Читать книгу Дело о государственном перевороте - Игорь Владимирович Москвин - Страница 1

Часть первая. Дело о розыске

1.

Сергей Григорьевич, неизменный секретарь при последних шести министрах, высокий, стройный мужчина лет тридцати пяти, в щегольской пиджачной паре от известного портного, с угодливой улыбкой распахнул дверь:

– Господин министр вас ожидает.

При этом глаза секретаря оставались какими—то злыми и недобрыми, с циничным взглядом оценки стоящего перед ним человека. Видимо, слышал что—то нехорошее об Аркадии Аркадьевиче Кирпичникове.

Хотя сыскную полицию после 11 марта придали Министерству Юстиции и переименовали в Бюро уголовного розыска, но чиновники отделения не внушали доверия новой власти. Последней приходилось мириться с тем, что с преступностью справляются профессионалы своего дела, а не те горлопаны, которые хотели бы прийти на смену старым кадрам, но … надорвались.

Аркадий Аркадьевич в прошлом году назначен сменой господину Кошко, когда начальник сыскной полиции Империи стал не угоден не только Председателю Совета Министров, но и Министру Внутренних дел.

Господин Кирпичников провёл рукой по тонким усам, придававшим лицу немного мужественности, и поправил очки в тонкой оправе, срывавшие за стёклами проницательные умные глаза. Сделал шаг и оказался в огромном кабинете Министра Юстиции.

Сквозь раздвинутые бархатные шторы в окна заглядывал пасмурный петроградский день. Небо, заполненное тяжёлыми тучами, скрывало за плотной занавесью солнце. Ветер гулял по наполненным людьми улицам, носил между ними листовки, обрывки газет и афиш. Дворники без усердия мели улицы. Столица стала превращаться в заштатный городок, в котором нерадивый хозяин забыл о том, что надо бы проспекты, переулки и улицы чистить от скверны.

Министр Юстиции Павел Николаевич Малянтович поднялся из—за стола, и под усами ощерилась то ли улыбка, то ли оскал. Кирпичников так и не понял.

– Аркадий Аркадьевич, – Павел Николаевич самолично поспешил через весь кабинет навстречу начальнику Уголовного розыска, оставшемуся стоять от неожиданности на месте, – рад вас видеть во здравии.

«Ещё бы, – промелькнуло в голове у посетителя, – здесь планов дальше сегодняшнего дня не построишь. Как в армии, не спеши выполнять приказ, ибо может поступить отменяющий предыдущий».

– Добрый день, господин Малянтович!

– Аркадий Аркадьевич, можно по—простому Павел Николаевич, – взял под руку начальника уголовного розыска, – чаю или, может быть, коньяку?

– Благодарю, но служба, – Кирпичников застенчиво улыбнулся.

– Со своим министром можно, – Малянтович повернул голову и крикнул, – Сергей Григорьич, – когда последний вошёл, сказал, – чаю и…

Секретарь только махнул головой и удалился.

Министр так и не отпускал руки вызванного чиновника, только повёл в соседнюю гораздо меньше кабинета комнату, в которой стоял большой кожаный диван, пара кресел и невысокий между ними столик.

– Прошу, – Малянтович указал рукой то ли на кресло, то ли на диван, – разговор наш не для сторонних глаз.

– Слушаю, – лицо Кирпичникова стало серьёзным, но так и не сел.

– Аркадий Аркадьевич, вы присаживайтесь, разговор наш, действительно, как бы выразится, секретный, что ли. И о нём никому ни слова.

Начальник уголовного розыска решился и сел в уютное кресло, поглотившее чиновника в объятьях.

Кирпичников знал, когда вышестоящий большой начальник начинает говорить о секретах или тайнах, то оказывается, этот самый секрет в его доме известен даже кухарке, не считая дворника, прислугу и даже маленьких детей.

Не успел министр приступить к изложению приказа, просьбы или иного, в том же духе, указания, отворилась дверь, и на пороге возник, секретарь с подносом в руках, поставил на столик и вышел.

– Теперь нас никто не побеспокоит, – произнёс министр, сперва, чашки наполняя ароматным чаем, потом открыл пробку и разлил по рюмкам коньяк, – прошу.

Кирпичников не стал отказываться, знал от других, что у министра напитки из погребов отрекшегося царя.

– Не находите, приятный вкус, – Малянтович пригубил коньяк из рюмки, поставил на столик, – простите великодушно, что прерываю наслаждение сим дивным напитком, но увы, к сожалению, дела не терпят отлагательств.

Начальник уголовного розыска хотел, было, поставить и свою рюмку, но министр скривил губы.

– Я весь во внимании.

– Аркадий Аркадьевич, вы следите за событиями, происходящими в нашем отечестве.

– Гос…, Павел Николаевич, – поправил себя Кирпичников, заметив, как поморщился министр. В последние месяцы стала модной игра в демократию, когда раскланивались чуть ли не с дворником и чуть не приглашая того же дворника к себе на чай, – я далёк от политических течений, более занимаюсь преступными элементами, которые наводнили в последние месяцы столицу.

– Значит, вы не слышали, кто такие большевики, меньшевики, бундовцы? Кто такие Троцкий, Ленин, Каменев, Зиновьев?

– Фамилии слышал, но не более, – виноватым тоном произнёс Аркадий Аркадьевич и поставил рюмку на столик.

– Понимаете, – министр тяжело вздохнул, словно собирался с мыслями, – о политических силах я вам не буду читать лекцию, – криво усмехнулся, – мы с вами не на лекциях в университете, но поверьте, что Петроградский Совет раздираем на части и не может разумно работать. Слава Богу, что он наделил особыми полномочиями Александра Фёдоровича, на котором сейчас лежит всемерная ответственность за происходящее в стране. И вот в это время появляется прыщ под названием большевики, которые, кстати, никогда не играли особой роли в политической жизни из—за малочисленности и противоречивой программы. Теперь же они хотят насильственным путём прийти к власти. Понимаете, кучка заговорщиков вербует в свои ряды не только рабочих, но и солдат, которые, между прочим, умеют—таки воевать. Вы понимаете?

– Не совсем.

– Я предупреждал ещё четвёртого марта, что нельзя упразднять охранные отделения и жандармский корпус, это было неразумное решение. Всякие «Народные воли» только исчезли, как название, а государство надо лелеять и оберегать от посягательства всяких там большевиков. Вы согласны со мной, Аркадий Аркадьевич?

– Павел Николаевич, я несу посильную ношу и охраняю государство от другой ипостаси – разбойников, убийц, воров и в политике ничего не понимаю. Мне трудно вам ответить.

Министр наклонился вперёд, словно хотел более внимательно рассмотреть собеседника. Не говоря ни слова, взял рюмку и посмотрел её на свет.

– Если бы помыслы наших врагов были также прозрачны, как этот коньяк, проще стало жить и не ждать из подворотни кинутого булыжника. Я понимаю, с преступниками бороться легче, по причине того, что в вашей службе всё предельно ясно. Вот разбойник, а вот вы, стоящие на страже закона и порядка. Но пришёл час, и охранителей закона от заговорщиков не стало, а сами заговорщики остались. С ними надо бороться, а кто это будет делать, если никого не осталось. Именно поэтому Александр Фёдорович поручил мне, конечно же, с вашей помощью, найти самого главного потрясателя устоев государства – Ленина, к тому же немецкого шпиона, прибывшего в наше Отечество с целью свержения законной власти. И над ним учинить судебное слушание, как над человеком, имеющим желание учинить в России государственный переворот.

– Павел Николаевич, я же занимаюсь уголовными преступлениями и никогда не занимался политическими?

– Аркадий Аркадьевич, вы сами сказали, что занимались розыском уголовных?

– Да.

– Имеете большой опыт в сыске. Так?

– Вы совершенно правы.

– Следовательно, найти названного ранее господина вам не составит труда. Чем эти господа отличаются от уголовных? Такие же преступники, только единственное отличие от ваших пациентов эти хорошо умеют вещать на сборищах. Неужели розыски Ленина будут проходить иначе, нежели какого—нибудь вора? – Искренне удивился министр.

– Не думаю, – ответил начальник уголовного розыска.

– Тогда скажите, сколько времени вам потребуется, чтобы найти и арестовать этих самых заговорщиков?

– Затрудняюсь сказать. – Начал пояснять. – Видите ли, Павел Николаевич, когда происходит кража, убийство или иное противозаконное действие, всегда есть место преступления, где остаются следы, отпечатки пальцев, письма, документы, всегда или почти всегда находятся свидетели, а в данном случае я не знаю с чего начинать? Адреса неизвестны, живут ли упоминаемые ныне в столице? Извините, но это поиски иголки в стоге сена.

– Аркадий Аркадьевич, я вас знаю, да и говорили о вас, как о гении сыска, а вы «затрудняюсь сказать». Сколько вами таких лениных поймано?

– Ни одного.

– Хорошо, сколько убийц и воров?

– Не было случая посчитать.

– Достойный ответ скромного человек. – Малянтович достал из—под столика портфель коричневой кожи, положил на колени. – Здесь некоторые материалы, адреса, соучастники, дающие возможность поимки Ленина. Надеюсь, в две недели вы управитесь?

– Сложно сказать, я же докладывал, как идёт процесс расследования, – удивлённо произнёс начальник уголовного розыска.

– Не забывайте, Аркадий Аркадьевич, что это просьба самого Александра Фёдоровича, и нам не нужны доказательства вины этих господ, нам нужны они сами и, надеюсь, документы, которые я передаю вам, помогут найти Ленина.

– Павел Николаевич, но в столице остались сотрудники жандармского управления, они более опытны в политическом сыске, почему вы не воспользуетесь их услугами?

– Видите ли, господин Кирпичников, – голос министра стал строгим и официальным, – нам нужно, чтобы Ленина задержала именно уголовная полиция, невзирая на то, что он – немецкий шпион и приехал в Россию на немецкие деньги и на эти же деньги он должен устроить переворот.

– Тому есть доказательства?

– Конечно, – с удивлением ответил Малянтович и достал из портфеля папку, развязал шнурки, перебрал несколько бумаг и одну из них протянул собеседнику, – вот почитайте.

Начальник уголовного розыска взял в руки протянутый лист. Бросилось название «Донесение». Аркадий Аркадьевич посмотрел на министра.

– Читайте, читайте.

Несмотря на мелкий бисерный почерк, буквы были написаны каллиграфическим почерком, как подметил Кирпичников женским.

В бумаге, которая теперь относилась к разряду документов, шла речь, что Ленин в числе 32 российских эмигрантов, далее шли фамилии, в 15 часов 10 минут 9 апреля (27 марта) выехали из Цюриха, где на пограничной станции Готтмадинген пересели в немецкий вагон и проследовали без остановки через Германию, в пути их сопровождал офицер Генерального штаба фон Планец, в дороге общавшийся со всеми, кто ехал в поезде. В Заснице эмигранты пересели на пароход «Королева Виктория», который в тот же день отплыл в Швецию. Ленин в ночь с 3 на 4 апреля на собрании большевиков во дворце Кшесинской огласил тезисы своего будущего доклада «О задачах пролетариата в данной революции», произнесённого в тот же день в Таврическом дворце на собрании большевиков—участников Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов. Там же прозвучал призыв к свержению законного правительства.

– Это правда? – Удивлению далёкого от политический коллизий Кирпичникова не было предела.

– Вы полагаете, что я буду вам преподносить сфабрикованные документы? – Малянтович откинулся на спинку кресла.

– Простите, но просто невероятно!

– Что вы хотите от предателей? Я уже выписал ордер на арест этого господина.

– Павел Николаевич, могу ли я в столь щекотливом деле привлекать к дознанию своих сотрудников?

Малянтович пощипал пальцами бородку, словно прикидывал, что ответить.

– Только особо доверенных, – наконец, произнёс глава Министерства Юстиции. – Так я и Александр Фёдорович можем рассчитывать, что в самое ближайшее время этот предатель окажется в Петропавловской крепости.

– Буду стараться.

– Вот это уже слова не мальчика, а мужа, – министр поднялся, показывая тем самым, что аудиенция завершена, протянул портфель, в который ранее упрятал папку с документами, начальнику уголовного розыска, – мы надеемся на ваш профессионализм. Более вас не смею задерживать. Да, Аркадий Аркадьевич, попрошу вас о каждом вашем шаге докладывать лично мне, не доверяйте телефонам, сидящие там барышни не всегда придерживаются наших взглядов.

– А через Сергея Григорьевича?

– Нет, лично мне, – и министр кинул вдогонку, вроде бы невзначай, но, наверное, важные слова. – Да, Аркадий Аркадьевич, учтите, в правительстве есть мнение, что уголовный розыск необходимо преобразовать в революционный карательный орган, который должен заниматься не только преступниками уголовными, но и политическими и предпочтение в этом случае будет отдано человеку, который более опытен к изобличению заговорщиков и врагов существующей власти. В том случае, вы понимаете, что может произойти? Именно поэтому вы просто обязаны арестовать этого самого Ленина.

Кирпичников кивнул головой и вышел вон.

До Офицерской улицы Кирпичников добрался пешком, искать извозчика не было нужды, Министерство Юстиции находилось недалеко, да и возницы по нынешнему времени драли три шкуры с ездока, а содержание у полицейских… Не хотелось о нём думать.

По дороге встречались небольшие толпы народа, толкающиеся у листовок, которые появлялись ежедневно на стенах домов, афишных тумбах.

Над Петроградом, развиваясь, как полотнище стяга, и заслоняя последние клочки неба, медленно перебирают клубами тяжелые мышиные тучи. В воздухе сыро и пасмурно. Порою хоть и начинал моросить дождь, но сегодня падающих с небес капель не наблюдалось, Дома покрылись пятнами от сырости и выглядят уныло. На улицах лежит непроходимая грязь, и стоят застоявшиеся лужи. Резкий ветер дул с Балтийского моря, ни на минуту не умолкая. Он зловеще и пронзительно выл в трубах домов. Нева, мутная и почерневшая, угрюмо шумела и бешено билась в берега, как будто силясь изломать в куски гранитные оковы и смыть с земли выросший из болота город

Пока начальник уголовного розыска шёл по улицам, не нёс портфель за ручку, а прижимал к груди. По нынешним временам выхватит из рук один, а трое вроде бы помогают, а на самом деле пытаются помешать броситься в погоню. Складывалось впечатление, что все преступники Империи переехали в столицу. Город большой, затеряться среди населения можно быстро, обязательная регистрация приезжающих отменена, полицию в феврале разогнали, а когда опомнились, что государство должно преступность держать в узде, стало поздно. Хорошо хоть, петроградский сыск переименовали в уголовный розыск и почти всех сотрудников оставили.

Кирпичников открыл дверь, дежурный чиновник находился на своём месте. Невзирая на все катаклизмы революционной поры, в отделении сохранялся порядок и прежнее течение службы. Новых людей не добавлялось, да и не проверить их, как в прежние времена, когда случайный или засланный человек могли, конечно, попасть в ряды розыскников, но только по протекции свыше.

–Добрый день, – поздоровался с дежурным Аркадий Аркадьевич и махнул рукой, мол, не надо доклада, – принесите ко мне журнал приключений, и появлялся сегодня Мечислав Николаевич? – Начальник спросил о своём помощнике Кунцевиче, которому всецело доверял и от которого не держал никаких секретов. Служили не один год

– Прибыл четверть часа тому.

– Пригласите ко мне, – отвернулся, сделал два шага и обернулся вновь, – если в отделении Николай Яковлевич и Иван Григорьич, пусть зайдут ко мне. Да, кто ещё из агентов на месте?

– Белов, Немчинов и Валевский.

– Понятно.

– Их тоже к вам?

– Нет, пока не надо, – немного подумал Кирпичников.

– Вызванных давайте по отдельности?

– Нет, всем вместе.

Направился в кабинет, в который вела первая дверь по длинному коридору. Открыл ключом дверь, повеяло свежестью. Аркадий Аркадьевич, уходя, всегда оставлял форточку открытой. Благо, никто влезть не мог, металлические с маленькой ячейкой решётки не дали бы влезть никому, даже ребёнку.

Пальто повесил на вешалку и закрыл форточку. Всё—таки октябрь не радовал ни теплом, ни перспективами на лучшую жизнь.

В дверь постучали, начальник уголовного розыска что—то пробурчал себе под нос, но навряд ли кто услышал его в коридоре.

На пороге переминаясь с ноги на ногу, стоял коллежский асессор Бубнов. Невысокого роста довольно молодой человек, с наметившимися залысинами на голове, хотя бритое приветливое лицо с предательскими ямочками на щеках убавляло и без того малые годы.

– Разрешите? – То ли вопрос, то ли утверждение, не понять.

– Заходи, Иван Григорьевич.

Застенчивость Бубнова была только в присутствии больших начальников, тогда коллежский асессор терялся и краснел. В остальном Иван – думающий, грамотный агент, способный самолично принимать решения и сам же за них нести ответственность.

– Садись, – Кирпичников кивнул на стул.

Не успел Бубнов прикрыть дверь, как в ней показался сперва надворный советник Кунцевич, вслед за ним коллежский секретарь Алексеев.

– День добрый, – поздоровался первым Мечислав Николаевич, лет пятидесяти, с осанкой отставного поручика, проведшего армейскую службу на учениях и парадах, длинноватым лицом с умными и добрыми глазами.

–Здравствуйте, – следом прохрипел басом Николай Яковлевич, прикрыв за собою дверь.

– Рад видеть вас в добром здравии, господа, – Кирпичников обвёл взглядом немногочисленную гвардию, которой мог доверять и не бояться от каждого из них получить нож в спину, – садитесь, господа, у меня к вам необычный разговор. Сразу же предупреждаю, что вас неволить не могу и не хочу.

Сотрудники с удивлением взирали на начальника, никогда он не вёл таких разговоров, а здесь… Видимо, что—то произошло из ряда вон выходящее, касающееся всех сидящих в этом кабинете.

Алексеев, самый молодой из присутствующих, не выдержал и спросил, когда воцарилась неловкая секундная пауза.

– Так всё плохо?

– Не совсем, – Кирпичников пригладил ладонью усы, – но придётся поступиться совестью.

Мечислав Николаевич, сидевший у стола и подпирающий ладонью лоб, смотрел на дубовую столешницу и задумчиво произнёс.

– Если я правильно понимаю, вас, Аркадий Аркадьевич, вызывало вышестоящее начальство.

– Министр юстиции, – подсказал Кирпичников.

– Значит Министр юстиции, мне мыслилось, что какой—нибудь комиссар от Временного правительства.

– Именно, министр и он дал понять, что если мы не справимся с поиском и задержанием одного человека, то и уголовный розыск превратиться в новое охранное отделение.

– Одного человека? – Изумился Бубнов. – Почему бы не найти?

– Почему? – Кунцевич из—под ладони посмотрел на коллежского асессора. – Ты не догадываешься, почему?

– Не совсем.

– Сегодня мы находим указанного властью человека, а завтра занимаемся не искоренением преступности в столице, а всецело поглощены поиском политических противников. Таким образом, мы и превратимся в жандармское управление.

– Мечислав Николаевич, что вы предлагаете? – Кирпичников подошёл к окну и, чтобы не видеть взглядов сотрудников, стоял к ним спиной.

– Не знаю, – честно ответил помощник.

– Вот и я не знаю, – в тон надворному советнику сказал начальник уголовного розыска.

Пауза длилась не более минуты. Каждый размышлял о своём, но в то же время об общем, ведь дело касалось их в целом.

– Кого надо изловить? – Подал голос Алексеев, басом наполнивший кабинет.

– Некоего Ленина, – Аркадий Аркадьевич барабанил пальцами по стеклу.

– Ленина? – ошеломлённо спросил Бубнов. – Не того, что возглавляет фракцию большевиков в Российской Социал—Демократической Рабочей Партии?

– Как—как? Социал—Демократической? Или как её? – Николай Яковлевич кинул взгляд на младшего товарища.

– Российская Социал—Демократическая Рабочая Партия, – повторил Иван название.

– Ты откуда знаешь? – Подозрительно посмотрел на Бубнова Мечислав Николаевич.

– Из газет.

– Может быть, расскажешь, кто это такой, чтобы мы смогли принять решение самораспуститься или всё—таки искать указанного нам господина.

– Толком я ничего не знаю, но читал, что в начале октября он прибыл в столицу из Финляндии…

– Швейцарии, – перебил Кирпичников и тут же добавил, – продолжай.

– Может и из Швейцарии, но по прибытии выступил с речью, в которой наметил план действий, в итоге стоял захват власти рабочими и крестьянами.

– Во главе которых должен стоять господин Ленин? – С иронией в голосе спросил Кунцевич.

– Видимо.

– Продолжай, – послышалось от окна.

– Больше и добавить нечего, писали, что после июньских событий должен состояться суд над Лениным, но не состоялся, по причине бегства последнего.

– Что скажете, господа? – Начальник уголовного розыска повернулся лицом к сотрудникам.

– Есть ли зацепки, где искать этого самого Ленина? – Подал голос Алексеев.

– На столе портфель, вот в нём документы и они, возможно, могут подсказать, где можно найти председателя фракции большевиков. Но прежде, чем приступать к их изучению, мне хотелось бы прояснить, господа, мы берёмся за дело господина Ленина или самораспускаемся?

Опять повисла пауза.

Где—то далеко прогремели несколько выстрелов, под окнами гомонил собравшийся небольшой толпой люд. Мрачная погода не добавляла энтузиазма и настроения. Хотелось налить стакан, пусть хотя бы плохенького коньяку, сесть у камина в кресло и отбросить прочь все мысли. Революции до добра не доводят, сразу на поверхности всплывают авантюристы и тщеславные люди, лелеющие занять освободившееся место у руля государства. Кирпичников при всём своём нетерпении к политическим течениям, не слишком жаловал Председателя Правительства Керенского и считал последнего выскочкой и горлопаном, только и способным, что произносить пламенные речи, завораживающие толпу. Но Родину не выбирают и поэтому надо служить не лицу, занимающему высокий пост, а Отечеству. Именно поэтому давным—давно Аркадий Аркадьевич выбрал службу в сыскной полиции. Здесь предельно ясно, вот преступник, а вот чиновник, разыскивающий злодеев. И главное никакой политики. Только поиски нарушивших закон. Сейчас уголовный розыск толкали на скользкий путь.

– Что мы теряем? – Вопрос был не совсем неожиданным, именно, эта мысль тревожила каждого из сидящих в кабинете. – Для чего нужен этот Ленин?

– Министр сказал для политического процесса, – Кирпичников смахнул с рукава пиджака пылинку.

– Аркадий Аркадьевич, вы ему верите? – Спросил Кунцевич.

– Не знаю, – честно ответил начальник уголовного розыска.

Опять замолчали, но никто не сделал попытки откланяться, все остались сидеть на своих местах.

– Если нет возражений, то я предлагаю просмотреть документы, которые нам представил господин министр.

Бумаги передавались от первого ко второму, потом третьему, пока вновь не оказывались на столе около портфеля. Читали вдумчиво, наверное, не по одному разу пробегали одни и те же абзацы. Некоторые документы вызывали изумление содержанием, некоторые хотелось отбросить в сторону и думать, что никогда не читал.

Когда последний лист был положен на стол, Кирпичников сложил их в одну кипу, вложил в папку, потом в портфель, подержал его немного в руках и спрятал в сейф. С глаз подальше.

– Каковы, господа, будут соображения? Аркадий Аркадьевич вернулся к столу.

– Неужели всё прочитанное истинная правда? – Спросил Бубнов.

– Иван, ты же у нас увлечён чтением газет, может быть, ты нам расскажешь, что показалось тебе недостоверным? – Кунцевич с прищуром смотрел на младшего из сотрудников.

– Ну, я же не в правительстве, чтобы всё знать, – возмутился ущемлённый Иван.

– Кто знает, может быть, через несколько лет мы здравицу тебе возносить каждый праздник будем, – засмеялся грудным басом Алексеев.

Бубнов обиженно засопел.

– Господа, мы собрались не шпильки друг другу вставлять, а определить, откуда мы начнём поиски этого самого Ленина, – повысил голос Кирпичников.

– Аркадий Аркадьевич, в былые спокойные времена, помните, я занимался делом Адель Ивановской? – Спросил Кунцевич.

– Конечно, помню.

– Так вот при дознании того дела мне, сейчас я точно знаю, посчастливилось познакомиться со следователем по особо важным делам Машкевичем, вот я начну с него. Он в ту пору занимался следствием по ограблению почтовой кареты, именно, большевистскими боевиками.

– Вы точно помните, что большевистскими?

– Точно. Хорошо.

– Мне не совсем ясно, зачем мы понадобились министру, если в окружении Ленина есть человек Малянтовича?

– Откуда вы, Мечислав Николаевич, знаете о приглядывающем за председателем фракции? – просил Кирпичников.

–Из документов, что вы убрали в сейф. Можно проследить, что информатором является женщина, близкая Ленину или, по крайней мере, входит в тесный круг общения.

– Это вы тоже поняли? – На лице начальника уголовного розыска появилась лукавая улыбка.

– Об этом прямо—таки вопит каждое донесение.

– Вы правы. Мы имеем в арсенале близкое к Ленину лицо, которое по совместительству является информатором министра юстиции. Исходя из того, что она пишет. Руководитель фракции большевиков приехал в столицу в конце сентября и с тех пор проживает на конспиративной квартире, у кого—то из своих сопартийцев. Там упоминается, что на заседании Центрального Комитета, состоявшееся десятого октября, мнения присутствующих разошлись и не все поддержали стремление Ленина захватить власть вооружённым путём. Если не ошибаюсь, там названа квартира Флаксермана, находящаяся на Карповке.

– В одной из бумаг упоминалось, что седьмого числа в Ломанском переулке, в квартире некоего чухонца, если не подводит память, Ялавы, – Кирпичников вопросительно посмотрел на Мечислава Николаевича, тот кивком подтвердил, – состоялась встреча некоторых большевиков. Вы не помните фамилий?

– Троцкий, Зиновьев, Калинин и Каменев.

– Вы забыли про Ялаву, Рахью и его жену, – дополнил Андреев.

– Но они не члены Центрального Комитета?

– Но, тем не менее, они там присутствовали.

– Хорошо, что писал информатор? Что Ленин и Троцкий настаивали, как можно быстрее произвести переворот, Зиновьев и Каменев были против.

– Против, не против, что нам это даёт?

– Даёт то, что один из чухонцев постоянно сопровождает Ленина. То ли в качестве доверенного лица, то ли охраняющего от внешнего посягательства.

– Вы намекаете, если мы найдём этого чухонца, то выясним, где скрывается председатель фракции.

– Совершенно, верно, но мне непонятно, почему мы разыскиваем Ленина, ведь вооружённый переворот, согласно документам, должен возглавить совсем другой человек – Троцкий.

– На этот вопрос, Мечислав Николаевич, я ответа дать не могу, – признался Кирпичников.

– Таким образом, министру нужен только Ленин?

– Именно так. Что ж, распределим, кто, чем должен заниматься, – начальник уголовного розыска сел за стол. – За вами, Мечислав Николаевич, Машкевич, за Иваном и Николаем Яковлевичем поиски Эйно Рахьи, я займусь Троцким. Задания понятны?

– Не совсем, – произнёс Кунцевич, – зачем нам Троцкий?

– Пока не знаю, – сказал Кирпичников и добавил, – но хочу прояснить до конца. Всё—таки мне не ясна цель поимки Ленина, политический процесс – это только, мне кажется, для нас, настоящая цель мне пока не ясна.

2.

Мечислав Николаевич решил не звонить следователю по особо важным делам Машкевичу, а посетить самолично, даже, если постигнет неудача. Действительный статский советник мог покинуть столицу, отправившись в любой город бывшей Российской Империи, а. может быть, и выбранной им нейтральной страны. Но Кунцевичу улыбнулась удача.

Тимофей Александрович последние недели сидел по большей части дома и писал мемуары, хотя особыми литературными задатками не обладал. Просто хотелось перенести на бумагу, терзало тщеславие, что жизнь прожита, событий прошло множество, а вот, кто расскажет потомкам о том, каким был этот странный следователь по особо важным делам Машкевич, какие дела вёл, с кем встречался.

Кунцевича принял сразу же, как доложила прислуга.

– Здравствуйте, Мечислав Николаевич, – Тимофей Алесандрович поднялся со стула, стоявшего у рабочего стола, и пошёл навстречу помощнику начальника сыскной полиции, как звучала должность Кунцевича до Февральской Революции.

Особо дружеских отношений между следователем и сыскным агентом не было, но сейчас на лице Машкевича сияла искренняя добродушная улыбка, и горели в карих глазах огоньки.

Мечислав Николаевич пожал протянутую руку.

– Добрый день!

– Какими судьбами оказались в моих пенатах?

– Не буду ходить окольными путями, – честно признался помощник начальника уголовного розыска, – привело к вам неотложное дело.

– Неужели таковые бывают в наше время? – Пошутил следователь, потом спохватился. – Прошу, – и указал на кожаное кресло, – присаживайтесь. Надеюсь, не на минуту заскочили к старику?

Шестидесятилетний Машкевич выглядел бодро, на голове не было ни единого седого волоска, а шевелюра вилась крупными завитками тёмных волос. Следователь никогда не пользовался очками, до своих лет сохранил зоркое зрение.

– От вас зависит.

– Ну, тогда не обессудьте. Ко мне не так часто заходят гости, поэтому я отыграюсь на вас, – пошутил Тимофей Александрович.

– Отнюдь, – покачал головой сыскной агент, – если ещё чаем угостите, то я сам задержусь у вас.

Следователь распорядился, вернулся и сел в соседнее кресло.

– Рассказывайте. Мечислав Николаевич, ведь вы до сих пор на службе?

– Пока, да.

– Что там происходит? – Машкевич ткнул пальцем вверх. – Что можно от них ожидать?

В начале марта Тимофея Александровича, грамотного следователя, помнившего почти наизусть каждое из завершённых дел, независимо от срока проведения розыска, вышвырнули с должности, благодаря чьему—то навету, так и оставшемся анонимным. Разбираться не стали, что Машкевич вёл дела беспристрастно и честно, по совести. Пришли другие времена, начальствующие кресла заняли неспособные к делу карьеристы, которых интересовало только одно – путь наверх, а каким способом, не суть, важно. По головам, так по головам, по трупам, так по трупам.

– Сыскное ещё ведёт борьбу с преступностью?

– Пока вело.

– Кто возглавляет?

– Аркадий Аркадьевич.

– После отставки господина Филиппова вполне достойная фигура. Не слишком много чинят препятствий власти?

– До сегодняшнего дня их не интересовал уровень преступности и борьбу сними. Нашли причину, что всё это пережитки прошлого режима. Есть такой способ отговорки. Если не справляешься сам, то вали на предшественника. Он всё равно не сможет защититься.

– Верно, подметили, вали на предшественника.

– Тимофей Александрович, простите, что ранее не захаживал, но времена…

– Мечислав Николаевич, я рад тому, что вы меня посетили и не надо больше об этом. Лучше попробуйте моего ликёру, делал сам. Благо, что нынче есть время для всего, если уж службы не стало. Так что вас привело ко мне?

– Сыскное отделение, а ныне Бюро уголовного розыска…

– Хм… – хмыкнул следователь.

– Именно так ныне называется наше отделение, – пожал плечами Кунцевич. – Так вот теперь, когда раскрытие преступлений заботит только нас, власти самоустранились и занялись… подковёрными интригами. Вот в это время нам поручили найти и арестовать некоего Ленина из большевиков. А вы, как я помню, вели дело, именно, по большевикам?

– Было дело, в девяносто … году Ленина, в ту пору он проживал под настоящей фамилией Ульянов был сослан в …. Губернию.

– Значит, Ульянов.

– Совершенно верно, Владимир Ильич Ульянов, родной брат Александра Ульянова, казнённого в тысяча восемьсот восемьдесят … году за покушение на Государя.

– Следовательно, корни давние.

– Корешки, а не корни. Вы слышали, что Керенский и Ульянов знакомы с детства?

– Откуда я мог слышать

– После смерти господина Ульянова—старшего Керенский—старший постоянно помогал детям своего друга. И когда Владимир захотел поступить в Казанский университет, он обратился за помощью не к кому—нибудь, а Фёдору. Тот написал письмо, в котором рекомендовал Владимира Ульянова как образцового ученика. Вот так—то. Не понимаю, почему вам поручили арестовать Ленина? Столь незначительная партия, что её можно не брать в расчёт?

– Кое—кто считает иначе.

– Не подскажите, кто?

Кунцевич в голове прикидывал, какими сведениями он может поделиться со следователем. Потом решил, что скрывать нечего. Не побежит же Тимофей Александрович разыскивать этого Ульянова, чтобы предупредить об аресте.

– В начале апреля из Цюриха через Германию вышел поезд с несколькими вагонам. В которых ехали в Россию три десятка революционеров…

– Среди них был Ульянов?

– Да, – кивнул головою Кунцевич, – их сопровождал офицер Германского Генерального штаба.

– Сведения достоверны?

– Я бы сказал, что они не вызывают сомнения.

– Продолжайте.

– Вот с апреля большевики взяли курс на вооружённый захват власти.

– Их слишком мало, да и вес в Совете невелик.

– Вот поэтому…

– Постойте, – перебил следователь помощника начальника уголовного розыска, – но произведя захват власти, надо на кого—то опереться, а большевикам не на кого. Пусть даже они утроили свои ряды с февраля, но это ничтожно маленькое количество членов партии?

– Тимофей Александрович, я пришёл к вам для того, чтобы вы помогли разобраться, кто такие большевики и кто такой Ленин.

– Хорошо, расскажу всё, что знаю, но предупреждаю, что знаю совсем немного и сможет ли мой рассказ вам помочь.

Алексеев натянул на плечи чёрное пальто, нахлобучил на голову фуражку без кокарды и озадаченно смотрел на Ивана.

– Если мы найдём Рахью, или как там его, то непременно выйдем на Ленина. Зачем тогда дробить нас и заниматься ненужными вещами?

– Николай Яковлевич, тебе никогда не быть начальником уголовного розыска, нет у тебя полёта мысли и не видишь всю картину в целом. Тебе поручена только малая часть расследования.

– Всё равно не понимаю.

– Тебе не зачем, – зло огрызнулся Бубнов, – делай порученную работу, а за тебя начальник будет думать.

– Ну, ну, – Алексеева было не узнать, в кабинете Кирпичникова сидел грамотный сотрудник, выполняющий порученное задание до конца, никогда не останавливался на пол пути, а здесь не узнать. Едкий желчный, словно старик на склоне лет, который остался в одиночестве и теперь винит всех подряд в бедах, упавших на плечи.

– Лучше подумай, Николай Яковлевич, с чего нам начинать. В адресный стол бы, – мечтательно произнёс Бубнов, но, увы, нет более обязательной регистрации приезжих, да и какой революционер побежит добровольно показывать. Вот, мол, я. Хотите, берите. Хотите, следите, а я буду ходить по улицам, не таясь.

– В донесениях сказано, что ранее Рахья останавливался у второго чухонца, – Алексеев на мгновение задумался, – Ялавы, может быть, ты к нему, а я на квартиру Суханова.

– Это какого Суханова, что—то не припомню?

– Что значит какого? Того, где проходило заседание Центрального Комитета и на котором принято решение о вооружённом перевороте.

– Всё равно не помню фамилии, там же вроде еврейская была?

– Всегда ты, Ваня, всё перепутаешь. Ты хоть адрес Ялавы помнишь?

– Лоцманский переулок, дом четыре.

– А квартира?

– Вроде, – Бубнов прикусил губу.

– Двадцать девять, мыслитель.

– Где встречаемся?

– В сыскном, тфу, – Алексеев сплюнул, – в уголовном.

Кирпичников, хотя и занимался всю жизнь преступными элементами, но иногда передавал полученные от уголовников сведения жандармскому управлению, всё—таки служили на благо Отечества. Ведь зачастую революционеры привлекали к делам профессионалов в своём деле: медвежатников для вскрытия сейфов, продавцов оружия, чтобы не привлекая внимания обеспечить себя необходимым количеством пистолетов, гранат, винтовок и, естественно, патронов. Сейчас же Аркадий Аркадьевич ехал на квартиру к подполковнику Мишину, отставленному от службы в жандармском корпусе после февральских событий. Пошли новые власти на поводу у разгорячённого и опьянённого кажущейся свободой народа, вот ныне и получили то, что происходит в стране.

Подполковник Мишин двадцать семь лет отдал служению царю и Отечеству по жандармскому ведомству. Под его непосредственным руководством было сорвано убийство трёх губернаторов, предотвращены четыре покушения на министров внутренних дел, а ныне и не припомнить всего, что произошло.

Викентий Алексеевич встретил начальника уголовного розыска в подпитии и домашнем слегка засаленном халате. После отставки денег осталось немного, вот прислуга и разбежалась по другим домам. Жена Мишина покинула бренный мир до Мировой войны, детишками Бог не обрадовал в былые молодые годы, вот бывший жандармский офицер и коротал отпущенные судьбой дни в одиночестве, продавая периодически украшения, оставшиеся от жены.

– Какими судьбами, нет, нет. Каким революционным ветром вас, любезный Аркадий Аркадьевич, занесло в мою обитель? – Насмешливым с долей пьяного состояния тоном произнёс Тимофей Александровиче, не дав ответить, добавил вполне серьёзным голосом. – Вы уж, батенька, простите за мой вид и некоторое отсутствие порядка в моём скромном жилище. Надоело всё до чёртиков.

