Читать книгу Обезьяна счастья. Взрослые сказки - Игорь Маранин - Страница 3

Дни в деревне босоногие – бегут, только пятки сверкают. За временем никто не следит, вот оно и шалит, беспризорное. По карманам шарит: зазеваешься – глядь, а нескольких лет как ни бывало. Шляется неизвестно где, водится со всеми без разбору, заразу по домам разносит. А у людей от той заразы волосы выпадают да морщины на лице появляются.

За лето к Тому, Не Знаю Кому в деревне попривыкли. И он в колодце прижился, даже скандалить перестал. С бабами, что по воду ходят, знакомства завел, и обуяла его настоящая русская тоска. Когда делать ничего неохота потому, что о смысле жизни думаешь. Иностранца, ежели затоскует, вылечить легко: займи делом – он о тоске и забудет. Строить дом начнёт, деньги зарабатывать, детей растить. И ежели в Россию не приедет – так, дурак, и проживёт жизнь счастливо. АВот если к нам каким ветром занесёт… У нас любой иностранец через полгода русским становится. И не то что немец или шотландец какой, даже негр начинает о смысле жизни размышлять да стихи складывать. Были такие случаи.

Русские бабы, как известно, с любым чудищем общий язык найдут, ежели их не перебивать. Месяца не прошло, как они от Того, Не Знаю Кого уже без ума были, поесть ему носили да сплетни пересказывали. Бабка Саматуха тайком от мужа полмешка самосада принесла. Теперь по вечерам из колодца дымок вился да печальные песни слышались. Матерные, правда. Зато душевные, с хрипотцой. Стали селяне заместо клуба, которого в деревне отродясь не бывало, у колодца собираться. И люди, и собаки, и лошади – даже свирепая свинья, что у плотника Деревячкина дом охраняет, захаживала. Душевную песню на Руси распоследняя свинья любит.

Тем временем в округе новая напасть приключилась: нельзя стало в лес зайти. До того там страшно, и не понять почему. Бабка Саматуха с утра за боровиками пошла, её прямо на опушке от ужаса скрутило. Давно уж Саматуха так быстро не бегала, с самого, почитай венчания с кузнецом Мыколой Гыколаичем. Тогда он еле догнал её в пяти верстах от деревни. На лошади потому что скакал, а так кто знает…

Затем Матрёна Деревячкина за смородиной собралась. Матрёна – баба упрямая, в отца пошла – старика Пахнутия, что на отшибе живёт и в подполе поганки вонючие выращивает. Мечта у него такая: скрестить поганку со съедобным грибом и прославиться. Каждый год на себе результат проверяет. Потом животом мается да с коровами на перегонки лепёшки пекёт. Матрёна, когда душа в пятки ушла и сердце в паническом ужасе в груди затрепетало, назад не повернула. Платок на шее завязала покрепче, нижнюю губу выпятила, косу со спины на грудь перекинула – и дальше двинулась. Коса у Матрёны толстая, настоящая – она ею дрова колет, когда пьяный муж не в состоянии. Идёт Матрёна по лесу, в одной руке корзина, в другой – коса, прислушивается. Чует, недоброе вокруг творится. Птицы не поют, ветер не шумит, листья с деревьев не облетают – боятся. Хотя на дворе сентябрь и давно пора пожелтеть и откинуться. Дошла до смородинника, и вдруг ноги судорогой свело. И так сильно – шагу сделать нельзя. Смотрит, медведь знакомый бежит, а на нём морды нет.

– Что стряслось? – спрашивает Матрёна онемевшими губами.

Медведь остановился отдышаться и говорит:

– Валить пора!

В этот миг внезапно ветер подул, деревья закачались, небо потемнело. А из чащи голос зовёт – скрипучий, деревянный:

– Иди ко мне… иди ко мне…

– Судорожное дерево, – побледнел медведь. Щека у него задёргалась тиком нервным, а шкура на глазах седеть начала. Схватил он онемевшую Матрёну, перекинул через плечо – и тикать в деревню!

