Читать книгу Умножители времени - Игорь Саврасов - Страница 2

Всеволожский быстро доехал до квартиры у Патриарших прудов, в которой жил вдвоём с престарелой мамой. Квартира была родителей, трёхкомнатная. Он родился в ней и поэтому считал родной. Отец умер четыре года назад. А он, Глеб, развёлся три года назад и соединение своей внутренней пустоты с маминым одиночеством считал амбулаторным лечением «депресняка», который, если сказать честно, не проходил окончательно. А свою четырёхкомнатную на Старой Басманной оставил жене и двум детям. Дочке двадцать лет, сыну шестнадцать. Дочь, студентку МГИМО, он видит частенько у себя в вузе. Сын заканчивает школу, хочет поступать в МГУ. Видятся они по воскресеньям, когда едут покататься на велосипедах. Оба любили этот вид спорта, потом плавали где-нибудь. Сын и дочь приезжали и на дачу – повидаться с бабушкой, матерью Глеба. Эта подмосковная дача была построена ещё в тридцатые годы – деревянная, с печным отоплением. Но «правильная» – без огорода и всякой показухи. Деревья, кусты и лужайки были так гармоничны с домом. Настоящая дачная аура начала двадцатого века. И предметы – эти плетёные кресла, пледы, шали – дышали историей, доброй её стороной.

Развёлся Глеб тяжело. Жена, хоть и была инициатором расторжения брака, истерила ещё год. Мучила себя, Глеба и детей. Ей, наверное, хотелось найти самой для себя убедительное объяснение своей этой инициативы, но так как его не было, единственным способом её самоутверждения было винить бывшего мужа во всём. Так часто ведь бывает, что серьёзных, настоящих причин для развода и нет вовсе, – вот и начинаются придирки. Сначала, как водится, недовольство жизненными позициями мужа: «не можешь добиться… толкнуть… прогнуться… и прочее…». Эти трещинки, конечно, не приводили к мировоззренческим разломам, но из них потёк ручеёк обид, несправедливых, порой грубых слов, ну а уж потом – поток. Жена была практичным человеком, знающим твёрдо, что и как надо делать в той или иной жизненной ситуации, а Глеб рефлексировал с юношеских лет. Во всём талантлив, сплошной отличник, одинаково получающий призовые места на олимпиадах по литературе и математике. В общем, рыхлый субъект! Проучился на мехмате МГУ два курса, бросил. Поступил в МГИМО, на третьем курсе женился, закончил МГИМО, поработал атташе в Таллине, не понравилось. Бросил дипломатическую службу, но ещё долго работал в аппарате МИДа, защитил кандидатскую, затем докторскую диссертации. Теперь четыре года работает профессором в МГИМО. Читал сначала курсы по социологии коммуникаций, конфликтологии, затем курс по связям с общественностью, сейчас – международной журналистике. Недавно ему стукнуло сорок три – уже совсем взрослый дяденька. Но ему скучно, неинтересно, не «вкусно». Аппетит вызывают только игры. Он «профессионально» играет в карты (преферанс, покер и пр.) и шахматы. Причем профессионально не в смысле турниров, а в смысле специальной подготовки к каждой игре (составление астрологической и нумерологической карт, психологического портрета каждого из противников). А радость? Радость дарят не победы в играх. Радость и праздники дарят путешествия. Он, уже многоопытный человек, не уставал открывать мир, углубляться в изучение всего нового. Он чувствовал тайну мира и хотел, жаждал познать коды этой тайны. Хотя бы часть. И ещё хотел приключений – настоящих, дерзновенных. Сейчас вот он с трудом договорился со своим заведующим о том, что ассистентка заменит его на зачётах, пока он на четырнадцать дней съездит на курорт. Завкафедрой ворчал: «Курс у тебя трудный, аккуратненький такой, деликатная вещь – международная журналистика». Ему под восемьдесят, он педант, глуховат и не способен заметить, что журналисты давно «несут» не просто «беспардонную» кривду, а наглую ложь и бред. Но зрение у академика неплохое: «Попроси свою длинноногую хоть юбку на зачёты подлинней надеть». «Хорошо. Всего два зачёта, а к своим экзаменам к концу июня я вернусь». «Ладно-ладно… Твоя эта… хоть зачёты помилосердней поставит. Ты-то известный инквизитор».

