Читать книгу Глаза цвета стали - Игорь Валерьевич Марченко - Страница 3

– Меня тошнит от одной только мысли! Идея тухлая, как десятидневный покойник!

Быстро облачаясь в свою потрепанную временем и непогодой тигровую амуницию, я всем своим видом стараюсь игнорировать нежданного гостя. Восьмая неделя пребывания в госпитале стала последней каплей, что сломала спину верблюда. Регенерация костной ткани завершилась почти полностью, но медики решили подстраховаться – продержав меня в госпитале лишнюю неделю-другую. Другой был бы рад, да только не я. Я же смертельно устал от бесконечных уколов и капельниц и мечтал выйти на волю, хоть меня доктора настойчиво и предупреждали что костные спайки еще недостаточно окрепли и возможны разрывы. Требовалось как минимум неделя процедур по их укреплению.

– Капитан Алёшин, хочу лишний раз напомнить, что только своевременное заступничество полковника Высокова спасло вас и капитана Сергеева от неминуемого трибунала. Слыханное ли дело – подделка графиков патрулирования в закрытой зоне, нарушение приказа командира дивизиона, несогласованная инициатива, повлекшая гибель гражданского лица и утрата ценного материального имущества. Это все, по‑вашему, шутки? Да Вы хоть представляете сколько статей устава нарушили?

Адъютант генерала, которого за глаза называли Кобелем за схожесть с собакой, сейчас важно расхаживал по палате, чеканя шаги, словно на параде. Этот выхолощенный, розовощекий обмылок был обычной штабной шавкой, привыкшей тявкать только из‑за спины своего хозяина – генерала Воронина. То, что он от меня хотел, никоим образом не укладывалось в мое понимание здравого смысла. Всего лишь возглавить группу по изучению китайского плавучего консервного завода, выброшенного волнами на южной оконечности острова. Идея была опасная. Там могли оказаться огромные запасы продовольствия или очередные неприятности. Когда думаешь, что уже все повидал на этом свете и ничто более тебя не удивит, судьба‑злодейка подкидывает сюрприз, от которого волосы становятся дыбом. Возглавить отряд по изучению консервного завода означало по ноздри окунуться в настоящие неприятности, которые мне сейчас будут некстати.

– Вам выделят в помощь танковый взвод, – продолжал уговаривать Кобель. – Пять вертолетов огневой поддержки и треть наших людских резервов. Любой на Вашем месте был бы только рад оказанному доверию, а Вы как всегда пытаетесь увильнуть от выполнения невыгодного лично Вам приказа! Эта миссия будет проходить под контролем с самого верха.

– Почему бы в таком случае «верхам» самолично не заняться этим делом? – перебил я, быстро шнуруя берцы на толстой каучуковой подошве. – Я едва уцелел в схватке с гнилым боровом из южных топей, истребил колонию Зодчих, выследил Толстяка и совсем недавно едва не сдох в лапах Охотника, сбившего вертолет, на котором я возвращался с задания. Как Вам? А теперь в благодарность вместо заслуженного отпуска мне предлагают заняться делом, которое окажется опаснее всего предыдущего? Вы склонны недооценивать угрозы, я знал об этом всегда.

– А вы склонны преувеличивать, нам стало это известно совсем недавно. Раз Вы самовольно приняли решение выписаться из госпиталя, значит Вы в полном порядке.

– А что будет, если я пошлю вас всерьез и надолго и не подчинюсь приказу? Официально я еще имею право на неделю отдыха для восстановления.

– Не пошлете. Вот распоряжение полковника Высокова, вашего командира. Он сказал мне что если Вам в госпитале не лежится тогда пусть принимается за дело.

Выхватив из его рук сложенный втрое лист, я впился взглядом в мелкие строчки, после чего быстро скомкал листок и швырнул в урну.

– А мне плевать! Можете поставить меня к стенке, но пока я не проведаю своего друга, я и пальцем не пошевелю. Полковника вынудили подписать эту бумаженцию, а иначе, зачем ему меня подставлять? Я надеюсь, ради вашего же здоровья, вы не пойдете следом за мной.

Подхватив с кровати вещмешок с пожитками, я выскочил за дверь и был таков. Быстро распрощавшись с соседями по терапевтическому отделению, я заглянул к заведующей, но ее не оказалось на месте. Измученная ночным дежурством медсестра сообщила, что заведующая спустилась в морг для вскрытия любопытного экспоната, доставленного разведчиками сегодня утром. Моргом оказался обычный подвал, наскоро оборудованный морозильными установками. Зябко поежившись, я заглянул в первое попавшееся помещение, но там никого не оказалось кроме неподвижных тел на каталках, покрытых ледяным инеем. Я принялся потерянно бродить по коридору, заглядывая в каждую комнату, когда заметил за очередным поворотом знакомый женский силуэт, который не спутаешь ни с каким другим. Девушка зашла в комнату предварительного вскрытия где стала делать надрезы лазерным скальпелем на чудовищно раздутой туше, похожей текстурой на древесный ствол дуба. Мертвый некроморф промерз насквозь, скальпель с трудом разрезал неподатливую кожу.

– Тебе лучше не подходить к этой дряни слишком близко, – посоветовал я из‑за спины.

– Это почему? – с трудом подавила улыбку Света, даже не обернувшись на мой голос.

– От этого он может растаять. Я разве не говорил, что ты – девушка горячая?

Я обнял ее сзади, ощутив, что ее дыхание заметно участилось благодаря моим манипуляциям с ее халатом, обтягивающим чудные формы.

– Ты всегда такой нахальный или только когда знаешь, что мои уколы тебе больше не угрожают? Что ты здесь забыл? Тебя разве не выписали? Так проваливай.

– Ах, эта служба. Неужели я могу видеться с тобой, только попав сюда в качестве пациента? Я думал ты мне в любое время рада.

– Рада, но не сейчас. У меня важная работа. Извини.

Светловолосая девушка вырвалась из моих объятий и быстро застегнула пуговицы на халате. Сердито тряхнув челкой, шутливо ткнула в мою сторону скальпелем.

– Я, собственно, по этой причине и заглянул, – притворно вздохнул я, окинув ее бедра плотоядным взглядом. – Мне нужны МОИ лекарства. Без них мне ни за что не блокировать действие инъекций, а без этого меня заподозрят в заражении. Ты ведь не хочешь, чтобы меня пристрелили или того хуже – препарировали в твоем Центре общественного здоровья на твоем любимом хирургическом столе? Я готов умереть в бою с нежитью, но только не от твоей нежной и заботливой руки. Это уже будет слишком… драматично.

– Мне жаль, лекарств больше нет.

– Что?!

– …и в ближайшее время не ожидаются.

Быстро выглянув в коридор, я захлопнул за собой дверь и медленно обернулся.

– Повтори, пожалуйста, только чуть помедленней. Я не расслышал последних слов…

– Все ты расслышал! – тихо сказала девушка, стараясь не смотреть на меня.

– Что насчет кетрасина‑Т и теразина?

– Закончились обе смеси. Послушай, …

– Да ты хоть представляешь, что это означает? – меня охватили нешуточное волнение. – Пора переходить на сыворотку. У меня другого выбора не остается!

– Она может убить тебя, так как не прошла еще всех клинических тестов и испытаний.

Стукнув кулаком об стену, я прислонился лбом к стальной двери. Страх и отчаяние бились у меня в душе, словно две загнанные в клетку птицы, рвущиеся на свободу.

– А что прикажешь делать с этим? – я снял контактные линзы и обернулся к ней. – Что?

Светлана ахнула, но быстро взяла себя в руки, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Одень немедленно вдруг кто увидит. Мы что‑нибудь придумаем. Все намного сложнее, чем ты думаешь. Глаза всего лишь побочная мутация и не самая опасная.

– Тогда проясни. Мне интересно, чего я не учел.

– Мы считали, что начальные мутации – всего лишь мелкий дефект генома. На самом деле все вышло в точности до наоборот, а я в очередной раз убедилась, что когда дело касается Радости жизни, то тут мелочей не бывает. Я перепроверила расчеты. Суперкомпьютер подтвердил мои наихудшие опасения. Будут и другие побочные изменения физиологии, и уже в очень скором времени. Ты должен подготовится.

– Какие еще изменения? – мое горло перехватил спазм. Слова застревали в горле.

– Нам чужды процессы, порождаемые Радостью жизни. Конечный результат… неизвестен. Возможно, в скором времени нам удастся разгадать эту загадку, тогда у таких как ты появится надежда. А пока, увы, я ничем не могу тебя порадовать, только продолжать скрывать твою правду. Но ты не расстраивайся, я обязательно что-нибудь придумаю.

Видя, что я собираюсь уходить, она перегородила мне дорогу, не давая уйти.

– Я обещала, что помогу, и сделаю это. Все должно быть в тайне. Обними меня.