– Это вы простите за внезапное вторжение, – начал Кирпичников, но был оборван почти на полуслове.

– Всё служите, ловите жуликов и воров, хотя, простите ради Бога, какие нынче преступники? Преступники с адвокатом заседают и мечтают его в Наполеоны записать. Рюмку коньяку не желаете?

– Не откажусь.

Подполковник достал рюмку и налил почти до краёв, поднял, но немного пролил, протянул гостю.

– Благодарю.

Тимофей Александрович сел на стул и жестом предложил присесть Кирпичникову, последний кивнул и опустился в кресло. Пригубил из рюмки коньяк.

– Всё—таки чем обязан случаю повидать старых боевых, – усмехнулся, – соратников по защите Отечества?

– Мы с вами знакомы, – Аркадий Аркадьевич прикинул, – двенадцать лет?

– Совершенно, верно, двенадцать.

– Поэтому не буду лукавить и говорить, что пришёл просто навестить.

– Это я понимаю.

– В бытность вы занимались расследованием дел, в которых непосредственное участие принимали большевики.

– Было дело.

– Так вот меня интересует некий Троцкий.

– Троцкий? – Удивлённо спросил Мишин.

– Именно, он.

– Странно, но Лев Давыдович Бронштейн, имеющий партийную кличку Троцкий, в мою бытность не имел никакого отношения к большевикам.

– Вы не путаете?

– Отнюдь, он всегда колебался и стремился примирить две фракции социал—демократической рабочей партии. Кстати, имеет определённое влияние на рабочих в столице, в девятьсот пятом году занимал высокий пост, – Мишин усмехнулся, – председателя Совета рабочих депутатов.

– Стало быть, о нынешнем его положении вы не знаете?

– Отчего же, как вернулся из Америки, так сразу же в горнило политической борьбы. В июле даже был арестован, но выпущен на свободу, без какого бы то ни было обвинения. В сентябре опять, как и двенадцать лет тому, занял место председателя Петросовета.

– Стало быть, он не в подполье?

– В каком подполье, если почти ежедневно выступает в совете.

– Что вы о нём можете сказать?

– Тщеславен, рвётся к власти, не потерпит конкурентов, постарается от них избавиться, вы упоминали о вооружённом перевороте, так он может за ним стоять, только появится на трибуне в последнюю минуту и возглавит осиротевшее правительство, – хотя Тимофей Александрович и говорил с долей иронии, но в его словах звучала непреложная истина.– Чем всё—таки вызван ваш интерес к его персоне?

– Ходят слухи, что при вооружённом перевороте Троцкий станет во главе России.

– Вполне допускаю, – Мишин наклонился вперёд, взял в руки бутылку и налил себе полную рюмку.

– Скажите, Тимофей Александрович, этот самый Бронштейн готов подготовить и организовать свой приход к власти?

– Способен, но не в одиночку.

– Если с помощью большевиков?

Подполковник поморщился.

– Большевики, конечно, набирают силу, но их мало, кто поддерживает. Их восемьдесят тысяч, ну, пусть даже в два раза больше, нет, это не та сила, на которую бы я поставил.

– Допустим, что Троцкий действует в союзе с Лениным, тогда каковы шансы на победу.

– Ничтожны. Вы знаете, если не подводит память, то ещё в апреле Ленин призывал к свержению Временного правительства и тогда с ним хотел встретиться в ту пору министр юстиции Керенский.

– Нынешний председатель Совета министров Керенский.

– С какой целью?

– Чтобы объяснить текущий момент истории, ведь их отцы когда—то были дружны.

– Даже так?

– Аркадий Аркадьевич, неужели вы не следите за политической обстановкой в стране?

– Не слежу, – честно признался Кирпичников.

Тимофей Александрович поднялся с кресла, запахнул халат и перевязал поясом.

– Завидую я вам, – подполковник нахмурил лоб, – а мне покоя нет от всех этих октябристов, трудовиков, кадетов, меньшевиков. Сколько не пытаюсь себе приказать, не читай, не лезь, не рассуждай, а всё равно читаю, прикидываю, рассматриваю, словно до сих пор на службе. Значит, вас заинтересовала персона Троцкого? Если столкнётесь, не поворачивайтесь спиной, можете получить кинжал в спину.

– Я знал, что политика ведёт нечестную игру, но не подозревал, что до такой степени.

– Это цветочки, если наш бонапарт, – Мишин говорил о Керенском. Получившем ещё летом не ограниченные полномочия от Совета, – проиграет, полушки не дам за спокойствие в государстве. Начнётся самая натуральная драчка за власть.

– Вы считаете, что бонапарт не самый худший вариант?

– Именно так и считаю.

– Троцкий где проживает?

– Вот это я не знаю, но то, что он ежедневно бывает в Совете точно и, следовательно, там его можно найти. Но всё—таки не советую с ним даже общаться, ещё тот говорун. Насколько могу судить, вам, начальнику, как там его…

– Уголовного розыска, подсказал Кирпичников.

– Вам, начальнику сыскной полиции, – на лице Мишина появилась довольное выражение, что он не забыл, как при Николае Александровиче именовалось отделение, занятое сугубо преступными элементами, – поручили политических или Троцкий кого—то убил или ограбил?

Аркадий Аркадьевич тяжело вздохнул, но ничего не ответил.

– Тимофей Александрович, скажите, кто наиболее опасен – Троцкий или Ленин.

– Однозначно не отвечу, но скажу одно Ленин – теоретик, всю сознательную жизнь бумагу марает, а вот Троцкий, – подполковник задумался, – более практик, так что с какой стороны посмотреть, если с теоретической, то Ленин – словоблуд, а с практической, то опасен второй.

Подполковник всё понял.

– Не буду злоупотреблять вашим временем, – Кирпичников поднялся.

– Понимаю, – только и произнёс Мишин, – смотрите не сломайте хребет.

– Постараюсь.

– Напоследок, – подполковник сжал губы, словно решал сказать или нет, потом всё—таки решился, – зайдите к Игнатьеву.

– Вашему бывшему начальнику?

– Именно к нему, он прояснит вам многое.

– Где я могу его разыскать?

– Адрес он не сменил, поэтому откройте справочник и там найдёте. При разговоре сошлитесь на меня, иначе беседы не состоится.

– Благодарю.

– С Богом.

Бубнов направился прямиком в Лоцманский переулок, двадцать девятая находилась на первом этаже. Ялава служил машинистом на паровозе, но даже для него снимать целую квартиру было дороговато. Скорее всего, партия доплачивала и снимала больше для встреч и собраний, нежели для рядового члена. Не вызывая особого внимания, Иван сперва осмотрелся и выяснил, что его предположение верно. Из квартиры можно было уйти в случае необходимости, как по чёрной лестнице, так и через окна. Всё—таки первый этаж.

– У этого чухонца странное имя, – дворник опирался на метлу и удивительно, что ещё мёл и наводил порядок, – Га… Го…Ги…во, Гуго, – обрадовался обладатель когда—то серого фартука, а ныне непонятного цвета.

– Что можешь про него сказать? – После того, как выпили пива, и дворник не с такой опаской отнёсся к незнакомцу, стали вроде приятелей.

– Живёт с год, квартиру оплачивает вовремя, без задержек. Чтобы какое—то непотребство или, не дай Бог, буянства нет, только последнее время просит ночью ворота не запирать. Приходят к нему какие—то люди.

– Кто такие?

– Кто их разберёт? Я ж говорю спокойные, водки не потребляют, чем занимаются? Да, мне какое дело? Тихо, чинно, но и слава Богу.

– Значит, не видел, кто к нему ходит?

– Да, кто их знает.

– Часто у него собираются?

– До сего месяца не так часто, а в нынешнем, словно с цепи сорвались, почитай, кожный день.

– Ты уж о расспросах ни слова.

– Само собой, – произнёс дворник, пряча в карман царский серебряный рубль, – я ж понимаю.

Не успел Бубнов уйти от разговорчивого дворника, как тот подмигнул и головой указал на человека в чёрной тужурке и кепке с кокардой железнодорожного ведомства. Сперва Иван не понял, но потом догадался, что это мог быть либо Ялава, либо Рахья. Пока размышлял над вопросом оставаться в ожидании, чтобы проследить за пришедшим, то ли уходить, если к себе на квартиру пришёл Гуго. Тогда не скоро выйдет из дома. Дворник шепнул, что, мол, это не их жилец, а тот приходящий, то ли Рахин, то ли Рахов. Кто их чухонцев разберёшь.

На счастье сыскного агента железнодорожник вновь появился из дверей. Осмотрелся внимательным взглядом и двинулся по Лоцманской в сторону Пряжки, потом к Благовещенскому мосту.

Иван следил по всем правилам конспирации, и в нём росла уверенность, что служащий железнодорожного ведомства, а это на самом деле был Эйно Рахья, приведёт, куда надо, ведь сказано в документах, что Ленина везде сопровождает чухонец или отправляется по поручениям, но непременно возвращается на конспиративную квартиру, где живёт Ленин.

Бубнов шёл следом.

Сперва железнодорожник шёл к Чёрной речке, но там начал плутать, то ли что—то заметил, то ли по революционной привычке.

Иван не отставал, но и не маячил на глазах. Часа через два Рахья подошёл к дому под номером один по Сердобольской улице, в последний раз осмотрелся и проследовал в квартиру 41.

Сыскной агент начал ждать, теперь не стоило торопиться. По давней привычке заносить всю информацию в записную книжку, Иван достал карандаш и на последней странице записал «Сердоб., 1 – 41, Р. пр. от дома Я.»

Октябрьская погода не слишком способствует ожиданию, но Бубнов был настойчив. Сперва поискал дворника, чтобы у него узнать о квартире сорок один, но последний оказался пьян, спал в обнимку с метлой и громко похрапывал.

Сыскной агент в полголоса выругался и отправился на пост, наблюдать за домом. Решил, что раз уж Рахья зашёл через парадную дверь, то и гости, наверняка, будут пользоваться этими дверями. Видимо, выход на чёрную лестницу за ненадобностью заколотили, тем более что дрова для отопления носили через главный вход.

Ближе к вечеру, когда окончательно продрог и начал из носа пускать целые реки, заметил, что из дома вышел тот чухонец, которого он сопровождал, и низенького роста остроносый господин с бритыми щеками и подбородком, в натянутой по самые брови кепке. Господин показался знакомым, но Иван его не опознал, только расслышал несколько фраз, произнесённых звонким с грассированием голосом, сунул руки в карманы пальто и зашагал по Сердобольской улице в направлении Чёрной речки. Спутники остановились у дома номер 25.

– Здесь? – Спросил картавый.

– Да, – ответил чухонец, – на втором этаже, слева первая квартира.

– А вы?

– Пока посмотрю.

– Бгосьте, батенька, только замёгзните. Сейчас в столице ни одного шпика нет, пойдёмте. Я думаю, здесь мы застгянем надолго, начинаешь объяснять этим идиотам, а они кочевгяжатся.

Иван не заметил, как ещё одна пара глаз наблюдает за ним. Сыскной агент расслабился, вроде бы задание выполнил.

Теперь прямым ходом на Офицерскую.

Бубнов не замечал, как за ним следом идёт человек в тёмном пальто и в фуражке без кокарды.

3.

Полковник Игнатьев адреса не менял и жил всё в том же доме, и той же улице, что и пять, и десять лет тому. При упразднении жандармского управления он сменил мундир и теперь служил при Временном Управлении по делам общественной полиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан.

Кирпичников нашёл полковника в Мариинском дворце, где последний имел собственный кабинет. Обстоятельство, удивившее начальника уголовного розыска. На все вопросы Аркадия Аркадьевича, вроде бы Игнатьев и отвечал с открытым взглядом, но потом сложилось впечатление, что бывший жандармский начальник что—то скрывает.

После разговора с полковником Кирпичников решил посетить Смольный. После того, как Институт Благородных девиц был переведён в Новочеркасск, здание в столице освободилось, его облюбовал Военно—Революционный комитет, созданный для обороны революционных завоеваний от посягательств царских генералов, устраивающих мятежи, и немцев, которые продолжали наступать.

Начальника уголовного розыска не испугало, что для доступа в Смольный необходим документ, или как его называли мандат. Аркадий Аркадьевич, пользуясь тем, что проходили группами, присоединился к одной из них.

В одном из коридоров чуть ли не нос к носу полицейский чиновник столкнулся с Троцким, отступил на шаг в сторону. На Кирпичникова взглянул человек с широким лбом, над которым вздыбившиеся волосы, глаза с какой—то злобой скользнули по начальнику уголовного розыска. Прямой нос заканчивался резким крючком, ноздри расширены, как у зверя, почуявшего добычу. Мефистофельская бородка дополняла характер непримиримого бойца.

– Нет и нет, – говорил он собеседнику, семенившему следом, – передайте ему, что ещё две—три недели и будет поздно что—либо предпринять. Нужно немедленно брать власть в свои руки, я посмотрел присланный этим, – он зло выразился, – план толковый тем более, что Красная гвардия подготовлена мной до завершающего выступления. Несколько дней и войска, верные присяге и Временному правительству, станут нашими и тогда…

Кирпичников не мог дослушать, собеседники зашли в какой—то класс, ныне ставший кабинетом.

Несколько часов, проведённые в Смольном, не пропали даром. Аркадий Аркадьевич убедился. Что подготовка к перевороту идёт полным ходом, подготовлены планы захвата государственных учреждений, играющие главные роли: телеграф и телефон, чтобы держать под контролем новости, которые должны быть, либо дозированы, либо преподнесены в нужном ракурсе, банки, какими бы альтруистами и фанатиками не были революционеры, но кушать хочется всем, правительственные учреждения, так там сосредоточена власть.

Начальник уголовного розыска убедился, что дело поставлено на широкую ногу. Стало страшно, в голове ещё стояли картины недавнего прошлого, когда две столицы – новая и древняя – испытали на себе прелести действий восставшего народа.

Настроение Кирпичникова с каждой минутой, нахождения в Смольном ухудшалось и не добавляло оптимизма вооружённые не только солдаты, но и рабочие.

Кунцевич принёс тоже не радужные вести, воздух был насыщен миазмами грядущего переворота и смены власти, которая представлялось неведомым монстром. Что такое диктат пролетариата? Или вся власть Советам? Кому? Ленину? Троцкому? Какому—нибудь вновь взращённому Робеспьеру или Дантону? Государство разваливалось на части. Россия от Варшавы до Владивостока имела реальную возможность превратится в кучку разрозненных княжеств времён Дмитрия Донского.

Что—то надо было предпринять, но что?

Известий от Андреева и Бубнова не было.

С самого утра Кирпичников отправился в Мариинский дворец к министру юстиции. Пришлось подождать. Малянтович в прошлую ночь допоздна работал и уехал домой к утру, хотел дома принять ванну и повидаться с детьми и женой. Воротился только в десятом часу. Начальник уголовного розыска успел к тому часу выпить две чашки хорошего ароматного чаю.

– Аркадий Аркадьевич, надеюсь с хорошими вестями? – Министр тряс руку Кирпичникова, по—детски заглядывая в глаза. – Не то последнее время сплошное расстройство.

– Увы, Павел Николаевич, я не стану счастливым исключением, – начальник уголовного розыска выглядел озабочено так, что над переносицей появилась предательская складка.

– И вы, – начал Малянтович, но так и не продолжил, слова, словно растворились перед губами.

– Сразу же могу оговорится, где скрывается Ленин не обнаружено, но думаю, скоро я вам доложу об его аресте, но меня сейчас беспокоит другое. По долгу службы вас должны информировать о настроении в городе не только обывателей, но и вооружённых людей, в частности частей петроградского гарнизона. Так вот, вести не утешительные. Со дня на день не только солдаты, матросы, выступят с целью вооружённого переворота, но и рабочие, которым роздали винтовки и пулемёты.

– Мне известно, – жёстко сказал Малянтович.

– Вы знаете, что так называемая Красная гвардия, организованная под лозунгом борьбы с немцами, находящимися недалеко от столицы, на самом деле, ударная сила большевиков, которые всерьёз намерены сейчас взять власть в свои руки?

– Я слышал об этом.

– Вы слышали или принимаете меры?

– Кое—какие меры мы принимаем, – уклончиво ответил министр.

– Павел Николаевич, поверьте, что мне не хотелось бы проснуться в другой стране, раздираемой, между прочим, разными политическими партиями и использующими для этой цели, не трибуну Учредительного собрания, а поле боя.

– Я думаю, вы преувеличиваете, до крайних мер не дойдёт. Кстати, в самом деле, за переворотом маячит тень Ленина?

– Должен вас огорчить, за переворотом стоит председатель Петросовета Троцкий.

– Троцкий? – Удивился министр, – но ведь с ним, – прикусил язык.

– Движущей силой переворота является Троцкий, они с Лениным, хотя и соратники по фракции, члены Центрального комитета Социал—Демократической рабочей партии, но они соперники и неизвестно, кто больший из них диктатор.

– Любопытно, мне об этом обстоятельстве не докладывали, – с досадой произнёс Малянтович. – Дело принимает совсем другой оборот.

– Неужели вас, правительство, держат в неведении или это простая российская небрежность, не обращать внимания на очевидные факты. Если девятьсот пятый год вернётся к нам, то крови прольётся гораздо больше. Господа, мнящие себя наполеонами, не остановятся ни перед чем, чтобы достичь поставленной цели – неограниченной власти, до которой нашим царям было далеко.

– Я сегодня же поговорю с Александром Фёдоровичем.

– Извините, господин министр, но надо не говорить, а действовать. Упустить можно не только время, но и Россию.

– Не надо так высокопарно, Аркадий Аркадьевич, мы с вами говорим о кучке болтунов, которые уже лет двадцать, как кричат о свержении власти, а воз и ныне там.

– Увы, воз тронулся, вы или ваши агенты не были в Смольном и не видели, что там происходит. Надо быть реалистом.

– Благодарю за информацию, продолжайте искать Ленина.

– Как быть с Троцким?

– Не беспокойтесь, мы примем неотложные меры, самые подходящие.

– Да, Павел Николаевич, опасен не только Троцкий, но и весь состав Военно—Революционного Комитета.

– Я вас услышал, Аркадий Аркадьевич, и в ближайшие часы предпримем надлежавшие меры. Если ещё будут новости, то милости прошу ко мне.

Кирпичников кивнул головой и вышел.

– Вот так обстоят дела в нашем королевстве, – подвёл итог под рассказом начальник уголовного розыска, беседуя со своим помощником.

– Что мы можем предпринять? – Настроение Кунцевича с каждым словом ухудшалось, словно с Балтики на Петроград пригнало свинцовые непроницаемые тучи.

– Не знаю, – искренне признался Кирпичников и добавил, произнося по слогам, – не знаю.

– Но что—то же надо делать, иначе всё полетит в тар—тарары.

– Мне нечем вам возражать.

– Ленин и компания приехали делать переворот на немецкие деньги, а мы сидим и ничего не делаем.

– Что вы предлагаете?

– Я – не террорист, – подумав, начал отвечать Кунцевич, – но не знаю, если вдруг верхушка айсберга исчезнет, продолжится ли процесс захвата власти?

– Повторюсь, не знаю. Министр только говорит о разумных мерах, о том, что доложит Керенскому, но действовать надо сейчас, пока не стало поздно.

– Значит, вы предлагаете действовать их же методами.

– Да.

Задумались. Столько лет боролись с преступниками, искали, проводили дознания, а здесь приходится самим думать о том, чтобы себя вовлечь в уголовное деяние.

– Я вот, что думаю…

– Аркадий Аркадьевич, мы с вами старые вояки с уголовным элементом и мне не хотелось бы, чтобы такие же элементы управляли государством. Сколько лет мы с вами, не щадя жизни. – не хватало слов, – а здесь… Я не думаю, чтобы всё завершилось, как в сказке, счастливо и благополучно.

– Но…

– Вот именно, оружие мы с вами держать не разучились, правда, может быть, совесть? – Кунцевич посмотрел сощуренными глазами на начальника.

– Нет, совесть будет молчать.

– Нам надо наметить план действий.

– То бишь с кого начать?

– Да.

– Кто более опасен в данной ситуации?

– Председатель ВРК номинальная фигура, все решения принимает Троцкий и несколько человек в комитете, вот опасны они. Остальные только для того, чтобы выйти на сцену с фразой «кушать подано».

– Вот и ответ на первый вопрос.

– Согласен, – сразу же ответил Кирпичников.

Договорились встретиться с самого утра, приготовиться, написать родным письма, привести дела в порядок, ведь никто не знал, чем может закончиться предстоящая авантюра. Хотя ловили преступников не по одной сотне, но никогда сами ничего не планировали, а здесь, мало того, что наметили цели, но и надо воплотить в жизнь и желательно, чтобы самим не пойти под нож революционной гильотины.

Придя домой, Кирпичников достал из шкафа бутылку наливки, которую держал для особо торжественных случаев. Решил, что более подходящего случая не найдётся. Налил в большую рюмку и сел за рабочий стол. Начал писать жене, которую ещё в мае отправил в Тверскую губернию, где было тише и не так события отражались на течении жизни. Почти лист исписал мелким бисерным почерком, потом скомкал и сжёг в пепельнице. Лучше пусть пострадает он, начальник сыскного, тьфу, уголовного розыска, нежели семья. Катерина поймёт и так.

Жаль, что детей не поставил на ноги, но, увы, ничего исправить нельзя. Не перелистать назад книгу, чтобы начать читать заново. После того, как письмо превратилось в пепел, Кирпичников начал приводить в порядок бумаги. Без жалости комкал, рвал и бросал в ведро, чтобы в огне камина уничтожить документы, которые не должен никто прочитать.

Есть в жизни поступки, которые определяют, каким ты был, думал Аркадий Аркадьевич, вот и сейчас наступил час, когда будет видно, подлец ты или герой. При слове «герой» начальник уголовного розыска усмехнулся. Нет ничего героического в том, что один человек лишает жизни другого из—за того, что второй может разрушить до основания налаженную жизнь, да не только жизнь, а всё Отечество. Если выгорит дело, то все будут на коне. А если нет, так пусть в будущем помянут не злым тихим словом коллежского советника Кирпичникова, состоявшего при государе в должности начальника сыскной полиции Санкт—Петербурга. А ныне начальника уголовного розыска Петрограда.

Налил ещё одну рюмку, хмель не брал, словно пил простую воду. То ли не давало расслабиться напряжение, то ли впереди маячившая неопределённость била по нервам.

Утром поднялся без обычных постельных пяти минут, облился холодной водой. Выпил чаю и направился на Офицерскую, где должен был встретиться с Кунцевичем. Шёл настолько занятый своими мыслями, что не видел ничего и не слышал, как с самого утра разносчики предлагали за гривенник свежие новости.

В кабинете Аркадий Аркадьевич достал из сейфа портфель, который ему вручил министр. Так и остался сидеть с ним в кресле, не зная, куда деть.

Дверь распахнулась. Не вошёл, а прямо—таки влетел возбуждённый Кунцевич. Горящие глаза завораживали. Помощник ничего сказать не мог, тяжело дышал от быстрого бега.

– Вот, – бросил на стол свежий выпуск «Нового времени».

– Что там? – Бесцветным голосом спросил Аркадий Аркадьевич.

– Да вот, – ткнул пальцем в заголовок.

– Не затруднит вас прочесть вслух, что—то неважно себя чувствую.

– «В такие дни, когда решаются судьбы чуть ли не всего мира, когда нет почти ни одного равнодушного человека, думающего о судьбах Отчизны, произошло событие чрезвычайной важности. Сегодня ночью, около двух часов, на заседании Военно—Революционного Комитета, призванного мобилизовать российский народ для отпора вражеской армии, не выдержало сердце члена комитета Льва Давыдовича Троцкого—Бронштейна. Этот пламенный борец за счастье народа не дожил до своего сорока восьмилетия считанные дни. Так уходят из жизни, не покидая служебного места…» и прочая, прочая, прочая, – бросил снова газету на стол Кунцевич.– Есть всё—таки Бог и он с нами, Аркадий Аркадьевич. Я целую ночь строил планы. Даже нажимал сто раз на курок и вуаля – первого заговорщика не стало.

– Вы думаете, что это счастливая случайность?

– Именно, так.

– Я перестал верить в случайности ещё в гимназии, даже, если проведение Господне пришло нам на встречу, то это либо чудо, либо чья—то помощь. Ко второму я склоняюсь более всего.

– Вы предполагаете, что…

– Совершенно верно, так я вижу ситуацию.

– Но кто?

– Есть у меня одна догадка, но я сперва уточню, а потом поделюсь с вами.

– Мне казалось, что мы можем доверять друг другу.

– Я доверяю вам, Мечислав Николаевич, но, честно говоря, не хочется бросаться пустыми словами.

– Всё—таки.

– Хорошо, у меня складывается впечатление, что к этой смерти приложили руку господа из нашего правительства.

– Вы думаете, – не закончил мысль.

– После событий пятого года начали ходить слухи, что при жандармском управлении создано секретное отделение, в котором разрабатывались специфические средства борьбы, в частности устранение неугодных путём заражения различными болезнями.

– Но в статье сказано, что подвело сердце?

– Вполне возможно, но, согласитесь, вовремя.

– Если так, тогда понятен интерес к розыску Ленина.

– Конечно, такой метод борьбы неприемлем, мы сами превращаемся в народовольцев.

– Аркадий Аркадьевич…

– Но я поддерживаю, гадину надо давить в гнезде, а не тогда, когда она наберёт силу.

– Произошло столь печальное событие на заседании ВРК, но кто заменит Троцкого?

– Здесь напечатано, что на заседании присутствовали председатель Лазимир…

– Формальный председатель комитета, за ним и стоял Лев Давыдович.

– Подвойский?

– Вполне возможно.

– Антонов—Овсеенко?

– Может быть.

– Садовский?

– Наверное.

– Крыленко?

– Видимо, – Кирпичников схватился за голову, – Господи, мы гадаем на кофейной гуще, для меня названные вами люди только пустые фамилии, я не знаю ни о ком из них.

В дверь постучали.

– Аркадий Аркадьевич, – у дежурного был озабоченный вид, – в Прачечном убитый найден.

Кирпичников хотел сказать, что занят, но увидев взгляд чиновника, сдержал себя.

– Там Ваня Бубнов.

– Кто? Где? – Вскочил с места начальник уголовного розыска и, схватив пальто, кинулся к выходу.

– Почти напротив сыскного.

Иван лежал на животе, уткнулся лицом в руки, словно хотел защитить себя при падении. Тёмное пятно выделялось с левой стороны спины.

– Несите в отделение, – распорядился Кирпичников.

– Фотограф, врач, – напомнил Кунцевич.

– Какой фотограф? – Выругался матерными словами начальник уголовного розыска. – Сейчас в этом бардаке мы никого не найдём.

Бубнов лежал на столе, словно притомился и прилёг на минуту отдохнуть.

Аркадий Аркадьевич внимательно осматривал карманы убитого. Несколько ассигнаций царского времени, пачка «керенок», горсть мелких медных и серебряных монет, записная книжка и карандаш. Начальник уголовного розыска полистал, открыл на последней странице и протянул Кунцевичу.

«Сердоб., 1 – 41, Р. пр. от дома Я.

25 – засед.»

– Что сие…– начал Мечислав Николаевич, но остановился и удивлённо взглянул на Кирпичникова. – Он нашёл нашего, – прикусил язык.

– Видимо, в доме номер один по Сердобольской проживает наш пациент, а вот в доме двадцать пять заседают.

– Можно их арестовывать?

– Пусть занимается этим министр, а мы будем убийством, – указал подбородком на труп Ивана.

– Не совсем понимаю.

– Бубнов и Алексеев должны были заниматься делом вместе. Где Алексеев?

– Скорее всего, решили заниматься каждый своим расследованием, – пожал плечами Кунцевич.

– Вот мы и имеем убитого сотрудника, не хватало второго лишиться. Так, Мечислав Николаевич, я удалюсь на четверть часа к министру.

– Вы не хотите проверить сведения Бубнова?

– Пусть министр проверяет, у него возможностей гораздо больше, чем у нас, – пальто не стал застёгивать, было душно, но до того гадко на душе, что испортилось настроение, хотелось достать из кармана револьвер и пристрелить убийцу Ивана, если таковой возникнет на горизонте.

Малянтович только вернулся с совещания, которое проводил Керенский. Был возбуждён и глаза не гасили радости, что в них светились.

– Слушаю вас, Аркадий Аркадьевич! – Вместо приветствия произнёс министр.

Кирпичников положил на стол бумагу.

– Что это? – Поднял изумлённый взгляд.

– Адрес Ленина.

– Адрес? – Вскочил с кресла Павел Николаевич. – Точный адрес?

– Совершенно.

– Одну минуту, – и министр, словно мальчишка, умчался куда—то. Вернулся на самом деле через несколько минут. – Я же говорил, что вы лучшие в своём деле.

– Найти было не сложно, – начальник уголовного розыска перекладывал дальнейшие поиски на самого министра, – но наше управление потеряло при розыске сотрудника.

– Гидра заговорщиков опасна, особенно, когда чувствует, что хвост прищемлен.

– Павел Николаевич, – устало произнёс Кирпичников, начал предательски подёргиваться левый глаз, – мы не на митинге. Сегодня я лишился самого молодого сотрудника, имевшего перспективы на хорошее будущее, так что не надо марать о нём память лозунгами.

– Простите, Аркадий Аркадьевич, я не хотел словами вам доставлять неудобства.

4.

Полковника Игнатьева не оказалось на месте. Секретарь сказал, что после телефонного звонка бывший жандармский офицер приказал вызвать семерых агентов в статской одежде и на двух авто укатили, предупредив, что на задание.

К концу дня «Русское слово» поведало читателям о том, что Николай Иванович Подвойский, избранный заместителем председателя ВРК Лазимира, застрелился в Смольном, оставив непонятную записку, в которой сетовал на то, что не понят товарищами. В том же номере, но на последней странице шла речь о том, что Владимир Александрович Антонов по трагической случайности попал под грузовой автомобиль.

В вышеуказанную газету не попала ещё сенсация этих дней, но в «Новом времени» можно увидеть такую новость: Григорий Исаакович Чудновский был поднят на штыки солдатами Преображенского полка, где последний состоял в качестве комиссара и представителя Военно—Революционного Комитета.

Кирпичников и Кунцевич обошли Прачечный переулок от первого до последнего дома, каждую квартиру, переговорили почти со всеми обывателями, не побоявшимися открыть незнакомым людям двери. Дворники оказались более разговорчивые, они—то и приметили довольно молодого человека в тёмном пальто и фуражке, с которой сорвана кокарда. Видели, но лица описать не могли, всё—таки темнеет рано, да и тень от козырька вносила свою лепту. Потом пожаловались, что фонари зажигаются нерегулярно, а те, что запитаны электрическим током, так вообще выключены. Вот и заметили только тёмное пальто, которое на самом деле, могло быть и коричневым, и синим, и тёмно—синим, и в мелкую полоску, и в не менее мелкую клетку, но отсутствие кокарды на фуражке убийцы отметили все.

– Значит, – начал, было, Кунцевич, но умолк, не договорив.

– Что вы сказали? – Очнулся от мыслей Кирпичников.

– Кое—какие мысли бегают в голове.

– Поделитесь, Мечислав Николаевич, – начальник уголовного розыска мотал головой, словно продолжал спорить сам с собою.

– Не понравилось мне с самого начала задание министра.

– Это какое?

– Найти Ленина. Мне сразу показалось каким—то фальшивым. У государства в руках тысячи нитей, а здесь, будьте любезны, найдите человека, который приехал месяц тому сюда. Да и приехал, фактически не таясь. И отыскать его не составило бы труда, помните документы, что передал министр? Их написал такой агент, который в шаге от Ленина находился и, думаю, находится по сию пору. Следовательно, мог оповестить о местонахождении Ленина не один раз, получается, что уголовный розыск используется для отвлечения внимания. Ведь почти все значимые лица из Военно—Революционного Комитета почили в Бозе и почти все при странных обстоятельствах. И главное, в один день.

– С вами трудно не согласиться, стало быть, мы с вами исполняли роли китайских болванчиков.

– Вот—вот, вы правильно подметили, болванчиков и наши, имеющие власть, работодатели подозревают, что в наших рядах имеются большевистские агенты, через которых засылалась недостоверная информация.

– Вы так полагаете?

– Я даже уверен в этом.

Кирпичников не показывал своего разочарования, хотя на душе скребли кошки. Во многом помощник прав. После Февральских событий и отречения Николая Александровича в стране сплошная анархия, каждый мнит себя наполеоном и спасителем Отечества, строит планы.

Сейчас подтверждала сложившаяся ситуация, уж не Александр ли Фёдорович метит в диктаторы и новые императоры?

Хотелось забросить всё, сесть в поезд, уходящий куда—нибудь подальше, не видеть ничего, не читать никого.

Дверь в кабинет от удара распахнулась, и на пороге стоял Андреев в расстёгнутом тёмном пальто и заломленной на затылок фуражке, на тулье выделалось бледное пятно. Глаза сыскного агента горели животными огоньками, в правой руке Николая Яковлевича металлическим блеском револьвер.

– Что добились своего? – Без того глухой голос звучал басовитыми раскатами, – добились?

Аркадий Аркадьевич начал подниматься со стула.

– Сидеть!

Кунцевич смотрел на начальника, но тот не отводил взора от двери, только желваки начали играть на скулах.

– Никого не осталось, никого. Я, как мог, охранял от вас Ильича, но и его не уберёг. Вы знаете, как они, – Николай Яковлевич потряс в воздухе пистолетом, – его убили? Нет? На моих глазах его выбросили с пятого этажа на мостовую. Вы понимаете, что никого не осталось, кто способен возглавить и повести нас вперёд. А я даже своего товарища не пожалел.

Мечислав Николаевич медленным движением, чтобы не заметил стоящий позади Алексеев, начал доставать из кармана пистолет, не спуская глаз с Кирпичникова.

– Что же вы наделали? Как вы могли? Никого не осталось, никого, а остальные оказались трусами и разбежались из столицы, как крысы. Где Крыленко? Где Ломов? Где Дыбенко? Нет их, нет. Кто может возглавить переворот? Кто? Вы молчите, а я знаю, что никто. Светлых голов не стало, а остальные провалят дело, потому что трусы и паникёры…

– Зачем ты убил Ивана? – Голос Кирпичникова звучал спокойна и тихо, но Алексеев дёрнул головой, словно от пощёчины.

– Я? – Взвизгнул Николай Яковлевич, его губы дрожали, глаза сузились и налились кровью. – Я защищал Ильича.

– Ты убил товарища?

– Он не был мне товарищем, не был, он хотел указать квартиру, где скрывается Ленин.

– Ты с Иваном ходил под пули.

– Это ничего не значит, – голос Алексеева перешёл на крик.

– Почему ты убил товарища?

– Я – большевик и хочу, чтобы вашу власть смела волна рабочих и крестьян

– Ты ведь не глупый человек, неужели поверил товару в яркой упаковке, предлагаемому тебе?

– Вы ничего не понимаете, – от горячности Николай Яковлевич нажал на спусковой крючок, и пуля ушла в окно, сам стрелявший испугался и чуть, было, не выронил из руки пистолет.

Кунцевич резко повернулся лицом к Алексееву, в руке Мечислава Николаевича в свете электрической лампочки блеснул пистолет и два выстрела слились в один. Первая пуля чиркнула по верху фуражки, вторая вошла в середину лба. Николай Яковлевич дёрнул назад головою и мешком опустился на пол.

– Зря, – только и сумел сказать Кирпичников.

– Ничего мы бы от него не узнали, кроме того, что Ленин мёртв.

– Получается, что вы правы. Мы только статисты в большой пьесе, где на главную роль претендуют маленькие наполеоны.

День угас и за окном, пришедшие на землю, тени превращались в непроницаемую мглу. Фонари оставались без надзора, и в права вступала ночь 25 октября 1917 года. Заседание II Всероссийского Съезда Совета рабочих и солдатских депутатов открылось во втором часу ночи. Правые социалисты вместе с эсерами получили большую часть голосов, большевики в полном составе не явились на съезд.

В этот же день Председатель Правительства получил неограниченные полномочия.

– Я вам говорил, – с порога произнёс Мечислав Николаевич, потрясая только, что вышедшей газетой, до того был взволнован, что забыл поздороваться с начальником.

Аркадий Аркадьевич с тёмными от недосыпа кругами под глазами и сам держал в руках серые листы газеты. В последнее время ощущалась нехватка бумаги, слишком много появилось печатных изданий, поддерживающих правительство и критикующих оное.

– Доброе утро, Мечеслав Николаевич!

– Простите, – приложил руку к груди пришедший, – совсем из головы вылетает, когда читаешь такие новости.

– Что вас так встревожило?

– Как что? Теперь наш орёл получил неограниченные полномочия, стал, так сказать, диктатором Всея Великия, Белыя, Малыя и остальных российских земель.

– Главное не получить, а воспользоваться, – тихо сказал Кирпичников.

– Вы полагаете, – начал Кунцевич, но не стал продолжать.

– Именно, полагаю и, мне кажется, мы стоим на пороге, как бы помягче выразиться, – Аркадий Аркадьевич взглянул на помощника и прикусил губу.

– Говорите, как есть, – усмехнулся Мечислав Николаевич.

– Непредсказуемых событий.

