Читать книгу Фернандо Магеллан. Книга 3 - Игорь Ноздрин - Страница 5

21 июня 1521 года корабли покинули Палаван, вошли в прибрежные воды западного Калимантана, изобилующего скалами и рифами. На восьмой день следующего месяца изможденные бесконечными лавировками моряки достигли Брунея. Они с радостью и надеждой смотрели на зеленый тропический берег, где за свайными хижинами высилась кирпичная крепость владыки. Темно-синяя бухта кишела лодками. Малайские проа, китайские джонки, длинные узкие долбленки сновали в лабиринте песчаных отмелей.

– Здесь нас могут встретить пушками, – предупредил Элькано, прикрывая потной рукой воспаленные глаза. – Это не Себу.

– На башнях крепости бронзовые бомбарды, – Эспиноса разглядел искорки света на вершинах грубой кладки.

– А воинов у султана, как песчинок на берегу, – усмехнулся Хуан-Себастьян словам мавра из захваченной джонки.

– Как рыб в воде, – поправил капитан. – Каждый из них с телом слона и зубами акулы.

– Женщины здесь плетут сети из своих черных волос, ловят в заливе чудовищ, – в тон ему продолжил кормчий.

– Пусть эти сказки записывает Пигафетта, – сказал Эспиноса. – Проследи, чтобы никто ночью не сбежал на берег!

– Зачем бежать? – ухмыльнулся стоявший рядом матрос. – Туземки сами приплывут.

– Не нравится мне это, – промолвил Гонсало. – Пиратствуем, насилуем женщин… Люди не повинуются. Куда исчезли порядок и дисциплина Магеллана?

– Все так делают, – ответил Элькано.

– Я предупреждал Жуана – не распускай команду! А он… – альгвасил раздраженно махнул рукой. – Сам подает дурной пример.

– Ты становишься похожим на отца Антония, – заметил Элькано. – Он сначала молчал, а потом начал возмущаться.

Арабское дау

Солнце над гаванью слепило глаза. На поверхности волн мерцали желтоватые блики, болью пронзали глаза, растворялись в синеве и вновь появлялись повсюду. Элькано не выдержал, опустил руку отвернулся от берега. Они стояли у поручней на солнцепеке в грязных выцветших костюмах и ничем не отличались от прочих моряков, босых и обносившихся, с парусиновыми заплатами на штанах, в расшнурованных до пупа рубахах.

– При Магеллане так не ходили, – вздохнул альгвасил, разглядывая кормчего, будто впервые увидел его наряд.

– Ты тоже не лучше, – обиделся баск.

– Надо навести порядок, – продолжил разговор капитан, – иначе превратимся в скотов.

– Начинай с Жуана, пока он не испортил всю эскадру, – посоветовал Хуан-Себастьян, следивший за кормой флагмана, шедшего в четверти мили впереди «Виктории».

– «Тринидад» меняет курс, – сообщил дозорный.

– Наверное, там мели, – догадался капитан. – Прикажи людям убрать лишние паруса.

– Успеем, – поленился штурман. Ему не нравилось, когда Эспиноса вмешивался в дела.

– Неужели они поплывут к крепости? Внутри бухты мы окажемся в западне. Жуан часто делает глупости, – забеспокоился Гонсало.

– Прикажешь лечь в дрейф? – Элькано тоже не хотелось рисковать.

– Надеюсь, у них хватит ума вовремя бросить якоря. Вели открыть порты, выставить пушки.

– Набьем свинцом или камнями? Сеньор Магеллан стрелял холостыми зарядами.

– Не будем нарушать традицию, – решил Эспиноса.

Флагман обходил невидимую с «Виктории» преграду, забирал вправо. Мачты с серыми парусами наклонились к воде, из волн выступила темная полоска днища, покрытого водорослями. За каравеллой плавно скользила привязанная на канате джонка. Жесткий парус, похожий на сломанное крыло гигантской бабочки, лежал поперек корпуса.

– Лихо идут, – похвалил альгвасил товарищей, наблюдая, как «Тринидад» выровнял курс, смело направился в бухту.

– Мигель, – позвал штурман боцмана, – ты заметил, где Альбо обошел отмели?

