Читать книгу Однажды в Москве. Часть I - Ильгар Ахадов - Страница 3

– Я легко вычислил цыганку на Рижском. Маринка – красивая и немного в теле брюнетка с хорошо подвешенным языком была достаточно известна на рынке и имела определенный авторитет не только у цыган, но и среди чехов, контролирующих тогда Вещевой рынок. Она конкретно сидела на сигаретах. Торговала не только оптом, но и рознично. Розничная торговля позволяла определять изменения вкусов потребителей, а главное, быть в курсе дел по всему рынку.

Только после я узнал, что табачный бизнес являлся ширмой у цыган. Основную прибыль они имели от продажи наркоты, в том числе промышляли герой. Ну, героином…

В конце восьмидесятых между чеченцами и азербайджанцами произошел конфликт на Рижском рынке. В результате чехи взяли под контроль Вещевой рынок, а азербайджанцы потеснились в традиционный для них Фруктовый и Цветочный. У чехов тогда в Москве, да и по всей России позиции сильнее были, и они отличались сплоченностью, чего не хватало тогда, да и сейчас, что греха таить, нашему брату. С цыганами хоть церемонились, но считалось, что они данники чехов – платят им за так называемую “защиту”.

Что из себя представлял в начале и в середине 90-х Рижский рынок, теперь, наверно, помнят немногие. Коротко и образно: здесь в то время и при желании можно было приобрести от самых нежных причудливых цветов до самого разнообразного металла – можно иметь в виду и танк…

Так вот, цыгане свободно промышляли не только в чеченской зоне, но и в азербайджанской, хоть и платили только чехам…

– Нас не интересуют разборки и войны этно-преступных групп, – проворчал Прилизанный – давайте, по существу.

– Вы понимаете… товарищ, – неторопливо ответил Длинный, – после конца советской эпохи простые обыватели вдруг проснулись и осознали, что их окружает совершенно другой мир с новыми причудами и правилами. В Москве в начале 90-х невозможно было определить, где пересекается закон с криминалом, где справедливость, а где беспредел. Вам, конечно, из окон ваших нашпигованных кондиционерами кабинетов, тем более 20-30 лет спустя, трудно все это понять и представить. Потому давайте договоримся, если я рассказываю что-то, по-вашему, не совсем по теме, значит, это имеет самое непосредственное отношение к этой самой теме, в чем вы чуть позже убедитесь.

Чинуша слегка покраснел и промолчал. Длинный продолжил…

Когда я купил у Маринки пачку “Родопи” и неуклюже передал привет ей от Алика из Баку, она, перестав крыть матом какого-то вороватого вида субъекта, тотчас переключилась на меня, махнув тому, как назойливой мухе.

– Слава богу! – заметно волнуясь, она впилась в меня настороженным взглядом. – Так он жив?

Я кивнул.

– Подожди…

Она с неожиданной проворностью юркнула в палатку и вышла уже в сопровождении двух худощавых и мускулистых цыган, которые встали за ее спиной и с интересом начали меня рассматривать. Один был в какой-то смешной шляпе, не гармонирующей с его злой, угрюмой физиономией. А у второго – кучерявого в ухе сверкало золотое колечко. В нашем рассказе они будут фигурировать под прозвищами Угрюмый и Кучерявый. Который в шляпе развернулся и быстрыми шагами пошел прочь. Маринка что-то следом крикнула на цыганском и обратилась ко мне:

– Ты принес хорошую весть. Где он и, вообще, куда пропал?

– Сидит. Мы были в одной камере, я раньше вышел. Думаю, и он не задержится. За что и как – сам расскажет.

– Давно сидит?

– Месяц был со мной. После прошло еще два.

– Уфф… – облегченно вздохнула она, – главное жив, остальное неважно. Ходили слухи, что его кокнули на войне, да никто не поверил. Мансор не идиот, чтобы париться в этой мясорубке. Да и с хачиками он здесь чуть ли не взасос целуется. Тьфу!.. – харкнула она в прохожую часть поверх моих кроссовок с точностью снайпера. – Вот, кореш его армянский на рынке – Мишель или Мушег, обувщик – говорят, даже панихиду по его душу заказывал… Никол, – обратилась она к оставшемуся кучерявому цыгану с серьгой, – сообщи и заодно подбери себе туфли за весточку – эти разносились…

У того аж рот растянулся до ушей. Маринка зажгла сигарету, затянулась и вновь переключилась на меня.