– Вы правы. Особенно от таких дифирамбов, – и он прочитал вслух, – «Керенский ‒ это символ правды, это залог успеха; Керенский ‒ это тот маяк, тот светоч, к которому тянутся руки выбившихся из сил пловцов, и от его огня, от его слов и призывов получают приток новых и новых сил для тяжелой борьбы».

Вечером того же дня случай занёс Кирпичникова на вечернее заседание II Всероссийского съезда.

Керенский с торчащими короткими волосами, неизменным серьёзным выражением на лице и морщинам на челе, выражающими озабоченность, стоял около трибуны, расставив ноги в стороны. Напоминал маленького Наполеона, держа левую руку за спиной, а правой размахивал, словно собирался дирижировать оркестром. Театральная поза и заученные паузы, в которых бесновались сторонники Александра Фёдоровича более походили на провальную пьесу откуда—то из провинции. Диктатор был в своём амплуа – артиста, напрочь лишённого способности к игре.

– Восемь месяцев прошло с тех пор, как родилась русская свобода. Ваши боли и ваши страдания явились одним из мотивов всей революции. Мы не могли больше стерпеть той безумной и небрежной расточительности, с которой проливалась кровь старой властью. Эти месяцы, я считал, продолжаю считать и сейчас, что единственная сила, могущая спасти страну и вывести ее на светлый путь, это есть сознание ответственности каждого из нас без исключения за каждое слово и каждое действие его. Тревога охватывает меня, и я должен сказать открыто, какие бы обвинения ни бросили мне в лицо и какие бы последствия отсюда ни проистекли. Идет процесс возрождения творческих сил государства, устройство нового строя, основанного на свободе и на ответственности каждого, и так, как дело идет сейчас, оно дальше идти не может, и так дальше спасать страну нельзя. Я хочу верить, что мы найдем выход из своего положения и пойдем вперед той же открытой и ясной дорогой демократического государства, скованного сознанием гражданского долга и твердой воли, и что все, что передали наши предшественники, всю нашу многовековую культуру, все, что дал нам русский гений, мы сумеем бережно донести и отдать Учредительному Собранию, единому хозяину Русской Земли. Но для этого нужно не только верить, но найти в себе желание действовать.

Не дослушав до конца выступление человека, наделённого диктаторскими полномочиями, Кирпичников вышел на свежий воздух. Стало противно и муторно то ли от патетических речей Керенского, то ли от пустоты в душе. Возникал один вопрос: надо ли служить далее, но самый главный влез вслед за первым – кому? Раньше можно было сказать – Отечеству, пусть не совершенному, но такому, какое есть. А теперь? Власти? Которая добилась того, чего хотела. Армии? Которой не нужны победы. Всяким там меньшевикам, большевикам, кадетам, эсерам и прочей шушаре? Которым нужна для удовлетворения собственных амбиций власть.

Аркадий Аркадьевич сунул руки в карманы пальто и пошёл прочь от этого осиного рассадника мнимого свободомыслия.

– Стой, – раздался над ухом голос, и начальника уголовного розыска обдало чесночным запахом и дешёвым табаком, в бок упёрлось что—то тупое. Кирпичников понял – ствол пистолета, – руки.

Аркадий Аркадьевич остановился и приподнял к верху руки.

– Учёный ужо, – осклабился грабитель, второй ловко прощупал карманы и достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и рванул из кармашка жилета часы.

– Глянь, – сказал шаривший по карманам, – бочата—то рыжие с курицей.

– Потом посмотрю, а ты, дядя, иди своей дорогой и более нам не попадайся….

– А чё? – Усмехнулся второй. – Пускай попадается, вишь какой лопатник, – по толстому боку бумажника похлопал ладонью без мизинца, видимо, пострадал ранее. – Иди, дядя, иди, копи деньжата.

Кирпичников обернулся, никого позади уже не было.

Грабители скрылись в проходном дворе.

Стоило на минуту задуматься, потерять бдительность и вот тебе наказание. Аркадий Аркадьевич усмехнулся: «Надо же! Начальника бюро уголовного розыска, как какого—то штафирку, взяли и ограбили. И смешно, и грешно!»

Хмель не брал. Теперь Аркадий Аркадьевич только посмеивался над собой, хотя несколько часов тому было не до веселья. Ещё в марте начальник сыскной полиции Кирпичников предупреждал, что под амнистию попадут не только политические противники прежней власти, содержащиеся под стражей, но и уголовные элементы. Так и произошло. Налётчиков, бандитов, воров, оказавшихся на воле, сразу же окрестили в честь министра юстиции «птенцами Керенского». Теперь пожинаются плоды бездумного решения. Петроград наводнился преступниками, «малины» начали возникать не где—нибудь на окраинах, а в самом центре столицы и даже на Невском проспекте.

После второй рюмки водки нахлынуло чувство безнадёжности. Ловишь—ловишь преступников, но проходит немного времени, видишь их на свободе, и снова они занимаются прежним ремеслом, только более нагло и жестоко. На кой ляд тогда их ловить?

Февральскую революцию Аркадий Аркадьевич принял с энтузиазмом, с надеждой на то, что жизнь измениться в лучшую сторону. Исчезнет недовольство, появятся новые силы, чтобы задавить врага в его же логове. Ан, нет, народ стал злее, солдаты ротами и батальонами дезертировали с фронта, окончания войны не предвиделось. Устали крестьяне и рабочие воевать, хотелось им просто стать у станка и почувствовать, как подчиняется усталым рукам металл или пойти в поле за плугом. И сам, начальник уголовного розыска, не понимал, что хотят власть предержащие? Одни лозунги и никаких конкретных дел. Вот сейчас не стало большевистской верхушки, но они же было в таком меньшинстве, что не играли особой роли на политической карте страны. Но в то же время, как грибы растут новые партии на окраинах бывшей Российской Империи. Кто бы мог предположить, что Финляндское Княжество потребует самостоятельности, кавказский, малороский и туркестанский края заговорят об автономии. Трещит государство по швам, а в столице собрались говоруны.

Кирпичников налил третью рюмку, подержал несколько минут в руке, обозревая письменный стол. Одним глотком выпил и не поморщился, не почувствовав вкуса.

Мысль была одна: уходить в отставку и отправляться к жене и детям или всё—таки попытаться переломить ситуацию с преступностью, достучаться до власти, что уголовники вносят в жизнь горожан, да и страны в целом больше хаоса и страха, нежели продолжающаяся кровавая война.

5.

В кабинет Аркадий Аркадьевич входил с тяжёлым сердцем, не стал снимать пальто, а в одетом виде прошёл к столу и сел. Провёл рукою по зелёному сукну, покрывающую столешницу. Не прошло и года со дня назначения его начальником сыскной, то бишь теперь уголовного розыска. Хотел заняться бумагами, но не было особого желания, да и в столе никаких ценных бумаг не хранил, а из сейфа давно перевёз к себе на квартиру, где оборудовал небольшой тайник. Так, на всякий случай.

– Какие будут указания? – После приветствия произнёс Мечислав Николаевич, присаживаясь на стул. – Разрешите? – Он указал на портсигар.

– Пожалуйста.

– А вы? – Кунцевич предложил начальнику.

– Благодарю.

Мечислав Николаевич поднёс к папиросе спичку и по кабинету заструился аромат дорогого табака.

Повисло неловкое молчание.

Начальник ничего не мог сказать, потому что не видел в работе уголовного розыска какого—то смысла, а помощник, видя мучения Кирпичникова, не стал философствовать.

Через некоторое время всё—таки Мечислав Николаевич произнёс.

– Занесло меня вчера на заседание, как его громко назвали, Всероссийского съезда и послушал нашего вновь испечённого диктатора. Прямо скажу, удручающее осталось впечатление. Позёр и артист.

– Вы тоже вчера там были?

– Да, попутным ветром занесло, – скривил губы Кунцевич.

– Я, к прискорбию, госп… гражданина Керенского более минуты выдержать его кривляния на сцене не смог.

– Мне пришлось, – Мечислав Николаевич затянулся и после того, как выпустил дым, добавил, – там поприсутствовать. Но очень уж хотелось побеседовать с полковником Игнатьевым, с которым имел честь быть знакомым ещё по делу Ростовского, – помощник со злостью вдавил папиросу в пепельницу, – помните это дело?

– А как же, – начальник уголовного розыска усмехнулся, – тогда уголовное дело так сплелось с политическим.

– Да, да, именно так и было.

– Как успехи?

– Оказывается, Аркадий Аркадьевич, мы с вами ничего не понимаем в текущем историческом моменте, – Кунцевич попытался придать голосу интонации бывшего жандармского полковника, – надо мыслить шире, чем поимка каких—то уголовников.

– Куда нам? – Начальник уголовного розыска закусил губу, потом произнёс с выдохом, – мы ж с вами не метим в спасители Отечества. Это нас, как обычных мещан, освобождают от тяжести карманов.

– Аркадий Аркадьевич, вас? Вчера? – С нескрываемым удивлением спросил помощник.

– Меня, – ухмыльнулся Кирпичников, – я не выдержал высокопарности нашего верховного артиста и покинул заседание, не дожидаясь, пока публика не сорвёт голоса и не вынесет диктатора на руках. И вот подхожу к «Шпалерке», почти напротив неё меня и взяли в оборот два бандита, один без мизинца на правой руке и с оспинами на лице, второй стоял у меня за спиной и поэтому я его не видел. Пять—десять секунд, и они ушли дворами, чуть ли не через казармы Первой артиллерийской бригады.

– А вы?

– Что я? Направился домой, где пришлось в приступе раздражения ополовинить бутылку «Смирнова».

– Сколько раз вам, Аркадий Аркадьевич, я говорил, чтобы вы носили с собою пистолет.

– Мечислав Николаевич, во—первых, я не успел бы его достать, так всё быстро произошло, а во—вторых, лишился бы и пистолета.

– Один беспалый....

– Полностью без мизинца.

– Лица случаем не запомнили?

– Про оспины я говорил, ну ещё, глаза такие бегающие, блёкло—синие, словно выцвели на солнце.

– Второго, стало быть, вы не видели?

– Не видел, он стоял за спиной, дышал чесноком и водкой.

– По таким приметам нам их не найти.

– Мечислав Николаевич, я вам рассказал о печальном для меня случае не для поисков бандитов, а от того, что столица начала превращаться в разбойничье гнездо. Вновь наделённый диктаторскими полномочиями гражданин председатель, не замечает или делает вид, что не замечает творящегося в Петрограде. Разбои, слава Богу, происходят только у нас. Счастье, что волны не пошли по всему государству, хотя оно закостенелое, но не так быстро меняется, поэтому полицейские блюдут порядок и пресекают попытки превратить города и веси в бандитскую вольницу. Так—то, – Кирпичников опёрся грудью о край стола. – Кстати, вы сами сказали, что мы не понимаем ничего в текущем политическом моменте.

– Всё равно хочу побеседовать с полковником обстоятельно, а не, как вчера, на бегу. – Кунцевич барабанил пальцами по столешнице. – Сделаю попытку поговорить с ним сегодня.

– Напрасный труд, они, – Кирпичников указал пальцем вверх, – заняты больше удержанием власти в своих руках, нежели спокойствием граждан государства.

– Попытаюсь.

– Ваше право.

– Чем же нам теперь заниматься?

Вопрос, хотя и был риторическим, но имел продолжение через несколько дней.

Помощник Игнатьева поставил на стол поднос, на котором стояли два стакана с исходящим паром ароматным чаем, две рюмки, бутылку французского коньяку и тарелку с нарезанными дольками лимона, посыпанными мелким белым сахаром.

– Мечислав Николаевич, присаживайтесь, – жестом хозяина полковник указал на кресло, – вчера нам не удалось побеседовать, а ныне у меня выдался свободный час.

– Благодарю, Николай Константинович, – Кунцевич сел на предложенный стул.

– Извините за вчерашнее, но, увы, мы не всегда располагаем собою, приходится отдавать себя службе. – Разлил коньяк по рюмкам и перешёл на другую тему. – Знаете, а ведь наш Николай Александрович знает толк в коньяке, – помощник начальника уголовного розыска понял, что речь шла о бывшем монархе, – кусочек лимона, приправленный некоторым количеством сахара, это прямо—таки царская закуска, – засмеялся бывший жандармский офицер.

– Я собственно…

– Простите, что перебиваю, Мечислав Николаевич, мне не хотелось бы, чтобы между нами оставалась некоторая недоговорённость, – прикусил губу, прикидывая, сколько правды можно приоткрыть сыскному агенту, который при некоторых обстоятельствах может быть полезен, продолжил, – большевики готовили вооружённый переворот, поэтому пришлось действовать тем способом, который был выбран. Надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю?

Кунцевич только кивнул головой.

– Теперь же, когда верхушка обезврежена, мы можем идти дальше и с дороги убирать излишние элементы.

– Но…

– Мечислав Николаевич, не я придумал, а наш народ, что лес рубят, щепки летят.

– Но щепками могут оказаться не только враги, но и лояльные граждане.

– Могут, – подхватил полковник, – конечно, могут, но ведь мы печёмся о благе государства, а не отдельных лиц. Вы можете сказать, что само государство и состоит из этих самых лиц. Но посудите, лучше пусть пострадает десяток, сотня, ну, даже тысяча лиц, чем вся страна. На карту поставлена жизнестойкость Отечества. Да, я говорю высокопарно, но такова истина.

– Прекрасный коньяк, – Кунцевич поставил рюмку на стол, понимая, что ничего он более не узнает. Игнатьев, недаром столько лет служил в жандармском управлении, чтобы свои мысли прятать за кучей ничего не значащих слов.

Полковник поднял бутылку и разлил по рюмкам коньяк.

– Переходите к нам на службу, Мечислав Николаевич, под моим началом создаётся новое управление по борьбе со всяким иномыслием, возглавите одно из отделений, как опытный сыщик.

– Я подумаю.

Через час Кунцевич был на Офицерской.

Аркадий Аркадьевич с утра так и не вышел из кабинета. Сыскные, а ныне уголовные сотрудники находились в комнате агентов. Жизнь в стенах отделения, казалось, замерла. Ни хождения, ни работы с документами, ни арестованных, ни допросов.

– Как прошли переговоры высоких сторон? – Кирпичников без тени ёрничества отложил в сторону газету.

– Можно было не ездить, – признался Мечислав Николаевич, – одни пустые слова, я понял одно, жандармское управление, как феникс из пепла, будет возрождено, но под другой вывеской.

– Сиего события следовало ожидать, государство всегда защищается, как от внешних, так и внутренних врагов.

– Из беседы я вынес одно, сыскная, простите, уголовная полиция не так нужна, как политическая.

– Вы часом не получили предложения от полковника Игнатьева?

– Получил, – признался с улыбкой Кунцевич.

– И каковы ваши дальнейшие планы?

– Не знаю, – честно признался Мечислав Николаевич, – если будет распущено наше отделение, то я останусь без средств к существованию, а у меня семья, – горестно произнёс помощник.

– Я понимаю вас, Мечислав Николаевич, – с серьезным выражением лица и металлическими нотками сказал Кирпичников.

– А вы?

– Уеду к семье, может быть, там, в провинции, найду себе дело. Сегодня уже поздно, а вот завтра навещу нашего министра и в отставку. Больно наблюдать, как рушиться дело, которому ты служил столько лет. Больно.

Часть вторая. Дело о разбойном нападении

1.

Между двумя фонарями стояла небольшая группа людей, один из которых ступил на дорогу и поднял руку. Было темно и шофёр, скорее угадывал, нежели видел, что зажато в ладони у ступившего вперёд человека.

– Стой, – раздался басовитый крик.

Шофёр посмотрел на Овчинникова, сидевшего рядом и служившего начальником охраны Председателя правительства. Полковник стал напряжённым, не стал, как раньше, махать, мол, езжай без остановки.

Тёмная масса разделилась на отдельных людей, тот же басовитый голос уже кричал:

– Стой! Стрелять буду.

Овчинников тронул за рукав шофёра.

– Остановись, – приказал Александр Фёдорович, – вдруг это патруль и вправду стрелять начнут.

Скрипнули тормоза, и машина плавно остановилась

Через несколько секунд двери распахнулись, и басовитый голос зазвучал громче.

– Вылезай.

Керенский устало хотел поправить, что не «вылезай», а «выходи», но не стал этого делать, один из остановивших потянул за рукав.

Мужчина лет сорока с маленькими усиками под большим крючковатым носом смотрел на председателя правительства, как на какую—то маленькую букашку, ползущую по стеблю растения. В правой руке держал пистолет системы «Маузер», левой вначале тащил за рукав, который отпустил, и с презрительной кривой улыбкой, демонстративно вытер о своё пальто, словно от брезгливости. Голова мужчины была непокрыта, тёмные не совсем длинные волосы висели не расчёсанными космами.

Александр Фёдорович запахнул расстегнутую шинель. На улице заканчивался второй месяц осени, пахнуло холодным воздухом. Хотел достать из кармана пропуск, но, видимо, главарь прошипел сквозь зубы:

– Руки держи на виду, – помахал пистолетом в воздухе.

Из второй двери машины вытащили полковника и толкнули так, что он упал на колени.

– Товарищи, что вы делаете и по какому праву? Где Свирский? – Овчинников не терял присутствия духа, хотел подняться, но его ударили по ногам, и он снова рухнул на колени.

– Не дёргайся, – двое обшарили карманы полковника, доставая из кобуры револьвер, один из них со смешком сказал, – пригодится для дела, – какого не добавил, но и так становилось ясно, что для грабежа. – Офицер?

– Вы же знаете и где Свирский?

Раздался сухой треск, и полковник повалился на бок, дёрнув один раз ногами.

– Туды ему и дорога, – сказал кто—то окающим говором.

– Поручик, я же сказал, без моего приказа никого не трогать.

– Сафрон, – тот же голос извиняющимся, но настойчивым, тоном проговорил, – это ж офицер.

– Ну и что?

– Ты ж знаешь, что я их готов зубами рвать.

– Ещё раз и, – главарь пригрозил револьвером.

– Понял.

– А ты кто? – Главарь шарил одной рукой по карманам Керенского, достал из кармана френча маленький в ладонь «Браунинг», бумажник, которые сунул в карман, пропуск открыл и хотел прочитать, но было темно и ничего не видно. – Так кто?

Керенский молчал, не в состоянии вымолвить ни единого слова. Хотя было темно, но он видел лежащего чёрным мешком на тротуаре полковника Овчинникова, с которым ещё пять минут тому вёл беседу.

– Не смотри так, – главарь явно наслаждался ролью управителя судьбами, – все там будем. Так кто ты?

– Я, – голос Александра Фёдоровича сбился, и он не мог продолжить дальше.

– Не бойся.

Два бандита стояли по бокам и оба держали пистолеты, направленные в председателя правительства.

Шофёра словно забыли, он медленно достал из кармана куртки револьвер и направил в главаря. Раздумывать было на чем, если он всадит пулю в старшего, то нет гарантии, что те два бандита не выстрелят в Керенского.

Размышления прервал удар в висок и руки выбросили шофёра из машины, его место занял один из бандитов.

– Сафрон, карета подана.

– Ладно, господа, сегодня я добрый и щедрый. Идите с миром, а вот вашу колымагу я конфискую во имя революции, тем более у меня личный шофёр, Беляк, ты готов отвести нас на отдых?

– Сафрон, какой разговор, – ответил высокий худощавый мужчина с переломанным носом и окающим говором.

Двери захлопнулись, и машина двинулась по улице, оставляя после себя запах сгоревшего топлива.

Керенский непонимающим взглядом провожал автомобиль, скрывшийся в ночной тьме. Шофёр потянул за рукав председателя правительства.

– Александр Фёдорович, пойдёмте быстрее, найдём патруль.

Керенский послушно зашагал за шофёром, боясь бросать взгляд на убитого Овчинникова.

Через десять минут военный патруль остановил высаженных из машины.

На следующем перекрёстке, скрытые ночной тьмой, стояли три человека. Сафрон сразу отметил, что это не патруль, а подозрительные личности. Захотелось разобраться, поэтому приказал остановиться.

Все трое в начале решительно двинулись к авто, но потом как—то бодрый заряд у них угас, и они с какой—то опаской приблизились к авто.

Бандиты выскочили быстро и направили пистолеты на незнакомцев, те онемели, только один сумел произнести:

– А где, – и умолк.

– Кто такие? – Рявкнул Мартын. – Руки держи на виду, – револьвер сделал в воздухе дугу и упёрся в живот того, кто был постарше.

– Да, мы, – троица переглянулась.

– Документы, – с хозяйским видом произнёс Поручик.

– В кармане, – скосил глаза один из остановленных.

Бандит достал из бокового кармана мужчины бумагу:

«Податель сего мандата капитан 2— го ранга Свирский…»

Поручик посмотрел в лицо поручику:

– Офицер, значит.

– Там всё написано.

Выстрел щёлкнул глухо, словно кнут извозчика, вслед за первым прозвучали ещё четыре или пять.

– Поехали, – сказал Поручик, его щека дёрнулась, хотел, было, бросить мандат на тротуар, но сунул в карман.

– Останови у фонаря, – вдруг приказал Сафрон.

– Ты что?

– Останови, говорю, хочу взглянуть на документ, – почесал ус главарь, – кого ж мы остановили. Видишь, машина какая, не всякому она по карману.

Сафрон вышел из машины, три раза смотрел документ и трижды чесал затылок, шепча: «Не может быть! Не может быть!»

– Гони обратно, – рявкнул он, упав на сидение.

– Что?

– Гони обратно, – сквозь зубы процедил Сафрон, – мы чуть было в заложники не взяли самого Керенского.

– Это какого?

– Дубина, – сказал бандит, сидевший рядом с шофёром, – он же вместо царя теперича.

– Ой, ли.

– Гони назад, надо же самого Керенского из машины выбросил и не узнал.

– Толку—то?

– Что ты понимаешь? Толку? – Передразнил бандита Сафрон. – Могли бы много чего поиметь.

Домчались быстро, но на месте, где высадили из машины Керенского, лежал только мёртвый офицер. Главарь выскочил из машины. Огляделся вокруг, ноздри раздувались, словно у загнанной лошади.

– Опоздали, – Сафрон цедил сквозь зубы, – что ж я сразу не прочитал фамилию, – посетовал он. – Самого Керенского на мушке держал, такого фарта нам более не видать. Ладно, поехали, нас купец в гости ждёт, – щека нервически дёрнулась то ли от злости, то ли от упущенной возможности.

Звонок телефона резкой дребезжащей дрелью раздался в третьем часу ночи.

Кирпичников поднялся с постели и сразу сел. Отчего—то закружилась голова.

Телефон продолжал раздражать своим звонком.

Аркадий Аркадьевич накинул на плечи халат и подошёл к аппарату.

– Кирпичников, – сказал в трубку, обдавшую шипением.

– Аркадий Аркадьевич, – прозвучал глухой голос, прерываемый шипением, – простите за столь поздний звонок, мне поручил Павел Николаевич побеспокоить вас и распорядился выслать за вами машину, которая стоит у вашего дома.

– В чём дело? – Раздражённо бросил начальник уголовного розыска, хотел добавить, кто такой этот Павел Николаевич, но вовремя сообразил, что звонок, видимо, из канцелярии Министра Юстиции.

– Дело весьма спешное, государственной важности, не терпящее отлагательства.

– Но…

– Аркадий Аркадьевич, машина у вашего дома, – трубку на противоположенной стороне положили на рычаг.

Кирпичников скинул халат и начал натягивать штаны, обдумывая внезапный звонок. Что могло произойти в государстве, если его, начальника уголовного розыска вызывает министр, которому несколько месяцев не было дела до сыскных агентов, пока не понадобилось провернуть дело с большевиками. Начал застёгивать жилетку, потом пиджак, на миг задумался и сунул в карман пистолет.

Выглянул в окно. Внизу, действительно, стояла машина.

«Спешное дело», – проговорил вслух Аркадий Аркадьевич и вышел из квартиры.

Сафрон остановился у двери, прислушался. Рядом с ним на лестничной площадке стояли Поручик и Мартын, оба сжимали в руках по револьверу.

– Стучи, приказал главарь.

В подъездной тишине удары разносились громовыми раскатами.

– Кто там? – Раздался заспанный женский голос.

– Парамонов Сидор Викентьевич здесь проживают? – Спросил Мартын.

– Здесь

– Открывайте, полиция!

За дверью послышалось шуршание одежды и какая—то суета, среди которой слышался неясный шёпот.

– Открывайте.

– Сейчас Сидора Викентьича спрошу.

– Пока будешь спрашивать, дверь вынесу, – зло крикнул Поручик, – дело важное, открывай.

Щёлкнул замок, потом звякнула цепочка и последним заскрипел засов. Дверь тихонько начала приоткрываться, в проёме блеснуло бледное лицо девчонки, лет семнадцати восемнадцати, стискивающей на груди края большого цветастого платка.

Мартын плотоядно улыбнулся и провёл рукой по усам.

– Без вольностей, – сквозь зубы процедил главарь, – не за этим пришли, – и погрозил револьвером.

Мартын тяжело задышал, но ничего не сказал.

Министр юстиции стоял у окна и переваливался с пятки на носок и обратно, руки заложены за спину. Лица не было видно, только отсветы от электрической лампочки гуляли по стеклу, огибая фигуру Малянтовича.

Секретарь открыл дверь.

– Павел Николаевич! – Позвал он не очень громко. – Павел Николаевич, Кирпичников прибыл.

Из кабинета раздался обрадованный голос.

– Пригласите, я жду.

Аркадий Аркадьевич, порядком перебравший множество причин вызова к министру, вошёл немного сконфуженный. Так и не смог угадать, зачем он понадобился в столь поздний час Малянтовичу.

– Дорогой вы мой, – шёл навстречу Кирпичникову Министр Юстиции, протягивая вперёд обе руки, – как я рад вас видеть. Вы уж простите за столь позднее приглашение, но дело, произошедшее в столице требует не медлительного вмешательства. Извините, но наша служба не имеет часов отдыха, – говорил он скороговоркой, и Аркадий Аркадьевич не всё понимал.

– Вечер, простите. Скорее доброй ночи.

– Пустое. – замахал руками министр и обратился к помощнику, – Сергей Григорьевич, будьте любезны, подайте нам горячего чаю.

Кирпичников молчал, хотелось всё—таки услышать, что стряслось такого, что не может подождать утра? Может быть, убили кого—нибудь из правительства? А может быть самого? Промелькнуло в голове, но так и кануло, не оставив следа, в Лету.

– Дорогой мой, – не прекращал словоизлияния министр, – на вас теперь вся надежда. Событие чрезвычайной важности и срочности произошло у нас. Я не знаю, с чего начать?

– С чего хотите, – ободрил Малянтовича начальник уголовного розыска, – главное, чтобы было с самого начала.

– Аркадий Аркадьевич, – министр театрально остановился, выдерживая паузу, – сегодня вечером, почти ночью, совершено нападение на особу, весьма высокопоставленную, – Павел Николаевич указал в потолок, – необходимо в кратчайшие сроки найти злоумышленников, —выпалил одним словом Малянтович.

– Понятно, – произнёс вполне отчётливо Кирпичников, – но вы понимаете, что мне надо знать не только личность, на которую совершено нападение, но и место, где совершено преступление, приметы нападавших, что они говорили между собою, какими словами угрожали высокопоставленной особе. Ибо без вышеуказанного, вы предлагаете искать иголку в безлунную ночь в стоге сена.

– Аркадий Аркадьевич, – тон министра стал не только задумчивым, но и каким—то растерянным. – Простите, но без позволения лица, подвергшегося нападению, как вы понимаете, я вам более сказать ничего не могу. – потом с какой—то детской наивностью добавил, – Аркадий Аркадьевич, но ведь вы же сыскная полиция?

– Уголовный розыск, – поправил министра Кирпичников.

– Пусть будет, уголовный, но ведь вы можете найти злоумышленников.

– Могу, но при условии, которое я вам назвал выше.

– Иначе нельзя?

– Увы, для каждого расследования необходимы сведения, за которые можно зацепиться. Вы же поведали мне общими фразами о случившемся событии.

Министр ничего не говорил, видимо, осмысливал услышанное. На самом деле начальник уголовного розыска прав, думалось Малянтовичу, получается, ищи то, не знаю, что или того хуже… Мысль прервалась на середине.

– Вот, – взгляд Павла Николаевича посветлел и на лице появилась довольная улыбка, – вот, – повторил он. – При нападении угнан автомобиль из царского гаража. Может быть, это вам поможет.

– Извините, но авто не иголка, вам стоит разослать или телефонировать в воинские части, патрулирующие улицы города и непременно найдётся машина.

– Сделать так, как вы, Аркадий Аркадьевич, говорите, в силу ряда причин не имеется возможности.

Аркадий Аркадьевич не стал сразу отвечать, а поднёс к губам чашку, чтобы было время для небольшого анализа. Начальника уголовного розыска подняли с постели ни свет, ни заря. Нападение совершено на высокопоставленную личность, разъезжающую в царском автомобиле. Грабители – простые разбойники без политического уклона. Даже ради собрата, министра, Малянтович так бы не старался, значит….

Кирпичников поставил чашку на стол, взглянул прямо в глаза министру, улыбнулся и сказал:

– Я бы хотел о нападении поговорить с Александром Фёдоровичем.

– Как? – изумился Павел Николаевич. – Как? – Потом махнул рукой. – что я удивляюсь? Это вы же начальник уголовного розыска, но всё—таки, как вы догадались.

– Павел Николаевич, ничего сложного в рассуждениях нет, я просто сопоставил некоторые факты.

– Какие?

– Ради кого—нибудь из правительства, простите за прямоту, вы не стали бы среди ночи меня вызывать, утром бы пояснили, кто стал жертвой грабителей. Потом вы упорно не называли имени пострадавшего. Тем более, что на авто из царского гаража ездит Председатель правительства. Ваше нежелание, то есть нежелание высокопоставленного лица афишировать столь печальный случай, говорит в пользу только одного имени. Остаётся его вставить в полученные сведения, и оно….

– Керенский, – с выдохом произнёс Малянтович, – всё просто. Цепь рассуждений и… Хорошо, Аркадий Аркадьевич, я… постараюсь сделать так. Чтобы Александр Фёдорович вас принял, но, – быстро сказал он, – не могу обещать. Сами понимаете, у нашего главы государства слишком много более важных дел, нежели как поиски каких—то там бандитов.

– Павел Николаевич, наше время слишком сложное, когда необходимо решать вопросы, от которых зависит существование государства, но поверьте, я не хочу преувеличивать роли уголовного розыска, спокойствие граждан немаловажное обстоятельство. И если завтра горожане не смогут себя на улицах чувствовать себя в безопасности, то они могут выйти и смести существующую власть, как в феврале.

– Да, вы, – возмутился министр, у него не хватало слов, и он только раздувал щёки от возмущения.

– Павел Николаевич, – спокойным голосом произносил Кирпичников. – мои слова ни в коей мере не направлены против власти, я – сыщик и умею ловить преступников. Никогда в жизни не стремился стать политическим деятелем. Ошибка Временного Правительства в том, что выпустили из тюрем не только противников царского режима, но и всяких воров, грабителей и убийц. Я ни в коей мере не осуждаю этого решения, но надо было сразу же искоренить преступность на улицах или, по крайней мере, сделать всё, чтобы граждане чувствовали дома себя в безопасности.

– Я даже не знаю, – руки Малянтовича вцепились в подлокотники кресла. – устраивать вам встречу с Керенским или нет.

– Если вы имеете желание начать истреблять всякую уголовную шваль, то в вашей власти испросить аудиенции для меня.

– Я вас услышал, – глаза министра горели.

– Разрешите, Павел Николаевич, мне отправится домой. Извините, но сегодня я слишком устал. Тем более предстоят похороны моего сотрудника, погибшего от руки противника нынешней власти.

– Не смею вас задерживать, – сухо сказал Малянтович, но тем не менее протянул руку Кирпичникову и с интересом посмотрел на начальника Бюро уголовного розыска.

Не успел Кирпичников выйти из здания Министерства, дверь которого услужливо открыл привратник, сзади послышался торопливый топот догоняющих ног.

«Как в старые добрые времена, – вначале подумал начальник уголовного розыска. Натягивая на руки перчатки, а потом мелькнуло, – а что этому—то надо?»

Секретарь министра, глубоко дыша от быстрого бега, произнёс:

– Аркадий Аркадьевич, Павел Николаевич просит вас вернуться.

– В чём дело?

– Прошу прощения, но причины я не знаю.

Кирпичников остановился, с минуту подумал и пошёл к лестнице, следом семенил Сергей Григорьевич.

Сафрон с неподдельным интересом рассматривал гостиную, портреты на стенах, дорогую посуду за стеклянными витринами. На лице играли желваки. Мол, могут жить люди, а его детство прошло в кромешной нищете и вечных отцовских побоях.

– Доброй ночи, господа! Чем могу быть полезен? – Раздался довольно громкий приятный на слух голос. У дверей стоял хозяин в надетом байковой халате, перехваченном витым толстым шнуром.

– Сидор Викентьевич Парамонов? – Спросил Сафрон, лицо преобразилось в заискивающее, но с мёртвыми глазами, которые прищуренными щёлочками смотрели на хозяина.

– Совершенно верно, я – Парамонов, позвольте узнать цель вашего визита в столь поздний час? И позвольте полюбопытствовать с кем имею честь разговаривать?

– Николай Михайлович Сафронов, экспроприатор, – улыбнулся собственной шутке главарь.

– Не расслышал вашей должности?

Мартын ступил на шаг вперёд, но остановился под пристальным взглядом Сафрона.

– Нет, – улыбка главаря стала шире и добродушнее, – вы, Сидор Викентьевич, расслышали правильно мою нынешнюю должность, экспроприатор, – поклонился, словно на сцене, поднеся руку к груди.

– Экс…экс…про… – хозяин так и не смог сказать слово до конца.

– Экс—про—при— а—ци—я, – по слогам произнёс Сафрон, – неужели не разу не слышали, Сидор Викентьич?

– Отчего же? – С недоумением говорил Парамонов. – Слышал, конечно, но…

– Никогда не предполагали, что это коснётся вас, лично?

– Да, – признался купец.

– Вы же знаете, Сидор—э—э—Викентьич, что революцию необходимо подпитывать денежными средствами, иначе, придёт старая власть. Вы же не хотите, чтобы вернулся царь?

– Не хочу, – глухо сказал Парамонов.

– Вот поэтому, как представитель революционного народа, предлагаю вам внести посильную лепту в дело революции, как я понимаю. Ранее вы были лишены такой возможности? Так?

– Да, лишён.

– Вот сейчас мы такое положение исправим, итак, какую сумму вы готовы пожертвовать на дело революции?

Мартын осклабился, глядя на главаря, приоткрыв рот, в котором чернели несколько чёрных провалов вместо зубов.

– Я…

– Сидор Викентьевич, мы ждём.

Поднимаясь по лестнице, Аркадий Аркадьевич был готов к отставке, слишком напряжённым состоялся разговор с министром. Начальник уголовного розыска прикидывал, как добраться до родных. Поезда, к4онечно, курсируют между городами, но слишком много задержек и отмен. Времена смутные и непредсказуемые, как сейчас. Ограбили главу государства уголовники, которых росчерком пера сам же глава, будучи министром юстиции и выпустил на волю. Сейчас же пожинаются плоды такого безрассудства.

– Аркадий Аркадьевич, – министр шёл навстречу Кирпичникову, протягивая обе руки, – хорошо, что вы не уехали. Я очень рад, – Малянтович выразительно посмотрел на секретаря, который сразу же покинул кабинет, с осторожностью прикрыв за собою дверь, – Александр Фёдорович готов уделить вам четверть часа и встретиться сейчас.

– Но…

– Никаких «но», машина ждёт.

– Я разве против.

До Зимнего дворца, где располагалась резиденция Председателя Правительства России было недалеко, но картина пустынных улиц, по которым ветер гонял обрывки прокламаций, афиш и всяческого мусора, удручала. Казалось, что столицу навеки покинуло население и теперь пустота берёт верх над обезлюдившим городом.

Кирпичников смотрел в окно, печальные мысли одолевали начальника уголовного розыска.

Вслед за правительственными учреждениями в Зимний Дворец переехал и Керенский. Председатель Правительства занимался текущими делами по двенадцать – четырнадцать часов, поэтому проживание на месте службы диктовалось практическими соображениями. Так сказать, вопросы решались, не отходя от места отдыха. Но престижу Александру Фёдоровичу не добавило. Зимний Дворец больше ассоциировался с именем царя, а здесь глава государства занял покои Александра III, но больший удар нанесён фактом того, что когда Керенский находился во дворце, над крышей вздымался красный флаг, говоривший о том, что первое лицо государства в резиденции, когда отъезжал на фронт или по важным делам в другие города Российского Государства стяг опускался. Так было при Николае II, а значит, и народное Временное Правительство ничем не отличалось от отрёкшегося от престола монарха. Среди недоброжелателей Керенского появился новый повод для нападок. По стране поползли слухи, один нелепее другого. Говорили, что Керенский посватался к одной из царских дочерей, что он спит е кровати бывшей императрицы. Сам Керенский своим неосторожным поведением тоже давал пищу для сплетен. Как—то он пошутил, что его росчерк А. К. напоминает вензель "Александр IV". С тех пор в кругу врагов никто не называл его иначе, как Александр IV.

