Читать книгу Ремесло Небожителей - Игорь Вереснев - Страница 2

Гончарная мастерская господина Капоша стояла в самом конце Глиняной улицы, там, где та превращалась в просёлочную дорогу, петляющую между огородами, зарослями терновника и мелкими оврагами. Дальше просёлок уходил вправо, перебирался вброд через Тычкин ручей, – благо дно у ручья в этом месте каменистое, – делал изрядный крюк, огибая дубовую рощу, и натужно взбирался на гряду невысоких, но крутобоких холмов. За холмами он терялся окончательно.

Стол, за которым Трай расписывал горшки, стоял как раз напротив окна, выходившего на просёлок. Поздней осенью и зимой смотреть в окно было неинтересно: грязь, слякоть, низкие серые тучи, а то и завеса дождя, делавшая мир маленьким и неуютным. Редкое разнообразие – протарахтит по просёлку телега селянина, вздумавшего наведаться в волостной городок за какой-то надобностью, да и завязнет в бочаге по самую ось. Трай глядел, как тужится мужик, пытаясь приподнять телегу, как упирается копытами тощая лошадёнка. Глядел, вздыхал, сочувствовал – издали.

Когда убогую серость ненадолго прикрывал снег, краше не становилось. Снег – это вовсе зябко и сыро. Стынут руки, под ногами чавкает, и затянутые тонким ледком колдобины оказываются вдвойне коварными. Снег, холод и зиму Трай не любил. Кто их только выдумал? Говорят, на юге, на берегу океана, их и вовсе нет, сплошь весна да лето. Вот повезло тамошним!

Весной и летом картинка за окном преображалась. Сначала появлялась зеленоватая дымка на терновниках. Затем сплошь зелёными становились рощи, расцветали жёлтым, синим, алым пустоши вокруг овражков. Наконец, приходила пора огородов, и просёлок делался многолюдным, весёлым и шумным. Утром, едва солнце поднимется из-за холмов на востоке, – селяне спешат на рынок. Днём, когда оно подойдёт ближе к зениту, – едут обратно. А какое пронзительно-высокое небо весной! Начинаешь верить, что мир не заканчивается грядой холмов, опоясывающих городок, что он огромный – даже до столицы державы, Княжграда, без малого полторы тысячи вёрст!

На цветущие пустоши, зелёные рощи, синее небо Трай мог глядеть часами. Господин Капош бурчал, что работа идёт медленно, но скорее для порядка, без злобы. Руки и подавно не распускал. Потому как Трай не зазря таращился в окошко, а запоминал цвета, чтобы после перенести их на глину. Весной и летом роспись получалась яркой, солнечной, живой, а осенью и зимой, как ни старайся, ничего не выходит. Вроде и глина та самая, и краски те же, и обжигает горшки господин Капош по одной и той же методе, а не получается. «Зимняя» посуда большей частью пылилась в кладовой, распродавалась селянам за бесценок, а то вовсе шла на шамот. Зато «летняя» – ого-го! Летняя кормила и гончара, и его вечно хворую жену, и троих детишек, и единственного подмастерья – Трая. Летняя позволяла содержать мастерскую, закупать глину и уголь, платить рыночный сбор и подушный налог. Пока что позволяла…

Господин Капош был безудачником. Десять лет назад он, такой же бедняк по рождению, как и Трай, обменялся вперёд. На вырученные монеты приобрёл гончарную мастерскую на краю городка и твёрдо вознамерился начать долгую богатую жизнь. Ан не вышло. Хоть и научился ремеслу, пока ходил в подмастерьях, но на поверку оказалось, что всё его умение – горшки на гончарном круге лепить. Правильно обжечь их, чтобы прочными и звонкими были, не боялись ни огня, ни влаги, у него не получалось. А старые мастера, многие десятки лет простоявшие у горна, не единожды менянные назад, делиться секретами с выскочкой не собирались, во всяком случае забесплатно. Но и «за платно» ничего путного не вышло. Когда жена господина Капоша добыла для мужа секрет обжига и поливы за мену с супругой одного из мастеров, оказалось, что к секрету этому нужно приноровиться. Потратить годы и годы жизни, чтобы к знанию добавилось умение.

