Читать книгу Рассказы Золотого Города. Часть 1 - Игорь Здравомыслов - Страница 1

Городок средней “провинциальности”. Хорошее место для одинокого человека, не для человека одержимого горьким одиночеством, а для одинокого человека, любящего уединение и времяпрепровождение в компании самого себя. Почему средней провинциальности? Потому что это место не слишком удалено от больших городов, полных шумов жизни, постоянной суеты и полных утомительной серости повседневности и скучного быта, и не слишком глубоко в деревенской глуши, где до диких зверей и девственной природы пройтись пешком, где пенье птиц и ворчание листвы слышно чаще человеческого шума.

Город Ктирий, названный в честь какого-то человека, который в какую-то из человеческих эпох совершил что-то такое эдакое на какое-то благо для человечества, хотя кому-то это что-то казалось вовсе для чего-то другого. В общем, чтобы не запутаться, скажу, что никто не помнит и даже не знает, в честь кого назван городок, горожанам известен лишь сам факт, что город назван в честь кого-то. Так вот Ктирий – город маленький, полный одиноких домов, где живут одинокие люди. Они гуляют по парку, ходят на работу, а вечерами наслаждаются книжкой, ужином, уединением. Просто живут. И ведь как мало нужно для счастья, и как много, когда его нет. На весь городок был один парк, одно здание администрации, одна больница, одна библиотека, один амбар, одно угодье, одна школа, один театр и один жилой район. В жилом районе стояли одинокие дома, огороженные заборами, и все одинаковые, лишь номера и названия улиц разные.

Театр был центром всеобщего внимания, сюда съезжались люди даже с Мотовуна, одной из столиц Союза ЧГР, чтобы попасть на чуть ли не легендарные постановки, будь то пьесы или спектакли. Около театра, как и внутри постоянно кипела жизнь. Всегда полные залы, всегда полные оваций и аплодисментов. Однажды здесь провели два спектакля для слепоглухих, как правда они их устроили, честно признаться, понятия не имею, ибо сам там не был, но это факт. Исторические же пьесы здесь редкость.

Одна огромная школа, где по пятидневной системе в первой половине дня проводились занятия, обязательные к посещению детям школьного возраста, который в ЧГР имеет границы от шести до шестнадцати лет. А во второй половине дня и чаще всего в вечернее время пред самым закатом проводятся лекции для всех поколений. Проводят их люди в основном археологи, летописцы и философы, и все темы лекций касательно всеобщей болезни граждан Союза ЧГР – их трагичной истории. Но лекции эти далеко не строго научны. Здесь много льется на свет теорий и гипотез, реже остальных выступают археологи, ибо их труды скудны и крайне редки. На моей памяти лишь две лекции я застал. Первая – об эпохе королей, были представлены найденные кости человека в древних одеяниях и доспехах по типу бронзовых щитков и шлемов, а вторая – по античной эпохе, но там были лишь горшки да кувшины. Ничего конкретного. Летописцы же не выступают вовсе, лишь присутствуют в качестве ассистентов философов, ибо записей о историческом прошлом в городке вовсе нет. А вот философы проводят лекции каждую неделю. И основные темы это: «философия предателя» – относительно древний труд, прибывший контрабандой из Золотого Города, и философское течение «братья змеи» современный труд философов ЧГР. Стоит упомянуть и библиотеку, полную научной и художественной литературы, всех поэтов, писателей и прозаиков современности, но лишь современности, работающую семь дней в неделю, почти круглосуточно, и всегда найдется с десяток любителей погрызть гранит науки, или же расширить свой кругозор за книжкой того или иного деятеля. И обычно они засиживались допоздна в общем читательском зале с уютными креслами, диванчиками и столиками с лампами.

