Читать книгу Тельце - Игорь Шумов - Страница 6

К сожалению или счастью – обошлось. Капельница, несколько уколов, транспорт домой. Зинаида Петровна не понимала, что ей спасли жизнь. Когда она открывала глаза, стены вокруг расплывались, свет казался необычайно тяжелым. Она не могла разобрать, была ли она в палате или у себя дома. День-два она лежала в кровати. В туалет идти ей было нечем, организм окончательно опустел и начал жрать сам себя. Во сне она неразборчиво бормотала, обращалась к своему сыну и Богу. Посыл всегда оставался тем же: «Спаси моего сына, а остальные пусть мучаются как я». Виктор Анатольевич, нелюбимый муж и скупердяй, изредка поглядывал в комнату чтобы убедиться, что жена не умерла. Своей вины в ухудшении здоровья своей жены он разглядеть не мог, ибо синяков и шрамов не было видно, а значит, их и не было. Не его рука довела.

Когда ночью Зинаида Петровна открыла глаза, ее зрение вернулось в норму. Каким шоком для нее было узнать, что ее вывезли из больницы. Но куда? Вместо шершавого потолка над ней повисло черное небо. Пустое, звезды потухли. Она легко поднялась с кровати, как в дни своей юности. И пол куда-то делся. Кожу щекотала холодная трава.

Зинаида Петровна осмотрелась вокруг – и даже шея не хрустела! – и не видела ничего другого, кроме бескрайних полей и макушек елей на горизонте. «Выкинули меня на улицу! – думала она, – Что же они сейчас с моим сыном сделают, ой, ой».

Куда идти – непонятно. Ее должно было вновь настичь отчаяние, и она бы не сопротивлялась, но вокруг все было настолько спокойно и умиротворенно. Как будто и катастрофы не было, пожара, операций, уколов, капельниц и крови; бессонных ночей над обезображенным телом. Она уже и забыла это чувство.

Только сына не было нигде. Это единственное – непогашенное чувство долга –беспокоило ее, оттягивало вечную безмятежность. Она побрела прямо, туда, где макушки елей шелестели от ветра. Когда Зинаида Петровна решила убедиться, что ничего не забыла в кровати, то обнаружила, что кровать исчезла. Следов на земле не осталось. Она должна была испугаться, но нет. Долго она шла вперед, и горизонт становился ближе, но дойти до него ей было не суждено. Вечно за краем продолжалось поле, и заканчивалось оно новым горизонтом. Звезды на небе не объявились, сквозь мрак ночи разобрать дорогу было невозможно. Наступила миру тьма.

– Надо в город, обратно, – трепетала Зинаида Петровна, – надо бежать, надо к сыну. Он же без меня никак, его же там того… беззащитного, маленького.

– Зря ты так, женщина, – прогремел голос между деревьев; земля задрожала, и из темноты вышел человек. По крайне мере, таковым он виделся Зинаиде Петровне. На самом же деле назвать эту сущность человеком было бы неправильно. Перед ней он стоял в том обличии, которое она воспримет, до боли знакомом; чье слово будет равным, а спор ценным.

– Святы боже, Алексей Маркович, а вы-то откуда тут? – Зинаида Петровна подбежала к нему. – Вы же это, спились, мне мать говорила и отец, я вас пятьдесят лет не видела, с самой школы. Что вы тут делаете?

– Пойдем, Зинаида, поговорить надо. Но не здесь, – он взял ее под руку. – Ты всегда была хорошей матерью.

– Алексей Маркович, я, честное слово, не могу понять…

– И не нужно, Зинаида. Знай, что видел я все и знаю все. Абсолютно все. Каждый день наблюдал за тобой и, Зинаида… Не мог сдержать слезы. Не могу перестать радоваться тому, что на земле есть такие матери, как ты. Зинаида, только ты мою волю хранишь. Не бойся упреков, каждый мученик подобное прошел.

