Читать книгу Сын двух отцов. Падение - Илья Куликов, Илья Фёдорович Куликов - Страница 4

Зима ещё по-прежнему была хозяйкой в киевских землях, но все уже ждали весну. Воевода Будый поправлялся. Раны его уже затягивались, и он готовился поскорей занять место рядом с князем Ярославом.

Пестун князя понимал, что со взятием Киева борьба не закончилась. Много ещё сыновей князя Владимира Красное Солнышко желали порататься за старшинство на Руси. Из всех них больше всего беспокоил старого воеводу не кто иной, как князь Мстислав, который после смерти князя Владимира остался править в Тмутаракани.

– А ну принеси мне шубу, – приказал воевода Будый челядину, который прислуживал ему.

Челядин поклонился пестуну князя Ярослава и вскоре принёс шубу.

– Чего стоишь и держишь её в руках, словно не разумеешь, что с ней делать? Натягивай её.

Челядин, пожав плечами, стал натягивать на себя шубу. Воевода Будый побагровел и с силой ударил его в грудь.

– Ты что, морда гнусная? На меня натягивай, не на себя! Ты за какие такие заслуги на своё худородное, можно сказать, собачье тело мою шубу натянуть решил? Ты, видно, умом не шибко блещешь.

Челядин свёл брови и опустил глаза вниз, стягивая с себя шубу и принимаясь надевать её на Будого.

– Понежнее, пёс шелудивый! Я, между прочим, можно сказать, в дружине Одина побывал, – Будый сплюнул и продолжил, – я хотел сказать, с того света воротился. Думаешь, я тебя прошу шубу надеть от лени? Я, между прочим, даже на смертном одре о государстве помышляю, о его благосостоянии, не то что ты. Тебе лишь бы своё брюхо насытить да жизни порадоваться.

Одевшись, Будый направился прямиком в княжеские палаты. Ярослав, увидев своего пестуна, был неслыханно ему рад и поспешил навстречу.

– Ну вот ты и оправился от раны! Глядишь, скоро уже на коне ездить будешь.

– Да уж куда там, – махнул рукой Будый, – я к тебе, князь, поспешил, чтобы думу думать. Мне не даёт покоя брат твой Мстислав – вот кого бояться стоит. Святополк или помер где-нибудь, или сейчас в Гнёзно у своего тестя сидит. Скоро, может, о нём сведения получим. Но Болеслав Храбрый, лопни его ненасытное брюхо, едва ли ему поможет. Он ратается с кайзером.

– Мстислав, – задумчиво проговорил князь Ярослав, опускаясь на лавку, – Мстислав сейчас грекам служит.

– Служит, – согласился Будый, – а ведаешь ли ты, что он за своё участие в войне с них золото взял? Золото, а не земли. Как думаешь, отчего?

– Видно, рать собирает, – горько усмехнувшись, сказал Ярослав, – видно, скоро земли свои расширять станет. Наверно, на Киев и засматривается.

– То-то, Ярослав, – поучительно сказал Будый, – на Киев смотрит братик твой, а за ним и все остальные сыновья Адельи и князя Владимира. Судислав Псковский и Станислав Смоленский только и жаждут расширить свои уделы. Им Русь на троих поделить хотелось бы. Вот поэтому, думаю, Мстислав с греков золото и взял.

– Что посоветуешь? – спросил Ярослав, выставляя вперёд больную ногу и принимаясь её разминать.

– А что тут советовать. Один Мстислав тебе не соперник, но пока он на братьев своих единоутробных опереться может, то он ровня тебе, а то и посильнее будет.

– И что ты предлагаешь? Вести войско на Мстислава? Святополк тут же вернётся назад в Киев. Я вот слышал, что он уже в Гнёзно у своего тестя.

Будый покачал головой, а сам подумал – от кого это ты такое-то слыхивал? Видно, какой-то змеюк всё же прополз к тебе в палаты, покуда я хворал. Этак недолго ты старого пестуна и слушать не станешь. Как я тогда Русью буду править?

– Глупость это, Ярослав. О Мстиславе нам думать надо. Помер Святополк. А коли и не помер, то Болеслав Толстяк ему не помощник. Говорил же, он с кайзером ратается и Русь ему сейчас не интересна.

