Читать книгу Кройщик - Игорь Райбан - Страница 3

«Никем незамеченный, он проскользнул в сад с зелёными деревьями, где люди счастливы и радостны, дети их здоровы, а жены прекрасны и тучны, как спелая дыня…»

С некоторых пор, не интересуюсь политикой.

Для меня чересчур, с головой окунаться в дерьмо, хватает своего с избытком.

С ранних лет понял: то, что заявляют люди с высоких трибун, одно циничное враньё, которое пронизывает всю жизнь.

Недавно приснился сон.

Наша квартира, всё четко, вплоть до самых мелких деталей.

Как во сне, хотя это и был сон.

Мать, бабушка, брат, они оставались живыми.

Кроме меня, ведь это я выглядел неживым, в их понятии.

Каким-то не таким. Они чувствовали, всё понимали.

Почему-то захотелось запустить поток.

Неважно какой: голосовой, игровой, или с общением.

Сказал брату, чтобы он достал картонный ящик с шифоньера.

В ящике покоились принадлежности для считальника (компьютера).

Он принес, мы принялись раскладывать их по отдельности:

вот зарядки, переходники, здесь камеры-паутины, шнуры, кабели.

Ничего нового, сплошная бутафория.

Наконец, всё готово, запустил поток.

Ведь всё ж таки айлукер, худо-бедно, на моём членстве числятся несколько сот тысяч подписоты чело-битных, которые иногда канатять.

Хотя, что тут говорить, ведь станет чуть известным айлукер, то начинает, просить копеечку через «Канат», не говоря уж о челах, или чело-битных; те просят, так чуть ли не плачут, канючать: дайте денежку, подайте.

Эх, вот нет, чтобы им идти на заводы работать, или в «нос» идти, так нет же, – хочу стать айлукером.

Я же работал на заводе, ничего, приподнялся.

Да, мне канатять, поэтому эти бабки надо бы иногда отрабатывать.

Но такое происходило во сне, а в жизни таким никогда не занимался.

Считальник, веретено, умник, телега, вася, – больше ни на что ни способен.

Извините, но в жизни далёк от всего современного.

Поток распахивался так, то есть начало, потом не помню.

Сон прервался, но кое-что осталось в сознании:

«…. и я Демьян Голубь, снова с вами! Да-да, оу-оу, вот мой историс, ловите мои чело-битные…»

Я стал богом, кумиром, идолом для всех.

Мог бы мог повелеть облизать мои ботинки (виртуально), они сделали бы.

Но так бывает только во снах, а в действительности…

*

Мой бедняга папашка, по случайным рассказам мамы, являлся поляком по происхождению, весьма строгого католического вероисповедания.

Хотя оно не мешало ему в мирской жизни пребывать свободным художником, в буквальном смысле, зарабатывая кистью себе на хлеб. Он разрисовывал стены в спортивных залах гимнастками, могучими силачами; оформлял дворцы культуры правильными лозунгами, портретами вождей коммунистической партии.

Кроме таких денежных заказов, брался за работу в церковных приходах, где писал фрески, иконостасы, конечно на православную тему, но ему не противоречило внутреннему убеждению, что господь бог один для католиков, для всех остальных верующих.

Ему было за пятьдесят лет, с харизматичной внешностью иностранца, а ей всего исполнилось 18, когда они познакомились.

Он работал над оформлением городской выставки, она же в то время, начинающим искусствоведом, готовя ту выставку к первому открытию.

Через полгода они поженились, сходили в ЗАГС, чтобы расписаться, сыграли скромную свадьбу, а в мае 1973 года, появился я.

От него мне досталась фамилия, – Голанд, что немного смахивает на «Воланда», но в переводе с польского, означает обычного голубя.

Также отец настоял на имени, – Дамиан, тут наверно переводить не нужно.

От мамы выпала на долю русская внешность, ярко рыжие волосы, которые, начиная с молодости, бесцветил, по мере моего желания.

Через пару лет, в разгар социализма, исторического застоя, отцу пришлось вернуться в Польшу, на историческую родину. Мама оформила развод по настоянию некоторых соответствующих органов.

При этом пришлось сменить фамилию, – я превратился в Голубева, мама стала Голубевой.

А моё имя в итоге изменилась на Демьяна, так записали в свидетельстве о рождении, потом в паспорте.

В школе кличка всталась, соответственно Голубь, она так приросла к шкуре, к моей личности, что иногда представлялся так незнакомым людям, – Голубь и всё.

Она прижилась вроде моего псевдонима.

Перед смертью отец вернулся сюда, под конец перестройки, в зарождение новейшего времени лихих перемен.

Но было уже поздно, ведь разбитые отношения нельзя склеить заново.

Ему пришлось переехать, жить в другом городе.

Обзавёлся другой семьей, где росли другие дети.

Через лет шесть, точнее не знаю, он скончался, наверно от возраста.

О его смерти узнал случайно, тоже через некоторое время, так как в последние времена, потеряли связь друг с другом.

Его дети, продали квартиру, поменяли место жительство.

Поэтому в наследство досталась лишь пара пожелтевших фотографий, его несколько писем к маме, хранившиеся у нас в квартире. Хотя оставалось одно; картина, прямо на стене дома, где он жил перед смертью.

Недавно появилось модное течение уличное искусство, когда люди расписывают баллончиками торцы многоэтажек полосами, или в лучшем виде абстрактно-модерновыми раскрасками, мерзко раздражающими глаза.

Отец же, стал одним из первых, кто подал такую идею, по облагораживанию городской среды обитания, только он рисовал масляными красками, малярными кистями.

Что же там изображено? Голубь? Не совсем так.

Голубь присутствовал, но он очень маленьким, совсем незаметным на общем фоне, как фамильная подпись художника, божественного творца Дамиана.

Я приехал в город, где он жил, после всего, конечно самих похорон.

Замер на месте, поражённый увиденным; на торце, на всю высоту девятиэтажного дома, стоял на одной ноге длинноносый фламинго, высились зелёные пальмы, синее море провожало багровое солнце, уходящее в апельсиновый закат.

