Читать книгу Аркадий - Игорь Николаевич Макаров - Страница 4

Скучно на этом свете, господа.

Н.В.Гоголь.

И скучно и грустно и некому

руку подать..

М.Ю.Лермонтов.

I

И для чего мы в мир сей входим:

Какую роль должны играть,

Зачем по этой тверди бродим,

И что должны своё сказать?

Какие ждут нас на пути напасти,

Какие маленькие страсти

Нас поведут по жизни всей:

Иль ветер жизни нас иссушит,

Рабом ли станем мы идей,

Бабенка глазками присушит,

Иль путь, едва начав, измучит.

Ошибка ничему нас не научит,

И следом ляжет нудная дорога,

Какого ждем мы от неё итога?

II

Иль на вещах мы все свихнёмся,

А сердце сменим на мотор,

С тоской пошлятины напьемся,

Собрав в мозгах и грязь, и вздор;

Или вином мы обожрёмся,

В похмелье скучно окунемся,

Чтоб не смотреть на жизнь в упор,

Чтоб ничего не делать в жизни,

Чтоб душу не сжирал укор.

Как словно на своей мы тризне

При жизни оказались вдруг,

И, побоявшись показать испуг,

Тихонько отошли в сторонку,

Живя без пользы и без толку.

III

Или в каморку мы запремся,

Отгородившись ото всех,

И в телевизоры уткнемся,

Для развлеченья и утех,

Или дитя одно родим

И будем бегать век за ним.

Или предметом сделаем успех,

Положив силы на обман и блеск:

Фортуны скоротечный смех,

И славы милой мощный всплеск.

Чтоб им упиться до отвала,

Пока волна твоя не спала,

Или ещё чего изобретем,

На жизнь в конце пути сопрём.

IV

Но бытие есть наш кумир-

Со школы это каждый знает,

Поскольку Маркса русский мир

До ныне по цитатам изучает.

И мы за «Капитал» не брались,

Тем паче сердцем не касались.

А ведь живем. Какое дело нам,

Что мы на свет произведём?

И будет память лишь друзьям,

Иль мимо как-то проплывем,

Что и на наших похоронах,

Как знать, великих или скромных,

Не проворчал чудак, сощурив век:

"А был вообще-то человек?"

V

Но мы себя ваяем сами,

Резцом небрежным и немым,

И неумело, сказано меж нами,

Уверенно, что выглядит смешным.

Мы сами лепим для себя кумиров,

Иль из себя творим сатиров,

Взираем робко в чей-то рот,

Банальной мысли плещем дружно,

И, падая из года в год,

Не замечаем: ничего не нужно.

Чужое кое-как усвоим,

Себя из жизни тем уволим,

Иль будем, как Онегин, вслед брести,

Да груз мозгов в тоске нести.

VI

Аркадий жил анахоретом: ¹

Вставал он рано поутру,

И, с наступлением рассвета,

Топтал росистую тропу.

Подтягивался раз по двадцать,

Затем ещё, минут пятнадцать,

Купался с наслаждением в реке,

(Что шепот вызывало и усмешки).

Перекусив лениво, налегке,

Он на работу шёл уже без спешки.

Обед в столовой после часа,

И ужин там же раз от раза.

Затем в библиотеку заходил

И след часа он два бродил.

VII

По ночи долго он не шлялся:

Пытал уж дома толстый фолиант,

Усердно в мудрости копался-

Достойный лучшего наш франт.

На сон грядущий пил он чай.

Крепчайший! Больше наливай!

А перед сном немного отдыхал

И, как убитый, засыпал;

Пока зарю будильник не орал,

И день поспешный наступал,

И в окна лучик уж влезал.

И, как вчера, он протекал:

Без изменений и тревог,-

Он по-иному течь не мог.

VIII

Но нам ещё даются воскресенья.

Про них сам бог оповестил:

Тогда не нужно трудового рвенья,

И траты времени и сил.

Тогда уж можно поваляться

И вволю можно отоспаться,

В охотку чем-то и заняться,

Не тем, что в жизни суждено:

Хоть в гости к другу нам собраться,

(Мешать кому-то – всё одно),

Иль на рыбалку с ним податься,

Иль просто в речке искупаться

Нам можно в эти же часы,

И греть на солнышке носы.

