! – Марк то ли придуривался, то ли взаправду испугался, артист.

– Про какого персонажа ты говоришь? – раздраженно спросил Очкарик.

– От которого Гренуй ушел. Он ему еще кучу рецептов оставил на духи. Мост обвалился, когда деда спал! – Марк, как мог быстро, объяснял, что он имел в виду.

– Бля, Марк! Так и скажи – тот, у которого Гренуй работал подмастерьем, – старый парфюмер Бальдини! Но он не с моста упал, а вместе с мостом, который ночью обрушился. И не рецепты ему Гренуй оставил, а формулы духов. Ты выражайся понятнее! – наш друг постепенно оттаивал: его коньком было преподавание.

– Да-да, я неправильно сформулировал! – Марк уверенно посмотрел на меня: он понял, гнида, что все обошлось.

– Дальше рассказывай, Марк, снова тебя ждем! – я пытался выглядеть злобным, но без особого успеха.

– Да я же говорю, рассказывать нечего! Я в последующие дни собрал в кучу обрывки разных историй, но за их достоверность не ручаюсь. Во-первых, меня больше не дергали на работу. Я отдал робу и все – валялся в каюте целыми днями. Во-вторых, там ужасно кормят! Я ничего хуже в своей жизни не ел. Думал, мои кости исхудают. Как эти моряки там живут эту жизнь, мне непонятно!

– Марк, мы же не раз тебя звали к нам в бурсу пожрать! Чего ты не соизволил прийти подхарчиться? Тогда бы ты понял, что такое плохая жратва! – Очкарик действительно несколько раз зазывал Марка на бурсовский камбуз. Но тот не появился там ни разу, хотя пожрать любил.

– В армии, по слухам, еще хуже кормят. Что же, мне из-за этого в армию надо было идти? – ответил вопросом Марк.

– Да, из-за этого в армию идти не стоит! – согласился Яцек. – Но при чем здесь плохая еда, Марк?

– При том, что мне мама всегда говорит: «Кушать надо хорошо!» – ответил Марк.

– Но ты рассказываешь не про еду. Давай уже, заканчивай! – теперь и Влад начал закипать.

– В общем, со слов экипажа, якобы произошла такая история. Боцман после вечернего чая пошел посрать к себе в каюту. После завершения процесса дефекации смотрит – в унитазе не смывается, а наоборот, немного прибыло. Он пошел, включил насос забортной воды, размотал пожарный рукав к себе в каюту и сунул его в очко. Решил продавить фановую. Он же не знал, что клинкет закрыт, думал, где-то просто засор. Вся эта херня под давлением, естественно, пошла наверх, а наверху каюта мастера находится. Именно в этот самый момент там на толчке сидела Волосатоножка…

– Кто? – мы хором спросили у Марка.

– Новая дневальная. Мы с ней вместе пришли на пароход. У нее ноги не просто волосатые, а шерстяные, – в палец толщиной, почти как у меня. Мастер сразу ее себе застолбил. Накрыл поляну, влил в нее одну бутылку шампанского, а посередине второй она запросилась в туалет. Только присела поссать – тут боцман врубил насос… – он посмотрел на нас взглядом прорицателя.

– И что?

– Что? Весь гальюн у мастера в каюте – в говне пополам с морской водой!

– А телка? – спросил Макс.

– Ну и телка немного… Хотя она больше испугалась.

– Гальюн весь в говне, а телка немного? – Очкарик засомневался. – Она же первый удар на себя приняла! Как раз она и должна была быть вся в говне, а не гальюн… А мастер что?

– А что мастер? Мастер есть мастер! Проявил выдержку и самообладание в непростой ситуации! Деду приказал разобраться с говном! Хотя особо разбираться было не с чем, после того как я клинкет отдал. Волосатоножке поставил задачу быстро все помыть – благо, она была на месте. И все. Инцидент был исчерпан, – Марк посчитал, что рассказ окончен, открыл дверь, и вышел из машины. – Все, погуляли! Сейчас дождь пойдет, – добавил он, глядя в сторону Орлиной сопки.

– Блин! – Яцек подорвался за ним.

– Я не понял, а Марка из-за чего списали? Что мне бате сказать? – спросил я у Макса.

