Читать книгу Фантаст и звёзды - Игорь Валерьевич Мерцалов - Страница 1

Уж не подколол ли меня дед Гриша?

Я говорил о вдохновении, а он дал совет, исполненный убийственно серьёзного житейского прагматизма:

– Если что-то хочешь найти, вспомни, где таскался с этой штукой, авось и смекнёшь, в какую дыру сронил.

Я принял его невежество за чистую монету и только рукой махнул. Незачем растрачивать красноречие. Что может дед Гриша, плоть от плоти чернозёма, смыслить в страданиях сетевого писателя?

Он сухой и жилистый, угадывает погоду по утреннему ветерку, а клёв на старице по форме облаков, или, может, по росе, или по кофейной гуще. В его корявых пальцах воскресают, казалось бы, отжившие своё вещи. Земля словно выталкивает ему навстречу всё лучшее, что может произвести. Он ехиден и добр, серьёзен и насмешлив, он в каждую минуту знает, о чём думает или может подумать каждый из сельчан – причём, насколько могу судить, сроду ещё не ошибался.

Но за всю жизнь, во всяком случае, после «Капитанской дочки», дед Гриша не читал ничего сложнее районной газеты.

Как рассказать такому человеку о метаниях творческой натуры? Как объяснить ему чувство, которое накатывает, когда проверяешь статистику трёх своих книг и видишь, что число читателей второй год не может перевалить за сотню, а в комментариях плесневеют положительный отзыв «Ничего так, легко читается» и отрицательный «Автор, завязывай с травой»?

Я грустно допил чай.

– Забудь, деда Гриша. Спасибо за угощение.

– Ну, теперь и на боковую, – охотно кивнул он.

Дед Гриша уже давно клевал носом. Деревенские жители, как известно, встают с петухами. К деду Грише это не относится. Он встаёт, чтобы разбудить петухов.

– Ты ложись, деда, а я пойду на звёзды погляжу, – сказал я, надвигая шлёпанцы.

– Припёрло?

– Да нет же! Это другое. Это в душе…

Он внимательно посмотрел на меня, пряча недоумение, и сочувственно посоветовал:

– Спал бы ты. По грибы ж завтра собрались.

– Не заморачивайся, деда, всё равно не поймёшь. Просто в городе звёзд не бывает…

– Ах, ну… Лады, сходи посмотри, как они там.

Я шагнул в сени, нащупал входную дверь, открыл её… и повернул назад. Дед Гриша убирал со стола посуду.

– Что, насмотрелся?

– Да нет, просто темно, хоть глаз коли. Я фонарь возьму.

Фонарь стоял на полке над вешалкой. Я потянулся за ним, потом сообразил, что веду себя по-свински, и задержался, чтобы помочь деду Грише с посудой. Потом он пожелал мне доброй ночи и отдёрнул занавеску в зелёный горошек, за которой подле печки пряталась его кровать, а я наконец пошёл искать вдохновение.

Миллион звёзд ждал меня, но я не стал стоять посреди двора, запрокинув голову. Лучше всего для моих планов подходила лавка, стратегически расположенная в огороде, неподалёку от колодца. Я отыскал её, подсвечивая себе фонарём, и лёг на спину.

Издалека слышалась приглушённая песня сверчка. Над полоской малинника трепетали невидимые крылья. Ноздри щекотал аромат ночной фиалки, притулившейся рядом с парником. Порыв ветра прокатился по вселенной дремотным шёпотом листьев.

И надо всем возвышалось недостижимое совершенство звёздного неба.

Я потянулся, каждой клеткой впитывая полузабытое с детских лет наслаждение летней ночи. Сколько удивительных историй роилось когда-то в моей голове под этим куполом красивейшего из храмов природы! Наверное, уже тогда я знал, что когда-нибудь займусь писательством.

