Читать книгу Сбежавший младенец. И другие дела - Игорь Юрьевич Маранин - Страница 2

На углу улиц Последней надежды и Греческих оракулов стоит старинное трёхэтажное здание из красного кирпича. Если зайти во двор со стороны фабрики самобраных скатертей, то сразу видна большая железная дверь с медным колокольчиком и аккуратная металлическая табличка с надписью «Муниципальное унитарное предприятие «Счастье». Именно здесь, на втором этаже, я и работаю. Позвольте представиться: инспектор Отдела исполнения желаний Иван Егорович Потапенко. Или просто Горыч, как называют меня друзья. Я не возражаю: Горыч так Горыч. Вот когда джином именуют – не люблю. Антинаучно это и непрофессионально пользоваться подобным жаргонным словечком. Дешёвыми восточными сказками попахивает. Халвой горелой, право слово.

Мы – контора казённая. Работаем, в основном, с бедняками. Бродягами, попрошайками, покойниками… В общем, публика ещё та, сплошная социалка. Только за сегодняшний день было три вызова в тюрьму и пятнадцать в родильные дома. Нюрка и Анфиска – наши специалисты по первым желаниям – буквально на части разрывались. Нюрка из карликовносов – нос большой, симпатичный, поллица закрывает. По нынешней моде на большеносых у неё от ухажеров отбоя нет. Пятый размер все—таки, не у каждой такое на лице выросло.

Анфиска – та другая. Огонь, а не женщина! Прабабка у Анфиски саламандрой была, так что если молодой парень без прививки от несчастной любви разок на неё глянет – считай пропал. Безответная несчастная любовь второй, а то и третьей степени. Ходи потом по больницам, лечись несколько лет. Да что там юнцы безусые, бывало опытных мужиков и тех ноги сами до цветочной лавки доносили! Мне—то что… у меня этих прививок целых двенадцать. А и то сердечко иногда так скрутит…

По последним желаниям работает у нас Абатыч. Хороший мужик. Весёлый, краснощёкий, с большой лысиной ото лба до затылка, а ещё обжора страшный и матершинник. Килограмм сто тридцать весит, не меньше. И это при весьма скромном росте. Но наденет свою серую веригу с капюшоном, и приговорённые к смерти его пуще казни боятся. Абатыч и покойниками занимается – те вообще отвязная публика. Сегодня заявился один трёхдневный, требовал оживить его на день рождения племянника. Скандал устроил. А у самого в завещании об оживлении ни слова, справки от врача нет. А если он заразный? Так пока Абатыч из тюрьмы не вернулся, покойник этот сидел в коридоре и назло всем разлагался. Запах стоял на все три этажа.

Альфи Штейн – умница, энциклопедист и жуткий зануда во всём, что касается правильного произношения – большой дока по несбыточным желаниям. Есть у Альфи одно тайное и страстное увлечение – мифические страны. Мечта всей жизни – Советский Союз найти. А мифические страны, между прочим, императорским указом запрещено искать. Советский Союз, СССР, Советскую Россию, Империю зла, Совдепию, Союз Советских Социалистических республик, Совок… все три десятка стран, перечисленных в Указе о правилах оказания услуг по исполнению желаний физическим и юридическим лицам. Хотя, как по мне, ерунда всё это. Ни одной из этих стран и не существовало вовсе. Досужие выдумки сказочников.

Мальдус – высокий и худой, с длинными седыми волосами и абсолютно невосприимчивый к шуткам – занимается необычными желаниями. Всем тем, что спряталось в Указе за словами «и прочее». Свободный художник, одним словом. Ходят слухи, что у него в роду древние маги были, но я не верю. Древние маги – такая же чушь, как и мифические страны.

А вот про чьих предков известно точно – это про предков Ивана Поганки. Все они были разумными грибами. Весьма ядовитыми, кстати. Оттого и фамилия у него такая. Маленький, тощий и язвительный, Поганка специализируется на тайных желаниях, и его никогда нет на рабочем месте.

Ну а я… Я занимаюсь всем помаленьку. Стажер—подмена, одним словом, хотя и числюсь официально на должности инспектора.