Медленно подняв на нее взгляд, я долго молчал, не зная, что ответить:

– В любом случае, спасибо, что занималась моими анализами крови лично. Если бы кто другой про них прознал, то не сносить мне головы, и тебе, кстати, тоже. За сокрытие подобных фактов предусмотрено суровое наказание. Ты единственная, кому я еще верю.

– Не падай духом капитан. Я верю, что участь стать кровожадным монстром тебе не грозит, иначе это бы давно произошло. Но ты все равно обязан подумать о том, куда переберешься жить, когда скрывать мутацию больше не удастся. Это твой шанс.

Обняв ее за талию, я внезапно почувствовал дикое и необузданное желание. Не удержавшись от соблазна, прижал податливое тело к одному из свободных столов. Девушка не сопротивлялась. Мы бешено любили друг друга на столе для трупов, даже не задумываясь над символичностью этого действа. Нас не волновал холод и что сюда могли зайти лаборанты. Страсть ослепила и заглушила рассудок. Поначалу я опасался, что моя особая природа станет проблемой для наших отношений, но Света успокоила, доходчиво объяснив, что в моем случае Радость жизни проявляется не вирусной и не бактериологической природой и не передается через телесный контакт и обмен жидкостями. Меня ее объяснения более чем удовлетворили, хотя вопросы остались. В глубине души затаился страх, что я каким-нибудь образом, по незнанию смогу обратить другого человека в некроморфа, пусть Света и отрицала любую такую вероятность. Заражать посредством секса мог только один вид некроморфов – Ведьмы. Но о них давно уже ничего не слышно, что вселяло определенные надежды. У всех остальных известных видов некроморфов, тех же зомби, толстяков, Охотников и Зодчих, зубы внутри полые и при укусе они впрыскивают в тело жертвы особый клеточный раствор, который и делает грязное дело. Что это за раствор не совсем понятно, пока что генетики не разгадали всех его секретов. Ясно лишь одно – некроклетки Радости жизни мертвые и живые одновременно и при контакте с нормальными клетками ведут себя по отношению к ним агрессивно, пожирая и заменяя собой.

Мы быстро приводили свою одежду в порядок, пока нас и вправду не застукали. В глазах Светы отчетливо светилось скрытое торжество. А в моих – опустошение.

Переведя взор на зеркальную крышку шкафчика для инструментов, я, как и прежде, вздрогнул, увидев свои глаза. Это были глаза не человека. Без белков и без зрачков, с однородной зеркальной поверхностью, сейчас еще и подернутые масляной пленкой. Глаза, словно сделанные из металла, отполированного до зеркального блеска. На обычном лице человека они смотрелись ужасно неестественно, если не сказать больше. Наблюдая, как они двигаются, когда я смотрю по сторонам, меня каждый раз охватывала паника. Какой же я после этого человек и как долго еще смогу скрывать правду? Монстр, иначе не скажешь! Но я по‑прежнему чувствую себя человеком, а не кровожадным бездушным чудовищем. Чувствую себя как прежде. Дышу воздухом, ем привычную пищу. И, тем не менее, меняюсь.

– Что же это значит? Что со мной происходит? В кого я превращаюсь?

Светлана нежно провела по моей небритой щеке своими тонкими пальцами:

– Может все не так уж и плохо. Все объяснить будет сложно.

– А ты попробуй. Я хочу знать, как с этим бороться.

Света подавила вздох:

–Бороться с этим феноменом невозможно, пока во всяком случае. Трансмутация происходит на атомарном уровне, а эти процессы нам чужды. Мы делаем все возможное. Пройдут столетия, прежде чем люди научатся бороться с Радостью жизни.

– Если к тому времени все не вымрут! – на душе вдруг сделалось горько.

– Будем надеяться на лучшее, наука не стоит на месте. – Света обнадеживающе улыбнулась мне. – Но готовиться к худшему, как всегда. А теперь брысь отсюда. Если на тебя наткнется в коридоре Воронин, нам обоим несдобровать. Уходи живее!

Я снова надел контактные линзы, имитирующие человеческую радужку, и, порывисто развернувшись, вышел из комнаты. Идти до выхода с территории Центра общественного здоровья не близко. Мрачные пеналы корпусов зданий, находящиеся внутри закрытой территории под усиленной охраной, охранялись лучше, чем штаб специальных операций. Меня постоянно останавливали для досмотра пропуска, но, взглянув на выписку из госпиталя, пропускали. Такие меры предосторожности были не лишними, ведь ЦОЗ занимался изучением некроморфов и до кучи разрабатывал оружие против них. Например, серебристый порошок, которым мы уничтожали без остатка тела некоторых некроморфов – это местная разработка, как и аминокислотные антиоксиданты в одноразовых шприцах, с помощью которых пытались выявить Радость жизни на ранних стадиях заражения.

Перед опущенным шлагбаумом КПП стоял старенький УАЗик‑3151 с тяжелым пулеметом на станине. Видавшая виды потрепанная машина с открытым верхом любимая рабочая лошадка персонала Гнезда. Водитель нажал на клаксон, привлекая мое внимание.

Пока мы ехали к комплексу хирургического отделения, я безразлично смотрел по сторонам. За сеточным забором в километре отсюда в долине застыли ровными рядами силуэты самолетов АН‑2 и АН‑12. Не все из них летали, зато ныне бездействующие самолеты дальней разведки Ту‑95РЦ – были когда-то нашими глазами и ушами во внешнем мире. Топлива в нашем распоряжении оставалось мало, поэтому временно все разведывательные полеты были отменены. Если начистоту, то на ходу было всего шесть самолетов, из парка вертолетов в тридцать машин половина никуда не годилась, даже на запчасти. Больше половины танков Т‑90М и бронемашин были в плачевном состоянии. Оружие обветшало и требовало запчастей. Вот с такой вот «мощью» нам приходилось хранить мир на всем острове. Хорошо еще, что старые патрульные катера на подводных крыльях проекта 133 «Антарес» были по‑прежнему на ходу, иначе не избежать нам новых весточек с континента. Эти плавучие банки эпохи Холодной войны великолепно справлялись с незваными гостями. Также с их помощью буксировали вдоль побережья острова старые баржи с грузами, но самое главное – солярки для них было пока в избытке.

Предъявив охранникам на входе в хирургическое отделение свой жетон, я был разочарован, когда, пробив по базе данных на компьютере, мне сообщили, что капитана Сергеева выписали еще два дня назад, а где именно он находится сейчас – не известно.

– Тоже мне, друг называется, – ворчал я, возвращаясь к машине.

– Куда сейчас, Дмитрий Игоревич? К штабу? – уныло поинтересовался водитель.

– Нет, к штабу не нужно, – чуть подумав, добавил: – Отвези меня, Костя, домой.

– К Церковной бухте? – заметно скис, водила, и с тяжким вздохом завел двигатель.

– Домой, – повторил я, откидывая голову на спинку кресла и закрывая глаза.

Ехать в штаб и видеть людей, просиживающих штаны в кабинетах, пока оперативники умирали, было совсем некстати. Мои нервы были не из металла, и на фоне произошедших событий могли спровоцировать неприятные казусы и скандалы с отдельно взятым начальством, благо поводов для этого скопилось преизрядно.

Извилистая дорога вела вниз к побережью, где с грохотом разбивались о скалы огромные буруны волн. Мне пришлось еще раз предъявлять жетон на КПП, прежде чем нам позволили выехать за пределы Гнезда. Дорога до военного городка на берегу Церковной бухты была не близкая, поездка по разбитой дороге, присыпанной гравием, превратилась для меня в настоящую пытку. Водитель Костя – веселый, жизнерадостный парень лет двадцати, с претензией на остроумие – несколько раз пытался меня развеселить пошлыми анекдотами, но быстро сдался, когда понял, что это не под силу даже ему.

Когда мы добрались до места, я отпустил водителя обратно на базу, решив, что до вечера он мне вряд ли понадобится, только если вдруг случится что-то по‑настоящему из ряда вон выходящее и меня вызовут на аэродром. Военный городок был заселен лишь наполовину. Старые пеналы зданий, построенных еще в эпоху СССР, были рассчитаны на проживание трехсот семей, в то время как здесь проживало меньше пяти десятков. С каждым годом людей становилось все меньше, а свободного жилья все больше, что, на мой взгляд, и являлось настоящим торжеством над жилищным кризисом начала двадцать первого века. Почему же сюда в таком случае не переселяли людей из Северного? Ответ был прост – нецелесообразно. Для них все равно не хватит еды и тех скудных ресурсов, что еще оставались в ведении Центра, здесь как говорится и своих ртов хватало, кто-то должен был работать и добывать еду. Так звучала официальная причина. Мне это казалось вопиющей несправедливостью, граничащей с преступлением против оставшихся в живых немногочисленных гражданских, но тут, как говаривал полковник Высоков, было много от политики. Пересели сюда население Северного – и уже завтра сюда потянутся жители Южного. Кроме того, граждане обоих поселений друг друга терпеть не могли, и их невольное смешивание могло привести к ненужным волнениям и даже социальному взрыву. Чтобы понять причины их ненависти, стоит немного отступить в прошлое, лет эдак на десять назад, когда бушевал Курильский кризис. Высадив на спорные острова десант, японцы стали укреплять оборону занятых территорий. В тот момент мир был как никогда близок к ядерной войне, ведь американцы и европейцы встали на сторону японцев, поддержав их якобы законные территориальные требования. Японцы задыхались на своих медленно уходящих под воду островках, их потуги расширить территории были понятны и в чем‑то вызывали сочувствие, но то, как они себя повели при захвате, не укладывалось ни в какие рамки. Они депортировали захваченное население в спецлагеря, где держали людей в качестве заложников на случай боевых действий. Колонисты из Японии быстро заполонили брошенные поселения и стали обустраиваться на Шикотане, Итурупе и Кунашире как у себя дома. Поселок Северный шел в отчетах как спецлагерь номер два для пленных гражданских, а Южный был первым японским поселением, возведенным захватчиками. Отсюда и жгучая ненависть бывших заключенных к надзирателям. С тех пор в их отношении друг к другу мало что изменилось.