– Да, сеньор.

– Возьми сразу на поворот, да не завязни брюхом в песке! Ганс, Ролдан приготовьте пушки!

– Дюжины хватит, – вмешался капитан. – Зарядите фальконеты картечью!

– Снова будем воевать? – кисло улыбнулся угрюмый Ролдан, не спеша выполнить приказания.

Сальные волосы оружейника тонкими змейками выползли из-под шапки, сделали лицо более узким. Сгорбившаяся спина высохла от жары.

– Пугнем дикарей, – ответил Ганс за офицера. Его маленькие мутновато-синие глазки с желтоватыми белками загорелись азартом. – Ставлю три золотых на петуха, что они разбегутся при первом салюте!

– Где Васко? – спросил Элькано боцмана.

– Я здесь! – закричал из толпы сын покойного кормчего, почерневший и повзрослевший, ставший похожим на отца.

– Раздай людям оружие, – велел баск без распоряжения Эспиносы.

– Эй, кто там, на марсе? – в тон кормчему подал голос капитан и поднял голову к вымпелу, постарался разглядеть вахтенного.

– Я, сеньор альгвасил, – отозвался шестнадцатилетний матрос.

– Хуан? – угадал полицейский.

– Да, сеньор капитан, – поправился парнишка.

– Кричи, если заметишь что-нибудь подозрительное! – наставительно произнес Эспиноса.

– Слева мель, – нараспев доложил матрос.

– Без тебя знаем, – улыбнулся Элькано.

– Ты смеешься надо мной, – нахмурился Эспиноса. – Может, мне уйти в каюту и ждать, пока вы влезете под пушки крепости?

– Жуан туда не пойдет. Там мелко.

– Откуда ты знаешь?

– Много плавал, – поддел товарища штурман. – Посмотри внимательнее! Пожалуй, даже Хуан на марсе догадался об этом, – он показал рукою на свайные хижины, облепившие берег перед замком султана.

– Ну и что? – не понял капитан. – Их здесь сотни или тысячи. Дома, словно крабы, вылезли на берег.

– Их строят на воде.

– А-а… – наконец сообразил Гонсало. – Немного же мудрости в вашей науке.

– На глубине сваи не забьешь, – подтвердил баск.

– Доспехи надевать? – послышался с палубы голос Васко.

– Не надо, – ответил кормчий.

– Аркебузы заряжать? – кто-то спросил молодого португальца.

– Вахтенным приготовиться к повороту! – раздался зычный голос боцмана.

Он родился в Родосе, жил в Севилье, а когда к тридцати годам стал боцманом, начал именоваться в документах, как положено – Мигель де Родос.

Матросы разбрелись по местам.

– Флагман меняет курс, – пропел Хуан с марса.

Мавританские лоцманы уверенно вели «Тринидад» по мелководью.

Не сбавляя скорости, каравелла описала серповидный полукруг, вошла в просторную бухту. С «Виктории» было видно, как по вантам побежали матросы убирать ставшие помехой в лавировке прямые паруса. Маленькие разноцветные точки паучками облепили снасти, присосались к полотнищам. Воздетые крылья трепыхались, вздрагивали, словно от боли, рвались по ветру на свободу. Вскоре они затихли, прижались к реям, безжизненно повисли на канатах. Теряя буруны за кормой, покачиваясь и размахивая вымпелами, корабль мягко застопорил ход. Не грозно и не торжественно с подветренного борта выстрелила пушка, приказала «Виктории» последовать примеру флагмана. Треугольники кливеров на носу да лебяжье перо бизани на корме влекли его к берегу.

«Виктория» грациозно вписалась в поворот, легко обошла губительные для ее тоннажа посветлевшие пятна океана, нагнала «Тринидад». Застучали по палубе ноги, заскрипели лебедки, десятки рук ухватили канаты. Радостная суета захлестнула корабль. Моряки надеялись встретить здесь хороший прием, сытную пищу, красивых женщин.

– Веселей, ребята! – подбадривал команду Мигель. – Тяните дружнее, все разом! А ты чего отдыхаешь? – пнул под зад подвернувшегося Сибулету. – Плетки захотел?