Заведующий знал, что ездить в конце мая в Карловы Вары – Глебова традиция. Двенадцать лет с парой-тройкой годичных перерывов. А работник он ценный, очень добросовестный, много ведёт методической, научной работы, берёт кучу дипломников, блестящий лектор.

Да, Глеб Сергеевич любил в мае Карловы Вары: цветущий миндаль, акации, тёплая, ещё не жаркая погода. Два первых раза он ездил на курорт с женой (у неё были неполадки с желудком), три раза с женой и дочкой, пять раз всей семьей. Порой ему казалось, что платаны в парках и заповедниках, куда они любили выезжать, взяв напрокат машину, помнят смех его детей, любящие глаза его жены. Бывшей жены. Былые счастливые годы!

…Глебу не спится. На улице рассвело. Тёмные плотные шторы в спальне Глеба оставляют для солнечных лучей лишь узенькую щель. Такая же узкая щель от приоткрытой Гордоном «двери в неизвестность» увлекала и беспокоила. Информации на грош, хоть она и весьма неожиданна и очень серьёзна. Дядя… Брюс… задание… Но строить планы и обдумывать что-то сейчас бесполезно. Прана, эта жизненная энергия, уже набрала свою утреннюю силу. Глеб любил эти часы, верил в их благодать, творческое начало.

«Начало… Эх, братец Глебушка, ты, оказывается, не знаешь истории своего рода… и мог бы не узнать никогда! Вот тебе и Ключи Совпадений! Так ведь и в Большой Истории белое пятно на белом…»

Своего любимого дядьку, дядю Алекса (так он, как и мать, привык называть его), он расcпросит только часа через три. Тот ложился заполночь, его мучила бессонница. А клёво, однако, быть потомком «русского Фауста», «русского Нострадамуса»! Так Якова Брюса окрестили историки. Вот ещё почему дядька увлекается эзотерикой и юного Глебушку приучил и увлёк, серьёзно увлёк астрологией и нумерологией. Это теперь его главное Правило и Правило в жизни.

Глеб быстро встал с кровати, достал из ящика письменного стола тетради, линейку, циркуль, том «Эфемериды» и стал быстро чертить, затем взял линейки и транспортиры собственного изготовления, калькулятор. Этими своими линейками и транспортирами Глеб очень гордился. Он придумал их в конце второго курса мехмата для своих астрологических и нумерологических изысканий. По сути, на них он изобразил несколько рядов чисел наподобие рядов Фибоначчи. Глеб до сих пор делал всё новые линейки и транспортиры, соизмеряя их с зодиакальной системой в рядах и последовательностях моментов времени. Через двадцать минут тренд своего поведения на сегодняшний наступивший день он понимал. «Эх, знать бы день и год рождения этого Евгения-Джеймса, да ещё бы точное время суток…». Глеб улыбнулся, вспомнив дядькину шутку: «Число служит кому-то и чему-то. Что записано у богословов? Что придёт Антихрист тогда, когда все мы будем оцифрованы и вычислены».

Глеб ещё раз вгляделся в свои листочки. «Точно!». Он хлопнул себя по лбу. «Это же рядом. Надо сейчас же туда пробежаться. Не пройти, а именно пробежаться. И не бегал ты по утрам давненько. Ай-ай-ай!» Тихое, сонное утро воскресенья, чистый отдохнувший город. Быстро пробежав до Тверского бульвара, потом по Большой Никитской, Всеволожский чуть приостановился. Вот он, знакомый с детства Брюсов переулок. А теперь новый будто. Медленно Глеб брёл по переулку, всматриваясь в дома, их номера. Вспомнил из Гессе:

«Игра в бисер», – подумал Глеб. – Нет, не совсем об этой Игре намекал Гордон. Он говорил о Совете игры, то есть о чёткой организации и структуре управления, координации и подчинения. А глубокие интеллектуалы-эгоцентрики – не любят они быть в организациях. Хотя… Полно ведь примеров, когда для очень умных людей власть была сладка!»