– Вид у тебя озабоченный.

Я вздохнул:

– В Москву только прибыл. И сразу вляпался в историю.

– Что такое? – она нахмурилась.

– Неважно. Меня будут искать. Если что, буду здесь послезавтра в это же время…

День я провел на Киевском вокзале. На Курский не лез по понятной причине. Когда вновь прибыл к Маринке, Саламова уже ждала. Через несколько палаток, где торговали, кажется, вьетнамцы, я заметил Павла и Толика. У каждого в руке пивная бутыль, о чем-то болтали с веселенькой, узкоглазой хозяйкой палатки, но взглядом держали нас на прицеле.

Маринка мне кивнула, молча забрала небольшой мешок с сигаретами с прилавка и засеменила на рынок. Тотчас из окошка лавки выглянул уже знакомый нам цыган Николай с “брендовым” колечком в ухе.

– Ну, здравствуй, – с заметным смущением поздоровалась Наиля. Она сидела на чурке перед палаткой и, перекинув ножку на другую, курила. Без кепки и с короткой стрижкой она выглядела великолепно. Верхняя пуговица ее темной блузки была расстегнута, обнажая белоснежную шею и чуточку грудь. Кожаные светло-коричневые сапожки изящно смотрелись на стройненьких, длинных ножках.

Заметив, что братья расплачиваются с продавщицей, она быстро заговорила на азербайджанском.

– Я выполняла задание. Надеюсь, ты понял. Это дело серьезное, и потому мы чуть ли не каждого человека в вашей части воспринимали как потенциального предателя, тем более военнослужащего, питавшего нежные чувства к армянке. Теоретически могли тебя вербануть.

– А практически ты меня сдала!..

Все-таки не смог скрыть раздражения. Оно просачивалось через каждую мою клеточку. Много раз представлял себе эту встречу, готовил соответствующую речь…

– Допустим… – она лучше владела собой, что меня еще больше разозлило. Даже улыбнулась, когда пустила дым колечками из нежно округлившегося ротика. – Ну, кокнут тебя. Невелика беда, пусть Родина живет… Ладно, не дрейфь, женишься на своей ненаглядной, Ромео.

Я с усилием взял себя в руки:

– Там, в госпитале, ты была другая. Вся воздушная.

– А я разная… – отрезала она, вставая. – Короче, к делу. Тебя требует Игорь. Не бойся. Работу предложит. На мокруху не соглашайся, когда-нибудь вылезет. Берись за обучение новобранцев.

– А потом?

– Суп с котом. К будущим родственникам потопаешь… я скажу, когда. Все, свободен…

– Пошли что ли, – просто предложил Павлик, добродушно улыбаясь. Кажется, он был более коммуникабелен. Толик молча снял черные очки, прятавшие колючие глаза, и нагло впился в меня. Под его рыжей щетиной начали перекатываться хорошо развитые желваки.

“Еще один нервный тип с повышенной самооценкой…” – я вздохнул…

К Игорю меня пропустили уже более внимательно. Обыскали на предмет оружия. Под окнами босса расхаживали несколько братков, недовольно покосившихся на меня.

Федька по-прежнему растянулся в кресле, раскинув в стороны ноги в фирменных туфлях. На нос был прилеплен пластырь, под правым глазом темнело пятно. Секретарша, привычно-монотонно стучащая по клавишам машинки, метнула на меня испуганный взгляд.

Федька кивнул как ни в чем не бывало, встал и распахнул двери к Игорьку. У него ни сейчас, ни после, когда мы сталкивались у босса, я ни разу злобы к себе не чувствовал. Он меня просто созерцал по мере необходимости.

Мне тогда так казалось…

Игорь также принял меня без лишних слов. За столом сидели еще несколько субъектов с харизматичными фейсами – все дружно изучали меня взглядами. Вопросы задали ожидаемые. Где жил? Где воевал? Почему? Как обучался военному делу? Что конкретно умею? Как отношусь к русским, дагам, чехам, армянам? Да, и про татар спрашивали.