Аркадий Аркадьевич никогда не смешивал политику и уголовщину, а сейчас, в этом не очень дешёвом авто, под убаюкивающий рокот мотора в голове роились не очень приятные мысли. О деле думать не хотелось, надо было вначале услышать, что будет сказано или утаено от ушей начальника уголовного розыска.

Остановились у подъезда. Пропустили не сразу, в первую очередь проверили. Хотя лицо Малянтовича здесь давно примелькалось.

После поднялись на третий этаж, где в библиотеке бывшего российского монарха располагалась не только приёмная Керенского, но и комната, где проходили совещания, заседания и выслушивание министерских и военных докладов.

Пришедших встретил сам Керенский, лицо которого со следами тяжёлых бессонных ночей, казалось каким—то желтоватым, бритое с нездоровой больной кожей и опухшими красными глазами. Голова слишком большая по туловищу. Френч, галифе, сапоги с гетрами – все это делало его похожим на штатского, вырядившегося на воскресную прогулку верхом.

Александр Фёдорович стоял около стола, рядом полковник Игнатьев. Этому обстоятельству Кирпичников не удивился.

– Доброй…– Керенский запнулся, но потом добавил, – ночи, господа.

Аркадий Аркадьевич ответил на приветствие, Малянтович промолчал.

– Так значит, вы и есть начальник уголовного розыска? – Вопрос прозвучал нелепо и не к месту, ведь именно, Кирпичников настаивал на встрече.

– Стало быть, я, – в голосе Аркадия Аркадьевича не слышались нотки раздражения, но весь вид показывал неучтивое отношение.

– Павел Николаевич, – Керенский пропустил слова начальника уголовного розыска мимо ушей, – не могли бы вы оставить нас на четверть часа наедине с сыскным начальником.

– Добро, – Малянтович кивнул и в раздражении вышел из библиотеки.

– Присаживайтесь, – Александр Фёдорович указал на кресла, стоящие вокруг невысокого стола, – простите, что не предлагаю ни чая. Ни кофе, ни иных напитков, – он закусил губу и продолжил, – но вы просили встречи не для этого.

– Совершенно, верно.

– Тогда прошу, задавайте вопросы. Да, простите, это полковник Игнатьев, которому я всецело доверяю, и который будет с вами на связи и решать все вопросы, возникшие в результате расследования.

– Мы знакомы, – кивнул Кирпичников.

– Прекрасно, тогда я слушаю, что вам необходимо для поисков преступников?

– Александр Фёдорович, позвольте, прежде чем мы приступим к разговору, мне высказать несколько слов.

– Высказывайтесь, – голос усталый, но заинтересованный.

– Вы в феврале рассчитывали на один результат, а получился с точностью до наоборот. Вы, будучи Министром Юстиции, осуществляя якобы благое, гуманное намерение, на самом деле выпустили джина из бутылки. Большая часть из числа освобождённых преступников, а это были десятки тысяч человек, принялась за старое ремесло, начались повальные грабежи, нападения, убийства. Насильники и грабители, бродяги и пьяницы, выпущенные из тюрем Москвы, Петрограда, Киева, других крупных городов, почувствовав слабость новой молодой власти, они не знали иного занятия, как прежнее ремесло, стали наводить в стране свой уголовный порядок. Кроме того, сотни налётчиков перебрались в центральные районы из прибалтийских и польских губерний. Это произошло в результате эвакуаций тюрем из районов боевых действий. Оперативная обстановка в столице становится угрожающей. Пьяные дебоширы громят магазины, подвергали нападениям винные склады, совершают налёты на квартиры, грабят жителей. На руках слишком много оружия. Если не принять меры, то скоро наступит час, когда полицейских будут убивать на улицах, захватывать здания участков и частей для уничтожения документов.

Керенский слушал, полу закрыв глаза, лицо не выдавало никаких чувств, кроме усталости. Игнатьев порывался несколько раз прервать начальника уголовного розыска, но не решался, только губы иногда приподнимались в какой—то гримасе и раздувались ноздри тонкого греческого носа.

В библиотеке повисла тяжёлая пауза, которую Кирпичников ощущал физически всем телом. Его не пугала ни отставка, ни разгромные слова Председателя Правительства, он чувствовал свою правоту. Поэтому был готов в любую минуту покинуть резиденцию и стать свободным от всего, что накопилось за последние месяцы.

– В сущности вы правы, – Александр Фёдорович открыл глаза и с интересом смотрел на Кирпичникова, – я, да и не только я, не предполагали, что этим закончится наше благое дело. Человека невозможно изменить, если он подлец, то он им останется на всю жизнь. Хотели сделать, как лучше, а вышло так, как вышло. Что предлагаете вы?

– Мне сложно давать вам советы, – начал Кирпичников, но его перебил Керенский.

– Так всегда, критиковать мы все мастера, а вот когда доходит дело до конкретных предложений, так мы в кусты. Пусть думает кто—то другой, а если тот другой невольно совершает ошибки, так мы снова в крик: «Ату его, ату!» – Александр Фёдорович махнул головой и совсем миролюбиво произнёс, – простите, нервы. Не хватает времени на элементарный отдых, вот и происходят гневные вспышки. Я вижу, по вашим глазам, что имеете предложения по борьбе с уголовной нечистью. Напишите ваши соображения и предоставьте их Николаю Константиновичу, – Керенский кивнул на полковника Игнатьева. Теперь же давайте покончим с пустословием, а перейдём непосредственно к делу. Вы понимаете, что совершено нападение на Главу Государства, – Александр Фёдорович ткнул большим пальцем себе в грудь. – Совершено нагло в тот день, когда я же получил расширенные полномочия. И как я буду выглядеть в глазах граждан нашей страны и дело не во мне, а в факте такого безобразия. Простите, задавайте мне вопросы, иначе я не смогу вам рассказать всё по порядку, буду сбиваться.

– Да, так будет лучше. Тогда приступим?

– Пожалуй, да.

– Где и в котором часу произошло столь неприятное событие?

– Около часу, точнее сказать не могу, на часы не смотрел. Мы возвращались из Таврического.

– Какой дорогой?

– Увы, не знаю, но об этом вам может рассказать шофёр.

– Хорошо, с вашего позволения я поговорю с ним позже.

– Да, ваше право.

– Так значит, около часу?

– Да.

– Как вас остановили?

– Мне показалось, что впереди патруль, а вы знаете, что идёт война, поэтому я приказал остановиться.

– Именно, вы?

– Да, я, – Керенский провёл рукой по лицу, – если бы я не приказал остановить авто, Овчинников был бы жив.

– Овчинников?

– Полковник Овчинников сопровождал Александра Фёдоровича повсюду, выполнял роль порученца и телохранителя, – пояснил дотоле молчавший Игнатьев.

– Что было дальше?

– Вооружённые люди сказали нам выйти из авто, меня бесцеремонно взяли за рукав, потом грубо вытолкали Овчинникова, даже не дали подняться на ноги. Выстрелили в голову. Шофёра тоже выбросили на тротуар и авто уехало.

– Что—нибудь они говорили?

– Как я понял тот, кто меня вытащил, был у них за старшего, он обшарил мои карманы, забрал пистолет, документы и, пожалуй, более ничего.

– Не называли ли они, каких бы то ни было имён?

– Главного звали Сафроном, это я помню точно, потом звучало то ли звание, то ли фамилия Поручик. Главарь сказал после выстрела в голову Овчинникову, что—то, вроде того, я же приказал, Поручик, без самодеятельности.

– Кто знал, что вы поедите этой дорогой?

– Вы думаете, нападение не было случайностью? – Удивился Керенский.

– Александр Фёдорович, в расследовании и поиске злоумышленников нельзя останавливаться на одном предположении, нужно рассматривать все, даже кажущиеся нелепыми.

– Овчинников знал.

– Не припомните, сколько всего было нападавших?

– Я их не считал, но, постойте, – задумался Председатель Правительства, словно вспоминал, где стояли грабители у машины. – Я могу ошибиться, но мне кажется, шестеро.

– Лучше всех вы видели главаря, он стоял рядом с вами, не заметили ли вы у него каких—либо примет, отметин, шрамов.

– К сожалению, нет. Обычное приветливое лицо, встретив которое я никогда не заподозрил бы в нём бандита.

– Может быть, ещё что запомнили?

– Одного из нападавших называли заячьим именем, – Александр Фёдорович массировал переносицу, потом с радостным выражением взглянул на Кирпичникова, – его звали Беляк и говор такой окающий. Это вам поможет?

– Не знаю, но это кое—что.

– Надеюсь на вас. Да, – спохватился Александр Фёдорович, – я сегодня подпишу декрет об учреждении новой службы, вами возглавляемая уголовная полиция войдёт в неё, как самостоятельное отделение с большими полномочиями. И называться она будет, – Керенский посмотрел на Игнатьева.

– Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, – подсказал полковник.

– Возглавит её Николай Константинович, у вас…

– Аркадий Аркадьевич, недостаточно сыщиков, поэтому можете приглашать на службу столько, сколько нужно людей, естественно, в разумных пределах, – Председатель Правительства позволил себе улыбнуться.

Обыск длился около получаса.

Сидор Викентьевич сидел в гостиной и не двигался с места, взгляд его остекленел. Вначале не верилось, что к нему пожаловала полиция. Старший предъявил бумагу с печатями и подписями, не вызывающие подозрение, потом к троице присоединились ещё трое, явно какого—то уголовного вида. И только тогда хозяин понял, что к нему пришли обычные налётчики, о которых так часто стала писать свободная демократическая пресса. Парамонов сделал состояние в последние годы на поставках продовольствия в действующую армию, капитал свой не афишировал, только замечен в древней российской столице в скупке золотых изделий и драгоценных камней. Доверия к бумажных деньгам подорвалось сразу же с февральскими событиями. «То ли ещё будет», – повторял он родным и близких, запретив тратить умножающееся состояние, даже не пускал в театры. Хотел сменить квартиру на более простую, а не в десять комнат, как занимал сейчас. Ко всему прочему начал переправлять золотые украшения и камни в нейтральную Швейцарию, понимая, что в любой стране, участвующей в Мировой Войне, спокойствия может не быть. Произойдёт смена власти и тогда плакал капитал, нажитый упорными трудами.

Старший, которого уважительно называли Сафрон Иваныч, в обыске участия не принимал, сидел напротив хозяина, вначале молча. Потом тихо заговорил и описал в таких страшных словах, что будет с самим хозяином и его домочадцами, если ничего в квартире не найдётся или Сидор Викентьич сам, добровольно, не выдаст золото, бриллианты, так необходимые для победы.

– Вы, господин Парамонов, меня хорошо понимаете? – Голос главаря завораживал и действовал на хозяина, как удав на кролика.

Сидор Викентьевич только до боли кусал губы, пока капля крови не потекла по подбородку.

– Вы мучаете себя и нас, с деньгами надо расставаться легко, – Сафрон помахал в воздухе рукой, словно дирижировал оркестром, – как пришли, так и ушли. А вы упорствуете, показываете свой героизм. Кому вы хотите, что—то доказать? Мне? Я и так знаю. Родным? Так они могут пострадать в первую очередь. Вот видите, – кивнул подбородком на вошедшего Мартына, вслед за ним мелкими шагами вошла горничная. Волосы сбиты, по лицу размазаны грязные разводы от слёз, платье на плече порвано, чулки спущены. – Каждое сопротивление имеет возможность быть сломленным. Неужели в жизни вы это не усвоили? Печально, я вижу вашим дочерям лет по десять – двенадцать?

– Одиннадцать, – с трудом разомкнул губы Парамонов.

Жена хозяина Марья Тимофеевна прижимала к себе дочерей, испуганным взглядом исподлобья взирала на бандитов и умоляющим на мужа, пыталась что—то сказать, но голос не слушался хозяйки, и она только шевелила губами, иногда целуя детей в головы.

– Неужели их возраст станет помехой для мерзавца, который добился своего, невзирая на сопротивление горничной?

– Мне…

– Нет, дорогой Сидор Викентьевич, мне искренне жаль, если ваши дочери испытают на себе неудержимую страсть этого человека.

– Что вы хотите?

– Почти час я вам пытаюсь внушить, что Господь повелел делиться.

Шофёра вызвал к себе через адъютанта или помощника, было не совсем ясно, в кабинет полковник Игнатьев.

– Значит, жандармское управление возрождается из пепла? – Усмехнулся Кирпичников.

Поначалу Николай Константинович хотел, было, поиграть в отрицание, но сам ослепительно заулыбался.

– Аркадий Аркадьевич, посудите сами. Всякая власть, от какого бы Бога она не исходила, всегда имеет противников, имеющих желание эту власть заменить собою. Стоять на вершине соблазнительно, богатство и управление народом, который за тебя готов биться. Не буду лукавить, я ожидал подобного, но не так скоро. Видимо, время пришло. Раньше было Жандармское Управление Его Величества, теперь Всероссийская Чрезвычайная Комиссия. Дело не в названии, правда же? Ваше Бюро подчиняется мне, но я ни в коей мере не хочу ущемлять ваши обязанности. Я знаю, как трудно бороться со всякой швалью и надо начинать это делать, полка не стало поздно. Пока такие сафроны не захлестнули наши улицы кровавой жижей. Какая помощь вам нужна?

– Мне не хватает агентов. С теми, кто у меня есть, город не очистить.

– Вам дал «добро» Председатель Правительства.

– Могу ли я пригласить чиновников, которые были ранее уволены за неприятие нынешней власти?

– Если не навредит делу, то я не возражаю.

В дверь постучали. Вошёл шофёр в кожаной куртке с накладными карманами, в правой руке держал чёрную кепку.

– Разрешите?

– Заходи, – снисходительно произнёс Игнатьев, – этот господин – начальник уголовного розыска прибыл в наше управление для проведения розыска по делу о сегодняшнем происшествии.

– Ваше имя? – Спросил Кирпичников.

– Сергей Львович Лохницкий.

– Вот что, Сергей Львович, не смущайтесь и присаживайтесь, – Аркадий Аркадьевич опустился на один из стульев.

Шофёр осмотрелся и присел напротив начальника уголовного розыска, скрипнув кожей куртки. Лохницкому, судя по виду, было не более тридцати лет. Невысокого роста, коренастый, с большими руками, он походил более на борца из цирка. Круглое лицо с серыми настороженными глазами, под которыми выделялись тёмные круги от усталости. Волосы русые, но с ранними залысинами на высоком лбу.

– Вы всегда возите Председателя или с кем—то в смену?

– Нет, один.

– Чем обусловлен выбор?

– Об этом стоило спросить полковника Овчинникова, именно, он так распорядился.

Аркадий Аркадьевич взглянул на Игнатьева, тот кивком головы подтвердил, что дело обстояло именно так.

– Сегодняшняя поездка отличалась от предыдущих?

– Ещё как, – улыбнулся уголками губ.

– О происшествии мы поговорим позже, сейчас меня интересует, отличался ли сегодняшний день чем—то особым от других?

– Нет, было всё, как обычно.

– Кто выбирал маршрут поездки?

– Полковник Овчинников. Он знал расписание Александра Фёдоровича, поэтому ему проще было планировать поездки.

– Что произошло в последнюю поездку?

– Начиналось, как обычно. Полковник мне сказал, что едем в Зимний по Шпалерной…

– Так и сказал, по Шпалерной?

– Больше никаких распоряжений не было?

– Только ехать по Шпалерной и никуда не сворачивать.

– Можно ли доехать иначе?

– По Водопроводному переулку, Воскресенской набережной и далее до дворца.

– Какой маршрут короче?

– По Шпалерной короче, но там сейчас не слишком разгонишься.

– Так, следовательно, вы двинулись вперёд.

– Да.

– Потом?

– Почти перед самым пересечением Шпалерной и Потёмкинской нас остановила группа людей, которые показались нам патрулём.

– Вам всем или только тебе?

– По крайней мере, мне.

– Кто сказал, остановить машину?

– Александр Фёдорович.

– Что полковник?

– Он взял меня за рукав, но ничего не сказал. я остановил авто.

– Сколько было нападавших?

– Шестеро.

– Случайно не запомнил каких—либо имён?

– Отчего же? Запомнил: Сафрон, Беляк, один из них откликался на Поручика. Пожалуй, всё, Александр Фёдорович, как мне показалось, вышел сам, Овчинникова подхватили двое и бросили на тротуар. Спросили его: «Офицер?» Он ответил: «Да». Вот тогда раздался выстрел. Меня ударили в висок и выбросили из автомобиля.

– Значит, Беляк, Сафрон и Поручик. И больше ты имён не слышал?

– Нет, не вспоминаю.

– Потом авто укатило?

– Совершенно, верно.

– Кто им управлял?

– По—моему тот, кого звали поручиком, он же окал, как жители северных губерний.

– Хорошо.

– Дальше мы добрались до первого поста и нас отвезли в Зимний. Пожалуй, всё.

– Не помнишь примет нападавших?

– Абсолютно, они для меня остались безликими, с одним лицом без носа, рта и глаз.

– Тогда не смею тебя более задерживать.

Лохницкий поднялся и направился к выходу, у двери резко повернулся.

– Не знаю, будет ли важно то обстоятельство, полковник Овчинников дважды повторил посему—то: «А где же Свирский?»

– Вы не ошибаетесь?

– Никак нет. Так и сказал: «А где Свирский?»

– Ты не знаешь такого? – Кирпичников, нахмурив лоб, спросил у шофёра.

– Нет, – скривил губы Лохницкий.

– Больше у меня вопросов нет, поэтому не смею задерживать. Только, – Аркадий Аркадьевич помолчал, – только, если, что вспомнишь или увидишь, не сочти за труд сообщить мне. Ведь тебе тоже, видимо, хочется, чтобы всех, этих бандитов, переловили?

Шофёр кивнул головой и вышел.

Игнатьев с тяжелым вздохом поднялся и сделал несколько шагов по кабинету, хотел что—то спросить, но воздержался. Обернулся и посмотрел на начальника уголовного розыска.

– Что вы думаете о случившемся?

Кирпичников закусил губу, потом наклонив голову к правому плечу, сказал:

– Не скрою, что есть некоторые соображения по поводу услышанного.

– И вы, конечно, со мной не захотите поделиться? – Полковник остановился у стола и начал перебирать какие—то бумаги.

– Николай Константинович, вы имеете желание отобрать у меня хлеб? – Пошутил Аркадий Аркадьевич и серьёзным тоном добавил. – Как во всяком деле, надо поначалу отбросить ненужные элементы, а уж потом высказывать оставшуюся версию, которую, между прочим, нельзя будет разбить никакими доводами.

– Аркадий Аркадьевич, я не собираюсь вмешиваться в ваше расследование, но непременно, как ваш непосредственный начальник, жду от вас, хотя бы, устных отчётов. И ещё одно, – полковник закусил губу, словно собирался выдать большую тайну и в то же время её не оглашать, – вы понимаете, что нападение каких—то бандитов на Керенского переходит все мыслимые и немыслимые границы, бьёт по власти не рядовым памфлетом в листовке, а кувалдой, – Игнатьев постучал пальцем по голове.

– Что вы хотите в таком случае?

– Могу я рассчитывать на вашу откровенность.

– Николай Константинович, мы с вами делаем одно дело – стоим на страже власти, поэтому отбросьте в сторону тайны, секреты, недомолвки, а говорите прямо, без утайки.

– Хорошо, я так и думал, – потом продолжил, – имя Керенского не должно упоминаться в связи с расследованием. – Кирпичников в знак согласия кивнул головой. – И когда выйдете на банду, передайте её мне.

– Как я понимаю, вам надо, чтобы они замолчали?

– Вы правильно ухватили мою мысль, – с облегчением произнёс полковник.

– Скажите, почему всё—таки вы сами не объявите на них охоту? Ведь вы обладаете всей мощью государства?

– К сожалению, я знаю, как найти в городе бунтовщика, а вот преступника, увы. Не могу. Вы более компетентны в этом вопросе.

– Договорились, но как же шофёр?

– О его молчании я позабочусь. Есть ли ещё просьбы?

– Тогда мне хотелось бы осмотреть тело Овчинникова.

– Вы думаете…

– Нет, пока я ничего не думаю, я собираю информацию.

– Я распоряжусь, чтобы вас провели к телу.

– Благодарю.

Кирпичников поднялся, наклонил голову и покинул кабинет.

Взгляд Парамонова перебегал с дочерей на бандитов, в глаза жене смотреть боялся. Не хотел увидеть в них нескрываемую боль и осуждение, которого раньше никогда не было. Руки нервически теребили пояс халата, словно в нём находилось спасение.

– Мы теряем время, – Сафрон разминал ноги от долгого сидения, – если хозяин не понимает человеческого языка, то придётся с ним разговаривать другим, более ему понятным, – глазами указал Мартыну на жену Парамонова, тот подошёл почти вплотную к ней и обернулся на главаря, который кивком подтвердил, мол, старшую.

Мартын взял за руку женщину, отстранил дочерей и подтолкнул хозяйку.

На лице бандита играла улыбка, словно зверь плотоядно высунул язык в предчувствии добычи.

Сидор Викентьич попытался встать, но рука, надавившая на плечи, не дала ему подняться.

Жена хозяина тридцати двухлетняя миниатюрная брюнетка с длинными пышными волосами повернула голову к мужу, который прикусил нижнюю губу.

– Оно того стоит, – кинул в пустоту главарь.

– Я всё отдам, только не трогайте никого, – Парамонов опять сделал попытку подняться.

– Ты и так отдашь, но, видишь ли, если бы они не дошли до двери, то я бы мог его остановить, а так, извини, Сидор Викентьич, поздно.

Из соседней комнаты раздался шум, хрип, приглушённый голос, словно зажимали рукой рот, потом мужской голос матерно выругался, послышались удары и спустя минут пять в гостиную вернулся Мартын с расцарапанным лицом и, вытирая руку о пальто.

Брови главаря приподнялись в вопросе, что там. Мартын пожал плечами и провёл рукой по горлу.

Сафрон покачал головой.

– Время вышло, где цацки?

Плечи Парамонова поникли.

– Тайник в спальне за комодом.

– Давно бы так, – главарь кинул, – Поручик, Беляк в спальню.

Минут через пять бандиты вернулись с двумя объёмными кофрами назад.

– Это всё? – Сафрон возвышался над хозяином, расставив в стороны ноги и подперев руками бока, смотрел сверху вниз.

Парамонов кивнул и закрыл лицо руками.

– С этими что?

Подошёл к главарю Мартын.

– В расход, – кинул Сафрон и пошёл к выходу.

Нож описал дугу, в центре которой была шея Сидора Викентьевича, он схватился за неё, пытаясь зажать рану рукой. Из горла вырывались хрипы. Дочери завизжали. Мартын схватил одну из них и, зажимая рот, потащил в соседнюю комнату. Вторая девочка делала попытку отбиться от Федяя, но его рука сжала горло. Захрипела, теряя сознание. Федяй здесь же задрал платье и порвал белые панталончики.

Горничной нож пронзил сердце, и она мешком рухнула на пол.

Через четверть часа бандиты сидели в машине.

– Слишком долго, – Сафрон повернул голову к сидящим сзади, – в следующий раз ждать не буду, будете до хазы добираться пешком. Понятно?

– Сафрон, – начал Мартын, но под гневным взглядом главаря умолк, возражать побоялся. Главарь был гневен.

2.

От Зимнего Дворца до Офицерской улицы рукой подать, идти Кирпичникову по ночному городу не слишком хотелось, тем более что полковник Игнатьев любезно предложил авто. Начальник уголовного розыска не стал отказываться.

В кабинете было зябко и сумрачно. Над городом нависли тяжёлые беременные облака, едва перекаляющиеся по небу толстыми круглыми ножками.

Аркадий Аркадьевич любил стоять в тишине у окна, когда город ещё не проснулся, а нежится в предрассветном глубоком сне. В нынешний тревожный час улицы были пусты по другой причине, чем в прежнее, начальник уголовного розыска усмехнулся пришедшему в голову слову, царское время. Не видно даже патрулей. Складывалось впечатление, что город, как иногда человек, просто умер.

Потом мысли настроились на служебный лад.

«Сколько в эту минуту творится беззаконий, преступлений?»

Далее начал вспоминать про одного Сафрона, которого пришлось задерживать несколько раз. Так звали в прежнее время Николая Михайловича Сафронова, уроженца Тамбовской губернии, судимого пять или шесть раз. Оказывавшего каждый раз сопротивление при аресте, хотя всегда казалось, что само сопротивление показное, так сказать, для поднятия авторитета, хотя никого из служителей закона не убил и даже не ранил. После февральских событий попал под амнистию. Как лицо пострадавшее от прежнего правительства. Ходили слухи, что он организовал банду где—то на юге. Но сплетни всегда остаются только словами. Если этот главарь Сафрон и он переступил кровавую черту, после которой нет возврата, а только возрастает число жертв, то становится страшно за горожан.

В восемь часов постучал в дверь Кунцевич. Как всегда выбритый, подтянутый, в безукоризненном костюме, только нахмуренный лоб да уставшие глаза выдавали некую обеспокоенность.

– Доброе утро, Аркадий Аркадьевич!

Кирпичников махнул головой в приветствии.

– Ранняя сегодня вы – птица?

– Обстоятельства.

– Значит, нам позволили приносить пользу и дальше? – Мечислав Николаевич, хоть и ёрничал, но произносил слова вполне серьёзным тоном.

– Позволили, – начальник уголовного розыска не знал, с чего начать.

Кунцевич не торопил, а терпеливо ждал.

– Сегодня у меня состоялись разговоры не только с министром Юстиции, но и с человеком, стоящим выше его.

– Сегодня?

Кирпичников кивнул головой.

– С Керенским?

Аркадий Аркадьевич ещё раз кивнул.

– Невероятно? Ночью? Даже не верится, – Кунцевич положил ногу на ногу и развёл руками, приподняв плечи.

– Может быть, невероятно, но происшедшее, увы, не является моим вымыслом.

– Тогда в чём будет заключаться наша служба? Не в освобождении же преступников, которых мы сами и ловим?

– Нет, Мечислав Николаевич, вы не угадали. Новая власть, наконец, почувствовала, что спокойствие граждан – это не просто слова. Никто не хочет повторения февраля, а бандиты, выпущенные по амнистии, распоясались, и от них житья не стало никому, в том числе и стоящим на самом верху.

– Кого—то из министров ограбили? – Со смешком сказал Кунцевич.

– Берите выше.

– Неужели самого? – Брови помощника поползли наверх.

– Представьте себе, вы абсолютно правы, но об этом никто, кроме нас с вами не должен знать.

– Власть не может себя защитить, я так и вижу заголовок на первых полосах газет.

– Мечислав Николаевич, – укоризненно сказал Кирпичников.

– Всё—всё, более ни слова, ирония здесь не уместна. И в связи с этим происшествием вас вызвали к самому?

– Совершенно, верно.

– Извините, Аркадий Аркадьевич, – помощник провёл рукой по лицу, – что—то в последнее время хандра заела, веры не осталось. Одно сплошное разочарование и, кстати, не только в службе, но, к сожалению, и в жизни.

– Мечислав Николаевич, я понимаю, что прозвучит пафосно, но свою жизнь, некоторым образом, мы строим сами. Если вы намерены оставить службу, я пойму. Да сегодняшней ночи сам думал о таком для меня исходе. Но появилась маленькая надежда, что никто теперь не будет препятствовать нам, не будет утверждать, что уголовники сами исправятся от выпавшей после прежнего режима свободе.

– Если так, то я готов продолжать избавлять мир от жуликов, проходимцев и убийц.

– Вот теперь я вновь узнаю прежнего Кунцевича.

– Времена, – пожал плечами Мечислав Николаевич.

– Вы добавьте пушкинские слово «О! Нравы».

– Давайте к делу, как понимаю, сегодня ночью наш глава государства стал жертвой нападения грабителей?

– Да, – сказал Кирпичников.

– Если он вызывал вас к себе, то не слишком пострадал?

– Жив, здоров, немного напуган, – констатировал начальник уголовного розыска. – Около часу ночи перед пересечением Шпалерной и Потёмкинской авто с главой было остановлено группой неизвестных, которых сидящие в машине приняли за патруль. Всё—таки центр города, никому в голову не могло прийти, что такое безобразие может случиться.

– Кто находился в машине?

– Сам Председатель, шофёр Сергей Лохницкий и полковник Овчинников, исполнявший роль доверенного лица.

– Значит, трое.

– Именно так.

– Кто приказал остановиться?

– Председатель.

– Так, – задумался, – кто знал маршрут движения?

– Со слов шофёра только Овчинников.

– Нельзя исключать, – в задумчивости почесал щёку Кунцевич.

– Давайте, я продолжу. Приказал остановиться Овчинников, но именно его вытащили на дорогу и застрелили, – Кирпичников видел, как брови помощника в удивлении приподнялись.– Да, полковник Овчинников был убит, но перед тем, как его вытащили из авто он, по словам шофёра, сказал непонятную фразу: « А где Свирский?»

– Он правильно расслышал?

– Видите, Мечислав Николаевич, практически всё, мы знаем со слов шофёра. Про маршрут, про Свирского.

– Вы думаете, он говорит неправду?

– Не знаю, – покачал головой Кирпичников, – хотя при участии в деле Лохницкого, председателя бы не отпустили.

– Тоже, верно.

– Я больше склонен верить Сергею, но надо его проверить, ну, сами понимаете. Знакомые, родственники, друзья, не появилось ли в его жизни неожиданных изменений в поведении.

– Проверим.

– Авто угнали бандиты, их в грабеже участвовало шестеро: главарь, его называли Сафрон, потом подручные Беляк, Поручик и Мартын.

– Сафрон, знакомое имя, – задумался Кунцевич и продолжил, – не тот ли это Сафронов, по—моему Николай, мы его брали несколько раз при прежнем, – усмехнулся Мечислав Николаевич, – режиме.

– Я тоже склонен так думать, но кто знает, кто он каков?

– У меня остались в той среде свои люди, но я не уверен, что они согласятся далее меня информировать о новостях.

– Я тоже не уверен в своих, – посетовал начальник уголовного розыска, – всё меняется настолько быстро, что не успеваешь следить. Да, – Аркадий Аркадьевич смотрел в глаза помощника, – нам позволили увеличить штат сотрудников.

– Хорошая новость, – обрадовано произнёс Кунцевич и лукаво улыбнулся, – и к какому ведомству нас приписали?

– Теперь мы будем подчинены Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.

– Как?

– Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, её возглавит…

– Полковник Игнатьев, – продолжил начатое начальником Кунцевич.

– Совершенно верно, вы знали?

– Нет, но стоило такого события ожидать со дня на день, ведь мы же будем одним из отделений этой самой комиссии?

– Да.

– Значит, я прав, и государство не может обойтись без карающего противников режима организации.

– Лишь бы не мешали ловить уголовных преступников.

С минуту помолчали.

– Тогда я начинаю со своих источников, закину удочку в их среде и сбором информации о Сергее Лохницком, так если не ошибаюсь?

– Именно так.

– Кого я могу привлечь к расследованию?

– Я не ограничиваю вас, но соблюдайте их тайну, – Кирпичников указал пальцем вверх.

– Само собой.

– Я покопаюсь в архиве, может быть, что—нибудь найду. Но меня беспокоит другое обстоятельство. Почему Овчинников упомянул Свирского? И кто это такой? Получается, что авто должны остановить другие люди во главе с таинственным Свирским? Или я ошибаюсь и подозреваю всех в несуществующих смертных грехах?

Только после ухода Кунцевича начальник уголовного розыска почувствовал, что устал. Половина ночи прошла в разъездах, разговорах, да и мысли нагромождались одна на другую, как годовые кольца у деревьев. Но всё равно Кирпичников настроился на рабочий лад, который со времени отречения Государя и прихода к власти обычных горлопанов, которые только и могли, что заводить толпу и бросать в мир лозунги, не подкреплённые делом. Дела же шли не очень хорошо, фронт трещал по швам, солдаты перестали слушаться командиров. Ни один приказ не принимался, пока солдатский совет роты, полка, дивизии не утвердить своим решением. Немцы, хотя и биты союзниками, но в России чувствуют себя на коне. Не хватало в стране железной руки. Недаром даже генерал Корнилов, умница и стратег, попытался навести порядок в стране, но был коварно предан и теперь сидит под стражей, обвинённый в государственной измене и попытке военного переворота.

Аркадий Аркадьевич жил в последние годы службой, в которой есть две стороны – преступники и сыщики. Одни совершают преступления, другие по мере возможности их ловят и отдают правосудию. Сколько раз в начальника уголовного розыска стреляли, пытались воткнуть острозаточенные ножи, но он не отступал и каждое дело доводил до конца, хотя иногда и страдал от вышестоящего начальства, особенно когда преступниками оказывались люди из высших кругов.

Сейчас не хотелось об этом думать. Были другие проблемы, кроме засветившейся банды Сафрона, в столице десятки, если не сотни таких же. Может быть, поменьше, может быть, побольше, но все нацелены на грабёж мирных горожан. Хорошо, если обходится происшествие без крови, но стало в обычае убивать свидетелей. Они же в состоянии опознать.

Аркадий Аркадьевич сжал виски пальцами. Нет худа без добра. Может быть, к лучшему, что напали на Керенского. Может быть, повернётся, наконец, в сторону более жёсткого наказания за совершённые преступления и обратит внимание на проблемы уголовного розыска.

Внештатные агенты остались, не все из них, почувствовав перемены, отказались сотрудничать. Человек по натуре не так прост, каким предстаёт в глазах окружающих. Стоило закинуть сети в поисках обнаглевших бандитов, в частности Сафрона. Получается, что у него есть шайка, в которой, как минимум состоят шесть человек, хотя мнение может быть обманчиво. Оказались в ненужном месте в ненужное время всего шестеро подручных.

Начальник уголовного розыска тяжело вздохнул. Оставались агенты, чуть ли не по всему городу, и в трактирах, и в кабаках, и на постоялых дворах, и даже среди самих преступников. Оставалось расставить сети.

Кунцевич тоже не первый год служил в полиции, сперва в сыскном отделении, прошёл путь от простого агента до помощника, как теперь именовалась отделение, начальника Бюро уголовного розыска. Были свои прикормленные внештатные агенты, способствовавшие раскрытию многих преступлений, в том числе и кровавых.

Прежде чем привлекать к расследованию штатных сотрудников, Кунцевич решил поехать по личным, поставлявшим информацию только ему.

Во второй половине дня во всех газетах столицы на первой странице было опубликовано распоряжение за подписью Председателя Правительства:

«Образовать комиссию по борьбе с контрреволюцией, противниками существующей власти и преступностью под названием Всероссийской Чрезвычайной Комиссией.

Возложить на образованную Комиссию нижеперечисленные функции:

– преследовать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажные попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они не исходили;

– комиссия разделяется на отделы – информационный, организационный отдел (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России), уголовный отдел;

– организационный отдел ведёт только предварительные расследования, поскольку это нужно для пресечения;

– уголовный отдел производит расследования тяжких преступлений, как—то убийства, насилие и нападение на государственные учреждения, связанные с ограблениями и кражами.

Исполнение обязанностей Председателя возложить на полковника Игнатьева».

Ниже следовало распоряжение об освобождении из—под стражи генерала Корнилова из—за отсутствия в его сентябрьских действиях состава преступления и назначение Лавра Георгиевича товарищем Верховного Главнокомандующего с обширными полномочиями, в особенности по военным вопросам.

Кирпичников направился в архив, который после мартовских событий был перенесён в подвальное помещение, разбитое на несколько комнат, откуда вёл только один выход с двумя железными дверями. Тогда целый месяц приводили бумаги в порядок, часть сгорела, часть оказалось настолько испорченной, что не подлежала восстановлению, часть всё—таки сохранилась.

Вначале скрипнул замок, потом несмазанные петли. Аркадий Аркадьевич оказался в маленьком узком коридоре, из которого в архив выходила вторая дверь. С минуту начальник постоял, посмотрел на листок бумаги, на котором размашистым почерком написаны бандитские клички: Беляк, Мартын, Поручик, Сафрон.

Напротив первого прозвища шёл ряд фамилий: Белов, Беликов, Беляков, Белянкин, Белевский, Беляковский и троеточие.

«Можно долго гадать», – пронеслось в голове.

Кирпичников достал с полки первую порцию папок, фамилии уголовников начинались с буквы «б» и углубился в изучение.

Через несколько часов перед Кирпичниковым лежали восемь папок с именами, которые следовало проверить в первую очередь. На двух делах стояла фамилия Мартынов, ещё на двух Белов, по одному Беляков, Белых, Белкин и сверху лежало с надписью, сделанной мастерски, каллиграфическим подчерком, Сафронов. Кличка Поручик не встретилась ни разу.

Соседи, обеспокоенные тем, что дверь в квартиру Сидора Викетьевича Парамонова распахнута настежь и стоит зловещая тишина, режущая слух, вызвали представителей милиции, которая была образована в первых числах марта.

Участковый комиссар достал из кобуры пистолет и сделал знак не шуметь, скользнул в открытую дверь. Через несколько минут вышел назад. Лицо побелевшее, глаза навыкате и хватался за воротник кителя без знаков отличия.

Кивнул головой и осипшим голосом произнёс:

– Сыскную живо, там убийство, – больше добавить ничего не смог, только мотал головой и что—то губами шептал.

Телефон Бюро уголовного розыска не изменился с дофевральских времён, дежурный чиновник нёс службу, невзирая на изменившуюся власть, строй и войну. Сквозь треск услышал:

– Докладывает Кузовкин из второго участка Московской части.