Добравшись до своей квартиры, я извлек из кармана ключи и загрохотал ими об стальную дверь, пытаясь нащупать замочную скважину. Проделав нелегкие манипуляции со второй дверью, я тяжело ввалился в коридор, в котором под ногами хрустела не знавшая тряпки грязь. Бросив сумку на пол, прошел в гостиную. Не раздеваясь, упал на двуспальную кровать, подняв к потолку облако пыли. Так я и лежал неподвижно, уткнувшись носом в грязную подушку. Прислушиваясь к шуму ветра за окном и рычанию приехавшего бронетранспортера, привезшего кого‑то с базы, думал о том, как хорошо, когда ты дома. Хотелось лежать так вечно, а потом спокойно помереть в кровати с пивом в одной руке и хмельной красавицей в другой, вместо жуткой участи однажды угодить какой‑нибудь твари на обед или того хуже – стать одним из некроморфов. Последнее обстоятельство особенно отравляло мою жизнь, каждый раз напоминая, что мне этого ни за что не избежать.

– И от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней… – пробормотал я. – Так пусть же Красная сжимает властно свой штык мозолистой рукой…

Сколько же прошло лет с той поры, как я дурашливо напевал этот мотивчик вместе с остальными солдатами, едущими на войну? Трясясь внутри грузового состава, идущего на Дальний восток, мы не задумывались о том, что будет завтра, а свято верили, что наша поездка будет сродни пикнику на природе. Наше удивление не передать словами, когда после массированной морской артиллерийской поддержки с линейных кораблей и бомбардировки тактической авиации, наша десантная атака захлебнулась, а противник откинул наши войска далеко назад, как могучую волну, разбившуюся о камни Шикотана кровавыми брызгами. Что же случилось после тех событий? А дальше начинались сплошные провалы в памяти. Лишь разрозненные обрывки из воспоминаний о ранении и плене, а также о последующем злоключении в японском плену.

Проспав сном праведника несколько часов кряду, я первым делом достал из наполненной холодной водой ванны бутылочку с самодельной брагой, настоянной на малине и ежевике. Щедро выпил полбутылки, не забыв умыть лицо из той же ванны. Водопровод не работал, поэтому воду приходилось таскать в ведрах из артезианской скважины. Нехитрый обед из надоевших солоноватых сухарей, безвкусной вяленой рыбы и обезвоженного мяса не добавил ни грамма оптимизма. Я ел, словно робот, не ощущая радости от самого процесса. Выйдя на просторную лоджию, с тоской уставился вдаль, туда, где за туманной дымкой грохотали серые волны Церковной бухты. Красивейший залив, из которого из воды возвышались величественные скалы, похожие на церковные крыши храмов, был сейчас пуст, в то время как раньше здесь обитала огромная колония чаек. Мне страх как захотелось побыть у моря, да так сильно, что, отложив бутылку в сторону, я спустился на улицу. Закинув автомат за плечо, я бодро шагал по старой асфальтовой дорожке, кивая знакомым офицерам, попадавшимся мне по дороге у своих подъездов.

– Рад тебя видеть здоровым, Алешин! – выкрикнул мне, свесившись с балкона почти по пояс, Сергей Туров, мой сосед по дому. – Заходи в гости, найдем, чем отметить!

– Обязательно! Как только – так сразу…

Я посторонился в сторону, пропуская ползущий навстречу бронетранспортер, загруженный домашним скарбом – не иначе кто-то переезжал, и быстро свернул в малоприметный переулок. Шорох моих шагов многократно отражался от стен домов, раскрашенных революционными картинами. Вот Ленин с броневика вещает перед собравшимися солдатами и матросами, а на другом здании изображено, как толпа красноармейцев тащит на плечах убитого в бою товарища. Я остановился, по‑новому взглянув на привычные сюжеты. Монументальные лица бойцов, сжимающих в мускулистых руках винтовки и красные знамена, жутковато сверлили меня своими слепыми глазами без зрачков. Они были похожи на жуткие призраки далекого прошлого.

– Что‑то мне от ваших взглядов не по себе други, – пробормотал я, невольно сглотнув.

Надо мной уже давно зловеще нависали дома брошенного сектора, где никто не жил долгие годы. Шелестящий шепот ветра в выбитых окнах и грязных подъездах заставляли ощутить одиночество и тоску, как, если бы я очутился на старом кладбище среди покосившихся надгробий. По идее, здесь никаких некроморфов быть не должно, но теоретически все возможно, тем более открытое море в ста метрах. Пусть инженеры с пеной у рта доказывают, что береговая линия неприступна для разной морской мерзости, я скептически относился к подобным заверениям. Кого вообще может остановить колючая проволока, подводная сетка и старые минные поля вдоль всего пляжа?

Чтобы не поддаваться унынию, я прибавил шагу, напевая громко песенку: «А вот они условия, а вот она среда, а, в общем, для здоровья полезны холода…»

Выбравшись из лабиринта мрачных стен на берег, перевел дыхание, ощущая, как приступы клаустрофобии постепенно отпускают. С некоторых пор я стал ею страдать. Осторожно спустившись по крутой тропинке к неспокойному морю, почувствовал себя рядом с водой значительно лучше. Когда ноги перешли с бетона на мягкий песок пляжа, протянувшийся почти на триста метров, мне нестерпимо захотелось избавиться от одежды и нырнуть в прохладные волны. Старый маяк на громовом утесе привычно подмигивал прожектором, указывая путь морским патрулям. К нему‑то я и направился. Взбираясь на самый верх по винтовой лестнице, я уже был готов признать, что идея была не самая удачная, когда увидел на бетонной площадке смотрителя маяка – старого японца Мацумото. Он приветливо помахал мне рукой и скрылся внутри. Посмотрев вниз на черные скалы полусотней метров ниже, я вздохнул и быстрым шагом осилил последние метры.

– Никак теряешь форму. Раньше вбегал за минуту, а сейчас вползаешь, словно старый инвалид или больная черепаха. – Мацумото довольно закивал, когда я по японскому обычаю снял перед порогом ботинки и слегка склонил голову в приветствии.

– Мацумото‑сан, меня только сегодня выписали из госпиталя.

– Оправдания. Они ведь как дырка в заднице – у всех имеются.

– Пощадите, учитель! Ну, какие оправдания? – возмутился я, но когда понял, что хитрый старик, таким образом, подкалывает меня, тоже не удержался от улыбки. С почтением протянул пакет с продуктами, что захватил с собой из дома. Обычно без подарков я к нему не приходил из практических соображений. С едой в последнее время обстояло туго, и старик был рад любой. Он ценил мою помощь и не переставал благодарить.

– Орегото, – снова поблагодарил Мацумото, указав на лавку у горящего камина. – Присаживайся неспокойная душа. В ногах правды нет. Отдышись.

Присев поближе к огню, я жадно протянул к нему руки, ощущая живительное тепло в пальцах. Когда туман и сырость приходят с моря, это самое действенное средство.

– Все ли у вас в порядке, учитель? Не беспокоят безымянные демоны из моря?

Японец неопределенно пожал плечами и раскурил ароматную трубку:

– По‑разному. Душа твоя полна смятения, а в глазах страх. Ты чего‑то боишься?

– Скорее, кого‑то. Меня до чертиков пугает глупость некоторых из Гнезда.

– О, серьезное заявление. Считаешь себя умнее остальных? – Мацумото улыбнулся.

– Да нет, просто осточертело бегать на побегушках. Я жажду настоящего дела.

Повесив оружие на крючок, вбитый в стену, я благоговейно снял с деревянной стойки меч в резных ножнах и, резко развернувшись, нанес хитрый финт, нацеленный в голову старика. Ничуть не удивившись и не растерявшись, тот ловко уклонился и, подхватив с другой стойки второй меч, блокировал им мой выпад. Скрестив мечи, мы быстро закружили по комнате, пока у меня не сдали нервы, и я не расцепил сцепку, отпрыгнув на несколько шагов назад. Лицо мое ожесточилось.