Я спокойно отвечал. К армянам отношусь в целом недоброжелательно – воюем, хотя учитываю человеческий фактор. К остальным… терпимо, лишь бы людьми были. Разбираюсь во всех традиционных стрелковых оружиях постсоветского пространства. Имею рукопашные навыки. Могу собрать СВУ4 разной мощности и компонентов. Саперное дело – специалист по минированию. Кто учил? Понятно – инструкторы. В спецназе воевал с “афганцами”, в том числе из России и Украины, они и обучали. Их фамилии? Пожалуйста: Клодницкий, Шкиченко, Нестеренко с Украины, Федотов – питерский, с Казани – Рустам… Валиулин. Кажется, точно не помню. Рахимзянов, братья Орловы…

Еще назвать?

Фамилии и места рождений аккуратно записывались…

Видимо, остались довольны. Меня прикрепили к знакомой тройке – Павлу, Толику, Саламовой. Я поселился в их совковой трехкомнатной квартире рядом с метро Новогиреево и начал разделять их в меру скромный быт. Меня побрили, одели, обули так, что я не особенно отличался от москвичей, и вообще, от русичей. Благо, я светлый от рождения и, как видите, больше похож на татарина, чем на кавказца. Посоветовали со временем перейти на московский акцент, чтобы от моего нацменьшинства не осталось и следа. Выделили пока убитую “копейку”, которую я сам должен был поставить на колеса.

Вопрос с легализацией решили просто. Выдали мне паспорт на имя Ксенофонтова Олега Малаховича, 1968 года рождения, уроженца одного труднопроизносимого населенного пункта Алтайского края. Самое странное, что этот субъект действительно был похож на меня, вернее, наоборот. Так как за день до этого Толик повел меня в захудалый женский салон, видимо, работающий больше по заказу, так как открыла его уже при нас какая-то жутко намазюканная деваха. Посмотрев на фотку в ксиве, она прическу мою немного укоротила, на лбу оставила небольшой чубчик и удлинила баки – как у настоящего хозяина паспорта.

В общем, новой физиономией я остался доволен. Уже в квартире на вопрос, где настоящий хозяин паспорта, Толик огрызнулся, что я не в Угро работаю. А Павлик со своей добродушной улыбкой все-таки объяснил – от хозяина спроса не будет, мол, за все уплачено. “Панихидой” – мрачно добавил Толик, и на этом я счел вопрос исчерпанным…

Через несколько дней меня вывезли в местность под Старой Рузой. Огромная площадь лесного пространства была огорожена высоким деревянным забором аж до трех метров. Помню металлические таблички на окрашенном в зеленый цвет заборе – “Частная собственность”. Не знаю, чья это была собственность, но охранялась она профессионально и, наверняка, серьезно крышевалась. По всему периметру забора ездили внедорожники с вооруженной охраной и злобно лающими собаками.

Подмосковные леса раскинулись на огромной площади и скрывают в себе много тайн…

Внутри участка были рассыпаны деревянные домики. Повсюду шныряли спортивного вида ребята, в основном в адидасовских и полевых формах, под которыми зебрились сине-белые полоски тельняшек. Я понял, что нахожусь в учебно-тренировочном лагере Бригады. Иногда слышались короткие очереди или одиночные выстрелы. Стрельбище находилось пока вне нашего обзора. На ближайшем плацу, рядом с которым проехала наша машина, проводились уроки рукопашного боя. Я невольно засмотрелся. Это был чисто русский рукопашный бой с характерным мордобоем. Ребята бились под руководством инструкторов яростно и почти молча, выкрикивая изредка боевые кличи или мат. Одним из этих инструкторов предстояло стать мне.

Что поразило – это абсолютный порядок в кажущемся хаосе. Лагерь напомнил мне человеческий муравейник, где каждый индивидуум знал и делал свое дело. За порядком следила “администрация” лагеря, разъезжающая на внедорожниках – тот же контингент, но, видимо, выполняющий постоянные обязанности.

Мне определили избу, во дворе которой маячил компактный турник и несколько несложных тренажеров. На земле валялась небольшая самодельная штанга и такие же гантели. Да, еще из П-образного трубочного строения висел почти восьмиметровый канат. Дали день для тренировки нервов и мышц. Показали столовую и прочие хозяйственные точки.