– Мстислав мне не враг. Я Киев у убийцы братьев забрал и сам братоубийцей быть не желаю.

– А так не бывает, – рассмеялся Будый, – отец твой, князь Владимир, прежде чем в Киеве сесть править спокойно, двух братьев похоронил – Ярополка и Олега. Нет, Олега он, конечно, не убивал, но вот Ярополка пришлось. По-иному Русь распадётся на мелкие уделы. Либо ты всю её соберёшь, либо кто другой. Когда Мстислав ещё совсем маленьким был, я слышал, что про него старые люди говорили. А говорили они, что ему судьба великого воина заповедована.

Будый почесал бороду. Конечно, сейчас, быть может, Мстислав так уж и не опасен, но лучше бы на своём настоять.

– Не мечом надо страну объединить, а законами. Вот знаешь, о чём я подумал? Надо, чтобы люди знали, что жито их сохранено и коли какой злодей надумает украсть чего у другого ночью, то каждый имеет право убить такого татя, а тать коневой должен терять свободу свою и имущество.

Обычно воеводе Будому было не по душе то, что его бывший воспитанник пытается, словно старец, писать законы, но сейчас он вздохнул с облегчением. Если у Ярослава есть время думать о такой глупости, значит, не всё потеряно.

– За кражу коня лишать свободы и всего имения? Не много ли будет? Нет, конь, конечно, животное благородное, но стоит ли всего имущества?

– Стоит, Будый, – подтвердил князь Ярослав, – кони, при виде которых глаз горит, в основном у моей дружины. Их тати и хотят похищать. Надо, чтобы законы были такими – как бы для всех, но на самом деле блюли бы лишь интерес моих ближников.

Будый почесал затылок и еле сдержался, чтобы не расхохотаться.

– Это как это?

– Например, за удар мечом должно быть наказание больше, чем за удар рукой. А мечи у воинов.

– Так кто же такие законы блюсти будет? Нет, Ярослав, закон – это Правда. По правде, ежели тебя ударили, то и ты ударить должен. Так всегда было, и нет разницы – мечом, палкой или рукой. Кто сильнее, за тем и правда. Вот когда прах мой развеют, или, быть может, засыплют землёй, тогда и пиши свою правду. Сейчас не до неё. О Мстиславе думать нужно. Я, слава Господу, поправился и теперь могу опять тебе советы давать. Рать надо готовить. Вот к весне поведу её на Станислава и выкину его из Смоленска, а также пошлём весточку в Новгород. Пусть идут на Псков и выкинут оттуда Судислава. Скоро ты всю Русь возьмёшь в свои руки.

– Нет, Будый, – твёрдо сказал Ярослав, – я на Станислава и на Судислава сейчас нападать не стану. Святополк хотел поскорей собрать всю Русь, и теперь он в изгнании ищет милости у своего тестя. Каждое яблоко рано или поздно упадёт. Надо только ждать.

Будый аж крякнул от таких речей своего воспитанника. Видно, княгиня Анна науськала его так говорить. Вот, видно, кто корень всех бед и крамольных мыслишек в голове государя. Кроме неё никто бы не стал.

– Яблони трясти надо. Этак ты и впрямь состаришься, а плодов так и не вкусишь, – раздражённо сказал Будый, – а вот Мстислав ждать не станет, явится под Киев с многотысячным войском. К удатому князю и воины стекаются. Вот будет потеха, ежели сын Адельи сядет в Киеве. Думаешь, дружина будет тебе служить, коли ты решишь законы писать? От старых князей воины к молодым уходят. Вот ежели ты воевать собираешься, то тогда дело другое.

Ярослав тяжело вздохнул и невольно подумал, что было бы, если бы тогда в детстве он всё же не сломал ногу. Если бы он был славным воином, какой была бы его судьба?

– Я не воин, Будый. А раз этого мне Господь не дал, значит, для чего-то.

– А я воин. Я поведу рать. Одолели же мы Святополка – одолеем и Станислава, и Мстислава, и Судислава.

– Нет, – повторил Ярослав. – Войны порождают воинов, а воины хотят воевать. Стоит взять меч – и ты его уже не положишь.

– Мудрёно, – усмехнулся Будый, – да не всё, что красиво сказывается, ладно делается.

