Читать книгу Ледяной плен - Игорь Вардунас - Страница 4

Из вентиляционной шахты медленно лилась музыка. Тихо. Едва слышно. Чарующие звуки причудливо сплетались, то набирая силу, то завораживающе растворяясь в густом теплом воздухе подземелья. Мелодия была настолько проста и красива, что Лере все время хотелось подпеть ей, но только очень-очень тихо, чтобы, не дай бог, не разрушить эту хрупкую, неизвестно где зарождающуюся гармонию.

Природу доносящегося из шахты звука было трудно определить. Его могли бы создавать потоки воздуха, струящиеся через многочисленные отверстия в стенках износившегося от двадцатилетней работы сооружения. Но иногда до задравшей голову девушки долетали настолько четкие переливы и аккорды, что казалось, будто на другом конце ствола работал магнитофон или приемник. Лера даже изредка представляла себе, как некий ветхий дедушка или, что намного интереснее, какой-нибудь рослый красавец, подойдя к краю шахты там, наверху, ставит на мягкий от густой, свалявшейся пыли пол магнитофон и включает его. И они сидят так, на разных концах, и каждый думает о чем-то своем, пока не приходит время прощаться. Интересно, а какой представляет он ее?

«Но если таинственный незнакомец действительно существует, где он смог достать магнитофон в рабочем состоянии спустя столько лет, да еще и раздобыть такую качественную запись?» – в который раз сомневалась девушка. А проверить свои домыслы у нее все равно не было никакой возможности – хрупкая лесенка давным-давно рассыпалась где-то посреди ствола. Да и если по-честному, лезть не хотелось – несмотря на все любопытство, в душе Лера не хотела рассеивать туман тайны и загадки.

Хотя, все может быть еще проще и это добытчик, изредка захаживающий к вентшахте с поверхности? Но тогда почему за все время он до сих пор так и не обнаружил себя?.. Лера знала всех немногочисленных добытчиков, изредка совершавших вылазки на небольшие расстояния от убежища. Но прицельно интересоваться у них она не стала, боясь ненароком обнаружить свое секретное место – один-единственный, заветный уголок во всем бункере, где она могла остаться одна.

Думала Лера и о другой причине появления звука – аномальной. Но как измерить аномалию? Дозиметр, который она как-то захватила с собой, молчал с партизанской стойкостью в ее дрожащих от волнения руках. Стрелка чуть колебалась на границе с желтой полосой, и девушка понемногу успокоилась. Хотя чего не бывает в этом новом мире, который вот уже два десятка одинаковых долгих лет был поставлен с ног на голову? Лера иногда слышала, как редкие караванщики или добытчики, забредающие с поверхности, рассказывали о жутких вещах, которые видели в местах, вообще не тронутых радиацией. Но особого доверия к россказням разморенных сивухой подозрительных немытых мужиков у нее не было.

Музыка была похожа на те неуклюжие самодельные колыбельные, под которые по вечерам баюкала своего долгожданного и хиленького первенца то и дело путающаяся в словах товарка по грибной плантации, Зина. Загнанное под землю человечество забывало о своей прежней гордости, да и язык-то свой даже забывало.

Каждый раз, лежа на своей кровати и слушая тихий знакомый голос из-за стены, Лера пыталась представить себе маму. Силилась вспомнить хоть что-нибудь из тех давних и потому призрачных, коротких трех лет, что провела на ее руках. Но давно позабытые образы прошлого, забитые вглубь окрепшим сознанием, боялись выходить на свет, и девушка снова и снова всматривалась в фотографию, тщетно пытаясь хоть что-то выжать из памяти. Все это время тускнеющий снимок был ее единственным другом и напоминанием о родителях.

– Сирота! – однажды бросили ей в лицо.

Тогда она подралась со сверстницей – в первый раз в своей жизни. И надолго запомнила жалящие удары дедовского армейского ремня.

В доносившейся из шахты мелодии не было слов. Затаив дыхание, Лера неоднократно пыталась представить, о чем могли бы рассказать эти чарующие звуки. О королях и принцессах, о которых она когда-то с трудом прочитала в рассыпающейся прямо в пальцах обгоревшей книге? О любви? О мире, которого больше нет?

