Читать книгу Смерть приятелям, или Запоздалая расплата - Игорь Москвин - Страница 22

Исполняющий должность командира лейб-гвардии Сапёрного Батальона полковник Тарасевич скривился, словно от зубной боли, когда его адъютант, штабс-капитан Тотлебен доложил о приходе двух гражданских лиц, представившихся как начальник сыскной полиции столицы Филиппов и его помощник.

– Что им надо? – спросил Михаил Михайлович, стоящий у окна.

– По вопросам службы.

– Нашей или их? – пробурчал высокий и стройный, довольно молодой полковник, обратив взор серых глаз на штабс-капитана. Немного подумал. – Пригласите.

Тотлебен вышел.

Через несколько секунд дверь отворилась, и вошли два господина. Один – низкорослый, плотный в кости, с пышными усами, держал в руке шляпу.

Адъютант не прислуга, промелькнуло в голове у полковника.

– Начальник сыскной полиции надворный советник Филиппов Владимир Гаврилович, – отрекомендовался вошедший после того, как поздоровался, и тут же представился второй:

– Чиновник для поручений Лунащук.

– Чем обязан, господа? – голос полковника звучал начальственно-глухо, но вполне отчётливо. Видимо, выработал за время службы.

– Господин полковник, разрешите? – Филиппов указал на стул.

– Да, присаживайтесь, простите, что не предложил, – Тарасевич прошёл к столу и сел напротив Владимира Гавриловича, устремив холодный взгляд на нежданного гостя. – Как я понимаю, разговор предстоит непростой и долгий? – в его тоне послышалась иронические нотки.

– Михаил Михайлович, вы не будете против, если я буду вас так называть? Мы – люди штатские.

– Хорошо, – кивнул полковник. – Так с чем вы к нам пожаловали? Кто из моих сорванцов, – последнее слово было произнесено Тарасевичем с какой-то отеческой нежностью, – отличился на сей раз?

Филиппов про себя отметил это «на сей раз».

– Михаил Михайлович, – нарочито глубоко вздохнул Владимир Гаврилович, – нашей службе поручено дознание тяжких преступлений, в том числе убийств. – На лице полковника появилось заинтересованное выражение, и он подался вперёд.

– Так вот, сейчас мы расследуем обстоятельства насильственной гибели одного горожанина, и по воле злого рока один из ваших офицеров, – глаза исполняющего должность командира батальона сузились, – оказался давним знакомым убитого. Поэтому нам хотелось бы его расспросить и задать несколько вопросов, имеющих важное значение. Не исключено, что они помогут нам в изобличении преступника.

– Владимир Гаврилович, если я правильно понял, офицер приятельствовал с убитым?

– Совершенно верно.

– То есть он не в подозрении?

– Ни в коей мере, – заверил Филиппов. – Просто некоторые обстоятельства побудили нас обратиться к вам, его непосредственному начальнику, чтобы вы позволили поговорить с офицером. Действовать в обход вас мы не сочли уместным.

– Благодарю за доверие, – серьёзное выражение лица Тарасевича дополнилось сведёнными на переносице бровями. – Значит, мой офицер всё-таки остаётся в подозрении?

– Михаил Михайлович, если говорить откровенно, то в качестве свидетеля.

Полковник задумался.

– Неприятно это, господа, неприятно даже то, что он свидетель. Мы живём не в лесу, – полковник наморщил лоб и потёр пальцами, – пойдут разговоры, а мы не какие-то там штафирки. – он взглянул на Владимира Гавриловича, но последний не повёл даже бровью, – а гвардия. Не хотелось бы, чтобы кто-то из батальона был замешан в преступлении и нашу часть трепали бы в газетах журналисты.

– Мы сделаем всё возможное, чтобы лишние сведения не просочились в печать.

– Насколько я понимаю, если я вам откажу в возможности допросить офицера, то вы дойдёте до военного министра?

– Мне кажется, до крайностей не дойдёт.

– Правильно думаете. Так кто вас интересует?

– Прапорщик фон Линдсберг.

– Значит, вы пришли не только поговорить с самим фон Линдсбергом, но и узнать о его поведении?

– Именно так, если возможно.

– Отчего же? Прапорщик в противоправных действиях не замечен, исполнителен, грамотный командир. Здесь ничего порочащего сообщить не могу. А побеседовать с ним вы не сможете, – встретив удивлённый взгляд Филиппова, полковник торопливо добавил: – нет, не из-за моего упрямства или запрета. Прапорщик двадцать пятого августа получил отпуск на десять дней и выехал в имение, которое находится, – он заглянул в бумаги, – в Жагорской волости Шавельского уезда.

– Сегодня шестое. Когда он должен вернуться?

– Увы, третьего пришла телеграмма, в которой прапорщик просит об отсрочке отпуска в связи с болезнью.

– Что ж, извините, Михаил Михайлович, стало быть, зря мы вас потревожили, – Филиппов поднялся со стула. – Простите, последний вопрос. Вам не известна дата отъезда прапорщика?

– Он собирался уехать двадцать шестого.

– Простите. Прапорщик не выглядел обеспокоенным или взволнованным?

– Увы, господа, обеспокоенность присутствовала, ведь кто-то у него заболел, и ему доставляла беспокойство повреждённая накануне рука. Он с трудом написал рапорт.

Филиппов и Лунащук переглянулись, у обоих промелькнула одна и та же нехорошая мысль.

Со штабс-капитаном Зеленским беседа состоялась в отдельном кабинете питейного заведения. Высокий, стройный, с тонкой полоской усов на ироническом лице, Александр Иванович не слишком жаловал статских. Как почти все его родственники, он с детства воспитывался с одной мыслью, внушаемой старшим поколением, что единственная достойная служба для дворянина – армейская, а всё остальное – для ленивых и не слишком умных людей.

Вначале штаб-капитан не хотел рассказывать о взаимоотношениях с фон Линдсбергом, но спустя некоторое время (видимо, выпитое вино дало о себе знать) он рассказал, что да, он выиграл в карты у Карла некоторую сумму. Действительно, три тысячи рублей. Срок оплаты долга был назначен на двадцать шестое августа. Именно в тот день прапорщик с самого утра явился к Александру Ивановичу и вручил требуемую сумму. Правая рука? Да, была повреждена. Нет, ничего он не рассказывал. Вручил деньги и откланялся. В тот же день он собирался отъехать в отпуск. Более его не видел.

Проведённый в тот же день обыск на квартире, где проживал прапорщик фон Линдсберг, не дал ожидаемых результатов.

Хотя как посмотреть. Кое-что всё же обнаружилось: окровавленное полотенце, небрежно брошенное в уборной комнате, и две ассигнации по двадцать пять рублей с номерами из амбарной книги убитого Власова.