Незадачливый гончар уже разорился бы, если б случай не привёл в его мастерскую Трая. Прежний подмастерье работать за похлёбку отказался, а у осиротевшего в тот год парнишки выбора не было. Не то чтобы Траю нравилось возиться с глиной, – измельчать, просеивать, разминать, – и уж тем более ковыряться в саже, вычищая горн, но эта работа была ничем не хуже другой. И она была единственной, которую он смог найти в ту стылую, зябкую зиму.

А потом Траю в руки попала кисточка. Случайно попала – хозяева как раз обедали, плошки с красками стояли на столе в мастерской. Они были такие яркие, красивые! Трай не удержался и разрисовал предназначенный в шамот обломок блюда. Затем ещё один, ещё. Увлёкся, не заметил госпожу Капошеву. Та понаблюдала за подмастерьем, кликнула мужа. Гончар с ходу отвесил мальчишке подзатыльник – нечего дорогие краски без толку переводить! Но жена остановила и предложила Траю разрисовать целую тарель. С этого всё и пошло. Разумеется, разрисованная Траем посуда оставалось всё такой же хрупкой, малопригодной в использовании. Зато она была красивая! И зажиточные мещанки нашли ей применение: взялись украшать тарелями стены гостиных и трапезных, чашечками – посудные горки, чтобы глаз радовали и душу веселили. Мол, так и в Княжграде заведено! Правда, там для этого использовали дорогой фарфор аж из Лунных Пределов, но на то он и Княжград.

Из окна мастерской Траю был виден большой кусок мира, окружающего город. Зато сам город виден не был. И дворик, неприбранный, неухоженный, заваленный черепичным мусором, битым кирпичом и прочим хламом виден не был. Калитка в почерневших от времени, едва держащихся на петлях воротах – тоже. Потому Трай не увидел Кветтину, а услышал, как она зовёт:

– Трай, ты дома?!

– Здесь он, здесь, в мастерской, – тут же отозвалась откуда-то справа, не иначе из курятника, хозяйка. – Где ж ему быть? Работает, самые сочные денёчки для него. У нас знаешь как – лето весь год кормит.

Кветтина что-то ответила вполголоса – Трай не разобрал. Должно быть, просила позвать, потому как хозяйка возразила:

– Да сама зайди и кликни. Чай, не барыня.

Не дожидаясь, пока девушка войдёт, он быстро вытер ветошью пальцы, поднялся из-за стола, аккуратно взял свежерасписанный – краски не успели обсохнуть – кувшин, поставил на полку, в ряд с такими же красавцами-собратьями. Развязал тесёмки фартука, сбросил его на лавку и заспешил к выходу.

К двери они поспели вместе. Трай толкнул, Кветтина потянула на себя, распахнула от неожиданности настежь – ах! Трай замер, ощутив, как девичьи грудки ткнулись ему под рёбра. Они у Кветтины были крепенькие и упругие. Да и вся она была такой же крепенькой, словно яблочко, налитое молодым летним соком. С круглыми розовыми щёчками, маленьким, чуть вздёрнутым носиком, пухлыми медово-сладкими губками и огромными карими глазищами. Кветтина была очень красива. И очень нравилась Траю. Глядя на неё, он мечтал, что когда-нибудь решится, обнимет, прижмёт к себе, поцелует – по-настоящему, в губы, а не в щёчку, как сестрёнку, – и… предложит выйти замуж, ясное дело! Трай уверен был, что обязательно сделает это – как только представится случай. Он начал ждать случая ещё пять лет назад, когда Кветтина была нескладной отроковицей. Всё ждал, ждал, ждал… а случай не представлялся.

Зато рыжий конопатый Ламавин Пука – увалень, нос картошкой! – на случай не надеялся. Уже с полгода зажимался с Кветтиной по укромным уголкам, целовал её в губы, и кто знает, не сговорилась ли парочка о женитьбе? У Трая кулаки чесались – расквасить бы рыжему его картофелину, даром что приятели!