Несколько раз она все-таки попыталась подпеть, но вышло настолько нескладно и грубо, что Лера испугалась и, прикусив язык, дала себе зарок молчать. С тех пор девушка просто приходила сюда, перед этим обязательно проверив, чтобы рядом не оказалось чужих глаз, тихонько садилась на торчащий из стены кусок вытертой ее джинсами арматуры и слушала, слушала…

Папа и мама тоже приходили с ней. С любовью смотрели они на дочь с неумолимо тускнеющей фотокарточки, обнимая трехлетнюю малышку с огненно-рыжими волосами. Теперь эти волосы шелковистой волной спускались до плеч – малышка выросла, превратившись в стройную девушку с большими зелеными глазами, на острых плечах которой мешком висела неизменная матросская тельняшка.

Мама и папа гордились бы ею. Так говорил дед.

Лерины родители были биологами, и за два месяца до Катастрофы их пригласили принять участие в научной экспедиции, которая отправлялась на исследовательском судне к берегам Антарктики. Судно – «Лев Поликарпов» – так и не вернулось домой.

И кажется, кроме Леры, его судьба никого во всем мире и не интересовала. Какая разница, что случилось с каким-то плавучим институтом, когда сгинуло все человечество? За несколько дней закончилось все: войны, суета, история.

В одно мгновение оборвалось бессчетное количество жизней. Осмысленных и прожигаемых бездарно, счастливых и не очень.

Кончилась грызня за место под солнцем. Таким ярким в знойный июльский день, похожим на румяный апельсин… Все исчезло. Остались только названия да горстка бледнеющих и тающих без этого солнца воспоминаний.

Закончился мир, а на смену пришел всепоглощающий кошмар. Страшный сон, от которого невозможно проснуться.

Уж Лериной-то жизни точно не хватит дождаться того момента, когда можно будет подставить лицо теплому полевому ветру, напоенному запахом скошенной травы, увидеть чистое голубое небо и легкие облака – четко, чисто, а не через захватанное и запотевшее стекло респиратора, воняющего прелой резиной.

И еще она иногда думала, что, может быть, родители спаслись. Может, у них просто вышла из строя аппаратура, и после Катастрофы они не смогли выйти на связь. Но пытаются, отчаянно пытаются сделать это все последние двадцать долгих тоскливых лет. Ерофеич как-то сказал, что те-о-ре-ти-чес-ки это возможно, так как в первую очередь бомбили крупные города и стратегические объекты. А в Антарктике-то чего – ни стратегических объектов, ни выработок полезных ископаемых – лед да пингвины.

Воспитавший ее старик хорошо помнил мир до войны и частенько вместо сказок на ночь рассказывал о той жизни. Помнил он и родной Калининград, по которому били прицельно. Пионерску, в одном из ремонтных доков которого оказалось бомбоубежище, приютившее несколько членов личного состава ВМФ и их семей, тоже досталось, но все же последствия были не так чудовищны, как в Калининграде.

Лере особенно нравилась история, в которой Ерофеич рассказывал о метро, на котором когда-то ездил в столице и Петербурге. Сама она поездов никогда не видела и уж тем более не могла понять, зачем им было нужно передвигаться непременно под землей, – тогда-то люди еще могли спокойно жить на поверхности. Тем не менее, каждый вечер, усевшись на подушку и затаив дыхание, она с приоткрытым ртом слушала рассказы о залитых ослепительным светом станциях, эскалаторах и тоннелях, робко пытаясь представить, как бы они могли выглядеть на самом деле. После Катастрофы дед часто говорил о том, что мет-ро-по-ли-тен с самого начала проектировали и строили как огромное бомбоубежище и что в крупных городах люди наверняка укрылись под землей. Кто-то обязательно должен был успеть. Кому-то мог улыбнуться случай.

Вот только на счастье ли…

Может, в Москве или Петербурге кто и выжил, но связаться с ними никак не удавалось. После Катастрофы что-то стало с радиоэфиром, и установить связь с другими городами никак не удавалось. В конце концов Совет старейшин постановил, что во всем мире людей – по крайней мере, цивилизованных – не осталось. Исключение составляла разве что группа морских пехотинцев с семьями, окопавшаяся в одном из командных бункеров севернее балтийского полигона. Однако те земли были суровыми и неприветливыми даже для мутантов. Все побережье от Янтарного и на юг, к Балтийску, а может, и дальше, часто затягивали гнойного цвета туманы, идущие с моря. Каким образом пехотинцы там выживали, понять было невозможно.