– Куда же делась твоя уверенность? – снова улыбнулся Мацумото. – Колебания – прямой путь к забвению, а страх за свою жизнь – эгоизм. Если будешь слишком много думать о смерти, она тебя и отыщет где не ждешь. Просто очисти мозги от всяких мыслей. Ты забиваешь голову ненужными абстракциями и переживаниями. Освободи мозги.

– Вы правы, в последнее время я раскис. Но это никак не повлияло на мою руку…

– Поглядим. Прихвастнуть ты любитель, тут не отнять. А каков ты в деле, покажет меч.

Скупо перехватив катану за середину ножен, я быстрыми шажками стал наступать, пытаясь доказать, что мои слова не пустой звук, но снова был вынужден отступить, когда старик играючи отбил мой выпад по ногам, а потом и сам атаковал, чуть не зацепив мне шею кончиком меча. Лишь чудом мне удалось уклонится от коварной атаки.

– Моя вера в моих друзьях учитель. Больше я никому не доверяю.

– Очень жаль слышать это от тебя. Подозрительность превращает человека в параноика. Учись верить людям, они способны удивлять. Но и ушами не хлопай.

Все это время мы сражались на настоящих мечах, задвинутых в ножны и скрепленных для надежности кожаными ремешками. Стук бамбуковых ножен происходил в полной тишине, пока мы, задыхаясь от усердия, старались подловить друг друга на малейшей ошибке. Это походило на смертоносный танец, исполняемый адептами религиозного культа, но, в отличие от бесполезного танца с бубном, наш был призван выявить победителя и побежденного. Почти любая точка на теле могла стать условно смертельной. Удар под мышку, выпад в предплечье, укол в поясницу – любой из ударов, достигший цели становился для неудачника роковым. Мало следить за движениями противника, необходимо предугадывать его следующие шаги, словно в шахматной партии. Суета и торопливость только мешали, но и нерасторопность – прямой путь к поражению. Когда провалилась вторая моя атака, а старик по‑прежнему улыбался, молчаливо приглашая к нападению, я зло стиснул зубы и одним рывком выдернул меч из ножен. На мгновение в глазах Мацумото мелькнул огонек удивления. Он даже опустил свой меч.

– Если не готов пролить чужую кровь, никогда не вынимай меч из ножен.

– Я знаю, учитель, – сказал я и метнул меч через всю комнату в темную тень, с верещанием выпавшую со смотровой площадки, сжимая клинок в груди. Далеко внизу раздался глухой всплеск и вибрирующие вопли. Мацумото, досадливо всплеснув худыми руками, выбежал на смотровую площадку, долгим взглядом посмотрел вниз, бормоча про себя что‑то сердито по‑японски. Я спокойно вышел следом за ним и безучастно встал рядом, облокотившись локтями о перила ограждения. Усилившийся ветерок приятно обдувал разгоряченное лицо, лаская нежными прикосновениями и соленым дыханием моря. На горизонте вырастали фиолетовые тучи, подсвеченные молниями. Надвигался шторм.

– Что ты наделал, безголовый? Этот меч стоил намного больше, чем несчастная сущность, привыкшая нападать со спины. О чем ты думал? – Старик покосился на меня, а затем, смягчившись, по‑отечески приобнял за плечи. – За это безобразие тебе придется составить мне компанию за пиалой риса с рыбой. Пойдем. Угощу тебя цветочным чаем.

– Значит, вы не в обиде за потерю меча? – осторожно спросил я.

– Как я могу на тебя обижаться? Все допускают ошибки. Ты пытался меня защитить. Но ты вернешь мне этот меч, он мне дорог как память.

Кисло улыбнувшись, я согласно склонил голову. Иначе и быть не могло.

– Рассказывай Дмитрий сан, что с тобой стряслось, и как дожил до жизни такой, если в каждой тени видишь врага. На самом деле, не все морские обитатели нам враждебны, и тот, кого ты так легкомысленно проткнул мечом, уже завтра приползет ко мне с требованием компенсации, а иначе откажется таскать из моря омаров, креветок и водоросли. Сам я не рыбак, но отказываться по твоей вине от даров моря не намерен.

– Вы же знаете, учитель, я не одобряю вашей привязанности к новым знакомствам, тем более среди морского народа. Я им не доверяю. Они, между прочим, тоже наши враги.

– Хм, спорное утверждение, – Мацумото разлил по крошечным чашкам ароматный чай. Он свято чтил чайную церемонию, каждый раз устраивая из этого настоящий спектакль.

Я отпил глоток и удивленно на него посмотрел: – Откуда это? Вкусно.

– Еще бы не вкусно. Ихтиандр где-то раздобыл, а ты его за это еще и в море столкнул в качестве благодарности. – Старик рассмеялся, наблюдая, как я виновато опустил глаза. – Злодей. Вот и доверяй после этого людям – именно так подумает мой гость из моря и будет совершенно прав. Никогда не путай протянутую руку дружбы с рукой, сжимающей оружие.

– Да, но… Вы сказали ИХТИАНДР?!

– У них нет имен ты же знаешь, это я его так назвал. Смотрел русский фильм, когда жил в Токио. Очень дружелюбный тип, любознательный и совсем не агрессивный.

– Вы имеете в виду фильм?

– Нет, я про морского гуля. Эти не горят желанием воевать с вами. Трусоваты.

– Так что мне делать? Я не могу жить в мире с теми, кто нас истребляет.

– Быть может, мы для них сами сродни лесному пожару или извержению вулкана?

– Ночной Охотник без всякой причины напал на наш вертолет. В результате погибла беременная девчушка и экипаж вертушки, а мы с Антоном переломали кости и чуть не преставились перед Господом. Это ничем не спровоцированная агрессия, и никакого иного толкования нет. А сколько раз я сталкивался с другими Обращенными – и не счесть!

Мацумото, неспешно хватая палочками вареный рис, задумался над моими словами.

– Ночной Охотник – всего лишь инструмент сродни мечу, такой же, как зомби и другие виды некроморфов. Его желание уничтожить врага, по крайней мере, понятно, а наши помыслы? Мы, когда‑то сражались за эти острова и щедро пролили здесь свою кровь. Мы убивали друг друга по указке тех, кто не видел дальше собственного носа. Мы словно глупые овцы бежали следом за пастухом, который понятия не имел, куда приведет его извилистая тропинка жизни. Я всегда утверждал, что политические мероприятия погубят этот мир. Ты и твой друг поступили не очень мудро, мозоля глаза Охотника, просто избегайте с ним встреч и не зевайте. Люди склонны носить маски, выставляя напоказ ту, что им удобна в данный момент времени. Возьмем, к примеру, тебя. С виду – обычный узколобый служака, любящий похихикать у меня за спиной, когда я путаю русские слова, но в то же время человек наблюдательный и далеко не глупый. И я никогда не считал тебя суетливым. Торопыги долго не живут. Прежде чем ввязываться в очередную авантюру, ты взвесишь все «за» и «против» и лишь потом начинаешь действовать. Раньше ты поступал иначе – сначала бил, а потом думал. С годами умнеешь сынок. Только не поддавайся суете. Не надо.

– Приятно это слышать, – допив чай, я отставил чашку в сторону.

Комплименты учителя пришлись мне по душе, ведь старик был скуп на похвалы, вместо них предпочитая расточать лишь критику и порой жестокую иронию.

– А еще ты безнадежный романтик и лентяй, склонный возводить в Абсолют разную чепуху и принимать происходящие события слишком близко к сердцу. Все твои наивные представления о добре и зле не стоят и тухлой креветки. Мир намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Невозможно ткнуть пальцем в проблему и вынести ей однозначный приговор лишь на основании своего мировоззрения. Смотри глубже, прямо в корень причинно‑следственной связи. Не сражайся с ветряными мельницами последствий, а ищи первопричину. Ты ведь не в ладах с религией? Отсутствие духовности тебе только в минус…

– Почему? Атеистом быть хорошо. Не на кого пенять, кроме себя, в случае чего…

– Ерунда! – немного резковато отрезал Мацумото. – Ты ничего не понимаешь в мироустройстве, а уже делаешь такие заявления. Неразумно отрицать существование того, кто выше твоего и моего разумения. Надмирная реальность существует, нравится нам это или нет. Творец разговаривает с нами языком жизненных обстоятельств, и то, что некоторые воспринимают как удачу или трагедию, вполне можно назвать диалогом с богом. Когда осмыслишь это, то многое перестанет быть для тебя загадкой. Поразмышляй над этим.

– Теперь вы говорите загадками, – я закинул в рот кусочек вяленой рыбы, заедая ее рисом, щедро приправленным кислым соусом. – Но я подумаю над этим на досуге…

– Хорошо, ты ведь пришел, чтобы я дал оценку твоим действиям и подсказал, что делать дальше? Тут я тебе не помощник. На эти вопросы тебе предстоит найти ответ самому. Скажу одно – с нашей последней встречи ты более уверенно держишь меч, что лично меня не может не радовать. Чувствуется твердая рука мастера. Часто практикуешь?