…Трай сообразил вдруг, что они так и стоят в дверях, прижавшись друг к другу. Кветтина не отступила, лишь разглядывала его и улыбалась. Стрельнуло в голове – так вот же он, случай! Вскинул руки, готовясь облапить…

– Ой! – Не успел. Девушка хихикнула, ловко проскользнула под его ладонями – у неё всё ловко получается! – Ты чего это надумал? Ты же в краске весь, испачкаешь!

– Я снял фартук… – растерянно пробормотал Трай. Кажется, удобный случай опять обошёл его стороной.

– Фартук… а руки? Глянь – по локоть серо-буро-малиновые! – Кветтина засмеялась заливисто и отскочила на пару шагов, пока Трай не сообразил, что руки у него чистые – он же их вытер! – Ладно, иди мойся и переодевайся. Мави сегодня угощает.

– Это по какому же поводу? – удивился Трай.

– А то ты не догадываешься! Он целый год этот повод ищет.

– Он менщика нашёл?! И кого же?

– Сам расскажет. Да поторапливайся ты! Они с братом сумки потащили на наше место, а я за тобой забежала.

Трай неуверенно покосился на хозяйский дом.

– У меня работа…

– Ой, завтра поработаешь! Можно подумать, эти безудачники посмеют тебя выгнать из-за двух кувшинов.

– Квета! – укоризненно промямлил Трай. – Они же не виноваты…

– Виноваты! Удача каждому даётся. Проворонили – выходит, виноваты. А ты не стой, Ард с рыжим уже ждут, наверное.

Трай вздохнул, но спорить больше не захотел. Поплёлся к сараюшке в углу двора, рядом с собачьей будкой – своему жилищу. Из курятника выглянула госпожа Капошева, открыла было рот, готовая что-то сказать, но, встретившись с парнем взглядом, промолчала. А когда спустя пять минут он снова вышел во двор, умытый, переодевшийся в чистое, никого из Капошей видно не было, одна Кветтина сидела на корточках, чесала за ухом Гривастика. Пёс грустно глядел на неё, вяло помахивал куцым обрубком хвоста. Выглядел он таким же менянным вперёд безудачником, как и его хозяева.

– Знаешь, они ведь боятся, – Кветтина подмигнула Траю. – Что ты мену удачную подыщешь и уйдёшь от них навсегда. Хотя ты и так от них уйти можешь, верно?

Трай промолчал.

Кветтина не ошиблась – Ардис и Ламавин ждали их в условленном месте. Место в самом деле было хорошее. Вроде бы и околица недалеко, и просёлок в полусотне шагов, а тихо, безлюдно, словно на десятки вёрст вокруг нет ни одной живой души. Склоны овражка сплошь поросли густым терновником, так что с дороги казалось – кроме колючих кустов и нет там ничего. Но если пройти вдоль оврага, спуститься по едва заметной тропинке, то за стеной терновника увидишь просторную полянку и звонкий ручеёк. Трай, Ардис и Ламавин нашли это место много лет назад, босоногими сорванцами, и с тех пор ревниво оберегали от чужаков.

Они дружили, сколько себя помнили. Все трое были бедняками по рождению, сверстниками и соседями – достаточно, чтобы стать приятелями. Когда выяснилось, что родители всех троих не сумели поймать удачу, мальчишки ещё крепче стали держаться друг за друга. Как иначе? Вскоре у Ардиса умер отец – надорвался, таская неподъёмные тюки на кожевенной мануфактуре. Он ничего не умел, кроме как таскать тяжести, и когда монеты, полученные по мене, закончились, вынужден был взяться за старое, но силы в плечах оказалось куда меньше, чем прежде. Трай к четырнадцати годам и вовсе осиротел. У Ламавина родители пока были живы, да толку от этого? Отец пил не просыхая, будто старался быстрее пропить и невеликий свой заработок сапожника, и оставшуюся после мены жизнь. А мать смотрела на это и медленно сходила с ума.