Больница. С больницы уже пойдет действие. Холодное, стерильное помещение. Каталки с мертвецами, прикрытыми белыми простынями, с бирками на ногах. Холодный металлический стол, холодный пол, холодные стены. Морг. И работал в морге только один человек. И даже одинокие горожане обходили его стороной. Он был для них слишком странным. Он сидел за холодным металлическим столом, напротив него в два ряда стояли холодильные камеры. В помещение спустился патологоанатом.

– Там эти. Бандюки твои пришли. – Прокряхтел престарелый врачеватель-свежеватель, явно недовольный проворачиваемыми здесь делами, но покорно закрывающий на них глаза.

– Да-да. – Работник.

К «первой сцене этого акта» присоединилось неучтенное лицо, прибывшее сюда из Золотого Города. Лицо неучтенное и весьма нежелательное. Нежелательное не как незваный гость, а как самый настоящий недруг и без пяти минут враг. Дело в том, что Союз ЧГР был образован силой. Военной силой. Золотой Город буквально подмял под себя вечно разрозненные и воюющие города и государства, таким образом помимо сатрапий, Золотой Город имеет протектораты.

– Где тебя черти носят? – Контрабандист. – Нам завтра из Мотовуна партию везти. Быстрее давай! А не то твои ноженьки побегут по другой дороженьке. Погранцы так-то на монете, но волки еще те. Час просрочки и они завоют. А мне сейчас им лапу мазать нечем.

– Ну так завтра же, чего сейчас меня дергаешь? – Работник.

– А чтоб все было красиво! Машина заправлена, колеса заклеены, а документы выдублены. – Контрабандист. – Меня так-то коллега там ждет!

– Откуда ж ты такой взялся? – Работник.

– Откуда взялся, там уже нет. – Контрабандист.

Город Мотовун. Южная столица Союза четырех Государств-Республик, расположенная на Волчьем полуострове. Главный городской вокзал. Огромный грязный вокзал, погруженный в полумрак туч, гонимых ветром с юга, это не простые тучи, это тучи Золотого Города, несущие насыщенные кислотные дожди тысячи фабрик столь грозного города-государства.

Последняя остановка перед вокзалом – «северный» полустанок. В нескольких километрах от полустанка в темном тоннеле мерцал маленький огонек, который меньше чем через минуту резко метнулся в сторону, роняя сноп искр, разбился о гальку и померк. Из тени вышли двое в потертых кожаных куртках, украденных армейских сапогах и мятых черных штанах, на которых от бедра до колена тянулись две светлые полоски, а лица скрыты черными платками.

– Перекур окончен, выдвигаемся. – Андрей Грабовский.

Они подошли к полустанку и сели прямо на рельсы.

– Слышишь, чуть в тоннеле не похоронило, надо старшему сказать, что там потолок обваливается. – Янкель Юровски.

– Надо. – Андрей.

– Долго еще? – Янкель.

– Не знаю. – Андрей.

– И много ты зарабатываешь на этом? – Янкель.

– На пожрать хватает и славно. – Андрей.

– Жрут свиньи. А когда в последний раз там был? – Янкель.

– Лет восемь назад. Наверное, не помню уже. В Золотом Городе день за два считаю… На нашей работе ты будешь не только жрать как свинья, но и ползать по ноздри в дерьме как свинья, и визжать как свинья, когда тебя поймают на границе, и подохнешь ты как свинья, если не выпутаешься. – Грабовский.

– Весело. – Янкель.

– Не то слово, не жизнь, а сказка. Слушай, откуда тебя такого достали? – Грабовский.

– Откуда взяли, там уже нету. – Янкель.

В тёмном тоннеле прорезался крохотный луч света. И поезд с двумя пассажирскими и двумя грузовыми вагонами прошел мимо. Грабовский спрятался за будкой на полустанке, а Янкель залег в траве.

– Ладно, отбой прятки. Мешок свой проверь. – Андрей.

– Всё в порядке. – в сумке Янкеля лежат два пистолета, два магазина, укороченный автомат БАР-37 (боевой автомат Резутея) и два короба на него.