– Васко послал меня за ветошью, – залепетал растерявшийся самый молодой юнга эскадры. За годы странствий он вытянулся, возмужал, покрылся на лице пушком каштановых волос.

– Быстрее неси! – боцман оттолкнул юнца.

– Тяни – раз! – выкрикнул с бака у фок-мачты второй боцман Хуан Акурио, задал ритм матросам и солдатам на носу корабля. – Тяни – два! – прокатилось по палубе, торопя ожидавших у грота и еще не взявшихся за работу.

– Запевай! – скомандовал Мигель высокому красивому молодому моряку.

– «В морях моя дорога…» – заголосил тенорком матросик.

– Ух! – выдохнули десяток глоток.

– «Со мной Иисус Христос…» – обрадовал спутников испанец.

– Ух! – подтвердили они.

– «Пути Он мне покажет…»

– Ух!

– И волны разведет.

– Тяни – раз! – считал багровый от натуги Акурио.

– «Иисус Христос…»– начал запев матросик.

– Мы идем к берегу? – нотариус подошел к офицерам. – У нас есть лоцман?

– У нас есть пушки! – гордо промолвил капитан.

– Они не спасут от камней, – серьезно заметил Мартин.

– Пойдемте под навес, – Элькано платком отер пот с лица. – Солнце поднимается к зениту, становится жарко.

– Да, да, – согласился Мартин, но не двинулся с места. – Я могу вам помочь?

– Спроси его, что нужно делать, – капитан кивнул на кормчего.

– Тянуть канат или чистить оружие, – пояснил Элькано.

– Тогда я приведу в порядок свой меч, – решил нотариус и направился обратно в каюту.

– Мигель, спорим на золотой, кто первым справится с парусами? – предложил с бака Акурио.

– Вы первыми начали, и народу у тебя больше, а парус меньше, – заартачился боцман.

– Соглашайся, Мигель, – подзадоривали товарищи.

– Мы обгоним их, – зашумели у грота.

– Начнем? – уговаривал Акурио.

Матросик проглотил слова запева, прервался на полуслове. Лишившиеся счета моряки у фок-мачты перестали тянуть канаты, работа застопорилась. У грота шумно перепирались, надо ли устраивать соревнование. Неубранные паруса влекли «Викторию» на флагман.

– Чего вы спорите? – воскликнул Элькано. – Николай, возьми левее, а не то мы врежемся в корабль или отмель. Мигель, сворачивай грот!

– «В морях моя дорога…» – по второму разу заорал матросик, стараясь задать ритм товарищам, но его не слушали.

– Давай на две монеты? – упорствовал Акурио.

– Хилые они, ноги трясутся, – смеялись на палубе, желая склонить противников к соревнованию.

– Ослы! – выругался Эспиноса. – Сделай чего-нибудь, Хуан!

– Капитан – ты! – медлил баск.

– Тебя они лучше слушают, – взмолился альгвасил.

– А-а! – дико закричал с марса юнга.

– Стой здесь и не вмешивайся, – наказал Элькано.

Он мигом спустился с юта на палубу, подбежал к грот-мачте, пинками и кулаками погнал упиравшихся моряков к канатам.

* * *

– Что они – с ума сошли? – удивился Карвальо, заметив надвигавшуюся «Викторию». – Прут прямо на нас.

– Здесь хватит места разойтись двум кораблям, – успокоил Альбо.

– У них нет лоцмана, они врежутся в мель, – не поверил Жуан.

– Элькано – осторожен, он не допустит этого, – возразил штурман.

– Папа, они хотят пристать первыми? – спросил Хуан.

– Сеньор Эспиноса надумал обогнать нас, принять послов султана, но я не позволю ему вести переговоры. «Тринидад» на треть больше «Виктории», туземцы явятся к нам.

– У них просто неполадки с парусами, – Альбо убрал тонкими пальцами с глаз пряди темных волос.

Ветер дул ему в лицо, разглаживал на лбу и впадинах глазниц узоры мелких морщин. На бурой коже разутюжились светлые полоски, словно невидимое дерево пило корнями соки из худого кормчего.

– В последние дни Гонсало стал горд и надменен, – пожаловался капитан, – возомнил себя «равноправной персоной».

