Читать книгу Пятидневка. Археология. Рассказы - Илья Горячев - Страница 2

Резкий, искусственный свет. Стойкий запах хлорки. Вялые комнатные цветы в салатовых горшках, развешанные на невнятно-желтоватых стенах. Сверху с портрета на одинаково постриженных «в кружок» возящихся на полу детсадовцев ласково щурится Ильич. Нет обычного визга и гвалта. В палате тяжёлая, густая тишина. Аляповатые рубашечки с шортиками на бретельках у мальчиков и платьюшки такой же нелепой расцветки у девочек. У всех нашита апелляция, у каждого своя – розовый слон, фиолетовый бегемот, белая сова. Такие же зверюшки нарисованы на их шкафчиках в коридоре и на их горшках. Не перепутаешь.

Кто-то из детей играет в кубики, кто-то лепит, кто-то рисует, но всё это безмолвно. Изредка один наклонится к другому и что-то прошепчет одними губами. Все они словно обернуты в вату. А их лица серьёзны и сосредоточены, скорее надетые маски, а не живые физиономии. Нет гримас, ужимок, ухмылок, казалось бы, обязательных в подобных заведениях.

Вася, как обычно, стоит у окна и смотрит на кружащиеся за стеклом в утреннем сумраке снежинки. Левой рукой он накручивает на палец вьющиеся тёмные волосы, он всегда так делает, когда думает. Тихий, задумчивый мальчик. В голове у него крутится одна и та же мысль – «как же надоела эта пятидневка…!». Друзей в группе у него нет (не считать же другом девчонку!), а сам он, даже в сравнении с другими, очень молчалив и задумчив. Казалось, он путешествует где-то внутри себя, выныривая в окружающий мир лишь после очередного окрика воспитательницы – «хватит витать в облаках!». В кармане он теребил игрушечного мышонка, краска на котором практически облупилась. Мама с папой подарили его перед своей проклятой командировкой, на время которой отдели Васю на эту пятидневку. Вот мышонок и был его единственным другом, с которым он только и общался. Нет, ну была еще Машка, но она-то, конечно, не в счёт.

Незаметно подошло время обеда. Сегодня молочный суп. С пенками. Тот самый, который Вася терпеть не может. Его тошнило не то что от запаха, но даже от мысли, что надо положить ложку с этим в рот, а потом проглотить. Надо запихнуть в рот побольше хлеба, перебить вкус супа, чтобы не вырвало прямо в тарелку. Оттянуть этот миг, подуть на ложку, вылить обратно и снова зачерпнуть. Но за спиной стоит воспитательница и подгоняет его: «Доедаем до конца! Быстрее! Повар для вас готовил! Кто не успеет – тому первое положим во второе!». Доедал Вася слипшиеся комки переваренных макарон, плававших в тарелке с молоком, уже на мойке, стоя. Рядом бурчала посудомойка, она же по совместительству повар баба Люба: «Посмотрите, какие баре, суп им наш не нравится! В Африке дети голодают, капиталисты американские на них муху це-це наслали и голод, в который уже раз! Одно слово – буржуи! А наши дети от тарелки вкусного супу нос воротят…». Большая, даже необъятная и такая же шумная, бубнить она могла бесконечно, мастерски вплетая в поток своего сознания вчерашний выпуск программы «Время».

Вася закрыл глаза. Монотонная речь бабы Любы слилась в назойливый гул. Через силу глотая холодное варево, он ощутил, как внутри живота сперва сплёлся, а потом взорвался тугой комок. В голове суматошно билась, пытаясь вырваться, пронзительный вопль «не хочу!». Это была тихая истерика, без слёз, без крика. Просто волна злобы на всё окружающее накрыла его изнутри. И тут он понял, что наконец решился. Две недели назад на прогулке Машка предложила ему попробовать, она полная его противоположность. Тогда он испугался, убежал и 3 дня даже не подходил к ней.

– «Помнишь, ты говорила, давай, попробуем», – Вася, воровато оглядываясь, склонился над Машкиным ухом и, прикрывая рот ладошкой, шептал «Я согласен». Маша молча сжала его руку и едва слышно, одними губами ответила: «Тогда сегодня ночью. Не засыпай. Лежи тихо, я скажу когда».

***

Дети проснулись от далекого воя сирены, лая собак и серии хлопков. Прибежала растрепанная и напуганная воспитательница в белом халате, наспех накинутом поверх ночнушки:

– «Спите, маленькие, спите. Это ничего, это охотники…» – Растерянность, мелькавшая в ее глазах и звучавшая в голосе, была в новинку для всех детсадовцев, раньше она казалась им сделанной изо льда.