Только нарисован фламинго не розовым, как в песне, а фиолетовым.

Отец не рисовал привычные картины на холстах, в деревянных рамах, которые потом висят в музеях, на выставках, покрываясь пылью, как «великое наследие великих мастеров».

Его творчество в ДК потом замазали, в спортзалах сделали ремонты, церкви снесли, взамен построили новые, почти царские дворцы, а не обыкновенные храмы для обычных людей.

После перестройки стал учителем в детской художественной школе.

Можно сказать, что не осталось ничего эпичного из его творчества, кроме этого напоминания о себе, на торце типичной многоэтажки.

Точнее, будто отец знал, что повидаю, поэтому оставил такое: но не напутствие или послание, а нечто более важное, что крылось в феерическом пейзаже, так выделяющийся из тусклой реальности, серого города.

Своего рода, почти вечная фреска от папы, сопоставимая с теми фресками, которые некогда писал в соборах Рафаэль.

Повинуясь непонятному чувству, которое возникло после прочтения картины, именно прочтения как прощального письма, тогда подошел к торцу дома, оскальзываясь на мокром снегу, пробираясь среди куч пустых бутылок: внизу, где плескало волнами густое море, виднелось беловатое пятно, похожее на летящего голубя.

Потом ещё ближе, да так и есть, голубь как подпись отца.

Мне чрезвычайно захотелось потрогать, до него можно почти дотянуться рукой, но не хватало немного роста.

Я огляделся: среди выброшенного, наваленного мусора, неподалёку валялась добротная тумбочка, которая вполне заменила подставку.

Когда взобрался на высоту, то дотронувшись до голубя, ощутил тепло, хотя совсем рядом бетонная стена излучала мертвенный безжизненный холод красивой декорации из опустевшего театра.

Нарисованный кистью, вышедший из родственной крови, словно оживший, голубь подсказывал; обернись мной, лети свободной птицей в жизни, будучи даже в воде, не становись человеком!

В детстве существовал под школьной кличкой «голубь», но тогда же, после соприкосновения с краской, ощутил, что Голубь не просто Голубь, фамилия или псевдоним, а совсем другое, символично отображающий образ жизни и духа.

Направляющий Тотем, или печать моей судьбы, незримо передавшийся мне от отца.

Кем же пришлось стать на самом деле? Не знаю.

Как думаю, кройщиком.

Я обычный кройщик памяти, но разве бывает «обычный», в нормальном понимании вещей? Ещё и памяти. Наверно нет. Хотя, умники говорят, что каждый человек уникален по-своему, но это неправда.

Для себя вывел классификацию, в которой люди видятся в образах сторожевых собак, или трусливых гиен.

Все они с изуродованными рассудками.

То ли вследствие пропаганды, то ли от повального внушения.

Люди, как псы: кинешь им кость, – будут грызть её.

А дашь им власть, они будут грызть, подобных себе.

Мне их поведение непонятно, совершенно не трогает.

Моя работа как добывать хлеб насущный – кроить чужие, искажённые, головы людей. Они для меня вроде зверьков, перепуганных кроликов перед забитием на жаркое. Их нисколько не жалко. Почему так?

Из детства, плюс от одной приобретённой болезни, точнее синдрома.

Я прошиваю мозги, назад, или в будущее.

Перекраиваю швы на рубахе, как портной. Больше ничего.

Людям нравится, есть спрос, они платят бабки, всех устраивает.

Они довольные после сеанса, хотя некоторых из них приходиться потом водить за руку, а других отвозить в лес. Где они потом тихо умирают.

Потом приезжаю я, также тихо закапываю их, на полметра в землю.

Приходиться тратится на бензин, на все мелочи: кресла, погреба, на заунывные молебны хора, он состоит из двух девонек, которых однажды снял за деньги по дороге в Краснодар.

В том числе на одноразовые лопаты, которыми приходиться выкапывать ямы, на всё остальное; черные пластиковые пакеты вместо гроба, деревянные кресты, маленького размера, если отошедший в мир иной, христианской веры.

Одни расходы, если так дело пойдет так дальше.

В завещаниях отписанные на моё имя, бывали квартиры, дорогие машины.

Только слишком палевно, беру деньги сразу авансом, то есть наличными.

Честно говоря, тот ещё шарлатан, но приходиться быть таким.

Вру, обещаю рай, или сад с гуриями.

Ничего этого нет и в помине, кроме вечного успокоения.

Вру, что им там будет очень хорошо.

Ведь моё ремесло требует врать.

Хотя не всегда. Вот, к примеру, тот случай из Уфы: мать с дочкой.

Ругань, скандал, дочь, фанка одного айлукера, назло всем выбросилась из окна.

Труп, уголовное дело. Мать сходит с ума, все дела.

Со мной вышли на связь, приехал, пообщался. Назначил время сеанса.

Во время процесса, перекроил её сознание так, чтобы она не помнила из того, что произошло. Стер начисто, а потом как бы откатил её память на несколько лет назад.

В ту, выстроенную мной, как главным архитектором в новую нарисованную реальность, где она не становилось беременной, не появилось дочки.

Жестко, ничего не говорю, но иначе сами понимаете.

Как выглядит сам процесс? Примерно так;

Люди приходят, от некоторых проверенных людей.

Садятся в мое специальное кресло.

Хотя оно вовсе не специальное, а для антуража, в том числе для удобства клиентов. И для меня, так они быстрее расслабляются.

Бывает, что кресло доставляется в точку назначения, или покупается новое с доставкой на дом.

Я нахожусь в черном халате, тоже такой антураж.

Затем надеваю на голову маску, она сделана из папье-маше, в форме голубиной головы, раскрашена также под птичий цвет, она уже не антураж, а мой магический оберег. Есть переносная маска, для выездов, она изготовлена из резины.

Сажусь перед ними лицом к лицу на другое кресло, или на что придется, тогда начинается само действо.

Кройщики, – они как все люди: с эмоциями, с переживаниями, со своими планидами, представлениями о жизни, о своем будущем.