– Разве это не так? – уколол самолюбие Жуана кормчий.

– Будто не знаешь… – ответил тот.

– Моряк на его месте был бы лучше, – согласился Франсиско, – да где его взять? Из сподвижников Магеллана никого не осталось.

– Папа, они идут прямо на нас! – испугался Хуан, показывая смуглой ручонкой на «Викторию».

– Дьявол! – выругался Жуан. – Леон, уходи вправо, – приказал черноволосому итальянцу, стоявшему у румпеля рядом с Глухим.

– Там мелко, – предостерег тот.

– Ничего, проскочим.

– Я велю стрелять из пушки, – заволновался Альбо.

– Не слепые, сами видят, – Карвальо пристально следил за приближавшимся кораблем. – Ага, опомнились! – радостно воскликнул, заметив поднявшуюся суету. – Смотри, Хуан, они убирают паруса, берут мористее.

Каравелла заметно уваливала в сторону, намеревалась обойти флагман. Прямые паруса заполоскались на ветру, поползли к реям, оголили снизу мачты. «Виктория» плавно замедлила ход, осела на подушке бурунов, выровнялась, мягко заскользила по блестящей поверхности залива.

На «Тринидаде» заметили военные приготовления товарищей. Высунулись из портов жерла пушек, на баке и деке у фальконетов стояли канониры. Желто-зеленая фигурка Элькано в старой одежде, хорошо заметная на фоне темных просоленных досок и серой паутины снастей, маячила среди людей, копошившихся у фок-мачты.

– Вон и несостоявшийся капитан, – Жуан ткнул пальцем в Элькано, – проспавший поворот, а теперь пытающийся навести порядок на корабле.

– Разве это не Эспиноса? – усомнился Альбо.

– Тот не выходит из каюты, играет в кости с нотариусом.

– Я полагал, вы с Элькано приятели, – признался кормчий.

– Приятели? Может быть… Мы жили в одной каюте, но я не участвовал в мятеже. Баску придется дать показания чиновникам Каса де ла Контрасьон, – недобро заметил командир, снял шапку и помахал «Виктории». С каравеллы послышались приветствия. – Спроси нехристя, где удобнее стать на якорь? – велел кормчему.

– Они останавливаются перед дворцом султана, – напомнил Альбо.

– Нет, – замотал головой Жуан, – мы не пойдем под пушки.

– Бросим якорь на рейде неподалеку от выхода из бухты, – предложил штурман. – Мы будем на ветре и при необходимости уйдем в море.

– Хороший совет! – одобрил Карвальо. – Самое главное для нас – безопасность. Хуан, – позвал он сына, – приведи к нам сеньора Пигафетту с хозяином джонки!

– Я хочу посмотреть, как они обгонят нас, – заупрямился мальчик. В карих раскосых глазах промелькнула досада. Тонкие губы на круглом личике надулись недовольством.

– Ты слышал меня? – повысил голос отец.

– «Виктория» совсем уже близко… – взмолился Хуан. – Потом я быстро разыщу сеньора рыцаря.

– Исполняй приказ! Иначе я не сделаю тебя юнгой, – сказал Карвальо.

Сын нехотя спустился вниз, побрел по палубе разыскивать летописца. Черные смоляные волосы щекотали обнаженные плечи подростка.

«Виктория» неторопливо нагнала флагман. Инерция хода утратилась, скорости выровнялись, каравеллы шли рядом в пределах полета копья. Испанцы видели друг друга, понимали знаки, слышали кричавших товарищей. Капитаны условились не расходиться, по сигналу с «Тринидада» бросить якоря.