Кукушка, что живёт в часах на стене нашего кабинета, существо ужасно ленивое и прожорливое. Толстая, неповоротливая, вечно взъерошенная и чем—то недовольная, она частенько запаздывает, сообщая время. Вот и на этот раз вылезла из своего домика, сонная и хмурая, прохрипела что—то неразборчиво и скрылась обратно. Судя по всему, было уже два часа пополудни. Нюра и Анфиска ещё не вернулись из родильных домов, Абатыч провожал на кладбище покойника, Штейн отправился с поручением в приют для снесённых памятников, а Мальдус отлучился в прокатную лавку – сны менять.

А я сидел, положив ноги на стол, и читал свежий выпуск «Столичных новостей». Последнюю страницу, там где фельетоны, забавные истории и анекдоты. В дверь вежливо постучали. И едва мои ноги заняли привычное место под столом, как в кабинет вошёл мужчина лет сорока в дорогом костюме, с толстой папкой в руках и воробьём на плече. Не наш обычный контингент. И массивное кольцо с бриллиантом на пальце, и птица не из тех, что хлебные крошки на улицах выпрашивает. Ухоженная птица, породистая. Это только бедняки говорят: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Хорошо обученный охотничий воробей может за день до тысячи вылетевших слов поймать.

– Присаживайтесь, – кивнул я на стул.

Посетитель подозрительно посмотрел на шаткую древнюю конструкцию, но спорить не стал, сел напротив и положил толстую папку прямо на мою газету.

– Желание у меня несколько необычное, господин инспектор, – сказал он. – Вы знакомы с теорией подаренной удачи?

– Что—то не припомню, – пожал я плечами. Был бы здесь Штейн, он наверняка ответил бы утвердительно. Но ни Альфи Штейна, ни кого другого не было, и разговаривать с этим загадочным посетителем всё равно предстояло мне.

– Видите ли, – улыбнулся гость. – Я и есть автор этой самой теории. Desipere in loco, как говорили древние: безумствуй там, где уместно. Более всего, скажу я вам, уместно безумствовать в науке. Позвольте представиться: Михаил Степанович Копунов, профессор Императорской изотерической академии.

– Инспектор Потапенко, – растеряно произнёс я. Вот же удружил Мальдус, отправившись в лавку. Чтоб ему сны от гоблинов попались! Пусть всю ночь гнусавые голоса донимают.

– И в чём же ваша теория состоит? – спросил я, пытаясь оттянуть время до прихода Мальдуса.

– Человек вовсе не кузнец своего счастья, как утверждает современная наука. Ну, сами, подумайте, господин Потапенко, разве наше счастье похоже на чугунную болванку, чтобы по нему молотком колотить?! Счастье зависит от удачи, а удача… Полагаю я, что удача – это подарок богов. Некоторые из нас в детстве получают в подарок удачу, даже не подозревая об этом

– Пока что не улавливаю, – честно признался я.

– Да всё очень просто, – улыбнулся гость, – некоторым счастливчикам в детстве попадаются необычные игрушки. То есть игрушки—то самые обычные: кукла или, скажем, игрушечный ковёр—самолет. Но они не простые, а волшебные. Pax deorum, благоволение богов, удача. Если эта игрушка сопровождает тебя всю жизнь – пусть даже в позабытом свёртке в чулане – то человеку везёт всегда и во всем. Понимаете?

– Допустим, понимаю, – вздохнул я, – но от меня—то вы чего хотите?!

– Я хочу, чтобы вы нашли мой потерянный футбольный мяч, – совершенно серьёзно заявил Михаил Степанович.

– Какой мяч? – опешил я.

– Обыкновенный футбольный мяч. Мне его подарили лет в семь. Полгода я точно им играл, а потом… потом не помню! Сдаётся мне, что этот мяч и был подаренной мне удачей.