Вот только не знал, насколько неблагодарным окажется это занятие. Ну что, что нужно читателям? Они готовы мегатоннами глотать всякую чепуху, но упорно проходят мимо концентрата всего, что сами же любят…

…Я подсигивал от восторга, когда писал «Кровавые звёзды». Там у меня Ярослав Зарубин, бывший десантник и преподаватель истории, попадает в альтернативное прошлое и меняет ход войны. Банально? Хо-хо, вы просто ещё не дочитали до середины, где Ярослав узнаёт, что эта версия параллельной реальности имеет существенные отличия от нашего мира. Вторая мировая война оказывается только ширмой, за которой разворачивается борьба вампирских кланов, колдовских ковентов, волколачьих стай, ведьмачьих орденов и прочих масонских лож. Ярослав, уроженец другого мира, неуязвим для магии, и становится ценным агентом СМЕРКа. Он сражается с врагами всех мастей и уверенно ведёт альтернативный СССР к мировому господству.

Чего не хватает? Попаданцы популярны? Вот он – воплощение идеального героя нашего времени: крут, благороден, обаятелен, и даже самый внимательный пользователь Википедии не уличит его в некомпетентности.

Патриотизм? Хоть залейся.

Альтернативная история? Нате!

Тайные общества, теории заговора? Россыпью: есть даже засекреченная Инквизиция, которая предлагает сотрудничество СМЕРКу, но Ярослав выясняет, что она полностью контролируется итальянскими фашистами-вампирами, а через них – верховным личем Гитлером.

Никаких заморочек! Никакого двойного дна и скрытых смыслов. Персонажи просты и понятны, внутри ровно такие же, как и снаружи.

И юмор есть. СМЕРК – это «смерть колдунам». Ну смешно же?

Единственной реакцией на книгу в Интернете был…

Шлёп!

Пощёчина самому себе пропала даром: комар увернулся и пошёл крутиться у меня перед лицом, невидимый в темноте. В его тоненьком «з-з-зь» мне послышалась насмешка.

И он был не одинок. Не веря своему счастью, вокруг меня собиралась орда мелких кровососов. Воздух вибрировал от «з-з-зь». Одни зудели, предвкушая роскошный ужин, другие нахваливали мой вкус – я осознал, что у меня уже чешутся тыльная сторона правой ладони, левая щиколотка, шея.

Едва не споткнувшись о колышек, к которому был подвязан крайний куст помидоров, я кинулся в избу.

Зажимая фонарь, чтобы светить тонким лучиком, я старался двигаться совершенно беззвучно. Тем не менее, дед Гриша меня услыхал и недовольно завозился за занавеской.

– Прости, деда. Комары… – сказал я, ковыряясь в своей барсетке.

– Ложись уже!

– Я скоро, правда…

Спрея от насекомых в барсетке не оказалось. Ну конечно, я пользовался им сегодня несколько раз и держал под рукой. Подедуктировав, я вспомнил, что «под рукой» было где-то на подоконнике. Я подходил к открытому окну со двора, опрыскивал себя, а потом ставил бутылёк обратно – за старый фарфоровый кувшин, чтобы солнцем не нагревало.

Скрипнув половицей, я двинулся к окну, звякнув кувшином, отыскал спрей, а отступая к двери, наступил на хвост Ваське, был им грубо обмявкан и заполучил царапину на ещё не укушенной комарами щиколотке.

Дед Гриша выразительно вздохнул и повернулся на другой бок.

С горящими от стыда ушами я выскользнул наружу.

Комары в огороде встретили меня как родного, но их радость быстро сменилась горьким разочарованием. Основательно полившись дезинсектантом, я снова лёг на лавку.

Звёзды встретили меня всё тем же величавым хороводом. Он не прервался. Смотрел ли я на небесных светляков, отвлекался ли, погружался мыслями в прошлое, воевал с комарами, будил деда Гришу и кота Васю – они продолжали сиять и кружить.

Звёзды, скажите, как мне быть?

О звёзды, вы знаете толк в мечтах – вы столько их пробудили! – дайте совет, что мне делать с моими?