На утро дети увидели две пустых кровати. Васю привели к завтраку, а Маша так и не появилась. Вася весь помятый, всклокоченный, затравленно озирался под пристальным взглядом воспитательницы. Украдкой, косились на него с испугом, пополам с интересом на лицах, и другие воспитанники пятидневной группы, отвлекаясь от утреннего ритуала размазывания унылой манной каши по стенкам тарелки.

– «Дети, внимание», от резкого тона воспитательницы все вздрогнули, казалось, в ней не осталось и тени смущения и неуверенности, что бросились в глаза детсадовцам ночью. Всё утро она была строже обычного и совсем загоняла их – «поприветствуйте Васю»

– «Здра-авству-уй, Ва-ася!», – прогнусавил нестройный хор.

– «Дети, а где Маша?» – зазвенели стальные властные нотки дрессировщика.

– «Маа-ша в больни-ичке-е» – заученно протянули дети.

Воспитательница подняла глаза на Васю. К него по спине пробежали мурашки, ее тяжелый взгляд он чувствовал кожей и буквально цепенел как мышонок перед удавом.

– «Вася. Ты понял. Где Маша?» – произнесла она буквально по слогам – «Повтори!».

Глотая слезы, Вася мямлил: «Она… она…»

– «Ну!» – хлестнул резкий оклик.

– «Онавбольничке!» – скороговоркой выплюнул он срывающимся голосом и разрыдался.

***

Массивный ЗИЛ уверенно двигался по укатанному зимнику, выхватывая из темноты светом мощных фар армейский УАЗик сопровождения, ехавший впереди. На заднем сидении задумчиво затягиваясь ароматной, явно заграничной сигаретой, сидел массивный, представительный мужчина лет пятидесяти с волевым, решительным подбородком опытного аппаратного волка. Затушив окурок, он глубоко вздохнул, зажёг в салоне лампочку («чёрт бы побрал эту полярную ночь!») и раскрыл лежавшую у него на коленях папку со строгой надписью на обложке «Совершенно секретно». И чуть ниже шрифтом помельче «Комитет Партийного Контроля».

Пошелестев бумагами, он выудил одну, судя по дате, это был наиболее свежий отчёт с объекта «Гамма» (Так в ЦК в обиходе именовали секретный НИИ им. Макаренко), где произошло ЧП, из-за которого ему пришлось срочно вылетать сюда, за полярный круг. Надев очки в массивной оправе, он поднес документ поближе к глазам, неуверенный свет лампочки с трудом позволял прочесть третью копию, многие литеры набранные на печатной машинке вообще не пропечатались сквозь два листа копирки:

«Разработка темы «Механическое исключение из коллектива как мера поддержания саморегулирующей дисциплины».

Суть лабораторного эксперимента: подопытные регулярно (иногда с нашей подачи) объявляют бойкот и делают изгоем кого-то, кто своим поведением начинает существенно отличаться от коллектива, и возвращают его в круг доверия после коррекции и ликвидации признаков инаковости через публичное признание своих ошибок как вины перед всем коллективом.

Внедрение наработок на практике: этот эксперимент позволил выработать новые более эффективные вводные к построению и функционированию первичных ячеек в комсомоле и пионерской организации».

Хмыкнув, чиновник пролистал ещё несколько страниц и остановился на документе с заголовком «Внутренняя инструкция для сотрудников Объекта, участвующих в эксперименте». Не читая всё, он по аппаратной привычке выхватывал заголовки разделов и начало абзацев.

«Методы. Введение в группе подопытных строгих правил, иногда, на первый взгляд, абсурдных, и требование не только их исполнения, но и искреннего принятия и одобрения. Резкое изменение этих правил и вновь требование реакции одобрения» – Так, ясно, перебежал глазами к следующей главке – «Цели. Развитие самокритики и самонаказаний. Повышение уровня взаимного контроля» – дальше – «Практикум. Подопытные обязаны сообщать куратору проекта о своих и чужих словах, мыслях, даже снах, выходящих за очерченные рамки допустимого. Резкое изменение этих рамок и отработка автоматической перестройки алгоритмов поведения у подопытных» – от чтения оторвало резкое торможение автомобиля. Впереди ворота и КПП. «Доехали, наконец-то. Объект» – пронеслось в голове у чиновника. Ворота открылись и ЗИЛ, миновав периметр, выехал на территорию, где дорога тянулась между однообразных грязно-серых кубических зданий. Машины остановились возле самого дальнего. У дверей, поёживаясь от холода, переминалась с ноги на ногу небольшая группа встречающих. Выбравшись из салона, мужчина пристально мерил их своим взглядом и поставленным, не терпящим возражений голосом, представился:

– «Иван Никодимович Павлов» – на секунду умолк и со значением добавил – «из Главка».

Не слушая раздавшиеся в ответ слащаво-приторные приветствия и игнорируя робко протянутые для рукопожатия ладони, он энергичной походкой взбежал на ступеньки и вошёл внутрь здания, остальные, втягивая головы в плечи, подтянулись за ним.