Читать книгу Небо вечно одно. Избранные стихи - Ильман Юсупов - Страница 39

В родном селе, у отчего двора

Давным-давно не тряс я шелковицу,

Не отправлялся на косьбу с утра,

Не видел птиц чеченских вереницу,

Не слышал лай знакомых мне собак,

Не ел в саду соседа абрикосы,

И без меня над высотой Маштак*

Шумят метели и сверкают грòзы.

Отцовский край – кусок моей души,

Отрезанный незримою рукою,

В любой его затерянной глуши

Я вновь мечтаю зазвенеть строкою.

Но не ропщу я вовсе на судьбу,

С рожденья мне дарованную Богом.

Своих фантазий буйных ворожбу

Отныне я держу в режиме строгом.

И не хочу, страдая и скорбя,

В уме листая книгу лихолетья,

Просить у мига льготу для себя

И требовать от вечности бессмертья…

Я, не противясь божьему веленью,

Изгнанья путь так долго продолжал,

Что, может быть, предать меня забвенью

Успели пики каменистых скал.

Хоть для меня моё былое свято,

Я замечаю с горестной тоской,

Что зов, ко мне стремившийся когда-то,

Теперь на зов не отвечает мой.

Роятся надо мной чужие пчёлы,

Мне чужд и незнакомый вид ракит,

Дырявят сердце памяти уколы,

И сожалений дым глаза коптит.

Мне мнится, что, черствея незаметно,

Стал странным я для чуткости людской,

Хоть и служу стихам я беззаветно,

И не хитрю со словом и строкой.

Хоть мельтешат сомненья ледяные

В моих мечтах и чувствах всё сильней,

Хотел бы я дела свои земные

Узреть на гребне расторопных дней,

И, вывернув раздумья наизнанку,

Отправить весь запас душевных сил

Туда, где смерть мне слàдила приманку —

Два холмика родительских могил…

Сижу я на скамье в саду цветущем,

Где запахом поит меня сирень.

Но смею ли мечтать я о грядущем,

Продлить желая этот летний день,

Стремясь не отпустить своё былое

Из дум своих печальных ни на миг,

Которому, идя сквозь время злое,

В стихах своих я памятник воздвиг?

И, быт суровый сердцем согревая,

Всегда я в снах своих бываю там,

Где отчий дом и башня родовая

Мой образ дружно делят пополам…

Когда седой туман ласкает ширь,

Когда шумит горластая метель,

Скажи, о чём же ты свистишь, снегирь,

Пернатый резидент чужих земель?

Мне чудится, что ты свистишь о том,

Живя в лесу с тоской наедине,

Что мой войной разбитый сельский дом

Всё время тихо шепчет обо мне.

От птичьей муки ошалев вконец,

Возможно, ты своим свистящим ртом

Твердишь о том, что мой родной отец

Лежит под вечным земляным бугром.

Свисти вовсю, снегирь, вздымая грудь,

Мотая страстно чёрной головой,

И смело продолжай свой птичий путь

Сквозь ветра стылый и протяжный вой.

И будь всегда свободен и упрям,

Как дух моей истерзанной Чечни,

Дай знать моим чеченским снегирям

Что каждой ночью снятся мне они…

Во сне я бреду по чеченской поляне,

Всей ширью своей утекающей в лес.

День серый застрял головою в тумане

И ловит макушкою капли с небес.

Бреду, вспоминая любимые лица

Когда-то написанных мною стихов.

Их каждая строчка – как певчая птица,

И каждый их голос – как песенный зов.

Листая виденья печальной юдоли,

Усталые мысли лишаются сил.

Мне эта поляна знакома до боли:

Я с братом покойным сюда приходил.

Скрипят под шагами пожухлые трàвы,

И ветер приносит дыханье реки.

Декорум осенней поры величавый

Рождает неясное чувство тоски…

…Насытив мой мозг сновидений игрою,

Мне кузни зари пробужденье куют.

И шведское утро белёсой хандрою

Как мелом, обводит мой тихий уют…

Время мчится вперёд по незримой дороге,

Равнодушно топча мои грёзы и быт.

И цепочка раздумий об отчем пороге

Мне твердит, что на Родине я позабыт.

Мне бы жить без тревог, под опекой веселья,

Отряхнув от души грусти клейкую муть.

Только нет на Земле приворотного зелья,

Чтоб ушедшее счастье назад повернуть.

В час, когда покрывается краскою алой

Скандинавских небес затуманенный плат,

Странно мне наблюдать, как над мирной Упсàлой*

Птицы, как на войне, исступлённо кричат.

О былом с привередливой памятью споря,

Ей доказывать что-то мне стало трудней.

И штормящее море чеченского горя

Студит судно печальное жизни моей…

Чириканье полýночных пичуг

Для слуха – масса драгоценных звуков.

И тёмный лес раскинулся вокруг

Древесным братством ясеней и буков.

Творю в уме восторженный сонет

Из нежных слов и песенного звона.

Как мелочь из серебряных монет,

Разбросано мерцанье небосклона.

Равнины шведской беспечальный зов

Застрял в душистых зарослях левкоя.

Текут мгновенья из моих часов,

Впадая в море вечного покоя…

Чтя страну гор высоких и скал

Наслаждался я жизнью простою,

И сокровищ земных не искал,

И к богатству не рвался мечтою.

Только кто же мог думать о том,

Что в гостях у заснеженной рощи

Станет чистым моим серебром

Белизна скандинавской пороши?

И не знал я, пленённый бедой,

Проходя через годы лихие,

Что приму я, как дождь золотой,

Шведской осени листья сухие.

Но узреть я не в силах, увы,

Сквозь судьбы обезьяньи гримасы

Изумруды чеченской травы,

Рос её дорогие алмазы…

Степной метели яростный напев

Звучит кругом, дрожа от напряженья.

Речные волны, тоги льда надев,

Лишаются дыханья и движенья.

А небосклон угрюм и одинок:

Его снежинки покидают снова.

Чтоб мех пушистый заготовить впрок,

Моя округа встретить их готова.

Внимает ветер гулу проводов,

Летя над телеграфными столбами.

Упрямые потоки холодов

Друг с другом беспощадно бьются лбами.

И пусть не хватит у зимы большой

Для шведских рощ серебряных тулупов,

Их будет нежно греть своей душой

Чеченец-эмигрант Ильман Юсупов…

Душа не хочет, словно птица

Парить вдали от отчих гор.

Людей моих любимых лица

Не видел я с тех самых пор,

Когда фортуны колесница

Помчала в дальний путь меня,

Войну на все лады кляня.

Тоскою дышит заграница,

В сон клонит тишь её равнин.

Дней уходящих вереница

Вручает мне тяжёлый сплин.

Но по ночам мне часто снится

Назло жестокости врага

Огонь родного очага…

Свинцовою рябью дразня тишину,

Лениво течёт полноводная Глòмма*.

А в мыслях я вижу картину одну:

Горящие стены отцовского дома.

Кочевники-тучи ласкают луну,

От звёздного неба исходит истома.

А в мыслях я вижу картину одну:

Горящие стены отцовского дома.

Я памятью трогаю сердца струну,

Мне музыка боли до дрожи знакома.

А в мыслях я вижу картину одну:

Горящие стены отцовского дома.

В далёком краю, где гремели бои,

Я зрелые годы оставил свои.

Там часто часами вечерней порой

Красиво горела заря над горой.

С терпеньем высоким я к ней привыкал,

Мечты погружая в молчание скал.

Но в мирную жизнь мою беды вошли,

И я оторвался от отчей земли.

Лишь память, как будто зола от костра,

Осталась – и та, словно бритва, остра.