Тут я пробыл безвыездно почти два месяца, пока не утвердил статус и заслужил признание. Народ здесь обитал суровый, и утвердиться здесь потребовало от меня выложиться полностью – физически и морально. Расскажу коротко, акцентируя на основных для нашей истории событиях, поскольку при ином раскладе повествование удлинится. А ведь это только вступление…

Рукопашному бою покойного брата Искандера научил в рядах СА некий каракалпак из Намангана -это Узбекистан. А тот приобрел учение у буддийского монаха из Бурятии. Это сейчас пошла мода на восточные единоборства. Почти треть молодежи после полугодовой качки, анаболиков и нескольких утрированных приемов считают себя гениями кунг-фу или, допустим, джиу-джитсу. Это смешно. Нельзя заниматься строительством или торговлей, а после трудового дня, вися полчаса на турнике или на брусьях, стать бойцом.

Искандер после армии три года не выходил из зала. Тренировался в лесу, в горах, на скалах на берегу моря, гоняя и меня перед собой. Каждый прием у него был начертан в тетрадке и отрабатывал он его сотни раз, доводя до автоматизма. Медитировал часами. Несколько раз выезжал на продолжительное время к своему другу в Узбекистан, приезжал оттуда еще сильнее и выносливее. Было советское время. Приличный заработок отца вполне мог оплачивать его увлечение. В дальнейшем он хотел открыть школу рукопашного боя и вернуть все вложенное родителям. Не суждено было. Почему я это рассказываю, чтобы поняли – у меня было с чем выходить к этой публике, так как кое-что Искандер успел и мне передать. А остальное добавила война.

Их быстро увлекло мое преподавание. Я успешно комбинировал тяжелую ОФП с рукопашной техникой. Помогали Романовы. Мы и сами тренировались, обогащали друг друга бойцовскими навыками. В дальнейшем эти ребята мне очень помогли, со временем мы стали единой командой. Об этом позже…

Помимо рукопашного боя я “бандитам” преподавал и военное искусство, естественно, в той мере, коей сам владел. Это и обучение стрельбы из различных видов стрелкового оружия, изготовление самодельных легковоспламеняющихся ВУ – взрывных устройств, дымовых шашек; секреты переделки сигнальных, пневматических пистолетов на боевые, изготовление самодельных стволов для разового применения, минирование автомашин и объектов – это на базе тротиловых шашек и противопехотных мин. Мне нравилось особенно с МОН-ами5 экспериментировать… Далее навыки саперного дела, в том числе разминирование, пользование средствами связи, методы наружки и т. д…

То есть члены Бригады стремились владеть теми необходимыми военными навыками, которые помогли бы им выжить или выполнять поставленные задачи в ограниченных боевых действиях в городских условиях, а также в стрелках с конкурентами в лесных. Так как обычно разборки между представителями конкурирующих банд проводились в подмосковных лесных массивах. Потому я их также обучал растяжке противопехотных мин, что при грамотном расположении почти не оставляют шанса противнику. Имеется в виду использование до сих пор оставшихся на военных складах СНГ мин ПОМЗ-2 и ее модернизированная модификация ПОМЗ-2М – они широко использовались во всех локальных войнах постсоветского пространства. Их так и называют – мины-растяжки. Впрочем, их легко можно было заменить и более доступными эргешками6, в основном лимонками7. С этой целью мы уходили глубоко в леса.

Мы также отрабатывали различные виды засад. Проводили маскировочные занятия, учились выбирать позиции для снайпера, оборудовать их, обнаруживать стрелков противника…

Помню, как-то пригнали к нам на “Газели” несколько ручных противотанковых гранат РПГ-7 с кучей снарядов на них, а также несколько десятков РПГ-18, именуемых в народе проще – “Муха”. Я тогда засмеялся и спросил у бойца: вы что, штурмовать Кремль собираетесь? Ответ поразил: дадут команду, возьмем и Кремль. Давно пора…

– И всему этому вы обучали этих подонков? – воскликнула пораженная Гюля. – Ведь они же бандиты и приобретенные навыки будут использовать против мирных граждан! Вы!.. Я не знаю, как назвать ваш поступок!..

Длинный уставился на Гюлю, как сытый удав на мартышку. Но после, с привычным для него спокойствием и некоей долей снисходительности, ответил:

– Быть бандитом не обязывает человека стать и подонком. Они просто находились по ту сторону баррикады. Поверьте, среди так называемых правоохранительных органов подонков может больше. Особенно в ту пору. Вспомните историю Мансурова.

– Но это не освобождает вас от ответственности, – мрачно произнес Прилизанный.

