Читать книгу Перекрёсток - Игорь Ларин - Страница 2

Потерянная любовь, пронесённая через жизнь стихами,

Которые читали на Питерской набережной и на пляжах Майами.

Душа в оковах, рвавшаяся наружу,

В надежде на везение и что ещё кому-то послужит.

Увидит живыми тех, кого любит без меры

И с кем не удастся встретиться всё равно.

И есть тому многочисленные примеры.

Почему? Я думаю, не было суждено.

Не отмерено кем-то и согласие не получено,

Ни на земле, где всегда царит равнодушие, –

Да, видимо, и на небе, где тоже есть серые и заблудшие –

Ангелы падшие, пасущие такие же души.

А может, зависть и злость давит кого-то и душит?

А может, хочется унизить поэта и мольбы его слушать…

Этим, кто подписывает бумажки и дарует визу,

Ставит штампики с серьёзным лицом для вида.

А за этими корочками и маленькими листочками

Чья-то жизнь понапрасну перечёркнута строчками,

Обретающими жуткий смысл своей каллиграфией.

Для кого-то рутина, а для него приговор – эпитафия.

Для поэта, давящегося сухими слезами,

Проглотившего стон, уткнувшись в подушку глазами.

И сердце, почти задушенное инфарктами,

Да и без них ранимое и битое разными фактами.

Фатально преподносимые и горестно ожидаемые,

Но всегда невыносимые и скандальные!

Тебе что-то подарено и отобрано что-то,

Как оценить дары и то, что ушло безвозвратно?

И это не подтвердить математическими расчётами,

И не обсудить при личной встрече – приватно.

А может, вымолить у гадалки и звездочёта

Или сухими щелчками сбросить костяшки на счётах…

Вот мне, к примеру, уже пятьдесят девять.

А что он, Иосиф Бродский, сумел бы сделать

За подаренные ему, а не мне три года?

Будь это милость божия или просто природа.

Случай, желание или уже усталость.

А три года – целая тысяча дней или всё-таки малость?

В нашем водовороте и безумной гонке событий.

Не скажет никто… и зачем? Всё равно нам не быть… им.

* * *

Поэзия как зеркало души –

Ей не нужна молва аудиторий:

Общенье, книги, пестрота историй…

Услышал – если сможешь, напиши.

Образование Есенина – семь классов,

И Пушкин аттестатом не блистал,

В ученье Маяковский не был асом,

А Бродский, не осилив восьмилетку,

Одет во фрак и белую жилетку,

В Стокгольме с блеском лекцию читал,

Как лауреат словесности изящной.

Так, значит, дело не в учёбе зряшной,

Феномен в чём поэта, подскажи:

В начитанности, света предпочтеньи,

Ведь точно не в зубрежке и ученьи,

А может, в состоянии души?..

В незримом, чутком, остром восприятии

Того, что неподвластно общей братии,

Весь интерес которых в прибылях лабазных?

А здесь – и лёгкость, и особенность ума,

И тонкость мыслей, чувств разнообразных,

А может, здесь виновница она –

Та женщина: любовь, подруга, муза,

Которой, кажется, поэт любезен стал,

С которой он взойдёт на пьедестал

Иль будет мыкаться и станет ей обузой…

Не знаю и не подскажет вам никто,

За что боготворим и любим их …поэтов,

За жертвенность, за ранние уходы,

За неуменье жить, терпеть невзгоды …эстетов.

За то, что пишут до петли, до выстрела в висок,

На дюйм от смерти и на волосок.

Их любят женщины, за ними ходит слава,

Но это всё пустое – суета, отрава!

Со временем вскипит и выйдет боком,

Так популярность нам грозит уроком –

Дороже, уваженья, денег, криков «браво»,

А муза как пришла любовницей, забавой –

Так и уйдёт, оставив вас ни с чем,

Ну разве несколько томов помогут тем,

Кто прочитает, вас понять и оценить,

И струн аккорд прощально отзвенит…

Портрет

У меня стойкое дежавю последнее время.

Помню книги, прочитанные давным-давно.

Например, Оскар Уайльд «Портрет Дориана Грея» -

Копия нашего времени, ну просто одно в одно…

Как и там персонаж «замороженный» не стареет,

И портрет его никому не показывают.

А книгоманы знают, что он, как зараза, дремлет.

Стоит на мольберте под тряпкой, смердит и преет,

А его «дубликату» спа и подтяжки лица заказывают.