***

Весть о том, что в Киев приехал сын князя Болеслава, не удивила Ярослава. Прежде чем встретиться с княжичем, который, по всей видимости, приехал просить за княгиню Владиславу, Ярослав решил переговорить со своим пестуном Будым.

Князь встретился с воеводой после богослужения. Сначала они потрапезничали, а затем уединились, чтобы обсудить прибытие сына Болеслава. Безприм после пира остался ждать, когда князь Киевский соизволит выслушать его.

– У Болеслава сейчас руки связаны войной с римским кайзером. Нет ему до нас ни малейшего дела, – сказал Будый, почёсывая бороду, – но он хочет вернуть свою дочь.

– Думаешь, отдать ему её? – спросил Ярослав.

– Не знаю, – замялся Будый, но понимая, что такой ответ едва ли устроит князя Ярослава, продолжил, – оно ведь как получается: ежели мы её оставим здесь на Руси, то она как бы наш заложник, а ежели вернём Болеславу, то, может, и вовсе союз заключить сможем.

Ярослав помолчал. Со стороны можно было подумать, что он размышляет, но на самом деле князь изо всех сил пытался справиться с болью. После того как он отстоял богослужение, нога сильно ныла.

– Кто этот княжич Безприм, которого прислал князь Болеслав? – спросил Ярослав у Будого. – Ты знаешь его?

– Сам не знаком, но слышал о нём. Отец его не привечает. Сказывают, что этот Безприм не очень-то умён, да к тому же пьяница. Болеслав видит своим наследником Мечеслава.

– Пьяница? – переспросил князь Ярослав. – С таким человеком стоит подружиться.

– Это для чего, – спросил Будый, посмотрев на Ярослава исподлобья, – для чего дружиться с этим пропойцей?

– Ну… Настанет время, и не только Болеслав сможет нам своими полками угрожать, но и мы его наследникам. Долги платить надо. Коли Болеслав своего сына Безприма лишит земель, то мы тоже вмешаемся. Тогда Безприм станет тем топором, что расколет княжество Болеслава.

– Странно ты мыслишь, Ярослав, – вздохнув, сказал Будый, – то хочешь дружину законами собрать, то дружбой с пропойцей княжество Болеслава расколоть. Ладно, спорить с тобой не стану.

Когда Будый ушёл, Ярослав медленно встал со своего места. Ох, и непростое наследство ему оставил отец. Может, и впрямь прав Будый – надо поскорей напасть на братьев и вытеснить их с Руси. Нет, одёрнул себя Ярослав, победа над Святополком не должна вскружить мне голову. Это только кажется, что я крепко сел на Киевский стол. Не так всё на самом деле. Дружина моя не сильно довольна, да и конунг Эймунд в любой момент может сам моё место занять, объявив себя князем. Сил у него уж точно не меньше, чем у меня. Неспособен я сейчас свою волю вершить, а посему надо обдумывать каждый шаг.

Князь Ярослав улыбнулся. Жизнь научила его в буквальном смысле обдумывать каждый шаг, наградив этой хромотой и болью.

Ярослав принял Безприма, сидя на том месте, где прежде сидел его отец, в окружении бояр. Сын Болеслава показался князю человеком глупым, а следы пьянства, которое уже сказывалось на его лице, и вовсе заставили хромого князя поморщиться. Безприм, впрочем, тоже особого дружелюбия проявлять не хотел.

– Князь, – обратился Безприм к Ярославу, даже не подумав склонить голову, – у тебя в темнице томится моя сестра и это заставляет моего отца гневаться.

– Томится в темнице? Нет, твоя сестра затворилась в келье и молится, прося Господа поскорей соединить её с супругом, который сгинул куда-то после того, как проиграл битву. Как только мой брат вернётся в Киев, её слезы высохнут. Братья ругаются – братья мирятся, но род это не рушит. Если Святополку и впрямь хочется вернуться к своей супруге, то пусть возвращается. Ему отдам Владиславу – тебе нет. Это моё право.

Безприм понимал, что так просто князь Ярослав сестру его не отпустит. Вспомнив наставления епископа Ламберта, он решил не угрожать, а предложить поговорить с глазу на глаз.

– Коли так, князь, то я хотел бы с тобой наедине потолковать, прежде чем свару затеивать.

