Читать книгу А еще был случай… Записки репортера - Илья Борисович Гейман - Страница 4

Даже самое трудное время проходит и растворяется в прошлом. Пережитое, если даже и забывается, все равно остается ничего не значащим тусклым воспоминанием.

В тот день, когда я обзавелся трофейным японским кинжалом, мне пришлось пережить, как говаривали в цирке, настоящий смертельный номер. Он, как и многое другое, забылся, и сейчас пришел на память только потому, что принялся писать эти записки.

В тот вечер ко мне в типографию пришли соседские мальчишки. Мы стояли у входа, рассматривали подаренный тесак, болтали, смеялись. К нам подошел подвыпивший офицер.

– Чего столпились? А ну, разойдись! – закричал он.

– Тротуар широкий, идите своей дорогой. Места всем хватит, – ответил я довольно резко, подбадриваемый собственным оружием – оно висело у меня на животе на брючном ремне.

– А ну, пошли отсюда! – еще громче закричал офицер и вынул из кобуры пистолет.

– Сказали тебе – иди своей дорогой, а то наваляем…

Офицер шагнул ко мне, приставил наган к груди:

– Я сказал – проваливайте…

– Тоже мне раскомандовался в нашем городе, – подал голос кто-то из ребят.

– Ну, тогда смотри, – процедил офицер и нажал на спусковой крючок.

Щелчок отозвался в моей груди, но я был абсолютно спокоен. Не осознавал, что происходит, чем я только что рисковал.

К нему бросились его приятели, скрутили руки, оттащили в сторону. И только тогда я почувствовал, что ноги мои стали ватными. Что я только что мог получить пулю в грудь. Был на волосок от смерти. Да и мои ребята тоже едва в штаны не наклали.

Позже стало известно, что в тот день закончилась война с Японией и все, у кого было оружие, палили из него куда попало.

В меня, к счастью, не попало.

Ну, это дело минувших дней. Страшное происшествие скоро забылось. Жизнь потекла туда, куда ей и положено было течь.

* * *

Глупо умирать от страха перед смертью.

Сенека.

Жизнь стала мирной. И теперь уже приходить надо было точно к началу смены. Да и уходить на обед следовало. когда положено. Военную вольницу нужно было забыть. Верх взяла дисциплина, к которой мы, мальчишки, не были приучены.

В типографию стали возвращаться с фронта взрослые мужчины. Мы само собой, отодвинулись на задний план. Да какие мы пацаны! За годы войны успели подрасти, стали специалистами каждый в своем деле. А я и вообще не успел оглянуться, как пришло время получать паспорт. Я ждал его с большим нетерпением. Без паспорта меня не пускали на вечерние сеансы в кино и девчонки смотрели на меня из-за этого, как на сопляка.

Стал я собирать документы для милиции. В первую очередь, свидетельство о рождении.

Метрика у меня была знатная. На большом листе толстой бумаги. Потертая на сгибах. По ней можно было изучить всю мою родословную. Вплоть до того, какой цвет кожи был у моих дедушек и бабушек по отцовской и материнской линии.

Этот документ вместе с другими бумагами я отнес в милицию, в паспортный отдел. Офицер перебрал их и стал внимательно рассматривать метрику. Поднял на меня глаза:

– Что здесь написано?

– Это свидетельство о рождении…

– На каком языке?

– Португальском…

– Ты что, португалец?

– Нет…

– Ты чей? Где отец работает?

– В редакции газеты.

– Фамилия?

– Чья?

– Его, отца?

– Гейман.

– А твоя?

– Пятигорский.

– Ничего не пойму. Приходи через неделю, оформим.

Пришел через неделю.

– Еще не готово. Давай, заходи через полмесяца.

Потом мне говорили – паспорт будет готов через месяц, через два, а я все заходил и заходил…

Можно было бы терпеть еще больше – на кой ляд мне тот паспорт! Но так не терпелось почувствовать себя взрослым! Показать в кинотеатре, что имею полное право ходить на вечерние сеансы…

Поплакался отцу.