Копит в себе все пороки, полученные от живого,

Который внешне вроде бы чист и почти безгрешен.

От него не услышишь ни фамилии чьей-то, ни худого слова

В адрес того, кто скоро будет арестован (или задержан)

И заточён в темницу ну прямо как в старой сказке…

Помните про парня во Франции в железной маске?

И бродит персонаж по дворцу походкою странной.

Ни чихнуть от души, ни крикнуть – везде охрана.

Так и тянется жизнь от массажа до процедуры.

Это чтобы верили и поклонялись ему старые дуры:

«Без него нет страны» (по их мнению).

«И его надо любить» (всему населению).

Ну а как? Вдруг подачки давать перестанут,

И бандиты оружие из подвалов достанут…

А с этим лидером, молодеющим год от года,

Не страшны ни инфляция, ни катаклизмы природы.

Он прочно стоит на двойных каблуках

И власть держит цепко в своих руках.

И глаза наполнены стабильностью и уверенностью…

А может, на самом деле, стагнацией и растерянностью?..

Перекрёсток

Сижу и пью свой чай… с моим вареньем.

Идёт мой снег, идёт моей зимой…

И я пишу… своё стихотворенье

И небо личное с оранжевой луной,

И кружат вихрем рифмы надо мной,

А на душе тепло… и настроенье

Совсем как позднею и ласковой весной,

Иль ранним и ещё не жарким летом:

Когда стоишь на берегу раздетым,

Зажмурившись, а крыша над тобой,

Как будто перевёрнутое море,

Голубизной безбрежною манит

Играет и тихонечко шумит …прибоем,

Мерно подгоняя облака,

А чья-то лёгкая и добрая рука

Мазками редкими картину поправляет –

Рисует формы, тени направляет …с любовью.

На фоне трагифарсов, революций

Сижу и пью спокойно чай из блюдца.

У них бардак, замены конституций…

Встаю, взял шляпу и пиджак –

Снег хлопьями валит и за окном кружа

Проносится, как в пачках балерины,

В салопах и воздушных пелеринах…

Я знаю, будет всё: спокойствие, тревога

И боль потерь, паденье, перемога…

Вот кто-то за поэтом повернул

На перекрёстке, заметённом снегом

(Который видится крестом под тёмным небом)…

А у меня, друзья, своя дорога –

Я чуть подумал… и вперёд шагнул.

Звездочёт

Вы сохранить хотите мрак и темноту,

Вам хорошо, когда глаза не устают?

Зачем другой отыскивать приют,

Искать с восходом солнца красоту?

Соблазн велик, но риски непомерны.

Вот если бы не чиститься от скверны,

Не изменять размеренный режим…

А так – зачем? Зачем, ты нам скажи?!

Ведь слепит свет, показывает раны,

Изнанку бедной, искорёженной души.

От эпитафий перейти на эпиграммы?

И думать обо всём… Зачем – скажи?

Но вы не видите, не знаете, наверно,

Что можно по-другому жить – без скверны:

Писать, переживать, любить и думать,

Самим себя понять, на то, что плохо – плюнуть.

Попробовать и разом изменить,

Убрать, что вам мешает, приструнить

Того, кто в это время врёт и метит

…в миссии,

но он вам совсем не светит,

Он лишь лампадку ветхую палит

И вам молиться, веровать велит:

Что с солнцем плохо, а в потёмках хорошо,

Что он вам цель и истину нашёл…

К прозренью путь и будет вместе с вами

…идти…

…но просто вас

болванит,

Опутывает, лжёт, с пути сбивает

И аналогии в истории стирает.

Ну вот пришли, застряли в тупике…

А где миссия?

…и затихли те,

Кто вам рассказывал про верные дороги,

Про кущи сытные и яркие чертоги.

Остались вы одни и без поводырей.

У вас нет ничего – лишь свет от фонарей,

Коптящих и воняющих без меры.

Вот так вас бросил тот, кто на галерах

(Со слов его)

пахал всю жизнь!

На самом деле бабочкой кружил:

С куста на куст, с бутона – на цветок…

Куда летит теперь: на Запад, на Восток?

В какой галере вам его искать,

С кого спросить и как его достать?

Желание одно: пробив глухую стену,

Спросить за гадкую и подлую измену!