– Четырнадцать часов… ик… тридцать минут, – выползла из своего домика кукушка и, секунду подумав, добавила, – кажется…

По—моему она была пьяна. Что не удивительно – с прежнего места работы её выгнали именно за пьянство. Я вытащил из—под оставленной профессором папки свою газету, взгромоздил ноги на стол и продолжил чтение. Необычные желания – по части Мальдуса, вот пусть и разбирается с «обыкновенным футбольным мячом». Не успел я, однако, найти недочитанный фельетон, как дверь снова распахнулась, и в кабинет заглянул шеф. Мои нижние конечности стремительно слетели со стола, газета упала в стоявшую рядом урну, а я принял сугубо деловой вид. Шеф обвёл хмурым взглядом комнату и язвительно поинтересовался:

– У нас что, дел нет?

– Только одно, – сообщил я. – Сейчас Мальдус вернётся и займется им.

– Мальдус мне самому нужен, – отрезал шеф. – Что за дело? Кто заказчик?

– Да чокнутый профессор какой—то… Уверяет, что потерял в детстве мяч, а мы должны его отыскать.

– Ну, вот и займись этой ерундой! Все равно дурью маешься.

И грузная фигура шефа скрылась в коридоре. Оставив дверь распахнутой. Вообще-то он хороший мужик, наш шеф. Льготы нам недавно выбил: проезд на ковре-самолёте к месту отпуска и обратно. Правда, на самом краю ковра, возле туалета, но зато бесплатно. Но почему он никогда не закрывает за собой дверь?! Вздохнув, я поднялся со стула, закрыл кабинет и вернулся на рабочее место. Недовольно посмотрел на папку и нехотя придвинул её к себе.

Теоретически найти вещь, о которой не помнишь ничего, можно. Нужно подать запрос в Департамент памяти, который разошлёт повестки давно позабытым знакомым, затем пригласит их на воспоминания, затем будет обобщать и анализировать информацию, и снова кого-то приглашать… В общем, долгая и дорогостоящая процедура. И весь этот путь профессор уже прошёл: в папке лежали запросы в Департамент и кипа совершенно бесполезных отчетов. Никто из знакомых профессора ничего не помнил об этом мяче. «А был ли он на самом деле?» – мелькнула у меня мысль. Мелькнула и тут же исчезла: был или не был, а работать всё же придется. Я вытащил верхний конверт из папки, вскрыл и начал читать:

«В ответ на Ваш запрос от… за номером… официально сообщаем, что в период с… по… данных о детских резиновых мячах фабрики „Dona Mara“ в памяти ваших знакомых не обнаружено. С вас три тысячи двадцать четыре рубля или плохо будет».

– Вот же подлецы! – вслух возмутился я. Департамент, в отличие от нашей конторы, ходил у императора в любимчиках. И вот тому очередное доказательство: они всё-таки пробили разрешение о вставке угроз в официальные письма!

Дело было насквозь тухлое. Если уж Департамент не справился… Если уж не справился… Стоп. Как там говорил профессор? Теория подаренной удачи? Леший меня побери, неужели всё так просто?! Мысль о том, что я могу в одиночку утереть нос ненавистному Департаменту захватила меня с головой. И я потерял всякое чувство меры: взял и подделал подпись Поганки на разрешении выдать мне в гараже наш старенький ковёр-самоход. Выскочил из кабинета, хлопнув дверью, и чуть не сшиб поднимающегося по лестнице Мальдуса.

– Какая муха тебя укусила? – удивился он, отлипая от стены и отряхивая свой длинный чёрный плащ, расшитый жёлтыми рунами.

– Профессор Императорской изотерической академии, – выпалил я и даже остановился в дверях, чтобы полюбоваться на вытянувшееся от изумления лицо Мальдуса. Ну не понимает человек шуток. Не по-ни-ма-ет.