Дальнейшие попытки найти других уцелевших бессмысленны и даже вредны, потому как отвлекают население от борьбы за выживание на глупые и бесполезные мечтания. Люди повздыхали-повздыхали, да и смирились.

А там и новая реальность окончательно расправила свои крылья, и вопрос уже встал не о том, как других отыскать и вытащить, а как самим бы вслед за ними не отправиться в никуда… Ничего, флотская выправка помогла удержаться – не свихнуться с тоски и от ужаса, выкарабкаться как-то в черные первые недели.

– Кому война, а кому мать родна, – дымя безвкусными самокрутками, хмуро ворчали мужики на всхлипывающих жен. – Что теперь, веревку мылить?

А потом, через несколько месяцев после Катастрофы, в Пионерск пришел «Иван Грозный»!

Это было настоящим чудом.

Подлодка была в походе, когда началась Последняя Война. В первые страшные дни она чудом уцелела, а потом уже охотиться на нее было некому. Какое-то время скиталась вдоль разоренных берегов, пока экипаж не поймал сигнал из убежища.

Красавец атомоход, да еще исправный! С тех пор огромное судно всего пару раз выходило из-под могучего купола доков, отстроенных незадолго до войны, – пока еще теплилась надежда, искали. Но так никого и не нашли…

В этот раз мелодия оборвалась раньше обычного, словно почувствовав приближение чужака. Зато сзади, за спиной, послышалось шуршание. Лера спешно убрала фотографию родителей в задний карман штопаных-перештопаных джинсов и, привстав с арматуры, настороженно вгляделась в темноту коридора.

– Эй! – тихо поинтересовалась у пустоты девушка. – Кто это?

Мутанты?! Откуда им тут взяться! – попыталась взять себя в руки Лера. Давно она не бывала на поверхности, видимо, раз так трясется из-за малейшего шороха… Видел бы ее сейчас дядя Миша…

– Попалась!!! – внезапно из темноты выскочила маленькая фигурка.

Даже не успев крикнуть, Лера попятилась назад, споткнулась и спиной назад полетела на торчащую ржавую арматуру. Хорошо, просто оцарапалась… И уже беспомощно лежа на полу, наконец разглядела пришельца. Испуг сменился гневом.

– Юрик?! Ты что, следил за мной?

– Ага, – мальчишка важно кивнул, но под налетом важности и самодовольства заметен был испуг и тревога за Леру – не сильно из-за него ушиблась?

Пробравшись через покачивающиеся прутья, он протянул Лере руку и помог подняться.

– Ушастый послал? – нахмурилась девушка, отряхиваясь.

– Не-а! Я с этой каланчой не вожусь!

– Юрик, – Лера внимательно посмотрела в глаза паренька.

– Да не боись, – отмахнулся тот. – Чес-слово!

– Расскажешь кому, что видел меня здесь, – уши оборву, понял?! – вставая, пригрозила девушка.

Юрик снова закивал, улыбаясь, и вдруг загорланил свою любимую песню:

– Ты чего такой веселый? – насторожилась Лера.

– Я твоя Птица Щастья! – объявил Юрик, вытаскивая из-за пазухи какую-то коробочку.

– Так! – девушка скрестила руки на груди. – Это что еще за…

– С днем рождения! – выпалил мальчишка, протягивая коробку ей.

Ой, а ведь и правда! Сегодня ей исполнилось двадцать три.

Очередная зарубка на жизни.

День такой же, как и все остальные дни, – проведенный в душном сумраке. Немудрено забыть. Что есть, что нету. Непонятно даже, благодарить ли Юрика за то, что напомнил…

Взяв подарок, Лера осторожно раскрыла его и посмотрела на свое отражение в маленьком поцарапанном зеркальце.

– Там даже пудра осталась, – гордо доложил Юрик. – Правда, совсем чуть-чуть.

– Ты где ее взял? – удивилась девушка.

– А где взял, там уже нету, – уклонился от ответа парень и сразу сменил тему. – Слышала про караван с поверхности? Говорят, из самого Калининграда пришли!

– Слышала. Девчонки на плантации все уши прожужжали, – скоро «налюбовавшись» отражением своего бледного, не избалованного косметикой лица, Лера закрыла пудреницу. – Классный подарок. Спасибо, Юр.