Братьев-сестёр у Ламавина и Трая не было – их родители вовремя поняли, что катятся на дно и прокормить второй рот не сумеют. У Ардиса сестра была – младше на три года. Такая же темноволосая, кареглазая, невысокая, зато крепкая в кости – как и брат. И такая же упрямая. Лет до тринадцати она была их общей младшей сестрёнкой, хвостиком, неотвязно следовавшим всюду за приятелями. А потом вдруг оказалось, что Кветтина, в отличие от брата, становится красавицей. Унаследованная от родителей широкая кость вовсе не портила её. Пусть не могла она похвастать осиной талией и длинными ногами, зато бёдра у девушки были пышными и грудь высокой. Кто из «братьев» влюбился первым – Трай или Ламавин, – не важно. Теперь, когда Кветтине исполнилось шестнадцать – взрослая! – в неё были влюблены оба. И если выросший белокурым красавцем Трай пока что робко вздыхал, поджидая случая, то рыжий шёл напролом к поставленной цели.

– Где вы бродили столько времени? – Ламавин ревниво покосился на Трая. – Вона, курица остыла. А я ж нарочно у мамаши Тулу просил горяченькую, чтоб вкуснее было.

– Леший с ней, с курицей! – хохотнул Ардис. – Вино нагреется – это да!

Он как раз раскладывал подстилку на берегу ручейка. Корзины со снедью стояли рядом, ещё не распакованные. Ясно было, что ребята опередили Кветтину и Трая не больше, чем на пять минут.

Девушка присела возле корзинок, сунула руку под тряпку:

– Тёплая, тёплая, не ворчи. Ты лучше Траю новость скажи, а то он ничего не знает.

Ламавин самодовольно осклабился.

– Не, насухо такое не рассказывают, – наклонился, вытащил из второй корзины литровую бутыль с длинным горлышком. Выдернул пробку, поднёс горлышко к носу, втянул аромат. Зажмурился блаженно, подал бутыль Траю. – Видал, чем поить вас буду? Настоящий «Весурский лоцман», семь форинтов за бутылку!

– Ого, – уважительно протянул Трай.

– А ты думал! Я ж задаток взял у господина Фа… – Рыжий поспешно прикусил язык, чтобы не проговориться раньше времени. – В общем, я свою удачу поймал за хвост и теперича нипочём не отпущу.

– Вы долго нюхать будете?! – прикрикнул снизу Ардис. Они с сестрой успели разложить на подстилке снедь, расставили глиняные кружки. – А ну садитесь. Наливать пора!

Присели. Налили. Выпили. Вино впрямь было недурственное. Во всяком случае, лучшее из того, что Траю доводилось пробовать. Подумать только – семь форинтов! Мастер Капош себе такого не позволял даже на праздники. Самые красивые из расписанных Траем кувшинов шли по форинту за штуку, а то и по полфоринта, по четвертаку, по три медяка.

– Знатное винцо! – похвалил и Ардис. Тут же разлил по второй.

Вино и само по себе было хорошим, а с жареной курятиной, с сочной зеленью, с мягким пшеничным хлебом, с брынзой – так и вовсе! Ардис и третью бы налил незамедлительно, но Ламавин поспешно отставил бутыль – надо же растянуть удовольствие. Посмотрел на жующего Трая.

– Ну? – поторопил.

– Чего? – не понял тот.

– Расспрашивай давай!

– А-а! – протянул Трай, не переставая жевать. Жареное мясо у Капошей подавали редко. Всё больше каша, постный суп да квашеная капуста. – Говори, с кем ты меняешься?

Веснушчатое лицо Ламавина расплылось в улыбке.

– Не, ты угадай. Я подскажу: уважаемый господин, богатей из богатеев…

– Чего там угадывать? – фыркнула Кветтина. – Господин Фальнар ему мену предложил. Ну, знаешь бакалейщика с Чистой улицы?

Трай кивнул, мол, знаю, как же! Но Ламавин ждал восхищения своей удачей, потому пришлось повременить с жеванием.

– Хорошая мена. Он же не старый ещё, крепкий вроде дядька.