– Дежурный по уголовному розыску Тимофеев.

– У нас семью вырезали.

– Адрес, – коротко сказал дежурный, зная, что много не узнать, лучше сразу выехать на место, пока ретивые милиционеры не затоптали следы, а может быть, сами не покопались по шкафам, столам и всевозможным ящикам.

Пока Кузовкин диктовал, Тимофеев записывал.

Аркадий Аркадьевич сидел за столом, когда в дверь постучали. Пригласил.

Дежурный положил перед начальником записку с адресом и сказал только одно слово:

– Убийство.

– Кто в отделении? Фотограф и врач?

Дежурный ответил.

– Тогда пусть возьмёт свой аппарат, за врачом пошлите посыльного и сообщите адрес.

Тимофеев перечислил фамилии.

– Петров, Васнецов и Мишин пусть ждут внизу, авто к выезду готово? Не реквизировано?

– Нет, Аркадий Аркадьевич, в седьмом часу к нам прибыли ещё две машины с шоферами и запасом топлива.

– Почему не доложили? – Сверкнул глазами Кирпичников.

– Простите, но не хотел нарушать ваш покой.

– Хорошо, – и сам улыбнулся, весть была замечательная. Значит, слова Керенского не просто ночной трёп, а что—то большее, может быть, поворот в сторону безопасности. – Да, пусть оружие возьмут.

«Последнее лишнее», – подумал начальник.

До дома, где проживал Парамонов, добрались довольно быстро. митинговать перестали недавно, видимо, устали от постоянных лозунгов и пустых речей, которые бросались уже на ветер и никого не могли впечатлить, тем более поднять на какие—то действия. Улицы казались брошенными и покинутыми людьми. Хотя дворники начали мести перед домами, но всё равно обрывки газет, листовок, объявлений, прокламаций громадными бабочками пролетали вдоль зданий, уносимые куда—то шальным петроградским ветром.

Дом, в котором произошло кровавое несчастье, находился на Васильевском острове. В четыре этажа возвышался чужеродной скалой среди двухэтажных карликов. Квартира располагалась на третьем этаже, окна спален и гостиной выходили на Седьмую линию, кухня, детские и кабинет хозяина во двор.

– Здравия желаю, – поприветствовал начальника уголовного розыска участковый комиссар, мужчина лет пятидесяти, с тонкими усиками и длинным крючковатым носом и трясущимся подбородком. Сколько прошло времени, пока вызывали уголовку, пока ждали, но так от увиденного не мог прийти в себя. Не привык к крови, хотя почти год провёл на фронте, правда, в тыловых частях.

– Ну, что здесь у вас? – Кирпичников снял с обеих рук перчатки, но руки участковому комиссару не подал, отчего—то тот сразу не вызвал ни доверия, ни симпатии.

– Ко мне прибежал соседский сынок с известием, что дверь у Парамоновых настежь открыта и никто на стук не отвечает. Побоялись войти, вот и послали за мной. Я прибыл, ну, не знаю, но где—то через четверть часа. В квартиру никого не пустил, по комнатам прошёл сам. Простите, – лицо участкового комиссара, хотя было белым, но здесь покрылось такой бледностью, что Кирпичников обеспокоился, как бы вновь назначенный милицейский начальник не лишился чувств. – Там, – покачал головой. – ужас. Я на фронте такого не видел, звери, одним словом. Всё семейство перебито. Я такого ужаса никогда не видел. Нет, нет, я сразу же прикрыл дверь и никого в квартиру не пустил, поставил на пост милиционера.

– Понятно, – Аркадий Аркадьевич сжал губы, потом добавил, – пока мы будем в квартире никого не пускать. А если кто придёт, то задерживать до выяснения.

– Так и сделаю, не сомневайтесь.

Во всех комнатах царил порядок, только в спальне за комодом виднелся опустошённый тайник, видимо, хозяин доверял больше наличному капиталу, нежели банкам.

Окровавленные тела взрослых не вызывали особой жалости, к смерти Кирпичников привык, хотя, иногда рассуждал он, как можно привыкнуть к людям, которые потеряли самое дорогое, что есть для них на земле, самую жизнь. Девичьи тела с раскинутыми в стороны ногами и окровавленными бёдрами вызывали больше гнев, и начинало биться, как сумасшедшее, от щемячьей боли сердце, готовое разорваться на тысячу частей. Удивлённые глаза смотрели в потолок и у каждой под подбородком выделялась заскорузлая улыбка через всю шею. Только горничная лежала навзничь с расплывшимся пятном под левой грудью.

Кирпичников ходил по комнатам и смотрел, казалось, отстранённым взглядом, но всё подмечал, время от времени указывал фотографу, откуда снимать трупы.

Врач опоздал, прибыл, когда заканчивали осмотр.

– Здравствуйте, Аркадий Аркадьевич!

– День добрый, Викентий Сергеевич, хотя, – Кирпичников хотел, что—то добавить, но воздержался.

– Служба продолжается или опять на энтузиазме масс? – Врач имел немецкую фамилию Шульц, но никогда себя иностранцем не считал. Его пращуры поселились в России при Петре I, когда тот только начал возводить деревянные дома во вновь образованном городе, к которому ещё не приклеилось название. За свои пятьдесят лет Викентий Сергеевич повидал многое, но пройдя по комнатам, был ошеломлён и только сумел из себя выдавить, – как же это так.

– Какое время, такие и преступления, – пробурчал кто—то из уголовных агентов, то ли Василий Петров, то ли Спиридон Мишин, Кирпичников не понял.

Врач снял пенсне с худого лица и посмотрел близорукими глазами на начальника уголовного розыска, повторил, – как же так.

– Викентий Сергеич, надо провести все полагающиеся процедуры, хотя, – Аркадий Аркадьевич не выдержал и матерно выругался, такое бывало очень редко, да и то в минуты крайнего раздражения, – и так ясна причина убийства.

– Вы полагаете банда? – Позади стоял самый молодой из уголовных агентов Степан Васнецов, молодой человек лет двадцати пяти, с короткими волосами, которые из—за длины не скрывали торчащие лопоухие уши. Под тонким носом виднелась тонкая полоска редких соломенных усов.

– Наверняка.

– Не смог бы один человек следить за всеми.

– Почему не мог? Собрал в одной комнате и под дулом пистолета, – начал, было, Васнецов, но его перебил Мишин.

– А потом приказал сидеть смирно и водил в соседнюю всех женщин и… маленьких девочек. Так?

Степан только засопел, но ничего не ответил.

Кирпичников отметил, что водили по очереди на насилие и убой. Отпечатков было много, но после того, как часть архива при нападении в марте подверглась варварскому истреблению. Пожар сумели погасить, но множество дел, отпечатков, фотографий оказались уничтожены. Оставалось надеяться, что кто—то, что—то видел.

– Вы заканчивайте здесь, я пройдусь по соседям.

– Аркадий Аркадьевич, – подошёл врач, – может это поможет в дальнейшем, но одна из женщин, видимо, жена хозяина, сопротивлялась и скорее всего, расцарапала лицо насильника. Добавить более ничего не могу, удары нанесены, я бы сказал, профессиональной рукой.

– Понял.

Участковый комиссар, так и продолжавший стоять на лестничной клетке, на вопрос просто указал на соседнюю дверь, на которой висела натёртая до блеска табличка: «Александр Романович Родионов, профессор».

Кирпичников позвонил. Дверь приоткрылась, и сквозь щель Аркадий Аркадьевич увидел миловидное испуганное лицо совсем молоденькой девушки.

– Аркадий Аркадьевич Кирпичников, начальник уголовного розыска, – сразу же представился, – хотел поговорить с Александром Романовичем.

Девушка не сказала ни слова, но дверь прикрыла.

Спустя несколько минут щёлкнул замок.

– Господин Родионов ждёт вас, – произнесла без тени улыбки сухим трескучим голосом, так не вязавшимся с миловидным обликом смущающейся девушки.

– Благодарю.

Профессор в надетом наспех пиджаке стоял посредине кабинета. С интересом посмотрел на начальника уголовного розыска, немного удивился, словно ожидал увидеть гиганта с покатыми плечами и лицом, напоминающим Квазимодо.

Кирпичников поздоровался и представился.

– Александр Романович Родионов, профессор Петроградского Университета, – сказал в ответ хозяин.

– Разрешите…

– Просто Александр Романович, – под густыми усами угадывалась улыбка и густая борода лопатой коснулась груди.

– Александр Романыч, я не буду ходить вокруг да около, вы, видимо, слышали, что ваши соседи … покинули сей бренный мир, вернее, им помогли. Мне, как представителю закона, надо найти мерзавцев, которые не пощадили даже детей. Может быть, сегодня ночью шумели за стеной, раздавались крики? Или тому подобное?

– Аркадий Аркадьевич? – Профессор вопросительно посмотрел на Кирпичникова.

– Именно так.

– Аркадий Аркадьевич, я рад бы вам помочь, но увы, к сожалению для вас, у нас толстые стены, поэтому ни крики, ни выстрелы слышны не были. Единственное могу добавить, около часу или чуть позже, я сидел в кабинете и работал над книгой, на площадке раздался громкий стук. Когда я подошёл к двери, то за ней была тишина.

– Значит, вы ничего не видели.

– Увы, – развёл руки в стороны.

– Кто—нибудь из прислуги?

– Сейчас слишком дорого стало держать прислугу, поэтому у нас одна кухарка, но её комната находится в противоположенной стороне, я не думаю, чтобы она могла что—то слышать. Хотя… я могу её пригласить.

– Не сочтите за труд. Да, – Кирпичников остановил профессора, – почему вы вызвали по… милицейского комиссара.

– Аркадий Аркадьевич, я до сих пор зачитываюсь Конан—Дойлем и записками господина Путилина, поэтому открытая дверь и в ответ зловещая тишина, как пишут в тех рассказах, настраивают на трагический лад.

– Благодарю.

– Что вы можете сказать о Парамонове? – Обернулся Кирпичников у двери.

– Простите? – Видимо, профессор не понял вопроса.

– Что вы можете о нём сказать, как о человеке?

– Ничего, – скривил в недоумении губы Родионов.

– Но он же ваш сосед?

– Мы не общались, при встрече раскланивались, не более. Слышал, что он владелец то ли десяти, то ли пятнадцати магазинов, нескольких заводов, вот каких, извините, не знаю. Говорили, что очень богат, но притом скуп, как диккеновский Скрудж. Вы меня понимаете? – Профессор смотрел ясными глазами, наивно полагая, что сыскные агенты, кроме уголовников ни с кем не общаются, а уж книги для них – это непостижимая роскошь.

– Отчего же, Эбенезер Скрудж изменился в лучшую сторону, а вот Парамонов уже не сможет.

Кухарка, дородная женщина лет шестидесяти, с круглым полной луны лицом, ничего не видела и не слышала, зато дворник показал, что во двор ночью въехала машина, из которой вышли пятеро, один остался за рулём и постоянно курил, в окне мелькал огонёк, и периодически лицо освещалось красным кровавым цветом. Было темно, поэтому он видел только силуэты и смог их посчитать, вернулись через час.

– Ваше бл…., извините, – дворник теребил в руках кепку, – времена нонче опасные, выходить побоялся. Кто знает, зачем приехали. Може, как их, – задумался, – контерреволюцонеров арестовывать приехали. Вот я тихонечко, как мышь сидел. Простите, но своя рубашка, как говорится к телу ближе. Что ж ещё? – Пожал плечами.

– Не слышал, о чём приехавшие говорили или имя промелькнуло в разговоре.

– Не, они тихо шептались, а я чуть на ухо того, вот и не слышал.

– Понятно, значит, ничего толкового сказать не можешь?

– Знал бы, а так.

– Раньше к Парамоновым машины приезжали?

– Не, только пролётки с извозчиками.

– И что часто?

– Не, они, господин Парамонов, – дворник перекрестился, – прижимисты были и гостей не принимали, даже в прежние времена, а уж по нынешнему времени сидели дома.

– Что? Так никто и не приходил?

– Отчего же? Племянник ихний бывали, да сестрица Марьи Тимофевны.

– Это кто?

– Так супруга Сидора Викентьича?

– Хорошо, как зовут племянника?

– Викентий Сидорович Парамонов, а сестрица, стало быть, Марфа Тимофевна Кислицына, они в девицах ходют.

– Знаешь, где проживает племянник и сестра?

– А как же? Меня к ним не раз посылали с записками.

– Так какие адреса?

Дворник назвал.

– Больше ничего добавить не хочешь? Тогда ступай.

Дворник отошёл на пару шагов и обернулся.

– Хоть в машинах я не разбираюсь, но на ней спереди цифры с буквами были.

– Ты запомнил?

– А как же! Я ж в церковно—приходской начинал.

– Так говори, – нетерпеливо торопил Кирпичников, – что тянешь.

Дворник назвал.

Аркадий Аркадьевич с недоумением посмотрел на хозяина метлы.

– Ты ничего спутал?

– Никак нет, – с обидой в голосе проговорил дворник. – Неужто, я памяти лишился, да и буковки верно запомнил. Не, всё чин чинарём, как было написано, так я и говорю.

– Ступай, – начальник уголовного розыска задумался. Было над чем. Авто, угнанное у Керенского, всплыло через час на ограблении Сидора Викентьевича Парамонова, а значит, снова банда Сафрона.

3.

– Господа, простите, но язык не поворачивается назвать вас товарищами, – агенты, служащие в уголовном розыске, кто сидел, кому не досталось стула, тот стоял, но слушали внимательно начальника. Всё—таки жизнь начала меняться так быстро, что немного и не поспеешь, а здесь дело касалось службы и будущего. – Я пригласил вас, чтобы рассказать о нашего дальнейшего бытия. Видимо, все читали в газетах распоряжение Председателя Правительства о создании нового, по рангу равного министерскому, подразделения под названием Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, одним из отделов которой, будем и мы. Больших изменений в наших рядах не предвидеться, – прозвучал коллективный вздох облегчения с затаённой тревогой, – мне дано распоряжение набирать новых сотрудников. Вы видите, как распоясались уголовники. Грабежи, убийства, нападения происходят, чуть ли не ежедневно и даже в дневное время, когда улицы патрулируют воинские пикеты. С таким положением, увы, мириться нельзя, тем более сейчас военное время и враг стоит у стен столицы. Я не буду вас агитировать ни за власть нынешнюю, ни против неё, я просто вас прошу, давайте займёмся тем, что больше всего мы умеем – искоренением преступников с наших улиц. Кто согласен со мною, будем бороться и дальше, а кто устал или нашёл новое занятие, то не смею задержать.

В кабинете остался хозяин и его помощник Кунцевич.

Кирпичников, молча, разлил по стаканам уже порядком остывший чай.

– Значит, вы думаете убийство Парамоновых дело рук Сафрона? – Спросил Мечислав Николаевич.

– Похоже на то, – Кирпичников сел на стул, – посудите сами, откуда дворнику знать об угнанном авто нашего председателя? – Кунцевич промолчал. – Вот именно. Да и номер назвал верно, не думаю, чтобы здесь ошибка была или злой умысел. Направлялся Сафрон на дело, подвернулась ему одинокая машина, вот и реквизировал, согласно нынешнему времени.

– Останавливать надо его, иначе последствия будут непредсказуемы.

– Что—нибудь выяснили у своих… агентов?

– Нет, только, как говорится, закинул удочки в разных местах.

– А я пока не успел, – посетовал Кирпичников.

– Что вы планируете предпринять?

– Пока не знаю, – честно признался Аркадий Аркадьевич, – хотя для начала надо будет разослать агентов по притонам и злачным местам, вдруг, что услышать. Потом можно договориться с Игнатьевым, чтобы по городу разъезжали авто и лихачи с определённого рода публикой. Нам с вами заняться подручными нашего Сафрона, наверняка они где—то сумели оставить след, может быть, не все, но кто—то из них. Пока план таков.

– Что ж разумно, хотя на живца, это, словно иголку искать в стогу сена. Знаешь, что есть, а вот когда попадётся, кто его знает.

– Время упущено, – Кирпичников выпил глоток холодного чаю.

– Почему? Меры надо принимать жёсткие, чтобы неповадно было господам уголовникам зариться на чужое добро и жизни людские отнимать. Не удивлюсь, если завтра, а может уже сегодня самосуды чиниться будут. Доведён народ.

– Здесь вы правы.

– Да, у Парамонова есть племянник Викентий Сидорович Парамонов, вот его тоже стоит проверить.

– Вы полагаете, что он – наводчик?

– Нет, но надо проверить, и нет ли у девицы Кислицыной Марфы Тимофеевны друга сердца из определённых кругов?

– Кто такая?

– Сестра убитой жены Парамонова.

– Проверим.

Часть уголовных агентов, переодетых в неприметных горожан, были отосланы по злачным местам, притонам, трактирам, чтобы послушать о чём, в тех заведениях ведутся разговоры, кроме того, чтобы встретиться с добровольными помощниками, которые невзирая на революционные события остались у каждого на связи.

Аркадий Аркадьевич, чтобы не сидеть в ожидании известий, отправился на встречу, хотя он не совсем был уверен, что Зерах Давидович Вальцман, известный в определённых кругах хранитель не только чужих тайн, но и подпольных капиталов, станет разговаривать с начальником уголовного розыска. Воробей, так звали подпольного банкира бандиты, в последние месяцы взлетел на недосягаемую высоту, видно, появился покровитель из Временного Правительства. Хотя совсем недавно, каких—то пару лет тому, Вальцман сам не пропускал ни единой встречи с Кирпичниковым, всё—таки власть. Конечно, и тогда пытался блюсти собственные интересы.

Зерах Давидович соизволил принять начальника уголовного розыска просто из любопытства.

Воробей оправдывал данную ему кличку, маленького роста, юркий, казалось, движется постоянно, даже когда сидит. С длинным крючковатым носом, на котором, как приклеенная, висела большая коричневая родинка. Бесцветные глаза никогда не выдавали никаких чувств, смотрят и смотрят, наподобие стеклянных. На почти лысой голове, словно прибитая, виднелась ермолка. Байховый халат сидел, как влитой, рукава в размер, но на ногах были надеты туфли, а не домашняя обувь. Вальцман явно куда—то собирался, но не мог упустить случая, узнать у начальника уголовного розыска с чем тот пожаловал.

– Добрый день, Аркадий Аркадьевич! – С приклеенной улыбкой произнёс Зерах Давидович, в речи слышалось лёгкое грассирование. Кирпичников знал, что Воробей потратил много денег и времени, пытаясь избавиться от речевого недостатка, но ничего не получалось. Словно кто—то наложил на Вальцмана заговор. – Какими судьбами? Столько лет, столько зим носа не казали, а тут такая высокая честь.

– Добрый, Захар Давидович! – Кивнул Кирпичников головой, не нравилось Вальцману, когда его посторонние звали Зерахом.

– Какие дороги вас привели в моё скромное жилище?

– Скорбные дела, любезный Захар Давидович.

– У вас и скорбные? – Воробей указал рукой на кресло.

– Благодарю. Как здоровье? Не тревожит и спина?

– Не жалуюсь, хотя иной раз так прихватит, что, – Вальцман помахал рукой в воздухе и скривил губы. – Аркадий Аркадьевич, я понимаю, что вы пришли ко мне не за новостями о моём здоровье, давайте, как деловые люди, ценящие время, не будем его тратить, а сразу перейдем к делу.

– Пожалуй, вы правы. Я всегда уважал в вас деловую хватку и неординарный ум.

– Вы мне льстите.

– Немного, – теперь наступила очередь улыбнуться Кирпичникову.

– Так я вас слушаю.

– Вы один из немногих в столице, кто знает истинное положение с преступностью в городе…

– Вы опять мне льстите, – перебил начальника уголовного розыска подпольный банкир.

– Отнюдь, я говорю это искренне и не кривлю душой, – лицо Аркадия Аркадьевича стало серьёзным. – Столица наводнена опасными элементами, которые не очень—то чтут заслуженных людей. Для вновь появившихся нет ничего святого, только золото и камни.

Зерах Давидович сощурил глаза и лоб.

– Для чего вы мне это говорите?

– Чтобы вы, Захар Давидович, были осторожны и с посторонними людьми дела бы не вели, ибо велика вероятность, что эти люди пришли по своим делам, зачастую заканчивающиеся кровью.

– Аркадий Аркадьевич, – начал, было, поморщившись, Воробей, но начальник уголовного розыска перебил.

– Не подумайте, Захар Давидович, что я пришёл в ваш дом напугать вас. Да, упаси Господи! Мне хотелось поделиться с вами беспокойством за ваше спокойствие, – на лице Кирпичникова появилась застенчивая улыбка, но глаза смотрели насмешливо. Каждый из разговаривающих всё понимал и знал, что понимал собеседник, но делал вид, что он абсолютно не при чём. Начальник уголовного розыска поднялся с кресла.

– Благодарствую, Аркадий Аркадьевич, – вслед за ним хозяин, – за визит. Надеюсь, не последний, – прозвучало с неподдельной искренностью и тревогой от того, что в нынешнее время всякое может случиться.

Кирпичников знал, что больше говорить ничего не стоит. Вальцман – умный человек и сможет понять недосказанное.

Мечислав Николаевич встречался со своими агентами в разных местах города, с одними на квартире, которая освободилась после отъезда семьи сестры во Францию ещё в начале Мировой Войны. Но не удалось никому сдать в аренду, так и осталась стоять свободной. Первое время сам Кунцевич хотел переехать, но как—то не сложилось. Вот он и начал там иногда назначать встречи агентам, но не всем, а особо доверенным. Остальным назначал «аудиенции» во всяких местах, в том числе в трактирах, портерных и забегаловках, куда приходил рабочий люд перекусить перед работой.

Из двенадцати на встречи явилась половина.

О Сафроне что—то слышали, но толком рассказать не могли, так кое—что. Действительно, говорили, есть такая банда, состоящая то ли из тридцати, то ли сорока членов, среди которых есть несколько молоденьких барышень, являющихся наводчицами. Именно, они «пасутся» в дорогих ресторанах и находят клиентов среди оставшихся богатой и родовитой публики, людей, неожиданно получивших в свои руки частичку состояния, оторванную от войны.

Только один назвал имя сподручного, являвшегося правой рукой Сафрона, им был Поручик. Таинственная личность, то ли на самом деле служившим в одной из боевых частей и имевшим звание, которое стало кличкой, то ли просто солдатом. Но самой главной новостью было, что Поручику нравится отдыхать после трудов праведных и пролитой крови в театре «Народный дом имени Государя Императора Николая II» на Каменноостровском проспекте, рядом находилось уютное заведение, которое посещала, хоть и простая публика, но без изысканных запросов. Тем более, очень любил Поручик посещать оперы, в которых принимал участие Фёдор Шаляпин.

Информация была любопытной и крайне интересной, через правую руку можно, в конечном итоге, выйти на самого Сафрона. Но сорок человек, даже тридцать с полным арсеналом оружия, а Кунцевич в этом не сомневался, могли оказать достойный отпор уголовным агентам. Здесь требовалась операция с привлечением армейских подразделений, которую за малое время не организовать, а значит, банда могла переехать на другое место.

Пока Мечислав Николаевич возвращался, перебрал множество вариантов, но все сводились к одному. Банду необходимо ловить, а если не получится, то уничтожать частями. И надо начинать с головы, то есть главаря Сафрона и его подручного Поручика.

Кирпичникова в кабинете не оказалось. Дежурный чиновник предупредил Кунцевича, что начальник отлучился на два часа и должен с минуты на минуту прибыть в уголовный розыск. Аркадий Аркадьевич отличался педантичным отношением ко времени. Если наметил что—то или сказал, что будет к такому—то часу, то точно будет, даже если Луна упала бы на Землю.

Мечислав Николаевич не стал дожидаться начальника в кабинете, а остался с дежурным чиновником, чтобы пролистнуть Журнал приключений, в котором отмечались все преступления, согласно присланным раппортам частным комиссаров, которые заменили полицейских частных приставов.

– Мечислав Николаевич, прошу ко мне, – с порога сказал Кирпичников, увидев в комнате дежурного чиновника помощника, – надо кое—что нам обсудить по нескольким делам.

Кунцевич поднялся со стула и последовал за начальником.

По коридору шли, не проронив ни слова. Каждый думал о своём, но в конечном итоге, об одном и том же, преступлениях, накрывших волной столицу.

– Вижу по блестящим глазах, что узнали очень ценную информацию, – Аркадий Аркадьевич достал из верхнего ящика стола папки с делами предполагаемых бандитов.

– Да и у вас достаточно сведений, – Кунцевич постучал рукой по папкам.

– Кое—что, как говорится, накопал, – не без удовольствия сказал начальник уголовного розыска. – Давайте с вас начнём, всё—таки ближе к жизни. Это, – он указал на стопку папок, – только догадки, над которыми стоит поразмыслить.

– Мои известия таковы. – Мечислав Николаевич потёр переносицу пальцами. – Поручик, настоящих имени, фамилии никто не знает, является правой рукой нашего незабвенного Сафрона. Лет эдак под сорок, лицом красив, очень нравится барышням, жесток, когда надо убить, не остановится, дойдёт до конца. Любитель Шаляпина, старается не пропускать ни одного выступления, хотя бывают исключения. В ночь, когда нашего Председателя попросили освободить автомобиль, оперы «Дон Карлос» не посетил.

– Значит, – перебил помощника Кирпичников, – мы можем сыграть на любви к Шаляпину?

– Можем.

– Когда ближайшее выступление Фёдора Ивановича?

– Я смотрел репертуар театров на ближайшее время, вот завтра в Мариинском театре состоится «Руслан и Людмила».

– Это благоприятная возможность.

– Может быть, и так, но уповать на неё не стоит, если у них намечено мероприятие, то пропустит, хотя, – задумался Кунцевич, – в банде от тридцати до сорока человек и не все они вместе идут на дело, часть, наверное, остаётся. Видимо, стоит отослать уголовных агентов в Мариинку.

– Я тоже так считаю. Хорошо, об этом помыслим позже. Теперь можно заняться вот этим, – рука придавила стопку папок, – здесь несколько Мартыновых, Мартынюк, Беловы, Беляков, Белых, Белкин.

Агент уголовного розыска Спиридон Мишин, не самый молодой в Бюро, но из последних принятых на службу, заглянул в один из злачных подвалов на Лиговке. Хотя говорили ему, чтобы туда в одиночку не совался.

Спиридон снял фуражку и поправил прядь соломенных волос, упавших на высокий лоб. Нескладный среднего роста он более походил на рабочего каких—нибудь мастерских, случайно забредшего в такого рода заведения.

За столами сидели по три—четыре человека, только за одним большая компания уже не слишком трезвых мужчин с раскрасневшимися лицами и громкими голосами, но о чём они беседовали услышать не удавалось. Только один раз чуткий слух Мишина уловил имя Мартын. Насторожился, хотел, было, присесть за какой—нибудь другой столик, но ноги сами понесли к незнакомому обществу. Перед этим взял штоф пойла, которое выдавали за водку.

Поставил на стол.

– Привет честной компании!

– Здравствуй, коли не шутишь? – Отозвался только один и с подозрением осмотрел подошедшего косым взглядом, но взял квадратную зелёную бутылку и плеснул себе в стакан. – С чем пожаловал, мил—человек? – И со смехом добавил, – карманы небось жмут?

Многие в компании засмеялись.

– Налей, – Мишин протянул стакан косому, тот плесканул на два пальца. – Карманы не жмут, но хочу их освободить от долга.

– Кто ж такой щедрый в долг даёт? Ты имячко шепни, может и нам отвалит?

– А что не шепнуть? Братцы мои, давно ли Мартына встречали?

Двое из компании перекинулись удивлёнными взглядами, но Костя не заметил и не заметил, как косой хотел, что—то сказать, но его за рукав дёрнул рядом сидевший.

– Что тебе Мартын? – Спросил другой со следами нескольких засохших царапин на лице.

– Должен я ему, вот третий день разыскиваю.

– И много должен?

– Да дело не в количестве, – Спиридон улыбнулся развязной улыбкой, одним глотком опустошил содержимое стакана, вытер губы рукавом и заодно понюхал его, – не хочу ходить в должниках.

– Благое дело, – косой смотрел то на Мишина, то на товарища с расцарапанным лицом, который налил стакан Кости чуть ли не до краёв.

– Ты давно Мартына знаешь?

У Спиридона резко застучало сердце и по спине под рубахой поползли капли пота.

– Да, не очень, – уклонился от ответа и поднёс к губам стакан, чтобы не уточнять.

– Зная Мартына, – говорил тот с расцарапанным лицом, – я крайне удивлён, что он вообще в долг дал, у него зимой—то снега не выпросишь, не то, что денег.

– Мы ж с ним земляки, – глухо проговорил Спиридон.

– Из Самары стало быть?

Мишин только улыбнулся.

– Вот что, мил—человек, мы нынче к Мартыну идём, можем и тебя прихватить или может здесь должок спустим? Компания, чай, подходящая, – засмеялся скрипучим смехом тот с расцарапанным лицом, подмигнув правым глазом одному из сидевших за столом. Узколицый бледный с болезненным выражением глаз смотрел то на расцарапанного, то на Мишина, потом незаметно кивнул головой, что, мол, всё понял. – Так с нами али как?

– С вами, – выдохнул агент уголовного розыска, понимая во что ввязался, но назад идти поздно.

– Так пошли?

– Пошли.

– На посошок? – Тот, с расцарапанным лицом, налил по стаканам, Мишину больше всех.

Вышли из заведения втроём, за ними увязался ещё один из компании.

Спиридон спиной чувствовал настороженные взгляды двух попутчиков, но пока ничего сделать ничего не мог.

В соседнем проходном дворе агента толкнули к стене и прижали руки к шершавой поверхности, в горло упёрлось острие ножа.

– Теперь, голубок, говори, зачем тебе Мартын?

– Долг же…

– Ты мне байки не сказывай, зачем его ищешь? – Одно движение и лезвие глубоко расцарапало кожу. Костя почувствовал, как струйка побежала под рубаху. – Ну?

Мишин молчал.

– Из уголовки? – Спросил второй.

– Что знаешь о Мартыне? – Спросил тот с расцарапанным лицом. – Что молчишь? Вот и я не помню, чтобы кому—то в долг давал, тем паче уголовному агенту? А?

Нож оторвался от горла и резким профессиональным движением убийцы Мартын ударил Мишина под рёбра. Острое лезвие, не встретив препятствия в виде рабочей куртки, вошло в тело, упёршись крестовиной. Костя застыл, глаза начали стекленеть. Бандит вытер лезвие о пальто пока придерживаемого руками агента.

– Значит, уже нас ищут, оповестить Сафрона надо бы – сказал в пол голоса Мартын и кивнул второму, мол, пошли, здесь делать нечего.

Аркадий Аркадьевич первым просматривал папку и передавал помощнику, брался за следующую и она уходила в руки Кунцевича. Девять не так много, что надо было найти в лучшем случае знакомство с Сафроном или с кем—то из его знакомых.

Мечислав Николаевич начал просматривать последнюю, закрыл крайнюю страницу и положил на стол.

– Видимо, вы, Аркадий Аркадьевич, правы. Я бы тоже выбрал этих, – он указал на бумаги.

– Кто из них?

– Я бы поставил на…– начал перебирать папки и откладывать в сторону некоторые из них, – Мартынюка, вот этого Белова и вот этого Белякова.

– Они мне тоже показались заслуживающими внимания. Но ознакомить надо со всеми фотографиями. Не хочу, чтобы наша ошибка стоила кому—то из наших агентов жизни.

– Вечером, – Кунцевич достал из кармана часы, щёлкнул крышкой, – да, сегодня вечером я ознакомлю всех, но мне не нравится держать сотрудников в неведении относительно Керенского.

Кирпичников тяжело вздохнул и его лицо передёрнулось.

– Вы думаете. Мечеслав Николаевич, что я в восторге от того, что столь важное обстоятельство приходится скрывать? – Помощник молчал. – Вот именно, но здесь замешана обычная политика. Вы посудите сами. На главу государства совершено нападение в центре столицы, при том, что улицы наводнены армейскими патрулями. Это не скандал, это больше. Получается, что новые власти, в отличие от прежних, не в состоянии справится с преступностью. Вы понимаете, чем это грозит нам всем? Я не хочу выступать защитником Керенского, к нему у меня много вопросов и претензий, но он пока что единственный на вершине власти, кто может что—то изменить. Может быть, я его идеализирую, но честно высказываю вам свои мысли.

– Я всё понимаю, но мы с вами, Аркадий Аркадьевич, не сходимся в одном вопросе. Для меня Керенский – обычный болтун, который только и может, что заводить речами толпу, а страна, простите, не толпа, а великое множество людей со своими мыслями и чаяниями. И вот глава должен стоять на страже их, а не собственных шкурных интересов, как остаться у власти.

На лбу Кирпичникова прорисовались морщины, и он довольно серьёзных тоном спросил.

– Значит, вы хотите уйти?

– Аркадий Аркадьевич, борьба с преступностью не зависит от власти. Поэтому, – махнул рукой, – куда я от вас денусь. Я всю жизнь борюсь с уголовниками, а мои мысли этой борьбе не помеха.

Начальник уголовного розыска протянул руку помощнику, тот пожал её.

– Значит, отбросим политическую шелуху?

– Отбросим, – тихо сказал Кунцевич.

Вечером агенты собрались поделиться услышанными в разных питейных и злачных заведениях сведениями. Получалось, что почти никто ничего правдивого о банде Сафрона не слышал. То, что она обитала в столице, подтвердили многие, но вот более подробной информации собрать не удалось. То ли многие из уголовных боялись за болтливость потерять не только язык, но и саму жизнь, то ли передавали друг другу обычные сплетни, обрастающие от передающего к слушающему всё более и более неправдоподобными подробностями, выдумываемыми на ходу.

Не явился только Спиридон Мишин. Поначалу Кирпичников подумал, что агент просто разочаровался во службе и не захотел даже прийти, чтобы оповестить о своём уходе, но никто из приятелей Мишина не слышал таких мыслей, наоборот Костя загорелся новым делом и направился в питейные и злачные места на Лиговке, резонно предполагая, что там можно узнать больше сведений. Об опасности уголовный агент отзывался, как о профессиональной необходимости.

Кунцевич каждого из сотрудников ознакомил с фотографиями подозреваемых, особо отметил лиц, которые более всего подходят на роль подручных Сафрона. Внимательно изучали лица на фотокарточках.

Когда все разошлись, в кабинет Кипичникова кто—то постучал. На приглашение войти, дверь отворилась и на пороге оказался Семён Валевский. Агент со стажем, пришедший в сыскную полицию, когда в девятьсот пятом распоясались не только мятежники, поднявшие руку на Царя—батюшку, но и уголовники, под шумок начавшие озоровать, пока власти не стали без суда и следствия погромщиков ставить к стенке, угощая разбойников, да и бунтовщиков свинцовой маслиной.

– Я вот по какому вопросу, – Валевский замялся. Привык выполнять поручения начальников, а не ходить к ним на приём. Покраснел, теребя в руках кепку. – Вот давеча вы фотокарточки показывали…

– Было дело, – повернулся к вошедшему Кунцевич.

– Мечислав Николаевич, – укоризненно произнёс Кирпичников, давая понять, что мешать не стоит.

– Да, показывали мы, ты кого—то узнал? – Спросил Аркадий Аркадьевич.

– Не то, чтобы узнал, – смутился Семён, не зная, как продолжить.

– Вот карточки, – Кунцевич разложил фотографии на столе, – который кажется тебе знакомым?

– Вот этот, – ткнул пальцем Семён.

– Этот? Не ошибаешься? – Лицо Кирпичникова стало серьёзным, глаза сощурились и узкими щёлочками взирали на Валевского.

– Не, именно его сегодня я видел в трактире на Сенной.

– Так, значит на Сенной? – Уточнил Кунцевич. – Он один был?

– Нет, за столом четверо сидело, но этих, – Семён показал на фотографии, – с ним не было.

– Ты слышал, о чём они говорили?

– Вот этот с карточки вечером собирался в баню на Каменноостровском.

– Вечером?

– Так я слышал.

– Уже вечер, – посетовал Кирпичников.

– Успеем, – твёрдо сказал Мечислав Николаевич, посмотрел на Валевского, – оружие при себе?

– А как же, – с обидой в голосе сказал Семён и похлопал по животу, где за поясом брюк находился офицерский наган с самовзводом.

Кирпичников достал из верхнего ящика стола пистолет, проверил патроны в нём.

– Тогда с Богом, Мечислав Николаевич?

– С Богом, Аркадий Аркадьевич, – Кунцевич посмотрел вначале на Валевского, потом на Кирпичникова, – воинство у нас не слишком многочисленное. Я узнаю, кто ещё остался в отделении и прикажу найти извозчика. Вызывать кого—либо, видимо, уже поздно.

– У нас же есть авто? – С сомнением в голосе произнёс начальник уголовного розыска.

– Я узнаю.

Через несколько минут помощник вернулся.

– Шофёры разъехались по домам, но хорошая новость, извозчик нас ждёт на улице. Что, Семён, не страшно?

– Первые пять лет было страшно и от пуль шарахался, а теперь. – Валевский хмыкнул, – один раз живём, поэтому что суждено, от того не уйти.

– С Богом, господа, и с удачей.