С кого? Кто вам темницу показал,

Преподнося, что это тронный зал:

«Пусть всё черно, но не было бы хуже…»

…и вот сидите в рубище и в луже!

Кто виноват, кому предъявим счёт?

Хохочет и ликует звездочёт,

Предрекший вам плоды от глупой веры.

А тот, кого любили вы без меры,

Сидит на троне, на корме галеры.

Он не гребёт, лишь сладко ест и пьёт,

С ухмылкой молча в барабаны бьёт!

Вокруг испуг и смрад горящей серы…

Пусть не поэтом…

Здесь что думал сказать – это подвиг почти,

Нам бы сделать ещё хоть что-то.

Только всё на прослушке (и ты учти)

Выявлять – это их работа.

Исподлобья взгляд, нас ничто не ждёт,

Мы в бараках, вокруг – охрана.

Ждали – вот он… век золотой идёт,

А пришёл отмороженный, сраный.

Одобрения шум, единение масс,

Безразличие тех, кто умнее.

Разве пара-тройка нашлась среди нас,

Зная, что промолчать больнее.

Осмелев, голос подняли, закричав:

Люди вас обманули, грабят…

Ну а те, кого защитить хотят

…те… молчат,

…Или ложью себя похабят.

Скоро четверть века ми́нет уже,

Как безвременье наступило,

Когда волю и совесть забрали себе:

«Гопота – с подворотни дебилы».

Ты не бойся, не верь, ничего не проси

…Если больно – терпи без звука.

Пусть поэтом тебя не зовут – прости,

Лишь бы не называли сукой.

* * *

Небесный дирижёр готовит свой оркестр,

Внизу устали ждать и нет свободных мест.

Достали инструменты оркестранты,

Листают ноты, поправляют банты,

Переговариваясь, смотрят на него.

Неповторимого и строгого – того,

Который всё начнёт, взмахнув десницей,

И полетит по небу в колеснице,

И зазвучит мелодия дождя –

Такая дивная и разная всё время.

Ни выучить, ни повторить её нельзя,

Без изменения лишь основная тема,

Потоками воды сбегающая вниз.

Не жанр, а так – причудливый каприс,

Фантазиями автора навеян.

И дело не в гармонии, размере,

А в том, как мы его услышим,

Как он звенит и разбегается по крышам.

Не тот, который моросит уныло,

А на душе и зябко, и постыло,

А дождь-оркестр симфонией гремит,

Литаврами грохочет и дрожит,

Гудит фаготом водосточных труб,

И откликается прикосновением

к свирели

чутких губ.

Кого-то он баюкал, нянчил и покоил,

Кого-то разбудил и дал энергии прилив,

Усилив ритм и тон и выделив мотив,

Акцент усилил барабанным боем…

Потом аккордеона дышащие звуки,

И замер дирижёр, и опускает руки.

И пробегают струйки по стеклу,

К которому прижмусь, лицом прильну,

Чтобы услышать шёпот кастаньет…

И всё затихло, и сошло на нет…

* * *

А ведь я тебя родил и вырастил –

От большой любви, не из милости.

Создал образ и сваял во плоти,

И в этот мир выпустил

…прости.

Здесь наивная и чистая душа

Полной грудью не сможет дышать,

А говорить, то что думает,

Станет только тот, кто безумен

…или безудержен –

В том, что сделать что-то пытается

И от равнодушия задыхается,

И удивлён, и досадой мается…

А вокруг либо стена тупости

Либо животный хохот от глупости,

Выражающей общее мнение,

Которое усиливается с появлением

Желания сохранить баланс,

А может, всех загоняет в транс

Всеобщего одобрения и восхищения

…поклонения.

И мне не изменить ничего, не сломать

…нужно время

И можно лишь надеяться, ждать

…какого-то

изменения.

И больше нечего сказать и добавить,

И не уберечь уже, не избавить,

И не оградить от этого срама

…и не спасти,

И хоть я не виноват ни грамма,

И такая всей жизни драма –

Я всё равно говорю:

…прости!

Я и Пастернак

Я вышел из вагона на перрон,

Меня встречали с духовым оркестром –

Прям как героя, прям как вип-персон.

Кружилась голова, покрыта фетром,

Полы пальто распахивались ветром

И всё как наяву, и вроде бы не сон.

Носильщик подхватил мой чемодан,

С улыбкой глядя на меня, как школьник…

Я поискал в кармане, вынул «стольник»,

В другом – платок и мелкие монеты,

Помятые трамвайные билеты…

Где карты, портмоне? – одни вопросы.