– Иногда, – я невольно смутился, вспомнив отрубленную голову Ивана. – Продолжим?

– Я научил тебя всему, что знаю сам. Теперь дело за оттачиванием мастерства. Тренируйся чаще, но не переусердствуй – меч, как и живой человек, тоже требует отдыха. А сейчас покажи свои глаза.

– Вы их и так видите перед собой.

– Я имел в виду ДРУГИЕ, которые. Не волнуйся, я это зрелище переживу.

Наступила гнетущая пауза, мне вдруг сделалось неуютно.

– Откуда вы про них знаете? Я никогда, никому не рассказывал…

– Разве линзы обманут человека, умеющего видеть вещи такими, какие они есть?

– Вы уверены, что хотите этого? Зрелище не для слабонервных.

Старик согласно кивнул и с любопытством принялся ждать, попыхивая трубкой.

Я долго сидел на месте, прежде чем принялся осторожно снимать контактные линзы. Моргая воспаленными веками, я нехотя обернулся к учителю, с благодарностью склонив голову, когда на его загадочном азиатском лице не дрогнула ни одна мышца. Он лишь с удовлетворением покивал головой, словно ничего иного и не ожидал увидеть. Неторопливо достав из тумбочки зеркало, медленно обратил его зеркальную поверхность в мою сторону.

– Что ты видишь в отражении?

– Я вижу… – замявшись, я пытался отвернуться от своего нечеловеческого взгляда, но отражение сверлило мне душу гипнотической силой, приковывая к себе внимание. – Я не знаю, что я вижу. Мне невыносимо осознавать и чувствовать их присутствие на своем лице.

– Неправда. Ты видишь наше прошлое, настоящее и будущее.

– Что вы хотите этим сказать? Что я давно уже один из тех монстров, с кем сражаюсь?

– Мы сражаемся сами с собой. Ты видишь ответ на все наши вопросы. Люди‑гибриды – справедливая цена за прекращение кровопролития. Эволюция безжалостна. В межвидовых битвах побеждает сильнейший. Кто бы ни нанес удар первым, победит лишь тот, кто будет умнее и хитрее своего противника и, кто умеет лучше приспосабливаться к изменчивым условиям игры. Наша биосфера пытается адаптироваться к новым правилам, и у нее это неплохо получается. Хозяева некроморфов сами вложили тебе в руки оружие против самих себя, а ты этого даже не заметил. Познай себя, как ты познал меч, и сам выберу свою судьбу, которая приведет тебя либо к миру, либо к войне. Пусть твоя рука не дрогнет в сражении. Да хранят тебя чистое небо, великая черепаха и белая лошадь.

– Белая лошадь? – изумился я. – Символ смерти? Но почему?

– Жизнь и смерть неразрывно связаны. Это две крайности одной сущности. Просто постарайся не умереть раньше срока и слушай свое сердце. Не стыдись того, кем ты становишься, и не позволяй другим насмехаться. Глупые бюрократы страшатся только за свое брюхо. Без долгих раздумий и угрызений совести они уничтожат любого, кто встанет у них на пути и кого они посчитают угрозой для своего сытого и спокойного существования. Бойся недалеких и глупых людей – они похлеще любого Охотника, но более всего опасайся амбициозных дураков, свято верящих, что истина известна только им одним.

Я решил сменить тему, потому что разговор о бюрократах портил мне аппетит:

– Простите за глупый вопрос учитель, но вы никогда не рассказывали мне, как стали смотрителем маяка. Как вас вообще допустили на стратегически важный объект?

– Это длинная и запутанная история, насыщенная кровавыми событиями, – на лицо старика набежала тень. – Я командовал гарнизоном острова во время войны и принял решение о капитуляции, когда понял всю тщетность и бесполезность сопротивления. К тому времени некроморфы распространились почти по всему миру. Федеральные представители, как и власти Японии, были слишком заняты сдерживанием этой напасти, чтобы тратить ресурсы и время еще и на островной конфликт. Я решил связаться с вашим командованием, чтобы предложить остров в качестве убежища для выживших гражданских из Приморского края. Это было разумное предложение, ведь куда проще оборонять небольшой клочок суши, чем огромную территорию. Со мной вышла на связь группа высокопоставленных офицеров, некоторые из которых сейчас являются руководителями Гнезда. Они приняли мою капитуляцию и организовали временный лагерь для беженцев. Вот и вся история.

– Значит, вас нужно благодарить за спасение? – я с уважением посмотрел на старика.

– Не спеши с выводами. Люди сменили один ад на другой, так что это спорное утверждение. Меня можно благодарить лишь за то, что я закончил войну на отдельно взятом острове. Это единственная моя заслуга. Меня наградили тем, что оставили в покое, отдав в ведение этот старый маяк, где теперь я в полном одиночестве предаюсь воспоминаниям. Я не вправе роптать на судьбу. Мои соплеменники из Южного считают меня предателем, а ваши люди до конца не доверяют. Мудрые боги ниспослали всему человечеству суровые испытания, чтобы проверить наши души на прочность и сплотить для великих свершений.

Спохватившись, Мацумото неожиданно засуетился.

– Мы очень хорошо поговорили с тобой, Дима, но если твои командиры узнают, что ты регулярно захаживаешь в гости к сумасшедшему старику, неприятностей не избежать. Лети по жизни как лист на ветру и ни о чем не сожалей. Какой смысл жалеть о том, что можно было предотвратить, когда все это уже в прошлом? Лучше сожалеть о содеянном чем, о том, что мог бы сделать, но не сделал, когда мог. Иди с миром.

Я молча поднялся с циновки и, быстро поклонившись, вышел на смотровую площадку. Мацумото вышел следом за мной и хлопнул по плечу, словно провожая в дальний путь.

– Не знаю, свидимся ли еще, главное не тупи. Так, кажется, ты любишь говорить? И еще, если по дороге домой тебе захотят сделать подарок, не отказывайся от него.

– Какой еще подарок? – я обернулся, не понимая, о чем речь.

– Увидишь, – на загадочном лице японца появилась тень улыбки.

Я стал спускаться по узким ступеням маяка, с удивлением подметив, что уже довольно темно, а, учитывая, что небеса на всей планете теперь всегда затянуты свинцовыми тучами, то вечерело в этих широтах очень быстро. Услышав шорох и плеск воды за спиной, я резко обернулся, сняв автомат с плеча, но это был всего лишь Ихтиандр, затаившийся среди камней у кромки моря. Его фосфоресцирующие в полутьме зеленые глаза без зрачков не излучали ничего кроме холодного любопытства, а главное – в них не было и следа гнева на мой поступок. Щупальца на его отвратительной физиономии постоянно находились в движении, сплетая меж собой замысловатые знаки, пока безгубый рот издавал смешные хлюпающие и чавкающие звуки. Мацумото, когда‑то пытался меня обучить языку морских жителей, которые пытались говорить посредством щупалец, но мне это не далось. Уж больно сложно и непривычно, как и язык глухонемых.

– Чего тебе? – сощурив глаза, я с подозрением наблюдал за каждым его движением.

Ихтиандр, глупо хлопая двойными веками, поднялся из воды и медленно продемонстрировал меч Мацумоты, после чего раболепно протянул его мне рукоятью вперед, предлагая принять. Рана на месте разреза давно затянулась, как и у всех остальных некроморфов, демонстрируя завидную регенерацию.

– Это мне? Ты уверен? – поразился я.

Держа морского жителя на прицеле оружия, с опаской приблизился к нему и быстро выхватил из его лап с длинными когтями покрытый слизью клинок. Ихтиандр приложил ладонь к своим глазам и указал лапой в мою сторону, после чего, ухмыльнувшись своей жутковатой ухмылкой, полной мелких зубов, медленно стал уходить прочь, пока не скрылся среди высоких волн.

– Черт! Как я мог забыть про линзы! – спохватился я, с благодарностью посмотрев вслед морскому жителю. На глаза легла привычная тяжесть и неудобство. Я стал любоваться любимым мечом Мацумото, полученный им на Окинаве еще в 1966 году от самого великого из мастеров мечей Хатори Хансо. Я обернулся в сторону маяка, но на смотровой площадке уже никого не было. Меч был великолепен, нечета той неуклюжей поделке, что я себе смастерил в автомастерской из куска стальной арматуры и пластика. Это было настоящее произведение искусства. Точка максимального прогиба лезвия располагалась около порожков мати, примерно на одной трети общей длины от среза хвостовика, примерно там, где меч соприкасался с талией своего хозяина. Это был самый удобный меч, который я, когда‑либо держал в руках и самый смертоносный. Такой подарок дорого стоит. Значит, Мацумото и вправду признал во мне равного и дал понять, что учить меня больше нечему.

Рокот двигателей застиг меня на подъеме в гору, когда группа БТР и несколько крытых брезентом сто тридцать первых ЗИЛов направили на меня мощные прожектора.