Итак, я постарался соединить в своей книге всё лучшее, что находил в литературных произведениях современности. «Кровавые звёзды» получили два прочтения и комментарий «Автор, завязывай с травой».

Недели три я ждал, когда картина изменится. Потом начал думать:

Начал со знаменитого вопроса: «Кто виноват?» Тут всё было очевидно: неблагодарный читатель, которому не угодишь, и все остальные авторы, которым как раз в последние недели посчастливилось – просто по-свински повезло – выложить свои опусы, затенившие мой шедевр. До круглого числа в список виновных попали разные медийные персоны, они ведь тоже перетягивали на себя внимание. Публика пристально следила за ними в то время, когда следовало просеивать информационное пространство в поисках новых литературных бриллиантов. Ну, и Голливуду в целом досталось от меня. Заокеанские киноделы так не вовремя взялись засорять экраны супергероями, сбивая волну вампирской популярности…

Вопрос: «Что делать?» дался уже нелегко. И всё-таки я нашёл ответ на него…

Ответ подсказали умные люди, которые щедро рассыпают перлы мудрости по Интернету, научая, как из неудачника превратиться в успешного человека. Прежде, чем что-то делать, нужно изучить рынок, советовали они. Поначалу идея казалась нелепой тратой времени, но я себя переломил и посвятил пару месяцев тщательному анализу ассортимента электронных книжных магазинов.

Результат изысканий вверг меня в ужас: для того, чтобы стать популярным, мне следовало… быть женщиной.

И километрами писать мелодрамы про то, как разочарованные в жизни, либо бойкие, но в глубине души ранимые девицы вращаются по сужающейся орбите вокруг бизнес-принцев на белых «ламборджини».

В фэнтези царила та же белиберда: умеющие постоять за себя, но в душе нежные и ранимые ведьмочки, принцы… Принцы почему-то в основном были тёмные, и среди них даже встречались вампиры. На короткое время я затрепетал в приливах вдохновения. Но потом, как выражается дед Гриша, «охолонул», напомнив себе, что всё равно не стану женщиной. А если и стану, вряд ли буду писать о том, как завоёвывается любовь списанных с Ретта Батлера весёлых негодяев или заживо хоронящих себя мужественных красавцев, чьи сердца изранены неудачами первых юношеских страстей.

Тем не менее, эта любительская маркетология принесла кое-какие результаты: до меня начало доходить, что у читателей (вернее, у читательниц, которых на порядок больше) в фаворе высшие круги общества, аристократичность, утончённость, зарубежные курорты, приметы красивой жизни…

Ничего общего с кирзово-гимнастёрочным миром «Кровавых звёзд», где посланцы Ватикана месили грязь колёсами «студебеккера» и даже от фюрера несло пороховой гарью.

Помню, как я возил курсором мыши по карте, перебирая: Альпы, Турция, Египет, Карловы Вары… В какой-то момент встал размяться и замер, глядя на свой обшарпанный школьный глобус, который уже не первый год ленился выбросить.

Глобус был повёрнут ко мне Латинской Америкой, и взгляд зацепился за Аргентину.

Да вот же оно: послевоенная охота на нацистских преступников! Колдуны и вампиры Третьего рейха скрываются в Сантьяго (уже потом, нацеловывая родной глобус, я обнаружил, что от нужных мне мест Сантьяго отделён несколькими сантиметрами в масштабе 1 к 150 миллионам, или что-то около того). Агент СМЕРКа под прикрытием, изящный, как Джеймс Бонд, отлавливая и отстреливая их, вступает в противоборство с подлыми демонами-цэрэушниками, которые собираются клыками недобитых фашистских упырей свергнуть благородного оборотня Сальвадора Альенде в соседней Чили…