IХ

Аркадий наш режим не изменял:

Поутру рано он вставал,

Кросс свой обычный пробегал,

Купался, ел и отдыхал.

Затем подолгу что-то он писал,

Над писаниной этой размышлял.

С обеда он всегда гулял,

В луга и перелески забредал,

Цветов немало там измял,

Букетами зачем-то собирал.

А вечер проходил обычно:

Сидел над книгами привычно.

В них, видно, истины искал,

Но чаще, лишь начав, бросал.

Х

Соседа нового явленье

В поселке вызвало фурор,

Но языку хватает рвенья:

Он сразу суд и прокурор.

Сначала все его манеры

И бывшие уже примеры

Не вызывали этот зуд:

Лишь все невесту подбирали.

Ну что ещё добавить тут?

Уж этих кумушек мы знали:

Они не раз нас зазывали,

Не раз и глазками играли,

Не раз невестами стращали,

Не раз так мило обольщали.

ХI

Но наш Аркадий в их кругу зевал,

И, если мог, то – избегал,

В уме их шаржи грустные марал,

Но, понимая всё, прощал.

А девки наши походили,

Но дружно этак порешили:

Что в жизни он – балласт и груз.

Что ждать? И что с него иметь?

Что ж будет с тех семейных уз?

И как гадать, на что смотреть?

Зачем он им? Его же не понять!

Уж лучше кто попроще запрягать,

С постели ими управлять.

Нашли, что явно он дурак:

От счастья пятится, как рак.

XII

Но общий глас его не задевал,

Отнюдь не обходя вниманием,

Словам таким он цену знал,

И знал умом и подсознанием,

Что это недостойно человека,

Что недостойно ни души, ни века.

Его оставил милый пол,

Молва ж его не оставляла,

Но на неё он не был зол,

Хоть та усиленно гадала:

Зачем живет на этом свете?

Везде совались, словно дети,

А натыкаясь на стену,

Предполагали тайну не одну..

XIII

Но тайн там вовсе не бывало.

Воображенье – вечный поводырь,

Кругом лишь страхи рисовало,

Предполагали: он – упырь.

Мы всех пороком наделяем,

Достоинств их не замечаем,

И всех и вся, всегда ругаем,

Понятных для себя – прощаем;

За то одно, что просто понимаем,

Что в кошки-мышки с ними мы играем.

Поскольку нечем нам заняться,

Поскольку все должны равняться

На чьи-то образы и образцы.

(Простят сарказм почтенные отцы.)

XIV-ХVI

..........................

XVII

Народ Аркадий этот знал..

А сплетников – не перелаять,

Он их за это призирал,

И знал ещё – их не исправить.

Не каждый это понимал

Или вниманья обращал.

Но всякий раз к нему вослед-

Уж удивляет это Вас-

Захаживал небритый дед,

Просиживал с ним битый час,

Болтливый и смешной сосед

До нэпмановских этак лет.

Аркадий с ним всегда болтал

И, как соседи все, не гнал.

XVIII

Он, в общем, жил вполне пристойно:

Без криков, ругани и склок.

Одним уж словом: жил достойно

И по-другому жить не мог.

И по танцулькам даже не ходил,

И ревом мотоцикла не глушил

Аборигенов толстых и ленивых,

И сказками их не пугал,

Не трогая душонок вшивых,

Но никого не подпускал,

Но и себя не выделял

И никому не подражал:

Почти что, как и я, живал,

И, как и я, тогда зевал.

ХIХ

Я думал полный уж портрет

Нарисовать я здесь сумел,

Но разобрался: всё же нет,

Хоть кое-что я все-таки успел.

Но я коснуться не посмел,

Меж глупых мыслей, разных дел,

Чем тот на службе занимался:

Какую лепту он свою вносил,

Что добиваться он старался,

И сколько на неё он тратил сил?

Иль ничего он не держал,

Иль в жизни нашей что-то ждал,

И колотил трухлявый пень,

Чтоб пролетал быстрее день?

ХХ

Труд всё же создал человека,

Уж тривиальней мысли нет,

И нам трудится суждено от века

До самых дряхлых, древних лет.

А мы-то сильно обленились,

Хотя к обратному стремились,

Теперь нам блага подавай:

Машины, дачи проча, проча-

При этом нас не утруждай..

А труд извечный вам пророча,

Мы молодость с тобой пугаем,

Себя ль работой загружаем?