– Эй, выключите свет! С ума сошли? – возмутился я, закрывая лицо руками.

– Так, так, кто это у нас здесь? Неужто капитан Алёшин? И где это мы так долго бродим в столь поздний час? – спросил меня строгий голос.

– Искупнуться захотелось! – отрезал я, игнорируя недовольство на лице человека.

– С мечом в одной руке и автоматом в другой? Сомнительное удовольствие и опасное. А может, забегал в гости к смотрителю маяка? Я велел тебе держаться от него подальше. Он сумасшедший и ничему хорошему не научит.

– Может быть, и так, а может, и нет.

Полковник Высоков, ворча под нос о юности, сделал мне знак следовать за ним. Меня радостно приветствовали, когда я проходил мимо знакомых бойцов.

– У меня для тебя ответственное задание, Алешин. Ты с моим приказом ознакомился?

– Если с тем, что обязывает меня отправиться на плавучий консервный завод, то да, и я считаю это решение ошибочным. Так я и сказал Кобелю, швыряя ему в морду его бумаженцию – с вызовом ответил я.

– Понятно. Впрочем, ничего нового. Тебе доставляет удовольствие доставать людей?

– Если бы мне нравилось доставать людей, я бы работал акушером.

– Не умничай, Алешин.

– Помилуйте, полковник! Я родился умным.

– Остряк, прибереги свои казарменные шутки для товарищей. Завтра утром ты возглавишь группу наблюдения за местностью и мне все равно, что ты об этом думаешь. Возражения не принимаются. Это приказ с самого верха, понял? Не знаю, что ты там наговорил Кобелю, … точнее Погребному Степану Федоровичу, но такой свекольно‑красной физиономии я давно не видел! – неожиданно полковник расхохотался, а потом снова стал серьезным. – Не лезь на рожон капитан, мало тебе неприятностей, так еще настроишь против себя генерала. Я терплю все твои наглые, вызывающие выходки лишь по одной причине – ты всегда блестяще выполняешь все мои поручения и просьбы. Не злоупотребляй нашей дружбой. Забирайся внутрь. Только попробуй улизнуть по дороге, и я тебя отправлю на такую работу, по сравнению с которой теперешняя покажется сущим раем…

– Хуже, чем сейчас? Сомневаюсь, – я мученически последовал за полковником.

– И давай без своих обычных фокусов. Мне сейчас не до шуток.

Закрыв за мной откидной борт кузова, Высоков вернулся в головной БТР, и конвой в составе десяти грузовиков и четырех бронетранспортеров продолжил путь по пустынным улицам военного городка в сторону горы Томари. Мы немного задержались в городке, пока ожидали других солдат и офицеров. В кузове никого не было кроме меня и груды ящиков с боеприпасами, поэтому я соорудил из них себе нечто вроде трона. Сидя на гранатах с патронами, я принялся счищать с лезвия меча застывшую слизь Ихтиандра. На одной из остановок неподалеку от военного кладбища, где хоронили прах погибших солдат, ко мне присоединился, вы не поверите, Антон, вооруженный до зубов. Он молча уселся рядом со мной и стал сосредоточенно строгать ножом какую‑то кривую ветку.

– Как настроение напарник? Выглядишь как покойник, пролежавший неделю в земле, – уколол я его, наблюдая как его лицо начало приобретать нормальный цвет. – А чего это ты забыл на кладбище в столь поздний час? На работу сюда устроился сторожем?

– Проведал Анну, – буркнул напарник, откинув обструганный сучок.

– Все никак не успокоишься? Два месяца прошло, а ты никак не забудешь ту девчонку.

– И никогда не забуду, и давай не будем об этом! Мне неприятна эта тема, серьезно.

– Ну и балбес! – хмыкнул я, возвращаясь к чистке меча. – Вынь штопор из своей задницы и засунь себе в голову, чтобы там хоть что‑то извилистое было.

Антон окинул меня хмурым взглядом и раздраженно уставился на петляющую позади конвоя дорогу. Сейчас он не горел желанием общаться ни с кем.

Мы не поехали к горе Томари, а сразу направились на юг, к резервным вертолетным площадкам. С этих площадок многие улетали на задания, но лишь единицы возвращались обратно. Южная оконечность была самым опасным и смертоносным местом на всем острове. Контроль над тамошней территорией осуществляли аэромобильные подразделения, в связи с нехваткой топлива, вынужденные уменьшить количество боевых вылетов. Единственная железнодорожная ветка находилась в плачевном состоянии, приведя к нескольким крупным авариям бронепоездов. Сейчас ее спешно реконструировали для более эффективного снабжения “Южного” железной рудой, взамен так необходимого продовольствия. Наблюдая за мрачным напарником, мне сделалось невыносимо тоскливо, поэтому я как можно небрежнее спросил его, замаскировав нотки юмора под серьезную интонацию.

– Послушай, мне это дело нравится не больше твоего, но мы не полезем на судно, а просто проведем разведку, наблюдая за всем из укрытия. Кстати, – как можно небрежнее спросил я Антона, проверяя затвор автомата. – Знаешь, как заинтересовать идиота?

Антон, подозрительно посмотрел на меня, но не углядев подвоха, буркнул.

– Нет, – а после минуты напряженных раздумий с любопытством спросил. – Как?

– Я тебе завтра скажу! – ухмыльнулся я, а потом громко расхохотался, довольный, что маневр удался. Лицо Антона на мгновение окаменело, а потом кулаки гневно сжались, когда он сообразил, что я над ним в очередной раз потешаюсь.

– Вижу, твоя мама при беременности не отказывала себе ни в чем. Это ты типа пошутил, клоун?

– Можно и, так сказать. Я устал от вида твоей постной физиономии.

– Ни хрена не смешно! – возмутился Антон, но уже через минуту улыбался.

Конвой въехал за проволочное ограждение, проехал три блокпоста, усиленных бронетехникой, и быстро покатил по серому бетону мимо одноэтажных бараков и ангаров. Над головой пролетела боевая группа вертолетов Ми‑24, возвращавшихся с задания. Один из них отделился от группы. Описав несколько кругов вокруг нашего конвоя, в вихре воздуха и облаке пыли сначала завис неподалеку от нас, а потом грузно приземлился.

– Алешин, дуй мухой в командную шишигу и надень боевую сбрую. Пять минут тебе на сборы! – стараясь перекричать гул винтов, приказал Высоков. – Сергеев, собери своих людей и проследи за погрузкой во вторую вертушку. Вы – передовая группа, наши глаза и уши. Мы не можем соваться в опасный квадрат, не зная ситуации. Группа капитана Алешина выдвинется к объекту и произведет первичный осмотр. С разведывательного самолета передают, что пока в округе спокойно и никакой некроморфной активности не наблюдается. Итак, господа, теперь каждый из вас знает свою роль в этом шоу. Не влезайте ни в какие сомнительные передряги и не проявляйте излишнюю инициативу, граничащую с халатностью. Ограничивайтесь только наблюдением. Обо всем докладывайте своевременно, не дожидаясь, пока ситуация выйдет из‑под контроля. Удачи всем. По коням господа!

Пока в кузове командной машины ГАЗ‑66 я спешно надевал бронежилет и выбирал себе подходящее оружие, обе группы уже собрались рядом с вертушками. Вслед за нами должна была отправиться по земле поддержка в составе десяти танков Т‑90, тяжеловооруженная рота саперов на двух бронепоездах и три взвода генерала Сухарькова, в чью задачу входило выйти в район операции и взять в случае непредвиденных ситуаций все под свой контроль. Операция намечалась армейская, без участия гражданских, но когда я увидел у входа в командный бункер знакомые светлые волосы, я сразу понял, что мне чего‑то не договаривают, а иначе с какой целью здесь заведующая терапевтическим отделением, по совместительству – главный генетик Гнезда? Приехавший вместе с ней генерал Воронин был как всегда многословен и суетлив, заранее обещая всем участникам операции в случае успеха отдых и дополнительные пайки. Пожимая на прощание каждому бойцу руку, он остановился передо мной, не зная, что предпринять. С холодом в глазах и плохо скрытой неприязнью нехотя протянул и мне ладонь для рукопожатия, но я проигнорировал его жест, сделал вид, что не замечаю.

Генерала моя небрежность буквально взбесила. Он даже побагровел от такой наглости:

– Капитан, давайте баш на баш. Я понимаю, этот остров слишком тесен для нас обоих, но постарайтесь хотя бы соблюдать элементарную субординацию перед вышестоящим начальством. Я тоже не в восторге от вашего участия, пусть Высоков и другого мнения. Будь моя волю и избыток резервистов, Вы бы у меня не вылезали с гауптвахты и нарядов.

– Генерал, я тоже понимаю, что мы все в одной лодке и все такое, но давайте не будем лицемерить, тем более, накануне столь серьезного «мероприятия», – последнее слово я разве что не выплюнул, словно мне в рот попала какая‑то гадость. – Вся эта операция – серьезная ошибка, которая нам всем дорого обойдется. У меня нюх на неприятности. Это западня. У нас не осталось людских резервов именно из-за подобных рисковых предприятий.