Как и при работе над первой частью, начало было написано бодрым галопом – четырнадцать страниц за бессонные сутки. Потом дневная норма уменьшалась: десять страниц, пять страниц, две страницы… полстраницы… шесть мучительных строк, впоследствии безжалостно стёртых… Где-то приходилось подгонять сюжет, где-то, как вязнущего в болоте осла, буквально за уши вытягивать из трясины противоречий. И всё-таки он докатился до вожделенного слова «Конец» – впоследствии также стёртого, потому что мне не хотелось отказываться от многозначительной завершающей фразы, а она была такой: «Ярослав опустил револьвер и, прижимая к себе измученную Анжелику, с чувством глубокого удовлетворения оглядел тлеющие развалины последнего фашистского логова, хотя интуиция подсказывала ему, что это ещё не конец».

Электронные страницы романа «Кровавые звёзды-2: Аргентинское танго со смертью» благоухали ароматами рома, тропических джунглей, контрабандных сигар и сладких духов знойных красавиц. Канонады залихватских перестрелок и треск файерболов сменялись плеском волн, тягучими звуками танго, плачем цикад и стонами знойных красавиц. В нём всегда было жарко: в горах и под сенью пальм, в пыльных забегаловках, под вражеским огнём на раскалённых солнцем камнях и на шёлковых простынях в объятиях знойных красавиц…

Да, да, со знойными красавицами я, кажется, слегка переборщил.

Но, во-первых, законы бондианы обязывают. А во-вторых, красавицы были тем, что я напрочь упустил из виду в первой книге. Следовало компенсировать.

И вообще, «50 оттенков серого» ещё не забыты публикой, так чего теряться-то?

Ух, я там разошёлся!

Ну, не я, конечно. Мой герой…

Работа над этим романом многому меня научила. Например, тому, что даже сетератору, творящему на бегу в безумных ритмах современной жизни, следует изучать географию до, а не во время написания книги. И тому, что знойных красавиц на книгу не должно быть больше двух: пока они утолкутся в сюжете, основное действие развивать некогда. (Серьёзно вам говорю, две – это предел! В крайнем случае, остальные красавицы, которые сверх двух, не должны быть особенно знойными. Мне пришлось нахально отбрасывать их по ходу дела, перековывать во вражеских шпионок, влюблять в других персонажей, чтобы не путались под ногами. Одну, особенно знойную дочку подпольного бутлегера из соседнего Парагвая, я, признаться, вообще шлёпнул на скорую руку, чувствуя, что на ней сюжет забуксует окончательно. Но все эти уроки были осознаны мной позже.

Поначалу я так пыжился от гордости, что чуть не застревал в дверных проёмах. Но все надежды были убиты четырьмя словами: «Ничего так, легко читается».

Точнее, не ими, а их совершенным одиночеством в разделе отзывов.

Жажда славы осталась неутолена.

Жажда…

Я сел на лавке, осознав, что до смерти хочу пить. Дед Гриша уважал крепко присоленные блюда, и теперь у меня в горле было так же сухо и жарко, как в Патагонской пустыне.

Я подошёл к колодцу и уже взялся за крышку, но передумал, представив, как в священной тиши звёздной ночи на всю деревню загремит оцинкованное ведро. Да и вода в колодце такая холодная, что я, пожалуй, тут же без зубов останусь.

Не надо ничего выдумывать: в избе, сразу у двери, стоит капроновый бак с питьевой водой, на крышке у него ковшик стоит. Даже фонарь зажигать не придётся, а дед Гриша, конечно, уже видит десятый сон. Хлебну водицы и наконец-то сосредоточусь на звёздах.

Я подошёл к дому, поднялся на крыльцо, проскользнул в сени, выключил фонарь, сунул его за пояс и, не дыша, потянул на себя внутреннюю дверь. Хорошо, что в доме у деда Гриши ничего не скрипит. Я поднял ногу, перенёс её через порог, ощутил тёплый мех Васьки, обогнул его, не разбудив, и встал рядом с баком, нащупывая ковш.

Попил мелкими глотками, чтобы не издавать громких звуков.