За что я люблю наш конторский ковёр—самоход, так это за манёвренность. Маленький и юркий, он способен проехать даже сквозь дырку в бублике. А уж в час пик, когда улицы города забиты пробками, ему просто цены нет. Дорожный просвет у ковра до семи метров, так что я запросто мог «перепрыгивать» перекрёстки, чем без зазрения совести и пользовался. Водители провожали меня завистливыми взглядами и нелестными эпитетами, но мне не было до этого никакого дела. Уже через двадцать минут я лихо притормозил у ворот школы, где когда-то учился Михаил Степанович. Аккуратно свернул ковёр, запихнул его в свободную ячейку коврохранилища и отправился выяснять, кто из учителей преподавал будущему профессору азбуку, жив ли он ещё и как его можно найти. С учителем мне повезло, причем безо всякого pax deorum – он всё ещё работал в школе, более того – был на месте. Маленький седой старичок с аккуратным пенсне на носу и знаком «За заслуги перед Империей» на лацкане пиджака встретил меня настороженно. Однако удостоверение инспектора по исполнению желаний его успокоило.

– Миша Копунов? – переспросил он. – Ну, как же, отлично помню! Способный был мальчик, да… Вы знаете, кто он теперь? Профессор Императорской академии!

– А вы случайно не помните, – поинтересовался я, – каких-нибудь необычных происшествий из тех времен? Может быть, кто-то из одноклассников выиграл в лотерею? Или был приглашён на детский новогодний бал во дворец? В общем, чтобы кому-то крупно, а главное неожиданно повезло.

Старичок задумался. Постучал карандашом по столу, словно прибивал им разбегающиеся воспоминания, беззвучно пошевелил губами и даже прикрыл глаза, вглядываясь в далёкое прошлое. Наконец, его карандаш в последний раз стукнул по столу и старый учитель оживился.

– Вася Коновалов! – сообщил он мне. – Да…

– Что «да»? – не понял я.

– За одной партой с Мишей сидели. Вихрастый такой, худенький, нос длинный… Вы читали притчи великих итальянских мудрецов?

Я отрицательно помотал головой. Причем тут притчи?

– Вылитый Пиноккио, да… А уж непоседа какой был! Постоянно у меня уроки срывал, оболтус.

– Так что Вася? – нетерпеливо перебил я. – Что с ним произошло?

– Попался на глаза ткачу сновидений. Может, помните такой сон «Приключения Мажмемуратика»? Вася как раз этого самого Мажмемуратика и сыграл, да… Очень популярный детский сон был.

Адрес Васи Коновалова я без труда выудил из школьных архивов. Бывшая звезда детских снов жил теперь на самой окраине города, так что даже мой манёвренный ковёр-самоход добирался туда не меньше часа. По пути на одной из остановок я увидел Нюру и не удержался, чтобы хвастливо не припарковаться рядом.

– Как дела у младенцев? – поинтересовался я. – Установлен новый рекорд по количеству выполненных первых желаний?

– Горыч, – устало вздохнула Нюра. – Я тебя убью. Видеть не могу твою счастливую рожу. И пусть меня посадят в императорскую тюрьму и приговорят к повешению, мне уже всё равно. Хоть высплюсь перед казнью.

Она закрыла глаза и мечтательно произнесла:

– А потом ко мне придет Абатыч, и я ему такое последнее желание загадаю!

– Ладно, пока ты меня ещё не убила, я полетел утирать нос Департаменту, – ответил я, водружая себя обратно на ковер.

– Эй, – запоздало крикнула мне в спину Нюра, – а кто тебе транспортное средство доверил? И почему ты не в больнице?

Последняя фраза показалась мне странной. Но я списал ее на неудачную попытку пошутить. Как оказалось, зря.

Мне всё ещё везло. Васю Коновалова я застал точно по тому адресу, что выдали в школе. Не знаю, как должен выглядеть повзрослевший Мажмемуратик, но явно не посиневшим от запоя лохматым мужиком в рваной и грязной тельняшке.

– Инспектор отдела исполнения желаний, – представился я. – У меня к вам несколько вопросов.

– Ну, проходи, инспектор, – Вася отошёл от двери и, покачиваясь, повёл меня в комнату. Квартира была под стать хозяину: неприбранная, пыльная, затхлая… В коридоре валялась разбросанная старая обувь, на ободранную стену пьяно опирался покосившийся шкаф, а в углу лежал насквозь проеденный молью ковер-самоход. Но самым ужасным был запах…

– Меня интересует вот что… – присаживаясь на самый краешек стула, спросил я. – Вы можете припомнить, с каких пор вам перестало везти в жизни?

