Читать книгу Все пишут книги на коленках - Игорь Сотников - Страница 4

– Ну, и чем мы занимаемся? – грозно спросил главный редактор у вдруг растерявшихся Алекса и Грега. Хотя, почему грозно? И совсем не грозно, а так, очень даже душевно. Но почему-то любые слова в его устах, независимо от того, как он их произносит, в мгновение ока приобретают непонятно откуда взявшийся грозный оттенок (кто был в подчинении, тот знает). А ведь спроси его внучку, столь ли страшен её дедушка, то она, рассмеявшись, ответит вам: конечно, в особенности тогда, когда она его спящего разрисовала красками.

Наши же властители дум, до этого так вальяжно себя чувствовавшие, и так ярко озвучивавшие свои мысли вслух, вдруг потеряли дар красноречия, и несколько туманно, без эксцентрики заявили, что рассматривают новые поступления. Кстати, главный, как и все другие работники издательства, был не в курсе того, что наши герои нарекли себя новыми именами, и по старинке использовал при обращении к ним старую урожденную версию их имен. Что, в некотором роде, их не устраивало. Но что они могли поделать, и им приходилось терпеть и ждать, когда слава новых имен возобладает, и тогда уж она сама заявит о себе вместо них. А сейчас, так уж и быть, придется потерпеть, тем более, если в зарплатной ведомости вы также прописаны под прежними именами, а это уже ситуация несколько обременительная для вашего желудка.

Впрочем, Алекс нашёл выход из этого положения, и стоило главному обратиться к нему: Алекс… – как он не давал тому закончить своё предложение, а перебивал на полуслове, заявляя что-нибудь в таком роде:

– Да-да, слушаю внимательно.

После чего он с довольным видом смотрел на Грега, как бы говоря: видел, как я его поддел. На что последний, не обладая такой ловкостью, да и его имя не позволяло проделывать такие манипуляции, отводил взгляд в сторону, делая вид, что он ничего так и не заметил.

А между тем, главный редактор задал трудовой ритм нашим работникам, и Алекс с Грегом, отбросив свои планы, принялись выполнять служебные обязанности, пока первый перекур не навёл Алекса на мысль.

– А ведь это мысль, – многозначительно заявил он Грегу, который, посмотрев по сторонам в попытках отыскать это воплощение мысли, не совсем понял, к чему относятся эти слова Алекса.

– Нам нужно выбрать и задать нужный ритм нашему повествованию.

– Это типа такой, какой задал тебе главный? – вставил Грег.

– Ну, тут, без моей внутренней готовности трудно что-то задать. Так вот скажи, что такое песня, по-твоему? – спросил Алекс и, не давая ответить Грегу на поставленный им же вопрос, продолжил.

– Да, это своего рода история, сокращенная до очень короткого времени, но всё же, имеющая свою законченность, где музыкальное сопровождение придает ей эмоциональность, которой трудно добиться при длинном изложении всей истории, и которая при более длительном звучании, возможно, утратит все свои так трогающие душу эмоциональные всплески. А теперь давай разберем, из чего состоит сама композиция. Так текст песни, это сокращённая история, вобравшая в себя самые яркие моменты, которые, при этом не теряют смысловую нагрузку. Затем следует музыка, появлению которой на свет, мир обязан таланту гения сочинителя. Но есть ещё третья немаловажная составляющая песни, а именно – музыканты, от подачи которых и зависит жизнь самой песни. Так вот, здесь-то и надо более внимательно рассмотреть, из кого, и из чего складывается создание песни. Ударник задает основной тон композиции, на его ритме и держатся все остальные инструменты, задействованные в исполнении песни.

– А если это исполнение, а капелла? – вставил своё Грег.

– Ну, ты всегда перебьешь, и не дашь договорить! – недовольно ответил Алекс.

– А что непонятного-то, зная твою увлеченность ударными инструментами, несложно догадаться, что ты будешь заявлять об их ключевой роли в исполнении песен. Только мне не совсем ясно, к чему ты ведёшь весь этот разговор.

– На, смотри, – произнес Алекс, протягивая Грегу тетрадку. После чего последовал естественный вопрос: «Что это?», анализу ответа, на который, мы уже потратили один небольшой абзац, но, видимо, данная вопросительность передается воздушно-капельным путем, и Грег, находясь в близком контакте с Алексом, не мог не заразиться от него такой особенной смышленостью.

– «Неистовый город», – прочитал Грег, и ещё раз спросил у Алекса.

– И что это?

Что говорит нам, о мутации этого вируса вопросительности, который имеет свойство ухудшать умственные способности зараженных.

– Это я попытался раздвинуть рамки песни в полноценный рассказ. Не знаю, как оно у меня получилось. Почитай, а потом скажешь, что вышло. И ещё, для полного понимания, где авторские слова, я выделил их жирным шрифтом. Так что, всё идет без нарушения авторства на неё, – сказал Алекс.

– Ладно, я возьму её домой. Там и прочитаю, – ответил Грег, чем немного облегчил жизнь авторскому я Алекса, которое весьма нервно относилось к оценке его стараний на ниве творчества, но, опять же, при этом оно уже начало сгорать от нетерпения, ожидая какой вердикт ему будет вынесен. На вердикт, впрочем, ему плевать, талант ведь никогда не могут оценить по достоинству, так что недооценка – это и есть основная оценка, выносимая начинающему писателю, который когда-нибудь ещё посмеется над теми, кто недооценил его вовремя. А если Грег, вдруг окажется из той же когорты злопыхателей, то, пожалуй, им будет трудно в дальнейшем работать совместно в этом отделе. Хотя, меня это совсем не волнует, ведь я же знаю цену своим словам.

– Знаешь, что я подумал? – заявил Грег, немного напугав Алекса, решившего, что он передумал откладывать чтение, и начнёт прямо сейчас.

– Нет, – волнительно ответил Алекс.

– Мне кажется, что нам стоит пойти чего-нибудь перекусить. Как ты на это смотришь? – спросил у Алекса Грег, который, надо признаться, всегда был не прочь, не только посмотреть, но и принять деятельное участие в этом процессе. Ведь одними смотринами сыт не будешь, да и, пожалуй, только зазря вызовешь поступление желудочного сока, который, не найдя для себя того, что можно растворять, не поймет ложность тревоги, и начнёт, почём зря сжигать своим напалмом слизистую оболочку вашего желудка. Который, в свою очередь, не сможет ему ничего противопоставить, и покраснеет от стыда за вас, поселившись на улице Гас, где в случае вашего дальнейшего пренебрежения к нему, у него выработается язвительность к вам, и следующим шагом которого, будет переход на устрицы и, в конце концов, он остановится на раке.

– Знаешь, а ведь каждый витамин, поступающий в твой организм, не только отвечает за налаженность работы организма, но также формирует и направляет твою мысль в определённую сторону, – начал разговор Грег, выйдя из кабинета вслед за Алексом.

– Это ты типа про шоколад намекаешь, с наличием в нем эндорфина, этого гормона счастья? – ответил ему Алекс.