Перед баней находилась небольшая площадь, на которой пересекался Каменоостровский проспект с маленькой не приметной улочкой. Начинало смеркаться, однако сумерки ещё не взяли верх над городом, воздух только начал насыщаться серыми красками.

Валевский проверил и доложил, что господин с фотокарточки не появлялся, однако заказал с утра самый дорогой номер, оставил задаток и приказал приготовить закуски.

– К которому часу должен объявиться наш клиент? – В пол голоса спросил Кунцевич, внимательно поглядывая на проспект и видимую часть маленькой улочки.

– К девяти приказали.

– Прямо—таки приказали? – Не поворачивая головы, произнёс Кирпичников.

– Так и сказали мне, этот с карточки каждую неделю здесь бывает. Больно уж буянит, сказали.

– Что не откажут?

– Так платит хорошо, вот и терпят.

– Сколько их должно быть?

– Обычно двое, но иной раз и трое приезжают.

С полчаса стояли в сгущающейся тени одного из домов, определённого плана не выработали. Понадеялись на русский национальный «авось», придёт час и видно будет, как действовать. Аркадий Аркадьевич жалел, что не вызвал ещё агентов. Дело, казалось, сплошной авантюрой. Теперь главное живыми остаться, даже если бандиты и уйдут.

Так и получилось.

Заметили издалека, как по Каменноостровскому гнал лихач. Почему—то сотрудники уголовного розыска сразу уверились, что едут бандиты.

Приготовились.

Семён кинулся наперерез, схватил лошадь под уздцы, да и извозчик потянул на себя поводья, чтобы не сбить бросившегося под копыта кормильца. Кирпичников вытащил не один, а два пистолета, вскочил на подножку, ударил рукояткой ближайшего разбойника, которого узнал по фотокарточке. Кунцевич оказался со второй стороны и ткнул бандиту ствол в лицо и прошипел: «Руки!»

Никто из шайки Сафрона, сидевшие в экипаже, а это были Мартын и Серый, не успели сделать ни одного движения, чтобы выхватить револьвер тем более, что глаза покраснели от выпитого.

На том же экипаже доставили задержанных в уголовный розыск. Прежде, чем отпустить лихача, проверили, не состоит ли в банде.

Мартын, опознанный по фотокарточке, как Иван Петрович Мартынюк, уроженец Екатеринославской губернии, протрезвел, когда оказался в камере за тяжёлой железной дверью. Сразу же присмирел. Видно, запал улетучивался по мере приближения к Офицерской улице. Первое время его не вызывали на допрос, даже конвойный не подходил и не отвечал на стук. Бандит на исходе первого часа занервничал, неизвестность угнетала больше, чем поимка за какое—либо дело.

Второго, который оказался Василием Серковым по кличке Серый, тоже оставили в покое. Неизвестность всегда даёт повод понервничать и начать совершать ошибки, хотя бы в словах.

Кирпичников же сказал: «Пусть ночку потомиться в безвестности, тогда и станем допрашивать. Сейчас всё равно ничего не скажет, а будет удалью хвалиться и свысока смотреть». Потом распорядился, что утром, когда начнёт допрос, были в отделении три солдата с винтовками, благо можно договориться с воинскими начальниками части, находящейся рядом.

На вопрос Кунцевича «зачем?», только улыбнулся и произнёс «надо».

4.

Тучи продолжали висеть над городом, сгустившаяся от них тьма не собирается отступать, а зависла, казалось, навсегда, не делая попытки пролиться на серый город холодным осенним дождём.

Кирпичников остался ночью в отделении, постелил на кожаный диван плед, сверху на себя набросил пальто и приказал не тревожить до утра, кто бы не спрашивал и не интересовался местопребыванием. Провалился в сон мгновенно и до утра ни разу не проснулся.

На рассвете попросил дежурного чиновника принести самовар, два стакана, сам же достал из шкафа сушки. Первым решил допросить Мартына. Узнать, насколько крепкий орешек, можно ли через него добраться до Сафрона. На всякий случай сунул за ремень револьвер. Время непредсказуемо, это раньше бандиты руки поднимали и отбрасывали оружие в сторону, признавая совершённое преступление, получали за это половину, отмеренного законом срока, а ныне…

Марты с чёрными следами царапин через всю щёку, остановился у двери в кабинет Кирпичникова, насмешливым взглядом окинул помещение.

– Бедновато тут у вас, – скривил губы в улыбке.

Конвойный подтолкнул бандита в спину, тот обернулся и сказал сквозь зубы.

– Эй, потише, – и направился к столу, возле которого стоял стул.

Сел.

– Я вам нужен? – Спросил конвойный.

Кирпичников не успел ответить, как Мартын протянул вперёд руки в наручниках.

– Я что так и буду в них сидеть.

Аркадий Аркадьевич кивнул. Щёлкнул сперва первый замок, потом второй.

– Если понадобишься, позову.

Конвойный вышел.

– Ну, здравствуй, Иван Петрович! – Начальник уголовного розыска сел на свой стул.

Мартын ничего не произнёс, только потирал запястья.

– Чаю не желаешь? – Глаза Кирпичникова внимательно смотрели на задержанного, отметил следы на лице слова врача.

– Я бы дома попил в тишине и покое, – голос Мартына звучал спокойно и нагло.

– Успеешь, – Аркадий Аркадьевич разлил по стаканам чай. – Угощайся, – указал на сушки.

Бандит хотел, что—то съязвить, но не стал, всё—таки взял стакан в руку и отпил маленький глоток, скривившись от прикосновения горячего напитка к губам.

– Я вот, что хочу понять, отчего на меня с Серым вы наскочили и в чём мы провинились? Вопрос Мартына звучал невинно, но был эдаким разведочным. Он не догадывался, за что его арестовали. Следов, вроде бы, никаких нигде не оставили, тем более свидетелей, способных опознать. Поэтому бандит чувствовал себя вольготно и непринуждённо.

– Скажи мне, Иван Петров сын, кто тебя так? – Кирпичников коснулся своей щеки.

Мартын напрягся, ожидая подвоха со стороны начальника уголовного розыска, но в глазах ничего не увидел, кроме любопытства.

– С бабой своей повздорил, не нравится ей, когда я других щупаю, – бандит засмеялся своей, показавшейся ему смешной остроте.

– Бабы все одинаковы, – поддержал Аркадий Аркадьевич, – чуть что, сразу в лицо когтями, знакомо мне.

– А то!

– Скажи—ка мне, друг ситный, как поживаешь при новой власти? Не притесняет, как прежняя? Нужды не испытываешь?

Мартын опять насторожился, но чая на стол не поставил, только предательски позвякивала ложечка в стакане.

– Живу, не тужу, вот только в баню собрался, как вы тут. Я целую ночь гадал, чем я провинился? – Пожал плечами бандит. Вроде живу мирно, никого не трогаю, а вона раз и я в каталажке. А вы говорите, как при новой власти живётся?

– У твоей бабы не Парамонова фамилия? – Аркадий Аркадьевич смотрел в глаза Мартыну, сперва, что—то промелькнуло, но потом начала подёргиваться щека.

– Я у баб фамилии не спрашиваю, они мне нужны для другого дела, – щека стала подёргиваться ещё больше, и зубы звякнули о край стакана.

– Допекли, видно, тебя, Иван Петров сын, до ручки.

– А то! – Осклабился Мартын.

– Ты мне другое скажи, где ты третьего дня провёл?

Бандит сощурил глаза и с нескрываемой ненавистью посмотрел на начальника уголовного розыска, как—то тяжело вздохнул.

– У бабы, говорю.

– Есть имя и фамилия у бабы? И проживает, надеюсь, не на улице?

– Вам—то почто это надо?

– Просто интересуюсь.

Мартын сжал губы, было видно, как начал нервничать.

– Моя жизнь, мои бабы, что я должен перед кем—то отчитываться? – Стакан в руке трясся и расплёскивался чай.

– Вот смотрю на тебя, – Кирпичников откинулся на спинку стула, – и диву даюсь. Здоровый мужик, руки на месте, ан нет, крови возжаждал, захотел по лёгкому денег срубить. Ты думаешь, я не знаю, что это ты со товарищи Парамоновскую семью под корень извели.

Взгляд помутнел, у переносицы Мартына сморщилась кожа, словно он задумался и ищет ответ, но только тяжело задышал и с силой поставил стакан на стол.

– Любите вы в сыскном тень на плетень наводить. Никакого Парамонова я не знаю, и знать не желаю, – сложил руки на груди.

– Верю, что знать его не желаешь, потому что скоро похоронят Сидора Викентьевича по твоей прихоти. А ещё мне доподлинно известно, что жена Парамонова оставила на твоём лице следы от ногтей, кожа твоя там осталась.

Мартын схватился за лицо.

– Не запутаете меня, ваше благородие, – с оттенком презрения произнёс бандит, – какие ногти? Какая кожа? – Он опять провёл рукой по щеке.

– Как какие? – С таким непосредственным актёрским удивлением сказал Кирпичяников. – Ты что не знаешь, что наука давно шагнула вперёд, тем более, пока ты в камере спал, мне Василий столько историй рассказал, что впору роман писать.

– Какой Василий? – Насторожился Мартын.

– Василий Серков по кличке Серый. Любит, говорил наш Мартынушка, баб, ой, как любит, особенно молоденьких, которых рука мужская не коснулась, – начал импровизировать Аркадий Аркадьевич, – вот на квартире Парамонова, что случилось? Правильно, взыграла мужская стать у Мартына, вот он и не сдюжил, что даже от Сафрона получил.

При упоминании главаря бандит поник плечами, но потом опять расправил, бросая вызов начальнику уголовного розыска.

– Так понапраслину на тебя Серый возводит или истинную правду глаголет?

– Не знаю никакого Парамонова, – в словах Мартына слышались нотки неуверенности, вцепился пальцами себе в ляжки и не чувствовал боли, – не был я нигде и Серого встретил только в экипаже.

– Понимаю, что хочется из воды выйти сухим, но не получится. Знаешь почему?

– Почему? – Передразнил начальника уголовного розыска Мартын.

– Парамоновское дело, хоть и кровавое, но не самое главное. Ты ж, наверное, слышал, у кого машину забрали недавно ночью?

– Ну, – пробурчал бандит.

– Не ну, разве Сафрон не говорил? – Мартын молчал. – Ну и я не буду говорить, но запомни, голубчик, теперь уголовному розыску выданы полномочия без суда и следствия пускать в расход грабителей, воров, убийц и мошенников. Слишком много вас на свеете развелось. Так что мне с тобой время терять недосуг, мне надо таких, как ты ловить и к стенке ставить.

– Слышали мы такие речи в феврале, да вот все на свободе, – ухмыльнулся бандит, ощерив жёлтые зубы.

– Хочешь, верь, хочешь, не верь. Ты ж у нас грамоте обучен и читать можешь. Так?

– Учили, – уклончиво ответил Мартын.

– Лучше вот здесь прочти, – Кирпичников достал из верхнего ящика стола газету от 14 июля текущего года, сверху стояло название «Народная газета», – полезно будет для твоего образования.

Бандит с осторожностью взял сложенную газету, недоверчиво просмотрел заголовок, хотел, было, отложить в сторону, но начал медленно, шевеля губами, читать: «Резолюция собрания воров». Вопросительно взглянул на начальника уголовного розыска, потом продолжил:

«

Мы, собрание воров, обдумали: если будете учинять над нами самосуд, то мы единогласно собранием обсудили – принять всевозможные меры, основанные на том, что будем делать поджоги со всех сторон Петрограда и также взрывы.

Не думайте, что у нас нет средств, чем мстить. Поверьте, что будет хуже, чем внешний враг.

Во—первых, у вас есть временный суд. За каждое наше преступление сажайте нас по тюрьмам, ну, на место 3 месяцев, давайте нам год, на место года, давайте 3 года.

Но не терзайте нас, как негодную животную. Другую животную не терзают так, как сейчас терзают нас.

Во—вторых, со временем мы сами опомнимся. И будем такие же вольные граждане, как и все.

Собрание воров».

– Что здесь не так? Истинная правда,– поднял удивлённые глаза бандит.

– Откуда тебе знать, если только по бабам живёшь?

– Да, я, – Мартын смутился и зло скользнул взглядом по Кирпичникову.

– Вот и я говорю, что надо вывести вас, старых воров да бандитов, под корень, а молодые поостынут, да за голову возьмутся. Не захочется им стоять у стенки в ожидании пули.

– Враньё всё, – теперь недоверчивый взгляд скользил по начальнику уголовного розыска.

– Может быть и враньё, но для тебя пришёл последний час. Указание от министра спустилось не шутки шутить, так что отвезут тебя за город, там и закопают, как бездомную собаку. Никто не узнает, где кости твои истлеют.

– Сколько раз грозились, – попытался улыбнуться Мартын, но улыбка вышла кривой и какой—то испуганной и недоверчивой.

– Ты думаешь, власть всегда нянчится с такими, как ты и Сафрон, будет? Вы значит, убивать будете, а вам в тюрьме усиленное питание? Каждый должен отвечать за свои поступки, вот ты не пожалел девочек десяти лет? Не пожалел, похоть свою потешил, вот теперь пришёл час расплаты. Мне жаль, – Аркадий Аркадьевич сел и откинулся на спинку стула, уперев сощуренные глаза в бандита. Старался, чтобы голос не выдал обмана, а звучал устало и безо всякого напряжения, как у актёра, не имеющего желания сорвать представление плохой игрой, – что такой, как ты попался первым. Хотелось бы посолиднее бандита, такого, как твой главарь Сафрон, но пока приходится иметь дело с такими, как ты.

Где—то вдалеке на улицах города раздались несколько выстрелов.

– Может, ты не первый, – задумчиво сказал Кирпичников и кивнул на окно.

Мартын ёрзал на стуле и не знал, куда деть руки.

– На окнах решётки, – предупредил начальник уголовного розыска, – за дверью конвойный, так что не делай лишних движений, вредно для здоровья.

Только теперь Аркадий Аркадьевич под маской ёрничания, напыщенности и фанфаронства таится обычный страх. Это когда против бандита безоружные и беззащитные, то он чувствует себя непобедимым богатырём и героем. Но когда сгущаются тучи над головой, куда бравада и смелость девается?

Мартын сжал губы и рыскал по кабинету глазами, возможно в попытке освобождения.

– Не советую, – металлическим голосом сказал Кирпичников.

– Что? – Вопрос прозвучал, как бы, между прочим.

– Ещё раз повторяю, на окнах решётки, за дверью вооружённый конвой.

– Я…

Кирпичников нажал на звонок и в кабинет вошли три солдата, вооружённые винтовками.

– Готовы? – Спросил Аркадий Аркадьевич, косясь на бандита.

– Так точно, – ответил старший.

Мартын подскочил и в три шага оказался в углу кабинета, вжавшись в него спиной.

– Никуда не пойду, – взвизгнул он и упал на колени, – не хочу, не хочу, – голос звучал протяжно и с придыханием, – не пойду.

Кирпичников жестом указал солдатам, чтобы вышли.

– Ты, Иван сын Петров, как я понимаю, уголовному розыску без надобности, ничего не знаешь, только время приходится с тобой терять. Крови на тебе, как на деревенской собаке блох, а значит, от твоей смерти только выгода жителям. Меньше станет в столице на одного грабителя.

– Что вам надо? – Взвизгивал Мартын.

Неприятно было смотреть, как здоровый мужик валяется на коленях и воет.

– Хорошо, сядь, – Кирпичников сам присел на стул, повысил голос, – сядь.

Мартын послушно поднялся, тряся головой, подошёл и тяжело опустился на краешек стула.

– Скажи, чем ты можешь мне быть полезен?

– Я…

Аркадий Аркадьевич перебил бандита.

– Сколько человек в банде ты не знаешь? Где притоны ты не ведаешь? Да и Сафрон тебя ни за кого держит? Посуди, что ты можешь мне рассказать, чтобы новая власть тебе не пулю в лоб пустила, а срок дала?

– Знаю, всё знаю, – с жаром начал говорить, Аркадий Аркадьевич по опыту знал, перебивать не стоит, а потом можно будет отсеять лишнее, слова сыпались из Мартына, как из рога изобилия, – Сафрон у бабы живёт на Гороховой, она там давно обитает. Эта баба не проходящая, а душой к ней прикипел. Всё ради неё, хлопцы против неё настроены, но Сафрон никому спуску не даёт и её, как зеницу ока охраняет. Я сказал, что он ей целую квартиру на Гороховой то ли снимает, то ли подарил. Толком не знаю, но хозяева из той квартиры исчезли. Говорили, что за границу уехали, а я так думаю, что закопаны, где—то под землёй. А хлопцев у Сафрона тридцать два, это я в точности знаю. Не один раз он говорил и живут многие за городом, то ли в Озерках, то ли в Парголово. Вот этого я не знаю, ни разу не бывал. Может быть, обитают и там, и там. Не докладывал он мне. Помощником ближайшим у Сафрона Сашка Ахметов, по прозвищу Поручик. Страшный человек, ему кровь пустить, что рюмку водки выпить. Мать родную не пожалеет. Жестокий, одним словом, иноверец. Говорили, что он раньше абреком был, в горах жил, шайку держал, но что—то не срослось и ему пришлось бежать из насиженных мест. Здесь он и примкнул к Сафрону, стал правой рукой. Он держит всех в узде и, если что, так кровь пускает безо всякого. Жестокий, как все кавказцы. Это он семью Парамонова под корень извел. Это всё он, хлопцев на дело вызывает тоже он. За Сафроном, как тень ходит, но не всегда. Готов глотку за него любому перерезать. Песни очень русские любит, особенно, когда один певец с грубым голосом поёт, такой барин большой, его ещё хотели потрясти немного. Но Поручик запретил, даже Сафрон возражать не стал. Хлопцы были крайне недовольны, но стерпели.

Мартын умолк, тяжело дыша.

Каждый хочет жить, поэтому любыми способами старается купить себе немного дней, хотя бы за решёткой. Умирать таким людям страшно.

– Хорошо, – снисходительно сказал Кирпичников, – я буду ходатайствовать о том, чтобы тебя направили в тюрьму, но ты так и не назвал имени пассии Сафрона.

– А…

Кирпичников выразительно посмотрел на бандита.

– Ольга Фёдорова, служит в каком—то медицинском заведении, управлении, – поправил себя Мартын, потом сполз со стула на колени. – Я Бога молить за вас буду, – глаза покраснели от слёз.

Аркадий Аркадьевич вызвал конвой.

– Уведите в камеру.

Только через пять минут распорядился, чтобы привели второго бандита.

В кабинет вошёл высокого роста узколицый с болезненным выражением глаз на бледном лице человек, вальные волосы сосульками падали на лоб.

Начальник уголовного розыска жестом отослал конвой и внимательно осмотрел с ног до головы приведённого. Распоряжения снять наручники не дал, очень уж равнодушным был вид у одного из подручных Сафрона.

– Давненько я хотел с тобою встретиться, Серый.

– Господин начальник, вы б только свистнули, я б пред вами предстал, – с вызовом в голосе скривил губы Серков.

– Где ж тебя найдёшь и как позовёшь, если ты, как мышь прячешься.

– Это вы зря, я никогда не от кого не прятался, даже по городу в экипаже разъезжаю, не таясь.

– Ты садись, разговор, может быть, у нас будет долгим, всё зависит от тебя.

– С превеликим удовольствием, – осклабился Серый, показав гнилые зубы, – в ногах правды нет, – стул скрипнул, – хотя руки не причём, – протянул вперёд, лязгнул металл наручников.

– Привыкай, Василий, теперь до конца жизни их носить будешь.

– За что? – Возмутился бандит, – я ничего противозаконного не делал. Подумаешь, на экипаже разъезжал, так это не преступление.

– Да, это не преступление, согласен, но вот, когда ты нож в дело пускаешь и людей по чём зря режешь, так это по нынешнему времени, ой, какое преступление, если мне память не подводит, то по последнему распоряжению Председателя Правительства от двадцать пятого октября нынешнего времени расстрелом пахнет.

– Какое ещё такое распоряжение? – Бравада не сходила с лица Серого, хотя тень обеспокоенности мелькнула в глазах.

– Одно из последних, в точности слов не помню, но начинается со слов «враг стоит у ворот столицы» и так далее, ты же понимаешь, что в городе объявлено военное положение, ну и согласно ему все законы отменяются, вводится смертная казнь.

Василий закусил нижнюю губу, опустил голову. Казалось, задумался, но потом поднял голову и весёлыми глазами посмотрел на начальника уголовного розыска.

– Судьба такая рисковая у нас, гуляй, пока времечко позволяет, а потом гори оно всё синим пламенем. Жизнь – копейка, сегодня полный карман, а завтра – пуля в лоб. Вы нас к стенке, мы вас ножичками, так что жизнь идёт. Одному чёрту ведомо, когда нить прервать.

– Чёрту ли?

– Кому ж ещё? Бог далеко и не всё видит, иначе порядок бы давно на земле навёл. А так получается, – ухмыльнулся бандит, – вы нас в застенок, мы вас на ножи. Баш на баш.

– Какие ножи?

– Будто не знаете, вот давеча, – Серый увидел недоумённый взгляд начальника уголовного розыска, на миг застыл, подозревая, что ещё ничего не известно об убийстве агента, поэтому от греха подальше откинул браваду, вытер рукой лицо, зло взглянул и добавил, – это я так, к слову.

Кирпичников смотрел на Серого. Этот бандит оказался не таким трусливым, видимо, давно смирился с тем, что ходит по лезвию бритвы и в любую минуту жизнь оборвётся. Беседовать с ним не имело смысла, ничего не расскажет, только браваду вперёд себя выставит, и будет только отшучиваться.

Аркадий Аркадьевич распорядился увести бандита.

Кунцевич пришёл в отделение через несколько минут после того, как Василия Серкова увели в камеру. Кирпичников перебирал в голове разговор с Мартыном. Конечно, много от него получено, но что из сказанного является правдой. Слишком много слов, может быть, бандит почувствовал, что жизнь висит на ниточке (Аркадий Аркадьевич улыбнулся, приходится прибегать ко лжи, чтобы получить интересующие сведения) и надо за эту самую жизнь бороться, пока головы не лишился. А жить можно припеваючи и в тюрьме, лишь бы под землю власти не закопали.

– Как мне сказали, вы уже допросили задержанных? – После приветствия спросил Мечислав Николаевич.

– Оказали мне честь наши бандиты, особенно Мартын, поведал он мне про Сафрона.

– Неужели?

– Представьте себе, Серый держался с некоторым достоинством и невозмутимостью, а вот Мартынюк раскис и для спасения жизни начал петь канарейкой.

– И что напел?

– Рассказал, что Сафрон имеет на Гороховой женщину, которую бережёт и лелеет. Нам стоит там побывать, как можно скорее. Потом он подтвердил, что Поручик является правой рукой главаря, приехал с Кавказа, где некоторое время скрывался от полиции и занимался грабежами, запугиванием людей. он, в самом деле, горячий поклонник Шаляпина и когда возникло предложение реквизировать у певца деньги, драгоценности, был против и его послушали.

– С Кавказа, говорите?

– Именно оттуда и звать его Александр Ахметов.

– Ахметов, Ахметов, – наморщил лоб Кунцевич, словно силился что—то вспомнить, – что—то знакомое, не могу припомнить.

– В тех краях фамилии подобные, не сочтите за труд, Мечислав Николаевич, проверьте в нашем архиве, есть ли такой абрек у нас или нет?

– Хорошо, сейчас исполню.

– А я пока прикину, как лучше нам устроить засаду на Гороховой.

– Может быть, застанем там Сафрона? – С надеждой в голосе произнёс Кунцевич.

– Не исключено.

После того, как помощник удалился в поисках архивных сведений об Александре Ахметова, Кирпичников достал карту столицы и углубился в изучение, хотя на месте всё можно посмотреть, как расположено на самом деле. Иногда жильцы выходы закрывали, чтобы всякая шпана не могла проникнуть в дом, а иногда и арки завалены мусором, оставшимся от баррикад.

«Сафрон стал нынче опасной личностью, – рассуждал Аркадий Аркадьевич, – а значит необходимо иметь людей на чёрной лестнице, на парадной, этажом выше и ниже, на улице. Что—то я упускаю, но что? Неужели он приходит к этой самой Фёдоровой в одиночку, не опасаясь, что кто—то может его опознать? Может быть, одолжить людей у Игнатьева? Нет, – отмахнулся начальник уголовного розыска, – неужели я не справлюсь?»

Не прошло и получаса, как дежурный доложил, что на Лиговке найден очередной убиенный, без документов и единого гроша в кармане, отвезён в анатомический театр и теперь стоит в очереди на вскрытие, хотя врач и так докладывал, что нож вошёл под рёбра и пронзил сердце. Убит профессиональной рукой.

Кирпичников отложил журнал происшествий в сторону. Теперь убитых, подобранных на улице, множество и большую часть не опознать, пока кто—то из родственников не заявит о пропаже.

Вернулся из архива Кунцевич. К сожалению, сведений об Александре Ахметове не нашлось.

– Каковы наши действия? – Поинтересовался помощник.

– Сафрон, – коротко ответил начальник уголовного розыска.

– Это понятно, а можно поконкретнее, любезный Аркадий Аркадьевич?

– А если конкретнее, то идёт пока мыслительный процесс, – Кирпичников усмехнулся постучал указательным пальцем себе по лбу.

– Ясно.

– Я размышляю о том, хватит ли у нас сил для задержания Сафрона. У него в банде больше тридцать человек, значит, пистолетов, ружей, возможно есть пулемёт с гранатами. Вот и получается, что стоит рисковать своими сотрудниками или привлечь к операции полковника Игнатьева?

– Все под Богом ходим, – Кунцевич подошёл к окну, около которого стоял начальник, – буду циничен. Наши люди ценнее игнатьевских, тем более он пришлёт не своих жандармских, ой, как их, этих.

– Ладно, вам, я и так понял, что не из Чрезвычайной Комиссии, а обычных солдат.

– Именно так. Ведь мы не знаем сколько человек сопровождает Сафрона, когда он навещает даму сердца?

– Неизвестно, Мартын об этом не знает. Мне кажется, стоит вначале понаблюдать за домом, квартирой, а уж потом действовать сообразно обстановке.

На том и порешили.

Четырёхэтажный дом постройки прошлого века смотрел на улицу подслеповатыми грязными стёклами. Складывалось впечатление, что хозяева, наоборот, стараются придать зданию неказистый вид, чтобы взгляд грабителей и воров на нём не задерживался.

Квартира в четыре комнаты, купленная через на имя Ольги Фёдоровой. Располагалась на втором этаже и имела небольшой в один аршин шириной и два длиной балкон, на который выходила дверь спальни. Наблюдение показало, что никого в помещении нет. Прождали часа четыре, но никто так и не объявился. Кирпичников решил вскрыть дверь, благо, под рукой находился хороший специалист Федя Стоков, хотя являлся сотрудником ранее сыскной полиции, а нынче уголовного розыска, имел дар чувствовать слабые места замков и их вскрывать. Поэтому на такие ответственные, как говорил Кунцевич, мероприятия обязательно ехал Федя и вот теперь он пришёлся, кстати.

Замок протяжно щёлкнул и три агента с револьверами в руках тихо вошли в квартиру и разошлись по комнатам.

– Пусто, – Кирпичникову сказал помощник, – то ли предупреждены, то ли случайность, – пожал плечами Кунцевич.

– Не верю я в такие случайности, – сквозь зубы процедил Кирпичников.

– Однако, стоит подождать, вдруг всё—таки случайность?

– Я тоже не против, пока это наша единственная зацепка.

– А Поручик?

Аркадий Аркадьевич промолчал.

Через три часа, когда терпение подходило к концу, и начальник уголовного розыска намеревался покинуть квартиру. В дверь раздался настойчивый стук. Вначале один раз, потом ещё и в конце гость соизволил бить ногой.

К двери подошли, разувшись, чтобы посетитель не услышал посторонних звуков из квартиры, гость, словно того и ждал, чтобы кто—то вышел.

Дверь резким движением распахнулась и пришедший, зажатый с двух сторон, был внесён в квартиру, третий агент зажал рот. От греха подальше, вдруг кто стоит этажом ниже или выше.

В лоб гостя упёрлось дуло револьвера и Кунцевич прижал палец к своим губам, чтобы пришедший не произнёс ни звука.

– Кто такой? – Тихо спросил Мечислав Николаевич.

– Лёнька, – удивлённо процедил сквозь зубы задержанный.

– Что тебе надо?

– Так, в гости закатил, – говорил, прищурив глаза, гость.

– К кому?

– Знакомой.

– Знакомая имя имеет?

– А как же.

– Какое?

Лёнька замялся, но потом тихо сказал.

– Ольга.

– Дальше.

– Ольга Фёдорова.

– Значит, Ольга, – вступил в разговор Кирпичников, – с какой целью пришёл к Фёдоровой?

– Как это с какой? – Сперва изумился Лёнька, потом с вызовом добавил, – с какой к бабам ходят? Понимать должон.

– Мы, люди понятливые, только вот, что Сафрон с тобой сделает, когда узнает, что ты к его бабе заходил с тем, что «понимать должон»?

– Какой Сафрон? – Голос звучал как—то не естественно, а с натяжкой.

– Тот самый, – Аркадий Аркадьевич смотрел немигающим взглядом в глаза гостя.

– Не знаю я никакого Сафрона, – хотел отмахнуться Лёнька, но руки держали агенты.

– Хорошо, при встрече я расскажу Сафрону, с какой целью ты к его невесте захаживаешь.

– Вы сперва его поймайте, – гость сразу прикусил язык, понимая, что сказал лишнее.

– В отделение, – сказал Кирпичников, – и поаккуратнее, не привлекайте внимания. Если этот, – кивнул на Лёньку, – хоть слово скажет, то разрешаю закрыть ему рот любым способом.

5.

Первым вышел из парадной двери Петров, осмотрелся и поднял руку, чтобы подъехал шофёр, вновь приданной уголовке машине. Заглянул в подъезд и из него вышли два агента, ведущие под руки Лёньку. Бандит на мгновение остановился, осмотрелся и сразу же упал на брусчатый тротуар. И в эту минуту раздались пистолетные выстрелы.

Один из агентов схватился за грудь и рухнул ничком вперёд.

Второй присел и в два шага оказался за колонной. Петров прыгнул в сторону и, ещё будучи в воздухе, начал стрелять.

Лёнька вскочил и зигзагами помчался к соседнему дому, из арки которого выскочил экипаж, на подножках стояли по одному человеку. Одной рукой держались за сам экипаж, во второй по револьверу.

– Живей, – крикнул бандит, управлявший лошадьми, натянул поводья. И после того, как Лёньку втащили, извозчик стеганул плёткой по лошадям.

Когда выскочили агенты уголовного розыска, экипаж заворачивал за угол следующего дома. Стрелять было бессмысленно.

Петров бросился к получившему в грудь пулю агенту, тот не дышал, только в уголке рта начала застывать кровавая пена.

– Я совершил большую ошибку, доверившись бандиту, – после некоторого молчания произнёс Кирпичников, – мне надо было многое предусмотреть, а не идти на пролом. Из—за меня погиб сотрудник, из—за меня сорвалось дело и теперь мы не сможем поймать Сафрона и разгромить его банду, – укоризненно мотал головой начальник уголовного розыска.

– Вы здесь не при чём, – разражено сказал Кунцевич, но взял себя в руки, – это нелепая случайность.

– Какая случайность…

– Именно случайность, – перебил начальника Мечислав Николаевич, – трагическая случайность. Если бы этот бандит…

– Мартын, – подсказал Кирпичников.

– Если бы этот самый Мартын принимал участие в деле, то на квартире Фёдоровой нас ждала засада. И посудите, зачем Сафрону подставляться под удар с арестованным? Не находите, что как—то нелогично?

– Я думал об этом, Мечислав Николаевич, но эмоции берут верх над разумом. Теряем сотрудников, как в девятьсот пятом.

– Ты правильно рассчитал, – Поручик сидел, развалившись в кресле, и держал в руке хрустальный бокал, наполненный красным вином. Александр никогда не позволял себе вольностей в присутствии других членов банды. Соблюдал субординацию. Когда оставались наедине, мог позволить себе равное отношение.

– Это не сложно, – Сафрон поморщился от досады, что уголовка взяла двух хороших исполнителей. Главарь знал, что когда—то что—то подобное должно было произойти. Не все из членов банды умеют держать язык за зубами, поэтому все известные адреса арестованным нужно срочно менять. Рисковать Ольгой не имел желания, пусть лучше он останется без людей, но только не без вломившейся в сердце женщины.

– Я всегда удивляюсь твоему чутью, – Поручик улыбнулся, показав белые зубы под чёрными усами. Глаза смотрели холодно и оценивающе. Александр не питал иллюзий по поводу будущего, некоторое время тому он бежал с Кавказа, где невзирая на кажущуюся свободу, его зажали в угол. Теперь он усвоил полученный урок: деньги, золото, драгоценности надёжно спрятал и пополнял после каждой операции экспроприации, как он выражался, поэтому считал, что правой рукой главаря пробудет недолго. Пути отступления через Великое Княжество Финляндское в нейтральную Швецию подготовлены, а там с деньгами можно не беспокоиться о насущном хлебе.

– Знаешь, Александр, что знают двое, то знает весь мир, поэтому, когда Мартын не явился, сразу стало понятно, что его взяли. Тем более, что он только со слабыми может воевать, а как на силу нарвётся, сразу в кусты, жизнь спасать.

– Я всегда удивлялся, почему ты его держал?

– Иногда нужен такой, как он, – Сафрон взял со стола фужер и добавил, глядя в глаза Поручику, – для выполнения грязных работ.

– Не ожидал я от него такого.

– Ты просто мало его знал.

– Это так. Ты нашёл квартиру для своей дамы?

– Ты же знаешь, что я запасливый.

– Не смею возразить, – Поручик пригубил фужер.

– Ты, Александр, отчаянный, но я не советовал бы тебе сегодня идти на концерт, слишком опасно.

– Если ты о Мартыне, то он ничего не может сказать сыскным, ибо ничего ему не известно.

– Моё дело тебя предупредить, настаивать я не могу. Сегодня у нас нет никаких дел.

– Благодарю за предостережение, но я бы тебя тоже хотел предупредить.

– О чём же? – Удивился Сафрон и присел в кресло.

– Твоя дама продолжает служить в Управлении Здравоохранения?

– Продолжает, – кивнул главарь.

– Неужели ты не можешь настоять, чтобы она бросила службу?

– Пусть развлекается, ей дома одной скучно.

– Твоё право, но про Управление идёт много слухов, дорвались там до денег, как бы по случайности и твоя Ольга не попала под раздачу?

– Не беспокойся, я успею её вырвать из любых лап.

Кунцевич барабанил пальцами по столешнице. Конечно, Кирпичников прав и следует более тщательно готовиться ко всякого рода операциям и продумывать всё до мелочей, но… иной раз так хочется получить, хоть какой—то результат, что закрываешь глаза на всякие мелочи, которые в конечном итоге становятся очень важными.

– Девятьсот пятый позади, – сказал Мечислав Николаевич, его лицо стало хмурым и постаревшим. Тяжёлые были времена, хотя и после февраля легко не было. Свернулась практически всякая сыскная деятельность, хорошо, что остались сотрудники. Начинать с пустого места – это терять время в борьбе с преступностью, которая не имеет выходных и отпусков.

– Теперь у нас есть возможность попробовать найти Поручика на концерте Шаляпина.

– Если он явится после происшедшего сегодня, – покачал головой помощник.

– Всё равно шанс стоит использовать.

– Не подумайте, что я возражаю, но нам надо обдумать, как лучше организовать нашу с ним встречу. Не хотелось бы, чтобы абрек, хорошо владеющий оружием, перестрелял, как куропаток пришедших за ним с арестом.

Кирпичников разложил на столе план театра и прилегающих зданий, в одном из которых располагался ресторан. Почти час потратили на то, чтобы рассмотреть всевозможные варианты размещения сотрудников. Вначале Аркадий Аркадьевич предлагал, Кунцевич искал слабые места, потом наоборот, Мечислав Николаевич указывал карандашом, где должны находиться агенты уголовного розыска. Кирпичников выступал в роли критикующего.

К исходу часа не только не повздорили, как обычно, бывало, но и сошлись во мнениях по всем пунктам.

Но вышло всё иначе.

В последнее время Поручик приезжал в театры, как франт, в отглаженном костюме, из рукавов которого выглядывали белоснежные манжеты, галстук подходил не только под цвет пиджака, но и под цвет глаз. В правой руке держал трость из орехового дерева с массивным набалдашником в виде головы орла, внутри древка скрывался тонкий обоюдоострый клинок. Пистолета с собою не носил, казалось, что слишком выделяется и привлекает посторонние взгляды. И с собою никого не брал, старался отвлечься от бандитских будней, забыть про кровь, убийства и не видеть ненавистных уголовных лиц.

Александру Ахметов с трепетом относился к голосу Шаляпина. Раздольная русская мощь ложилась на сердце бывшему абреку, казалось, душа выскользнет из телесного плена и взовьётся над землёю, как лермонтовский Демон.

Посмотрел в программку, отыскивая глазами фамилию Шаляпин. Сегодня Фёдор Иванович исполнял партию Фарлафа и появлялся на сцене в первом действии. Александр улыбнулся в предчувствии того, что скоро услышит голос кумира. Сегодня он абонировал третью ложу бельэтажа, чтобы никто не смел мешать невольным соседством.