Ярослав кивнул, хотя говорить наедине с польским княжичем не собирался.

Не так-то глуп княжич, раз вместо того чтобы руку на рукоять меча положить и начать браниться, предлагает переговорить. Либо сам непрост, либо совет ему такой кто дал.

– Ну, коли хочешь поговорить, то давай потолкуем наедине. Я желаю разделить с тобой вечернюю трапезу, а после пообщаемся, если время останется.

Вечерняя трапеза сразу показала неумеренность польских гостей. Только княжич Безприм, вопреки сложившемуся о нём мнению, в еде был скромен и напитки хмельные ко рту не подносил.

Ярослав быстро это заметил и был сильно удивлён. Веселье всячески разжигал его пестун Будый, но княжич Безприм, хоть всем приветливо улыбался, хмельного не пил.

– Ты, княжич, смотрю, ни вина заморского не пьёшь, ни мёда хмельного, – спросил князь Ярослав у Безприма, – может, обиду держишь?

– Не пью оттого, что мы пока не договорились.

Будый, пошатываясь, поднялся со своего места и поднял чарку, полную мёда. Ярослав сразу понял, что его пестун кривляется, но кроме него, этого рассмотреть никто не смог.

– Вот за тебя я, княжич Безприм, чару и поднимаю. Ты, видит моё сердце, человек добрый. Мы с твоим другом боярином Бржетиславом уже не по одному кубку выпили. За тебя, княжич!

Будый, расплёскивая вино, выпил чарку и опустился на своё место, весело хлопнув Бржетислава по плечу.

– Не враги мы с тобой, боярин, – проговорил Будый, обращаясь к Бржетиславу, – не враги. Одного роду-племени. Позволь мне тебе подарок сделать.

Глаза Бржетислава алчно загорелись, едва он услышал про подарок. Пусть Будый и говорил на не совсем понятном для него языке, но слово «подарок» пан уразумел сразу.

– Жаль, мне тебе нечего подарить в ответ, – ответил Бржетислав, – так как роду я бедного.

– Бедного? Кто твой отец?

– Пан Вратислав из…

– Пан Вратислав, – тут же перебил его Будый, – я ведь его помню. Такой невысокий, как ты? Верно?

– Нет, он, наоборот, был роста высокого, но вся его сила моему старшему брату досталась, а не мне, – жалобным голосом проговорил

Бржетислав.

– Точно. Помню его. Достойный был человек. Давай выпьем с тобой по чарке, дабы помянуть его.

Будый выпил чарку, про себя подумав, что хорошо что-то обещать человеку во хмелю – дарить не придётся. Но не тут-то было.

– Я век буду рад подарку, которым меня облагодетельствует славный пан Будый. Мои потомки будут беречь его, и по всем землям, где я буду проезжать, везде я буду хвалить щедрость пана Будого!

Пан Бржетислав впился глазами в воеводу, который даже поёжился от такого взгляда. Ну и чего подарить этому вот человеку? Что он, не разумеет, что во хмелю все на язык легки?

– Я подарю тебе вороного коня, того, что мне князь Ярослав пожаловал.

Сказав это, Будый посмотрел на Ярослава. Услышав эти слова, князь улыбнулся. Выкрутился-таки его ближник. Взял и одного из коней моих подарил, подумал Ярослав, а ведь теперь и не отопрешься.

– Послушай, князь Ярослав, – проговорил Безприм, ставя на стол чарку, к которой он так и не притронулся, – по правде сказать, мне ведь сестру отец велел привезти, а не то он войну грозится развязать. Говорил, что ежели ты по добру не захочешь, то он тогда тебя принудит к этому. Я вот вижу, что ты человек достойный и всё, что про тебя говорят – ложь. Но он считает тебя слабым правителем. Я войны не хочу.

– А поэтому мы с тобой и беседуем. Я друг твоему отцу, а не враг, но супруги брата не отдам. Посуди сам – кем я буду, ежели жену брата в дом родителя отпущу? Отец мой, князь Владимир, взял мать Святополка в жены, хоть прежде та была замужем за его братом, моим дядей Ярополком. Я взять твою сестру в жёны не могу, но она теперь навек моя сестра и я её пальцем не трону. Братья ссорятся, братья мирятся. Это наше семейное дело.