– Здоровый кабан, – подтвердил Ардис. Скомандовал рыжему: – Наливай за его здоровье, что ли? А то оно скоро твоим будет.

– О! Эт ты верно сказанул! – Ламавин поспешно разлил вино.

Выпили и за это. Доели курицу.

– Хорошо сидим. – Ардис откинулся на спину, лениво потянулся, разминая широкие, сильные плечи.

В самом деле, хорошо. Сверху солнышко светит, под ногами ручеёк журчит, вокруг – зелено, и внутри – благостно, тепло. Трай улыбнулся от удовольствия. Подставил палец божьей коровке, заползшей на подстилку, поднёс к глазам, рассматривая чёрные точечки на кирпично-рыжих надкрылках.

– Теперь выкладывай, чего и я не знаю, – потребовал Ардис. – Бакалейщик монет много обещает за твою конопатую рожу?

Улыбка Ламавина стала ещё шире.

– Монеты – эт так, ерунда. Он мне дом свой отпишет и лавку, и все товары. Вона как!

– Ух ты! – Кветтина даже приподнялась. Трай и не заметил, когда она прилечь успела – букашку разглядывал. – Дом?! Это тот, кирпичный, двухэтажный?

– А то какой же? Двухэтажный, с мансардой. Восемь комнат! Просторные, светлые, окна – во! – Ламавин раскинул руками, чуть бутылку не перевернул.

– Почём знаешь, что восемь? – не поверил Ардис.

– Ходил поглядеть, я ж не простак какой!

– Здорово… – мечтательно протянула Кветтина, вновь растягиваясь на траве. – Хотела бы я пожить в таком доме.

– Так и поживёшь! – пообещал Ламавин.

Трай сделал вид, будто не услышал этих слов. А рыжий снова размахивал руками:

– И лавка моей будет! У господина Фальнара первейшая бакалейная торговля в волости, и она моя теперича, во! Поторгую годиков пять-шесть, накоплю монет и назад поменяюсь. Я уж если вцепился удаче в загривок, нипочём её не выпущу.

Ардис громко вздохнул. Потом быстро сел, потянулся за кружкой:

– Давай за удачу!

Ламавин разлил вино. В три кружки.

– А себе? – удивлённо уставился на него Ардис.

– Мне хватит. Завтра дирижабль летит, трезвым быть надобно.

– Да вам до Небесного Города день и ночь без малого пыхтеть! – возмутился Ардис. – Успеешь протрезветь.

– Так то до Небесья! А в самом дирижабле лететь каково? Так растрясёт, что света белого не увидишь. Не, я уж лучше опосля, когда вернусь.

– Как знаешь!

Ардис залпом выпил, потянулся было за курицей, но от той остались лишь обглоданные косточки. Махнул рукой раздосадованно, оторвал корку хлеба, закинул в рот, задвигал челюстями. Поинтересовался:

– Слушай, Мави, если лавка тебе отойдёт, с чего господин Фальнар жить будет?

– Он в Княжград решил податься, всё заново начать. Чего ж не начать, когда звонкая монета имеется?

Ардис хмыкнул:

– Для Княжграда много монет нужно. Чудак человек, чего ему тут-то недоставало?

– Ничего не чудак, – не согласилась с братом Кветтина. – Он в нашей глухомани сколько жизней прожил? Надоело, поди.

Она повернулась к Ламавину:

– Мави, а ты, когда назад поменяешься, в Княжград переедешь?

Рыжий наморщил лоб – размышлял. Отрицательно покачал головой.

– Не-е. Ард верно говорит – монет много надобно. Да не форинтов, а марок серебряных. Или ещё вернее – золотых. Я на ноги для начала твёрдо стану, а уж после, в какой-нибудь следующей жизни… У меня их много будет!

Он засмеялся. Зато Ардис нахмурился, быстро поднёс кружку к губам. Понял, что в ней пусто, сунул приятелю:

– Налей!

Ламавин взял бутыль, потряс.

– Да тут и не осталось ничего…

– Наливай!