Городской вокзал, раньше сюда съезжались люди со всего материка. Сейчас же здесь сотни метров колючей проволоки, высокие стены. Поток поездов сократился почти в три раза. Теперь сюда приходят лишь товарные караваны, да изредка мимо проскочит бронепоезд. После недавнего конфликта с Золотым Городом, все приграничные дороги и пути были отданы под жесткий контроль стражей, полувоенной организации Золотого Города. Еженедельно сюда прибывала очередная проверка. По пути Грабовский поведал Юровскому новости «с той стороны», подпитаны они конечно же были слухами и домыслами, но подкреплялись и фактами. Он рассказал ему о волнениях в ЧГР, о оппозиции, пропагандистах, и что правительство готово сотрудничать со всякими неформалами, будь то контрабандисты Золотого Города или обычные бандиты с разных областей Союза.

И вот два выходца из Золотого Города как раз уже прибыли на вокзал. Они прошлись вдоль тяжелого серебристого поезда, томившегося у платформы уже как пару-тройку лет.

– Слышь, а чо за конфликты между островами. – Янкель.

– Это не наши дела. – Андрей.

– Это-то понятно. Так, а конфликты-то чо за? – Янкель.

– Конфликты? Большие. Янкель, тебя это не касается, и ты это не трогай… Восточные хотят объединиться в единую пятую республику Иллатрис. А западные оторваться полностью от союза. А еще на севере колонии мельчают. С северных островов люди бегут как от огня. Золотой Город категорически против объединения иллатрисийцев в единую общность. А на севере кто-то должен работать на производстве. – Андрей.

– Вон оно как. Откуда ты всё-то у нас узнаешь? – Янкель.

– Излишки профессии. – Андрей.

– Да уж. Золотой Город чтоб его? Своих людей душит, так еще и других пытается. Сволота одна там живет и правит. – Янкель.

– Если бы Золотой Город тридцать лет назад не вмешался бы в междоусобные войны, шли бы мы сейчас по выжженной пустоши. А не по хоть и бедному, худому, но все же городку. – Андрей.

– С чего вдруг? Откуда такая уверенность? – Янкель.

– Излишки профессии. – Андрей.

– Откедова товар брать будем? – Янкель.

– Зал четыре. Потом на улицу, справа указатель к складу. Грузовик приедет сюда, поведем его мы и с нами связные поставщиков. После действуем по моему плану. – Андрей.

Грабовский и Юровски вышли на улицу через четвертый зал и пошли в сторону указателя, через полкилометра от него стоял промышленный склад, представляющий из себя огромный открытый ангар, где в грузовиках томились здоровенные ящики, а вокруг него кружился забор с колючей проволокой.

– Дальше? – Янкель.

– Идем к городскому складу, там нас будет ждать связной. – Андрей.

– Связной, не связные? – Янкель.

– Да… А да. Оговорился в начале. – Андрей.

У ворот в маленькой серенькой будке их встретил достойный своего рабочего места маленький, толстый мужчина, весь хмурый и очень ворчливый. Сидел он за маленьким столиком, на маленьком стуле. На столе лежала старая газетёнка с пятнами и разводами. А у стула скрипели ножки.

– Чего надо? Чего встали? – Сторож.

– Мы к Нильсену. – Андрей.

– Нет такого у нас, чего брешите? – Заворчал сторож.

– Фредерик Нильсен. – Андрей.

– Да нет такого! – Сторож.

– Жопа ленивая, пусти их! Оглох?! Тебе говорят: «к Нильсену». – Закричал мужчина, подбежавший к воротам.

– Да пускаю, пускаю. – Ворча себе под нос лениво поднялся сторож и потянулся за толстой связкой ключей, найдя нужный, нехотя отпер ворота и присел обратно в будку.

– Андрей, пойдем, а это кто? Новенький? – спросил Нильсен и протянул руку второму контрабандисту. – Нильсен, будем знакомы.