– Ну, шоколад это только один из наиболее известных примеров, правда, скорее завязанный на рекламе самого шоколада. Я же имею в виду, что употребление определенных продуктов, способствует созданию своей характерности на данный период времени, связанный с этим продуктом, при этом имеющим свой оттенок настроя, или же настроения, – ответил Грег.

– Ну, не знаю, что и сказать, но у меня после плотного обеда всегда один настрой – это непреодолимая тяга ко сну. И ведь как бы ты не пытался противостоять ему, всё равно ничего не помогает. Надо поспать, и всё. А тут ещё этот ведущий редактор ходит и воду мутит, – заявил Алекс, увидев ведущего редактора, который, по его мнению, был чересчур ведущим. Да какое там ведущим, скорее подгоняющим, который своей чрезмерной активностью вносил разброд и шатание в ряды редакторского состава, особенно по понедельникам, когда и так требовалась огромная сила воли, для того чтобы собрать себя после весьма зажигательно проведенных выходных.

Но не только это вызывало неприязнь к нему, ведь собственно утро понедельника, всё-таки ваша частность, просто многие небезосновательно считали, что сей новичок, трудно сказать каким образом занявший эту должность, совсем не питает уважения к редакторскому составу, хоть и числится его ведущим звеном. Нет, многим казалось, что в своих предпочтениях он склоняется скорее не к творческому подходу к работе, а принимает сторону коммерческой составляющей, что дает повод думать, что под личиной редактора однозначно спрятался денежных дел мастер. О чем уже открыто высказывались некоторые редакторы, сидя в какой-нибудь пивной. И не дай бог, случись зайти в эту пивную ведущему редактору, когда там сидели его коллеги по работе, то, пожалуй, ему не отделаться от тёплого приема весьма разгоряченных сотрудников, которые не отступятся от ранее сказанных слов, и со всей критичностью заявят, как они его любят и уважают. После чего каждый из них постарается чокнуться с ним, и тем самым выразить свое особое доверительное отношение.

Но стоит ведущему редактору покинуть это совместное сборище, как сидящие посмотрят друг на друга с хитрыми минами, и поспешат заверить своего визави в том, как ловко они его поддели, и что в понедельник наверняка не только их будет шатать и мотылять в разные стороны, но и этого простака, ведущего редактора. Но, как оказывается, ведущий редактор тот ещё крепкий орешек, да, к тому же, не помнящий добра, который ещё с большим рвением накинулся на вас, с утра проснувшегося на полу после так удачно проведенного вечера, и еле добравшегося до работы.

А почему же у него такая власть, и почему бы взять, да и не послать его, предположим, к чёртовой бабушке? Да просто дело в том, что он находится в родственных сношениях с этой чёртовой братией, в частности, с нашим издателем, который, как говорят, крутится в таких кругах, для которых уже заготовлены, естественно по-родственному, ответственные места среди чёртовой братии, правда, уже по работе с клиентами в тех девяти кругах. Которые так ожидают их прибытия для дальнейшей работы по специальности, так что, наш издатель тот ещё ценный кадр, от которого зависит наше сосуществование в стенах этого издательства.

Герман – вы только вслушайтесь в это имя. Хотя, я вот вслушался, и ничего. Имя себе как имя, ну, это просто мне не выпала честь работать под началом столь убедительно-настойчивого начальника. Который всегда старался убедить вас в вашей не столь большой усердности при выполнении работы, что давало повод для его иносказаний, которые уж очень больно сказывались на вашем я.

Конечно, Пушкин, используя это имя в своей повести, что ему и простительно, совершенно не знал нашего столь въедливого ведущего Германа-редактора, который, впрочем, тоже был не прочь узнать секрет трех карт. Пока же, он их, правда, в свободное от работы время, пытался выбрать для себя через всемирную сеть нелегальных казино, о чём, впрочем, он не распространялся. Хотя, надо заметить, что именно Пушкин открыл для мира новую человеческую плеяду под именем Герман, особенностью которой является, не считаясь с потерями, естественно только с вашими, безудержно стремиться к своей цели. Впрочем, правила не столь крепки, если в них нет исключений, так что ты, сосед, с таким же именем не обижайся, и живи дальше без цели.

– Но почему так случается? И неужели основы мироздания не терпят иного расположения вещей? Если начальник, то обязательно в нём заведется какая-нибудь особенная пакость, которая так и не дает вам спокойно жить. И отчего у меня в связи с этим появляются весьма неблагосклонные мысли насчёт вседержителя нашего, творца? Неужели и он не столь прост, а тоже в чём-нибудь таком же замечен? Хотя, что гадать, ведь замечено, что уж больно ревностно он относится к своему положению, и совершенно не терпит, когда его вспоминают всуе. А попробуй только из кого-нибудь культ сделать, то и вовсе проклянет, – в сердцах заявлял Алекс Грегу, после очередного столкновения с этим Германом. И ведь ладно бы в коридоре, нет, столкнуться, как оказывается, можно и так, сидя у главного в кабинете, решая какой-нибудь ситуационный вопрос в работе над рукописью.

И ведь в таких столкновениях, где вместо локтей участвуют не ваши физические данные, а умственные способности, то оказывается, что они действуют куда чувствительней удара под дых. А всё этот ведущий Герман-редактор, чей возраст практически находится на одной возрастной планке с твоей, но при этом его амбиции явно зашкаливают все известные пределы измерений. И тут ты уже не можешь сослаться в своих оправданиях на его обширный опыт в редакторском деле, и начинаешь выдумывать, бог знает что, для того чтобы успокоить себя после того, как Герман разнёс твою работу в пух и прах. И ведь всё это делается на глазах у других, что совершенно не способствует конструктивности ваших взаимоотношений.

Правда, из неподтвержденных источников известно, что такая немилость Германа к Алексу выросла не на пустом месте. А замеченное его, Германа, приметливым глазом особое отношение, в виде грусти Олеси к Алексу, на которую претендовал, как раз сам Герман, и есть та поросль, послужившая ревностным толчком к его дотошному отношению к самому Алексу, до того в упор им не замечаемого.

Это случилось в один из дней, когда Герман и ещё пару редакторов и художников, в число которых входила и Олеся, подводили итоги работы над проектом дизайна очередной тематической серии книг. Само совещание в его предварительной сборной части началось с бурного обсуждения большой царапины на руке Олеси, по её словам, полученной из-за нестандартного поведения её кота Барсика. С чем я вынужден не согласиться, зная зловредный характер этого домашнего тирана, оттачивающего когти на своих близких, для подготовки к стычке с соперником, блондинистым Персом. Но что творилось в душах этих Олесиных поклонников, трудно передать словами. Ты совсем не Барсик, ты есть Барс, который нанёс не только рану, столь почитаемой здесь Олесе. Ты по живому прошёлся своими когтями, по сердцам Германа и иже с ним. Которые тотчас, естественно про себя решили, что не дадут ему спуску, и когда займут свое место в её ногах, то, пожалуй, всё же дадут ему спуск, вот только вниз с лестницы и пинком под зад.