Может даже становятся эгоистами, индивидуумами.

С полученной способностью, которую используют только в личных целях.

У меня произошёл такой случай.

В четырнадцать лет у мальчиков наступал допризывной возраст.

А после того как мне исполнилось шестнадцать лет, к нам домой принесли призывную повестку. В ней указано, что: «Демьян Голубев, проживающий по такому-то адресу, обязан явится такого-то числа, к девяти ноль ноль.

В конце повестки дописано: «явка обязательна».

Печать и подпись, как положено.

Поэтому отправился утром в городской военкомат.

Для этого отпросился с работы, предварительно предупредив начальство.

В справочном окошке показал повестку, одна тетка, сидящая там, объяснила.

Оказывается, назначили пройти врачебную комиссию, чтобы установить:

пригоден, или нет, для будущего призыва в СА.

Служить в армии, – такое желание у меня отсутствовало напрочь.

Но что делать? Деваться некуда, стал проходить, точнее, действовать по порядку, как втолковала тетка в справочном окошке, она даже написала список на листочке.

Сначала надо раздеться до трусов в раздевалке.

Затем зайти в один кабинет, там получить медицинскую карту.

Потом пройти в специальную часть, с кабинетами врачей.

Проходить их по списку: предварительный осмотр, окулист, зубной, ушной, хирург, психиатр, терапевт.

Стал выполнять: разделся, получил медкарту: чистую, без записей, без печатей.

Прошел в специальную часть, огороженную со всех сторон железными решетками, видимо для того, чтобы ни один призывник не смог сбежать: в длинный коридор, с ответвлениями, где по бокам располагались кабинеты с табличками врачей.

А в самом коридоре находилась толпа призывников со всего города.

Человек сто, начиная с моего возраста, заканчивая почти взрослыми мужиками.

К каждому кабинету уже выстроились очереди.

Гвалт, голые торсы, накаченные в «качалках», волосатые или с животами, суматоха с беготнёй, грызня, крики за место в очереди, ехидные смешки.

Август выдался не жарким, в коридоре стояла прохлада, поэтому помню, что особой вони от потных яиц и тел, не чувствовалось.

Посреди толкотни, кое-как отыскал «предварительный», занял очередь, в конце всех. Прождав, наверно часа три, зашел в кабинет осмотра.

Там фельдшер с медсестрой измерили рост, вес, размер головы, туловища, размер ноги, проверили на плоскостопие. Это когда надо наступить на бумагу посыпанную мукой. После этого остается отпечаток, по нему смотрят, есть у тебя плоскостопие, или нет, какая степень. Тогда с любым плоскостопием не брали в армию.

Никакого плоскостопия у меня не оказалось, к сожалению.

Стал проходить врачей дальше, думать над своим положением.

Кое-как прошел окулиста, затем «ушного».

Врач хирург, к которому зашел, после длиннющей очереди, – а меня в той ситуации вымотало как никогда, – стал оглядывать, спрашивать, записывать.

Он осмотрел пальцы, руки, ноги, заставил присесть, наклониться, раздвинуть ягодицы. Затем стал осматривать пах, щупать мои яички.

Потом говорит:

– Покажи писюн.

– А вот так?

– Покажи головку?

– Не можешь??! В армии научат.

Короче, что получилось:

Особо раздумывать время не оставалось, вышла сплошная импровизация.

– Товарищ доктор, простите меня, но я же, не знаю, как делается.

Вот бы показали, на примере.

– Ладно, счас будет тебе пример!

Врач раздражённо вышел за дверь кабинета, через минуту пригнал какого-то парня, уже проходившего его кабинет.

А у меня появилось время для сонастройки, стал готов.

– Ну-ка покажи ему пример, – мужчина в белом халате пальцем указал на меня.

Палец, как его голова, принимался двоиться в моих глазах, верный признак, что «оно» скоро начнется. Зашедший парень, тем временем, спустил трусы, задрал член, обнажил красноватую головку, спросил:

– Ну как? Так что ли?

Эта увиденная картинка с голосом, тут же отпечаталась, точнее, скопировалась, мне в мозг.

– Всё, свободен, – какой-то мужчина в белом халате, может врач или нет, отпустил парня.

– Теперь ты, повтори…, – обратился он

– Да, сейчас. Сейчас, всё, будет, се-ку-ндоч-кууу…

В тот же момент обрушил на голову, какого-то мужчины, Крой.

Получилось легко, совсем нетрудно, даже для меня, тогда неопытного в таких вещах.

Скопированную картинку, полученную от парня, немного усилил, залил потоком в чужие мозги. Я знал, что для «него», выглядело так:

«Пришедший призывник на мой осмотр, вываливает из трусов огроменный метровый член с багровой головкой, которая болтается прямо перед моим носом. Потом почему-то спрашивает:

– Ну как? Так что ли?

Теперь мне надо сделать, так чтобы он стал негоден, негоден, негоден…»

Вшитый «крой» теперь останется в мозгах у «него», на некоторое время.

Может на неделю, может на месяц, как понимал по ощущениям, поэтому «вышел».

Через пару секунд пришел в себя, тот, какой-то мужчина оказался врачом.

Он тоже приходил в себе, но чуть дольше, чем я.

Врач ошарашено молчал, ни о чем не спрашивая.

Стал писать в моей медицинской карте.

Затем вручил её мне в руки, махнул рукой, чтобы уходил.

Выскочил за дверь, уже зная, что он потом поставит штамп «не годен» в моем «личном деле». Ведь штамп будет настоящим, а все остальное нет.

В конце комиссии, все призывники и допризывники проходили дальнейшее распределение, отбор по воинским частям.

Он проводился в большом кабинете, куда зашел, после очереди.

За столами сидели все врачи, среди них тот самый хирург, вместе с главным. Жирным военкомом в парадном кителе, с двумя дядьками в зеленой форме с погонами по бокам.

Представился, в ответ кивнули.

Стоя навытяжку, с голом торсом, мы ещё не одевались, ожидал, что будет дальше.