– По‑вашему, капитан, я уже не человек, раз я начальник и вынужден с болью в сердце принимать ответственные для всех решения?

– Со всем уважением, генерал, нам не нужен человек, похожий на начальника – нам нужен начальник, похожий на человека!

– Начальник не всегда прав, но он всегда начальник, – парировал генерал.

– Ничто не вечно под луной. Времена меняются, как и люди.

Небрежно отдав ему честь, я первым забрался внутрь грузового отсека вертолета.

– К сожалению, дураки не мамонты, все не вымрут… – тихо добавил я, но так, чтобы Воронин услышал. Генерал раздраженно махнул рукой пилотам и, пригнувшись, стал бегом удаляться в сторону командного бункера. На минуту из бункера показалась Светлана. Воронин, обняв ее за тонкую талию, со всей страстью поцеловал в губы. А как же иначе? Они ведь счастливые муж и жена. Отвернувшись от иллюминатора, я сел прямо на пол отсека, как и остальные бойцы, мрачно приготовился ожидать окончания полета. Лопасти ускорили вращение, вертолет нехотя оторвался от взлетной площадки, меся воздух изо всех сил. Никто из моей группы не сказал мне ни слова, но чувствовалось их молчаливое одобрение моего поступка. Эти люди были готовы пойти за мной хоть в огонь и воду, и никакое мнение генерала не могло этого изменить. Воронина не любили за непомерные амбиции и презрение к боевому братству. Он был типичным штабистом со всеми вытекающими, но хуже всего никогда лично не участвовал в боях с некроморфами, марал руки исключительно чернилами подписывая очередной приказ или разнос. Как стратег и тактик он тоже из себя ничего не представлял, так что солдатского уважения не испытывал. К счастью он был один такой чистоплюй в совете Гнезда, из-за чего ходили слухи что скорее всего он недолго будет там находится на столь высокой и ответственной должности.

Выкрашенная в темно‑зеленые и грязно‑коричневые разводы камуфляжа, боевая винтокрылая машина набирала высоту и уже через минуту в полной тьме летела на высоте двухсот метров. Вооруженная на внешних подвесках комплексом управляемых и неуправляемых ракет, четырьмя авиационными пушками, приборами для всепогодного и ночного боя, она хищно выискивала цели на земле, где на открытой травяной равнине, и заяц не спрячется. Когда мы опустились пониже, черные зрачки стволов с жужжанием раскрутились, но из них не вырвались огненные цветки залпов – второй стрелок отчего‑то передумал работать по целям, обнаруженных радаром. Вероятно, это оказалось какое‑нибудь безобидное животное или камни, сорвавшиеся с утеса в море. Мы летели вдоль кромки воды из соображений безопасности. На данном участке суши, спрятаться от наблюдения было проблематично, в то время как в глубине острова начинался густой кустарник и редкие рощи, где мог спрятаться хоть слон. Учитывая, что все создания ночи не фиксировались на тепловизорах, их нахождение и обнаружение было делом непростым, тем более в ночное время, когда они находились в родной стихии и чувствовали себя хозяевами ситуации.

– Капитан, вы, когда‑нибудь видели, что‑либо похожее? – тихо спросил сержант.

Я подобрался к иллюминатору и с любопытством проследил за его взглядом. Сначала я видел только тучи, далекие всполохи молний да редкие звезды в разрывах облачности, потом появилось нечто неописуемо длинное и темное, на полгоризонта, с хаотично двигающимися конечностями и гигантскими перепонками.

– Да, видел, когда был в плену на Хоккайдо, – признался я, не сводя взгляда с небесного чуда. – Японцы называли их Син‑но камаэ или Небесные отцы. Эти существа вроде как стражи небесных врат. На самом деле никто не знает, что это такое. Они просто парят вдали от суши над морем, распыляя облака токсичных газов.

– Что означают японские слова?

– Син‑но камаэ? Так называется коварная позиция с мечом. Это когда острие направлено прямо на тебя. Неопытный противник будет поражен зрелищем. Напуган твоим горящим взором и не сумеет вовремя распознать начало атаки. Как-то так.

Достав прибор ночного видения, я надел его на глаза и снова перевел взгляд на горизонт: – Так и есть. Взрослая особь, примерно сто сорок метров в длину. Двигается параллельным курсом на юг, юго‑запад. Он нам ничем не угрожает, если не подлетать к нему слишком близко. Вблизи этого чуда мощные электромагнитные завихрения, от которых выходят из строя любые электронные приборы. Отказавший двигатель – это верная смерть.

– Ну, и что это? Гигантский спрут, решивший немного полетать?

– Этого никто не знает, – повторил я, разглядывая парящее среди туч чудо. – Обычно они не отдаляются далеко от большой земли, залетая так далеко в наши края, но этот – исключение. Они появились примерно в одно время с некроморфами. Некоторые считают их разносчиками инфекции. Что касается меня, то я так не думаю. Это что-то другое.

– Три минуты! – выкрикнул пилот из кабины.

Желтый свет над головой сменился красным. В предрассветных сумерках, когда липкий туман приходит с Тихого океана, а призраки тьмы забиваются в глубокие норы, дожидаясь вечера, им на смену приходим мы – спецназ дальней разведки.

Я первым покинул грузовой отсек вертолета, спустившись вниз по тросу, уклоняясь от хлещущих по лицу ветвей деревьев. Остальные бойцы не отставали от меня ни на шаг, зорко наблюдая по сторонам. Вертушка с рокотом пролетела над головой, и лишь потревоженные порывами ветра тучи кровососущих насекомых свидетельствовали о незваном госте. Жестами указывая направления движения, я вел отряд к побережью, где, по данным, и находилась цель нашей миссии – плавучий консервный завод. Нас специально высадили в отдалении от него, чтобы мы успели проверить все подходы к берегу и выяснить самый оптимальный маршрут для конвоя. Я по собственному опыту знал, как мало шансов уцелеть небольшому подразделению без тяжелого вооружения, когда по твоим следам идет Толстяк или еще более опасное дьявольское отродье – Ночной Охотник. Спрятавшись за толстым стволом столетней ели, я только сейчас сообразил, что с последнего моего посещения этой части острова многое изменилось. Откуда здесь такой густой папоротник высотой с человека, когда еще год назад здесь, кроме пары рощ и низкого кустарника, ничего не росло? Растения с мясистыми стеблями и листьями с ярко‑алой расцветки выглядели слишком непривычно. Они явно выбивались за рамки привычных вещей.

– Капитан, – тихо позвал радист. – Приказ из штаба. Нам нужно сменить направление на запад. Мы должны выйти к железнодорожной ветке. Штаб хочет знать, в каком она состоянии и не повреждена ли землетрясениями и оползнями. По этой ветке двигаются бронепоезда, а авария поставит под угрозу всю операцию.

– Не самая лучшая идея плестись через болото, но нам не оставили выбора. Что на биосканере? Есть отметки?

– Полная тишина. Даже зверье попряталось по норам.

– Хреново! Не иначе где‑то затаился Толстяк. Этот сукин сын весьма хитер, проворен и постарается заманить нас в западню. Глядите в оба, ребята.

– У нас есть ршаги. На Толстяка должно хватить с лихвой.

Сержант имел в виду гранатометы системы РШГ‑1 и РШГ‑2. Современные методы ведения боевых действий требовали от гранатометного вооружения наличия новых, зачастую необычных свойств. Как показал опыт боев, применение традиционных кумулятивных боеприпасов зачастую недостаточно эффективен. РШГ‑1 с модульной головной частью в термобарическом снаряжении – индивидуальное средство вооружения солдата, обладающее высокой эффективностью кумулятивного, фугасного, осколочного и зажигательного действия одновременно. Дальность прицельной стрельбы – шестьсот метров. В конструкции гранатомета реализован формирующийся при взаимодействии с преградой кумулятивный заряд, поражающий даже легкобронированную технику. Другими словами, если такой заряд угодит в Толстяка, то даже его крепкая, как кора дуба кожа не спасет его. Но это в идеале. Очень сомневаюсь, что эта болотная нежить будет спокойно ожидать, пока в нее выстрелят. Толстяки нападают из засады, они мастера маскировки.

Хмурый спецназовец с погонялом Лютый, а по фамилии Каплев, бесшумно опустился рядом со мной в траву. Он был моим лучшим следопытом и хорошо смыслил в засадах.

– Я организую отвлекающий маневр для борова, а ты проведи остальных самым коротким маршрутом прямо через болото, – приказал я ему в полголоса. – Выходите к железной дороге и тут же радируйте. Дождитесь меня на заброшенном элеваторе. Если не приду через пару часов, бери командование на себя. Не нужно возвращаться за мной.