– Олеся, дай посмотреть, – Герман протянул свою руку к её руке, дабы не столько посмотреть на неё, а скорее закрепить свое привилегированное положение, взяв её руку в свою.

– Да ничего особенного, – делая вид, что ничего не понимает, говорит Олеся, отводя руку.

– Да просто царапина, так что и вправду ничего особенного, – берет без спроса её руку и, посмотрев на неё внимательно, сразу её отпускает только что вошедший в офис Алекс.

– Ну, так что тут у вас? – забыв о руке, начинает разговор Алекс, не замечая эти два устремленных на него взгляда, где один готов испепелить его, а другой же наоборот, исцелить и помочь восстать из пепла.

– А я всё думал и гадал, чего это она кочевряжится. Строит из себя непонятно что, – кипит про себя Герман, который не привык к подобному исходу, к которому, что особенно недопустимо, приложил руку не он, а кто-то другой. И ведь Алекс, как ни в чем не бывало, сидит и чего-то там рассуждает, не чувствуя ни малейших, хотя бы, позывов к икоте, на вечность которой, он обрёк этого сидящего напротив, и так мило ему улыбающегося, ведущего Германа-редактора, которому, конечно же, совсем не до шуток и смеха. Ведь тут, если всё поставить на поток, то, пожалуй, можно и с его ролью ведущего распрощаться, что вообще немыслимо. Но тут, то ли от волнения в связи с такими перспективами, то ли от неудачной попытки залить свою горячность из бутылки воды, Герман внезапно начинает икать, с ошеломлением замечая обращённые на себя взоры всех присутствующих в кабинете. После чего у него не остается другого выхода, кроме как срочно покинуть это помещение с пожеланием: «Я еще, верну-ик…» – чем поначалу вызывает лишь приглушенные сдерживаемые смешки, которые после его ухода, ввиду небольшой деликатности этой компании, выливаются в довольно приличный смех.

Теперь спрашивается: разве мог бы кто-нибудь из вас, и тем более Герман, простить Алексу свой этот «…ик»? Тем более, после того памятного случая, за спиной Германа всё чаще стало звучать это прозвище в его адрес, с неподобающим столь высокому начальнику дополнением «-ик» – Герман-ик. Которое, вообще-то, для особ творческих, вполне даже удобоносимое имя. И чего он только взбесился, когда услышал от весьма информированных и приближенных к нему особ, такую вольную интерпретацию своего имени? Не знаю, и никто не знает. Что же касается Алекса и Грега, то вот на чьём примере им надо было учиться, придумывая себе псевдоним. Но нет, они всё тушуются и так до сих пор и не знают, как ввести в обиход эти свои псевдонимы. А всё потому, что они, не ведущие редакторы, а так, которым так и придется быть ведомыми.

Впрочем, говорят, что руку к созданию этого древнеримского имени, как раз приложил Грег, как уже говорилось, весьма успешно умеющий облекать события в слова.

Ну, и как только это имя распространилось в курилках, по кабинетам и в межличностном общении редакции, то многие так и заявили, что у них вдруг с глаз пелена спала, и они отчетливо теперь видят, все эти Цезарские замашки нового Калигулы местного пошиба, который, впрочем, пока что только Герман-ик.

– Ик, – после чего следовала минута безудержного смеха.

Так что, неподтвержденные источники, как оказывается, не столь много информированы, раз не смогли доложить Герман-ику о том, кто же за всем этим стоял. А ведь надо сказать, что на стороне Алекса на первом этапе, было некоторое информационное преимущество. Ведь дав имя своему противнику, хоть не непосредственно, а только лишь дав толчок к его возникновению, ты уже частично берёшь быка за рога, как бы говоря, что правила игры тут устанавливаешь ты. Но надо знать Алекса, и он опять, после очередной стычки с Германом, всё так же в непонимании разводит руками, заявляя:

– Да что ему от меня, в конце концов, надо?!

А может это и хорошо, что тебе не сразу икается, и ты еще можешь подождать то своё, которое наверняка уже не будет зависеть от этого непроизвольного спазма.

Так что, наши герои, побыстрее прошли мимо кабинета Герман-ика, дабы встречей с ним не портить себе аппетит, и, оказавшись на улице, одновременно с таким чувством, как будто до этого долгое время находились в казематах крепости, вздохнули всей грудью. И где не так-то легко получить доступ к свежему воздуху, выдача которого, в зависимости от величины вашего преступления, дозирована по времени.

И ведь что интересно, что, несмотря на то, что современное книгоиздательство, идя в ногу со временем, начинает постепенно переходить в цифровой формат, что весьма сильно сказалось на многих принципах работы издательства, например, как на приеме рукописей, которые в основной своей массе вообще забыли, что такое бумага, тем не менее, ностальгия по бумаге, всё также бередит умы работников редакции. Так приемщики вторсырья, в частности, макулатуры, совершенно не испытывают удовольствия от такого положения вещей. Да и завхоз, потеряв свои рычаги давления на управление, теперь уже не столь важная шишка в издательстве, что заставляет его время от времени взгрустнуть за бутылкой такой беленькой, какой в свое время была бумага, на которой печатались книги, а не то, что сейчас, какая-то цифра, которую он из принципа не будет читать.

Но, тем не менее, хоть издательство было уже не столь захламлено никому не нужными, кроме самих авторов, рукописями, все равно в нем стоит та же атмосфера наполненности незримыми стопками бумаг, которые питают окружающий воздух своим запахом, и так весомо фильтруют окружающий воздух, вбирая в себя из него пыль, что обильно садится на листы и на межлистные пространства. Так что, книжная пыль названа так всего лишь по недоразумению, вернее было бы назвать ее продуктом книжной обработки окружающего воздушного пространства внутри книгохранилища, или рукописи-хранилища.

Конечно, когда книга или рукопись успела уже залежаться, то, естественно, пыль, не убранная с них ввиду несбывшихся надежд ее авторов, становится несколько токсичной, и тем самым, начинает вносить свой определенный вклад в окружающий атмосферу, придавая особенную окраску вдыхаемому вами воздуху, чей местный колорит трудно с чем-нибудь перепутать. Но все равно, вы, вдыхая местный воздух, чувствуете едва уловимый запах надежды, которая витает тут, в этом здании. Ну а то, что она очень часто так и остается надеждой, так это не так уж и страшно, раз она еще живет и не умирает, что, опять же, дает вам право на надежду отыскать её.

Так что, наши приятели, вздохнув свежего воздуха, видимо, решили просто отдохнуть и переключить свое внимание на насущное, а именно, как перейти дорогу и зайти в кафе напротив, где они уже числились завсегдатаями, впрочем, как и многие работники издательства. Что, в общем-то, не удивительно в связи с его близким расположением и демократичностью цен.

– Нет, мне всё-таки не совсем понятно, что такое демократичные цены? – заявил Алекс, откусывая кусок пирога.