В новых условиях обитания простая женская безделушка становилась настоящим сокровищем. Хоть и не было у запертых в бункере женщин, разрывавшихся между грибными плантациями, скудным бытом и детьми, особых поводов наводить красоту, редкая из них упускала возможность покрутиться перед осколком зеркала накануне какого-нибудь незатейливого праздника. Из тех, которые еще не успели забыть. А некоторые из Лериных подруг, те, что посмелее, в извечной борьбе за мужские взгляды, даже решались прокалывать уши «продезинфицированными» сивухой булавками, чтобы потом, с закушенной губой, неумело вставлять в них скрученные из проволоки колечки.

– Я знал, что тебе понравится, – с забавной самоуверенностью ответил Юрик, словно заправский кавалер, потративший несколько часов на выбор подарка в дорогом магазине.

– Спасибо, – Лера протянула руку, и довольная физия Юрика заметно подкисла.

– А я думал, поцелуешь, – с досадой промямлил он, неохотно отвечая на рукопожатие.

– Размечтался! Так что там с караваном?

Парнишка пожал плечами:

– Не знаю. Они как спустились, так сразу со старейшинами и заперлись. Пошли, может, разузнаем чего!

Лера последний раз посмотрела на затихший ствол шахты и пошла по коридору вслед за убежавшим вперед Юриком. Из глубины коридора доносилось задорное:

* * *

Воздух загустел от лениво клубящегося дыма множества самокруток.

Лобачев еще раз оглядел рассевшуюся как придется калининградскую делегацию из двадцати человек. Как горстка, пусть и основательно вооруженных, людей смогла проделать такой путь поверху?

Крепкие, навьюченные тюками и боеприпасами караванщики, все как один – в добротной химзащите, сразу привлекли внимание дозорных на поверхности. Кроме мужиков в отряде было даже несколько женщин – подтянутых, с бледными лицами, на которых, в свете множества карбидок тускло блестели глаза. Цвет кожи, пожалуй, был единственным, что объединяло этих нежданных гостей.

Ели и выпивали гости чинно, не торопясь, хотя наверняка испытывали зверский голод. Если, конечно, верить в то, что их припасы действительно закончились пару дней назад. Добирались пешком. В дороге погибли двое. Еще бы, сейчас у буренок как раз разгар брачных игр… Лобачев снова оглядел собравшихся. Странно это все. Какая сила могла сорвать горстку людей из убежища, или где еще они там сидели, и погнать черт знает куда? С какой целью? Ладно, вот после ужина и узнаем. Последний раз затянувшись, он затушил окурок в дырявой банке из-под тушенки и чинно выпустил из ноздрей сизые струйки дыма.

Когда гости наелись и старший в отряде, немолодой крепкий мужик с проседью, которого звали странным именем Ежи, поблагодарил начальников убежища, Ерофеев, один из старейшин, задал, наконец, волновавший всех вопрос:

– В Калининграде есть выжившие? Сколько?

– Немного, – уклончиво ответил Ежи. – Во время бомбежки кое-кому удалось укрыться в старых немецких бункерах и фортах.

– Почему же вы раньше не давали о себе знать?

– Пока не узнали про лодку, думали, что вокруг никто не выжил. Так же, как и вы.

– А как вы узнали про лодку? – насторожился Ерофеев.

– Слухи, – пожал плечами Ежи. – Рассказы добытчиков и караванщиков, которым удавалось до нас дойти. Неужели вы думали, что удастся долго держать в секрете такое?

– Какова цель вашего прибытия? – поинтересовался кто-то.

– Спасательная экспедиция, – ответил Ежи, поправив съехавшие на переносицу очки, и, расшнуровав свой рюкзак, бережно достал из него потрепанную морскую карту.

– Какого рода, можно узнать? – поинтересовался сидящий рядом с Ерофеевым начальник безопасности, усатый дядька лет пятидесяти.

– Незадолго до войны, во время исследований заброшенной немецкой базы в Антарктиде, был обнаружен вирус, к которому не было иммунитета ни у людей, ни у животных, – Ежи развернул карту на столе, с которого успели убрать посуду.

– Вы бы еще черта помянули, – хмыкнул Ерофеев, но внутренне весь напрягся, неожиданно почувствовав дрожь в пальцах.

– Разумеется, столько лет прошло! Итак, к нашим исследователям попали документы, датированные тысяча девятьсот сорок третьим годом. Согласно им, во время Второй мировой войны на немецкой базе «Двести одиннадцать», расположенной на Земле Королевы Мод, активно велись различные эксперименты в области радиобиологии и вирусологии.