Не знаю, что пошло не так. Когда я возвращал крышку на место, она вдруг перевернулась, ковш со стуком провалился, я отшатнулся, наступил на Васькин хвост, получил царапину на второй ноге (уже кусанной), качнулся в другую сторону, опрокинул табурет… Наверное, и фонарь из-за пояса выронил тогда же…

Стукнули во мраке кольца занавески, что-то жёсткое врезалось мне в ухо – кажется, это был тапок.

Я поспешно ретировался в огород, провожаемый подозрительным ворчанием Полкана..

Задыхаясь от гнева и обиды, вернулся я к лавке и пал на неё, как последний фашист-вампир на тлеющие угли сгоревшей фазенды к западу от Буэнос-Айреса. В дом теперь возвращаться опасно, уж лучше здесь, на лавке, заночую.

Так даже лучше, ведь последним, что я увижу перед тем, как Морфей сомкнёт мои веки, будут звёзды, и может быть, они навеют мне вожделенное вдохновение.

Вы так нужны мне, звёзды! Я чувствую: лишь вы способны отомкнуть в моём мозгу чугунные врата, за которыми задыхается в неволе мой гений…

Звёзды уже появлялись в третьей книге. Разочаровавшись в роскоши пляжей и знойных красавиц, я забросил Ярослава Зарубина в Антарктиду, где среди ущелий безжизненных обледенелых гор ему пришлось искать и брать штурмом секретную базу нацистов, основанную обществом «Анненербе». Никакой романтической жвачки – только суровые испытания смертоносной природы и беспощадный бой с не знающим жалости врагом под льдисто-холодными звёздами Южного полюса.

Почему-то ни в «Кровавых звёздах», ни в «Аргентинском танго со смертью» у меня не было звёзд. Разве только отразились они разок в полных страсти влажных очах знойной красавицы, или проглянули в разрывах полотнищ чёрного дыма во время Сталинградской битвы. Но ни разу не простирались они над героем во всём великолепии, и уж точно не дерзали стать частью сюжета.

В «Ущельях безумия» – дерзнули.

Во-первых, потому что в сортах снега я разбирался слабо, а значит, Антарктиду мог описать только через ветер, холод и голубое сияние звёзд в полярной ночи. Ну, и через пингвинов, конечно, но пингвины живут на побережье, а значит, помогали описывать материк лишь на первых страницах.

Во-вторых, не в моих правилах было ограничивать мощь героя одним врагом. Помимо мистиков из «Анненербе», Зарубину противостояли, опять же, цэрэушники, которых я решительно перепрофилировал в космических пришельцев – рептилоидов. (А что? Уж если браться за цвет конспирологических теорий, нужно идти до конца.)

В-третьих… Ну да, глупо скрывать: я метил в специфическую аудиторию поклонников Лавкрафта, к чтению которого как раз пристрастился незадолго до зарождения идеи романа. Хребты безумия, тайны древних цивилизаций, основанных выходцами со звёзд, прибывшими на Землю в те времена, когда ещё не народились первые динозавры… Отчаянные поиски их наследия современными пришельцами-рептилоидами и магами «Анненербе»…

Всё в этом романе вело к звёздам – но к развязке они так и не сказали своего веского слова, так и не перевернули сюжета с ног на голову. И, может быть, именно этого мне не хватило, чтобы роман получился действительно достойным.

Всякое вдохновение имеет истоком звёзды.

Так было (и только так могло быть!) всегда, начиная с тех времён, когда человек, обтесав первый камень, спел свою первую песню. Ведь звёздное небо было единственным, что, вне сомнений, существовало, но никак не влияло на человека, не могло быть им использовано. У всего был практический смысл: у камня – он стал орудием; у ветра – он приносил запахи; у облаков и закатов – они предвещали перемену погоды. Для звёзд смыслы нужно пришлось придумывать.