* * *

Из гавани селение казалось плавучим городом, причалившим к ветвистым зеленым деревьям, желтоватым стволам кокосовых пальм, окраинам непроходимых джунглей. От долгого и пристального взгляда свайные домики, с соломенными крышами, расползались, наплывали на каравеллы. Жилища стояли в несколько рядов плотной стеной у кромки воды, поднимавшейся во время прилива и позволявшей передвигаться между ними на лодках. Океан надежно защищал от лесных зверей и незваных гостей, сохранял прохладу в жару, тепло ночью. Но не все хижины омывались волнами, многие корнями вросли в песок, образовали кривые улицы. Желтые соломенные домики бесконечной чередой уходили вглубь острова. Испанцы напрасно испугались пушек крепости, их ядра не долетали до воды. Четырехугольная стена с двумя башнями по краям ворот скрывала от глаз дворец султана. К нему с берега среди построек и пальм вилась широкая дорога, по которой мог проскакать конный отряд, не опасаясь поцарапать лошадей оружием соседей. У жилищ на волнах покачивались сотни лодок, столько же долбленых судов лежало на песке среди свай. Многовесельные пироги и совсем маленькие лодчонки бороздили залив, развозили грузы вдоль побережья в отдаленные концы города.

– Вы звали меня, сеньор капитан? – услышал Жуан голос Пигафетты.

Карвальо отвернулся от берега и увидел летописца в потертых штанах и засаленной рубахе. Рана, полученная в схватке на Мактане, и длительная болезнь от туземного яда заострили черты итальянца, сделали старше. Рядом стоял пленный мавр.

– Антонио, вели магометанину, – капитан брезгливо поморщился, – указать место, где можно бросить якоря и удобно выйти в океан.

Пигафетта быстро исполнил приказ. Старик внимательно следил за его руками, понял по жестам смысл слов, степенно пояснил, наклоняя голову и сложив на груди руки. Чалма медленно поплыла вниз, прикрыла черное лицо с седой курчавой бородкой. Плечи сузились, спина сгорбилась. Вид пленника выражал вынужденное смирение. Антонио не понял ответа, вновь замахал руками. Мавр и на этот раз сказал кратко, с достоинством.

– Где? – не выдержал капитан.

– Большая вода скрывает отмели, можно встать в любом месте, – перевел Пигафетта.

– И очутиться в ловушке? – усмехнулся Жуан. – Наверное, ты плохо объяснил ему, какую стоянку мне надо?

Антонио промолчал.

– Пусть покажет, где они причаливают, – распорядился Карвальо. Владелец джонки длинным пальцем с синеватым ногтем указал на крепость.

– Туда мы не пойдем, – замотал головой португалец, – там тесно.

– Надо встать неподалеку, – предложил Франсиско. – Выход в море открыт и залив виден.

– Хорошо, – согласился Жуан.

Старик поклонился офицерам и заговорил.

– Что ему надо? – поинтересовался капитан.

– Просит вернуть хотя бы джонку, – пояснил ломбардиец.

– Э, нет… – развел руками Карвальо, как бы отстраняясь от пленного. – Привести корабль в гавань – половина дела. Я пошлю его к властителю, чтобы склонил раджу к миру и беспошлинной торговле. Если справится с поручением, – наполню лодку подарками, отпущу всех на свободу. Если же туземцы нападут на нас, – отрублю голову!

– Вы обещали иное, – напомнил Антонио.

– Я передумал, – не смутился Жуан. – Не заступайся за них! Разве мало враги Христовы мучили праведников?

– Не они мучили, мы морили их голодом… – упорствовал Пигафетта.

– Спроси, богат ли касик и какова его вера? – раздраженно прервал спор Карвальо.

Быстро жестикулируя и медленно говоря, летописец перевел вопрос мавру.

– В городе Брунее живет двадцать пять тысяч семей, – сообщил старик. – С каждого дома Сирипада собирает налог. Ему принадлежит почти весь остров, кроме северных земель язычников. На поездку вокруг острова на пироге потребуется три месяца! У Сирипады есть две совершенно круглые жемчужины величиною с куриное яйцо. Они всегда куда-нибудь катятся. По их движению толкователи предсказывают будущее. Говорят, они живые… Раньше жемчужинами владел отец жены Сирипады. По ее наущению раджа ночью напал на тестя и убил его вместе с детьми, похитил жемчужины. У него много золота и драгоценных камней[2]. Никто не победит его воинов! – закончил пленник.

– Властитель и его подданные – мавры, поклоняющиеся Магомету, – добавил Пигафетта.

– Если Сирипада силен, как ты говоришь, почему не подчинил язычников? – допытывался Жуан.

– Аллах всем дал землю, заповедал жить в мире, – уклонился от ответа моряк.

