Читать книгу Все произведения школьной программы в кратком изложении. 11 класс - Игорь Родин, Родин И. О., И. О. Родин - Страница 55

Уважаемые

        товарищи потомки!

Роясь

        в сегодняшнем

                окаменевшем г….,

наших дней изучая потемки,

вы,

        возможно,

                спросите и обо мне.

И, возможно, скажет

                ваш ученый,

кроя эрудицией

        вопросов рой,

что жил-де такой

        певец кипяченой

и ярый враг воды сырой.

Профессор,

    снимите очки-велосипед!

Я сам расскажу

        о времени

                и о себе.

Я, ассенизатор

        и водовоз,

революцией

    мобилизованный и призванный,

ушел на фронт

        из барских садоводств

поэзии –

        бабы капризной.

Засадила садик мило, дочка,

дачка,

        водь

            и гладь –

сама садик я садила,

сама буду поливать.

Кто стихами льет из лейки,

кто кропит,

            набравши в рот –

кудреватые Митрейки,

            мудреватые Кудрейки –

кто их к черту разберет!

Нет на прорву карантина –

мандолинят из-под стен:

«Тара-тина, тара-тина,

т-эн-н…»

Неважная честь,

            чтоб из этаких роз

мои изваяния высились

по скверам,

        где харкает туберкулез,

где б… с хулиганом

        да сифилис.

И мне

        агитпроп

                в зубах навяз,

и мне бы

        строчить

                романсы на вас –

    доходней оно

                и прелестней.

Но я

    себя

        смирял,

            становясь

на горло

        собственной песне.

Слушайте,

        товарищи потомки,

агитатора,

        горлана-главаря.

Заглуша

        поэзии потоки,

я шагну

        через лирические томики,

как живой

        с живыми говоря.

Я к вам приду

        в коммунистическое далеко

не так,

как песенно-есененный провитязь.

Мой стих дойдет

        через хребты веков

и через головы

        поэтов и правительств.

Мой стих дойдет,

        но он дойдет не так, –

не как стрела

        в амурно-лировой охоте,

не как доходит

к нумизмату стершийся пятак

и не как свет умерших звезд доходит.

Мой стих

        трудом

                громаду лет прорвет

и явится

        весомо,

                грубо,

                        зримо,

как в наши дни

        вошел водопровод,

сработанный

        еще рабами Рима.

В курганах книг,

        похоронивших стих,

железки строк случайно

        обнаруживая,

вы

        с уважением

                ощупывайте их,

как старое,

        но грозное оружие.

Я

        ухо

                словом

                        не привык ласкать;

ушку девическому

        в завиточках волоска

с полупохабщины

        не разлететься тронуту.

Парадом развернув

        моих страниц войска,

я прохожу

        по строчечному фронту.

Стихи стоят

        свинцово-тяжело,

готовые и к смерти,

        и к бессмертной славе.

Поэмы замерли,

        к жерлу прижав жерло

нацеленных

        зияющих заглавий.

Оружия

        любимейшего

                род,

готовая

        рвануться в гике,

застыла

        кавалерия острот,

поднявши рифм

        отточенные пики.

И все

поверх зубов вооруженные войска,

что двадцать лет в победах

                        пролетали,

до самого

        последнего листка

я отдаю тебе,

            планеты пролетарий!

Рабочего

    громады класса враг –

он враг и мой,

        отъявленный и давний.

Велели нам

        идти

            под красный флаг

года труда

        и дни недоеданий.

Мы открывали

        Маркса

                каждый том,

как в доме

        собственном

                мы открываем ставни,

но и без чтения

        мы разбирались в том,

в каком идти,

        в каком сражаться стане.

Мы

        диалектику

                учили не по Гегелю.

Бряцанием боев

        она врывалась в стих,

когда

        под пулями

                от нас буржуи бегали,

Как мы

        когда-то

                бегали от них.

Пускай

        за гениями

                безутешною вдовой

плетется слава

        в похоронном марше –

умри, мой стих,

        умри, как рядовой,

как безымянные

        на штурмах мерли наши!

Мне наплевать

        на бронзы многопудье,

мне наплевать

        на мраморную слизь.

Сочтемся славою –

        ведь мы свои же люди, –

пускай нам

        общим памятником будет

построенный

        в боях

                социализм.

Потомки,

        словарей проверьте поплавки:

из Леты

        выплывут

                остатки слов таких,

как «проституция»,

        «туберкулез»,

                «блокада».

Для вас,

        которые

                здоровы и ловки,

поэт

        вылизывал

                чахоткины плевки

шершавым языком плаката.

С хвостом годов

        я становлюсь подобием

чудовищ

    ископаемо-хвостатых.

Товарищ жизнь,

        давай

            быстрей протопаем,

протопаем

        по пятилетке

                дней остаток.

Мне

        и рубля

                не накопили строчки,

краснодеревщики

        не слали мебель на дом.

И кроме

    свежевымытой сорочки,

скажу по совести,

                мне ничего не надо.

Явившись

        в Це Ка Ка

            идущих

                светлых лет,

над бандой

        поэтических

                рвачей и выжиг

я подыму,

как большевистский партбилет, все сто томов

        моих

                партийных книжек.