Военкому передали мои документы, он принялся их перелистывать, врачи тихо переговариваться между собой.

Затем одна врачиха, терапевт, перегнулась, она сидела ближе к военкому, стала шептать ему на ухо. Тот молчаливо хмурился.

Потом с раздражением отбросил документы в сторону, на край стола.

– Ты причислен в запас. Через неделю заберешь военный билет, – сурово обратился он, наконец, басистым голосом.

– Свободен! Чё стоишь?! – рявкнул на прощание военком.

Я легкою пробкой, вылетел оттуда.

Но не обиделся на злого военкома, не горевал, ведь про армию можно забыть навсегда.

Возможно, этот случай как-то повлиял на мою судьбу, не знаю.

Но мой путь уже предопределен заранее, стать настоящим кройщиком памяти других людей.

Хотя в юности не осознавал этой ответственности в полной мере, однажды открыв «ящик Пандоры», отпуская проклятие.

*

Вчера вечером прибыл в другое место, в один небольшой городок.

Конфиденциально, без своего обязательного хора.

Здесь ожидал новый заказ.

Предстояло провести сеанс очередному клиенту.

В городе взял такси, – «Москвич», немного устаревшей модели, но выглядевшим как большое железное корыто, только на колёсах.

С помощью черноусого таксиста, выходцем из южной республики, он теперь старательно говорил по-русски, и обязательно имел в крепостной грамоте новую национальность руссиянина, отыскал адрес съемной квартиры.

Созвонился с арендодателем, пожилой женщиной, заплатил ей деньги за неделю вперед, получил ключи, вдобавок инструкции: музыку громко не включать, девок не водить, бардак не устраивать.

В ответ успокоил, что это мне не требуется сейчас, по работе приехал, для переговоров с фирмой, в которую мы, от моего лица, вкладываемся.

Отличная легенда для прикрытия моих, не совсем законопослушных делишек, – хотя ничего личного, просто бизнес.

Квартира оказалась в «хрущёвке», однокомнатной.

Но и по деньгам выходило не так много, всего каких-то пять тысяч рублей.

Такие квартирки, они все будто выглядят на одно лицо: с однотипной планировкой, с одинаковой обстановкой.

Прошелся по ней, осматриваясь: кухня, туалет, ванная, балкончик.

Сама комната: диван, тахта, столик, несколько стульев.

Возле стены, длинный шкаф «стенка», на другой, висит ковер, стоит телевизор на тумбочке. Черный, пластмассовый ящик, с зелёным блестящим стеклом.

Древняя модель, марки «панасоник».

Обычно не смотрю рус-тиви, а тут почему-то включил, видимо ностальгия пробила. Нажал кнопку «сеть» на корпусе, экран засветился.

Ага, новости, ладно пускай работает.

Стал разбирать вещи из командировочного баула: веретено, зарядка для него, мыльно-рыльные принадлежности, носки-трусы, разные мелочи, нужные в переездах.

Вещи для сеанса: черный халат, переносная маска, кресло на этот раз почему-то не требовалось по желанию клиента.

С дороги принял душ, сготовил ужин, состоящий из кофе, купленных пирожков.

Сам ужин пошел незаметно, за кухонным столом, с чашкой кофе, работающим веретено с рунетом.

«Веретено», – русское подобие (аналог) чужестранных ноутбуков.

Кстати, название придумано мной, выиграл на конкурсе «Подобий».

Концепт идеи навеян из моего детства.

Бабушка, когда вышла на пенсию, стала подрабатывать:

прясть шерсть, в клубки, в мотки пряжи, потом продавать на базаре.

А ещё она рассказывала, как в войну, когда все мужчины воевали на фронте, то женщины вместо фаллоимитаторов использовали веретено.

Но бабушка этим не занималась, ей было не до того.

Веретено, – такая штука для получения нити из комка шерсти, от овец.

Она выточенная из дерева, один конец заточен до почти острия иголки, на котором веретено крутится, другой фигурный и толстый.

У бабушки имелось несколько разных веретёно: они различались по толщине, также по длине.

В общем, бабушка, долгими зимними вечерами пряла овечью шерсть, я наблюдал за работой, смотрелось очень красиво, как из кучи шерсти появляются тонкие нити, похожие на паутинки.

А веретено крутилось на полу, крутилось, с тихим жужжанием.

Когда стал проводиться конкурс, то подумал:

«Нити, как Рунет, кружатся, вертятся, а потом выходят в один клубочек из-под острия веретена…»

Сайт, – теперь Клубок, смартфон, – умник.

Но это уже без конкурса стало понятно.

Почтовые доставщики (мессенджеры), – телега, вася.

Один из них «Голубь», тоже моя придумка, а раньше он, в давно канувшее время, именовался «твиттером».

Само сообщение теперь, – «голубок».

Отослать же, или оставить сообщение на стене, называется, – «голубнуть».

Вместо твитнуть, или репостнуть, – фу, какие мерзкие иноземные обозначения!

Так вот, на веретене, одним глазом просматривал свежие ролики с «Ай Лука».

Всемирная русскоязычная рунет-платформа, что означает в полном варианте;

«я луковица», или же «я смотрю».

А в переводе на один иностранный язык «AY LOKE».

Ведь англосакскую «Твою трубу», прикрыли для употребления в Отечестве, лет десять как назад.

Хотя ничего свежего там нет: айлукеры рубили потребство (контент), новостные каналы вещали про «нос».

То есть НОСО, – народно-освободительное спасение по освобождению.

Но в самом народе она называется «нос», начатый одним зимним месяцем, уже непонятно в каком году.

Цель «носа», – приобщение одного соседнего народа к русско-братской любви. Сокращённо к РуБЛю.

Теперь зало-ватный (то есть служивый) народ Урустана, в который доброхотно-добробольно вошли якуты, буряты, тувинцы, так и гутарил между собой:

– Ты, однако, куда, крепостной?

– В нос иду, однако. За креплёным рублем, однако, заловатный.