– Антарктическая база Рейха – миф, – нахмурился начальник безопасности.

– Отнюдь, – Ежи достал из второго рюкзака несколько ветхих папок. – Мы никогда бы не предприняли такой поход, тщательно не изучив все доступные архивные материалы. Немцам удалось значительно продвинуться в разработке медикаментозных средств, которые существенно повышали невосприимчивость живых организмов к действию радиации. Сейчас важность этих разработок трудно переоценить, так как на их основе можно создать более качественные и действенные медицинские средства для лечения лучевых болезней.

– А если нету там ни хрена? – раздался хриплый раскатистый голос. Все находящиеся в столовой повернули головы к дальнему краю стола, над которым в окружающем сумраке высилась массивная фигура. – Вы об этом подумали? А народ гоношить да глотку драть наш Птах почище вашего умеет!

– Батон, тебя только не хватало! – шикнул кто-то, но говоривший не шелохнулся, словно был вытесан из камня.

От неожиданного вопроса гости заметно растерялись, и Ежи переглянулся с несколькими членами своего отряда.

– Вам мало документов? – облизнув пересохшие губы, наконец спросил он.

– Да этой макулатуре скоро перевалит за стольник! Неужто вы решили, что сможете ею меня купить? – продолжал холодно дожимать невидимый в сумраке Батон, но его перебил Ерофеев.

– Миша, охолонись, – сконфуженно пробормотал он. – Дай людям высказаться.

– Я уже достаточно услышал, – сказал Батон и вышел, наконец, на свет.

При виде показавшегося оппонента Ежи, до этого храбрившийся, нервно сглотнул. Половину лица Батона занимал широкий рыхлый шрам с глубокими вмятинами. Рваный, чуть вздернутый кверху край верхней губы создавал жуткое ощущение жестокой ухмылки.

– Что вы конкретно предлагаете? – возвращая разговор в деловое русло, Лобачев сдвинул на затылок капитанскую фуражку и, отодвинув банку с окурками, посмотрел на разложенную на столе карту.

– Экспедиция за образцами, – подал голос Марк, парнишка в круглых очках, устроившийся на ящиках с патронами, которые путешественники принесли с собой. – Немецкие разработки позволят людям жить на поверхности в условиях невысокого радиационного заражения без негативных последствий для здоровья.

В помещении зашелестел возбужденный шепоток.

– Очистить поверхность от нежити… Можно создавать небольшие колонии… Человечество снова встанет на ноги…

– В немецких документах четко сказано, – убедившись, что полностью овладел всеобщим вниманием, продолжал парнишка, – что исследования в области радиобиологии позволили создать вирусы, которые были способны уничтожать организмы, пораженные радиацией. То есть, сейчас мы можем получить реальную возможность уничтожить оккупировавших поверхность планеты мутантов и вылечить зараженных людей!

Обдумывая услышанное, Лобачев снова закурил.

– Мы должны попытаться, – твердо сказал Ежи, оглядев присутствующих. – Это наш долг.

– И каким, интересно, образом? – Лобачев выдохнул папиросный дым и почесал давно не стриженную бороду.

– Ваша лодка на ходу?

– Допустим, – переглянувшись с соседями, ответил насторожившийся Ерофеев.

– Мы фрахтуем ее, – твердо сказал Ежи и протянул ему сложенную вдвое бумагу. – Это письмо от нашего начальства.

– Но от реактора лодки питаются некоторые системы убежища, – тут же возразил начальник безопасности, пока Ерофеев, нацепив очки, вчитывался в послание.

– Какое-то время попитаются от собственных источников снабжения, – пожал плечами Ежи. – Мы же не навсегда уплываем.

– Она двадцать лет на приколе простояла, – не отступался усач. – Люди на нее молятся, детям сказки на ночь придумывают, а вы – «уплыть»? Да вы в своем уме – тут же такое начнется!

– Значит, устроим собрание, – Ежи уверенно стоял на своем. – Всеобщий референдум.

– И что оно даст? – все больше распалялся начальник безопасности.

– Потолкуем, обсудим, да и проголосуем.

– Вы хоть представляете, что такое в нынешних условиях – отправляться в такой поход? – усмехнулся до этого с интересом прислушивающийся к спору Лобачев. – Это же, считайте, автономка. Да с нами по дороге что угодно может случиться, мир-то уже давно совсем другой! А еда, припасы, топливо, наконец?