– Завтра пойдем в милицию вместе. Надо узнать, почему тебя маринуют.

На следующий день пришлось изрядно походили по кабинетам. Никто не мог объяснить, что у них случилось. Всюду говорили одно и то же:

– У нас случились трудности. Надо еще с месяц подождать.

И только когда Борис Григорьевич добрался до самого верха, там сообщили:

– Метрика на португальском языке. Ее не только в Биробиджане, но и в Хабаровске никому не перевести. Отправили в Москву, в министерство. А оттуда нет ответа. Послали несколько запросов. Отвечают: в ближайшие дни пришлем. Но не шлют. И вот лишь сейчас все, наконец, прояснилось: ваша метрика где-то затерялась. Там организовали целое следствие, но концов найти не могут.

– А что нам делать? – спросил отец.

– Ждать…

– Но если даже в министерстве концов найти не могут…

– Есть один выход из этого запутанного дела. Не уверен, захотите ли вы им воспользоваться…

– Объясните.

– У вас с мальчиком разные фамилии. Он ваш пасынок?

– Да.

– Если бы вы его усыновили, он получил бы другую фамилию и ваше отчество. Ему и вам выдали бы соответствующие документы. Тогда их было бы достаточно для получения паспорта. Без затерявшегося свидетельства о рождении.

Как вы к этому отнесетесь?

– Я должен посоветоваться с сыном…

В коридоре Борис Григорьевич рассказал мне о предложении милиционеров и спросил:

– Ну, как?

– Конечно, я согласен.

Через пару дней я пришел получать паспорт. Раскрыл его, начал читать и бросился к окошку;

– Здесь грубая ошибка. Я написал в анкете: мое имя Ильич. Его дали мне родители при рождении. А вы написали: Илья.

– Успокойся. У нас в стране так никого не зовут – это отчество. А настоящее имя – Илья. Мы посоветовались и решили, что и ты станешь Ильей. Все равно же фамилию поменял. Будешь теперь, как новенький.

* * *

Надеяться всегда лучше, чем отчаиваться.

Иоганн В. Гете.

Как бы там ни было, история эта на новеньком паспорте не закончилась.

Лет через двадцать получил я повестку: такого-то числа я должен явиться в ОВИР. Это отдел милиции, или госбезопасности? который занимался визами за рубеж, работой с иностранцами и всякими такими делами.

Я слегка оробел. Хотя в то время я никакого отношения к заграничным визам не имел, да и иностранцем я перестал числиться в начале тридцатых годов прошлого века. Но, как мне было известно, взаимоотношения с ОВИРом к добру не приводили. Многие люди натерпелись горя, теряли работу, бросали профессию, карьеру, становились безработными, с которыми в отделах кадров и разговаривать не хотели. Многих из них я знал, о некоторых писал до того, как с ними случилось такое несчастье.

Тем не менее, собрался с духом и пошел по повестке, не переставая думать, где я мог проколоться.

Человек в штатском встретил меня несурово. Задал несколько вопросов о моей жизни, семье, работе. Потом спросил:

– У вас когда-то были сложности с получением паспорта?

– Да, моего первого паспорта.

– И что же случилось?

Я рассказал историю о метрике, которую никто не мог перевести с португальского. О том, как мое свидетельство о рождении потерялось в Москве и поэтому я долго был без паспорта.

– И как все-таки вы оказались с паспортом?

Мне пришлось рассказать мою историю. Об отце Маркусе Пятигорском, который умер. О втором замужестве мамы и о том, что у меня появился новый отец.

– В милиции ему посоветовали усыновить меня, дать мне свою фамилию и отчество. Это позволило милиции выдать мне паспорт без потерявшейся метрики.

Хозяин кабинета улыбнулся, пожал мне руку:

– Спасибо, вы свободны.

Я оторопел. Не мог понять, зачем меня вызывали в ОВИР.

– Это все?

– Да, все.

– Извините, не могу ли я задать вам вопрос?