«Нос» проходил уже многие месяцы, с переменным успехом, но братский народ никак не желал принуждаться к «рублю».

Бояре, которые раньше назывались «олигархами», теперь обязаны скидываться в мошну, на содержание Опричнины.

А другой боярин Пригожный, который раньше было заведовал Стольничий кухней, стал набирать опричные полки со всех углов, кормить, одевать, отправлять в «нос». Молчком, меж собой, народец говорил, что набирают подневольных, даже берут с каторги и казематов.

Те, кто служит в них, называется опричник.

Им завидуют, ведь они получают казённое жалованье.

Потом почетные похороны, выплаты родичам.

Ведь находятся же люди, которые типа креплёных патриотов, переживают, высказываются: «ах, если ничего не делать, то страна развалится…»

Пускай бы этот крепостной патриот, посмотрел бы на братьев по оружию, у которых имеются дворцы, яхты, а на «меринах» красуется буква «Z», обозначая зало.

Ну да, патриоты теперь крепостные, от слов «крепость» и «креплёный».

Ведь каждый город есть крепость, а сам человек прикреплён к ней специальной грамотой, с изображениями зало и ваты, под древнерусскими символами: «V» и «Z», – всё это подчеркивает скрепность.

Старые паспорта отменили, вместе с иноземным названием, – «паспорт».

Теперь народ ходит с грамотами, то есть, все стали сильно Грамотными.

Мигранты, прибывшие из южных республик, тоже получают такую грамоту.

Что такое «вата», понятно любому русскому люду: вата, как хлеб, всему голова.

Вот к примеру, некоторые русские идиомы: думай ватой, а не жопой, или: ваты нет, так в аптеке не купишь; или же: дурная вата, ногам покоя не даёт.

А что такое «зало» никто не знал, но недавно русские ученые, сделали открытие мирового масштаба, оказывается, на Руси испокон веков так называли елду.

Не залупой, а залом.

Отсюда выходит: «Z + V», или зало-ватный, – елдоголовый.

Что означает, гордое русское выражение: член превыше головы.

Или: зачем голова на плечах, когда есть головка на члене.

То есть мужик, да любой человек в русском мире, независимо от пола, всегда думает той головой, которая выше него.

Понятие «Русскость» стоит в нашем государстве на первом месте.

ВК дал указание разработать, затем внедрить отдельный курс «русизма».

Теперь он преподается в университетах, как в прошлом веке учение «марксизма и ленинизма». Есть даже специальные учителя, профессоры, натасканные на это дело.

Иноземные слова, термины, названия, – рекомендуются не употреблять в речи, в печати, в бумагах, в документах, а заменять их только русскоязычными.

Мигрантам запрещено публично, в общественных местах говорить на своих языках,

Такое вот произошло импортозамещение, то есть, завозмещение.

К примеру, «аналоговнет», теперь Подобие.

Профессия «менеджер», – приказчик.

Так везде, за этим строго следит специальная нарочная служба словесов.

Сам ВК в начале, когда он стал демократом и либералом, разумеется, только примерив шкурку на себя для маскировки, после нескольких лет правления страной, не очень успешных – надо признать, стал думу думать горькую: как же откорректировать перегибы, да как бы устремить народ русский на путь доподлинный.

Тотчас опосля дум своих тяжких, в подвале заповедном, а не в палатах Кремля, издал тот самый главный указ; об утверждении основы основ по сохранению, утверждению в населении великих русских скреп.

«Постановляю в своем полном Праве утвердить в сем Указе прилагаемые основы государственной политики по сохранению, укреплению традиционных русских духовно-нравственных ценностей», – написано в той китайской бумаге черным по белому. Во как!

Русофобов изгоняют, затем сажают на кол время от времени.

Как же: по этому указу, статья номер 20, под примечанием номер 3, которые пишутся мелким почерком, чтобы никто не пугался раньше времени.

Такая политика ВВ, давать им подобную «привилегию», чтобы они как можно громче выражались прилюдно на площадях.

Съемка с этих «привилегий», показывались по рус-тиви, набирая полное «дорогое время». Народ ликовал во время показов, запасаясь печёной кукурузой: что может быть лучше хлеба и зрелищ

Футбола, как и хоккея, давно нет, вышли из моды.

Ведь русских давно перестали приглашать для участия в мировых чемпионатах.

А смотреть наши дворовые команды, – какой смысл.

Поменяли устаревший гимн «Братских народов союз вековой», на более современный лад, подходящий великому духу времени «Я – Русский!», исполняемый андрогином блондинчиком, за что тот сразу получил орден Святого Владимира.

Но нашёлся один смелый скоморох, исполнивший глупую пародию: «Я узкий! И мне повезло. Я узкий. Всем широким назло…»

Его тут же нашли те самые органы ТП, и посадили.

Нет не в тюрьму, как бывало недавно, а на кол, как в старину.

ТП, – Тайный Приказ. Аналог ФСБ.

Ах, какая выдалась чудесная привилегия, когда скоморох визжал песенку, насаживаясь всё глубже и глубже.

Стрельцы, в красных кожухах, заменившие полицию, весело подгоняли народ резиновыми копьями, чтобы они как один махали руками. А главный государственный глашатай, на сцене блестя черным кожаном плащом, в таких же перчатках, при этих звуках испускаемых скоморохом, задорно бросал в площадь раскатистый клич времени:

– Гойдаа! Гойдаааа!!

На той привилегии, замечен даже сам ВК (Великий Консерватор), или же его двойник.

По слухам ген организма ВК клонировали, теперь у него куча двойников, которые разъезжают по всей стране от его имени, управляя государством.

А самого ВК сделали бессмертным, ведь ботокс, омолаживающие уколы, – вчерашний день.

Его модернизировали, усовершенствовали, да так, что у него искусственный член, но как натуральный.

Он даже может осеменять, всех желающих, кто хочет забеременеть.

Ведь он так радеет за рождаемость и демографию.

Это заслуга людей в белых халатах, которых вскоре не стало, и правильно, а то вдруг продадут секретные секреты врагам.