– Думаю, с топливом проблем не будет, принимая в расчет реактор лодки. Что касается припасов, на базе бывшего учебного центра ВМФ наверняка что-то еще можно найти, – парировал явно подготовившийся к вопросу Ежи.

– Воронка там давно, а не учебный центр, – вздохнул Ерофеев и потер морщинистые костяшки. Пальцы продолжали дрожать.

– Не волнуйтесь, – калининградец одной рукой поднял со стола несколько документов. – Мы знаем, что конкретно искать. И, самое главное, – где.

* * *

Даже несмотря на поздний вечер, растревоженные прибытием таинственных визитеров обитатели убежища не спешили расходиться спать.

– Проводи-проводи дедушку, горлица, – привычно бормотал, заглядывая Лере в глаза, местный юродивый по кличке Птах. – Ангелы Господни дланью указующей проведут меня в чертоги благодатные…

Лера шла по коридору, вполуха слушая размеренную болтовню уцепившегося за ее тельняшку старичка. Раньше Птах числился среди самых удачливых добытчиков и постоянно выходил на поверхность. В тот день к Калининграду ушла группа из восьми человек. Вернулся он один – почти через неделю, в лохмотьях и с блаженной улыбкой на постаревшем лице. И никто за все время на поверхности его не тронул – ни зверь, ни человек. Что с ним произошло, одному Богу известно. Кто-то тогда в шутку сказал – Божий птах. Вот и прицепилось.

– Чертоги благодатные, земли обетованные, до которых дойду по барашкам морским, аки Христос… Нельзя плыть! Нельзя плыть! – юродивый неожиданно сосредоточился на какой-то новой мысли. – Птаху видно, народ не знает. Горе! Горе великое…

– Ты о чем это? – не поняла Лера.

– …закручинится Земля-Матушка пуще прежнего, умоется слезами горючими. Мир стал безжалостным, а человек – смертным, и воцарилась пустота великая. И небо скрылось, свившись как свиток, и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор…

– Птах, ты куда? – окликнула девушка неожиданно отцепившегося от тельняшки блаженного.

– Не верь пришлым, ибо они есть слуги лукавого! Надобно Николе Чудотворному поклончик сложить, – бормотал ковыляющий прочь старик, зачем-то баюкающий левую руку. – Николушка не благословит, не благословит… Ионы во чреве китовом! Нельзя плыть!

Лера почти дошла до небольшой каморки, которую они делили с дедушкой, когда за очередным поворотом чуть не споткнулась о груду кевларовой брони на полу.

– Дядя Миша, опять? – девушка потеребила за плечо Батона, который, по обыкновению, к вечеру был мертвецки пьян. – Ну, вам же нельзя!

– А, это ты, лисенок? – буркнул мужик и громко икнул. – Чего Птаха-то разорался? Снова сеет свет в подземном царстве? Прометей м-мать…

– Вы упали, да? – протиснувшейся под могучую подмышку Лере с трудом удалось поставить пьяного на ноги. В ноздри резко ударил острый мужской пот.

– Тихо ты, а то расплескаешь, – бессвязно бормотал дядя Миша, опираясь на плечо девушки, которая с невероятными усилиями потащила его по коридору. – Неладное что-то с отрядом этим. Лихое дело задумали. В круиз им, видите ли, захотелось…

– Вы о чем?

– Да делегаты эти калининградские… Странные какие-то.

– Чего, Батоныч, опять змия за хвост поймал? – усмехнулся попавшийся навстречу мужичок. – В этот раз хоть зеленый?

– Отвали! – огрызнулась из-под плеча охотника Лера.

Но прошедший мимо острослов был прав. Известный на весь бункер свирепый одиночка по кличке Батон в таком состоянии превращался в податливый мякиш.

– Опять ходили туда? – осторожно поинтересовалась девушка, когда Батон с ее помощью втиснулся в свою холостяцкую каморку и, не раздеваясь, повалился на драный матрас.

– Не дошел, как всегда, – изогнувшись, дядя Миша пошарил под матрасом и достал полупустую бутыль сивухи.

– Дайте! – Лера строго протянула руку.

– Цыц! – отмахнулся Батон и, привычным движением сбив крышку, сделал пару жадных глотков. – Что нас не убивает, делает нас сильнее!

Присев рядом, Лера осторожно провела рукой по изуродовавшей лицо ране.

– Вам очень больно? Хотите, доктора позову?