Человеческий ум потому и стал человеческим, что не мог смириться с бессмысленностью чего бы то ни было. Именно от звёзд пришло первое вдохновение, первая фантазия, первая попытка сделать что-то такое, чего раньше не делал никто… Возможно даже, с самого начала были звёзды, лишь потом первая песня, и только после неё – первый обтёсанный камень…

Нужно любить звёзды, чтобы стать творцом нового. Классики, которыми я восхищаюсь, любили звёзды. Уверен в этом. Так почему же не пойти по их стопам? Подражание классикам – не то же самое, что подражание их произведениям. Можно подражать слогу и образам, а можно – силе любви к тому, что любили они.

Лавкрафт был первым, кого звёзды напугали – настолько, что он влюбился в совершенство скрытого за ними ужаса.

Гамильтон был первым, кто полюбил звёзды романтической любовью пионера неизведанных просторов.

Циолковский был первым, кто полюбил звёзды любовью философа за их неизреченную мудрость.

Ефремов был первым, кто превзошёл звёзды и сохранил к ним любовь, которая сродни любви старшего брата.

Брэдбери был первым, кто полюбил звёзды чистой мальчишеской любовью… Да-да, собственно звёзд у Брэдбери мало. У него всё больше Марс, вкус детства, до боли обострённая отзывчивость распахнутой души… Но я не верю, что можно без любви к звёздам написать «Калейдоскоп» – рассказ, от которого вздрагивает сердце. Как бы мог Рэй Дуглас, не глядя с великой любовью на звёзды, придумать финал, от которого у читателя, одолевшего «Калейдоскоп» и потому уже со всем смирившегося, ко всему готового, вдруг брызжут слёзы из глаз, когда в последних строках мальчик наивно загадывает желание, видя в ночном небе Иллинойса росчерк падающей звезды и не догадываясь, что это сгорает в верхних слоях атмосферы искалеченный космосом астронавт?

…Мой взгляд бродил по небу – от царственной Большой медведицы до изящной Лиры, от горделивого Ориона до возбуждающей странное волнение Кассиопеи. Земля плыла по Млечному пути – безмерной реке, текущей в безразмерной пустоте вселенских берегов. Земля была словно плот, на котором дремал утомлённый мечтатель, обдуваемый свежим ночным ветерком, обласканный пением сверчков и шорохом листьев…

Умиротворение снизошло на меня, и подумал я: просто нужно понять, какую любовь пробуждают звёзды во мне. И всё остальное сложится само собой.

Решено.

Я устремлюсь к звёздам. А с собой возьму… ещё не знаю, но, может, это будет волшебство летней ночи, пение сверчка, шёпот листвы… Может, вкус съеденного нынче пирога и запах грибов, которые мы соберём с дедом Гришей… Если, конечно, дед Гриша не прибьёт меня с утра пораньше за ночной концерт…

Мои глаза закрылись – на внутренней стороне век всё ещё плыли звёзды. Сон окутывал меня глухим одеялом. Однако тело не спешило расслабляться. Я не сразу понял, из-за чего, но в какой-то момент, шевельнувшись, осознал, что продрог до костей.

Что за напасть? Лето же! За день всё так прокаливается на солнце, что от той же деревянной лавки обжечься боишься. А теперь почему-то зуб на зуб не попадает.

Я сел, обхватив плечи руками. Не то, чтоб я не знал, что нужно сделать… В принципе, ничего сложного, но опаска была. С ковшом воды тоже поначалу всё казалось просто.

Тем не менее, подрожав ещё минуту или две, я решился и встал. Размял затёкшие мышцы и двинулся к дому, мысленно продумывая каждое своё действие до последнего сантиметра.

В доме деда Гриши ничего не скрипит. Надо только открыть дверь, войти в сени и пошарить рукой справа от двери. Там вешалка со всяким древним тряпьём, достаточно нашарить изношенную кацавейку, и всё, я спасён.