– Мне? – удивился Вася. – Да мне, братуха, всю жизнь не везло… Я ведь, знаешь, какой талант был? Меня во сне снимали! Не веришь?

– Да знаю я, знаю. Мажмемуратиком.

Вася посмотрел на меня, как на святого. По его небритой щеке пробежала крупная слеза, потыкалась в уголок рта, но проскользнуть не сумела и скатилась по подбородку на шею, закончив свой жизненный путь в районе кадыка.

– Сейчас… я сейчас… – он неожиданно засуетился, вскочил с табурета, стал шарить под кучей тряпья в углу и, наконец, раскопал бутылку медовухи. Торжественно установил её на стол, но тут же снова встал, бросился за вторым стаканом, а заодно вытащил из шкафа старую открытку со своим изображением и вывел на ней огрызком карандаша автограф.

– Держи! – широким жестом он протянул мне открытку. – Меня до сих пор смотрят. А почему? Талант потому что! Народ он знает, кого любить, а эти… сволочи… хоть бы кто роль предложил.

Вася разлил медовуху и поднял свой стакан:

– За истинное искусство, неподвластное времени!

Я подержал стакан в руках, но пить не стал. Аккуратно поставил на стол и спросил:

– А когда вас перестали снимать?

– А… – отмахнулся Василий, закусывая сухой хлебной коркой. – Долгая история. И печальная. Но я ещё вернусь! Назло всем вернусь. Они ещё вспомнят, кто такой Васька Коновал. Ещё пожалеют, что пренебер… пренберегл… пренебрегали.

– Не припомните, из ваших прежних одноклассников кто-то ещё прославился также, как вы? Неожиданно. Или, может, внезапно разбогател? Или ещё что—то…

– Из одноклассников… – пьяно посмотрел на меня Вася. – Не… куда им… Мишка профессором стал, говорят. Да какая это слава – быть профессором? Я бы тоже может смог, но не хочу! Не хочу и всё. Я – человек искусства, понял?

– А кроме Мишки? – я упрямо гнул свою линию.

– Кроме него… Да никто кроме него. Мишка да я… Как на одной парте сидели, так вместе и прославились. Счастливая нам парта попалась.. Хотя.. Ну да, Валерка еще конкурс выиграл. В одиннадцать лет…

Васина голова склонялась всё ниже и ниже, по-моему, он засыпал.

– Какой Валерка? – потормошил я его.

– Федюкин, – произнёс Вася, и его голова упала на грудь.

Уходил я под мощный и совсем неартистичный храп. Было почти пять, оставалось три часа работы, и я решил вернуться в школу, чтобы узнать адрес счастливчика Федюкина. Нет, чтобы сразу все адреса переписать, дурень…

Везение мое закончилось также внезапно, как и началось: на Лешем разъезде я все—таки попал в пробку. Ожидали ковер—караван из Восточного халифата – купцы везли товары на ежегодную Имперскую ярмарку. Минут через двадцать появился и сам караван: медленно ползущий многоярусный ковер, по которому сновали раскосые смуглые слуги в пышных чалмах. На одном из нижних ярусов играл диковинный восточный оркестр, танцевали полуголые красавицы и сидели купцы в богато расшитых тёплых халатах. Купцы неторопливо пили зелёный чай и с любопытством разглядывали город, позабыв о танцовщицах. Оно и понятно, танцовщицы уедут с ними обратно, а город останется на месте. Едва караван миновал Леший разъезд, я вырвался на оперативный простор, но тут, как назло, забарахлил мой ковёр. Дёрнулся несколько раз и спикировал на обочину дороги. Полчаса я убил, чтобы связать разорванные нити основы нужным узлом, так что прибыл в школу уже в начале восьмого. И тут меня ждало главное разочарование: оказалось, что Валерий Федюкин исчез шесть лет назад.