– Нет, лисенок, мои болячки аспирином не вылечить. Да и от него последние двадцать лет толку – одно название. – Еще раз приложившись к стремительно пустеющей бутылке, добытчик закрыл чудом уцелевшие после первой встречи с буренкой глаза. – Знаешь, а ведь я руки жены до сих пор помню. А до дома так и не дойти: то химза сдаст, то твари полезут. А ведь мне каждую ночь снится, что я домой вернулся, дверь открываю, а мне Димка на шею прыгает. Как котенок, маленький такой… А еще апельсины. Много…

По небритой щеке неожиданно скатилась слезинка, растворившаяся в складках шрама. Этого от вечно задиристого одиночки не ожидала даже Лера.

– А дойти не могу…

– Дядя Миша, вам нужно поспать, – девушка огляделась в поисках одеяла.

– Я тебе, кстати, подарок принес, – неожиданно спохватился охотник. – Вас с Ерофеичем не было, так я его на стол поставил, не ошибешься. Конечно, не ах, но тварей я из-за него знатную кучу положил! Гнезда у них там разбросаны вот такусенькие, а пушка-то у меня во-о-от такущая…

– Вам нужно отдохнуть, – терпеливо повторила Лера, укутывая мужика ворсистым клетчатым одеялом.

– Спасибо тебе, Лерка, ты настоящий мужик! – пробормотал напоследок добитый сивухой дядя Миша, отвернувшись к стенке. – Одна меня понимаешь. Валера и я. Вале-е-ерия…

Через некоторое время он уже раскатисто захрапел.

* * *

На столе, рядом с моргающей карбидкой, в стеклянной бутылке стоял он. Настоящий, живой… ЦВЕТОК. От неожиданности Лера даже перестала дышать и замерла на пороге, боясь ступить в комнату, в сумраке которой таинственно переливались розоватым светом миниатюрные ромбовидные лепестки. Выйдя из оцепенения, девушка осторожно прикрыла за собой дверь и робко подошла к столу. В спертом воздухе комнаты разливался восхитительный сладковатый аромат, источаемый бледно-желтой мохнатой сердцевиной цветка.

– А, вернулась! – выглянул из своей половины Ерофеев. – Тебя тут уже прызент дожидается.

– Как красиво! – пролепетала присевшая на краешек скрипнувшего стула девушка. – Деда, а что это?

– Вестимо, что, – усмехнулся тот, разливая по чашкам дымящийся грибной чай. – Цветок. Все честь по чести, я на радиацию проверял. Где его Батон откопал, одному богу известно. На болотах, что ли?

Лера представила себе мерцающий бескрайний ковер где-то там, на поверхности.

– А как он называется?

– Спроси чего полегче, – поставив перед девушкой кружку, Ерофеев подсел к столу. – У природы теперь другие порядки. На тюльпан или розу вроде не похож. Вот и гадай теперь, кто. Цветочек аленький!

– Аленький, – завороженно повторила Лера незнакомое слово.

– Ладно, родная. С днем рождения!

Лера и дедушка чокнулись жестянками кружек.

– Деда, а зачем к нам караван пришел?

– Дело у них к нам серьезное, – прихлебнув из кружки, нехотя ответил Ерофеев. Девчонке совершенно необязательно знать об истинных целях визита гостей.

– Еще бы, – нахмурилась Лера. – Раз они проделали такой путь.

– Да не забивай ты себе голову чужими проблемами! Пусть Совет разбирается, – Ерофеев подлил девушке еще чая. – У тебя праздник все-таки.

– Ой, совсем забыла! Смотри, что мне подарили! – Лера достала из кармана пудреницу.

Дед повертел безделушку в руках, прищурился:

– Ишь ты! Витек расстарался?

– Как же! Я его вообще сегодня не видела. Юрик где-то достал.

– Подрастает, шельмец, – хмыкнул Ерофеич и вернул Лере подарок. – Все вы теперь, как на дрожжах. Скоро своих рожать приметесь.

– Дед, я тебе уже тысячу раз говорила и еще повторю, – Лера сверкнула глазами из-под рыжей челки: – Я эту образину ушастую и за ящик патронов к себе не подпущу! Хватит об этом!

– Ну, перестань, не кипятись. Не все же тебе в девках сидеть, вон уже какая, – примирительно сказал Ерофеев и стрельнул взглядом на лежащий на столе пожеванный томик с названием «Домоводство». – Прочитала?