Под вечер у колодца всё село собралось. Люди кричат, лошади ржут, свиньи хрюкают, из колодца песни печальные слышатся да дымок самосада вьётся. Один Пахнутий в сторонке за кустами лепёшки печёт. Но и тот не молчит – орёт во всё горло, что весь нынешний урожай на борьбу с Судорожным деревом отдаст. Ежели о его поганках в губернской газете напишут и фото напечатают. Мыкола Гыколаич с плотником Деревячкиным за грудки схватились: один хочет за Калиной—богатырём послать, а другой ни в какую не желает о богатыре слышать. Матрёна с бабкой Саматухой давай мужей растаскивать – да куда им! Тут сквозь толпу к колодцу незнакомый солдат протиснулся. Он через деревню шёл, захотел воды напиться. Толстый такой, поперек себя шире: двадцать пять лет на кухне отслужил. Испил воды, кисет достал, послушал, о чем селяне толкуют и говорит:

– Могу я горю вашему помочь, граждане. Но за определённую плату.

– За какую? – медведь его спрашивает. А бабка Саматуха глядит, глазам не верит: это ж тот самый солдат, с которым она от Мыколы Гыколаича перед венчанием сбежать хотела. Лысый, толстый, старый, но он! И медаль на груди – «За взятие села Помыткино». Это когда в кабаке пьяный грек буянил, а армия наша его оттуда выбила через месяц суровых окопных боёв.

– Много не возьму, – отвечает служивый. – Лошадь с телегой – раз. Деньги с кошелём – два. И портянки новые.

Возмутились селяне: велика плата-то! Солдат портянки уступил, а дальше ни в какую. И селяне уперлись. Жалко лошади. Тут небо над головами потемнело, а из лесу страшный грохот раздался. Перепугались все, даже Пахнутий штаны натянул и перекрестился. А солдат вздохнул тяжело, обвёл мрачным взглядом сельчан и сообщил:

– На охоту Судорожное дерево вышло. Не угомонить ежели – завтра к утру от деревни ничего не останется. Даже вот этого колодца.

– Как колодца не останется, вошь вас всех побери? – донёсся перепуганный голос Того, Не Знаю Кого и грусть-тоску с него как рукой сняло. – Отдайте солдату лошадь, ядрёна смородина!

– Не отдадите, я её назло задеру! – рычит медведь. Жалко ему с уютной берлогой расставаться, десять зим там проспал. И Пахнутий из кустов поддакивает:

– Что у нас лошадей нет?!

Хотя сам, окромя поганок, никакой живности сроду не держал, и хвоста от конской морды отличить не сможет. Пошумел народ, покричал, пар выпустил да и согласился. Солдат дарёной лошади в зубы глянул, деньги в кошеле пересчитал и наказал строго—настрого:

– Расходитесь по домам и носу до утра не показывайте! Один пойду. Не впервой мне в страшный бой ввязываться.

И на медаль взглядом показал. «За взятие села Помыткино». Воды ещё раз испил, сел в телегу и в лес отправился. Далеко в чащу не полез: сразу за опушкой лошадь остановил, присвистнул молодецки и стал ждать. Минуты не прошло, как к нему судорожное дерево выкатилось. Махонькое такое, ластится, о сапоги трётся, что твой кот:

– Ну как там в деревне, спужались?

– Ещё как! – рассмеялся солдат. – Заживём теперь с тобой: дом купим с большим огородом. Я тебя у крыльца посажу. И поливать каждый день буду.

Вот и вся история… да, забыл совсем! Бабка Саматуха не послушала, что сидеть дома нужно и увязалась за солдатом. Еле—еле Мыкола Гыколаич у самого края леса догнал. Потому что на лошади скакал, а так кто знает…

Тут и бабушке конец… ой… сказочке, сказочке конец!