Делить вино так, чтобы хватило всем поровну, будущий бакалейщик пока не умел, потому почти всё выбулькал Ардису. Кветтине попало чуть-чуть, а Траю и вовсе капля. Зато последняя. И едва выпили, рыжий протянул ему бутыль и пробку:

– На, загадывай желание.

Трай бережно пересадил божью коровку на голубенький, недавно распустившийся цветок цикория, потянулся за бутылкой. Но взять не успел – Кветтина перехватила:

– А можно я загадаю?

Уверенная, что никто возражать не станет, дунула в горлышко, пробормотала что-то беззвучно, загнала глубоко пробку – сильная! Воровато оглянувшись на приятелей, юркнула с бутылкой в заросли терновника.

– И чего ты загадала? – крикнул вдогонку Ламавин.

– Нельзя говорить, не сбудется!

– Тоже мне, секрет! Я и так знаю, чего тебе хочется, – похвастал брат. – Богатого жениха, чтоб самой не меняться. Все девки об этом мечтают.

– Ой-ёй-ёй, грамотей! – донеслось из кустов. – Может, я совсем про другое?

– Ну да, как же! – Ардис подмигнул товарищам.

Лицо Ламавина снова расплылось в улыбке – понятно, кого рыжий видел «богатым женихом».

– Сбудется, не сомневайся! – заверил.

Ардис с сожалением повертел в руках пустую кружку.

– Эх, где б мне такого богатея найти на мену?

– Найдёшь! – милостиво пообещал ему Ламавин. Затем посмотрел на Трая. – А ты долго щи хлебать собираешься у этих безудачников?

– А что? – насторожился Трай.

– А то! Ты ж красавчик и рисовальщик вдобавок. Да ты и в Небесье попасть сможешь!

Трай уставился на него:

– Сказанул! Именные грамоты лучшие живописцы рисуют. Куда мне до них…

– Во дурик! А живописцам этим что, меняться не надобно? У тебя рука набита, им и учиться наново не понадобится.

– Да, рыжий дело говорит, – поддержал Ардис. – Ты за такую мену мешок серебра отгребёшь.

– Бери выше – золота! – поправил Ламавин. – Двадцать золотых марок выторгуешь, а то и тридцать. Они там, в Небесье, все богатые, самим господам Небожителям прислуживают! Эт тебе не Княжград даже…

– А зачем? – перебил его Трай.

– Золото зачем? – не понял Ламавин.

– Меняться зачем? Мне молодым быть интересно.

У рыжего челюсть отвисла. Ардис хмыкнул, почесал в затылке, поинтересовался ехидно:

– И чего ты со своей молодостью делать собрался? Горшки размалёвывать?

– Хотя бы и горшки.

– А после? У тебя ж ни гроша за душой. Дома своего нету!

– Я заработаю. Научусь хорошо рисовать и заработаю.

– На какую-то халупёнку? Чтоб обменяться назад – как пить дать не заработаешь!

– Я и назад меняться не стану.

– Ты ж помрёшь! – У Ламавина глаза выпучились. – Ну проживёшь ещё годов тридцать, а потом всё одно состаришься и помрёшь. Даже если меняться вперёд не будешь – помрёшь!

– И ладно. Мои мама с папой менялись – и умерли. И отец Ардиса умер. И твои родители, Мави, – прости! – скоро умрут.

Над поляной повисло молчание. Лишь звенел ручеёк, да жужжал над крошечной сладкой варежкой мышиного горошка шмель. Ни Ардис, ни Ламавин не знали, что возразить приятелю, только переглядывались.

Но тут затрещали кусты, из терновника выбралась Кветтина. Одёрнула юбку, взглянула на обескураженных парней… и захохотала!

– Вы чего глазами лупаете? Не поняли, что Трай вас на смех поднял? Умирают безудачники, а мы ж не такие, верно?!

Ламавин облегчённо перевёл дыхание:

– Точно! Мы знаем, как удачу ловить.

– А то! – кивнул Ардис. Сжал кулаки, скрутил в них воображаемую удачу жгутом. – Мы её вот так! Не улизнёт!

Трай промолчал.