А сам ВК теперь уже навсегда, и с членом тоже.

Эти изменения произошли после распада Советского Союза, после ухода с поста президента, пропойцы, прокитайского товарища Цинь Еля.

Когда к власти пришёл молодой русский консерватор.

Поэтому государство именуется теперь РКФ, – Русская Консервативная Федерация.

В ней воцарился ново-старый уклад.

Ничего особенного, людей устраивает, для них неважно какой именно строй сейчас, лишь бы была единой страна, прибавляющейся новыми территориями.

В планах ВВ (верхних властей), забрать взад Аляску.

Как изрекает сам Великий Консерватор, в усадьбе на Валдае, перед сворой прикормленных писцов: «у нас, у русских, свой, особенный русскобольский

путь в истории…»

Да уж, у тех писцов несладкая работа: им не дозволяется использовать «веретено», только китайскую бумагу, чернила, вместе с перьевыми ручками.

Разумеется, писать от руки, аккуратно выводя каждую буковку, каждую запятую.

Консерватор, придумал такое нововведение.

По слухам ВК высказался так: «чтобы каждое мое слово, запечатлевалось на века.

А то взяли моду «Оттуда», в электронном виде подавай.

Нет уж, извольте-с так. Да и красиво уж больно…»

ВК, как известно всем, очень большой любитель красоты во всём: от одной юной гимнасточки, до яхточки.

А фанаты русскоболы во время речи, чуть ли не ссались от восторга.

Как же, всё новости гудели об этом.

Русскобол, – национальное идеологическое объединение:

Русский Большевик. Наречено так в память о прошлом, для скрепления скреп, то есть новых и старых.

У нас в стране всё на старый лад, или на новый, в общем, хрен разберешь.

Так, а это что? Тут наткнулся на горячую новость, слетающую с экрана «веретена»:

«Москва, октябрь. Следствие ТП РКФ объявило сына наместника Краснобольской губернии Артема Усса, задержанного в Италии штата USM, в международный розыск, сообщили в пресс-приказе Красномещанского суда. Накануне суд арестовал Усса на два месяца с момента его задержания в РКФ, или экстрадиции из штата Италия, то есть заочно…»

Красиво, что сказать, – выкусили пиндосы.

Мы своих – не бросаем! А то цапнули сынка ни за что.

Теперь что получается: пиндосы из USM, обязаны вернуть сынка на родину.

Сынок посидит для вида под домашним арестом, потом дело тихо закроют, всё шито-крыто. Красиво делает ПП!

ПП – посольский приказ.

Но вполне вероятно, что сам ВК, приложил твёрдую руку.

Ведь без его участия, ни одна родная муха не может присесть, под внимательным прищуром мудрых очей.

В статье об этом нет ни слова, но это, как сложить в уме дважды два, для человека с мозгами.

Потом вздохнул, закрыл веретено, прошел в зал, чтобы прилечь на диван.

Лёг, а пульт от телика, обнаружился на подголовнике диване.

Стал клацать по кнопке, тут нечаянно попал на музыкальный канал.

Показывали клипы, но только русскоязычные: про родину, славное отечество, про былинных богатырей, опять же про скрепы.

Под эту музыку, немного пришлось убавить звук, быстро вырубился.

В молодости видел клип рок-группы АС/ДС, с хитом «Big Gun».

Он запомнился, врезался в память.

Мне снился сон, будто теперь воочию сам присутствую на концерте группы электричества. Ведь реальность самого сна, существует именно для сна.

Стадион полный зрителями, прозрачная сцена, стреляющие светом лазерные установки, огромный монитор наверху. Началась песня, как обычно: знаменитая проходка басиста по сцене, фронтмен в фуражке, надрывный фальцет, проникающий через речитатив в мозги.

Тут декорации сна полностью сменились.

Никакого стадиона, никакого концерта.

Вроде присутствую, но вроде бы нет, словно наблюдатель свыше.

Сумрачное место, сумеречное небо, на котором вспыхивают багровые всполохи под ритм песни «биг ган».

Она звучит снова с начала, при этом самих музыкантов не видно, будто они играют где-то за занавесом.

Высокая крепостная стена, средневекового замка.

Наверху стены зубцы, башенки, островерхие шпили.

Там находиться кто-то, назовём его некто.

Исполняется первый куплет, далее припев:

«Big gun

Big gun number one

Big gun

Big gun kick the hell outta you…»

Перед стеной появляется генерал, а может сам маршал.

Так как он мордатый, пузатый, в парадном кителе усыпанный побрякушками.

– Биг ган! – под припев песни стал орать генерал-маршал.

– Биг ган!

В конце припева некто наклоняется, сбрасывает со стены железяку.

Понимаю, что это большое, стреляющее.

Генерал-маршал, подбирает ракетку, пропадает.

Звучит второй куплет, перед стеной появляется «крепостной», похожий на Терминатора, только одетый не в кожаную куртку, а в старую форму, в салатный ватник, в котором деды-патриоты воевали.

Шварц, вздымает ручищи к верху, подпевает припеву: – «биг ган, биг ган!»

Со стены ему падает какой-то металлолом.

Хотя Шварц не в обиде, он радостно подбирает хлам, тоже исчезает.

Потом следовал большой припев, состоящий из одних «биг ганов».

Появляются призраки людей, или души мертвецов, кто его знает.

Их много, их толпа без счета, пространство перед стеной полностью заполнено.

Все они начинают издавать жуткий вой из слов «биг гана».

Выглядело, будто орда безумцев вырвалось из сумасшедшего дома.

Его сожгли, а персонал вырезали.

Теперь твориться эта вакханалия на трупах.

На этот раз они тянули прозрачные руки без костей, точно зомби прямо ко мне. Словно они видели, что нахожусь здесь, где-то рядом.

Стало трудно дышать…

Рывком приподнялся с дивана, стояла глухая ночь, работал телевизор, мельтеша картинками клипов.

Выругался, нащупал пульт, выключил чертов ящик.

Снова уснул, на этот раз просто без снов.