Злой и хмурый я вышел на улицу, пнул ни в чём не повинный ковер и, усевшись, на его краешек, закурил трубку. Ох, и попадет мне сегодня от шефа! За подделку подписи Поганки, за сломанный ковёр-самоход, за неумелое и неумное расследование. Департаменту нос утёр, как же… Я настолько далеко ушел в дебри своих печальных мыслей, что даже не сразу заметил стоящую рядом женщину.

– Господин инспектор, – тихо сказала она. – извините великодушно, я… вы… вы спрашивали о Валере и я подумала… может, вам известно что-то новое о нём?

Я посмотрел на женщину. Она была немолода и не очень красива, но в её глазах отражалась такая боль…

– А вы кто ему будете? – мягко спросил я, поднимаясь с ковра.

Женщина вздохнула.

– Да в общем-то никто, – ответила она, отводя взгляд.

– Я не из Департамента, госпожа. Рад бы вам помочь, но, к сожалению, никаких новых сведений о Валерии у меня нет. А как он пропал?

– Как пропадают люди… – пожала плечами незнакомка, – они уходят из дома и просто не возвращаются. Валера всегда был удачлив, это его и сгубило – любая удача когда-нибудь да заканчивается… Ввязался в какой—то сумасшедший проект. Ему нужны были деньги. И тут, как обычно, повезло. Один чудак-коллекционер предложил двадцать тысяч за старую детскую игрушку.

– За какую игрушку? – с замиранием сердца спросил я. – Это был мяч?

– Вроде бы… не помню. Да только через пару дней вся Валерина затея рухнула. От сумасшедшей идеи остались сумасшедшие долги… А потом и он пропал.

– А имя? Имя того чудака вы знаете? Хотя бы приметы?

– Я никогда его не видела… Да и приходил он не сам, какие-то молодые люди. С виду очень на бандитов смахивали, но зачем бандитам детская игрушка…

Я медленно ехал по направлению к нашей конторе и размышлял. А ведь прав был Михаил Степанович! Этот самый pax deorum действительно существует. Всё складывалось в удивительно логичную цепочку да только… только где ж искать того самого коллекционера в огромном городе? Пожалуй, стоило поделиться этой информацией с Поганкой. Всё, что было в моих скромных силах, я сделал… Эх, а жаль всё-таки, что Департаменту нос не удалось натянуть!

Полдевятого я был у дверей конторы, аккуратно свернул ковёр и отнёс его на склад. Хотел было уже идти домой, но увидел, что в окнах нашего кабинета горит свет. Меня это заинтриговало. Поднялся на второй этаж, толкнул дверь и с удивлением замер на пороге: вся наша компания была в сборе. Полдевятого вечера! Мои коллеги обернулись на шум распахнутой двери, и на их лицах появилось какое-то странное выражение. То ли заботливое, то ли удивленное…

– Что сказал врач? – спросила за всех Анфиска.

– Какой врач? – удивился я.

– Ты что не ходил врачу? – обеспокоено произнесла она. – Так нельзя. Мало ли какая зараза могла в кровь попасть.

– Да какая зараза?! – я ничего не понимал. Разыгрывают они меня что ли?

– Куда он тебя укусил? – перехватил инициативу всезнайка Алфи. – Если слегка, то следовало промыть ранку спиртом. А если до крови, то к врачу нужно обязательно. Хочешь, я санитаров вызову?

– Всё, что я хочу, – перебил я его, – это понять, что здесь происходит!

– Горыч, – недоуменно глядя на меня, произнес Мальдус. – Ты ведь сам сказал, что тебя укусил профессор Императорской изотерической академии!

Я облегченно рассмеялся. Прошёл под пристальными взглядами к своему столу, уселся на место и сказал:

– Вы что не в курсе, что наш Мальдус шуток не понимает?

Мои слова тут же взорвали напряженную тишину. Анфиска принялась ругать Мальдуса, тот волком смотрел на меня. Абатыч со Штейном хохотали, чуть ли не сползая под столы и лишь Нюра, покрутив пальцем у виска, вернулась к своим бумажкам.

– А почему никто с работы не расходится? – едва шум немного утих, поинтересовался я. – Вышел указ о продлении рабочего дня?