– Раджа не воюет с ними? – не поверил капитан.

– Случается… – нехотя сказал старик. – Язычники живут неподалеку, – он взглянул на берег, где в душном мареве таяли очертания домов, тропического леса, ниточки оконечности бухты. – Их город больше Брунея, тоже расположен на воде. Ежедневно они приплывают сюда торговать, потому что джонки с других островов боятся приставать к их пирогам. Часто дело кончается ссорами, гавань наполняется шумом, а вода – кровью. Вы можете остановиться в их части залива, но я не обещаю вам мира. Они коварны и жестоки.

– Отца и братьев жены Сирипады зарезал не касик язычников, а сам раджа! – возразил Жуан, раздумывая, не податься ли на другую сторону гавани?

– То было давно, – вздохнул мавр. – Аллах наказал раджу, подарил ему только одного сына.

– Имея заложников, лучше ждать здесь, чем плыть к людоедам, – посоветовал Альбо, заметивший сомнения капитана. – У наших пленников одна вера с туземцами. Старик поможет завязать хорошие отношения с властителем.

– Франсиско прав, – поддержал кормчего Пигафетта.

– Почему ты раньше ничего не говорил о язычниках? – подозрительно поглядел на мавра Карвальо. – Хочешь вместе с раджей обмануть меня?

– Ты велел привести корабли в гавань, – спокойно произнес старик. – Я выполнил обещание. Теперь решай сам, куда плыть дальше.

– Поклянись Аллахом, что не замыслишь худого для нас! – потребовал капитан.

– Клянусь! – промолвил моряк.

– Сегодня ты отправишься на берег, сообщишь о нашем прибытии, – заявил Жуан. – Пусть раджа пришлет послов для переговоров.

– Меня не допустят к нему, – предупредил мавр.

– Разыщешь правителя, начальника стражи или придворных Сирипады.

– Для этого нужно много времени.

– Поторопись. Чем скорее мы получим позволение торговать, запасать продовольствие и воду, тем быстрее твои люди обретут свободу. У нас мало еды, мы не можем делиться с пленными.

– Я сделаю это, – кивнул хозяин джонки. – Дай слово, что не передумаешь, вернешь нам лодку!

– Видит Бог, – воскликнул командир, подняв правую руку к безоблачному небу, – я наполню джонку товарами и отпущу вас с миром!

– Я могу отправиться в город вместе с ним, – вызвался Пигафетта, довольный совершенной сделкой.

– Успеешь, – капитан удержал порыв итальянца. – Я не хочу рисковать людьми, пока мусульманин не привезет послов раджи.

– Пора сворачивать паруса, – прервал разговор Альбо, внимательно следивший за приближением к берегу. – Лучшего места не найти.

– Командуй, Франсиско, – велел Жуан.

* * *

Якоря упали в волны, подняли столбы бирюзово-изумрудной воды, расплескали прозрачные теплые капли, оставили после себя разбегавшиеся круги с белой таящей пеной. Легкий ветер с моря развернул корабли кормой к берегу. Рывком натянулись канаты, прижали бушпритами каравеллы к поверхности океана. Шумный гребень волны пробежал к золотисто-желтому песку. «Тринидад» с «Викторией» на миг вскинули носы, будто принюхивались к жаркому соленому воздуху, но разлапистые якоря осадили их, удержали на месте в четверти мили от побережья. Суда еще раз дернулись под напором набегавшего потока, намереваясь обрести утраченную свободу, и сникли, лениво закачались на привязи.

Жаркое солнце насквозь прожигало незащищенные парусами корабли, загоняло моряков под навесы, сушило снасти, проникало через раскрытые крышки люков в трюмы, уничтожало плесень и зловоние. Рассохнувшиеся палубы прохудились. Смола вылезла из щелей, набухла темно-коричневыми комочками, растеклась по щербатым доскам.

Зеленовато поблескивали бронзовые стволы освобожденных от талей пушек, высунувшихся после спячки наружу. Чернели чугунные ядра, серели от соли кучи камней, предназначенных для стрельбы по лодкам противника. Расплелись потрепанные канаты, размякли от десятков мозолистых рук, тянувших, вязавших, укладывавших их в бухты. Привычно поскрипывало рангоутное дерево, смазанное жиром в трущихся местах, обитое воловьей кожей. Теплый ветер уносил звуки в город.