Глеб остановился у памятника Хачатуряну. «Что в своей “Игре в бисер” выделяет Гессе? Да-да… Музыку… Математику… Шахматы… Семиотику… Вообще герметику…». Глеб всё вычислял что-то в голове, обращая знаки в числа одному ему ведомой полуинтуитивной волшебной палочкой. Обрадовался, когда в нужный момент выскочило «39». Вскликнул: «Привет, Тридевятое царство». Быстро глянул на часы. «Точно! Тридцать девять минут девятого, а вот и тридцать девять секунд!» Ещё прогулялся от памятника до храма Спиридона (Воскресенской церкви) и побежал домой.

Дома ждали завтрак и записка от мамы: «Уехала с тётей Лизой на нашу дачу. Не забудь съездить на Даниловский рынок. Купи весь набор на неделю. Да… Петрушки, редиски и укропу не забудь. Целую».

Глеб Сергеевич принял ледяной душ, приготовил апельсиновый фреш. Позавтракал и сделал звонок дяде в Санкт-Петербург. Из разговора было совершенно ясно, что дядя в курсе Глебовых новостей, пожелал плодотворной (как он выразился) поездки в Карловы Вары и встречи там с «червовой дамой». Ещё сказал о переведённой им для Глеба сумме денег (назвал число весьма окрыляющее). Глеб искренне поблагодарил и обещал по возвращении из Чехии заглянуть в дядюшкину «голубятню».

«Ну что ж! Всё хорошо! Я хочу Перемен, хочу Большой Игры. А сейчас четыре часа сна».

Проснувшись и приготовив себе большую чашку крепкого кофе с бутербродами, он погрузился в интернетную паутину. Он читал о Якове Брюсе. Час потребовался, чтобы бегло ознакомиться с биографией и чудесами предка. Но более всего «зацепила» его «жуткая» смерть. «И смерть ли? Вероятнее, всё же призрак… Ведь не известно, где похоронен… Брюс мог устроить любую мистификацию… Большой, видать, был мастер», – думал Всеволожский. Слово «мастер» прозвучало в голове по-особенному, и Глеб это отметил. «Граф ведь, из первых лиц… Так просто и бесследно уйти трудно… Эх, съездить бы в Глинки, всего-то час-два дороги, да уже только по возвращении… Пора к Консультанту».

Он припарковал машину на Пречистенке и решил до Клуба прогуляться пешком. Есть ещё двадцать минут. Другая, неинтернетная паутина мучила его сознание, не давала «улова ясности и уверенности». Паутина интуитивных, подсознательных ассоциаций. И никакая медитация не успокаивала. Некоторую уравновешенность придавали мысли о дяде. Не мог ведь этот мудрец, человек тонко организованной психики, остроумец «вляпаться» в неблаговидное дело! Да нет, мог! Мог, потому что был, несмотря ни на что, доверчив и чрезвычайно эмоционален и, следовательно, подвержен чужому сильному влиянию. Глеб рассуждал, вспоминая: «Преподавал любимую “Историю философии”. Вот где можно было искупаться в “любомудрии” разных веков, разных философских учений. Но зачем было в конце 70-х на лекциях расхваливать эзотерику, углубляться в зороастризм, в теорию масонства, говорить, что в этих учениях и ложах главное – это свободный нравственный выбор человеком благих мыслей, благих деяний, совершенствование и просвещение, пути к идеалам Добра, Истины, Всеобщего Братства и Высшей Справедливости. Эти слова, как и Любовь, Гармония и Согласие, парткомом института трактовались иначе. И, хоть он и пытался вяло объяснить, что рассказывает он студентам о раннем масонстве и тому подобное, курс у него отобрали и дали курс, поменяв местами слова: “Философия истории”. Дядя и тут не “выстоял” и двадцать лет. В середине 90-х историю начали перекраивать. Теперь уже добровольно Алекс “ушёл” в курс “Культурологии”, где дышалось привольнее. А игра?! Дядька любил играть, но при всём умении не умел себя сдерживать, останавливаться вовремя. И замечательно, что к зрелым годам, где-то к пятидесяти, бросил игру. Как раз набирали темпы перестройка страны и обнищание народа. На какие “шиши” играть?! Да и обидно умному человеку проигрывать! Да, да… После этого дядя начал сильно меняться… Что-то большее вошло в его жизнь. Наверное, это Большая Игра Консультанта».