В нагрудном – в портсигаре папиросы,

Очки в футляре из простой резины

И зажигалка с запахом бензина

(Курить я бросил, что за чертовщина?!).

Народа нет… Носильщик у такси

Мой чемодан на землю опустил.

Я дал ему купюру из кармана.

Он на меня взглянул, оторопев:

«Такую сдачу… и на день не дали плана…»

(Он по червонцу у коллег собрал у всех).

Я сел в машину, не сказав, куда поеду

(А время на часах как раз к обеду),

Однако мой водитель за баранкой

С шутливою обычной перебранкой

Уверенно довёз и счётчик отключил.

Ему я мелочи с опаскою вручил,

Сказав спасибо, вышел из машины.

Он сам открыл багажник, вынул чемодан

И, что-то ловко отсчитав на сдачу,

Мне пожелал здоровья и удачи…

И завизжали по асфальту шины,

И был таков (не гадан и не ждан).

Иду уверенно, как будто я здесь был

И подхожу к красивому подъезду

(одной высотки),

Что на улице Партсъезда…

Вот только номер почему-то позабыл.

В парадном полумрак и пахнет луком,

На каждой двери до пяти звонков.

Как всех они будили резким звуком,

Потом, освобождаясь от оков,

скрипели двери,

А увидев и проверив (кто позвонил),

цепочку сняв,

Распахивались полностью

и, запустив меня,

С привычным лязгом

закрывались на засов…

Вошёл, не вижу, кто стоит в передней.

Или ушли уже, оставив одного?..

Нащупал выключатель, щёлкнул… что за бредни –

Один, и рядом, правда, никого.

Лишь кот, задравши хвост, о ноги трётся.

Вдруг голос: «Папироски не найдётся?»

Смотрю – субъект в очках и в майке из сатина

И в брюках из потёртого поплина –

Взъерошенный с похмелья мужичок.

Одна рука висит (последствия «удара»)

И запах чеснока и перегара –

На майке красный с Лениным значок.

Отдал всю пачку и шагнул вперёд,

Куда идти – сам чёрт не разберёт

(Ещё и кот прохода не даёт).

Вот дверь направо мне знакома вроде –

Казалось, здесь бывал и при народе:

Стихи читал, курил и пил портвейн.

Крутился возле ног какой-то Рейн,

Ахматова стояла с сигаретой,

Есенин пьяный и почти раздетый,

В меня вцепившись, что-то говорил,

И я его отчаянно… журил…

Чёрт, что со мной?.. Совсем не понимаю –

Шагнул я в комнату, снял шляпу, а снимая,

На зеркале остановил свой взгляд.

И что я вижу? Мне мерещится: свят, свят…

А в зеркале стоит чужой мужчина

(С улыбкой руки уперев в бока),

Довольно молодой – лет сорока:

Высокий, видный, с крупными чертами

На вытянутом, рубленном лице,

С волнистыми густыми волосами,

С морщиной между тёмными бровями

(А мысли о зазнайке-гордеце).

Я посмотрел на ноги, отвернулся,

Себя за нос подергал, обернулся.

«Кто в зеркале?» – возник тотчас вопрос.

И вот ещё – то ли вокруг всё меньше стало,

(А может, мне очков не доставало),

А может, я значительно подрос?..

На кресло кинул шляпу, снял пальто,

Стою в костюме старого покроя.

Задумался… А может, я в запое…

А может, шутит или дурит меня кто?..

Потом ещё взглянул и враз обмяк,

Комок во рту и задрожали ноги –

Ведь в зеркале… ведь это… Пастернак,

О Боже! Что со мною происходит?..

Так, значит, здесь я с ним,

А он со мною там?..

И ходим друг за другом по пятам:

Страдаем, любим, ссоримся, едим…

Наверное, моё второе Я

Смеётся и со мною хороводит.

Или злодей тупой меня изводит,

Играя на границе бытия

И мира параллельной жизни с нами…

Нам не понять: ни веры, чувства, знаний

Не хватит, чтоб подумать, оценить

и описать стихами,

И что скрывается за фразами, словами,

И по кому не будет колокол звонить.

* * *

Чашка кофе и первая сигарета,

Ты в кровати и ещё не одета.

На столе наброски лёгкие, осторожные,