Поднялся в пальто по лестнице и уже в ложе сбросил его на один из стульев. Ему не нравилась толкотня после спектакля, когда народ что—то суетиться, жужжит, как пчёлы в улье.

Кирпичников через своих людей узнал. Поручик не терпит в ложе посторонних, поэтому будет сидеть в одиночестве и, скорее всего, в бельэтаже.

Аркадий Аркадьевич расположился в ложе под номером 20 в первом ярусе и поглядывал на правую сторону, Кунцевич сидел напротив в первой и пожирал глазами левую сторону, выискивая одинокого посетителя театра.

Начальник уголовного розыска обратил внимание на элегантного мужчину, вошедшего в ложу и бросившего пальто на соседний стул. Театрал присел на стул и оперся о рукоять трости, не смотрел по сторонам, видимо, о чём—то размышлял. Коротко подстриженные чёрные волосы, аккуратные усы под орлиным носом, глаз не было видно, но описывали, как тёмные. Обрывочное описание, полученное из разных источников, подходило только к этому господину.

Кирпичников подал условный знак помощнику, тот кивнул в ответ, что понял. Сам же указал, что более никого подходящего на роль Ахметова не замечает.

Несмотря на тревожное время и очень высокие цены на билеты, любители оперы не стали меньше ходить в театр, притом после большого перерыва в Мариинском в ознаменование 75—летия первой премьеры поставили «Руслана и Людмилу», когда—то так холодно воспринятую публикой, что многие из критиков откровенно бранили оперу за отсутствие какой—либо концепции, находя музыкальное произведение случайным и несценичным.

Владимир Касторский, исполнявший роль Руслана, очаровал публику с первых тактов. Оркестром дирижировал Николай Андреевич Малько и каждый инструмент заполнял зал мелодичностью, тревогой и особой торжественностью.

Хотя Кирпичников не считал себя знатоком театра и ярым меломаном, но и сам иногда заслушивался голосами певцов и звуками, исходящими из оркестровой ямы.

Поручик, казалось, не обращал никакого внимания на окружающую обстановку, а влился сам в оперное действо.

Кунцевич проверил коридоры, переговорил с агентами. Никто подозрительный замечен не был. Можно брать бандита в ложе, но никто не мог поручиться, не откроет ли стрельбу Ахметов. Могли пострадать невинные люди. Решено брать подручного Сафрона во время антракта при выходе из ложи, если конечно, он выйдет.

Слева и справа от двери стояли по одному агенту, невысокого роста, коренастые, с сильными руками. В нескольких метрах стояли Кирпичников и Кунцевич, вроде бы, приятели встретились и разговорились.

Время до антракта тянулось медленно и чем ближе, тем складывалось впечатление, что вообще застыло и не спешит двигать минутную стрелку.

Наконец, в зале вспыхнула потолочная люстра, засияла разноцветными огоньками сквозь хрустальное стекло. Зашаркали ноги, раздались голоса, ранее слышна была только музыка и пение.

Дверь из ложи отворилась и на пороге появился Поручик. Он находился во власти услышанного и не обращал внимание на окружающее. Агенты взяли руками за локти Ахметова с двух сторон, только сейчас Александр вспомнил, что оставил трость на одном из стульев.

– Господа, что вам угодно? – Холодные глаза смотрели скорее оценивающе, чем с испугом.

– Александр Ахметов?

– Простите, но вы обознались. Я, действительно, Александр, но увы, моя фамилия Свирский.

– Свирский? – Кирпичников не скрывал своего удивления.

– Если позволите, – театрал указал глазами на руки агентов, – я предъявлю вам свои документы?

– Не извольте беспокоиться, я вам помогу.

– Во внутреннем кармане, – подсказал незнакомец.

Аркадий Аркадьевич достал бумажник, из которого извлёк паспорт. Раскрыл и прочитал:

– Александр Георгиевич Свирский.

– Именно так, к вашим услугам, – кивнул головой и щёлкнул каблуками.

– Надеюсь, вы не откажетесь посетить наше учреждение?

– Если буду возражать, вы всё равно меня туда повезёте?

– Непременно.

– Не давите так сильно, – процедил сквозь зубы Поручик, – не сбегу, – и щека нервически дёрнулась, как, бывало, в минуты большого раздражения.

– Я надеюсь, вы не станете оказывать сопротивление, – Кирпичников стоял за спиною Ахметова, упирая в позвоночник последнего револьверный ствол.

– Ваша взяла, – опять поцедил сквозь зубы.

– Иди на выход.

Поручик шёл, напрягая мышцы рук и пытаясь, почувствовать, насколько крепка хватка у агентов уголовного розыска. За идущего позади высокого человека с пистолетом беспокойства не ощущал. Сколько раз такие вот господа теряли бдительность, чувствуя себя на коне, словно кусок металла в руке – это панацея от всех бед или волшебная палочка, действующая на противника, как гипнотическое средство.

Желваки играли у Поручика на скулах, но глаза холодно оценивали обстановку. Ахметов не учитывал, что и Кирпичников арестовывает не первого преступника и не питает особого пиетета к револьверу. Бдительность, как говорил предыдущий начальник сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко, одно из важных качеств агента, хотя отнюдь, не самое главное.

Авто, выделенное Бюро уголовного розыска, доставило почти к самым дверям отделения. Кирпичников не питал иллюзий по поводу откровенности на допросе арестованного. Это не Мартын, который ради спасения жизни, поведает всё, что знает, слышал и даже предполагает. Поручик – орешек покрепче, здесь подход нужен с другой стороны, пока неизвестной, но… Аркадий Аркадьевич не терял хорошего расположения духа. Главное, что подручный самого Сафрона сидит рядом. Теперь главарь должен предпринять какие—то действия и начальник уголовного розыска рассчитывал, Николай начнёт ошибаться. Арест Мартына и Серого можно было счесть за случайность, а вот Поручика. Здесь другое дело, Сафрон, наверняка, знает пристрастия своего помощника, может быть, начнёт подозревать, что в банде находится человек, который докладывает уголовке. Вот эту карту стоит разыграть.

– Выходите, – Аркадий Аркадьевич стоял у открытой двери авто, придерживая её.

Ахметов скользнул взглядом по начальнику, которого обдало холодом, веявшим от глаз преступника. Александр переменился в лице, заиграла небрежная улыбка, но взор оставался презрительно—холодным. Звякнул металл, охватывающий кольцами запястья рук.

– Благодарю, – голос звучал спокойно и невозмутимо, словно Поручика пригласили на чашку чая, только вот позабыли с рук снять наручники.

Ахметов ступил на брусчатку тротуара, расправил плечи, не оглянулся вокруг, а только поднял голову верх и окинул взглядом здание, в котором размечался Уголовный розыск, то ли в голове созревали какие—то планы, то ли просто хотел посмотреть, где придётся провести некоторое время.

– Знакомо? – Спросил Кирпичников.

– Что? – Не понял вопроса Поручик.

– Знакомо здание?

– О, нет! Не имел чести здесь бывать, хотя не скрою, наслышан. Особенно с восторгом говорили, как ярко пылал здесь архив, – улыбка не сходила с губ Александра.

– В ответ смею вас уверить, что бумаги сгорело немного, и это не является большой потерей. Однако, мы заговорились, предлагаю продолжить разговор в моём кабинете. Не возражаете?

– Разве у меня есть выбо…

Поручик не успел договорить. Тишину вечернего воздуха разорвал винтовочный выстрел, через секунду второй. Ахметов вздрогнул и повалился на бок, агенты, присели, словно авто могло спасти от пули. Кирпичников бросился к упавшему.

– Стреляли оттуда, – кричал на ходу Кунцевич, размахивая револьвером, устремился в сторону Екатерининского канала. Через некоторое время вернулся.

– Жив? – С надеждой в голосе спросил Мечислав Николаевич.

Кирпичников зажимал рану на груди Ахметова, тот лежал, молча, сощурив глаза и сжав зубы.

– Врача, быстрее его в здание.

Подхватили и понесли.

– Куда?

– В мой кабинет, – бросил Аркадий Аркадьевич, вытирая платком с рук кровь.

– Мне, любезный Аркадий Аркадьевич, вас обрадовать нечем. На счастье вашего клиента пуля прошла навылет, не задев ни сердца, ни рёбер, ни иных костей. Крови потерял не так уж много, я вовремя оказался в отделении. Но предупреждаю, уже, вижу, по вашим глазам начинающий появляться интерес. Категорически настаиваю в том, что раненому нужен, хотя бы двух—трёхдневный покой, иначе за здоровье этого господина будете отвечать вы, – доктор защёлкнул застёжки саквояжа, – если пациенту станет хуже, то вы знаете, где меня найти.

– Нельзя потревожить даже парой вопросов? – С надеждой спросил Кирпичников.

– Я не могу вам запретить, но настаиваю на покое, – ответил доктор и вышел из кабинета.

– Никого? – Кунцевич вопрос пропустил, стоял у окна и смотрел на сгустившийся мрак за стеклом.

– Простите.

– Улица была пуста?

– Вы об этом? Да, я никого не заметил.

– Сафрон оказывается умней, чем я думал.

– Вы думаете, покушение дело его рук?

– Не его конкретно, а одного из членов банды.

– Но как?

– Вы хотите узнать, как Сафрон вычислил, где будет находиться Поручик?

– Именно.

– Главарь знает пристрастия Ахметова, тем более посвящён, куда направился его помощник. Здесь он сложил два и два, получая место, где в определённые часы будет находиться Ахметов. Сафрон после ареста Мартына и Серого, скорее всего, что—то заподозрил или обычная предусмотрительность. Мы могли узнать, где будет находится помощник главаря и могли устроить засаду в театре, что мы и сделали. Потом Сафрон рассудил, что если не удастся по дороге в отделение освободить Поручика, то проще от него избавится. Наверное, у них назревал какой—то конфликт. Главарь не хотел терять своё место, а Ахметов, мне кажется, не мог смириться с ролью помощника. А куда повезём арестованного он догадывался.

– В отделение, – дополнил Кунцевич.

– Так точно, в отделение. Так что проще выбрать место покушения у самих дверей Уголовного розыска.

– Но мы могли поехать в другое место?

– Могли, но не поехали.

– Здесь вы правы, это означает, – вначале Мечислав Николаевич прикусил губу, потом произнёс, – что Сафрон возможно не уверен в молчании Поручика?

– Возможно.

– Тогда можно попытаться предугадать дальнейшие действия, – проговорил Кунцевич и задумался, – но если главарь будет не уверен в убийстве помощника, то непременно сменит адреса…

– Вы думаете, у нашего ваньки—каина большой выбор квартир и домов?

– Исходя из того, сколько ими пролито крови, то не удивлюсь, что для них найти дом или квартиру не составляет никакого труда.

– Вы забываете о невесте Сафрона.

– Ольге Фёдоровой?

– О ней.

– Будет таскать её по притонам, – пожал плечам Кунцевич.

– Дело посерьёзнее будет, – Аркадий Аркадьевич впился немигающими глазами в стену, – вспомните, что Сафрон купил квартиру для женщины, предупредительно увёз прочь из опасного места. Он беспокоиться о ней, если было бы иначе, он не стал рисковать собой. Неужели его окружает мало женщин? – Мечислав Николаевич промолчал. – Так что по притонам свою невесту он таскать не будет. А вот о судьбе своей правой руки начнёт интересоваться, здесь мы можем ему пособить, – потёр руки Кирпичников.

– Каким образом?

– Через газеты и расклеенные листовки, ко всему прочему, пустим слух, что Александр Ахметов по кличке Поручик был убит при попытке бегства у самых дверей Бюро Уголовного розыска. Тем более у нас есть вторая зацепка, только вот не могу понять, с какой стороны к ней подступить.

– Со слухами проще, а вот с газетами, не думаю, что у нас гладко выйдет, – засомневался Кунцевич, – очень уж специфический народ – газетчики.

– Зато падки на всякие новости, а чтоб удачно всё сложилось, придётся обратиться к полковнику Игнатьеву. Он тоже заинтересован, чтобы в Петрограде стало одной бандой меньше.

– Вы упомянули о второй зацепке.

– Паспорт на фамилию Свирский. Помните, когда авто нашего председателя остановили, полковник Овчинников произнёс: «А где Свирский?»

– Честно говоря, я не придавал этому большого значения.

– А зря, батенька, – Кирпичников позволил себе улыбнуться.

Председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии полковник Игнатьев к телефону подошёл сразу, как только адъютант доложил о звонке начальника Бюро уголовного розыска.

– Добрый вечер, – первым поздоровался Николай Константинович, – хотя, Аркадий Аркадьевич, можно сказать доброй ночи.

– Второе верней, – Игнатьев скорее почувствовал, чем мог увидеть, что Кирпичников улыбается.

– Чем могу быть полезен? – Голос председателя Чрезвычайной Комиссии звучал с нотками самой откровенной заинтересованности.

– Сегодня нам удалось задержать одного из нападавших, – уточнять не пришлось.

– Прекрасно, я же говорил, что вы – настоящие профессионалы своего дела.

– Не буду отнекиваться, но мне нужна ваша помощь.

– Чем могу.

Аркадий Аркадьевич кратко рассказал, в чём состоит просьба.

Игнатьев на несколько секунд замолчал, то ли обдумывая, то ли не зная, что ответить.

– Мне, – осторожно начал он, – будет трудно в столь короткое время организовать нужную статью в газетах, хотя, – Игнатьев в начале сжал губы, потом начал говорить, – как я понимаю, важно охватить не все газеты, а лишь некоторые.

– Во всех будет лишним.

– Тогда не вижу никаких препятствий, высылайте с посыльным текст.

– Уже выслал.

– Молодец, – засмеялся Игнатьев, – даже в этом вы преуспели.

– Стараемся.

– И мне вы бандита не отдадите?

– Простите, но отвечу, нет.

– Я так и думал.

На том конце провода Председатель Чрезвычайной Комиссии положил трубку.

Аркадий Аркадьевич несколько секунд подержал телефонную трубку, словно задумался о чём—то, потом положил на рычаг.

– Н—да.

Кунцевич ничего не спрашивал, из разговора он слышал только слова начальника, но всё становилось ясно. Полковник не отказывал в помощи.

– Посмотрим, что из нашего предприятия получится, поверит ли нам Сафрон? Да, – Кирпичников, словно очнулся ото сна, посмотрел на помощника, – займитесь—ка пока Ольгой Фёдоровой, которая предположительно служит в Медицинском Управлении, проверьте и городское заодно, и губернское.

– Вы полагаете, что Сафрон позволяет невесте служить?

– Не знаю, но это тоже хвостик ниточки.

– Вы не хотите проверить адреса, которые вам дал Мартын?

– Желание есть, но меня останавливает одно принципиальное соображение. Наверняка, главарь оставил во всех указанных адресах свои глаза, которые донесут, что один из бандитов заговорил, тогда на некоторое время банда притаится, а того хуже уедут из города, колесить по государству.

– Таким составом?

– Что вы имеете ввиду?

– Тридцать— сорок человек?

– Почему бы и нет? Разве вы не читали о происшествии, случившемся несколько дней тому?

– О каком? Сейчас за всеми не уследить.

– Ночью около двадцати человек, вооружённых винтовками и пистолетами, прибыли на лошадях и даже, представьте, автомобилях в имение князя Вяземского, расположенное вблизи станции Вырицы, это по Московско—Рыбнинской железной дороге. Хотя князь имел достаточно оружия, которое раздал домочадцам, слугам и военнопленным, работавшим в имении, оборонявшиеся попытались дать отпор нападавшим. Убиты три племянника хозяина, все слуги, грабители совершили насилие над женщинами, забрали всё ценное и скрылись в неизвестном направлении. А вы говорите про численность банды.

– Господи, что за времена пошли. Разбойники подняли головы, словно живём в каком—нибудь семнадцатом веке, банды не только имения грабят, но и останавливают целые поезда. Хоть приставляй к каждому составу вооружённый конвой, – схватился за голову Куцнцевич.

– Вот поэтому, дорогой Мечислав Николаевич, нам надо начинать со столицы, чтобы избавить её от всякой уголовной нечисти. Хотя банда Сафрона не самая крупная, но кровавей всех остальных и с ней надо кончать, как можно быстрее и дело не в нашем, – Аркадий Аркадьевич указал пальцем в верх, – говоруне. Порядок нужно наводить, иначе упустим время и тогда… даже боюсь представить, что тогда.

– Хорошо, я займусь Ольгой Фёдоровой.

Выражение лица Сафрона одновременно выражало обеспокоенность, нетерпение и раздражительность. Крылья носа раздулись, словно у коня после бега.

– Ну что там? – Голос прозвучал выстрелом.

– Как ты велел, Сафрон, – сказал переминающийся на ногах Федяй, теребящий в руках картуз.

– Что велел? – Главарь, занятый собственными мыслями, не сразу понял, что сказал бандит. – Ах да! Как всё прошло?

– Как ты и говорил, подъехали к сыскному, перед Поручиком распахнули дверь авто, гадом оказался. Неужели он и вправду на этих работал?

– Не отвлекайся, что дальше?

– Шмальнул я ему в грудь, темновато было, хотел в голову, но подумал, что не попаду.

– Наповал?

– А то!

– Вторую не успел?

– Не—а, один из сыскных так ко мне припустил, что я едва от него схоронился. Шустрый оказался, сволочь.

– Хорошо, ступай.

Сафрон остался в одиночестве. В один миг лишился правой руки, Поручик по части организации налётов и грабежей голову имел, но свято место пусто не бывает. Главарь налил в стакан из квадратной бутылки грубого зелёного стекла водки и залпом выпил. Скривился и отломил кусок хлеба, хажевал

В виду опасности задержанного, не смотря на ранение, Поручик был помещён в палату с крепкими металлическими решётками на окнах, толстой дверью, закрывающейся с наружи и перед которой на посту, стоял конвойный.

Кирпичников с минуту постоял у двери в размышлении, заходить или нет. Но всё—таки решился и вошёл.

Ахметов лежал под белой простынёй, закрытый по грудь, руки вдоль тела. Левое плечо забинтовано, а глаза внимательно смотрели на начальника уголовного розыска, не выражали никаких чувств, только дёрнулся кадык. Поручик сглотнул слюну.

– Добрый день, Александр, простите, не знаю, как по батюшке, – поздоровался Аркадий Аркадьевич.

Ахметов промолчал, но теперь с интересом наблюдал за вошедшим.

– Разрешите, – сказал Кирпичников, взял стоявший в углу деревянный табурет, поставил рядом с кроватью и опустился на него. – Нам не представилась возможность познакомиться, так что имею честь рекомендоваться Аркадий Аркадьевич Кирпичников, начальник Бюро Уголовного розыска столицы.

– Георгий Владимирович Свирский, – слова звучали медленно и натужно, словно раненный боялся, что—то забыть.

– Бросьте вы, – отмахнулся Кирпичников, – мы с вами не в театре, чтобы со сцены пустые речи зрителям кидать. Неужели вы думаете, что я за вами, поклонником Шаляпина, явился в сопровождении уголовных агентов, не собрав о вас сведений и не узнав вашей настоящей фамилии?

– Князь Ахметов, – в глазах мелькнула некая доля презрения, словно раненый привык вращаться в обществе королей, императоров и людей голубой крови, теперь же приходится снизойти до обычного полицейского, пусть имеющего немалую должность.

– Как прикажете к вам обращаться, ваше сиятельство или по имени —отчеству?

Поручик уловил в словах Кирпичникова насмешку, закрыл глаза, но, когда открыл, в них не было ничего, кроме пустоты и спокойствия.

– Моего отца звали Амир.

– Значит Александр Амирович.

Ахметов не удостоил Аркадия Аркадьевича ответом, то ли взыграло княжеская кровь, либо до конца не обдумал, как ему себя вести.

– Отец говорил, когда проигрываешь, то надо делать это с достоинством.

– Разумный совет неразумному сыну, – Кирпичников понял, что с этим человеком не нужны ухищрения, обман и пустое славословие.

Почти целый день потратил Кунцевич на поиски Ольги Фёдоровой, устал, но результатом остался доволен. Ни в уездном, ни в городском, ни даже в губернском управлениях искомая девица не служила. Вначале Мечислав Николаевич предположил, что столь молодая особа, скорее всего, не имевшая протекции не может находится при Главном Российском, но ошибся, именно, там она числилась, не кем—то, а помощницей одного из руководителей. Вначале помощник начальника уголовного розыска недоумевал, а потом усмехнулся, отбросил прочь всякие заговорщецкие мысли. Времена стали непредсказуемые, генералов, которые стояли на страже государства выигрывали сражения, поднимали солдаты на штыки, адмиралов топили в море, чиновников вешали на служебном месте. Притом эта дикая эмансипация, слово—то какое гадкое, женщины скоро заменят мужчин. Далее рассуждения прервались.

– Ольга, говорите, Фёдорова, – спросил старый чиновник с лысой, как прибрежный морской камень, шлифованный годами, сделал вид, что заглядывает в журнал, но явно там ничего не смотрел, – простите, для какой надобности понадобилась госпожа, – при последнем слове испуганно взглянул на Мечислава Николаевича, но увидев, что пришедший никак не реагирует на старые царские обращения, успокоился, – Фёдорова?

– По делам службы.

– Извините, э—э—э…

– Кунцевич, Мечислав Николаевич.

– Мечислав Николаевич, – старый чиновник понизил почти до шёпота голос, – Фёдорова и ещё семь чиновников сегодня утром арестованы.

– Арестованы? – Брови Кунцевича сиганули на лоб.

– Пришли и увели, – голос звучал так же тихо и невнятно, помощник начальника уголовного розыска боялся пропустить, хоть слово.

– Кто? – Теперь и Кунцевич шептал.

– Представились сотрудниками Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.

– Но ведь они, – Мечислав Николаевич умолк.

– Вот именно, – старый чиновник, видимо, не расслышал, что ему сказал Кунцевич.

Поручик смотрел в потолок, не обращая внимания на присутствие начальника уголовного розыска. Хотя боль не давала сосредоточиться и ясно мыслить, но вопреки этому обстоятельству, Ахметов перебрал множество вариантов, кто мог в него стрелять или отдать приказ на его убийство. И сходилось всё на одном человеке – Николае Сафронове, именно ему выгодна смерть помощника с любой из сторон. Это он, Сафрон, почувствовал, как шатается под ним трон главаря банды, это он в представившейся возможности усмотрел шанс устранить конкурента, набирающего силу.

– Александр Амирович, – Кирпичников сделал паузу, не зная с чего начать.

– Не надо увещеваний, угроз или что там есть у вас в запасе, я, – Поручик взглянул в глаза Аркадия Аркадьевича, – в отличие от многих умею проигрывать, – и совсем тихо добавил, – с достоинством проигрывать. Вот этому меня учил отец.

– Хорошо. Вы знаете, кому обязаны чести оказаться на больничной койке?

– Догадываюсь, – сказал Поручик, но глаз с Кирпичникова не сводил.

– За ним много крови и загубленных людских жизней. Одной меньше, одной больше, ему теперь не интересно, тем более, как я понимаю, в вас он видел человека, готового в любую минуту его сменить.

Ахметов усмехнулся.

– Он отца родного продаст, если тот мешать будет, сестру отдаст тому, кто полезен, – снова посмотрел в потолок, – я не хочу, чтобы вы думали о моей слабости, отнюдь. Я не жалую людей, предающих тех, с кем они делили кров и кусок хлеба. Хотя я сейчас поступаю не лучше их.

– Не вы отдали приказ стрелять.

– Верно, но, – уголки губ Поручика приподнялись, и он скривился от боли, попытался поднять руку к груди, но не смог, – мне очень жаль его, в сущности, несчастный человек.

– Но ведь у него есть дама сердца…

– Вы и об этом знаете?

– Немножко.

– А ведь я ему говорил, что до добра не доведёт его прямо—таки безумная страсть к девице. Погубит она его.

– Страсть или девица.

– Оба предмета.

– Как вы думаете, кто в вас стрелял? – Кирпичников перевёл на другую тему разговор.

– Скорее всего, Федяй. Он – бывший охотник, хотя мне кажется странным, что он не попал мне в сердце.

– Ночь, свет фонарей, да и вы не стояли на месте. Доктор говорит, что вершком ниже и мы не имели бы с вами, ваше сиятельство, увлекательной беседы.

Ахметов обвёл глазами комнату, остановил взгляд на оконной решётке.

– Не боитесь, что сбегу.

– Помилуйте, Александр Амирович, с вашей раной и скакать горным козлом по окнам и стенам? Вы подлечитесь, а мы к тому часу доставим в уголовный розыск Сафрона в металлических браслетах на руках и ногах.

– Эка вы, – Поручик не договорил.

– Нам выхода Сафрон не оставил, как только его поймать и определить в заведение с крепкими стенами, дверями и окнами.

– Вашими бы словами, – сказал серьёзным голосом бывший абрек. – Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.

– Тоже, верно, но позвольте несколько вопросов.

Поручик изменился в лице.

– Александр Амирович, я не буду спрашивать про притоны, в которых прячется банда, про Ольгу Фёдорову, – у Ахметова заметно вздёрнулась к верху бровь, – ни про самого Сафрона…

– Тогда о чём? – Нетерпеливо спросил бандит и вновь поморщился от боли.

– Простите, один вопрос и я не буду больше вас тревожить. Скажите, откуда у вас документы на фамилию Свирский?

Глаза лежащего слегка оживились.

– Теперь начинаю понимать, – он выдержал паузу и продолжил, – не связана ли ваша на Сафрона охота с одним высокопоставленным господином, которого так дерзко остановили и забрали авто? – Кирпичников кивнул головой. – А я—то думаю. Хорошо, в ту ночь, когда остановили высокопоставленную особу, мы проехали на авто до следующего перекрёстка, там стояли три человека в статских костюмах, но было видно, что кадровые военные. Получилось так, что положили их рядком, документы одного из них я забрал себе. Вот и всё.

– У кого могут быть документы остальных?

– Не знаю, хотя мог Мартын взять или Беляк.

– Понятно, – задумался Кирпичников, – простите, а не пытались ли эти люди остановить авто?

– Да.

– Не буду вам, Александр Амирович, докучать, но сами понимаете, что вы подозреваемый… и даже не в одном преступлении.

– Я понимаю, – Ахметов вновь устремил взгляд на потолок.

Светлая комната, бывшая некогда спальней почившего в Бозе двадцать лет тому Александра III, обитая розовым шелком, с мебелью в стиле модерн, по буржуазным понятиям уютная, с большим числом креслиц, диванчиков, столиков, в свое время заваленных фотографиями в семейных альбомах, безделушками. Теперь все это было убрано, и она имела вид хорошо обставленной гостиницы.

Александр Фёдорович просматривал какие—то бумаги, даже не взглянул на вошедшего полковника Игнатьева, застёгнутого на все пуговицы.

– Николай Константинович, – махнул рукой Керенский, – присаживайтесь, одну минуту.

Через некоторое время Председатель Правительства отложил в сторону бумаги.

– Так, так, ах вот я зачем вас позвал, – Александр Фёдорович поднялся и помассировал кончиками пальцев виски, – как дело продвигается.

– С авто? – Подсказал Игнатьев.

– Совершенно, верно, с авто.

– Не так быстро, как хотелось, но уже есть арестованные члены шайки, в том числе и правая рука главаря.

– Не ожидал, – признался Керенский, – вот, что значит, старая гвардия. Но я надеюсь, что в ближайшие дни увижу этого самого главаря.

– Будем стараться.

Кунцевич вернулся в расстроенных чувствах. Конечно, с вновь созданной Чрезвычайной Комиссией, вроде бы, выполняют одно дело, но начальники разные и цели конечные разные. Полковник Игнатьев не так прост, вызывая к себе отношение, как к добродушному человеку. Но не даром же много лет прослужил в жандармских войсках, а там простачков не держали. Там надо было стоять на переднем крае борьбы со всякими революционерами, и не книжными червями, нахватавшимися свободолюбивых мыслей, а с самыми настоящими террористами, готовыми ради идеи жертвовать собой, но при этом унести на тот свет побольше классовых врагов.

Первым делом стоило доложиться Кирпичникову, у последнего вроде бы наладились отношения с Председателем Чрезвычайки. И возможно представится возможность допросить Фёдорову. Конечно, рассчитывать на важную информацию не приходилось, но чем чёрт не шутит.

Аркадий Аркадьевич возвращался после разговора с Поручиком.

– Со щитом ли? – улыбнулся Кирпичников.

– С какой стороны посмотреть, – в ответ поднялись уголки губ у Кунцевича.

– Заходите, Мечислав Николаевич, – начальник уголовного розыска распахнул перед помощником дверь, – стоит обсудить кое—что.

Сели за стол.

– Чаю?

– Не помешало бы, – потёр ладони друг о друга Кунцевич.

– Не обессудьте, придётся подождать, – Кирпичников начал в трубу самовара бросать ранее приготовленные щепки, – так какими вестями порадуете?

– Новости есть, вот мы свами так удачно провели задержание Мартына и Поручика, что полоса нашего везения начала покрываться траурным цветом.

– Не тяните, Мечислав Николаевич, оставьте многословие нашему Председателю Правительства. Он к этому расположен, а мы с вами, старые сыскные волки, и нам нужны факты, сведения и показания.

– Искал я Ольгу Фёдорову во Врачебном Управлениях и городском, и уездном, и губернском, а нашёл при нашем правительстве.

– Любопытно.

– Именно, любопытно.

– Поговорили с ней?

– Увы, не представилось такой возможности. Ольга Фёдорова и несколько сотрудников Управления арестованы. И вы не догадаетесь кем? – Удовлетворённо сказал Кунцевич.

– Если вы так говорите, то… – на секунду Кирпичников задумался, – неужели Игнатьевым.

– Как вы догадались? Или постойте, вы знали?

– Нет, просто интуиция. Я предполагал, что новая организация возьмётся за злоупотребления, ведь сразу же надо показать действенность, громкие аресты, громкие дела и остальная мишура, а наша Фёдорова попала, как служащая Управления. Так?

– Так.

– И полковник Игнатьев наверняка не знает, кого арестовали его люди.

– Полагаю так.

– И нам надо опередить его?

– Всё вы ловите на лету, даже не интересно вам докладывать.

– Бросьте, Мечислав Николаевич, я не красная девица, чтобы выслушивать комплименты, – но, тем не менее, на лице начальника уголовного розыска заиграла довольная улыбка. – С полковником я поговорю, чтобы он, так сказать, допустил к телу арестованной, но я не слишком бы рассчитывал на результат. Фёдорова может многого не знать, но вот Поручик мне кое—что любопытное поведал, – интригующе умолк Кирпичников, но не дождавшись вопроса помощника, продолжил, – помните я говорил вам о словах шофёра…

– Который возит Керенского?

– Совершенно, верно, так вот он упоминал о последних словах Овчинникова по поводу некоего Свирского?

– Помню.

– Вы обратили внимание, что у Поручика были документы на фамилию Свирского?

– Нет, это я упустил, – признался Мечислав Николаевич.

– Поручик рассказал, что после того, как они… реквизировали авто, на следующем или через один перекрёстке заметили троих статских, приготовившихся остановить движущуюся машину. Мужчины были вооружены. Ни о чём не говорит вам?

– Ждали Керенского?

– Мне тоже так кажется.

– Покушение? Убийство?

– Я думал об этом, но не пришёл к однозначному выводу. Слишком просто и грубо.

– Время…

– Мечислав Николаевич, – покачал головой Кирпичников, – не время виновато, а мы сами. Чтобы прикрыть своё бездействие и скрыть недостатки, мы говорим о времени. Он, как текло, так и продолжает стремиться вперёд, люди остались прежними, ни на йоту не изменились. Алчность, как руководит ими, так и руководит, как жаждали власти, так к ней семимильными шагами стремятся. Грубость и простота тоже могут найти своё объяснение. Может быть, военных не устраивает положение, в котором оказалось наше государство, и они хотели установить в республике диктатуру по образцу наполеоновской. Пока не знаю, и не хочу гадать, ведь нужны сведения, а не просто наши с вами домыслы.

Кунцевич с минуту помолчал, пока Аркадий Аркадьевич разливал успевшую вскипеть воду из самовара в чайник, куда раньше положил ложку чаю.

– Я направлю агентов в морги, чтобы осмотрели безымянные трупы с огнестрельными ранениями и постарались узнать, где они обнаружены. Может быть, какие—нибудь обнаружатся бирки, бумажки.

– Отправьте.

С проверкой по моргам посланы были два агента – Василий Петров и Семён Валевский, принимавший участие в задержании Мартына и Серого. Задание довольно простое, проверить всех погибших от огнестрельных ранений возрастом от двадцати до сорока лет, хорошо и аккуратно одетых. При случае опознать, а если не удастся, то проверить карманы, явные и потайные, на предмет всякого рода записок, документов, на верхнем и нижнем платье осмотреть бирки или иные приметы, которые вдруг окажутся при них.

Первым посетили мрачное заведение у Николаевского вокзала. Неопознанных и невостребованных тел оказалось около десятка, четверо с огнестрельными ранениями, пятеро с ножевыми и один, то ли от голода, то ли от сердечной болезни скончался. Был высохший и худой, что не представлялось возможности определить возраст.

– Показывай своё хозяйство, – Василий почесал небритую щёку, обращаясь к мужчине неопределённого возраста, в женском платке, накинутом на плечи.

– Смотрите, – пробурчал смотритель морга, – я с вами не пойду, там холодно, а лежат они в том углу, – он указал рукой.

Агенты взяли керосиновую лампу и прошли в указанное место.

Убитые не подходили ни по возрасту, ни по одежде. Некоторые в офицерской форме без погон, один генерал, видимо, не смирившийся с тем, что творилось в армии. Когда после февраля офицеры отворачивали головы в стороны, чтобы не видеть идущих навстречу солдат, позабывших о субординации и скалящих в ехидных улыбках лица.

Один из убитых лежал на животе. Валевский повернул на спину и ахнул.

– Василий, – произнёс Семён и скрежетнул зубами.

– Мать честная, – в тон товарищу сказал Петров. – Это же Спиря.

– А я—то думал, – Валевский умолк, – эй, любезный! – Кликнул смотрителя, который ворча под нос какие—то ругательства, всё—таки явился на зов.

– Ну что?

– Этот давно здесь?

– Да почитай дня два – три, – скривил губы пришедший.

– Его надо в сыс… в уголовное отделение направить, знаешь куда?

– Знаю вестимо, но как я его направлю, транспорту нет, лошадей всех на фронт реквизировали, – последнее слово проговорил без запинки.

– Василий, организуй, – на правах старшего Валевский приказал агенту.

– Сделаем, – Петров отличался всегда особой пронырливостью, если, что достать, получить или привести, то он невзирая на лица, должности и звания мог заставить подчиниться себе. Было в нём какое—то непререкаемое и главное не наносное, а природное качество.

– Не помнишь, кто привёз? – Спросил Семён у смотрителя, не отводя глаз от убитого товарища.

– Не знаю, – признался работник морга, – это раньше чин по чину бумаги писали, а ныне привезли бросили у дверей и вся недолга, будто не человека, а деревяшку какую. Порядку не стало, всё в тартарары катиться. Эх, – махнул рукой.

– Значит, не знаешь или просили не говорить?

– Иван Иваныч привёз, это околоточный с Лиговки, – пояснил смотритель, – он теперь мундир снял, но за своим околотком присматривает. Не на всю же жизнь, эти пришли, – прикусил язык, что сболтнул лишнего.

– Спиря, Спиря, – покачал головой Валевский, – и где мне Ивана Иваныча найти? – У смотрителя забегали глаза. – Ты мне адрес скажи, а я уж тебя не выдам. Мне совсем другое надо, нежели тебе козни строить.

Работник морга помолчал, но адрес назвал.

После февральских событий по столице прокатилась волна самосудов, когда полицейских, независимо от должности и звания, толпа мещан, возглавляемая отпетыми бандитами, измывалась над царскими представителями закона. Хорошо, если оставляла без зубов и с помятыми рёбрами, а в основном забивали камнями, дубинами и цепями.

Иван Иванович, лет шестидесяти пяти, с гладко выбритым лицом, короткой стрижкой седых волос, через дверь спросил «кто там?». После того, как Валевский представился, долго звенел цепочками и замками, но открыл. Первым делом смущённо извинился, что, мол, семья у него.

Семён понимающе кивнул.

– Простите ради Бога, Иван Иванович, я к вам на минутку. Дело неотложное, два – три дня тому вы привезли в морг тело молодого человека.

– Было дело, – прогудел басом бывший околоточный.

– Где вы его нашли?

– Под аркой, – он назвал улицу, – недалеко от трактира «Царская милость».

– Может быть, вы опытным взглядом, что—то видели, заметили.

Иван Иванович закусил нижнюю губу, вышел из квартиры и взглянул в лестничный пролёт сперва вверх, потом вниз.

– Хоть я и не на службе, – глаза бывшего околоточного заблестели, но надеюсь, весь этот бардак закончиться и власть наведёт порядок. – Опять умолк, потом продолжил, – не прекращаю я свои обязанности исполнять, хотя не открыто. Так вот я к чему, пораспрашивал здесь кое—кого, кто мне обязан. Сложилась такая картина. Сидела за столом компания, к которой подсел молодой человек, тот которого потом убили, и заговорил о каком—то то ли Мартыне, то ли Мироне. Толком мой человек не расслышал. Поговорили с четверть час, выпили и ушли втроём. Вот после этого в арке нашли убитого.