Немного погодя рядом появились лодки островитян. Они кружили вокруг эскадры, перепрыгивали через волны, соединялись друг с другом. Темнокожие полуголые гребцы дружно работали веслами. Они сидели в долбленках в один ряд по пять, десять, иногда больше человек. Их посудины напоминали морякам средиземноморские галеры – фусты. Между ними виднелись альмади, похожие на каноэ, которыми пользовались португальцы и жители Восточных Индий. В отдалении недвижно стояли боевые балангейсы – легкие лодки с глубокой осадкой и множеством гребцов. Над ними на тростниковом настиле располагались воины. На двух бамбуковых шестах в ветреную погоду растягивали большие квадратные паруса. Балангейсы не имели палуб, но не тонули даже в бурю. Широкие балансиры поддерживали их на плаву, гребцы непрерывно вычерпывали воду.

Испанцы вылезли из душных щелей, столпились у бортов, предлагали туземцам различные товары. Разноцветные тряпки, побрякушки, колокольчики, магнитом притягивавшие жителей островов, не возбуждали у горожан желания причалить к каравеллам. Они издали махали руками и полотняными шапочками, приветствовали гостей.

С флагмана послышались голоса пленных мавров, старавшихся убедить единоверцев подойти ближе. Туземцы поняли заложников, что-то крикнули в ответ, но расстояние не сократили. Мавры долго уговаривали островитян прислать на «Тринидад» послов для переговоров, пока по невидимому приказу от лодок не отделилась пирога и направилась к кораблю. Прочие наблюдали за действиями товарищей, готовые по первому выстрелу броситься наутек.

«Отважные» воины боялись подняться на борт, но от подарков не отказались. Взяли с собой старика, отправленного Карвальо к султану. Вместе с пирогой ушли в город балангейсы, легко скользившие по гавани под пение старшин, задававших ритм гребцам. Запрет на общение с гостями сохранился, никто не подплывал к каравеллам.

Медленно текли предгрозовые вечерние часы. Моряки изнывали от давящей духоты, бесцельно бродили по палубам, смотрели на пироги, описывавшие круги вокруг эскадры и уходившие к хижинам, откуда им на смену беспрерывно спешили новые: познакомиться с непривычными лодками, имевшими внутри орудия, как на стене властителя. Впервые люди видели плавучие крепости и думали, будто в каждой из них сидит богатый раджа. Ведь даже дети знали – построить крупную балангу труднее и дороже, чем дом на берегу.

Клонившееся к закату солнце краснело, будто опускалось в раскаленную печь. От жара оно раздулось, стало малиновым, готовым лопнуть, разлететься на куски, исчезнуть во вздыбившейся паром воде. Голубое небо пожелтело, озолотилось, порозовело, придавило светило. На западе на багровых завесах возникли крохотные черные тучки, как выползшие из моря жуки. Они расправили крылья и полетели к земле, застилая подрумянившееся небо. Усилившийся ветер разогнал любопытные лодчонки, поднял крутую темно-синюю волну с зеленоватыми гребнями. На берегу закачались высокие пальмы, полетела с крыш солома. Все пришло в движение, зашумело, замелькало, заголосило. Солнце скрылось за плотной серой пеленой, поднимавшейся из океана. Дневная небесная лазурь, осевшая на востоке, стекла в джунгли, уступила место низким клубящимся облакам. Они густели, набухали дождем, опускались к земле, стлались над океаном.

Поверхность залива похолодела, окрасилась стальным цветом, покрылась неровными рядами валов, чередою идущих к берегу и разбивавшихся о серый песок. Грязные пенные буруны накатывались на сваи домов, дробились и оседали среди почерневших от сырости толстых стволов. Мутными потоками вода стекала к морю, оставляла позади комки бурых водорослей, блестки трепыхавшихся рыб.

С каравелл опустили дополнительные якоря, захлопнули крышки портов, закрыли люки. Как муравейник готовится к дождю и запирает входы, так моряки ждали грозу. В душных кубриках, пропахших потом и давлеными клопами, люди улеглись на матрасы в ожидании примиряющего и усыпляющего дробного шума капель. В гавани не надо бороться с бурей, работать с парусами, – здесь можно отдохнуть.