– Деда, ну это же такая скука! – закатив глаза, простонала девушка.

– Конечно, живность по поверхности куда интереснее гонять. Только тебе давно уже о другом думать пора: как домашнее хозяйство вести, семейный быт налаживать…

– Нет, это тебе нужно. Чтобы породниться с Боровиковым и на Совете получить право голоса. А я? Меня ты спросил? Я сама хочу решать, как мне жить!

– Поверь, так будет лучше для всех, – прихлебнув из кружки, авторитетно заявил Ерофеев. – Я знаю.

– Не знаешь! – упрямо отрезала Лера.

– Опять перечишь? – нахмурился дед.

– В угол поставь! – буркнула та.

– И штаны на коленях заштопай, – Ерофеев оглядел порванные в некоторых местах джинсы девушки. – Ходишь, как неряха.

– А мне нравится! – Лера с вызовом вскинула подбородок.

– У всех родителей дети как дети, а ты…

– Между прочим, я уже не ребенок, а ты мне – не родитель!

– Знаю, – после непродолжительной паузы пробормотал неожиданно сникший старик.

Вскочив, Лера подбежала к Ерофееву сзади и, приобняв за шею, чмокнула в щеку.

– Деда, ну прости! Само вырвалось, дура я. Завтра всю посуду перемою и уборку сделаю, вот увидишь!

Ерофеев все не поднимал взгляда, молчал.

– Быстро ты у меня выросла, – наконец покачал он головой и погладил девушку по руке.

– Неправда, – Лера зарылась носом в колючую серебристую бороду. – Я еще ма-аленький-ма-аленький лисенок.

– Ты давно уже взрослая девка, – не поднимая глаз, с грустной усмешкой отозвался тот. – И кусаешься не хуже волка.

– Р-р-р! – довольная, что деда отпустило, шутливо зарычала Лера.

– Ладно, засиделись мы чего-то… Утро вечера мудренее, – сдвинув к центру стола опустевшие кружки, Ерофеев чмокнул скинувшую калоши Леру в макушку и пошаркал на свою половину, прикрыв за собой дверь.

– Спокойной ночи, – расстегнув пуговку и тихонько звякнув короткой молнией, Лера качнула бедрами, вылезая из джинсов.

Она забралась на свой матрац и укрылась одеялом, свернулась калачиком, поджав ноги.

Опять ему нагрубила. Глупый, дурацкий язык! Но при одном упоминании о свадьбе внутри у девушки все мгновенно воспламенялось от злобы и омерзения. Она открыла глаза и, повернув голову, посмотрела на чудесный подарок одинокого охотника, который по-прежнему источал сладковатый дурманящий аромат. Устав ворочаться в бесполезных попытках уснуть, Лера вылезла из-под одеяла и подошла к столу. Диковинное растение медленно засыпало, складывая мерцающие лепестки в бутон. Лера забралась на стул и, подобрав ноги, уперлась подбородком в острые коленки. Мерцание лепестков волшебными искорками отражалось в ее глазах.

– Ты чего колобродишь, отбой два часа назад был, – в комнату заглянул Ерофеев, спросонья трущий глаза.

– Еще немного, деда, – не отрываясь от цветка, тихо попросила девушка. – Он закрылся почти.

– Насмотришься еще, – проворчал Ерофеич, пряча широкий зевок в кулак. – И так на плантации больше всех вкалываешь, вон, на лице одни глаза остались…

Большущие зеленые Лерины глаза, чуть прикрытые рыжей челкой, были предметом восхищения всей мужской половины убежища.

– Да ладно, – стушевалась девушка, но тут же, оглядев себя, заявила со всей непосредственностью юности: – Я нормально выгляжу. Не хуже других.

– Нормально, – с отеческой укоризной покачал головой снова зевнувший дед. – А ну-ка быстро спать!

В коридоре за стеной послышался неразборчивый гомон. Раздалось несколько коротких фраз, будто отдавали приказы, и дверь в комнату без стука распахнулась.

– Фу-у, чем это у вас… дезинфекцию, что ли, устроили? Да не суетись ты, Лерка, я не смотрю, – загремел с порога заспанный начальник безопасности, за спиной которого по коридору мельтешил возбужденный народ.

– Женя, в чем дело? – сразу насторожился дед.

– Птах! – мужчина оглянулся в коридор и понизил дрожавший голос. – Он их главного порешил!