– Случаем, ваш человечек не запомнил тех двоих?

– Не присматривался он, да и все сейчас на одно лицо. Небритые, тёмные, в тужурках одинаковых. Не запомнил.

– На том спасибо, – Валевский хотел уйти, но его за рукав тронул Иван Иванович, взгляд побитой собаки и просящий тон голоса.

– Прошу только обо мне не упоминайте.

– Само собой, – и быстрым шагом начал спускаться по лестнице.

В отделении Кирпичникова не оказалось, как сказал дежурный чиновник, отъехал по неотложным местам. Пришлось Валевскому доложиться Кунцевичу. Семён рассказал, что привезли тело Мишина и пересказал разговор со старым околоточным.

– Проверяйте дальше, – коротко бросил Мечислав Николаевич, у самого лицо застыло гипсовой маской.

В назначенное время Кирпичников оповестил адъютанта полковника Игнатьева о прибытии для «аудиенции», как Аркадий Аркадьевич обозвал предстоящую встречу. Молодой прапорщик услужливо открыл перед начальником уголовного розыска дверь.

С удивлением посмотрел на погоны на плечах адъютанта и не менее удивления вызвали погоны Председателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.

– Свободен, – сказал Игнатьев, адъютант щёлкнул каблуками и вышел, закрыв за собою со всей аккуратностью дверь. – Не ожидал вас увидеть так быстро, – с удовлетворением произнёс полковник.

– Служба наша такая, иной раз приходится по году выискивать крупицы информации, а иной в руки бежит.

– Вижу сейчас вы на коне?

– Не то, чтобы на коне, но кое—какие результаты имеются, – уклончиво ответил Кирпичников.

– Не прибедняйтесь, Аркадий Аркадьевич, помощника главаря взяли, это не кое—что, а кладезь, надеюсь, сведений?

– Не совсем.

– Молчит? – Такое удивление появилось в глазах Игнатьева, что Кирпичников от неожиданности вздрогнул.

– Пока да.

– Аркадий Аркадьевич, дайте мне вашего героя часа на три, и он заговорит так, что невозможно будет остановить.

– Николай Константинович, я понимаю, что ваши люди получат информацию, но можно ли будет ей доверять? А я не хочу рисковать людьми, в уголовном розыске собраны опытные сотрудники.

– Новых наберёте, – раздражённо сказал полковник.

– Набрать новых не составит труда, но вот научить сыскному дело, для этого нужен не один месяц.

– Всё, всё, умолкаю, вам виднее, как вести дознание, так с чем вы ко мне пожаловали? Газеты, испрошенную вами статью, пропечатали.

– Газетами вы меня уважили, – расплылся в улыбке Кирпичников, – вот теперь ещё одной просьбой уважьте, Николай Константинович.

– Какой? Не тяните душу.

– Вчера, а может на днях ваши люди арестовали чиновников Медицинского Управления.

– Было дело, – удовлетворённо перебил начальника уголовного розыска полковник, – зажрались в Управлении, на фронтах лекарств, перевязочного материала не хватает, а они, – скрежетнул зубами, – простите, ради Бога, накипело.

– Мне бы хотелось переговорить с одним человеком из арестованных.

– По делу банды?

– Не совсем, но мысль ваша движется в нужном направлении, – Кирпичников повторил слова бывшего начальника сыскной полиции Филиппова.

– Как это не совсем? – Изумился Игнатьев.

– Я же сказал косвенное, может быть, получу интересующие меня сведения, а может быть, встреча пройдёт впустую.

– Не томите, Аркадий Аркадьевич, кто из них вам нужен?

– Некая Ольга Фёдорова.

– Фёдорова, Фёдорова, – повторил несколько раз полковник фамилию, – что—то знакомое, но, к сожалению, не припомню.

– Николай Константинович, – укоризненно сказал Кирпичников, – чтобы вам не были известны лица, арестованные вашими людьми? Не поверю, – произнёс, растягивая последнее слово, и повторил, – не поверю.

– Уели, – засмеялся полковник, подняв руки.

– Так позволите с ней встретиться?

– Позволю, только скажите, с какой целью?

– Всё равно узнаете от своих людей, лучше вы услышите из первых уст. Ольга Фёдорова – невеста небезызвестного вам Сафрона.

– Да, что вы говорите? Никогда бы не подумал, чтобы невеста бандита служила в государственном учреждении? Как же просмотрели мои сотрудники? Получат они от меня.

– Со своими людьми разбираться вам, – одна часть Кирпичникова, как российского чиновника, с подозрением и определённой нелюбовью относилась к жандармским чиновникам, вторая понимала, что без их управления, стоящего на страже устоев страны, не обойтись. – Вы распорядитесь, чтобы была возможность поговорить с Фёдоровой.

– В моём кабинете?

– С удовольствием, но мне нужен кабинет, – Кирпичником замялся.

– Попроще. – подсказал полковник.

– Вы быстрее подобрали слово.

– Опыт, – махнул рукой Игнатьев, – хорошо, я распоряжусь. Но, мне кажется, вы, Аркадий Аркадьевич, хотели бы с ней поговорить наедине?

– Хотел.

– Я не возражаю.

Через полчаса в камере допросов напротив начальника уголовного розыска сидела девица невысокого роста с чёрными, как смоль, волосами, накрашенными тёмно—вишнёвым цветом губами и бросала томные взгляды на Кирпичникова, словно она является содержанкой борделя, а Аркадий Аркадьевич пришёл в качестве клиента.

– Добрый день, – поздоровался начальник уголовного розыска.

Девица кивнула головой.

– Ваше имя и фамилия?

Девица вздёрнула правую бровь.

– А вы не знаете? – Вопрос прозвучал так искренне и непосредственно, что Кирпичников и сам удивился.

– Если вы ставите так вопрос, то отвечу, что ваша фамилия и имя мне известны, но я хотел бы услышать от вас, может быть, вы имеете желание выдать себя за другую.

– Ольга Фёдоровна Фёдорова.

– С первым вопросом мы покончили, теперь может, скажите, по какой причине вас арестовали?

– Неужели вы сами не знаете? Кстати, вы не представились. Заставляете даму первой набиваться на знакомство.

– Начальник уголовного розыска Аркадий Аркадьевич Кирпичников.

– Очень интересно, – произнесла девица, разгладила на коленях платье, потом, глядя в глаза собеседнику, потянулась так, чтобы он оценил прелести женского тела – большую грудь, миловидное лицо с лукавой улыбкой. – Так чем могла я привлечь внимание такого красивого мужчины?

– Благодарю за комплимент, но увы, мы здесь не для расточения любезностей, а по совсем неприятному делу.

Ольга дёрнула плечиком, что мол, это не мешает разговору, какой бы он не состоялся.

– Вы знаете причину вашего задержания?

– Откуда мне знать, если вы первый, кто соизволил со мной начать разговор в этом заведении. Я, кстати, даже не знаю, где нахожусь? Не поведаете7

– Отчего же? – Внимательный взгляд Кирпичникова не упускал ничего, ни единого жеста, ни мгновенного изменения настроения и главное выражения на лице девицы, – вы, если не ошибаюсь, служите в Врачебном Управлении?

– Да, если правильнее выразиться, хожу на службу.

– Давно?

Ольга задумалась, потом произнесла.

– Четыре месяца и двенадцать дней.

– Откуда такая точность?

– Считать я умею.

– Как вы попали в Управление?

– Пришла и взяли.

– Так вот пришёл незнакомый человек и тут же поручили исполнять важную работу?

– Отчего же, – Фёдорова наматывала свой локон на палец, – в наше время без протекции никуда. Тем более вы, как начальник какого—то там розыска, можете без труда узнать. Мой покровитель, – девица закусила губу, наклонив голову к правому плечу, – да, да, покровитель, и не надо так на меня смотреть, времена нынче не очень располагают к спокойной жизни…

– Ольга Фёдоровна, успокойтесь, ваша жизнь и ваше право, как ею распоряжаться. Покровитель, так покровитель. Вы уже довольно взрослая женщина, поэтому сами разберётесь, кто, зачем и почему. Так кто ваш покровитель?

– Ксенофонт Платонович.

– Председатель Врачебного Управления?

– Да.

– Значит, вам не ведома причина вашего задержания?

– Говорю же, что не знаю. Вот узнает Ксенофонт, он всем покажет….

– Прошу прощения, но он не в состоянии ничего будет показать, ибо он сам арестован.

– К—к—а—а—к а—а—р—р–е—есто—о—о—ван? – Заикаясь, спросила Фёдорова.

– Очень просто, – теперь пожал плечами Кирпичников, – замешан человек во многих грехах, вот и взят под стражу.

– Ксенофонт Платонович? – С недоверием в голосе удивилась Ольга.

– Ксенофонт Платонович, – безо всякой улыбки на лице сказал начальник уголовного розыска.

Девица сжала губы и посмотрела в зарешётчатое окно, находящееся под самым потолком.

– Значит, арестован, а я, – Фёдорова умолкла.

– Но я пришёл по другому вопросу, не буду обещать вам, что сегодня же окажитесь на свободе. К сожалению, это не в моей власти, хотя, – Аркадий Аркадьевич скривил губы, – от вашей искренности многое будет зависеть, в том числе и ваша свобода. Давайте с вами не кривить душой, а разговаривать с определённой долей откровенности. Вы ещё достаточно молоды и у вас впереди вся жизнь, вы же не хотите её укоротить?

– Укоротить? – Взгляд не столько удивлённый, а совсем потерянный.

– Именно, вы же не замешаны в противоправных делах вашего… покровителя?

– О, что вы1 Я только была любовницей этого человека.

Аркадий Аркадьевич отметил, что теперь покровительство обернулось обычным адюльтером.

– Скажите, вы знали о мошеннических делах господина Сулимы?

– Конечно же нет, – запальчиво произнесла Ольга.

– То есть вы не знали ничего о делах этого господина?

– Не знала, – отрезала девица, сощурив карие глаза.

– Хорошо, если вы столько месяцев были с ним рядом, то наверняка, знали его знакомых?

– Видела многих, но я не понимаю ваших вопросов. Я не имела отношения к махинациям господина Сулимы.

– Ольга Фёдоровна, с Сулимой разберётся вновь созданная комиссия, меня же интересует, в каких отношениях вы состояли с Николаем Сафроновым?

– Колей?

– Если вы говорите о Николае Сафронове, то с ним.

– Он – мой жених, – девица густо покраснела.

– Понятно.

– Почему вы о нём спрашиваете?

– Профессиональный интерес, – Аркадий Аркадьевич буравил девицу прищуренным взглядом, – вы с ним давно знакомы?

– С год или чуть более того.

– Когда вы с ним виделись в последний раз?

– В день моего ареста.

Сердце Кирпичникова начало стучать, словно молот кузнеца, попытался успокоиться, но тщетно.

– Он вам купил квартиру? – И начальник уголовного розыска назвал адрес.

– Да.

– Почему вы переехали оттуда?

– Коля сказал, что нам нужна более подходящая квартира.

– Кем служит Сафронов?

– Не знаю, но он мне говорил, что по коммерческой части.

– Где?

– Меня это не интересовало.

– Сафронов знал о Сулиме?

– Конечно же нет.

– А Сулима?

– Вы меня считаете за маленькую девочку? – Взгляд и улыбка девицы более напоминали опытную искательницу приключений, нежели скромную девушку двадцати лет. – Скажите откровенно, что вам от меня надо?

– Я сам не знаю.

– Даже так, – удивилась Ольга. – Но, если вы спрашиваете меня о Ксенофонте… Платоновиче и Николае, значит, ваши интересы простираются в их стороны?

– Не совсем, но вы рассуждаете, верно. Вы слышали такие фамилии: Овчинников, Свирский, Ахметов?

– Первые две я слышала, а вот последнюю, – Фёдорова покачала головой, – не встречала.

– Не припомните, при каких обстоятельствах вы слышали упоминаемые фамилии?

– К Ксенофонту, – опять девица запнулась, на квартиру приходили оба, и Овчинников, и Свирский.

– Вы случайно не слышали о чём они толковали?

– К сожалению здесь ваше любопытство я удовлетворить не могу, мне приходилось выходить из гостиной при их появлении.

– Вы хорошо их запомнили?

– Если увижу, то непременно узнаю.

– А по фотокарточке?

– Думаю, и по фотокарточке.

– Где вы встречались с вашим покровителем?

– У него на квартире.

– У него на квартире?

– Да, у него.

– Разве он не женат?

– Женат, но отправил жену с детьми куда—то в тульскую губернию, точнее сказать не могу.

– Почему же тогда вы не переехали к господину Сулиме?

– Господин начальник…э…

– Уголовного розыска, я не могла этого сделать по причине, так сказать личного свойства, мне приходилось выбирать между Ксенофонтом и Николаем, своего выбора я так и не сделала.

– Они знали друг о друге?

– Да вы что? – Отмахнулась девица, – за кого вы меня принимаете? Чтобы я своими руками потеряла обоих?

– Где вы встречались с Николаем?

– Как где? – Удивилась Ольга. – Николай довольно состоятельный человек и он способен покупать мне квартиры, я повторяю, не оплачивать, а именно покупать.

– Куда вы переехали теперь?

– Недалеко от Николаевского вокзала, знаете тот дом, что на пересечении Невского и Гончарной, так вот, там мы занимаем целый второй этаж.

– Вы сказали, что виделись с Николаем буквально накануне ареста. Где?

– На квартире, – искренне удивилась Фёдорова, – и он отвёз меня на службу.

– Кто проживает с вами, кроме, естественно, Николая?

– Горничная, – девица вскинула голову, словно для неё предел мечтаний, – кухарка и… два бывших военных.

– Чем заняты они?

– Охраняют Николая, ведь сейчас довольно опасное время, а он занимается такими делами и суммами, которые вам, господин начальник уголовного розыска, никогда даже во сне не увидеть, не то, что иметь.

6.

Сафрон лютовал. Перебил всю посуду, стоявшую на столе, разбросал стулья, одно запустил в большое зеркало, рассыпавшееся по комнате большими и маленькими осколками.

– Убью, – хрипел Николай, для голоса не хватало сил, – всех на ножи поставлю. Сегодня же, Федяй, собери ребят к полуночи.

– Всех? – Удивился новый подручный Сафрона, прислонившийся к двери и безучастно наблюдающий за погромом в квартире.

– Всех до единого, – рявкнул главарь, правый глаз мелко подёргивался.

– Что за дело? – лицо бандита стало серьёзным и напряжённым.

– Я сказал собрать всех, – ноздри расширились, как у лошади после бега, глаза сощурились, говорил сквозь зубы, – что не ясно?

– Ты сказал, я передал, – невозмутимо произнёс Федяй и пожал плечами.

– Свободен.

– Хорошо, – повернулся, чтобы уйти, но остановил голос главаря.

– И пришли ко мне сейчас этого, – Сафрон щёлкнул пальцами, – ну, кто при управе губернской служил на Гороховой.

– Беляка, что ли?

– Его самого и поживее.

– Ладно.

Через несколько минут Николай успокоился, поиграл желваками и пошёл разыскивать горничную, которая спряталась в своей комнате от гнева хозяина.

– Убери там, – Сафрон уставшим взглядом скользнул по служанке, – и пошустрее, некогда мне, – повернулся и пошёл в кабинет, доставшийся обставленным от прежнего хозяина, уехавшего в спешке за границу.

После разговора с Ольгой Фёдоровой и последующей беседой с полковником Игнатьевым Кирпичников вернулся в Бюро уголовного розыска разбитым и немного потерянным, словно после большой и трудной работы. Дежурный чиновник озадачил ещё одной проблемой, ставшей на несколько минут единственной и главной – убийство Кости Мишина. Хотя Аркадий Аркадьевич хорошо знал всех без исключения сотрудников и старой сыскной полиции, и нынешней уголовной, но никак не мог вспомнить молодого сотрудника, павшего в борьбе с преступной сволочью.

Начальник уголовного розыска расстелил на столе подробную карту столицы с указаниями домов, улиц, проходных дворов. Такие выпускались для Петроградского Жандармского Управления, но Кирпичникову удалось один экземпляр получить для себя лично. И теперь он пытался составить план задержания Сафрона. Нельзя было исключать никаких мелочей, за главарём и его бандой числилось не одно кровавое преступление и не только в столице, но за её пределами. Теперь становилось понятно, почему ограблению подвергались составы Врачебного Управления, либо Фёдорова делилась сведениями с женихом, либо покровитель был так милостив к любовнице, что его рот не закрывался. Оба варианта вполне жизнеспособны, поэтому отбрасывать в сторону не стоило ни один, ни другой.

Если с господином Сулимой, председателем Врачебного Комитета и его обольстительной любовницей Ольгой, разберётся по всей строгости законов, полковник Игнатьев, то с бандитом Сафроном предстоит личная встреча начальнику уголовного розыска. Жизнь всегда преподносит неожиданные сюрпризы. Если бы не нападение на Керенского, может быть, не состоялась Всероссийская Чрезвычайная Комиссия и не обратил бы высокий взгляд Председатель Правительства на возросшую преступность. Эка невидаль, всё всегда само собой утрясается.

Кирпичников водил по карте карандашом и что—то говорил неслышно губами, когда возвратился Кунцевич.

– Вы про Мишина знаете?

– Да, – Аркадий Аркадьевич выпрямился, размял ноги, только сейчас почувствовал, как затекла спина, – не хочу говорить о времени, в котором приходится жить, но, – махнул рукой. – Я попрошу министра выделить помощь для семьи, хотя какая к чёрту помощь. Человека не вернуть. Вам удалось что—то выяснить?

– Немного, – Кунцевич тяжело вздохнул, – Мишина обнаружил бывший околоточный, да, да, он, не взирая на все катаклизмы, отсутствие жалования, посильно несёт службу, так вот недалеко от трактира «Царская милость».

– На Лиговке?

– Там, – сказал Мечислав Николаевич, – околоточный разузнал от своих людей, что перед трагическим происшествием, Мишин подсел к компании, услышав имя Мартын.

Глаза Кирпичникова округлились, и он вскинул брови.

– Да, Аркадий Аркадьевич, мне кажется, наш арестованный, ой, как причастен к этому делу.

– Я с ним непременно побеседую на столь интересную тему, теперь же, Мечислав Николаевич, нам предстоит непростое дельце. Здесь либо пан, либо пропал.

– Сафрон? – Сощурил глаза и хитро улыбнулся Кунцевич.

– Он, – выдохнул начальник уголовного розыска. – Полковник Игнатьев позволил встретиться с Ольгой Фёдоровой, вот она и поведала, что теперь проживает на Знаменской площади в доме, который с одной стороны выходит на Невский, второй стороной на Гончарную улицу, занимает полностью второй этаж.

– Ну и аппетиты у Сафрона.

– Есть немножко, но дело в ином, нам необходимо срочно устроить там засаду. Сами понимаете, что чёрные лестницы, парадная должны быть под наблюдением и самое важное, нам неизвестно, когда он явится, и сколько людей будут главаря сопровождать. Вот смотрите, – Аркадий Аркадьевич склонился над картой, – нам надо разместить людей здесь, здесь и здесь, – карандаш оставил маленькие отметины на бумаге,– по три человека, иначе будут мешать друг другу,.

– Это в доме, – сказал Кунцевич, – мне кажется, вот у этой арки, этой и вот здесь.

– Правильно, тоже по три – четыре сотрудника.

– Согласен, но может быть, привлечь армейских.

– Нет, – отрезал Кирписчников, – только дело испортят. Им бандиты не нужны, будут сидеть в засаде, разговаривать, курить… Нет, нет, они испортят нам операцию.

– Когда приступаем?

– Не медля ни минуты, пока светло и люд на улицах, нам надо занять наши позиции. Не дай Бог, Сафрон кого поставил наблюдать за квартирой.

– А если мы никого не застанем, как на предыдущей квартире?

– Значит, опять будем начинать с нуля. Есть, кстати ещё одна ниточка, Фёдорова сказала, что несколько раз у господина Сулимы, председателя Врачебного Управления, слышала фамилию Свирский.

– Сулимы?

– Представьте себе, у него.

– Игнатьев…

– Нет, Мечислав Николаевич, один раз он дал возможность допросить одну арестованную его людьми Фёдорову, я боюсь, второй возможности не даст и с Сулимой разговаривать будет он сам.

– Получается, что существовал заговор с целью убийства Керенского и только благодаря ограблению он остался жив?

– Получается, что так. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Беляк явился на квартиру Фёдоровой сразу же, как только передал ему слова главаря Федяй. Дверь открыл сам Сафрон, сперва долго прислушивался, кто там толчётся за дверью, а слух у Николая был отменный, мог подобрать на гармошке любую услышанную однажды мелодию.

Бандит вскользнул в открывшуюся щель, главарь выглянул на лестничную площадку, несколько секунд прислушивался к звукам, вернулся назад.

– Никого за собой не приволок? – Закрывая замок, проговорил сквозь зубы.

– Обижаешь, – Беляк снял с головы картуз и мял в руках, он боялся главаря и поэтому старался ни в чём не перечить, – я это, проверялся от самого дома.

– Садись, – кивнул на стул, стоящий напротив, по ту сторону стола. Взял бутылку и плесканул в два фужера. – Давай, – кивнул главарь и одним глотком выпил содержимое, скривился и занюхал рукавов, за что ругала Ольга. Глаза Николая почернели. – Значит, никого не привёл?

– Никого.

– Возле дома подозрительных не видел?

– Сафрон, вокзал рядом, тут круглые сутки народ шляется, – начал оправдываться Беляк.

– Ну и?

– Пусто, я это, вокруг дважды обошёл.

– Смотри у меня, – главарь обварил немым взглядом.

– Что звал?

– Ты у нас при губернском присутствии служил?

– Когда ж это было, – хотел, было, отмахнуться бандит, но увидев глаза Сафрона, осёкся.

– Ты кем там служил?

– Да так, я это, штаны протирал.

– Меня не интересует, что ты там делал, ты лучше расскажи, где на Гороховой в доме номер два могут находиться камеры для арестованных?

Беляк облизнул губы.

– Когда до губернских присутствий в доме находилось жандармское управление, так камеры находились во дворе.

– Сколько… ах да, – задумался Сафрон, потом сощурил глаза и начал буравить бандита, – ты скажи, во двор, как попасть?

Беляк почесал затылок.

– Со стороны Адмиралтейского проспекта есть ворота, но если ты задумал попасть вовнутрь, то лучше с Гороховой.

– С чего ты решил, что я туда хочу проникнуть? – Насторожился Сафрон.

– Это я так, – и добавил, – предположение выказываю.

– Меньше думай.

Часть третья. Дело о трагической случайности

1.

Прибывали к дому Фёдоровой по одному, чтобы не привлекать внимания заинтересованных лиц. Размещались в местах, ранее указанных начальником. Сам Кирпичников проник в квартиру, через чёрную лестницу. За ним следовали три агента, у каждого в руке зажат пистолет. Прибывшие не видели, как за четверть часа перед ними из дома, ни от кого не скрываясь, вышел из парадных дверей, некоторое время постоял, обозревая площадь. И двинулся прочь.

Полковник Игнатьев задержался в кабинете до полуночи, обычно в это время он находился в Зимнем Дворце, где докладывал Председателю правительства о событиях, происшедших за текущий день. В этот вечер отчёт был отменён, Керенский отъехал в ставку Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова. После объявления Лавра Георгиевича «врагом народа» по шаблону Французской Революции Александр Фёдорович с ним встречался только однажды и то свидание проходило не более пяти минут, в течении которых только сухо поздоровались, пожали друг другу руки. Кивнули на прощание головами и разошлись.

Теперь с тяжёлым чувством Александр Фёдорович выехал в ставку. Он не боялся повторения сентябрьских событий, по многим вопросам пришли с генералом к общему мнению. И главное заключалось в том, что России нужна крепкая власть, жёсткая рука, чтобы навести окончательный порядок, разогнать бестолковых болтунов, а уж потом вести речь о демократии. Надо спасти от развала страну. На малороссийских просторах зашевелились приверженцы автономии, на Кавказе поговаривают об отдельном государстве, Средняя Азия кипит и так по всему государству.

Николай Константинович взял в руки шинель, когда в дверь постучали.

– Войдите, – то ли с раздражением, то ли с какой—то злостью произнёс полковник.

Вошёл адъютант.

– Николай Константинович, к вам на допрос просится господин Сулима.

– Судима? – Вскинул бровь Игнатьев.

– Так точно.

– Его ранее допрашивали?

– Нет, вы сами приказали, пока его не допрашивать, – удивлённо произнёс адъютант.

– Да, да, припоминаю, – задумчиво сказал Игнатьев, подержал в руках шинель, намереваясь повесить на место, но потом взглянул на молодого офицера, принял решение, – пусть посидит до утра, а с моим приходом ведите этого самого господина Сулиму ко мне.

– Будет исполнено.

– Пусть дежурный по мелочам не звонит, только по неотложным делам.

План, если и можно назвать таковым действие, которое предстояло совершить, основан на неожиданности. Центр города, рядом Зимний Дворец, Генеральный Штаб, расположены рядом воинские подразделения, воевавшие на фронтах. Опасно? Конечно, опасно, но кто не рискует, тот умирает от старости в постели, а не с пистолетом в руке и улыбкой на счастливом лице. Сафрон направил три группы своих ребят по два—три человека: одну на Невский к Казанскому собору, вторую на Миллионную улицу, третью на Галерную, чтобы там, ровно в час ночи устроить стрельбу и взорвать по нескольку бомб, наделать побольше шума. Чтобы именно туда направились солдаты, милицейские, как переименовали полицейских.

Когда в ночном заснувшем городе раздались с разницей в несколько секунд взрывы и дробь выстрелов, Сафрон вздрогнул от неожиданности, хотя ждал их.

– Вперёд, – скомандовал он и авто двинулось вперёд, позади зацокали подковы лошадей, тянущих за собою экипажи.

Остановились напротив арки, часовой не успел ничего спросить, нож одного из бандитов вонзился под рёбра. Тело повалилось на булыжную мостовую.

Ребята Сафрона разбежались по назначенным им местам. Удивительное было то, что людей, охранявших вход, почти не было, видимо, посчитали, что центр города, близость воинских подразделений – гарантия от негаданного нападения. Да и кто в твёрдой памяти решится на такую глупость. Вот этим и воспользовался главарь. Он неспешным шагом шёл за Фёдяем, который беспричинно суетился, хотел поторопить следующих за ним, но не решался.

Делали, молча, где—то в здании слышались редкие револьверные выстрелы.

Двое бандитов держали под прицелом седоусого конвоира.

– Ключи, – коротко кинул Сафрон.

Конвоир отцепи от пояса связку ключей и передал главарю.

– Где сидит Ольга?

Вахмистр сперва не понял вопроса.

– Здесь только одна женщина.

– Веди к ней.

Жалобно скрипнул замок и послышался в тишине грубый щелчок, обитая железными полосками, дубовая дверь бесшумно отворилась.

Фёдорова вначале отпрянула назад, но, увидев в тусклом свете Николая, бросилась к нему на грудь.

– Коля, – только и смогла тихо сказать она.

– Живо на выход.

Через минуту бандиты скрылись в ночном мраке.

Без лишних разговоров бандиты разъехались в разные стороны, авто помчалось в сторону Знаменской площади и, не доезжая до вокзала, остановилась. Сафрон с Ольгой вышли, главарь коротко кинул:

– Завтра будь у меня в девять, – захлопнул дверь.

Фёдорова ничего не спрашивала, а только жалась плечом к мужчине.

– Страдалица моя, – Сафрон поцеловал девицу в голову, – теперь всё кончено, пару дней и мы с тобой упорхнём, как белые птицы в поднебесье. Камешков и золотишка нам на всю жизнь хватит, так что здесь мы с тобою на коне. Где ты хочешь жить?

– Куда ты можешь меня увезти?

– Да хоть в Париж, – ухмыльнулся Сафрон.

– Вот там я и хочу оказаться.

– Будешь, это в наших силах.

Николай ничего не замечал вокруг, его переполняла гордость, что так удачно произошло освобождение, все ребята живы, даже их недовольство не очень беспокоило. Как поворчат, так и умолкнут, тем более не сегодня, завтра их придётся покинуть.

– Ты на квартиру? – С испугом спросила Ольга. – Ты не боишься, что там нас ждут?

– Если у тебя не провели обыск, то значит, никого там, – он указал головой на дом, – никто нас не ждёт тем более, что я час тому оттуда вышел.

– Кто были те люди с пистолетами?

– Да как тебе сказать, – Сафрон хотел, было, отшутиться, но потом подумал: зачем? И произнёс, – я их нанял.

После волнений последних двух дней, когда она оставалась в четырёх каменных стенах наедине с собой, много передумала, а теперь напрочь забыла о допросе, учинённом ей начальником уголовного розыска. Ольга была рада, что Николай, безобидный коммерсант, пустился во все тяжкие и сумел освободить её из—под стражи. Гордость переполняла её тем фактом, что жених оказался способным на дикий поступок.

Не таясь, поднялись по парадной лестнице, остановились у двери. Сафрон полез в карман за ключами, потом повернул рычажок, в пустой квартире раздался звон колокольчика, потом едва слышимые шаги и испуганный голос:

– Кто там?

Николай не обратил внимания, всё—таки провернул такое дело в центре города и не просто какого—то там уездного или заштатного, а в столице бывшей Российской Империи, где работала, признанная лучшей перед самой Мировой войной, сыскная полиция. Ольга, хотя и была встревожена, не давал покоя разговор с начальником уголовного розыска, но так была потрясена, что не пришла мысль о засаде.

– Кто? Не узнаёшь? Свои, – Сафрон погладил девицу по волосам.

Дверь начала раскрываться и только тогда Фёдорову, словно что—то ударило под руку, и она потащила за рукав главаря назад. Сафрон улыбнулся.

– Ты чего?

– Там, – только и сумела выдавить из себя Ольга.

Николай краем глаза заметил за дверью скользнувшую тень, глаза его сузились и в ту же секунду в руке оказался револьвер. Он дважды нажал на курок, офицерский наган был со взводом.

После он толкнул Ольгу и прошептал:

– Быстро вниз.

Сверху кто—то быстрыми шагами бежал через две ступеньки. Сафрон ещё дважды нажал на курок. Сейчас главное, пусть не попасть, а остановить тех, кто наверху и в квартире. На улице будет видно, как поступить дальше.

Снизу тоже кто—то бежал.

Взгляд главаря бегал то верх, то вниз.

Ольга застыла статуей, не способная двинуться ни в одну, ни в другую стороны.

Из—за двери прозвучал сипловатый голос.

– Не советую сопротивляться, хода никуда нет.

– Ты кто? – Едва прохрипел Сафрон.

– Начальник уголовного розыска Кирпичников.

Главарь проскрипел зубами.

– Собаки! – Кинул куда—то в пустоту.

– А если, – не договорил.

– Сам понимаешь, что в связи с особой опасностью, которую ты, Николай Сафронов, представляешь, мне дан приказ тебя живьём не брать. Понятен расклад?

– Чем же мне такой расклад? Что так, что эдак, мне крышка. Но я же могу с собою парочку твоих утащить? Об этом не подумал?

– Ты об Ольге подумал?

– Подумал, – Сафрон бросил быстрый взгляд на девицу, бросилось не обычный испуг женщины, а что—то большее. В голову начало закрадываться сомнение, глаза потемнели от злобы. Не она ли навела? Перепады настроения главаря происходили мгновенно, то он души в ком—то не чаял, но здесь же мог пулю в голову всадить и не вспомнить больше об убиенном. Ещё раз кинул взгляд на Ольгу. Губы её мелко дрожали и взор отведён в сторону. – Твоя взяла, начальник, – произнёс Николай, нащупывая под поясом рукоять второго пистолета.

– Оружие на пол и руки в гору, – раздался всё тот же сипловатый голос, теперь казавшийся до того ненавистным, что дёрнулась голова.

– Как скажешь, – Сафрон сощурил глаза и смотрел в открытую наполовину дверь, – лови, – и кинул револьвер в квартиру, металл с грохотом ударился и заскользил по полу. Вслед за ним прыгнул главарь, перевернулся на паркете через плечо и стрельнул в сторону тёмного силуэта. Кто—то ахнул и повалился ничком, Сафрон бежал по комнатам в сторону чёрной лестницы, но по ходу сообразил, что и там уголовные агенты, бросился к окну, но чёрная фигура бросилась под ноги. Бандит споткнулся и полетел вперёд, ударился рукой с пистолетом об пол. Пронзила боль, даже потемнело в глазах. Пальцы ослабли, и смертоносное оружие скользнуло в сторону. Сафрон начал ощупью искать, но здесь на плечи навалился такой груз, что поневоле распластался и затих, кусая от бессилия губы.

Откуда—то появилась лампа, потом ещё одна. Осветили комнату, которая наполнилась людьми, двое держали за руки, третий надевал наручники.

Сафрон заскрежетал зубами и провыл, словно волк:

– Суки!

– Поднять, – раздался всё тот же сипловатый голос.

Чьи—то руки подняли главаря с пола и грубо поставили на ноги.

Кирпичников играл желваками, повернул голову в сторону коридора:

– Кто?

– Горничная, – сказал Кунцевич, – в сердце попал.

Аркадий Аркадьевич дёрнул головой и ослабил на шее галстук, словно не хватало воздуха.

– Что там на улице?

– Пусто.

– Этого на Офицерскую и глаз не спускать.

– Куда Фёдорову?

– Пусть здесь остаётся, понадобится Игнатьеву, так пришлёт за ней, – бросил напоследок и пошёл к выходу.

Поручик сперва посматривал на оконные решётки, выискивая глазами слабые места, строил планы, как можно вырваться из западни, в которую попал. При посещении врачом едва шевелил языком и делал вид, что впадает в полуобморочное состояние, старался не смотреть на кровавые бинты, меняемые почти ежедневно сестрой милосердия. Конвоир перестал заходить в палату с медицинскими работниками, сидел на табурете у входа и по большей части клевал носом, раненый не внушал особой опасности.

Той же ночью, когда был арестован Сафрон, Поручик отогнул прутья на решётке, разорвал простыни на полоски, связал их и …исчез в Петроградской ночи. Больше о нём никто не говорил, даже в определённых разбойничьих кругах о нём не поминали, словно и не отметился в столице абрек Ахметов с аристократическим лоском в поведении, любитель оперы, в частности Шаляпина.

Звонок в квартире Игнатьева раздался ровно в то время, когда голова начальника Чрезвычайной Комиссии коснулась подушки. Выслушав дежурного офицера, полковник выскочил на улицу в расстегнутом кителе и с шинелью в руке, упал на заднее сидение, присланного авто. Лицо пылало от гнева и злости, а больше всего от неожиданности. Как посмел кто—то напасть на управление, находящееся в двух шагах от резиденции Председателя Правительства. Николай Константинович сразу понял замысел нападавших: взрывы и стрельба в трёх разных местах столицы произведены для отвлечения, чтобы распылить силы, брошенные для установления порядка.

Адъютант Игнатьева прибыл первым и теперь встречал у парадного входа начальника. Выбрит, в отутюженном френче и слишком трагическим выражением лица. Хотел, было, рапортовать, но полковник отмахнулся:

– Давай покороче.

– Без четверти час раздались взрывы, как выяснилось на Миллионной, Галерной и около Казанского собора, в это же время у арочных ворот со стороны Гороховой остановилось авто и четыре экипажа, часового убили сразу, он не успел снять с плеча винтовку, часть приехавших вскочила в здание, часть направилась во двор, где находятся арестантские камеры. Освободили только некую Фёдорову, задержанную по делу о злоупотреблениях во Врачебном комитете.

– Понятно, сколько убитых?

– Два солдата, офицер и трое ранены.

– Кто?

– Поручик Синицын.

– Жаль, умный офицер.

– Война, – сказал адъютант.

– Какая к …, – полковник, не стесняясь, выругался последними матерными словами, – мы в тылу и притом в столице, – скрипнул зубами. – Что ещё известно о нападавших? Хотя к какому чёрту, я и так знаю, кто это был. Наберите мне господина Кирпичникова.

Начальник уголовного розыска оказался на Офицерской.

– Кирпичников у аппарата, – раздался среди тихого треска голос.

– Аркадий Аркадьевич, доброй ночи вам или доброго утра, не знаю, что правильнее, – произнёс Председатель ВЧК.

– Что бы ни было, пусть лучше всего будет добрым.

– Вы точно подметили, лучше уж доброе, нежели горькое.

– Мне кажется, второе сейчас ближе или я ошибаюсь? В такое время суток… – голос на том конце провода умолк.

– Вы правы, – Игнатьев нервически стучал пальцами по столу, – неприятности нас сопровождают ежечасно.

– Николай Константинович, давайте без прелюдий, что случилось?

– Распоясался ваш Сафрон, – вначале злые нотки окрасили слова полковника, но он взял себя в руки. – Час тому на Гороховую совершено нападение, – словно доклад начал Игнатьев, – трое убиты и столько же ранено, бандиты проникли в арестантские камеры и с собою забрали только одного человека…

– Ольгу Фёдорову, – перебил Председателя Чрезвычайной Комиссии Кирпичников.

– Откуда вы знаете? – Оторопел полковник.

– Она сейчас в квартире, – начальник уголовного розыска назвал адрес.

– Но она же…

– Да, она может скрыться, теперь это не столь важно.