– Совещание у нас в девять, – ответил мне Штейн, все еще хихикая. – Какой-то тип из Департамента проводит. Сказано, всем присутствовать. В полном составе. Так что, как неукушенный, ты тоже обязан остаться.

Я тяжело вздохнул. Ох, и не люблю я эти занудные совещания, наверняка опять о том, как повысить эффективность работы…

– Я согласен на санитаров! – сообщил я Штейну. – Можешь даже меня укусить.

– Фиг тебе, – ответил он. – Страдать так всем вместе.

Совещание началось не в девять, а ближе к десяти – в Общем зале, что на третьем этаже. Полоса невезения всё ещё продолжалась: моё любимое место у окна за колонной заняла незнакомая девушка из Отдела праздников. В этом отделе работают исключительно красивые женщины, и за глаза их называют феями. Что столь же ненаучно, как и термин «джин». А я-то мечтал незаметно подремать за колонной или, если повезёт, понаблюдать за вечерними испытаниями скатертей-самобранок. С третьего этажа прекрасно виден весь двор фабрики, что находится по соседству с нашей конторой. Пока я нерешительно топтался в проходе, все места позанимали. Осталось лишь несколько свободных прямо у сцены. Вздохнув, я поспешил занять хоть какое—то…

То тут, то там среди сидящих виднелись серые мундиры с синим треугольником на груди – в отличие от нас работники Департамента обязаны были носить форму. Но даже их присутствие меня не насторожило. Лишь когда на сцене показался шеф в сопровождении полковника Лямута, директора этого самого Департамента, до меня стало доходить, что случилось нечто из ряда вон. Чтобы Лямут да добровольно пришел под нашу крышу?

– Всем меня слышно? – никак не поприветствовав сидящую публику, спросил полковник. – Так вот, ситуация крайне серьёзная. Сами понимаете, если даже такой малоприспособленный к государственной службе… э…

Лямут явно хотел сказать «сброд», но вовремя остановился.

– … контингент, как ваш МУП приходится задействовать в операции.

По рядам прошелестел недовольный шум, но тут же стих.

– Завтра у нас в городе открывается Императорская ярмарка, – продолжил Лямут. – В город уже прибыли иностранные купцы, и мы сильно обеспокоены их безопасностью. А говоря прямо, безопасностью их товаров. В этом случае, как вы знаете, Император обязуется выплатить всем компенсацию.

– … за что и дерёт три шкуры с купцов… – едва слышно пробормотал кто—то за моей спиной.

– Сейчас я сообщу вам то, что вы должны держать в строжайшем секрете… – полковник сделал многозначительную паузу, обвёл глазами притихший зал и продолжил. – Уже несколько лет… если быть точным, то почти десять… в столице орудует банда грабителей. Не нужно хихикать, я вам тут не клоун на арене! Это не просто банда – это неуловимая банда. Не-у-ло-ви-ма-я. Мы знаем, кто её возглавляет, знаем, где он живет, но поймать этого проходимца никак не удается. Зовут его Фласт и такое впечатление, что он заколдован. Или невероятно удачлив. С каждым годом банда становится всё наглее и наглее. Вы, конечно, слышали о похищении партии новейших ковров-самолётов со склада…

Я вынырнул из речи Полковника и закрыл глаза, боясь, что залетевшая в мою голову шальная мысль сейчас ускользнёт от меня, как скользкая рыбина от незадачливого рыбака. Невероятно удачлив… Ну, конечно! Именно этот Фаст и скупает детские игрушки у людей, которым везло в жизни. У меня не было доказательств, не было логического объяснения своей уверенности, но я чувствовал – это он. Забавно… Получается, Михаил Степанович вовсе не первый открыл теорию подаренной удачи.

– …именно поэтому, – снова ворвался в моё сознание голос полковника, – было решено задействовать всех государственных служащих. Времени до ярмарки почти не осталось, а Фаст до сих пор бродит на свободе. Сейчас вам выдадут его портреты…

Люди в серых шинелях, сидевшие в зале, одновременно поднялись и пошли по рядам, раздавая рисунки – Лямут любил планировать все свои действия до мелочей. Что ж, придётся мне немного нарушить его планы.