– Ну как, не понятно? Это значит, доступные широким слоям населения, – ответил ему Грег.

– Да само понятие мне ясно, но интересно другое, а именно, с помощью чего, или за счёт чего или кого, достигнута эта демократичность цен, и, в конце концов, во сколько мне обойдется эта демократия, ведь законы рынка еще никто не отменял. А если вдруг, она покажется для меня чересчур дорогим продуктом, и не заявят ли мне, что так и должно быть. Ведь качественная, а демократия, по их мнению, это и есть наиболее качественная продукция, всегда требует от тебя больших трат, так что плати и помалкивай, – возмущался Алекс, запивая пирог демократичной колой (привезенной из страны демократии) по весьма не демократичной цене. Которая, замораживая вашу горячую пищу в желудке, не даёт вам ощущения сытости, в связи с чем, вы, почесав себя по затылку, в недоумении от того, что ошиблись в своих расчетах при заказе обеда, начинаете размышлять, что же дальше делать.

Ведь раньше вы, всегда наедались при приёме такого же количества продукта, а сейчас что-то даже не приблизились (да, когда дело касается еды, я очень не демократичен, и предпочитаю называть масло – масляным) к этому состоянию, что заставляет вас вновь идти к кассе и брать себе ещё столько же еды. И вот вы выходите из кафе и, прикидывая, сколько отдали за обед по этим демократичным ценам, приходите к выводу, что потратили куда больше того, что было вами запланировано. Да и к тому же, тяжесть вашего желудка совсем не способствует вашей вольготной прогулке по свежему воздуху, требуя срочного посещения кабинки с наличием искусственного спёртого воздуха. Так что выходит, что за демократию нужно платить, и не только из своего кошелька, но и своим здоровьем.

– Так что тебя не устраивает? – проговорил Грег, наученный горьким опытом, и запивающий свой кусок пирога горячим чаем, чья цена всегда очень радовала любителей маржи.

– Да просто меня, всё, что связано с этим словом настораживает. Как знать, может у меня выработалась аллергия на него. Ведь аллергия, как сейчас говорят, самое распространённое заболевание, и я заметил, что всё чаще люди подвержены вирусным психическим заболеваниям, о которых раньше никто и представить не мог. А ведь всё началось с шизофрении, которая и стала той предтечей психических болезней, которые, глядишь, в скором времени в своей опасности и смертности переплюнут все самые известные эпидемии, затронувшие мир, – отложив свой обед, оживленно жестикулируя, выдал своё видение проблемы Алекс.

– Ну, в данном случае необходима информационная профилактика. Раз в неделю обесточенная жизнь, без просмотра всяких источников новостей, так сказать, в своем роде лечебное голодание, – предложил Грег.

– Ага. Кто тебе это позволит сделать? Нет, сам для себя ты, конечно, сможешь устроить такие разгрузочные дни. Но вот на уровне государства, этого уже никто не сможет себе позволить. Ведь сама безопасность государства зависит от информационной составляющей. И ведь тут получается порочный круг. Все понимают, в том числе и государственные деятели, что информационная загруженность уже становится губительной для населения, но при этом человек и государство уже не могут сосуществовать без этого. Пока, – многозначительно сказал Алекс, на что, естественно, последовал ожидаемый вопрос Грега.

– Что пока?

– Пока не грянет гром, – ответил, улыбаясь, Алекс, чей ответ, так и не прояснил ситуацию, а только придал ответу большей таинственности.

– Ты мне тут, давай, не растягивай удовольствие, а говори, что хотел сказать, – строго заявил Грег, зная эту театральную привычку Алекса придавать своей фразе значительности.

– Так что не ясно-то? Государству, для его шевеления нужна статистика, в которую весьма неплохо вписываются эпидемии. И как только они появятся, например, в связи с каким-нибудь новым информационным вирусом, то только тогда, получив угрозу существованию государства, и зашевелятся его ставленники на высоких государственных постах, – выдал речь Алекс, и с чувством выполненного долга, вновь взялся за пирог, требовавший от Алекса такого же чувственного подхода. Грег же, имевший на этот счёт свое мнение, хотел было выразить его в словах, как зашедшая в кафе компания не дала ему выразиться, заставив остановить на них свой взгляд. Алекс же, заметив, что Грег за кем-то пристально наблюдает, для приличия, по правилу которого следует тот самый вопрос, который задается от всех желающих посмотреть на что-то с возможностью неприличия.

– Ты на кого там уставился? – и, не дожидаясь от него ответа, повернулся в ту сторону, куда смотрел Грег. Увидев занимавшую отдельный столик компанию, в которой основную массу составляли их сослуживцы, и среди которых выделялся Герман, Алекс, махнув рукой, заявил.

– Даже не хочу смотреть на них, чтобы не портить себе аппетит.

– А знаешь, что интересно? – задумчиво произнес Грег.

– Нет, не знаю, – ответил Алекс, знающий лишь то, что его товарищ по столу сейчас начнёт о чем-то мудрствовать.

– Вот мы, хоть и находимся за разными столами, но, тем не менее, меня не покидает ощущение, что мы всё равно, как бы принимаем участие в одной и той же, и очень близкой по своим результатам, деятельности, – проговорил Грег.

– Вот и правильно. Главное, чтобы ты сыт был, а остальное неважно, – улыбнулся Алекс.

– Да ты не понял меня. Ведь получается, что я с ними, как бы делю свой кусок обеда, запивая его их взглядами и закусывая этими запахами, исходящими от них, и всё это под звуки музыки слов, исходящих из их ртов. А я, может, этого делать не хочу, – с некоторой брезгливостью, заявил Грег.

– Слушай, ты меня пугаешь. Как бы тебе с такими мыслями не угодить в ловушку своей мысли Говарда Хьюза, – почему-то улыбаясь, ответил Алекс, которому, исходя из его слов, следовало бы испугаться.

– Ну, ты же знаешь, моё мнение про всяких этих Хьюзов и Пулитцеров. Ведь из-за их существенного вклада в человечество, к вышестоящей инстанции, вышло специальное обращение Сатаны, испугавшегося, что его подсидят на его месте. После чего, для них ад, уже начался по месту пребывания, на земле, – ответил, заулыбавшись Грег.

– Я вас понял, – заявил Алекс, решивший ещё раз взглянуть на пришедшую компанию, в частности на Германа, и тем самым воочию представить, на что тот может претендовать в царстве Вельзевула, и светит ли ему там, хоть что-то. Ведь тут вопрос не так-то прост, как он видится на первый взгляд, когда в деле решения по нему, во главе угла ставится талант со значением дара Божьего, который, особенно ловкими парнями, приобретает приставку криминальный. Ведь в нашем случае, это не тот случай, который подходил бы в нашей данной ситуации, хотя, опять же, дав название этому таланту «криминальный», человечество как бы само уже вынесло по нему определение.