***

С того дня, как князь Ярослав вступил в Киев, он не виделся с Владиславой. В душе князь боялся этой встречи, но сейчас он понимал, что это время пришло. Он спустился вместе с Будым в подземелье, где находилась княгиня. Нет, конечно, можно было заключить её в поруб, но так она была бы у всех на виду, а он этого не желал.

– Послушай, князь, – сказал Будый, – не стоит тебе с ней встречаться. Она ведь теперь и не человек.

– Я хочу её увидеть, – медленно произнёс Ярослав и подошёл к кованой решётке, за которой находилась женщина.

Запах нечистот ударил князю в нос и заставил поморщиться.

– Владислава, – позвал её Ярослав, но та даже не повернулась.

Женщина лежала на полу, прижимая ноги к груди, и негромко рычала.

– Что с ней?

– После того как она потеряла ребёнка, её рассудок совсем помутился. Не уследил я, князь. Моя вина, – сказал Будый безразличным голосом, а после, немного помолчав, с усмешкой добавил, – а у неё всегда так – разрешается от бремени в темнице. Может, потому она разума и лишилась.

Владислава повернулась на бок, а затем поднялась на колени. Ярослав встретился взглядом с Владиславой и невольно вздрогнул. Княгиня, вернее, существо, которое теперь жило в её теле, рыча, стало ползти к прутьям решётки.

– Сегодня же увези её прочь! И смотри, Будый, чтобы её братец об этом не проведал. Это уже не княгиня Владислава. Она, верно, умерла. Это животное.

– Сдохни, – прошипела Владислава, пытаясь подняться на ноги, но тут же падая обратно на земляной пол, – проклинаю тебя! Чтобы твои потомки вечно ненавидели друг друга, чтобы ты не знал покоя, проклятый хромец! Ррр…

Владислава бросилась прямо на решётку, заставив Ярослава отпрянуть.

– Княже, будет милостивее лишить её жизни. Она почти потеряла дар речи. Только шепчет проклятия и рычит, словно дикий зверь, – сказал Будый, – жалко, конечно, но так будет милосерднее.

Ярослав, ничего не ответив, пошёл наверх. Если это существо отдать её отцу, то, пожалуй, это будет означать только одно – войну.

Выйдя из темницы, Ярослав тут же опёрся о стену, давая передышку больной ноге. Внутри у него всё кипело, но он понимал, что гневными речами сейчас ничего не изменишь.

– За каждую вину должно быть своё наказание, – прошептал Ярослав.

– Чего ты говоришь, князь? – спросил боярин Будый. – Что-то я не расслышал. Старею.

– За каждую вину должно быть своё наказание. Вина Владиславы лишь в том, что она жена моего брата. Зачем было бросать её за это в темницу?

Будый ожидал, что князь будет браниться, поэтому не придумал, что отвечать на подобные вопросы. Он насупился и опустил глаза вниз.

– Так давай я ей голову отрублю да схороним по-тихому. Рассудок, если покинул голову, обратно не воротится.

– Вот голову если срубить, то точно обратно не отрастишь. Пусть её отвезут в новгородские земли и там держат под охраной, но не в темнице. Пусть рядом с ней будет несколько женщин. Надеюсь, со временем её разум вернётся.

– Такого я ещё не слыхивал, – огрызнулся Будый, – раз лишилась разума, то всё. Коли человек стал зверем, то обратного пути нет. Ты не обессудь, княже, но мне за тебя впору беспокоиться. Ты вот опять стал говорить как старец. Что значит, что за каждую вину должно быть своё наказание? Всё ты о законах думаешь, а по мне, так должно быть: виновен – смерть. В таком деле, насколько виновен, не имеет значения. Ты смотри: забиваешь таким голову – потеряешь её. Знаешь, отчего люди разум теряют? Мне это волхв один говорил. Оттого, что часто думают о запретном. Правду писать – дело богов, которые говорят через волхвов. Ну, в новой вере пусть чернецы пишут.

– Смотри, Будый, чтобы епископ Анастас не проведал, что с Владиславой приключилось. Не верю я этому греку.

– Вот это правильно. Анастас о себе думает, а должен думать о законах. Вот ему их и поручи. Пусть думает, за что как наказывать, и в грамоты соответствующие это записывает.

– Никогда.