Утром, с новыми силами приступил к делам.

Вытянул руки, потом сцепил. Глубокий вдох—выдох.

Особенно как с задержкой дыхания входя в привычную медитацию.

Потом тренировался на виртуальном симулякре: сначала идет демо-сонастройка с диагностикой психики подопытного; на память, на эмпатичность, на рефлексию, на синапсы, – много еще такого. О чем не имею даже понятия, ведь приличного образования с дипломом у меня нет, поэтому говорю про себя, отплёвываясь через левое плечо: «вся эта хрень мозгов, ну её в баню!»

С клиентом договорённость, назначена встреча в скрытном месте, уплачен хорошенький аванс переводом на карту.

Всё шло непринужденно, как-то легко. Слишком легко.

Клиент аноним, со мной общались через двух посредников в «Чернете», подобие «даркнета».

Мог плюнуть на всё, запросто сбежать, то есть кинуть клиента на бабки, – но…

Так не шутят, тут не врачебная этика. Это охота, кто кого поймает на крючок, если говорить о рыбной ловле на крупного хищника; акулу, или морену.

Да светит подмоченная репутация полного неудачника.

Клиент не промах, наверняка.

Внутреннее чутьё, подсказывало, что так и есть.

Игровой азарт, тоже в деле: кто кого перехитрит, больше обманет.

До прихода клиента, условленного звонка в дверь, оставалась считанная пора.

Молниеносно перебирал в уме многие варианты:

Для начала можно прикинуться больным.

Притвориться раненым, – какие-то хулиганы порезали ножом.

Могу сам сейчас порезать руку бритвой, как бы пытаться наложить повязку от потери крови.

Можно сделаться пьяным, в бауле лежит бутылка коньяка «Арарата».

А с пьяного эскулапа, какой выйдет сеанс.

Что ж, неплохо. Поднялся с дивана, вынул из баула бутылку, поставил на стол.

Взглянул на висевшие часы на стене, до прибытия клиента оставалось десять минут.

«Значит, успею», – подумал, уселся в позу лотоса, погрузившись в легкий транс воспоминаний.

*

Глава Ludus discendi.

(перевод с лат. яз. – начальная школа)

С бабками у меня всегда был напряг.

Особенно когда учишься в школе.

Знаете, что сделал, будучи взрослым: проник на территорию родной школы, напоил сторожа, покурил в школьном туалете.

В святая святых, когда советские педагоги, грудью закрывали заслоны супротив неформальной молодёжи.

Конечно в форточку, как мило и смешно.

Представьте: здоровый парень изгибается под потолком туалета, взобравшись на подоконник, по тихоньку курит в сложенную горстью ладонь.

Аккуратно пуская дым в открытую форточку.

Естественно под покровом ночи.

Всё – гештальт закрыт.

Ещё в школе, понял: что лучше стать выдающимся отщепенцем, чем просто никем, или обычным взрослым трудящимся.

В то время, рос в необеспеченной семье.

Отец укрылся в Польше, отчим ушел из семьи, вскоре после рождения брата, потом не платил алименты. Мать работала на двух работах, чтобы как-то содержать: себя, бабушку, меня, маленького брата. Хотя бабушка получала пенсию, да подрабатывала на базаре; летом продажей урожая с садового участка, а зимой мотками пряжи.

Не было цветного телевизора, не было магнитофона, у меня не было ничего, кроме дранных сандалий. Хотя другие сверстники, красовались в дорогих кроссовках «адидас», или «пума».

Однажды бабушка, не знаю как, наверно по ветеранской квоте, приобрела в универмаге кроссовки.

Они выглядели очень красивыми: оранжевые полоски по бокам, белая натуральная кожа, широкие шнурки, рифлёная подошва.

Какоё-то производство латвийской фирмы, там название читалось по-иностранному. Только вот с размером случилась оплошность. Примерил их, говорю:

– Большие??!!

– Ничего, ничего, на вырост. Подрастёшь, будет впору, – успокаивала бабушка, гладя меня по голове. Я плакал, уткнувшись в родное плечо.

– Поплачь, ничего, вырастешь…

Эти кроссовки оказались 43 размера.

Мерил, ходил в них, правда, по квартире.

Мои ступни утопали в них, не помогали даже крепко завязанные шнурки.

Выглядел в них словно волк из мультфильма «ну погоди».

Только волк мог куда-то шлепать, а я нет.

Через несколько лет бабушка их продала на рынке.

Какому-то верзиле, из деревни, у которого тот же размер:

Конечно, не вырос до 43-го размера, только до 41-го, и то с половиной.

Почему плакал? От обиды, от огорчения, ведь хотел стать человеком, который ходит в нормальной обуви.

А маленький братик донашивал одежду, которая становилась мне мала; курточки, пальтишки, рубашонки, штанишки, – мама их не выбрасывала, а перестирывала, затем аккуратно складывала на хранение в шифоньере.

Еще он игрался в поломанные игрушки, оставшиеся после моих забав.

Мне стукнуло 12 лет, не мог толком ходить, – нет обуви.

Зима, весна, не мог гулять. Так, только до школы, где учился в пятом классе, потом обратно домой.

Имелись валенки, но в них стыдно ходить, одноклассники засмеяли бы.

Были в наличии резиновые калоши, в них топтал снег на улице.

Зимой ноги сильно мерзли, поэтому приходилось надевать толстые шерстяные носки. В самой школе бегал в хлопчатобумажных кедах.

– А ты укради, – посоветовал один одноклассник.

– Как? – удивился.

– Заходишь в раздевалку, или ныряешь в окошко, потом бери что хочешь.

Вот часы там нашел, – он с гордостью показал наручные часы, с металлическим браслетом, в позолоченном корпусе. Тотчас же он их спрятал в карман школьного пиджачка.

– Слышь, только лучше на перемене делать, когда обед. Вахтерша спит, или уходит в сторожку, а дежурный в столовке, – поделился мудростью.

Когда наступила большая перемена на обед, направился в раздевалку.