– Перед кем и за что? – после небольшой паузы спросил озадаченный рассказчик.

– Я понимаю, что вы нарушали законы другой страны, но это не освобождает вас хотя бы от моральной ответственности, для которой нет границ. По существу, вы обучали, возможно, будущих убийц смертоносным навыкам. Вы это осознаете?

– А-а, бросьте… – устало махнул рукой Длинный. – Среди них было немало отставных военнослужащих и контрактников, прошедшие Чечню и другие горячие точки, и они разбирались в военном деле не хуже меня. Парни просто скромно молчали, участвуя в процессе – я это чувствовал. Если не я, то кто-то другой занял бы это место. Эти мальчиши-плохиши были детьми своего времени, и породили их такие важные политики, как вы, например…

– Я?! – искренне удивился Прилизанный. – Да что вы мелете? Я вообще против какого-либо насилия. Бред какой-то!.. – нервно усмехнулся он. – Я законопослушный гражданин и всегда боролся во имя торжества этого закона.

– На самом деле вы универсальный чиновник. Такие, как вы, повсюду: в России, в Китае, во Франции, в Уганде… Во всем мире, где существует присутствие хоть какой власти и управляемой ею толпы.

Вы молчаливо и беспрекословно выполняете любую команду от вышестоящей инстанции, не задумываясь о причинах и последствиях. Вы, как хорошо вымуштрованная овчарка, способны по команде фас бросаться на любого индивидуума, чем-то не вписывающегося в систему. Вы малый кукловод, управляемый чуть большим, а тот другим и черт знает, куда упирается вершина этой пирамиды. Я не удивлюсь, если к самому Богу или Дьяволу. Поди разберись, кто из них чем занимается.

Когда вы наглеете, упиваясь безмерной властью или же, наоборот, атрофируетесь от вседозволенности, происходят революции, разрушаются системы, развязываются войны. Все устоявшееся, положительное для таких маленьких людей, как я или этот несчастный Мансуров, летит в тартарары. Вот тогда и появляются эти, так называемые, бандиты, бригады, гангстеры – в общем, пассионарии, которые не желают ходить по чьим-то стрункам. Большинство погибают. А выжившие незаметно для себя нередко и сами превращаются в кукловодов, поступая на службу к Матрице…

Прилизанный взорвался:

– Бред несете! Насмотрелись фильмов… – он с гневом стукнул карандашом по столу и, кажется, сломал. – Я никогда против совести не выступал, понятно? Никто не сможет утверждать, что я когда-либо совершал недостойный поступок или поддержал неправое дело.

– Да, конечно… – вяло согласился Длинный. – Никому это и не нужно. Людям не до вашей морали, у них свои разборки с Матрицей… А вашу совесть просто отформатировали. Система, которой вы служите, давно внушила вам, что все, что делается от имени этих чертовых “законов,” – свято, верно…

– А разве не так? – воскликнул обескураженный Прилизанный. – Если нет закона, начнется анархия, возникнет беспредел! Считаете, тогда обществу… маленьким людям, вроде вас, будет лучше? Вы что, предлагаете Антиматрицу?

– Нет, я ничего не предлагаю… – чувствовалось, что рассказчик устает. Он непроизвольно вгляделся в пустующую рюмку. – Я хочу, чтобы такие, как вы, хоть однажды задумались – почему во все времена законы служат прежде всего сильным мира сего и обслуживают их интересы? Почему палач, исполняющий смертную казнь, по вашей морали освобождается от ответственности, если даже был вынесен несправедливый приговор? Потому что он слуга, исполнитель закона? Но разве в этом случае он не является орудием убийства и не разделяет ответственность пусть даже не перед совестью, то перед Богом?

– Где он, покажите мне его, черт возьми… – тихо огрызнулся в сторону Ветеран в тельняшке.

– Кто мешал этому палачу анализировать приговор, апеллировать здравой логикой и вынести свой вердикт для обвиняемого? И в конце концов, кто дал ему право быть исполнителем чужой воли, именуемой Законом, являющимся, в общем-то, бездушной субстанцией и лишить человека свободы или жизни?