– Янкель Юровски. – Контрабандист пожал руку.

Нильсен подбежал к своему грузовику, на двери и капоте которого красовались блеклые пленки с выцветшими рисунками. Он уселся за руль и завел машину. Контрабандисты запрыгнули к ящикам и уселись между ними.

– Чего это он такой улыбчивый? Работа у нас одинаковая вроде… – Юровски.

– А в отличие от нас у него есть дом, настоящий дом, а не бетонная коробка, вокруг которой шастают стражи, и ест он хорошо, дома его ждет жена, которая уже приготовила ему ужин, а не продовольственные карточки. Живет он, в общем, нормальной жизнью. И его не держит это. – Вздыхая ответил Андрей.

– Что «это»? – Юровски.

– То, что держит меня в Золотом Городе. – Андрей.

– Не понял. – Юровски.

– И вряд ли поймешь. – Андрей.

– Мутный ты типок. – Юровски.

– Граб, мне тут сказали, ты на прошлой неделе ездил сюда, а меня не навестил. – Открыв окошко, но не оглядываясь ворвался в диалог Нильсен.

– В последний раз я в Мотовуне был три месяца назад, а до этого восемь лет тому назад. – сморщился Грабовский.

– Да? А люди другое говорят. – С невеселой улыбкой сказал Нильсен и посмотрел в зеркальце.

– Мало ли, что люди говорят. – Оскалившись в улыбке сказал Грабовский и сел спиной к кабине водителя.

– Ну, может люди и врали, а глаза мои нет… – Нильсен сосредоточился на дороге.

– Помнишь наше первое дело. Тогда у вас еще метро работало. И миграции не было. Всем жилось как… Всем жилось, в общем. – Грабовский.

– Ага, хорошие были времена. Пока эта политика не ворвалась в нашу жизнь. Хорошо, что я не успел подать документы на резиденство, меня бы с говном сожрали. Жалко только ребят, что лицом не вышли. А ещё говорят, иллатрисийцы чего-то затевают. А новенький, смотрю-ка я, на рожу как раз иллатрисиец. – Нильсен.

– Рожа моя иллатрисийскиая, а сам я нет. Меж прочим, молодой человек, вы смеете лясы точить с гражданином Золотого Города. – Оправдался Янкель.

– Да, есть такое. – Нильсен. – Юровски, да? А твои предки-то кто?

– А мои предки сейчас смотрят на меня и улыбаются мне. Они с черных островов. – Янкель.

– Ого, мы, может, даже родственники. – Нильсен.

– Все люди – родственники. Не даром же грят про войны: брат на брата. – Янкель.

– Не обращай внимания, он у нас мыслитель. – Улыбнулся Грабовский.

– А я мыслителей люблю, с ними можно «поговорить о высоком», о жизни. Юровски, а ты как считаешь, кто правы – Мотовунцы или Новийцы? – Нильсен.

– Не знаю. А в чем выражается это твоя правота? – Янкель.

– В деньгах, наверное. – Нильсен.

– Да разве в деньгах? – Янкель.

– Ну, а в чем же еще? За деньги можно всё: и армию, и пропаганду, и ту же контрабанду. – Нильсен.

– Ну так, а зачем нужна армия, зачем нужна пропаганда? Если нужна, значит народ не верный, не верит государству. Если бы вопросы люди решали мирно, глядишь и не пришлось бы решать кто прав, а кто нет. – Янкель.

– Ну в том, что народ неверный, ты, наверное, прав. – Нильсен.

– Читал книжку такую, «Философия Предателя»? – Янкель.

Грабовский дивился, как без пяти минут закоренелый уголовник вдруг превратился в мыслящего человека. Но больше удивился и даже немного испугался, когда услышал эти два слова: "философия предателя".

– Неа, а чего там? – Нильсен.