Глеб уверенно приложил карточку члена Клуба к специальному окошечку под табличкой «DG». Теперь ему ясна была эта аббревиатура. Открыл дворецкий и проводил гостя на второй этаж в кабинет Наблюдателя. Джеймс Гордон был очень приветлив, но когда Всеволожский, усевшись поудобнее в кресле, вопросительно посмотрел в глаза хозяина, то увидел там чрезвычайную сосредоточенность.

– Я рад, очень рад, Глеб Сергеевич, что вы пришли! И ещё раз, уж извините, замечу, что не вам объяснять, что событийный ряд не может быть случайным. У Судеб есть Ключи Совпадений, у вас – нумерологические и астрологические ключи. И поразительная интуиция, «нюх» на Игру. Вы никогда не проигрываете! Играете по-разному в разные дни с разными партнёрами. А в рулетку не играете никогда. Только карты и шахматы. Почему? Мне очень интересно!

– А мне неинтересно играть с вертящейся штуковиной. Мне нужен живой противник. И потом… Я играю в рулетку иногда.

– Да, но только с нашими двумя дамами. Галантно им проигрываете.

– Надо ведь как-то уравновесить… Нельзя, чтобы Дьявол Равновесия обиделся на Бога Удачи.

– Я должен также поблагодарить вас от имени Клуба за то, что большую часть выигрышей вы отдаёте не в «Банк именинника», а в Фонд клуба. Почему?

– Да всё просто: угождаю Фортуне. Изменить ведь может…

– Итак, – Консультант достал конверт и передал Глебу, – здесь две карты на ваше имя. От дяди и от Клуба… И от Фортуны, – он вдруг рассмеялся, – хватит купить пару вилл в Богемии и на Лазурном побережье. – Он сделал паузу и продолжил уже серьёзно: – О деле. Сразу скажу, что оно необычное. И на первый взгляд может показаться наивной, или пустой, или шизофренической фантазией. Но! Но в этом деле, в этом задании задеты два наших рода: Брюсы и Гордоны. Итак, мне позвонила некая Мона. Говорит, что живёт и работает в Карловых Варах. Русская речь почти без акцента. Сообщила, что давно разыскивает любые следы рода Брюсов, начиная с Якова Вилимовича. В этой связи её интересует род Гордонов. Намекнула, что является родственницей Брюсам. Но какой – она, видите ли, запуталась в генеалогическом древе. Просит, очень просит ответить ей, но (внимание!) только в том случае, если у меня имеются «неопровержимо-подлинные» (её выражение) документы от самого Якова Вилимовича. Например, его записки, книги, личные вещи. Особенно (внимание!) игральные карты или несколько карт. Может, и необычных карт. Я не могу, Глеб Сергеевич, передать накал разговора, тембр её голоса. Но… Но это был именно «накал». И не просто потому, что эта женщина волновалась, а… я то слышал треск горящих поленьев, то… эхо от морского прибоя. И ещё… ещё ветер…шторм… камнепад… будто башня, высокая башня рушится. Тут есть Правда и Тайна!