– Вот я о том же, Алексей Маркович. Вы всегда один меня понимали. Только благодаря вам я могу себя женщиной называть, – она обняла его; постояли минуты, пока не похолодало, и пошли дальше.

– Ты столько добрых слов не говоришь. Столько раз мою правоту признавала. Только дела твои – я не уверен. Пришли.

Они остановились около железной двери, из которой тянулся в бесконечность забор. Алексей Маркович шуршал ключами и приговаривал:

– Каждый себе на уме, о ближнем не думает…

Из открывшихся ворот неслись тяжелые ароматы, клонящие в сон. Необходимо было оставить память о прошедшем на пороге. За забором начиналось неизведанное, человеческому уму непостижимое. Видеть-то она не видела, ибо не знало тело, что нужно видеть там. Зинаида Петровна сделала глубокий вдох, и ее тело медленно стало возвращаться к тому состоянию, которое она лучше всего помнит: кожа скукожилась, покрылась волосиками и пятнами; кудрявые волосы, гордость молодых, посыпались на землю, поседели на ветру. Спина скрутилась крюком, кости затрещали и болели.

– Алексей Петрович… А это кто? – Зинаида Петровна показала пальцем на парня, вцепившегося мертвой хваткой в забор; он не отрывал глаз от вида за ним. Изо рта текла почерневшая слюна. – Боже, что с ним?

– Не узнаешь? – удивился Алексей Петрович. – Знакомы же.

С плоти сходила потемневшая, как от ожога, кожа. Маленькими кусочкам, он пытался не кричать. Зинаида Петровна испытывала к нему жалость.

– Пойдем, – сказал Алексей Петрович.

– А мальчика-то как? Нельзя же, помочь надо.

– Так помоги ему, – не скрывал раздражение Алексей Петрович, – почему раньше не думала об этом?

Зинаида Петровна опустилась перед мальчиком, охая от боли в коленях. Стоило ей к нему прикоснуться, как стало понятно, что это был никто иной, как ее сын. Много лет назад он так выглядел, когда только начинал открывать для себя мир: первый класс, секция самбо, прогулки без присмотра с местными мальчишками. Глаза молодые и нежные, без греха умышленного, без злобы и ненависти, без похоти. Детские, стеклянные. От прикосновения Зинаиды Петровны ребенок вскрикнул. На коже остался ожог формы ладони.

– Боже, сына! – заревела Зинаида. – Успокойся! Ты меня не узнаешь?

Он верещал и разбрасывался землей. Нечаянно камень прилетел Зинаиде Петровне в глаз. Она чувствовала, как что-то теплое текло по щеке.

– Да как ты можешь так с матерью?! Алексей Петрович! Алексей Петрович! Что с ним творится?!

– Живет по твоей воле, а ты что думала? Сладко ему? Надоело ему изводиться, грызться на краю. А ты его все держишь, не даешь ему успокоиться. Там лучше, чем здесь, там за все воздастся, – Алексей Петрович взял Зинаиду Петровну за руку. – Пойдем, твое время пришло.

– Но… как… нет! – она пыталась вырвать, но как? Нечеловеческая хватка. – Как пришло? Я еще не все сделала, я не могу сына оставить?

– Кто должен уйти, ты знаешь, – без усилий Алексей Петрович тащил тело Зинаиды Петровны по земле. – Сыну ты помочь не можешь, значит, сама пойдешь.

– Нет, нет! Отпусти, нет! Сына! Сына!

Свет ослепил. Исчезло небо над головой, деревья, трава. И сын испарился. Вернулись стены, ободранные обои, знаменитые лакированные шкафы, ковер, деревянные рамы. Солнце скудно падало сквозь потемневшие шторы. Место силы, дом, где силы осталось раз и обчелся. Вся в поту, со скрученным от голода животом. Организм продолжал собою тешиться. Зинаида Петровна очнулась, не переставая чувствовать хватку Алексея Петровича. Или кто бы ни был…