Раскаты грома прокатились над океаном, словно солнце за тучами упало в бездну. Молнии украсили черные стены, огненным частоколом надвинулись на бухту. Они гнали гром на корабли, на дрожавшие на привязи лодки островитян, на уцепившиеся за землю хижины. Облака порвались, с неба хлынули потоки.

За шторами дождя скрылись очертания гор, а потом и города. Голые ребятишки подставляли ливню животы, чтобы наполнил их силой, сделал великанами.

* * *

Ветер утих. Волны раскачивали каравеллы, разбивались о форштевни, прокатывались вдоль разъеденных червями бортов, глухо ударяли в обшивку. На «Виктории», давшей течь на подходе к острову, прибывала в трюме вода. Проклиная грозу, промокшие до нитки моряки качали рукояти насосов. Прохладная вода заливала глаза, растекалась по телу, щекотала пальцы ног. В это время на флагмане путешественники безмятежно спали или молились с Антонием о прощении грехов.

Господь гремел над ними литаврами, пугал огненными стрелами, изломанными как трещины в рассохшихся досках. Колотил кулаками по облакам, выбивал скопившуюся влагу на головы моряков, заблудившихся в лабиринте архипелага. Это Он случайно рассыпал из чаши жемчужины в океан, ставшие островами.

Ливень омыл корабли от скверны, выбросил за борт скопившиеся нечистоты, побрел по заливу к язычникам на их сторону острова, куда Творец услал молнии с громом, вняв молитвам францисканца. Дождь мирно стучал по палубам, мельчал, успокаивался, пока не наступила тишина с привычными звуками моря, прерываемыми ругательствами на «Виктории».

* * *

Откачивавшие воду вахтенные первыми увидели святого Эльма. На мачтах кораблей послышался легкий треск, будто кто-то грыз грецкие орехи. Удивленные моряки подняли головы, заметили вспыхивавшие на стеньгах и концах реев голубые искры. Они наполнили жизнью мертвые мачты, зажгли белые мерцающие огоньки. Те боязливо топтались на месте, опасались сорваться вниз и утонуть, но постепенно окрепли, принялись гоняться друг за другом, перепрыгивать на соседние снасти, кружиться хороводом по марселям, карабкаться по вантам на фор-салинги, взбираться к вымпелам.

– Святой Эльм пришел к нам! – закричали изумленные матросы и упали на колени. – Он среди нас! Помоги нам, Эльм! – вопили они, крестились на набухшие влагой паруса, где огоньки устроили кутерьму. – Укажи путь на Молукки! Верни живыми домой!

Моряки высыпали на палубы. Больных вынесли посмотреть на чудо, предвещавшее благополучный исход плавания. Молодые побежали к вантам, намереваясь подняться к огонькам, дотронуться до них. Матросов столкнули вниз, отогнали от мачт, дабы не осквернили великое таинство. Кто-то в экстазе катался по мокрым доскам, просил вернуть утраченные зубы; кто-то желал избавиться от недуга, поразившего ноги, искорежившего суставы; кто-то молил за родных в Испании, кто-то зачарованно со слезами умиления и радости безмолвно наблюдал игру святых тел.

Сквозь восторги, плач, бормотание послышался свист. К нему присоединилось шипение. На концах мачт вспыхнули снопы искр, как на шестах праздничных фейерверков. Скоро они погасли. На стеньгах грот-мачт колыхалось прозрачное светло-голубое пламя. Оно окутало вымпела, грозило через мгновение сжечь канаты. Но тросы не лопались, а огонь, то поднимался по стеньге к вершине, зависал над кораблем, то спускался к свернутому на рее марселю.

– Так Господь являлся в пламени святому Моисею, указывал в пустыне дорогу в Землю обетованную! – прервал воцарившуюся тишину отец Антоний. – Бог услышал наши молитвы!

– Папа, что такое пустыня? – спросил маленький Хуан, прижавшийся к отцу.

– Святой Эльм принесет нам счастье, – обнял его Карвальо.