– Чудесно и чудно! «Шерше ля фам»? Значит, говорите, судя по голосу, на романтическую недотрогу барышня не похожа… – К Глебу пришёл кураж Игры, возможной Игры обольщения, этой самой захватывающей (когда-то и для него) Игры.

– Чего вы так развеселились? Слово-то такое: «недотрога». Это из Древней Греции, что ли?

На самом деле Джеймс был рад, что Всеволожский легко расположен к заданию. Не трусит и не рассуждает «на сурьёзе», если фактов-то пока маловато.

– А может, она дерзкая, деловая, дрянная девчонка… – Глеб забросил ногу на ногу и закурил. – Продолжим на букву «д»: дивная дива…

– Стоп! – воскликнул Консультант. – Это слово «диво»! У меня «ёкнуло», а моя интуиция тоже неплоха, заверяю вас.

– Отлично! Дальше.

– Всё.

– Что «всё»? Хоть телефон оставила?

– Нет. Сказала: «У кого есть То, что Её, тот знает код или узнает…»

– И что у вас, Джеймс Гордон, из того её?

– Три карты! Три странные карты Якова Брюса! Я бы не затеял Игры, не будь карт! И она ясно дала понять: её именно эти карты интересуют.

– Успокойтесь и скажите, откуда у вас эти карты. Почему Якова Брюса? – В голосе Глеба была всё же ирония.

– Они передаются по наследству со словами «Тем двум дамам, что придут за ними. И покажут точно такие же три карты». Эх, если бы я сам мог отправиться в Карлсбад. – С этими словами он достал из кармана серебряный портсигар старинной работы с вензелем «Я.Б.», переплетённый изящным узором.

Всеволожский раскрыл портсигар, достал карты, осторожно покрутил в руках.

– Две дамы червей и семёрка бубей. Символы бубей и червей дополнены… и ещё значки какие-то, – говорил Глеб задумчиво, – буби напоминают стрелку компаса, хотя вот… на концах, тут в углу «ласточкин хвост» изображён. А черви вот тут, в левом углу, стекают каплями крови, а тут белые капли – то ли дождя, то ли росы. И цифры, знаки расположены не случайно. Я с удовольствием поработаю с этим Кодом. – Он потёр ладони в предвкушении увлекательной игры.

– Почему вы сравнили капли с росой? – спросил Джеймс. – Редкая аналогия.

– Брюс – великий алхимик. А у них роса, ртуть и сера – важнейшие компоненты Великого Делания, – ответил Глеб.

– Молодец! Уже расшифровываете. Но мне следует посвятить вас в ещё одну историю, – важно сказал Наблюдатель.

– Ещё? Ещё одна дама? – шутя спросил гость.

Джеймс Гордон почему-то вздрогнул и медленно проговорил:

– А ведь вправду вы обладаете невероятной интуицией. Но про вторую даму я умолчу. Это лишь мои «жидкие» догадки или, точнее, предположения, версии. Нет, история иная. Давайте прежде осушим по стаканчику скотча, выкурим по сигаре и помолчим. Передохнём.

Через десять минут Гордон бодрым, торжественным тоном начал:

– Вы становитесь членом нашей Структуры. Ваш дядя называет её по старинке Орденом, я – Ложей, молодёжь наша – Матрицей. Не важно. После публикации «Игры в бисер» Структура не такая уже тайная, но тщательно закрытая, доступа к ней нет. И хитроумно организована! Итак, после двух мировых войн, нанёсших гигантский ущерб духовности человека и оставивших неизлечимые раны (даже бреши) в высококультурном слое, Игра перестала ставить перед собой цели влияния во внутригосударственных и межгосударственных сферах. Мы – вне политики и экономики!

– А так может быть? – искренне не мог поверить Глеб Сергеевич, работая в международных отношениях много лет.

Лицо Наблюдателя стало острым, надменным и даже немного злым. Лицом Постороннего.

– Вы, Всеволожский, как относитесь, ну, например, к Государственной Думе нашей? Что-то способна она решать?

Глеб не любил остроты в разговорах и спасался всегда юмором.