Но нас волнует не человеческий суд, а божья воля, которую так часто мы хотим осудить. И здесь вопрос не в совместимости гения и злодейства, который так и не был решен (И с чем Моцарт, полный тщеславия или детской наивности, дал на него свой ответ? А ведь от его решения, зависит верность ответа.). Или же, опять решать не нам, не понимающим всех предначертаний творца, дающего и забирающего по воле своей, и давшему злодею талант, чтобы тот, не выдержав груза божественного дара, либо закопал его в землю, либо очистил себя через него. Так или иначе, талант лишь средство в твоих руках, а уж как будет оно работать, зависит только от тебя.

– Знаешь, я, видимо, много употребил витамина «Д», раз мне так хочется кое с кем подраться, – заявил Алекс, повернувшись обратно к Грегу.

– Согласен, а я ведь ел, тоже самое что и ты. И у меня, точно такие же ощущения в организме, что и у тебя. При этом особенно нестерпимо чешутся кулаки, в которые так непроизвольно сжимаются руки, – заулыбался в ответ Грег.

– Но знаешь, мы всё же сильнее эмоций, и нам всё-таки еще трудиться под одной крышей. Так что, надо все это переварить и запить витамином «Ц», который всегда выступает за целесообразность предложенных нам вариантов действий, – последовал примиряющий с действительностью ответ Алекса, решившего пойти заказать себе сока.

– Ну, и мне возьми, – сказал Грег ему вслед, принимаясь наблюдать за окружающей обстановкой в кафе, которая, на первый взгляд, ничем особенным не отличалась от похожих заведений. Где все присутствующие, как и следовало от них ожидать, пьют и едят, едят и болтают, пьют и что-то рассматривают в своих гаджетах.

– А ты знаком с моей теорией закрытых пространств? – спросил Грег у Алекса, беря из его рук стаканчик сока.

– Ты что, ещё на ниве физики подвизался? – в свою очередь спросил Алекс.

– Ну, тут от физики не так уж и много осталось, но не в этом суть дела. Да вообще, умеешь ты ободрить рассказчика своими замечаниями, – заявил Грег, глотнул сока и, подумав, продолжил.

– Вот посмотри вокруг себя.

– Ну? – ответил Алекс, после того как сделал вид, что посмотрел вокруг, повертев головой вокруг своей оси.

– Так вот, моя теория закрытых пространств, строится на не случайности нахождения в них в какой-то определенный момент N-го количества людей, которые по своему роду, совсем неоднородная масса, а также, имеют свою специфичность. Ведь любое закрытое пространство обладает не только своей яркой архитектурной выраженностью в своем предназначении, но и духовной составляющей, вносимой в неё людьми, которое, тем не менее, так и остается пустым, пока его не наполнит человеческая индивидуальность, и даже необязательно через свои предметы быта. Любой человек, зайдя в помещение, каким-то шестым чувством может определить степень его обжитости. При этом не только человек выбирает для себя помещение, а, как мне кажется, что само это закрытое пространство имеет на этот счет своё мнение, и часто не соглашается с выбором человека. После чего последний, всё же решает, что это место не слишком для него подходящее, и меняет место жительства.

Да что, далеко ходить не надо. Вот, к примеру, это кафе. Здесь, кажется, всё понятно – в него приходят люди, желающие перекусить, но опять же, продолжительность их перекуса очень разниться по времени и, можно сказать, растягивается в течение дня. Вот почему, именно в это время, здесь находятся именно эти люди, и что нас связывает между собой, причем желание перекусить к этому имеет небольшое значение. Да, конечно, ты, проходя мимо кафе, мог почувствовать исходящий из него запах и, соблазненный им, зайти сюда. Но опять же, ты при этом мог не заходить, сославшись на свою, как один из вариантов, сытость, сидение на диете, или вообще, ты мог быть антагонистом подобных заведений. Да мало ли, существует вариантов для того, чтобы ты мог, или же не захотел сюда зайти.

Но вот кто-то зашёл, а кто-то нет, в общем, это кафе, видимо, смогло заманить в данный момент такое вот количество людей, которые по своим на то причинам и оказались здесь. При этом, видимо, для самого этого кафе, существовала какая-то своя причина или нужда, по которой здесь и сейчас находились именно те люди, которые здесь и находятся, – остановился Грег, чтобы перевести дыхание, тем самым дав Алексу вставить свое неуважительное замечание.

– Любишь ты, свои путанности говорить. По мне-то, кафе нужно лишь для того, чтобы я оставил здесь свои деньги, и всего-то.

– Это прямое его предназначение, без которого его жизнь быстротечно закончится, но дело в том, что есть и второй духовный аспект его жизни. Прибыль, это, как ты уже понял, всего лишь физический аспект его существования. Так вот, люди, собирающиеся здесь в определенный час, одновременно приносят, и в той же степени, получают свой заряд духовной существенности. Видишь ли, каждое закрытое пространство, получается, что оно как бы разрезает цельное пространство на свои определенные части, при этом для его существования необходим баланс существенности, упрощенно говоря, всего отрицательного и положительного. А раз так вышло, что общее пространство разделено, и оно вследствие этого оказалось разбалансировано, то этот баланс выравнивается именно через определенное соотношение носителей этой незримой энергии. Вот поэтому, для нормального существования кафе, да и любого другого закрытого пространства, необходимо, чтобы этот баланс сохранялся. Если же он, по каким-то причинам нарушится, то для кафе наступят чёрные дни, и никакие демократичные цены, ему уже здесь не помогут выжить, – сделал вывод Грег.

– Ага. Мы, получается, ходячие заряженные частицы, и двигаемся строго по заданному маршруту, который задает, если назвать человеческим языком, духовность, а языком ученого, траекторией чего-то там, что и выговорить невозможно. Ну, а эти различные кафе, заманивают нас своим притяжением в виде запахов, и ещё какой-нибудь физикой тел, – засмеялся Алекс.

– Ну ладно, соглашусь с твоей теорией не относительности. Вот только мне, как любой заряженной частице, нужна конкретика. Давай расскажи, почему в данную минуту именно здесь, оказались мы и ещё наш дорогой Герман-ик? – сказал Алекс, повернулся и, пробежавшись глазами по сидящим людям, продолжил.

– Ну и вон тот, к примеру, непотребного вида человек.

Грег посмотрел на того человека, на которого указал Алекс, допил сок, и начал говорить.

– Насчёт Герман-ика и его компании, я пока не буду распространяться, а насчёт этого, по твоим словам, непотребного вида человека, выскажу несколько моих предположений. Ну, во-первых, мне интересно, что ты имеешь в виду под этим словом непотребный. Да-да. Я по вашему потребному виду понял, что вы его употребили, так для оборота речи. Как мы любим на всё смотреть с позиции потребления, на что, конечно, есть свои веские причины у потребителя, но не у человека, который скорей всего смотрит на мир со своей позиции. Но мы, раз создали мир, который в своей основе имеет потребление, то уже не можем иметь отличную от него точку зрения. Конечно, тут защитники этого мира скажут, что он другим и не мог бы быть, раз в основе жизни человека лежит потребление. Но опять же, скажу словами из евангелия, не сотвори себе кумира, которого мы и создали, назвав его потребитель, который и является основой государства. А уж если государство считает так, то так тому и быть.