– Извините, полковник! – я поднялся на ноги. – Можно вопрос?

Полковник вытаращил глаза. По лицу шефа пробежала болезненная гримаса. Сзади послышалось удивленное шушуканье, и я невольно оглянулся на зал. Шушуканье резко смолкло, все напряжённо смотрели на меня. Даже девушка, занявшая моё место, высунулась из-за колонны и теперь с любопытством наблюдала за разворачивавшейся сценой. «Какая она все—таки красивая», – неожиданно подумал я.

– Кто это? – Лямут обернулся к шефу.

– Инспектор Потапенко, господин полковник, – ответил тот, благоразумно опуская название отдела и моё скромное положение стажёра.

Полковник пожевал губами, мрачно посмотрел на меня и выдавил:

– Ну?

– Вы сказали, что знаете, где живёт Фаст. Можно поинтересоваться, ваши люди обыскивали его дом?

– Инспектор… как вас там… Потапенко, вы в своём уме?!

– Господин Полковник, это вовсе не праздное любопытство. Возможно, наш отдел уже решил проблему Фаста, но мне необходимо уточнить некоторые детали.

Лямут снова обернулся к шефу, и в его глазах явно читался вопрос: этот мальчишка – сумасшедший? Только вот шефу терять было уже нечего. Поэтому он рискнул:

– Я вас прошу, полковник, ответьте этому юноше.

– Да, мы обыскивали дом Фаста, – чуть помедлив, заявил тот.

– А не было ли там комнаты… или другого помещения… где хранится очень, подчеркиваю, очень много старых детских игрушек?

Взгляд полковника изменился. Теперь это был подозрительный взгляд профессионального сыщика.

– Очень много – нет, – ответил он, – но мы действительно нашли тайник, в котором лежали плюшевые мишки, игрушечные ковры-самолёты и всякая прочая дребедень.

– Тогда я знаю, как нам лишить Фаста удачи! – решительно заявил я. – Более того, уверен, что он попадётся в самое ближайшее время.

Недели через две мы всем отделом сидели в таверне Бритого Гнома, отмечая успешное окончание дела – ведь дело закончено лишь тогда, когда сдан последний отчёт. Пили замечательный темный эль и слушали живую музыку в исполнении маленького ансамбля из городских предместий. Таверну на целый вечер оплатил Михаил Степанович в благодарность за возвращённый ему детский мяч. Сам он сидел тут же, рассказывал смешные истории, пил вместе со всеми и вообще оказался мировым мужиком.

– Совсем забыл, – вдруг заявил он после очередной выпитой чаши, – я же тебе маленький презент принес.

– Какой? – заинтересовался я. Большие презенты от профессора мы все уже давно получили.

– Вот, – и Михаил Степанович вытащил яркую открытку с рекламой нового сна. На открытке крупными жёлтыми буквами на фоне ночного города было написано «Мажмемуратик возвращается».

– Я свой мяч Ваське Коновалову отдал, – глядя на моё удивленное лицо, пояснил профессор, – временно. И предупредил: я тебя только вытащу, дальше – сам.

– А я помню его первый фильм, – заявил Абатыч, заглядывая мне через плечо, – идиотская история о добром духе, разыскивающем пропавшую принцессу. Я её и в детстве—то терпеть не мог. Представляю, что…

– Подожди! – оборвал я его и повернулся к профессору. – Михаил Степанович, а можно мне личную просьбу?

– Пожалуйста, – улыбнулся тот.

– Там… в вашей бывшей школе женщина одна работает. Подруга вашего пропавшего одноклассника Валеры. Я вас очень прошу! Хотя бы на неделю можно ей мяч отдать? Вдруг этот Валера найдётся?

Михаил Степанович как—то странно посмотрел на меня, словно видел в первый раз. Махнул рукой официанту, чтобы тот принёс ещё по чаше эля, и сказал:

– Конечно, Горыч! Это будет самым правильным окончанием дела о потерянной удаче. Верно?