– Вы же сами и ответили: «как». «Как и пук». Дедушки сочиняли «Чук и Гек», внучки делают «Как и пук».

Джеймс улыбнулся, оценив остроту.

– Теперь главная задача – находить и помогать людям, отмеченным особыми дарами. Такой, знаете, культурологической и научной элите, знаковым отдельным фигурам. Мы их называем фигурантами Игры. Они могут быть членами Структуры. Но могут даже и не знать о ней. Особо мы выделяем из всех фигурантов «структурантов», то есть оболочки из параллельного мира в телесном обличье. Мы, я и ваш дядя, подозреваем, что эта Мона из них. Не буду сейчас комментировать наши предположения… Всё поле Игры матричное. Клетки, ячейки, уровни, соты по структурам связи. Связывают всё энергетические Коэффициенты Влияния. Чаще всего определённые с помощью привычных инструментов нашей цивилизации: математика, музыка, литература, шахматы и, разумеется, вся герметика от Пифагора до Лотмана. В структуре есть Мастера Игры – например, ваш покорный слуга, ваш дядя и упомянутый покойный Юрий Михайлович – лучший семиотик культуры за последние сто лет. Все Мастера всех звеньев одного значения (смысла) подчиняются Магистру Игры. В звеньях ещё работают Консультанты, Наблюдатели, Координаторы, Старшие Координаторы и тому подобное. Это уже не звания, а должности.

– Сложная иерархия, – заметил Глеб.

– Привыкнете. Вот я – Консультант и Наблюдатель в Центральном (внутри Садового кольца) округе Москвы, а Мастер я в структуре музыки, Ваш дядя – Старший Координатор в Санкт-Петербурге и Мастер в живописи и философии. Я ещё знаю, например, несколько «замкадышей», координирующих районы Астафьево, Дубровицы, Архангельское, Барвиха, Горки, Переделкино, Сколково. Неслабый, заметьте, райончик! Ну, ладно… Вот мы и должны находить, сохранять, помогать и помнить. А вы, дорогой Глеб, если выполните наше задание, – Мастер замялся, – …вам положат титул Мастера, а должность – уж не ведаю.

– Заманчивая перспектива! Всё-таки титул или звание? – улыбнулся Глеб.

– Это хорошо, что вы – человек с юмором. Титул… звание… назначение… Ерунда. А вот отказываться будет уже нельзя!

– А сейчас?

– И сейчас нельзя! – Музыкант расхохотался, но тут же сделал озабоченное, даже прискорбное лицо. – Я… вы прошли наш, скажем так, скромный обряд посвящения. Точнее, первый его этап.

– А если я просто не справлюсь с вашим загадочным заданием? В математике есть раздел «Теория игр», и там (да и в других разделах) есть так называемые некорректные задачи, в коих нет однозначного решения…

– Вот и прекрасно, что вы всё понимаете и на всё согласны! – хитрому Гордону хотелось закончить разговор. Он устал немного.

– Но…

– Без «но». – На лице Консультанта появилась обаятельно-людоедская улыбочка, – Как сказал Ежи Лец: «Вечная загадка не та, у которой вообще нет разгадки, а та, у которой разгадка всякий день новая».

Он дал ещё несколько инструкций Всеволожскому. Они ещё посидели молча, потягивая виски и покуривая, молча пожали друг другу руки и молча, поглядев друг другу в глаза, расстались.

Когда Глеб Сергеевич вышел на улицу, небо было затянуто тучами. Вот-вот пойдёт дождь. Но одно пятно, напоминавшее по форме сову, было розоватое, и пока Глеб шёл к машине, оно менялось по форме и цвету: вот уже лиловое, а вот фиолетовое. Садясь в машину, он ещё раз поднял голову: среди серого неба было чёрное пятно в форме ворона с раскрытым клювом. Глеб вспомнил знаменитое стихотворение Э. По, где ворон кричал: «Никогда!». Он включил радио. Антонов пел: «Мечты сбываются…». Теория игр.