– Главная мысль книги заключается в том, что не стоит боятся предавать свои принципы. Иногда в мирное время требуется применить силу, иногда войну стоит остановить миром. Будь пацифистом в стаде милитаристов, и наоборот. Нынешний мир просто ужасен, он требует войны. Перенаселение, нищета, протекторат Золотого Города, деградация в общем. И щас война будет двигателем прогресса. Но не стоит её затягивать, чтобы она не оказалась разрушительной, головешки никому не нужны. На материке слишком много люду, и все они слишком разные, от того и грызутся, как сволочи, тому что заставляют жить их в мире, который им не соответствует. Но войну, конечно же, никто не хочет. Вы что, война – это же плохо, это же беды и ужасы. Так некоторые думают и продолжают терпеть этот «мир». Люди уже вовсе и не люди, а уроды. Что же мы все твари дрожащие, раз на столько боимся войны, что готовы подохнуть в мире? Хотя кто-то ляпнет, что худой мир лучше войны. Это я, когда на командировках, в Ктирие вычитал. Делать там всё равно нечего. «Наш брат» там, как говорится, то водку пьет, то в потолок плюет. Да мы как-то библиотеку нашли. Часть книг себе оставили. Мы её с Бореем нашли, слыхал о таком, он вроде как с вами. Ну короче пока на дне сидел, читал много, а потом и думал много. Как раз половина ктирийской библиотеки в Золотом Городе мной ввезена. – Янкель.

– Борей? Да помню его. А я с тобой согласен в каком-то смысле. По крайней мере, Нове и Мотовуну надо разделиться. Хотя, тогда Тигр и Марсия воевать начнут, и острова голос подадут. Как много разных людей, таких разных, но все они так похожи. – Нильсен.

– Борей? Борей. Погоди, Борей? – Грабовский.

– Да. – Нильсен.

– Жалко парня. – Грабовский.

– Да, земля ему пухом. – Нильсен.

– А что с ним? – Юровски.

– Убит. – Грабовский.

– Не по своей глупости. Я слышал, что это сделали стражи. – Нильсен.

– Да. – Грабовский.

– Опять тучи. – Нильсен.

– Это не просто тучи. Облака смерти, несущие насыщенные кислотные дожди тысячи фабрик Золотого Города. – Грабовский.

– Да, кстати. В сатрапиях, говорят, почва в край пропитана. Теперь ничего не посадишь. – Янкель.

Грузовик подъехал к вокзалу с другой стороны, где их ждал открытый гараж с ящиками инструментов, ржавым столом и яркими лампами. Фредерик аккуратно заехал задом и заглушил машину, но еще порылся под сидением, пока Грабовский и Юровски снимали первый деревянный ящик, набитый «товаром», которых было еще пять. Все трое вошли в главный зал вокзала. Контрабандисты из Золотого Города тащили ящик, а Нильсен шел за ними, он незаметно достал из-за пазухи обрез двустволки, выстрелил в Юровского с обоих стволов и судорожно потянулся в карман за патронами. Грабовский, бросив ящик, достал из заплечного мешка укороченный «БАР 37» и дал очередью по Фреди. Грохот и гром пронеслись по вокзалу эхом. Но некому было услышать эту трагедию. Нильсен не успел даже вскрикнуть, а лишь завалился на спину, закинув голову. В широкой куртке осталось пять отверстий. Андрей присел к телу Юровского, но не стал прощупывать пульс. Молодой контрабандист упал лицом вниз. Дробь растерзала его спину, смешав органы в кровавую кашу, огромные лужи крови растекались вокруг тел. Андрей схватил напарника за ворот и потащил в гараж, закинул его под стол, на котором стояли ящики с инструментами, и накрыл тряпьем. Потом вернулся и взял тело Фредерика за ногу, положил его рядом с напарником. Следы крови вытирать не стал. Бесполезно. Он лишь прошелся вдоль всех залов вокзала, смотря в заколоченные окна. Никто не слышал выстрелов. Некому было слышать. Район словно вымер. Старый контрабандист ушел в комнату ожидания, бросил автомат в сторону и сел в пыльное кресло. Закрыв лицо руками, он глубоко вздохнул и выругался. Успокоившись, самому себе сказал твердым голосом, в котором не было ни сомнения, ни жалости:

– Ладно, пошли.