– В ваших речах, прослеживаются анархические нотки, ведущие к свержению устоев государственности. Что даёт мне право, называть вас опасным человеком, – заявил усмехнувшись Алекс. А ведь ему, между тем, всегда импонировала опасность, которую он часто замечал в различных, казалось бы, непригодных для этого вещах или действиях, как например проезд на трамвае без билета. И хотя, это была вынужденная мера, ввиду рассеянности Алекса, забывшего дома кошелек, но при этом он всё-таки на мгновение, попав в руки контролеров, ощутил определенную опасность от их физических действий, грозивших применить её по отношению к нему в случае неуплаты штрафа. Но понт, с которым подступают к тебе контролеры, большая сила только в умелых руках, и лишь по отношению к недостойному противнику, которым в данном случае не являлся Алекс, всегда готовый подставить, как свое дружеское плечо друзьям, так и свой нос для удара врагу. Так что ещё трудно сказать, кто вышел сухим из этой без контрольной переделки, Алекс или контролеры.

– Ну, мы все рождены, как и этот мир, из хаоса. Так что наличие в каждом из нас немного анархичности – это вполне нормально, – заявил Грег, затем еще раз взглянул на того, как говорил Алекс, неприглядного человека, и продолжил.

– Так вот, во-вторых, я могу только предполагать, насчёт того или иного присутствующего здесь человеческого элемента.

– Что, опять разговор пойдет в области молекулярной физики? – поддел Грега Алекс.

– Нет, ты ошибаешься. Я разберу вопрос в пределах квантовой физики, с её взаимодействиями частиц и энергии, где твоя энергия частицы совсем не способствует конструктивности диалога, – сказал Грег, на что тотчас получил ответ.

– Всё, молчу.

– А ведь наша внимательность по отношению к окружающим нас людям и предметам, может сильно нам помочь в работе над книгой. Так и этот тип, чем не будущий персонаж для неё, – сказал Грег.

– И что ты в нём, увидел такого особенного? – удивился Алекс, ещё раз внимательно окинув того, с ног до головы.

– А именно то, что нам нарисует наша с тобою фантазия. Подумай, что интересует всех без исключения? – спросил Грег.

– Ну… – почесав затылок, сказал Алекс, – наверное, какая-нибудь тайна.

– Всё верно – тайна, синоним которой есть неизвестность. А это именно то, что мы первое можем сказать об этом человеке, и только уже после наблюдения за ним, сможем дать свои, какие-то поверхностные о нём суждения. Но тут возникает следующая проблема, чем вызвать интерес к его личности, ведь кому интересна жизнь обыкновенного статиста по той же жизни? Конечно, можно было бы взять какую-нибудь известную личность, и, в свете любви к ней населения, дополнить её жизнь на страницах книги, уже в свете только нам известных фактов. Но я считаю, что это неинтересно, раз уже он сам записал свою книгу, которая издана миллиардными тиражами, в анналы истории. Да к тому же, зачем нам пиариться на чужих именах, когда у нас уже имеется в наличии собственное, зашкаливающее все мыслимые пределы тщеславие, до которого любому герою ещё надо дорасти.

И как бы это тщеславие, не причисляли к первостепенному греху, без его наличия, как-то не очень-то крутятся колеса истории, которые работают на топливе, созданном на основе горючей смеси любопытства и греха. В данном же статистическом случае, есть два пути. Либо, опять же включить фантазию, которая пририсует к его истории неведомую событийность жизни, на острие агента спецслужб, либо усмотреть в его скучной жизни элементы нескучной жизни, которых нет, но которым сможет придать красочности твой слог художника. Ведь только от твоего взгляда на мир, зависит его красочность. Так вот, нам надо начать с того самого, с чего и проявляется интерес с неизвестности, на которую оказался обречен человек и, в частности, наш герой, которому суждено пуститься в поиски по обретению самого себя.

Грег замолчал, после того, как его перебил Алекс.

– Я что-то не пойму, к чему ты ведешь свою речь?

– В общем, нам надо, как бы начать с нуля, но в тоже время этот ноль должен вызвать у всех интерес. А именно с человека, потерявшего память и не осознающего, кто он есть на самом деле. Правда, опять же, подать эту острую приправу так, чтобы читателю скорей захотелось запить этот жгучий соус водой, но интерес к событиям, так и не давал бы им возможности отложить книгу в сторону и пойти за водой, – высказал Грег, сам того не ожидая, ощутивший жажду.

– Я, пожалуй, пойду еще возьму воды, – сказав это, Грег пошел на кассу за водой, придя с которой, услышал в свой адрес замечание от Алекса:

– Что, место навеяло?

– Что ты имеешь в виду? – ответил непонимающий Грег.

– Ну, как же. Место, располагающее к употреблению пищи и заставляет соответственно мыслить, – ответил Алекс.

– Это ты про соус, что ли? – улыбнулся Грег.

– Ага, – последовал ответ Алекса.

– Ну, применение элементов из поваренной книги, уже всеобщая тенденция, которая придает остроту или пикантность подаваемому блюду, к которому давно уже причислены книги, как духовная пища, имеющая в себе не меньше питательных элементов, чем какой-нибудь бифштекс, и так жизненно необходимая человеку. И только не надо заявлять, что без книг человек сможет прожить всю свою жизнь, я этому не верю. Прожить-то, он проживет, вот только кем – это уже другой вопрос, – заявил Грег, запивая водой свою вдруг возникшую горячность.

– Ладно, я всё понял, но что же насчёт нашего, как я уже понимаю, будущего героя? – спросил Алекс.

– Ну, ты меня, чересчур торопишь. Дай немного понаблюдать за ним, списать с него портрет, ну и к завтрашнему дню я, пожалуй, смогу предоставить тебе некоторые наброски, а, возможно, найду и завязку для сюжета, – ответил Грег, который следуя своим словам, принялся наблюдать за эти героем их будущих фантазий. Который, надо отдать ему должное, совершенно не обращал внимания на окружающих, а всё так же время от времени, после очередного припадка раздумий, припадал к стаканчику с кофе, глоток которого, по всей видимости, давал направление его мысли. При этом ход его раздумий следовал по направлению его взгляда, обращенного на экран телефона, с помощью которого он пытался найти ответ на мучавшие его вопросы. Непотребность его вида, относилось скорее к тому, что его одежда, при всей своей складности, висела на нем так, что казалось, будто она, как говориться в таких случаях, была одета с чужого плеча.