– Его списали за неблагонадежность, так и скажи! Пойдем, Марка догоним! – он открыл бардачок и достал черный складной зонтик. Кстати, «Три слона»! Автомат! Очкарик раз в полгода ходил в Японию, покупал себе аппаратуру, еду, пиво, виски, кока-колу и другие добряки. Я порой заказывал ему блок жевательной резинки, она там очень вкусная и хорошо пузырится – в отличие от «Турбо». Правда, дорогая, конечно, но в Японии все дорого.

Макс поставил на руль блокиратор, снял с панели антирадар и убрал его на пол между сиденьями. Выйдя из «крауна», он пискнул брелоком сигнализации, и мы быстро пошли вслед за Марком и Яцеком.

– Марк, я не понял, если тебя не спалили, то за что с парохода списали? – когда мы их догнали, я попытался прояснить этот вопрос до конца.

– Я же говорю: это был антисемитский заговор во главе с боцманом! Он предъявить мне ничего не смог, но по пароходу бегал и кричал, что это я совершил диверсию. И мастер с дедом тоже, скорее всего, антисемиты, если повелись на его рассказы! Я других причин не вижу!

Мы бодро шли за Владом, который стремился навстречу судьбе.

– Слушай, Марк, а что с телкой? – поинтересовался Максим.

– Ее тоже списали, как и меня!

– Ее за что?

– Наверное, она потеряла уважение команды, – Марк на этих словах почему-то широко развел руки. Что он хотел показать – насколько велика была эта потеря?

– Ее списали, потому что никто и никогда на этом пароходе не стал бы ее ебать! – подвел итог Очкарик.

– Ты так считаешь? – Марк недоверчиво посмотрел на Макса.

– Я не считаю, я знаю! Я в этом уверен на пятьсот процентов – да что там на пятьсот? На тысячу! Для чего бабы идут в моря? Чтобы найти себе мужа! В рейсе, когда по несколько месяцев без берега, проканает любая, даже если у нее очень волосатые ноги. Да что там ноги? Я думаю, пойдет с бородой и в бакенбардах! В море любая телка – красавица! Любая! Но здесь другой случай. Во-первых, рейсы короткие, максимум неделю! Во-вторых (и это самое главное!), никто не станет употреблять телку, которую с ног до головы облило говном! Тем более что она садилась на пароход дневальной у комсостава, – он закурил свой любимый «hi-lite», выпустил струю дыма в густую шевелюру Марка. При полном отсутствии ветра дым, казалось, запутался в черных жестких волосах.

Очкарик смотрел, как у Марка дымится голова, но тот стряхнул остатки дыма рукой.

– Максим, ты меня извини, но твои безапелляционные заявления меня порой убивают! – Марк решил нарваться? – Оля второй день живет у меня!

Он произнес последние слова с видом победителя. Стало понятно, что он ничего не боится: он на стороне правды.

– Кто такая Оля? – этот вопрос задал Влад, который был впереди на пару шагов, но нить не отпускал.

– Волосатоножка!

– Ты ебанулся? – это мы уже хором, втроем.

– Она хорошая! – Марк улыбался.

– А что говорит твоя мама? – спросил Яцек.

– Мама плачет! – вздохнул Марк. Он любил свою маму, и мама в нем души не чаяла.

В этот момент на нас напал колючий, мерзкий дождь – солнце закончилось, увы. Мы прибавили шаг, догоняя Влада, чтобы укрыться в кафе, и только Очкарик под «Тремя слонами» спокойно шел за нами вслед.

Стелла с подругами сидели там, где их посадили. Двое пацанов за соседним столиком вовсю клеили наших телок – и небезуспешно. Та, с которой мы не были знакомы, – вероятно, Женя, – громко радовалась их шуткам. Когда мы подошли, пацаны замолчали, но было видно, что в принципе они готовы перетереть. Наверное, посчитали, что силы равные. Марка они в расчет не брали, но когда не спеша подошел Макс, все утряслось. Конкуренты поняли: ловить нечего, забрали свое пиво и пошли «гулять» под дождь. Никто не может украсть наших цыпочек и остаться живым! Пока мы знакомились с Женей, а девчата – с Марком, Стелла, не отрываясь, смотрела на Яцека особым, влажным взглядом, взглядом любви. Блин, он всегда доставался Владу, этот взгляд! Даже Очкарик признавал, что «так» девки смотрят только на нашего друга…