Лютый коротко кивнул и мгновенно растворился среди зарослей папоротника. Дождавшись, пока группа отойдет на значительное расстояние, я достал из аптечки свое заветное средство – пузырек с зеленкой – и уронил пару капель в воду. Если этого покажется борову мало, тогда я уж и не знаю, чем его еще подманить. Не знаю, почему, но зеленка действовала на Толстяков, как валерьянка на котов.

– «Может быть, здесь и нет никакого Толстяка?» – внезапно засомневался я.

В полусотне метрах от берега из цветущей водорослями тухлой воды медленно всплыла со дна чудовищно раздутая туша в гноящихся язвах и стала медленно дрейфовать к топкому берегу. Наверное, до того, как стать некроморфом, этот несчастный был моряком. Рваный ворот с кусками тельняшки до сих пор болтались у него на шее, а на плече отчетливо чернела проступающая на синюшной коже татуировка русалки, делавшей минет матросу.

– Ах, вот ты где шалун! – я медленно пятился от топкого берега. – Давай за мной.

Мутные глаза впились в меня злобным взглядом пытаясь загипнотизировать, но такие штучки со мной не проходили. Теперь необходимо увести Толстяка за собой подальше в чащу леса, а потом где‑нибудь оторваться от него, а еще лучше по-тихому прикончить. Некроморфы этого типа быстро бегать на своих пухлых ножках не могли, зато Толстяк мог ревом поднять на уши половину округи и плюнуть с убийственной меткостью парализующую слюну на добрый десяток метров. Если эта гадость попадет на одежду и просочится сквозь ткань – тогда крышка. Именно таким образом эти жирные твари пополняли свою популяцию, а проверять это на собственной шкуре я не собирался. Бородавчатая туша с трудом выползла из грязи. Шатаясь, словно пьяный, Толстяк встал на четвереньки, и, жадно причмокивая черными губами, стал принюхиваться обрубком носа к траве, где минуту назад находился я. Он с невероятно глумливой гримасой расплылся в подобии злой улыбки, вывалив из слюнявого рта опухший раздвоенный язык.

–Чего ждешь морячок? – громко позвал я из кустарника. – Особого приглашения?

Огромная туша задрожала и, шустро побежала в мою сторону, забавно семеня пухлыми ножками. Теперь уже я убегал от него, продираясь сквозь кусты, уводя некроморфа к старым рудникам. Геологи в свое время знатно поработали в этих местах, изрыли всю местность. Не знаю, нашли они то, что искали, или нет, а вот шахт и шурфов оставили свыше трех десятков. Если заманить жирдяя в одну из них и завалить выход направленным взрывом, пускай там бродит и орет хоть до скончания времен. Радостно предвкушая дальнейшую судьбу Толстяка, я не сразу заметил, как из заброшенного дома староверов, выползло четверо мычащих зомби, увязавшихся следом за мной. Эти были большими живчиками, учитывая скорость, с которой они меня преследовали. Когда к ним за компанию присоединился Ночной зодчий – очень странная мутация медведя – я понял, что все идет не совсем по плану. Если так пойдет и дальше, я увлеку за собой половину нежити округи, а вот хватит у меня, потом сил от них отбиться, я был не уверен.

Накрутив на автомат глушитель, быстро оглянулся. Упрямые спринтеры косолапили, словно пьяные матросы, уже в каких‑то двадцати метрах от меня. Я, не целясь, дал по ним пробную очередь разрывными пулями. Твари не обратили на это внимания, даже когда одному из них оторвало руку по самое плечо, а вот Ночной зодчий споткнулся и уткнулся безухой башкой в траву. Псевдо медведь с отстреленной нижней челюстью с ревом встал на задние лапы, но тут вторая автоматная очередь практически перерубила его поперек туловища. Яростно извиваясь на земле, он с глухим треском рвущихся сухожилий и переламывающихся позвонков старался отделиться от безвольно болтающихся задних лап.

– «Один готов!» – но радость моя была преждевременной.

Верхняя часть Зодчего выпустила длинные, как у паука, белесые лапы и быстро поволокла хозяина за обидчиком. Зеленые кишки упрямо тянулись следом за ним, извиваясь, словно змеи. Чем глубже в лес, тем толще некроморфы – пришла на ум дурацкая мысль.

Сверившись по наручному коммуникатору спутникового позиционирования, я понял, что могу не успеть добежать до шахты с такой толпой за спиной. Скоро начнется густой подлесок и вот тогда мое преимущество в скорости будет сведено практически к нулю.

С разбега ухватившись за толстую ветку, я принялся взбираться вверх, когда зомби стали бесноваться вокруг дерева. Дрожащими руками, достав из подсумок одну из двух тщательно оберегаемых термитных гранат, я выдернул чеку и швырнул ее им под ноги. Короткая ослепительная вспышка и объятые пламенем фигуры забегали по поляне.

Я помрачнел, встретившись с мутным взором хмурого Толстяка. Он как раз, с трубным воплем проломив кусты, выскочил на поляну, бешено озираясь по сторонам. Подо мной разгоралось жаркое пламя, пока некроморфы очумело бегали по поляне, пытаясь сбить огонь. Интуитивно почувствовав, что через секунду Толстяк плюнет своей ядовитой слюной, я без раздумий спрыгнул с дерева – чуть не вывихнув по ходу щиколотку – и резко перекатился в сторону. И вовремя. Плевок густо заляпал ствол несчастного дерева зеленой гадостью и душем выплеснулся на то место, где я только что находился.

– «Пора заканчивать с этим!» – решил я и в последнем усилии пробежал стометровку до черного зева шахты, увитой ядовитым плющом. Достав на бегу бутылек с зеленкой, поспешно швырнул его в сырую могильную тьму шахты, после чего поспешно заминировал взрывчаткой свод входа, то и дело оглядываясь через плечо.

Я едва успел найти себе укрытие, как на поляну вывалился жирный некроморф и с трубным ревом ринулся в тоннель. Подождав, пока он зайдет внутрь, я с величайшим облегчением активировал радиодетонатор. Переждав грохот камнепада и клубы пыли, я невольно улыбнулся, представив, как Толстяк внутри горы пытается орать.

Настроение сразу улучшилось, но потом я сообразил, что шум привлек новых тварей. На меня набросились две гнилые половины Зодчего, прямо с места, совершивших прыжок в стихийном порыве покарать прыткую жертву. Хвататься за автомат и стрелять в четверть тонны мертвечины, способной инерцией перевернуть легковой автомобиль, было как минимум глупо. Ловко уклонившись и отбежав на несколько шагов в сторону, я выхватил из‑за спины катану Мацумото. Бритвенной остроты металл стал шинковать беснующуюся тушу Зодчего на отдельные фрагменты, отсекая от нее одну часть за другой. Катана, не прерывая своей смертоносной мелодии, пригвоздили голову нежити к дереву. Одним движением высвободив ее, я рассек череп Зодчего, словно дыню, на две равные половины. Швырнув в смердящую кучу подергивающихся останков вторую термитную гранату, поспешно отошел от разгоревшегося пламени.

Очистив лезвие от крови пучками травы, прислушался. Лес как лес, вот и птица где‑то зачирикала. Привычно зажужжали комары и мошки, словно ничего противоестественного и не произошло. Если бы не дергающиеся в огне куски плоти, можно подумать, что все это мне просто померещилось. Вот так же считали и люди, когда первые случаи вспышек Радости жизни начали распространяться, начав свою деятельность с сельской местности, а потом перекинулись на большие города. Поднявшуюся панику не передать словами, когда тысячи, а затем и сотни тысяч некроморфов, кидались на еще нормальных людей, чтобы за их счет пополнять свои ряды. Это не зараза и не инфекция. Это намного хуже. Неведомые силы, выпустившие на свободу эту мерзость, наверное, долго все обдумывали, прежде чем решиться на этот дьявольский шаг. Мертвые убивают живых, ну разве не бред? Против нас не выставляли чужеземных армий, а просто изводили одного за другим, используя для этого твоего павшего соплеменника. Все некроморфы, когда‑то были людьми. Обыкновенными гражданами со своими маленькими горестями и радостями. Они, как и все, ходили на работу, законопослушно платили налоги, любили, предавались веселью. Миллиарды живых особей копошились на задыхающейся планете, пораженной недугом под названием – человечество. Мы очень быстро развивались, изучая такие запретные и могучие тайны Вселенной, как синтез трансурановых элементов, квантовые технологии и гравитационные поля. Вероятно, все это кого‑то жутко раздражало и нервировало, раз он нанес удар первым.

Вложив меч в ножны, я волчьей рысью побежал догонять товарищей. Возможно, Мацумото и прав, когда предостерегал от драки со своим отражением. Я срублю сотню голов, но среди них не будет ни одной, которая по‑настоящему заслуживала этого. Мы бьемся сами с собой и неуклонно проигрываем. Кто бы ни победил в войне, истинный автор этого кошмара останется в выигрыше, пожиная плоды своих трудов. Пора искать альтернативные пути решения нашей общей проблемы. Возможно еще не все потеряно.