А в жизни? Место мы найдём

И по тропе до смерти добредём.

ХХI-ХХII

......................

XXIII

Мы изменились мало с веку:

Нас никуда не развернешь.

А много ль надо человеку,

Когда привычно ты живешь?

Ведь нас извечное авось,

Иль всем известное небось

По жизни нашей всё ведет,

Пока нас сильно не толкнут,

Иль злоба просто заберёт,

Иль трепку дурню зададут.

Потом уж будем мы чесаться,

Потом начнем с тобой ругаться,

Тогда лишь только и пойдём,

И дело быстро провернём.

ХХIV

И где ж, и где ж нам до прилежных

Педантов готских иль других

Надутых саксов с островов прибрежных,

Иль Янок, очень деловых,

Японцев, мало нам понятных

И с мыслию для нас невнятных.

Нас жизнь теперь лишь только жмёт:

Да и любой на хлеб найдёт,

Хоть пот испуга с нас и льёт,

И каждый новое клянёт.

Но нас с тобою не проймешь:

С ленцой по-прежнему живешь.

Таков наш русский человек,

Его создал и наш тут век.

ХХУ-ХХVII

.......................

XXVIII

Но отчего с тобой орём:

Что дорого или Китая дрянь,

И миру ничего мы не даём?

Ему же платим нефтью дань,

Что заграничный дядя Сэм

Владеет миром между тем?

Что мы уже давно не те,

Что развалилась и держава,

Что мы погрязли в суете

И мы достойны больше, право.

И воевать устали мы,

Для мира мало мы годны.

Сейчас без целей мы бредём

И торгашей портрет несём.

ХХIХ

Куда уж дальше забираться?

Не опишу всего я вам,

Но в душах наших же копаться

Уж некогда с тобою нам.

А чем герой тогда занялся:

К чему усердненько он рвался,

Какую лепту внёс свою,

Какую свежую струю,

К какому новому огню

Он подложил лучиночку свою?

Какие мысли там бродили-

Тогда уж сильно мы прогнили..

Аркадий это понимал,

И изменить он всё желал.

ХХХ

Сначала делом он занялся

И разбираться даже стал,

Но белою вороною казался,

И намекали: нос, чтоб не совал..

Его никто не поддержал,

А он ломиться далее не стал.

Но должно все-таки сказать:

Упорства он не воспитал.

Здесь нужно было бы ломать,

Но жизни свою он прошагал

Под строгим оком разных нянь,

Хоть лучше видел нову грань ²

И сложность предстоящих дел,

Но сам в душе их не хотел.

ХХХI

А цели в жизни он не знал:

Поскольку власть он презирал,

И вверх ползти он не желал

И за тщеславье он карьеру почитал;

За деньги биться он не мог,

Поскольку в них не видел толк.

Но, впрочем, их он не имел,

Предпочитая книжек ряд,

И потому и думать не хотел,

И вещи новой был не рад,

И славе цену тоже знал,

Так ничего и не желал.

Семью ещё он презирал,

Под юбкою приюта не искал.

ХХХII

Глупец? Но глупость более оруча:

Она всегда своё возьмет.

Пускай она пуста, звонка, трескуча-

Она всё знает, танком прёт,

Не различает честь и подлость,

Не ведает про слово гордость.

Он может воли не имеет,

И цену не познал себе?

Перечить никому не смеет-

Итог: сгорит он, как в огне,

Иль тихо отойдет в сторонку,

Боясь ввязаться в эту гонку.

Таков закон у жизни всей,

Немало здесь лежит костей.

ХХХIII

Так мы теряем и таланты,

Теряем мимо проходя.

Не вырастают и гиганты

И, занимаясь чем-то нехотя,

Мельчают, падают, сгорают,

Как динозавры вымирают.

Но мы богаты даже здесь:

Земля иных для дел родит.

Для нас не будет это весть.

А мы готовы всем сорить,

Готовы их не замечать,

Как не умеем мы считать,

И выгод всех не извлекать,

Согласны даже прозябать.

ХХХIV

Аркадий мой талантов не имел:

Ты хочешь верить, то – поверь.

Пусть ямб с хореем различал,³

Но что он знал – поди проверь.

Ведь интеллект уж вещь такая…

Что кое-где он и стена глухая,

Кой-где мой друг – большой болван,

Где собеседник из умнейших,

Но уж язык нам точно дан,

Чтоб не вести речей глупейших.