Школьная раздевалка, располагалась возле главного входа, на протяжении всего пролёта. В ней раздевались ученики, начиная с пятых классов.

Поэтому она сделана очень большой.

Выглядела она примерно так:

Сплошная перегородка во весь длинный пролет, на высоте детского роста окошки, для приема и выдачи одежды. Окошек много, около десяти штук.

А в начале раздевалки, идёт дверца, через которую можно зайти внутрь раздевалки. Возле нее сидел специальный дежурный из школьников, или вахтерша.

Или же, когда никого не было, то дверца закрывалась на замок, или на шпингалет.

Хотя дверца, для отвода глаз: внутрь раздевалки можно, при желании, пролезть в окошки, если школьник чересчур не толстый.

Окошки тоже закрывались, какими-то маленькими дверцами на щеколду.

Но часто бывало, что некоторые окошки не запирались изнутри.

Нарочно, по любезной просьбе «старшаков».

Внутри раздевалки, много железных стоек, с большими крючками.

Крючки прономерованы краской.

На один крючок под номером вешалась одежда, мешочек со сменной обувью школьника, за которым закреплен тот номерок.

Принимали утром одежду, также выдавали её после уроков, назначенные два ученика из класса.

Я не ходил в столовую. Уже тогда обеды в школьной столовой стали платными, то ли три рубля в месяц, то ли пять.

Мама не могла заплатить за них, поэтому ел, что собрали дома в пакет, или голодал, сидя одиноко на подоконнике.

В тот день, на обед у меня ничего не оказалось. Наконец, решился.

Прошелся перед раздевалкой, вроде никого нет: ни дежурного, ни вахтёрши.

Бегала мелюзга под ногами, но ничего, она не помеха.

Одним за другим, кулачком простучал окошки, одно окошко приоткрылось.

Не теряя времени, обдирая руки и плечи, тут же нырнул внутрь.

Меня поймали за руку, когда шарил по карманам чужой одежды в поисках наживы.

А до этого, искал, примерял разную обувь.

Одна пара очень приличных ботинок оказалась впору.

Поэтому заранее подменил: свои галоши сунул в чужой мешок «сменки», а те классные ботиночки в родной мешочек.

Но, как говориться, сгубила жадность: надо было быстрее вылезать обратно, а я остался.

Вахтерша всё же не спала, бойкая бабища на мою беду оказалась.

Украденные предметы, пришлось вернуть, ботинки тоже.

Случай обошёлся моральной поркой на педсовете, реальной экзекуцией дома.

Естественно, одноклассники выказывали некоторую брезгливость, считая меня нищетой, оборванцем, жалким отбросом общества.

Уже тогда, в школе ощущалось сильное расслоение на богатых и бедных: у мальчиков наручные часы, электронные с браслетом, марки «монтана» или «сейко» с мелодиями, у девочек висели в ушках золотые серёжки.

Я хотел походить на них, в тоже время нет.

Они с детства приручены к достатку в обеспеченной семье, обеды, ужины, вечерний уют возле цветного телевизора.

У них крутые вещи, джинсы, кроссовки, кассеты, пластинки.

Ближе к выпуску из школы, мопеды, мотоциклы, на которых они с шиком подъезжали прямо к входу.

Мы вырастали, а значит, вырастали потребности.

У кого-то мелкие, у кого-то большие, вплоть до того, как завалить красивую девчонку одноклассницу в постель.

Кроме того, с каждым классом выше, увеличивалась потребность возвыситься над ровесниками, унизить кого-то.

Например, в шестом классе меня подставили на уроке труда.

Сам трудовик ушёл в кандейку: то ли пить чай, то ли читать газету.

Парней оставил, мол, сами разберётесь.

Там надо одну детальку точить из деревяшек, «чопики» называются.

Я мучился, один мальчик говорит:

– Вот ножик, возьми, стругай.

С радостью принял нож. Работа пошла быстрей.

Вдруг что-то отвлекло меня: то ли шум, то ли потасовка.

Конечно, подбежал ближе, а ножик забыл, возле моего места.

А потом вернулся, глядь – ножа нет. Он пропал.

Розыски ни к чему не привели, никто не сознавался, кто его прикарманил.

Пацаны изображали полное неведение, непричастность к пропаже.

Мальчик Владик Драган, хозяин ножа, тоже отбрехивался в голос, рвал на себе одежды, натурально показывая оскорбленную честность: «я его не забирал, он же у тебя в руках оставался. Теперь ищи сам как хочешь!»

«Труды» оказались последними уроками в тот день.

Пацаны давно разошлись по домам, а Владик наблюдал.

При нём, в третий раз перерыл помещение, заглядывая всюду: под верстаки, под станки, под стулья, парты.

Рылся среди мусора, всё бесполезно.

Пропавший нож был дорогой, в смысле по деньгам.

Складное лезвие, красивая перламутровая ручка.

Он не по «40 коп», а по три рубля и двадцать копеек аж, в универмаге так стоил, с ценником на витрине.

Тот мальчик оценил его так потом, когда мы вместе вышли из школы.

Владику заявил с обречённым видом, что никак невозможно найти злополучный нож: «тогда гони три рубля Голубь, даю день, иначе не жить тебе сука…»

Конечно, всё подстроено заранее, чтобы развести меня на деньги.

Осознал вечером того дня: нож, сам по себе, никак не мог исчезнуть.

Значит, кто-то из класса приложил к этому руку.

Понимание с трудом дошло до моего сознания, что кто-то так может поступить очень нехорошо со своим же одноклассником.

Владика считал другом, ведь мы жили в одном доме, почти в соседних подъездах.

Не верилось, что он так мог подло сделать

Но деваться некуда, надо раздобывать деньги.

Денег у меня не было, да откуда им взяться.

У меня даже копилки с мелочью не имелось.

Думал вечер, думал ночь.

Утром придумал, – наврать бабушке.

Будто наша классная учительница срочно собирает деньги, на что-то дорогое, именно по три рубля с каждого.

На что, – сейчас уже не помню обмана: то ли на подарок, то ли на концерт.