Трудно сказать, о чём размышлял этот человек в тот момент, но не сходящее с его лица недоумение, говорило окружающим, что, пожалуй, ему это тоже невдомек. Непотребный человек, насмотревшись на свой телефон, перешёл к изучению имевшихся при нём каких-то документов, карточек и еще разных там бумаг, осмотр которых, не разрешил загадку его лица, так и не изменившего свою мимику недосказанности, выражавшейся через недоумение. Правда, иногда появляющиеся морщины на лбу, подсказывали нам, что человек скорее жив, чем парализован своей статичностью. Вдруг, но это только для наблюдавшего за ним Грега вдруг, этот непотребный человек разволновался и, смахнув лежащие перед ним документы в пакет, поднялся с места, сунув пакет под мышку, двинулся к выходу, путь к которому лежал мимо Грега и Алекса.

И тут, проходя мимо наших друзей, у него случился, то ли по неаккуратности, то ли под воздействием вибрации, второй вдруг. В общем пакет, засунутый им под мышку, потерял свою зажатость, и мигом выскользнул из под скрепляющей его свободу подмышки. Что получило свое продолжение в виде получивших свою свободу, уже зажатых в лапах пакета стопки документов, которые высыпались частично на пол, а частью на диван, на котором сидел Алекс. Непотребный господин, хотя разве бывают господа непотребными, разве что, кроме власти рабочих и крестьян. В общем, в наше совсем другое время, это скорее был товарищ, который с волнением и бросился собирать, выпавшее из пакета. В чём ему, тут же подсобил Алекс, подавая упавшие на его место бумаги. После того, как всё было собрано, этот товарищ проявил себя знатоком вежливости и этикета и, поблагодарив Алекса за оказанную помощь, удалился прочь из заведения.

– Ну, что скажешь? – спросил Алекс у Грега.

– А что тут сказать. Ничего, – не проявив энтузиазма, ответил Грег.

– А на это? – хитро посмотрев на Грега, протягивая тому карточку, сказал Алекс.

– Что это? – удивился Грег, тем не менее, беря карточку и поднося к себе для изучения.

– А разве не понятно? Это подсказка для завязки нашей книги, – улыбаясь, заявил такой продуманный Алекс.

– Ну, карточка клуба, ещё не такая уж и завязка. А вот сходить туда в пятницу, раз мы всё равно решили встряхнуться, наверное, стоит, – многозначительно сказал Грег, с чем не смог не согласиться Алекс, высказав, что за это стоит съесть еще один бургер.

Грег же, решив, что для него это будет лишним, сказал, чтобы Алекс брал всё по-быстрому, и ел с такой же высокой скоростью, так как их время сидения в этом месте, уже превышает выдержку того места, на котором он, как правило, сидит. А это ведь самый верный из всех существующих временных измерителей того, что они здесь уже засиделись.

Ведь даже хронометраж столь любимого Алексом кино, и то приобрел свой метраж совсем не из-за наполненности сюжета, а всего лишь по прозаической причине усидчивости зрителей, при испытании которых, была стерта не одна сотня брюк и платьев. А ведь предтеча кино – различные театральные представления, в средние века предполагали ношение у публики только грубых материй. Хотя с другой стороны, ведь древнегреческий народ в основном носил туники, которые можно причислить к платью, и выходит, что прокладка между вами и сидением не столь уж и важна, и не слишком влияет на усидчивость сидения на представлении.

А вот что точно влияет, так это скучность сюжета, который определенно ускоряет вашу физическую немощь, желающую поскорее избавить вас от неё, которая могла бы и потерпеть, но, глядя на экран, нет уж больше сил терпеть это безобразие, и так хочется выплеснуть уже ваше безобразие в специально для этого предназначенные места. Хотя, очень хотелось бы в тот момент, всё это выплеснуть на голову тому, кто посчитал, что снятое им подходит для нормального просмотра нормальными людьми, а не специально для этого предназначенной публики. К которой, видимо и относится данный режиссер, со своим особенным предназначением в этом мире.

– Знаешь, а ведь все крутые сюжетные завязки происходят именно в таких заведениях, – жуя бургер, заявил Алекс, присаживаясь за стол.

– Хочешь сказать, что пищеварительный процесс содействует мыслительному? – вставил свое слово Грег.

– По всей видимости, так. Ведь тут, как дело обстоит: кто-то не имеет проблем с финансами, тот, следовательно, чувствует себя по-хозяйски в этих заведениях общепита. Правда, надо признать, что они здесь практически не появляются, а уж там, где у них есть свой заказанный столик, набирают всего, что только душа пожелает. Для тех же, кто ориентируется на свой бюджет, существуют свои определенные правила выбора заведений и блюд. Ну, и последняя категория, как правило, заходит сюда с пистолетом, на который почему-то всегда находятся деньги, – высказался Алекс, пережевывая свое сухомятное блюдо.

– Угу, – только и промолвил Грег, боясь, что дав повод Алексу для развития его мысли, он усложнит себе задачу по выходу из этого заведения.

– Конечно, с пистолетами сюда заходят не только для того, чтобы проверить их надежность работы и вашу психологическую устойчивость на сунутый вам в лицо пистолет. Ну, это уже можно сказать, кульминация всего развернувшегося действия картины. Мне же нравится то, что в результате вот такого небольшого междусобойчика, с посиделками за столом, можно набросать рисунок на всех будущих участников предстоящей истории. Как в «Бешеных псах», они вот так сидят, и вальяжно обсуждают какую-нибудь историю, совершенно не относящуюся к предстоящему делу. Хотя, обсуждение песни Мадонны мне показалось весьма странным, для такого рода людей, а вот уж история с чаевыми, куда более интересна, и дает возможность раскрыть типологию объектов. Вот представь только, – начал было сам представлять Алекс, но Грег, не дав ходу его фантазии, поднялся из-за стола со словами:

– Пошли, давай, и что хотел, по дороге расскажешь.

Алекс меж тем, доел свой дополнительный обед и, накидывая куртку, как заведенный продолжил свое «представь».

– Так вот, компания поела в кафе и собирается поехать на лифте вниз, чтобы там эффектно под музыку пройти по Цветному бульвару, – начал свою речь Алекс.

– Подожди, но мне кажется, что там не было лифта, и они обедали вообще на первом этаже, – ответил Грег, умывая руки в туалете, в который они заглянули перед уходом из кафе.

– Да перестань ты придираться ко всяким мелочам, суть ведь не в этом. И небольшие возникшие несуразности всегда допустимы, если это дополняет сюжет. Так вот, лифт нам нужен для того, чтобы через его ограниченность пространства, максимально раскрыть характеры тех наших героев, которые не были задействованы в эпизоде разговора в обеденном зале, – начал развивать тему Алекс, ни на минуту не отходя от Грега, вначале стоявшего у мойки, затем у сушки и, по окончании процесса гигиенических упражнений, у зеркала.

– Ну, и зачем об этом думать, когда за тебя эту историю уже рассказали? – ответил Грег.

– А мне знаешь ли, не всё в ней ясно. И я вижу в ней подводные камни, – с горячностью заявил Алекс.

– Про камни, мы с тобой ещё поговорим. Ну а здесь-то, что еще не ясно? – спросил Грег, удивившийся горячности Алекса. Хотя всё же предвидя, что тот, пожалуй, уже сочинил какую-нибудь новую замысловатость, которая поразит вас своей неприличностью.