– Но это демагогия! – вновь воскликнул Прилизанный. – Если не сработает закон, не будет работать карательная машина этого закона, наступит апокалипсис! Люди будут безнаказанно совершать тяжкие преступления, разные мерзкие поступки, общество деградирует до первобытного! Пусть законы несовершенны, бездушны, порой абсурдны и безобразны, но они регулируют человеческую цивилизацию и поддерживают определенный порядок. А разные ваши пассионарии пытаются нарушить этот условный баланс и приносят в итоге хаос человечеству. Вот тогда и Система, которую вы называете Матрицей, их раздавливает.

– В этом-то вес абсурд Бытия, – устало произнес Длинный. – Пасссионарии своими амбициями, революционным мышлением, сомнительными подвигами, согласен, приносят в итоге беды человечеству. Но и через все эти потрясения обусловливают его дальнейшее развитие.

Дальше не понимаю. Хочу просто подчеркнуть, что в этом управляемом хаосе каждый сам выбирает себе дорогу. Кто-то становится штатным палачом этого правосудия или чиновником, выносившим таким же двуногим существам, как и он сам, обвинительные приговоры, а кто восстает против кабалы этих кукловодов, борется, сеет, как вы выразились, хаос и разруху, и этим разрушает привычный, но серый и несправедливый уклад жизни в обществе, навязываемой Матрицей.

Хотя это порочный круг. Все через века повторяется…

– Вы что, товарищи, решили до конца дней своих стучаться лбами, споря кто первый родился – яйцо или курица? – проворчал Бакинец.

– Какая разница? – вгрызся пожелтевшими зубами в очередной окорочок Ветеран в тельняшке. – Я последний раз икру жрал перед первой ходкой – в конце восьмидесятых, – оторвав внушительный кусок, он довольно чавкнул. – Я готов и дальше потчевать в таких условиях.

– Да-а, пусти козла в огород, – с отвращением бросила Гюля. – Тебе икра не подходит. Твой удел – килечка да водочка.

Ветеран в тельняшке начал зеленеть. Чувствуя приближение очередной потасовки, я торопливо предложил:

– Действительно, давайте водочку.

– Можно с прицепом, – залыбился Арзуман.

Цвет кожи хозяина тельняшки обратно посерел в натуральный. Они одновременно с Арзуманом потянулись за бутылкой, которую в итоге перехватил юркий Бакинец.

– За правильных пацанов! – с досадой предложил провокационный тост Ветеран в тельняшке, ревниво следя по жизни вытаращенными глазами за справедливый разлив спиртного.

– Да, и чтоб их побольше было, – промяукал Оператор из своего столика, “стыдливо” продувая мелированную челку.

– Что, конкуренции боишься, сучка? – загоготал Ветеран в тельняшке.

Оператор даже бровью не повел.

– Считаю ваше обращение комплиментом, мальчик мой.

– Что-о!.. – Ветеран в тельняшке оторопел и опять начал меняться в цвете.

– У тебя интересная перспектива, братан, – захихикал Бакинец.

– Тихо-тихо… – придержав за плечо, почти с силой посадил возмущенного коллегу обратно, Арзуман. – Товарищи твои шутят. Товарищи, – обратился он по назначению, – хватит провоцировать криминал.

– Да, лучше не рисковать, – задумчиво произнес Прилизанный, видимо, еще не отошедший от прения с рассказчиком. – Только анархистов-максималистов не хватает нам в перспективе.

– На фронт бы обоих… – процедил сквозь зубы Ветеран в тельняшке. – А лучше на зону… Вас всех надо на зону! – вдруг выпалил он и зло уставился на Прилизанного.

– Что ты несешь, алкаш? – храбро пролаял в сторону “Тельняшки” Зопаев. – Если война начнется, я лично возьму в руки оружие и пойду воевать. Мы покажем им! За все ответят!..

Все замолчали и удивленно уставились на него. Зопаев от выпитого и высказанного покраснел как рак и, гордо вскинув голову, казался образцом патриотичности.

– Зопаев, если ты пойдешь воевать, мамой клянусь, мы сами непременно окажемся в глубокой армянской жопе. Хачики будут думать, что все нормальные пацаны у нас изжились и потому таких уродов, как ты, в армию забирают, – изрек, икая Бакинец.

– Лучше Карабах армянам отдать, чем с Зопаевым в одной камере… тьфу… в окопе сидеть! – заревел Ветеран в тельняшке и исступленно начал стучать по груди. – Падлой буду, если с ним в одной сралке сяду!..