– Пожалуйста…

– Вы знаете, я журналист. Профессиональный журналист. Получаю гонорар за конкретную работу, которую выполняю. Сейчас я сделал работу для вас: перенес свои дела, пришел сюда, добросовестно ответил на ваши вопросы. Теперь скажите: вы можете заплатить мне за это гонорар?

Собеседник молча смотрел на меня. Он, наверное, прикидывал в уме – я сумасшедший или просто придурок.

– Я вас не понимаю, – произнес он наконец.

– Объясню. Не могли бы вы в качестве гонорара рассказать мне, зачем я к вам пришел?

Хозяин кабинета облегченно улыбнулся:

– Эти сведения не для разглашения, но вам скажу. Человек, который владел вашей метрикой, найден. Теперь она в безопасном месте. А вас я пригласил, чтобы понять, как ваш документ попал к постороннему человеку.

– Значит, у меня был двойник?

– Да, с вашей необычной историей жизни, с вашим именем Ильич и фамилией Пятигорский. Это все, что я мог вам сказать…

Я понял, что спрашивать больше услышанного бессмысленно. Мне оставалось только долгие годы моей жизни пребывать в неведении о загадочном приключении с моим паспортом.

Вы может смеяться, но это еще не финал запутанной истории свидетельства о рождении.

Лет через шестьдесят после моего хождения за паспортом поехал я в Рио-де-Жанейро к своим родственникам. Кто-то из них поинтересовался, почему я не Пятигорский и почему не Ильич. Пришлось рассказать о злоключениях с метрикой и обо всем, что после этого произошло.

Кармен – она вдова моего двоюродного брата – поохала, посокрушалась по поводу непрофессиональной русской милиции. На том дело и кончилось.

Прошло после этого года полтора. Я снова прилетел в Бразилию. По дороге из аэропорта Кармен сказала, что меня ждет занятный сюрприз.

Дома она протянула мне большой лист бумаги.

– Что это?

– Посмотри…

Я посмотрел и обомлел: моя метрика!

– Откуда она у тебя?

Кармен рассказала.

Ей было известно, что мои родители до депортации из Бразилии жили в пансионате в районе Капокабана. Это знаменитое место в Рио-де-Жанейро. Там кварталы богатых домов и известный на весь мир пляж Капокабана.

Так вот, Кармен решила, что я должен был родиться по месту жительства родителей на Капокабане. Пошла в местную мэрию и ей без всякой волокиты выдали копию моей метрики.

Сейчас она лежит у меня в архиве, как напоминание о страстях, которые вились вокруг нее десятки лет.

* * *

С людьми ты тайной не делись своей.

Ведь ты не знаешь, кто из них подлей.

Как сам ты поступаешь с божьей тварью,

Того же жди себе и от людей.

Омар Хайям.

В один прекрасный день Борису Григорьевичу позвонил из Хабаровска начальник краевого управления полиграфии.

– Борис, у нас тут сложная ситуация образовалась. Некому набирать краевую газету “Тихоокеанская звезда”. Положение настолько тяжелое, что я, наверное, не выберусь из него здоровым и невредимым.

– Сочувствую. Но чем я могу помочь?

– Срочно пришли сюда в командировку одного линотиписта.

– Но у нас же тоже газета. А линотипистов раз-два и обчелся.

– Не прибедняйся. У тебя вон какой орел есть, москвич. Всю войну на себе вынес. И сынок твой крепко подрос. Его и пришли в Хабаровск. Пусть в большом городе, в столице пооботрется. И людям поможет, и себя покажет.

Борис Григорьевич заколебался. С одной стороны, своя рубашка как бы ближе к телу. С другой, этот человек не раз во время войны сильно выручал нашу типографию…

– На сколько дней командировка?

– Скажу честно – не знаю. Набирать некому. Вопрос на контроле на самом верху. Пусть приезжает и садится за линотип. Дадут ему учеников. Выучит, и вернется домой.

– Может, мне с ним приехать?

– Зачем?

– Сын все-таки…

– Не паникуй. Он уже не ребенок. Иди, собирай вещи в дорогу.

В тот день кончилось мое детство. Началась взрослая жизнь.