Он лишнего вообще-то не болтал,

И ум успешно он скрывал,

Не горячился даже в споре,

Но в этом я не вижу горя.

XXXV

Наш ум фонарик иль прожектор-

Не помню, это кто сказал-

Но освещает только сектор,

Чтоб ты в потемках не блуждал.

Аркадий будто что-то ждал,

В работу сильно не вникал,

И вёл себя, как все, обычно:

Делами всё же занимался

И, совершая их привычно,

К обеду он уже не рвался-

Часа за три он управлялся.

А чем другим он занимался?

Он чай солидно попивал

И с сослуживцами болтал.

XXXVI

А там обед уж приближался,

А он его не пропускал:

В столовке скверной он толкался

И быстренько обед глотал.

Поскольку наш-то общепит

Ещё доныне шибко не блестит,

И страстбурский пирог нетленный

И ресторацию Талон,

Клиент обычный и бессменный,

Усмешкой поминает он.

Но всё же это он жевал

И язву, верно, наживал.

Затем немного он гулял,

Стопы обратно направлял.

ХХХVII

А там уж до конца сидел.

Он мог, конечно, чем заняться,

Но ничего обычно не хотел.

Пусть ничего он не боялся,

На неприятности не рвался,

С начальством даже не ругался.

Он даже книжек не читал,

По магазинам не бродил,

И сослуживцам он не врал,

И женщинам вообще не льстил:

Не развлекал историями, сказками,

И не играл пред ними глазками,

Хоть молодостью всех смущал,

И этим много обещал.

XXXVIII

Так наш приятель прозябал:

Ничем от всех не отличаясь.

Быть может: ничего не понимал,

Иль незаметным быть стараясь.

Но он к чему-то всё ж стремился,

Втайне над чем-то глупый бился,

А дни текли, словно вода:

И без отметин, без примет-

Пока не сложатся в года,

А оглянешься: ничего уж нет.

Лишь горечь улетевших лет,

Души погибший в жизни цвет.

Быть может: он чего-то ждал

Иль выход силам он искал?

ХХХIХ

Пока же бег свободного романа ⁴

Мы устремим куда-то вдаль,

Поскольку спать довольно рано,

А нас всегда манила даль.

Манило пошлое далеко,⁵

Подобно прошлого оброка

Всех поэтических дружин,

Кокеток скучных, слащеватых

Иль выживающих седин,

Иль юношей прыщаво – рифмоватых,

Меня, когда был молодым,

Но всё растаяло, как дым.

Теперь давно я нелюдим.

Мечты? Я неподвержен им.

ХL

Теперь за жизнью я бреду,

Спешить уж никуда и не спешу,

А так: тихохонько иду

И больше для себя пишу.

Мой поэтический кристалл ⁶

Доныне в общем не блистал:

Я много лишнего писал

И много глупого болтал,

Словами легкими играл,

И повод критики давал.

Пускай ругают все меня,

Не огрызнусь теперь уж я:

Остыла уж моя душа,

И пепел сыплется шурша.

ХLI

Я, как обычно, заболтался:

Писал вступление, писал,

И краткости учился я, старался,

Но всё ж его так не дожал.

Не буду больше отвлекаться:

Теперь мне некуда податься.

Что не писал? Его наряд?

(Описывать так всё подряд).

Насыпать швейникам нам яд?

Да будет. Я тому не рад.

Но он носил костюм обычный,

Заметим, что весьма приличный,

Поскольку вкус имел простой

(А может вкус-то быть иной?).

XLII

Но одевался он слегка небрежно.

Но в меру. Мера есть закон.

Но и за модой не следил прилежно,

Хоть сохранить старался тон:

Чтоб из толпы не выделяться,

Да на глаза не попадаться.

Но был, как все, он сыном века,

Пусть не считался он ни с чем,

Но нет наверно человека,

Что с миром тот порвал совсем.

Он не был ветреной Венерой ⁷

И обходился малой мерой:

Не убивал день напролет,

В надежде глупой – кто взглянет?

XLIII

Но не хотел, чтобы косые взгляды

Иль едко брошенный смешок,

Высмеивал его наряды,

Ходил кругом пустой слушок.

По пустякам его тревожил,

Пустые чувства, сплетни множил.