– Молчать!.. – тут взревел Прилизанный. Оставшиеся у него на голове редкие волосы вздыбились как у плешивого ежика и стали торчать во все стороны. Нотка отчаяния в голосе заставила публику действительно замолчать.

– …Вы, жалкие обыватели, неудачники и слизняки, достали меня до невозможности! Вы можете заткнуться, просто жрать шашлык, жрать водку и слушать этот рассказ? – глаза его ненормально светились и, казалось, вот-вот вылезут. – У меня полно дел, государственных забот, в конце концов, семья, а я тут торчу и вынужден слушать всю эту тупую болтовню!..

Наступила чуть ли не оглушающая тишина. И в этом слуховом вакууме вдруг послышались какие-то крики бравады в соседнем зале. Кто-то мерзким, пьяным голосом пытался спеть мугам, а остальные пытались аплодировать.

Звук вилки, скрипящей по чьей-то тарелке, прошелся и по нашим нервам. Все невольно посмотрели на Арзумана. Бросив вилку на стол, он отрывисто ответил.

– Вас тут никто не держит. А за ресторан мы сами заплатим.

– Скинемся, – поддержал я.

– Мы вас угощаем, – съязвила и Аталай.

– Упрекать гостей куском хлеба! – покачал головой Ганмурат. – Где мои горы…

Прилизанный схватился руками за голову, так и застыл. Обратился он к нам уже сдержанно и заметно покрасневший.

– Извините, ради бога. Я… не хотел… Но поймите, я не могу без конца слушать о какой-то сралке или жопе. Неужели нельзя по-иному высказываться, чтобы слух не резало. Поймите же, я не привык к такому лексикону, у меня другой мир, другое восприятие…

– Слушай, ты, урод! Когда научишься культурно быздеть в приличном обществе? – обрушился на Ветерана в тельняшке Бакинец. – Зачем жопа, если есть задница, чемодан, сиделен или пердак? Чему тебя в школе учили? Зачем сралка, если можно унитаз? Я не сяду с ним на один унитаз. Или в одном поле – это вообще поэтично.

– По-ле, русское поо-ле!.. – запел мерзким фальцетом режиссер.

– А я не хочу унитаз! – вновь заорал Ветеран в тельняшке. – У меня его никогда и не было… – от возмущения синие жилки выступили у него на шее под цвет тельняшки, а глаза прослезились. – Я и в тюрьме нюхал парашу под собой, и в своей клетушке на Советской улице. И всю жизнь был в жопе, неважно в армянской или в азербайджанской, куда такие, как они… – он вскинул палец чуть ли не в глаз Прилизанному, – меня определили. Он меня пригласил сюда, и, если ему не нравится, как такой неудачник как я… быздю, пусть катится к своим таким же удачливым подонкам, как он сам! Пусть ставит свой пухлый срандел на свой фарфоровый унитаз и оставит мою костлявую жопу в покое!

– Ну ты… братан!.. – наступившую очередную паузу нарушил восхищенный голос Арзумана. – Дай-ка пожму твою руку… – потянулся он к нему через противоположную сторону стола. – Помню, на войне немало зеков воевали и показывали чудеса храбрости. Был у нас один – Автандил Баладжарский. Однажды так обшабился, что во время атаки не только обогнал своих, но и улепетывающих хачиков. А когда понял, в какое дерьмо вляпался и сейчас армяне коллективно отомстят ему за исторический позор, чекнул гранату и взорвал себя, забрав на суд Всевышнего всех носастых противников, которые были рядом.

– Образец классового противоречия в обществе… – задумчиво произнес Бакинец, наблюдая за зардевшимся от похвалы Ветераном в тельняшке. – Да с него статую Революции можно слепить и поставить рядом со статуей Свободы…

– Лучше перед входом в зону, – подло предложил Оператор. – По назначению.

– Ага, в кепке, в тельняшке и в галстуке, – ехидно добавила и Гюля.

– Хорошо, я учту ваше предложение и в следующий раз подберу себе общество по положению, – устало произнес Прилизанный. – А теперь, умоляю вас, давайте все-таки послушаем продолжение рассказа, тем более он обещает перейти в интересную фазу.

– Да, расскажите, пожалуйста, как вы встретились с Джулией, – вновь похлопала в ладоши Аталай. – Я так жду этого момента…