Я поднялся по крыльцу и взялся за дверную ручку. Ну же, смелее! Глубоко во мрак сеней идти не надо. Ведро в сенях, конечно, есть, но оно у стола, а стол дальше, за вешалкой. Лавка слева, так что я не налечу на неё, если только вдруг не перепутаю, где право, а где лево. Половик? Теоретически, об него можно споткнуться, но я же не собираюсь бегать…

Я открыл дверь и занёс ногу над порогом, как вдруг вспомнил ещё об одной опасности. Васька! Правда, по идее, он должен быть в избе, но он же кот, его не интересуют человеческие идеи, он никому ничего не должен. С него станется расхаживать сейчас по сенкам и сонно мечтать, что вот возьмётся откуда-нибудь чья-то нога, под которую можно подвернуться…

Осторожный, как сапёр на минном поле, я пошарил перед собой носком шлёпка, сделал медленный шаг, потом второй. Всё тихо. На висках и на пальцах выступил пот. Ну же, не будь мальчишкой! – увещевал я себя. Смешно бояться собственного деда! И вообще, ты уже почти победил. Цель – в метре справа от тебя, сразу за дверью, просто протяни руку…

Я нашарил что-то плотное и меховое. В самый раз, похоже на ту самую кацавейку. Я потянул её кверху, чтобы снять с крючка. Кацавейка шла плохо. С теми же сапёрскими предосторожностями я придвинулся ближе и приподнял её обеими руками. Кацавейка поддалась, но потянула за собой другую рухлядь. Кажется, это был ватник. Он зашуршал и рухнул на пол. Я замер. Сердце билось, и жарко было так, что уже не верилось, что ещё минуту назад я мёрз, как на осеннем ветру. Однако никаких последствий падение ватника не возымело. Ну что такого – упала одежда, даже пуговицы по половицам не стукнули, даже вездесущий Васька под ватник не попал. Повезло! Я потянул снова, и теперь кацавейка сошла с крючка, а вместе с ней сошёл тяжёлый овчинный полушубок, и вот с ним уже не повезло – он не просто скользнул на пол, он рухнул влево, на тот самый стол, что стоял дальше вешалки, и смахнул с него жестяную кружку, которая упала не куда-нибудь, а в ведро…

Я ринулся наружу, запнувшись, – об ватник, не об Ваську, но всё равно упал, и кацавейка треснула по шву…

Этой эскапады Полкан мне уже не простил, облаял, да так эмоционально, что остальные деревенские собаки не смогли не откликнуться.

…Рассвет я встретил в бане, скрючившись под кацавейкой на полке. Сквозь неровный сон слышал, как дед Гриша будит петухов, как стучит колодезным журавлём и, шаркая, носит воду.

Следовало выползти и заслужить прощение, молча включившись в работу, но романтическая ночь под звёздами отняла у меня слишком много сил. Я не мог пошевелиться, лежал и грезил, а грезилось мне, что я ещё на лавке, но вокруг меня – кабина космолёта, и звёзды, которые я продолжал видеть на внутренней стороне век, были звёздами на обзорных экранах. Под ними серебрилась изломанная линия лунных гор. Меж пиков чернели бездонные провалы. Сквозь треск помех в шлемофоне звучал взволнованный голос: «Я вижу следы колёс! О боже, что это? Нет, они уже здесь – к оружию, братья!» Пальцы вцеплялись уже не в мех кацавейки, а в пульт управления. Космолёт, беззвучно выталкивающий из своих недр огненные стрелы ракет, пикировал в цирк лунного кратера, туда, где притаилась германская сверхсекретная база, на которой готовились к бою в безвоздушном пространстве бессмертные кровососы…

У вездесущего Васьки, невесть как пробравшегося в баню, были шансы вернуть меня к реальности, когда его усы щекотнули моё лицо. Я полгядел сквозь сон на его нахальную морду. В зелёных глазах стоял вопрос, не собираюсь ли я выместись отсюда и заняться чем-нибудь полезным?

– Да ну тебя, – проворчал я, перевернулся на другой бок и натянул кацавейку повыше…