– А мне кажется, что в фильме существуют свои скрытые загадки, так и оставшиеся неразгаданными для зрителя. Вот вспомни, с чего начинается фильм. Да, они сидят в кафе, едят, потом резко меняется кадр, и вот они под музыку титруются, при этом вид на них сбоку показывает не весь ряд, а только лишь часть из них. При этом, общий вид спереди показывает нам, что из идущих нам навстречу, выпадает ряд присутствующих в кафе лиц. Возможно, телевизионная картинка, для своей эффектности требует обрезки части персонажей, но тем не менее, следом идет приближение камеры, и уже в неё попадают те лица, которые не вошли в общий план. Ну, и задний вид, где они как бы все вошли в кадр, всё равно для меня не вносит ясности. Так вот, по моему личному мнению, одного из них, а именно мистера Синего, уже замочили в это время в лифте кафе.

Вообще, после просмотра фильма, мне долго не давал покоя этот молчащий персонаж, который как бы должен был бы играть какую-то важную роль вместе с другими, но в результате, так и не проявил себя. И только не надо мне говорить, что его играл настоящий преступник, который, ко всему прочему, консультировал режиссера. Да настоящие авторитеты, по большому счёту больше делают, чем говорят. Вот он его и сделал, в самом начале в туалете, где он всё время был после съеденной им в кафе несвежей курицы. А нечего было выделяться, надо было брать то, что и все. Ну, и в результате чего, он и не попал в основной кадр разговора в кафе.

И вот когда, вторая часть компании – им пришлось разделиться из-за того что, вместимость лифта не позволяла поехать всем сразу – зашла в кабинку лифта, хотела уже было поехать, как к ним неожиданно заскочил ещё один попутчик, в виде дамы неопределенных лет. Которая в спешке позабыла где-то свою осмотрительность, и тем самым, забежала в лифт, полный незнакомых мужчин.

Видимо, мистер Синий не ожидал такого стечения обстоятельств, и поначалу хотел дружески напомнить о себе своим компаньонам через незамысловатый звук, принятый в компаниях истинных американцев, как, по крайней мере, учит нас их кино. Но тут резко изменившиеся обстоятельства, в связи с появлением этой дамы, спутали все его намерения. После чего он, утеряв точную программу своих действий, вместо звучного дружеского хлопка, наподобие работы пистолета с глушителем, выдал беззвучное шипение, с выделением тех невероятно озонированных газов, чей запах так сводит с ума и режет глаза, особенно если вы находитесь в закрытом пространстве.

И вот, невидимая немыслимость, постепенно доходит до каждого, из находящихся в этом лифте людей, и не случись здесь находиться незнакомой даме, то, пожалуй, все бы обошлось дружеской перепалкой. Но сейчас ситуация другая, и требует совсем других подходов. Ну а там, где в деле участвуют джентльмены, да ещё такие характерные, как эти, то само собой, дело простым замалчиванием обстоятельств случившегося, вряд ли может закончиться.

– А не кажется ли вам господа, что кто-то среди нас облажался? – крутя носом из стороны в сторону, заявил мистер Розовый.

– Вечно вам, что-то не нравится, начиная от света, заканчивая запахом, мистер Розовый! – заявил ему мистер Блондин, после чего все слегка смешливо прокашлялись.

– Но на этот раз, я, пожалуй, с вами соглашусь, мистер Розовый. Запах и вправду невыносим, – выразил своё согласие, мистер Блондин.

– А мне кажется, во всем этом замешан мистер Рыжий, всегда имеющий про запас отговорку о сути цвета его волос, – выдвинул свою версию мистер Белый.

– Сколько можно повторять, я не рыжий, а мистер Оранжевый! И вообще, чего нам стесняться, раз все мы под чужими именами. Так пусть откроется тот, кто всё-таки испортил воздух, – заявил мистер Оранжевый.

– Я бы согласился, что я спёр воздух, но что я его испортил? Нет, это не моя статья, – заявил мистер Синий.

– Вы, как всегда, в своем стиле, – заявил ему на это мистер Розовый.

– Не спорьте, девочки, – замыкает им рты мистер Блондин, и все опять ржут.

– Мне же кажется, что мистер Белый переводит стрелки и хочет обелить себя, – сквозь зубы проговаривает мистер Черный.

– А мне кажется, что мистер Черный хочет, как всегда, очернить кого-то, – в свою очередь скрипит зубами мистер Белый.

– Ты у меня, как шелудивый пес, будешь сейчас чесаться! – заявляет мистер Черный, и угрожающе смотрит на мистера Белого.

– Что-то я, плохо слышу тебя, – приставляя руку к уху, заявляет мистер Белый.

– Сейчас я тебе расширю твои звуковые возможности, – говорит мистер Черный, доставая опасную бритву из кармана.

– А мне кажется, всё это чья-то подстава, целью которой было нарушить наши планы по взятию банка, – закричал мистер Розовый. – Я ведь всегда знал, что нельзя действовать подобным образом.

– Заткнись ты уже! – кричит на него мистер Блондин.

– Нет, я с самого начала чувствовал, что здесь что-то не так. А вы разве не заметили, что весь день с нами не было мистера… – пытается закончить фразу мистер Розовый, но внезапно погасший свет и остановившийся лифт с последовавшими хлопками, ставят точку в жизненном эпизоде этой веселой компании. Правда, сквозь двери лифта, ещё что-то говорят, и слышатся истерические крики: «Заткнись! Заткнись!». Затем следует небольшая пауза, и вдруг внезапный истошный смех озаряет кабинку лифта, и слышится чей-то возглас.

– Теперь мы все мистеры Коричневые.

– Всё, хватит, и сам уже заткнись, – схватив себя за голову, заявил Грег, выходя из кафе. Следом за ним появляется Алекс и, держа в руке банку воды, под музыку той же группы George Baker Selection, звучащую только в его ушах, плывет тем же шагом, что и бандиты из фильма «Бешеные псы». Правда, Алекс не был бы собой, если бы не добавил что-то и от себя к этому, ставшему классическим размеренному шагу. Правда, закончившемуся очень скоро, натолкнувшись на естественную опору в виде прохожих на улице, чья многолюдность не больно-то позволяла тут вышагивать, как вам на то заблагорассудится.

– А знаешь, я теперь понял, почему в этом фильме не было ни одной женщины, кроме… но она не в счёт, – со счастливой улыбкой сказал Алекс, после очередного столкновения с прохожим. Но Грег, полностью поглощенный мыслями об этом странном человеке, забывшем клубную карточку, ему не ответил и следуя вслед за Алексом, о чём-то думал. Правда, в его голове всё же появилась фоновая музыка, навеянная Алексом, которая впрочем, ему не мешала, а даже помогала не замечать беспокойства вокруг…

– Я ищу немного счастья, но нахожу только одиночество. Поворачиваю налево, поворачиваю направо, смотрю наверх, смотрю назад….