Андрей подобрал свой автомат, сунул его обратно в мешок и вышел в главный зал, с трудом дотащил тяжелый ящик обратно к грузовику и сел за руль. Он глянул в бардачок и посмотрел в треснувшее зеркало, в бардачке валялись патроны к ружью и листовка. Бедный Фредерик забыл взять патроны. Андрей взял в руки листовку. «Иллатрис – наследие мира, а не выдуманная Империя».

– Что же ты наделал. А как же твои жена и дети. А как же наша работа. Мыслитель хренов. – Грабовский, разрывая листовку.

Андрей завел машину и выехал из гаража, крепко сжимая руль. Сделал два круга вокруг вокзала, убедившись, что ни единой души в этом районе точно нет, заехал прямо на пути и рванул в сторону полустанка. У полустанка он и остановился, провозился пять часов, выгружая и пряча ящики на забытом полустанке. Здесь был его тайник. Его "схрон". Небольшой подвал, спуск в который был замаскирован под канализационный люк. С помощью подъемника Андрей спрятал здесь ящики с товаром, помимо которых здесь уже был спрятан ящик с оружием, коробочка гранат, чемодан с книгами и еще один с виниловыми пластинками, ящик с консервами, три гражданских противогаза с коробкой фильтров, легкий бронежилет и старый потертый брезентовый комбинезон. Грабовский снял кожаную куртку и вытащил из-под комбинезона рюкзак с вещами, прибавив: "не сегодня, друг". Андрей переоделся и переобулся. Вместо кожанки он накинул на плечи зеленый плащ с капюшоном, вместо украденных со склада армейских сапог взял украденные с другого склада ботинки с высокими берцами и как следует зашнуровал. Мешок с оружием он оставил здесь, а с собой взял только обрез двустволки Фредерика и восемь патронов, закинув их во внутренний карман плаща. А также нож и одну жестянку с чем-то вроде бы съедобным. Набрав еще кое-каких мелочей, Андрей вернулся в грузовик. А грузовик вернулся по железнодорожным путям и миновал мертвый вокзал, он выехали на серые дороги, мимо проносились серые дома, на небе растягивались серые тучи. Всё как дома. Как в Золотом Городе, серо и уныло. Накрапывал легкий дождь, а безликие прохожие вечно торопились по своим делам, даже не подозревая, что где-то лежит тело, возможно, их соседа, а может, даже друга или просто незнакомца. И по дороге, когда грузовик остановился у перекрестка, пропуская другую машину, в кабину запрыгнул без предупреждения и стука мужчина в серебристом плаще, из заплечной сумки которого торчал рукав белого халата.

– Куда едем? – Ктириец.

– К местным. – Грабовский.

– Куда именно? – Ктириец.

– На окраине города двухэтажное здание. Там квартира одна есть. Туда. – Грабовский.

– Что за местные? – Ктириец.

– Просто местные. – Грабовский.

– Смешно все это. – Ктириец.

– Что смешно? – Грабовский.

– Литрийцы с вороньего полуострова воюют с литрийцами с волчьего полуострова. – Ктириец.

– Они давно уже не литрийцы. Иллатрис растворился в этом мире. Теперь есть новийцы, марсийцы, южане, мотовунцы и прочие отребья. – Грабовский.

– И ещё куча мелких народов, каждый из которых считает, что они наследие Империи. – Ухмыльнулся ктириец.

– Нет. Они втирают людям, что наследие мира – это Иллатрис, а не какая-то там полумифическая вымершая Империя. Нильсен, чтоб его, у него в бардачке листовка лежала. Он с пропагандой связался. – Грабовский.