Он выяснять, вообще-то, не стремился,

Что думает вульгарный вкус.

Но делал так, пусть и над тем не бился,

Чтоб тот не делал тайно свой укус.

Но нас встречают по одежки,

Мы все идем по той дорожке,

Хоть по одежке провожая,

Дурному больше подражаем.

XLIV

Хотел о вкусах далее писать

И глупость мудро излагать,

Одно и то ж по-разному жевать,

Но болтовню пора кончать.

Вот только я ещё не описал

Квартиру, где он прозябал.

Но надоел уж мне презренный быт:

Хоть в нём живу, хоть я и плут,

Но грязью этой уж по горло сыт,

Мне жалко даже тратить труд.

Кровать, диван и колченогий шкаф,

Приемник рижский, марки ВЭФ,⁸

Два кресла сразу у окна, -

Так, скукота везде одна.

XLV

Ещё ковер, пусть не персидский,

Палас по полу весь в цветах;

Желудку нашему друг близкий ⁹

И полка книжек в головах.

Стол, стулья, яркий бра

И в этом роде вся мура.

Бумага валом на столе,

И книги с ними вперемежку,

Газет меж ними штуки две:

Все в беспорядке, как в насмешку.

Аркадий беспорядок не терпел,

Но, справится с ним, не умел.

Хоть комнату в порядке содержал,

Но на столе бардак держал.

XLVI

Конечно женской бы руки

Там не заметили бы вы,

Но холостятской дряни и тоски

Там тоже не было, увы.

Да не нашли ещё б вы много:

Ведь через то легла моя дорога.

Я не люблю холодные квартиры,

Ни мягкий свет и не гардины,

И даже бряцанье в ней лиры.

Я вижу прошлые картины:

Я вижу глазки в темноте

И помню ласки ото всех в тайне,

И нежных щёк чуть видный пух..

Но воздух холоден и сух.

XLVII

Теперь уж много изменилось

В душе моей усталой и немой,

Теперь мне даже и не снилось

Похмелье уж пирушки удалой.

Теперь, как старый инвалид,

Что на печи весь век сидит,

Взираю на дела людей

И ус мотаю в кольца тихо,

Уж стал теперь я тяжелей,

И не бросаюсь в дело лихо,

Боюсь я юности беспечной

Со страстью недозрелой, вечной.

Но, впрочем, даже я кипел

И часто первым быть хотел.

XLVIII

Теперь уж просто я вздыхаю,

Теперь покой один ценю,

Да эти байки сочиняю,

И для себя одно: бубню.

Люблю друзей кружек уютный

И разговор довольно смутный

О жизни нашей и делах,

И сплетни легкие с друзьями,

Ночник неяркий в головах,

И полумрак между огнями,

И шорох карточных тузов,

И шелест книжных в тишине листов,

И хохот дружеский орлов-

Занятие достойное богов!

LIX

Пускай ушёл я незаметно

Из круга вашего друзья,

Как знать, вы чаще беспредметно

Взгрустнете, помянув меня.

Быть может, вспомните проказы,

Быть может и родителей наказы,

Которые забыли в тот же час,

И речки берега крутые,

Где водку пили много раз,

Да пересуды те пустые.

Конечно в памяти я вашей

Пусть не поэт, но дружбе нашей

То не помеха. Ей же бог,

Я умереть для вас не мог!

L

Пусть не вернуть давненько нам

Тот круг беспечный и мятежный,

Не дать обратный ход годам

И чувствам милым и небрежным.

Но сердце наше колыхнет,

И память тут слегка кольнет,

И с тем ползём по жизни нашей:

Кто шумно, весело, легко,

Кто тащится с тяжелой ношей,

Кто метит в жизни далеко,

Кто скромный выберет удел

И никаких не сдвинет дел,

Пройдет, до жизни не коснувшись

И ни во что не окунувшись.

LI

Быть может труд сегодня милый,

Погаснет, не блеснув в веках,

Пусть даже жребий мой унылый

Не будет ни на чьих устах,

Но льщу надеждою себе:

Не канет мысль моя во тьме,

И через много-много лет

Читатель мой не усмехнется

И не осудит мой сонет,

В презрении не отвернется,

И будет жизнь со мною изучать,¹⁰

Конечно, будет почитать,

Но, даже, иногда читать.

Мечты? Но честь пора бы знать.